Препятствием на этом пути, как и на других, является недостаток материальных средств. Но это значит лишь, что реальные успехи будут не так быстры, как нам хотелось бы. Было бы, однако, совершенно недопустимым, если бы мы, по причине нашей бедности, стали отмахиваться от вопросов нового быта.
Косность, слепая привычка, к сожалению, великая сила. Нигде тупая и слепая привычка не обладает такой силой, как в замкнутом и темном семейном быту. А кто же призван в первую очередь к борьбе с варварским семейным укладом, если не женщина-революционерка? Я этим вовсе не хочу сказать, что с сознательных рабочих снимается обязанность работать над перестройкой хозяйственных форм семейной жизни и прежде всего питания, обучения и воспитания детей. Но за новое энергичнее и настойчивее всего борются те, кто больше всего страдает от старого. А в нынешнем семейном быту наиболее страдающей стороной является женщина – жена и мать.
Вот почему коммунистка-пролетарка и вслед за ней всякая пробужденная женщина должна очень большую долю своего внимания и своих сил отдавать делу переустройства нашего быта. Если наша хозяйственная и культурная отсталость создает много затруднений и позволяет лишь медленные движения на этом пути, то, с другой стороны, нужно, чтоб давлением общественного мнения женщин-работниц было сделано все, что может быть сделано при наших силах и при наших средствах.
Только таким путем мы откроем для самой отсталой и темной работницы, а затем и крестьянки, дверь в царство социализма.
Желаю вам всякого успеха в работе.
С коммунистическим приветом ваш Л. Троцкий.
«Правда» N 270, 28 ноября 1923 г.
Л. Троцкий. ПРОТИВ ПРОСВЕЩЕННОГО БЮРОКРАТИЗМА (А ТАКЖЕ И НЕПРОСВЕЩЕННОГО)
Л. Троцкий. КУСОЧЕК СОВЕТСКОЙ ДЕМОКРАТИИ
Косность, слепая привычка, к сожалению, великая сила. Нигде тупая и слепая привычка не обладает такой силой, как в замкнутом и темном семейном быту. А кто же призван в первую очередь к борьбе с варварским семейным укладом, если не женщина-революционерка? Я этим вовсе не хочу сказать, что с сознательных рабочих снимается обязанность работать над перестройкой хозяйственных форм семейной жизни и прежде всего питания, обучения и воспитания детей. Но за новое энергичнее и настойчивее всего борются те, кто больше всего страдает от старого. А в нынешнем семейном быту наиболее страдающей стороной является женщина – жена и мать.
Вот почему коммунистка-пролетарка и вслед за ней всякая пробужденная женщина должна очень большую долю своего внимания и своих сил отдавать делу переустройства нашего быта. Если наша хозяйственная и культурная отсталость создает много затруднений и позволяет лишь медленные движения на этом пути, то, с другой стороны, нужно, чтоб давлением общественного мнения женщин-работниц было сделано все, что может быть сделано при наших силах и при наших средствах.
Только таким путем мы откроем для самой отсталой и темной работницы, а затем и крестьянки, дверь в царство социализма.
Желаю вам всякого успеха в работе.
С коммунистическим приветом ваш Л. Троцкий.
«Правда» N 270, 28 ноября 1923 г.
Л. Троцкий. ПРОТИВ ПРОСВЕЩЕННОГО БЮРОКРАТИЗМА (А ТАКЖЕ И НЕПРОСВЕЩЕННОГО)
Я возвращаюсь, – и, вероятно, не в последний раз, – к вопросам рабочего быта, для того чтобы взять под защиту очень, по-моему, ценное и только начинающееся движение вокруг вопросов быта от критики – не столь просвещенной, сколь бюрократической.
Просвещенный бюрократизм считает, что самое обсуждение вопросов быта – в печати, на собраниях, в кружках – совершенно излишне, к чему де тратить попусту слова, когда требуются со стороны власти дела, в виде создания яслей, общественных столовых и прачечных, домов-коммун и пр.? Средний бюрократический тупица охотно скажет (еще охотнее шепнет или намекнет): «все это ни к чему: одни разговоры»… Бюрократ надеется, что когда мы «разбогатеем» – какой-либо гениальный финансовый план у него, конечно, в кармане, – тогда… о, тогда мы без «разговоров» осчастливим пролетариат культурным бытом, как обновкой к празднику. Любопытно, что товарищи, выступающие против такой мертвящей казенщины, сами иной раз впадают в тот же грех, только с другого конца. Такой казус случился с т. Виноградской,[21] откликнувшейся в N 164 «Правды» на мою статью о быте. Автор нападает на «верхи», на косный советский бюрократизм доводами от бюрократизма просвещенного. На статье т. Виноградской необходимо остановиться, так как ее ошибки льют воду на мельницу той самой косности, против которой статья ополчается. Ответственные мельники косности не могут пожелать себе лучшей критики.
Схема рассуждения т. Виноградской имеет такой вид:
1. Задача состоит не в освещении быта, ибо «ведь мы (?) знаем, что быт у нас в общем сохранился на девять десятых таким, каким он был при наших праотцах», а в изменении быта путем соответственных мероприятий власти.
2. Нельзя требовать от беллетристов воспроизведения быта, «поскольку быт у нас находится еще в процессе становления, т.-е. весь в движении, полон противоречий, пестр и неоднороден».
3. Да этого и не нужно: «для нашей партии соответствующие вопросы теоретически и программно вырешены уже давно. Что же касается пролетарской массы, то ее агитировать тоже нечего… Самый трудовой процесс в предприятиях создает у рабочих дух товарищества, дух общественности».
4. Вся беда в том, что «мы» прекрасно знаем, что делать, но ничего не делаем вследствие косности советских органов и их руководителей.
5. Между тем, реорганизовать быт необходимо как можно скорее, иначе нэп захлестнет нас: «мелкобуржуазный и чиновничий быт будет способствовать внутреннему перерождению правящего класса и его партии».
Тезисы статьи, как видим, находятся в явном противоречии друг другу. Сперва мы узнаем, что познавать быт нет надобности, ибо он на девять десятых такой же, как у праотцев. А потом нам сообщают, что нельзя требовать изображения быта, ибо он «весь в движении, полон противоречий, пестр и неоднороден». И, наконец, в последний момент мы узнаем, что нэп грозит внедрить в рабочую среду мелкобуржуазный быт, т.-е. тот самый, который в ней и без того господствует на «девять десятых». Автор статьи мыслит слишком схематически и оттого впадает в противоречия. В быте есть унаследованная от прошлого материальная основа, но есть и новая психика. В понятие семьи входят кухонно-хозяйственная сторона дела, но также и взаимоотношения мужа, жены и ребенка, как они складываются в обстановке советской общественности – с новыми целями, задачами, правами и обязанностями мужа и детей. Весь вопрос и состоит в противоречии между материально-производственной основой быта и новыми задачами, потребностями, функциями, которые тоже вошли в быт и занимают огромное место в жизни, по крайней мере, авангарда рабочего класса. Задача познания быта в том именно и заключается, чтобы наглядно, конкретно, убедительно вскрыть в глазах самой массы противоречие между пережившей себя материальной оболочкой быта и новыми его отношениями и потребностями.
Но ведь «мы» это прекрасно знаем, – повторяет несколько раз т. Виноградская. Все эти вопросы для нас «теоретически и программно» давно вырешены. Да разве кто-нибудь предлагает менять теоретическое и программное решение вопроса? Нет, нужно помочь массе через ее авангард оглянуться на быт, подумать о быте, критически к нему отнестись, понять, что нужно изменить, и крепко захотеть этой перемены. Когда нам говорят, что рабочую массу «агитировать» не нужно, потому что трудовой процесс и без того создает в ней чувство общественности, то тут остается только руками развести. Если для решения вопросов социализма достаточно того «чувства общественности», которое создается трудовым процессом, зачем вообще коммунистическая партия? В том-то и суть, что от смутного чувства общественности до твердой воли к сознательному переустройству быта – огромный исторический путь. На этом именно пути умещается деятельность нашей партии.
Если «мы» все это прекрасно знаем, если все эти вопросы теоретически и программно разрешены, если массу не нужно агитировать, ибо производство воспитало в ней чувство общественности, – то почему же все-таки наш быт на девять десятых такой, как у праотцев? Ответ т. Виноградской архи-прост: виноваты косные, консервативные «верхи» советских учреждений. В этом вопросе я меньше всего склонен выступать адвокатом. Но почему же косны советские учреждения? Почему им позволяют быть косными? Ведь они на свете не одни: есть партия, есть профессиональные союзы, есть, наконец, кроме «верхов», т.-е. центральных государственных органов, местные, городские и районные советы, тесно связанные с массой. Почему же выходит все-таки так: «знаем, что надо делать, а не делаем даже и самых первых шагов по пути вперед»?
Неверно, будто «мы» все эти вопросы прекрасно знаем. Откуда, раз они не находят освещения? Из программы? Но программа писалась в 1919 г. на основании общих исторических соображений и предвидений; характеристики быта, как он сложился в 1923 г., она не дала и дать не могла. Но сами-то рабочие – можно возразить – знают свой быт? Это то же самое, что сказать: «сами-то рабочие и без Маркса знали о своей эксплуатации». Знали эмпирически, но нуждались в том, чтобы продумать и теоретически обобщить факт эксплуатации. Это относится целиком и к быту. Проделана ли эта работа? Ни в малейшей степени. Я вспоминаю чрезвычайно интересное замечание т. Осипова на московском совещании.[22] «Да мы, коммунисты, своей собственной семьи не знаем, – чего уж тут говорить о чужой. Уходишь рано, приходишь поздно, жену видишь редко, детей почти никогда. И вот только теперь, когда поставлены вопросы о семье, как предмет партийного обсуждения, начинаешь что-то такое смутно припоминать, связывать, соединять, чтобы высказать свое суждение» (цитирую на память).
Маркс действительно сказал однажды, – и неплохо сказал, – что мир достаточно истолковывали: пора его, наконец, изменить. Но т. Виноградская, мне думается, совершенно не к месту приводит эти слова Маркса, как довод против «идеалистического освещения» вопросов быта. Мысль Маркса в том именно и состояла, что философского или программного решения вопросов мироздания – промежду «косных верхов» – совершенно недостаточно, – нужно эти вопросы, в их действенной постановке, сделать достоянием массы; критическая идея, захватившая массы за живое, становится революционной силой, против которой не устоит косность самых косных верхов. Критическое вскрытие противоречий быта есть именно применение Марксова метода.
Да разве и без того не ясно, – возражает т. Виноградская, – что нужно строить общественные столовые, общественные прачечные, ясли! Но почему же они все-таки не строятся? – спрашиваем мы. Да именно потому, что того смутного чувства общественности, которое имеется у рабочих масс, совершенно недостаточно, как основы для систематической перестройки быта. Взгляд, будто все дело только в тупости советских верхов, является бюрократическим, хотя – со знаком минус. Власть, даже и самая активная и инициативная, не может перестроить быт без величайшей самодеятельности масс. В области быта мы доходим ведь до последней социальной клеточки – семьи. Без добровольной группировки этих клеточек в общежитии государство ничего серьезного и глубокого в семейно-хозяйственной области сделать не сможет.
Вопрос вовсе не стоит так, будто нам не хватает только материальных учреждений нового быта: общественных столовых, яслей, домов-коммун. Мы знаем ведь, что многие женщины не хотели отдавать детей своих в ясли, да и сейчас не захотят – вследствие предрассудков, косности, отсталости. Многие дома, отводившиеся под коммуны, оказались загажены и разрушены. Поселившиеся в них семьи относились нередко к домам-коммунам не как к материальной предпосылке нового быта, а как к казенному бивуаку. В результате неподготовленности, непродуманного подхода, отсутствия самодисциплины, некультурности семейные коллективы нередко распадались. Нужны критическая проработка вопросов быта, сознательный и осторожный подход, твердое обеспечение тыла при продвижении вперед, – нужно повышение бытовой сознательности и бытовой требовательности рабочего и работницы, особенно последней.
Соотношение между инициативой государства и самодеятельностью масс в области вопросов быта небесполезно показать на двух-трех злободневных примерах. Ныне, с легкой руки т. Керженцева,[23] начинает выливаться в организационные формы забота об аккуратности по части времени (а время – важный элемент быта!). Подходя к делу бюрократически, можно бы сказать: стоит ли об этом разговаривать, вести пропаганду, создавать лигу с жетонами и пр. и пр.? Не проще ли издать декрет, который всех обязывал бы вовремя являться и карал бы за запаздывания? Но в том-то и дело, что такой декрет уже есть. Года, должно быть, три назад (у меня под рукой нет материала для наведения справки) я провел, при энергичной поддержке т. Ленина, в партийном и советском порядке постановление насчет аккуратного открытия заседаний, совещаний, комиссий и пр. В постановлении указаны, как полагается, и кары за нарушение его. Кое-какое влияние «декрет» этот оказал. Но, увы, минимальное. Очень и очень ответственные работники позволяют себе и по сей день опаздывать на заседания на полчаса и более: им самим кажется, что это происходит вследствие их «переобремененности», а на самом деле – вследствие их халатности и неуважения ко времени, своему и чужому. Человек, который всюду опаздывает, потому что «страшно занят», по общему правилу меньше и хуже работает, чем человек, который всюду приходит вовремя… Любопытно, однако, что во время обсуждения вопроса об обществе «Время» об этом постановлении как бы забыли: я, по крайней мере, не встречал в прессе упоминаний о нем. Это одно свидетельствует, как трудно менять нравы (дурные) одним лишь государственным путем. Разумеется, упомянутое постановление именно теперь нужно извлечь из забвения и сделать одной из точек опоры деятельности лиги «Время». Лишь поскольку активная забота о точности и аккуратности захватит передовые элементы рабочего класса, регламентирующие мероприятия государства останутся небезрезультатны. Попав под обстрел общественного внимания и контроля, «ответственные» поостерегутся расхищать рабочее время сотен и тысяч людей.
Еще пример. Вот уже несколько лет, как ведется «сверху» борьба против плохой печати, плохой корректуры, плохой брошюровки. Некоторые успехи в этом направлении достигнуты. Но успехи эти крайне недостаточны. И нет никакого сомнения в том, что грехи нашего полиграфического искусства объясняются не состоянием технического оборудования, а недостаточной требовательностью читательской массы, т.-е. недостаточной ее культурностью. Я уже упоминал о том, что «Рабочая Газета» складывается почему-то поперек, а не вдоль (теперь это как будто изменено?). Каждому читателю, прежде чем приступать к чтению, приходится развертывать газету, складывать ее по-человечески и помещать, куда следует, вкладной лист. В трамвае, например, проделать эти упражнения иногда нелегко. Ни один европейский буржуазный издатель не позволил бы себе в таком виде преподнести газету читателю. «Рабочая Москва» дает свои восемь страниц в неразрезанном виде. Приходится разрезать газету чем попало, чаще всего рукой, при чем текст нередко рвется, газета мнется, ее трудно после прочтения передать другому. Насколько я знаю, нигде в мире газеты не продаются в неразрезанном виде. Разве это не дико, что у нас читатель терпит подобные вещи? С точки зрения просвещенного бюрократизма вся беда в косности издательства. Эта косность, поистине варварская, бесспорна. Против нее мы вели борьбу (даже постановлениями партийных съездов!) и впредь будем вести. Но несравненно важнее и значительнее та пассивность, невнимательность к себе, нетребовательность, т.-е. некультурность, какая характеризует потребителей газеты. Если бы подписчики разика два коллективно стукнули кулаком или хотя бы только ладонью по издательскому столу (стукнули… культурно), то издательство не посмело бы выпускать газету в неразрезанном виде. Вот почему даже вопрос о разрезке газеты и брошюровке книг у нас полезно сделать предметом размышления, критики, обсуждения широких кругов. Это одно из средств воспитания бытовой культурности.
Тем более это относится к сложнейшей, со всех сторон охватывающей человека, системе отношений личного и семейного быта. Нельзя же в самом деле представлять себе дело так, что рабочее государство в стороне от нынешних рабочих квартир создает дома-коммуны, надлежащим образом оборудованные, обставленные и снабженные, чтобы затем пригласить пролетариат к переселению в условия нового быта. Если бы такое гигантское мероприятие было даже осуществимо с материальной стороны (о чем нет и речи), оно не дало бы нужных результатов: в новый быт не переселяются; в него стихийно врастают, как было в прошлом: или же его сознательно творят снизу доверху, как будет в будущем. Реорганизация быта должна и может начинаться уже сейчас, на основе тех средств, которые составляют ныне наш советский фонд заработной платы. Каков бы ни был уровень этой последней, коллективное ведение домашнего хозяйства выгоднее индивидуального. Одна кухня в доме, расширенная за счет соседней комнаты или двух соседних комнат, выгоднее пяти, а тем более десяти кухонь и т. д. Но совершенно очевидно, что для достижения изменений на пути инициативного строительства низов, при поддержке власти, недостаточно одного лишь смутного «чувства общественности», а нужно ясное понимание того, что есть, и того, что должно быть. Вспомним, что переход от индивидуального договора к коллективному представляет огромную эпоху в развитии рабочего класса. Для этого необходимы были кропотливейшая работа профессиональных союзов, выяснение природы заработной платы, детальнейшее и тщательнейшее обсуждение техники заработной платы на бесчисленных членских, делегатских и иных собраниях. Переход от индивидуально-семейного хозяйства к коллективно-семейному несравненно труднее, сложнее и неизмеримо значительнее. Если старый семейно-замкнутый быт сложился за спиной людей, то коллективно-семейный быт может сложиться лишь как результат сознательных усилий всех заинтересованных. А для этого нужно прежде всего вскрыть противоречия между новыми потребностями жизни и старой материальной оболочкой быта и этим самым сделать противоречие невыносимым. В этом вообще задача революционной партии. Если бы рабочий класс действительно сознал, в чем противоречие быта, если бы он ясно продумал этот вопрос, хотя бы в лице своего авангарда, – никакая косность советских бюрократов не устояла бы.
Я думаю, что отповедь бюрократическому подходу к вопросам быта лучше всего закончить на этот раз поучительным рассказом т. Карчевского (МСПО) о том, как он подходил – и вполне правильно – с кооперативной точки зрения к переустройству семейного хозяйства. "В день международной кооперации, – пишет мне т. Карчевский, – я имел беседу о кооперации со своими ближайшими соседями – беднотой, трудовым элементом. Сразу нельзя было подступиться. К чорту кооперативы! Что они дают? Дороже, чем на рынке. Иди за тридевять земель. И прочее. Попробовал я другой подход. Допустим, что на 90 % наша кооперативная практика хромает. Хорошо, согласен. Давайте раньше вкратце разберем идею, задачи кооперации, при чем для большей ясности и ввиду все-таки собственнической нашей закваски, будем исходить из собственных потребностей и интересов. Конечно, все со мной согласились, что нужен клуб, ясли, общественная столовая, детская площадка, школа, прачечная и пр. Давайте теперь подумаем, как нам это осуществить. Тут один выскочил: «вот вы же хотели устроить коммуну, а ничего не вышло». Я осек его. При чем здесь «вы»? Ведь все признали необходимость этих учреждений. Сами вы только что жаловались, что дети дышат сырым подвальным воздухом, а жена, как раба, привязана к кухне. Значит, это наше общее дело. Давайте все устраивать так, чтобы было лучше. Как же устроить? В нашем доме восемь квартир. Двор небольшой. Для многого и помещения нет, а что можно бы устроить, – дорого обойдется. Так думали и рядили. Я подал одну реплику: «квартал». Тут посыпалось без конца предложений и предполагаемых возможностей. Характерно первое предложение от собственнически мыслящего: «ведь нет собственности на дома, нужно разобрать заборы и устроить для квартала одну выгребную яму, чтобы не отравлять воздух». Другой: «посередине устроим детскую площадку». Третий: «попросим Советскую власть, чтобы нам отвели один большой дом в нашем квартале, а в крайнем случае мы сами перегруппируемся и устроим там клуб и школу». И посыпалось: «а столовую», «а ясли?». «Вы только думаете о себе, – это говорят женщины, – а до нас вам дела нет». Одним словом, для всех открылась «Америка».
Теперь, при каждой встрече, особенно женщины, спрашивают меня: «Ну, что, где ваша идея? Давайте, сделаем что-нибудь, – правда, будет хорошо». Предлагают собрать общее квартальное собрание. В каждом квартале имеется 10 – 20 коммунистов. Я думаю, что при поддержке партийных и советских органов можно было бы попытаться кое-что сделать"…
Мораль этого маленького опыта, вполне совпадающего с развитыми выше общими соображениями, совершенно ясна. Вопросы быта нужно пропустить через жернова коллективного пролетарского сознания. Жернова надежные и с материалом справятся.
И еще вторая мораль: «Вы только думаете о себе, – сказали т. Карчевскому женщины, – а до нас вам дела нет». Бытовому мужскому эгоизму действительно нет ни меры, ни предела. Чтобы преобразовать быт до конца, нужно уметь взглянуть на него женскими глазами. Но об этом, я надеюсь, у нас будет еще особый разговор.
«Правда» N 181, 14 августа 1923 г.
Просвещенный бюрократизм считает, что самое обсуждение вопросов быта – в печати, на собраниях, в кружках – совершенно излишне, к чему де тратить попусту слова, когда требуются со стороны власти дела, в виде создания яслей, общественных столовых и прачечных, домов-коммун и пр.? Средний бюрократический тупица охотно скажет (еще охотнее шепнет или намекнет): «все это ни к чему: одни разговоры»… Бюрократ надеется, что когда мы «разбогатеем» – какой-либо гениальный финансовый план у него, конечно, в кармане, – тогда… о, тогда мы без «разговоров» осчастливим пролетариат культурным бытом, как обновкой к празднику. Любопытно, что товарищи, выступающие против такой мертвящей казенщины, сами иной раз впадают в тот же грех, только с другого конца. Такой казус случился с т. Виноградской,[21] откликнувшейся в N 164 «Правды» на мою статью о быте. Автор нападает на «верхи», на косный советский бюрократизм доводами от бюрократизма просвещенного. На статье т. Виноградской необходимо остановиться, так как ее ошибки льют воду на мельницу той самой косности, против которой статья ополчается. Ответственные мельники косности не могут пожелать себе лучшей критики.
Схема рассуждения т. Виноградской имеет такой вид:
1. Задача состоит не в освещении быта, ибо «ведь мы (?) знаем, что быт у нас в общем сохранился на девять десятых таким, каким он был при наших праотцах», а в изменении быта путем соответственных мероприятий власти.
2. Нельзя требовать от беллетристов воспроизведения быта, «поскольку быт у нас находится еще в процессе становления, т.-е. весь в движении, полон противоречий, пестр и неоднороден».
3. Да этого и не нужно: «для нашей партии соответствующие вопросы теоретически и программно вырешены уже давно. Что же касается пролетарской массы, то ее агитировать тоже нечего… Самый трудовой процесс в предприятиях создает у рабочих дух товарищества, дух общественности».
4. Вся беда в том, что «мы» прекрасно знаем, что делать, но ничего не делаем вследствие косности советских органов и их руководителей.
5. Между тем, реорганизовать быт необходимо как можно скорее, иначе нэп захлестнет нас: «мелкобуржуазный и чиновничий быт будет способствовать внутреннему перерождению правящего класса и его партии».
Тезисы статьи, как видим, находятся в явном противоречии друг другу. Сперва мы узнаем, что познавать быт нет надобности, ибо он на девять десятых такой же, как у праотцев. А потом нам сообщают, что нельзя требовать изображения быта, ибо он «весь в движении, полон противоречий, пестр и неоднороден». И, наконец, в последний момент мы узнаем, что нэп грозит внедрить в рабочую среду мелкобуржуазный быт, т.-е. тот самый, который в ней и без того господствует на «девять десятых». Автор статьи мыслит слишком схематически и оттого впадает в противоречия. В быте есть унаследованная от прошлого материальная основа, но есть и новая психика. В понятие семьи входят кухонно-хозяйственная сторона дела, но также и взаимоотношения мужа, жены и ребенка, как они складываются в обстановке советской общественности – с новыми целями, задачами, правами и обязанностями мужа и детей. Весь вопрос и состоит в противоречии между материально-производственной основой быта и новыми задачами, потребностями, функциями, которые тоже вошли в быт и занимают огромное место в жизни, по крайней мере, авангарда рабочего класса. Задача познания быта в том именно и заключается, чтобы наглядно, конкретно, убедительно вскрыть в глазах самой массы противоречие между пережившей себя материальной оболочкой быта и новыми его отношениями и потребностями.
Но ведь «мы» это прекрасно знаем, – повторяет несколько раз т. Виноградская. Все эти вопросы для нас «теоретически и программно» давно вырешены. Да разве кто-нибудь предлагает менять теоретическое и программное решение вопроса? Нет, нужно помочь массе через ее авангард оглянуться на быт, подумать о быте, критически к нему отнестись, понять, что нужно изменить, и крепко захотеть этой перемены. Когда нам говорят, что рабочую массу «агитировать» не нужно, потому что трудовой процесс и без того создает в ней чувство общественности, то тут остается только руками развести. Если для решения вопросов социализма достаточно того «чувства общественности», которое создается трудовым процессом, зачем вообще коммунистическая партия? В том-то и суть, что от смутного чувства общественности до твердой воли к сознательному переустройству быта – огромный исторический путь. На этом именно пути умещается деятельность нашей партии.
Если «мы» все это прекрасно знаем, если все эти вопросы теоретически и программно разрешены, если массу не нужно агитировать, ибо производство воспитало в ней чувство общественности, – то почему же все-таки наш быт на девять десятых такой, как у праотцев? Ответ т. Виноградской архи-прост: виноваты косные, консервативные «верхи» советских учреждений. В этом вопросе я меньше всего склонен выступать адвокатом. Но почему же косны советские учреждения? Почему им позволяют быть косными? Ведь они на свете не одни: есть партия, есть профессиональные союзы, есть, наконец, кроме «верхов», т.-е. центральных государственных органов, местные, городские и районные советы, тесно связанные с массой. Почему же выходит все-таки так: «знаем, что надо делать, а не делаем даже и самых первых шагов по пути вперед»?
Неверно, будто «мы» все эти вопросы прекрасно знаем. Откуда, раз они не находят освещения? Из программы? Но программа писалась в 1919 г. на основании общих исторических соображений и предвидений; характеристики быта, как он сложился в 1923 г., она не дала и дать не могла. Но сами-то рабочие – можно возразить – знают свой быт? Это то же самое, что сказать: «сами-то рабочие и без Маркса знали о своей эксплуатации». Знали эмпирически, но нуждались в том, чтобы продумать и теоретически обобщить факт эксплуатации. Это относится целиком и к быту. Проделана ли эта работа? Ни в малейшей степени. Я вспоминаю чрезвычайно интересное замечание т. Осипова на московском совещании.[22] «Да мы, коммунисты, своей собственной семьи не знаем, – чего уж тут говорить о чужой. Уходишь рано, приходишь поздно, жену видишь редко, детей почти никогда. И вот только теперь, когда поставлены вопросы о семье, как предмет партийного обсуждения, начинаешь что-то такое смутно припоминать, связывать, соединять, чтобы высказать свое суждение» (цитирую на память).
Маркс действительно сказал однажды, – и неплохо сказал, – что мир достаточно истолковывали: пора его, наконец, изменить. Но т. Виноградская, мне думается, совершенно не к месту приводит эти слова Маркса, как довод против «идеалистического освещения» вопросов быта. Мысль Маркса в том именно и состояла, что философского или программного решения вопросов мироздания – промежду «косных верхов» – совершенно недостаточно, – нужно эти вопросы, в их действенной постановке, сделать достоянием массы; критическая идея, захватившая массы за живое, становится революционной силой, против которой не устоит косность самых косных верхов. Критическое вскрытие противоречий быта есть именно применение Марксова метода.
Да разве и без того не ясно, – возражает т. Виноградская, – что нужно строить общественные столовые, общественные прачечные, ясли! Но почему же они все-таки не строятся? – спрашиваем мы. Да именно потому, что того смутного чувства общественности, которое имеется у рабочих масс, совершенно недостаточно, как основы для систематической перестройки быта. Взгляд, будто все дело только в тупости советских верхов, является бюрократическим, хотя – со знаком минус. Власть, даже и самая активная и инициативная, не может перестроить быт без величайшей самодеятельности масс. В области быта мы доходим ведь до последней социальной клеточки – семьи. Без добровольной группировки этих клеточек в общежитии государство ничего серьезного и глубокого в семейно-хозяйственной области сделать не сможет.
Вопрос вовсе не стоит так, будто нам не хватает только материальных учреждений нового быта: общественных столовых, яслей, домов-коммун. Мы знаем ведь, что многие женщины не хотели отдавать детей своих в ясли, да и сейчас не захотят – вследствие предрассудков, косности, отсталости. Многие дома, отводившиеся под коммуны, оказались загажены и разрушены. Поселившиеся в них семьи относились нередко к домам-коммунам не как к материальной предпосылке нового быта, а как к казенному бивуаку. В результате неподготовленности, непродуманного подхода, отсутствия самодисциплины, некультурности семейные коллективы нередко распадались. Нужны критическая проработка вопросов быта, сознательный и осторожный подход, твердое обеспечение тыла при продвижении вперед, – нужно повышение бытовой сознательности и бытовой требовательности рабочего и работницы, особенно последней.
Соотношение между инициативой государства и самодеятельностью масс в области вопросов быта небесполезно показать на двух-трех злободневных примерах. Ныне, с легкой руки т. Керженцева,[23] начинает выливаться в организационные формы забота об аккуратности по части времени (а время – важный элемент быта!). Подходя к делу бюрократически, можно бы сказать: стоит ли об этом разговаривать, вести пропаганду, создавать лигу с жетонами и пр. и пр.? Не проще ли издать декрет, который всех обязывал бы вовремя являться и карал бы за запаздывания? Но в том-то и дело, что такой декрет уже есть. Года, должно быть, три назад (у меня под рукой нет материала для наведения справки) я провел, при энергичной поддержке т. Ленина, в партийном и советском порядке постановление насчет аккуратного открытия заседаний, совещаний, комиссий и пр. В постановлении указаны, как полагается, и кары за нарушение его. Кое-какое влияние «декрет» этот оказал. Но, увы, минимальное. Очень и очень ответственные работники позволяют себе и по сей день опаздывать на заседания на полчаса и более: им самим кажется, что это происходит вследствие их «переобремененности», а на самом деле – вследствие их халатности и неуважения ко времени, своему и чужому. Человек, который всюду опаздывает, потому что «страшно занят», по общему правилу меньше и хуже работает, чем человек, который всюду приходит вовремя… Любопытно, однако, что во время обсуждения вопроса об обществе «Время» об этом постановлении как бы забыли: я, по крайней мере, не встречал в прессе упоминаний о нем. Это одно свидетельствует, как трудно менять нравы (дурные) одним лишь государственным путем. Разумеется, упомянутое постановление именно теперь нужно извлечь из забвения и сделать одной из точек опоры деятельности лиги «Время». Лишь поскольку активная забота о точности и аккуратности захватит передовые элементы рабочего класса, регламентирующие мероприятия государства останутся небезрезультатны. Попав под обстрел общественного внимания и контроля, «ответственные» поостерегутся расхищать рабочее время сотен и тысяч людей.
Еще пример. Вот уже несколько лет, как ведется «сверху» борьба против плохой печати, плохой корректуры, плохой брошюровки. Некоторые успехи в этом направлении достигнуты. Но успехи эти крайне недостаточны. И нет никакого сомнения в том, что грехи нашего полиграфического искусства объясняются не состоянием технического оборудования, а недостаточной требовательностью читательской массы, т.-е. недостаточной ее культурностью. Я уже упоминал о том, что «Рабочая Газета» складывается почему-то поперек, а не вдоль (теперь это как будто изменено?). Каждому читателю, прежде чем приступать к чтению, приходится развертывать газету, складывать ее по-человечески и помещать, куда следует, вкладной лист. В трамвае, например, проделать эти упражнения иногда нелегко. Ни один европейский буржуазный издатель не позволил бы себе в таком виде преподнести газету читателю. «Рабочая Москва» дает свои восемь страниц в неразрезанном виде. Приходится разрезать газету чем попало, чаще всего рукой, при чем текст нередко рвется, газета мнется, ее трудно после прочтения передать другому. Насколько я знаю, нигде в мире газеты не продаются в неразрезанном виде. Разве это не дико, что у нас читатель терпит подобные вещи? С точки зрения просвещенного бюрократизма вся беда в косности издательства. Эта косность, поистине варварская, бесспорна. Против нее мы вели борьбу (даже постановлениями партийных съездов!) и впредь будем вести. Но несравненно важнее и значительнее та пассивность, невнимательность к себе, нетребовательность, т.-е. некультурность, какая характеризует потребителей газеты. Если бы подписчики разика два коллективно стукнули кулаком или хотя бы только ладонью по издательскому столу (стукнули… культурно), то издательство не посмело бы выпускать газету в неразрезанном виде. Вот почему даже вопрос о разрезке газеты и брошюровке книг у нас полезно сделать предметом размышления, критики, обсуждения широких кругов. Это одно из средств воспитания бытовой культурности.
Тем более это относится к сложнейшей, со всех сторон охватывающей человека, системе отношений личного и семейного быта. Нельзя же в самом деле представлять себе дело так, что рабочее государство в стороне от нынешних рабочих квартир создает дома-коммуны, надлежащим образом оборудованные, обставленные и снабженные, чтобы затем пригласить пролетариат к переселению в условия нового быта. Если бы такое гигантское мероприятие было даже осуществимо с материальной стороны (о чем нет и речи), оно не дало бы нужных результатов: в новый быт не переселяются; в него стихийно врастают, как было в прошлом: или же его сознательно творят снизу доверху, как будет в будущем. Реорганизация быта должна и может начинаться уже сейчас, на основе тех средств, которые составляют ныне наш советский фонд заработной платы. Каков бы ни был уровень этой последней, коллективное ведение домашнего хозяйства выгоднее индивидуального. Одна кухня в доме, расширенная за счет соседней комнаты или двух соседних комнат, выгоднее пяти, а тем более десяти кухонь и т. д. Но совершенно очевидно, что для достижения изменений на пути инициативного строительства низов, при поддержке власти, недостаточно одного лишь смутного «чувства общественности», а нужно ясное понимание того, что есть, и того, что должно быть. Вспомним, что переход от индивидуального договора к коллективному представляет огромную эпоху в развитии рабочего класса. Для этого необходимы были кропотливейшая работа профессиональных союзов, выяснение природы заработной платы, детальнейшее и тщательнейшее обсуждение техники заработной платы на бесчисленных членских, делегатских и иных собраниях. Переход от индивидуально-семейного хозяйства к коллективно-семейному несравненно труднее, сложнее и неизмеримо значительнее. Если старый семейно-замкнутый быт сложился за спиной людей, то коллективно-семейный быт может сложиться лишь как результат сознательных усилий всех заинтересованных. А для этого нужно прежде всего вскрыть противоречия между новыми потребностями жизни и старой материальной оболочкой быта и этим самым сделать противоречие невыносимым. В этом вообще задача революционной партии. Если бы рабочий класс действительно сознал, в чем противоречие быта, если бы он ясно продумал этот вопрос, хотя бы в лице своего авангарда, – никакая косность советских бюрократов не устояла бы.
Я думаю, что отповедь бюрократическому подходу к вопросам быта лучше всего закончить на этот раз поучительным рассказом т. Карчевского (МСПО) о том, как он подходил – и вполне правильно – с кооперативной точки зрения к переустройству семейного хозяйства. "В день международной кооперации, – пишет мне т. Карчевский, – я имел беседу о кооперации со своими ближайшими соседями – беднотой, трудовым элементом. Сразу нельзя было подступиться. К чорту кооперативы! Что они дают? Дороже, чем на рынке. Иди за тридевять земель. И прочее. Попробовал я другой подход. Допустим, что на 90 % наша кооперативная практика хромает. Хорошо, согласен. Давайте раньше вкратце разберем идею, задачи кооперации, при чем для большей ясности и ввиду все-таки собственнической нашей закваски, будем исходить из собственных потребностей и интересов. Конечно, все со мной согласились, что нужен клуб, ясли, общественная столовая, детская площадка, школа, прачечная и пр. Давайте теперь подумаем, как нам это осуществить. Тут один выскочил: «вот вы же хотели устроить коммуну, а ничего не вышло». Я осек его. При чем здесь «вы»? Ведь все признали необходимость этих учреждений. Сами вы только что жаловались, что дети дышат сырым подвальным воздухом, а жена, как раба, привязана к кухне. Значит, это наше общее дело. Давайте все устраивать так, чтобы было лучше. Как же устроить? В нашем доме восемь квартир. Двор небольшой. Для многого и помещения нет, а что можно бы устроить, – дорого обойдется. Так думали и рядили. Я подал одну реплику: «квартал». Тут посыпалось без конца предложений и предполагаемых возможностей. Характерно первое предложение от собственнически мыслящего: «ведь нет собственности на дома, нужно разобрать заборы и устроить для квартала одну выгребную яму, чтобы не отравлять воздух». Другой: «посередине устроим детскую площадку». Третий: «попросим Советскую власть, чтобы нам отвели один большой дом в нашем квартале, а в крайнем случае мы сами перегруппируемся и устроим там клуб и школу». И посыпалось: «а столовую», «а ясли?». «Вы только думаете о себе, – это говорят женщины, – а до нас вам дела нет». Одним словом, для всех открылась «Америка».
Теперь, при каждой встрече, особенно женщины, спрашивают меня: «Ну, что, где ваша идея? Давайте, сделаем что-нибудь, – правда, будет хорошо». Предлагают собрать общее квартальное собрание. В каждом квартале имеется 10 – 20 коммунистов. Я думаю, что при поддержке партийных и советских органов можно было бы попытаться кое-что сделать"…
Мораль этого маленького опыта, вполне совпадающего с развитыми выше общими соображениями, совершенно ясна. Вопросы быта нужно пропустить через жернова коллективного пролетарского сознания. Жернова надежные и с материалом справятся.
И еще вторая мораль: «Вы только думаете о себе, – сказали т. Карчевскому женщины, – а до нас вам дела нет». Бытовому мужскому эгоизму действительно нет ни меры, ни предела. Чтобы преобразовать быт до конца, нужно уметь взглянуть на него женскими глазами. Но об этом, я надеюсь, у нас будет еще особый разговор.
«Правда» N 181, 14 августа 1923 г.
Л. Троцкий. КУСОЧЕК СОВЕТСКОЙ ДЕМОКРАТИИ
Существует на свете вторая рота 153-го стрелкового полка. И существует в Москве Первая Образцовая типография. Эта типография является шефом второй роты. На заседании 29 сентября типография заслушала доклад о положении второй роты 153-го полка и постановила: «В ближайшую субботу работать сверхурочно три часа и всю валовую выручку обратить на помощь товарищам-красноармейцам нашей роты».
Депутатом Образцовой типографии в Московском Совете является Демьян Бедный.[24] Он внес известную сумму в «сверхурочный» фонд. Завком Образцовой типографии особым письмом одобрил своего депутата за «солидарность».
Все это можно узнать из N 3-го стенной газеты «Жизнь Печатника», издания той же Первой Образцовой типографии. В газете 8 столбцов обширного формата! – выясняется значение красного шефства, ведется борьба с равнодушием, «которое проявилось в недостаточной критике деятельности завкома»; тут же статья о кооперативе, задача которого «бороться с злейшим врагом Нэпорыловым», далее уголок молодежи, «работа нашего клуба», краткий отчет союза, воззвание ревизионной комиссии, беллетристический фельетон о рабочих подарках Красной Армии и, наконец, два столбца, посвященных борьбе с зеленым змием среди типографских рабочих.
Депутатом Образцовой типографии в Московском Совете является Демьян Бедный.[24] Он внес известную сумму в «сверхурочный» фонд. Завком Образцовой типографии особым письмом одобрил своего депутата за «солидарность».
Все это можно узнать из N 3-го стенной газеты «Жизнь Печатника», издания той же Первой Образцовой типографии. В газете 8 столбцов обширного формата! – выясняется значение красного шефства, ведется борьба с равнодушием, «которое проявилось в недостаточной критике деятельности завкома»; тут же статья о кооперативе, задача которого «бороться с злейшим врагом Нэпорыловым», далее уголок молодежи, «работа нашего клуба», краткий отчет союза, воззвание ревизионной комиссии, беллетристический фельетон о рабочих подарках Красной Армии и, наконец, два столбца, посвященных борьбе с зеленым змием среди типографских рабочих.