Страница:
Лев Портной
Акведук на миллион
© Л. Портной, 2011
© ООО «Издательство Астрель», 2011
Глава 1
Экипаж подъехал к отдельному боковому входу настолько близко, что разглядеть здание не представлялось возможным. Но я понял, что доставили меня не на съезжую, а к частному дому. Выходило, что вершится не правосудие, а произвол. Я попытался вырваться, но было поздно.
Снаружи к квартальным надзирателям присоединились еще двое, схватили меня и поволокли. У двери мелькнул тщедушный лакей в ливрее и тут же заторопился вверх по лестнице, освещая путь фонарем, а четверо негодяев понесли меня следом. Я дергал ногами и извивался всем телом, но силы были неравными. Борьба проходила молча. Я не издавал ни звука, понимая, что звать на помощь бесполезно и даже опасно: добьюсь лишь того, что похитители оглушат ударом по голове.
Черная лестница пропахла нечистотами, от квартальных надзирателей разило потом. Безмолвная возня в темном, узком пространстве отдавала мистической жутью.
Впрочем, какая к черту мистика! Говорил же себе: доиграешься! И вот – доигрался! Бог весть, чей приказ выполняли полицейские… Хорошо, если императора. Совсем худо, если брата его цесаревича Константина Павловича!
А ведь какой скандал теперь выйдет! Самое досадное, что конфуз случился накануне приезда графа Семена Романовича Воронцова. В последнем письме он сообщил, что будет в России и на известном торжестве 28 октября увидится с императором. Граф Семен обещал замолвить за меня словечко, если к тому времени моя судьба не решится каким-нибудь иным, но безусловно благоприятным образом… Господи, если скандал получит гласность, Семен Романович конечно же отвернется от меня.
Эх, знал бы, чем все закончится!
И все равно ведь рискнул бы…
Все-таки – Нарышкина!
Правильно Державин сказал: «Минерва в час похоти». Однако же для меня наступил час расплаты. А самое обидное, что ведь и не было ничего.
Преодолели два пролета, и я запыхался больше, чем господа, тащившие меня на себе. На площадке мы не задержались, двинулись выше.
– Благородного человека, дворянина, на третий этаж!!! – делано возмутился я.
– Гляди! Сейчас все благородство твое вышибем! – прозвучало в ответ.
Господа оказались крайне серьезны, отчего и предчувствия мои сделались совсем нехорошими. Неужели и впрямь Константин Павлович вступился за честь августейшего брата?! Цесаревич слыл извергом.
Конечным пунктом оказался просторный кабинет. Меня усадили в диковинное кресло, закрепленное на металлических стержнях с рукоятями и поворотными механизмами, руки пристегнули ремнями к железным подлокотникам, а ноги связали.
Будут пытать, понял я, и страх смешался с жаждой мести.
– Да кто вы такие, черт побери! – выкрикнул я.
– Молчи, ты! – рыкнул кто-то.
Похитители встали у меня за спиной. Я оказался напротив внушительного стола. На красном сукне красовалась чернильница, возвышалось перо, мерно тикали бронзовые часы с медведем. Со стены взирал на меня Спаситель с таким тяжким прискорбием, что просить Его о чем-либо язык не поворачивался.
Я попробовал обернуться, но получил кулаком в скулу и счел за лучшее головой не вертеть. Да и что толку с халдеев. Вот явится хозяин дома, сядет за стол, глянет на меня – надеюсь, хоть чуточку мягче, чем святые с икон, – и ситуация прояснится.
Раздались шаги, кто-то за спиной прошел в дальний угол кабинета.
– Ну?.. Что?.. – донесся оттуда голос.
– Хорошо. Давай! – ответили ему.
Кресло наклонилось вперед, сердце у меня екнуло – думал: убьюсь о дубовый паркет, – но в последний миг пол разъехался, и я ухнул в открывшийся люк. Поворотный механизм щелкнул, и я повис вверх тормашками; широкие ремни, прихватившие руки к подлокотникам, удерживали меня от падения. Мысль была одна: вот сейчас сверну себе шею. Я вцепился в железо с усердием столь остервенелым, сколь и бесполезным, и наконец сообразил осмотреться. Небольшой кабинет. В жирандолях в большом количестве горят свечи. В углу – ломберный столик. Два господина в военных мундирах как раз входят в помещение, – жаль, я из-за неожиданного и быстрого «падения» не успел разглядеть их.
Господа же, не заметившие трюков над головами, продолжали разговор.
– Длинный был на приеме у государя.
Знакомый голос!
С его обладателем час тому назад я столкнулся на черной лестнице в «Новых Афинах»! Я чуть не вскрикнул от радости: стало быть, ни император, ни его страшный брат ни при чем. Расправу надо мною решил учинить этот незнакомец! Экий ревнивец!
Ладно, посмотрим! Еще пожалеешь, что связался со мною!
– Александр Павлович предлагал Длинному службу, а тот отказался! Уехал ни с чем, – продолжил незнакомец.
– Длинный? – переспросил его собеседник.
Судя по голосу, он был намного моложе моего обидчика.
– Я имел в виду Бульдога, – поправился он.
– Пока ни с чем, – промолвил снисходительным тоном молодой собеседник. – Поверьте, государь еще позовет его. Еще позовет.
– Но чего же он ждет?!
– Всему свое время.
– Пока он выжидает, шайка якобинцев погубит Россию!
Я весь обратился в слух, сообразив, что «шайкой якобинцев» хозяин дома окрестил моих друзей. Гнев и жажда мести забурлили во мне с удвоенной силой, – чувства дурные, а в моем случае еще и опасные: и так кровь к голове приливает, а я еще и бесполезной злостью ее подкачиваю, так и до кондрашки недалеко.
– Полно вам, милостивый государь! – послышался голос молодого собеседника. – Россия велика, так просто ее не погубишь. Да и стоит ли опасаться этой шайки. Пустое. Они только и заняты болтовней, а дело делают другие!
Обида и злоба захлестнули меня пуще прежнего.
– Тем более! – с жаром выпалил хозяин. – Чего же ждать?!
– Экий вы нетерпеливый! Сами же знаете, ждать осталось совсем немного. До двадцать восьмого октября – всего две недели! А вы все торопитесь, милостивый государь. Рано, ой рано вернулись на службу. Рад бы ошибиться, но смею предположить, вы недолго продержитесь, ваша отставка не за горами…
– Что вы такое говорите?!
Послышался шорох, какой бывает при трении ткани, – вероятно, хозяин еще и руками замахал.
В ушах гудело, я стал дергать ногами в надежде, что истязатели перевернут меня. Но и любопытство не отпускало, я старался не пропустить ни слова.
– Смена власти, – рассуждал гость, – похожа на маятник с секирой: он качается и головы сносит. И нет здесь ни правых, ни виноватых, рубит без разбору. Качнулся в одну сторону – одни ряды проредил, в обратную сторону – другие.
– Мудрено вы изъясняться изволите, не пойму я вас.
– Чего же тут непонятного? Молодой государь не знает ни как государством управлять, ни кому довериться можно. Вот и мечется…
– Эдак же маятник до бесконечности мотаться туда-сюда будет. Что же нам? Ждать ad calendas graecas[1]? Или пока царь не повзрослеет?
– Да нет, милостивый государь. Выжидать нужно того момента, когда сможешь на маятник запрыгнуть. Бульдог и ждет. И считайте, дождался. Мы ему punctum temporis[2] подготовили.
– Вы уверены, что из вашего punctum temporis будет толк? – с язвительной усмешкой, едва скрывавшей дрожь в голосе, спросил хозяин.
– Дело такое, что Россия содрогнется от ужаса. – Голос молодого собеседника зазвучал со зловещим торжеством. – А государь, наш безвольный государь, впадет в оцепенение, вот увидите. Одна только мысль у него и останется: нужно действовать, действовать, время для болтовни истекло, романтическим настроениям более нет места, нужна железная рука! И тогда, вот увидите, Бульдог окажется в числе первых, кого царь призовет на помощь.
– Вы уверены?
– Уверен. И его возвращение спасет и вас, милостивый государь, от отставки. Тем паче что дело в Москве произойдет, не здесь, не в Санкт-Петербурге.
– Не здесь, – прошептал хозяин дома, в голосе его слышались и облегчение, и ревность одновременно.
– Вот почему интересен мне ваш племянник.
– Петрушка-то Рябченко? Сейчас пошлю за ним на Моховую.
– Да ни к чему! – с досадой ответил неизвестный и с еще большей досадой сказал: – Очень некстати эта ревизия! Но мы устроили так, что ревизором в Москву поедет он, ваш племянник.
– Он же как из Орлова вырвался, никуда из Петербурга…
– Вот и хорошо.
– Да что «хорошо»? Штафирка[3]! Какой от него прок? – промолвил хозяин дома с деланым безразличием, за которым угадывалось желание оградить племянника от участия в сомнительном деле.
– Нужно, милостивый государь, наказать ему, чтобы глубоко не копал – и со всеми отчетами нас ознакомил, прежде чем они пойдут выше, – с нажимом в голосе произнес гость и тут же добавил: – А впрочем, отчеты должны быть немудреными.
– Что-то вы темните, – неожиданно резко сказал хозяин. – Боитесь ревизии, а с другой стороны – требуете денежной помощи! И вообще! Какое отношение задание моего племянника имеет к вашему делу?
– Денег не хватило, – недовольно ответил гость. – Сами знаете, большая часть уходит на взятки. Кроме того, вы участвуете не просто так. Бульдог учтет вашу помощь.
– Ладно-ладно, – смягчился хозяин и с усмешкой добавил: – Представьте себе, какой-то негодяй только что пытался отнять у меня эти деньги.
Услыхав эти слова, я едва сдержался, чтобы не хмыкнуть. Получалось, на черной лестнице в «Новых Афинах» я оказался свидетелем попытки ограбления.
Кресло рванулось в обратную сторону. Голова пошла кругом, перед глазами все поплыло, я едва не потерял сознание, но сквозь накатившую дурноту пробивалась досада, что самое важное я упущу.
Морды мучителей выплыли из тумана. Голоса доносились словно из-под воды.
– Жив?
– Что ему будет-то?
– Да ты, Кузьма, не тот рычаг потянул.
– Как же не тот?! Смотри вон!
За спиной щелкнуло, кресло вновь опрокинулось, и я вторично повис вниз головой. Пока истязатели разбирались в рычагах, я разглядел еще одного господина в форме квартального надзирателя, который появился в мое отсутствие.
– Ты понял, Быков?! – услышал я голос хозяина дома. – Скажи профессору Черни, что со мной шутки плохи…
Тут кресло крутанулось в обратную сторону, но я успел заметить удивленные лица хозяина дома и квартального надзирателя: дело в том, что последний пятился к выходу и заметил движение под потолком. Третий же господин, тот, что делился заговорщицким планом, быстро вскинул к лицу салфетку.
Негодяй хотел остаться неузнанным. К сожалению, даже не прикройся он салфеткой, я не успел бы разглядеть его. Впрочем, и хозяина дома с квартальным надзирателем я не смог рассмотреть как следует, лишь выражения на лицах уловил.
«Ну, ничего, ничего! – подумал я. – Петрушку-то Рябченко с Моховой найти будет несложно, а вытрясти сведения о дяде и о том, кому понадобилось с отчетами знакомиться, еще проще. К тому же Быков и профессор Черни. И самое важное – дата! Двадцать восьмое октября. Что-то должно случиться в этот день».
Я вновь впорхнул на третий этаж, пол подо мною сдвинулся. В кабинете стоял ор несусветный: похитители меж собою собачились. Более всего некоему Кузьме доставалось, что вдругорядь не тот рычаг дернул. Выходило, что диковинный механизм не только кресло с пленником вниз опрокидывал, но и еще какие-то фортели проделывал. И меня не собирались на второй этаж окунать, а хотели подвергнуть иной экзекуции.
– Судари мои, что же вы от меня хотите? – вскрикнул я. – Вниз головой кувыркать вам не нравится! Об потолок, что ли, Кузьма должен меня шмякнуть?!
– Вот веселый господин! – откликнулся один из мучителей. – Шутки шутить изволит! Ну, пошути, пошути! Поглядим, как скоро запоешь.
За моей спиной с грохотом отворилась дверь. Раздался окрик хозяина дома:
– Вы что устроили тут, олухи?!
– Ваше высокопревосходительство… – залепетал кто-то.
– Молчать! – рявкнул хозяин, очевидно имевший генеральское звание.
– Добрый вечер, ваше высокопревосходительство, – поздоровался я. – Вот уж не ожидал такого гостеприимства! И это ваша благодарность! Я же только что защищал вашу жизнь!
– Благодарность?! – взревел хозяин дома. – Да ты у меня пожалеешь, что на свет родился!
– Да что вы, ваше превосходительство, это же смертный грех, – парировал я.
– Зубоскал, – процедил генерал с ненавистью.
– Послушайте, милостивый государь, – раздался тихий голос гостя, только что делившегося заговорщицкими планами, – если этот человек слышал наш разговор, его нужно того… крек!
Меня прошиб холодный пот. Я не знал этого человека в лицо, я сидел спиною и к нему, и к генералу, но живо представил себе, как злодей произносит это «крек!» и проводит рукою по горлу.
– Полно вам, – возразил генерал.
И я мгновенно проникся к нему теплом. Все-таки человек, не убийца.
– Интересы России превыше всего, – прошипел незнакомец.
– Да что он слышал?! – воскликнул генерал.
– Осмелюсь доложить! – раздался еще чей-то голос.
Вероятно, генерал кивнул, потому что тот же голос продолжил:
– Ничего он услышать не мог, ваше высокопревосходительство! Равно как и мы ничего не слышали!
Нестройный хор моих конвоиров подтвердил, что они ничего не слышали, когда люк был открыт.
– А он и подавно слышать не мог, – подал голос неожиданный заступник. – Потому как кровь к голове притекает, уши закладывает. Вы вот сами попробуйте…
– Цыц мне! – рявкнул генерал. – Я те попробую! Эй ты! Слыхал что или нет?!
– Что слыхал?! – изобразив недоумение, воскликнул я и добавил: – Тут, слава богу, не обмочился от страха!
– Ну, все еще впереди, – «успокоил» меня хозяин дома. – Ладно, идемте. Ничего он не слыхал!
Послышались шаги – хозяин и его зловещий гость удалились с третьего этажа. А я попытался вспомнить лица конвоиров, чтобы сообразить, кто из них выступил моим спасителем.
Мои безрезультатные умственные упражнения прервали самым неожиданным образом. Хлопнула дверь, и кто-то выкрикнул:
– Велено приступать!
– Кузьма! – откликнулся еще кто-то.
Раздался щелчок – Кузьма дернул рычаг. Я приготовился в третий раз нырнуть головою в пол, но кресло претерпело совершенно иные метаморфозы. Сиденье из-под меня выскользнуло, спинка отклонилась, и я повис на подлокотниках. Тверди под ногами не оказалось – пол снова разъехался, а конструкция поползла вниз, пока моя голова не оказалась на уровне пола. Затем движение прекратилось, и створки люка сдвинулись, едва не сдавив меня. Взглянуть на ноги я уже не мог, но дышал спокойно.
Послышались шаги и характерное постукивание. Подручные генерала семенящими шажками расступились. Пара туфель и трость замерли передо мною. Я начал поднимать голову, чтобы взглянуть на хозяина, – без сомнения, амбре от его ног вдыхал я в эту минуту, – но трость подскочила и тюкнула меня в темя.
– Боитесь, – промолвил я.
– Тебе, щенок, пора о заднице побеспокоиться! – прозвучало в ответ.
«Обожди, голубчик, – подумал я, – посмотрим, как ты забеспокоишься, когда придется ответ держать за произвол!» Такая минута наступит, зарвавшийся генерал будет наказан, я не сомневался в этом. Об одном думал с горечью: ведь то я, мне есть к кому обратиться за справедливостью. А окажись на моем месте обычный человек, не имеющий покровителей? А то, что экзекуции здесь проводились регулярно, не вызывало сомнений. «Ну, ничего-ничего, – злорадствовал я. – Хорошо, держиморда, что на меня нарвался! Уж я позабочусь о том, чтобы припомнили тебе всех, кого ты посмел подвергнуть пыткам!»
А вслух сказал:
– Хамить изво…
И осекся: чьи-то жесткие руки, быстро ощупав мои бедра, принялись стягивать с меня штаны! Забыв о трости, я дернул головою и получил в темечко.
– Что вы делаете, негодяи?! – заорал я вне себя от стыда и ужаса.
Кто-то невидимый оголил меня снизу, мои штаны болтались на связанных ногах, а сам я являл неизвестным мучителям срамные части тела. Я оказался не просто беззащитным, а и униженным. В голову лезли самые гадкие мысли о сути предстоящей экзекуции. Я решил застрелиться, как только получу такую возможность.
– Ну-с, сударь мой, Андрей Васильевич, – с наслаждением промолвил генерал, – для начала попробуем вас на крепость.
Он ударил тростью в пол. Я взревел от жгучей боли – внизу полоснули кнутом по ягодицам. На глаза навернулись слезы. Но и некоторое облегчение я почувствовал: выпороть, значит, меня решили! Больно, конечно, но не повод стреляться.
Я отдышался, боль притупилась. Генерал назидательным тоном промолвил:
– Сударь мой, Андрей Васильевич, я накажу тебя несильно… но так, чтоб запомнил!
Трость врезалась в пол, кнут прошелся по ягодицам. Я вскрикнул, но заставил себя стиснуть зубы, только стон глухой и вырывался наружу.
Трость – в пол! Кнут жахнул по заду! Несильно, называется!
Я стонал, стиснув зубы, но держался, не кричал больше.
Генерал трижды грохнул тростью в пол. Неизвестный палач осыпал меня убийственными ударами. Я терпел и стонал, рискуя стереть зубы до десен. Потом закричал. Но чем пронзительнее орал, тем сильнее старался мучитель. Наконец, я потерял сознание…
Снаружи к квартальным надзирателям присоединились еще двое, схватили меня и поволокли. У двери мелькнул тщедушный лакей в ливрее и тут же заторопился вверх по лестнице, освещая путь фонарем, а четверо негодяев понесли меня следом. Я дергал ногами и извивался всем телом, но силы были неравными. Борьба проходила молча. Я не издавал ни звука, понимая, что звать на помощь бесполезно и даже опасно: добьюсь лишь того, что похитители оглушат ударом по голове.
Черная лестница пропахла нечистотами, от квартальных надзирателей разило потом. Безмолвная возня в темном, узком пространстве отдавала мистической жутью.
Впрочем, какая к черту мистика! Говорил же себе: доиграешься! И вот – доигрался! Бог весть, чей приказ выполняли полицейские… Хорошо, если императора. Совсем худо, если брата его цесаревича Константина Павловича!
А ведь какой скандал теперь выйдет! Самое досадное, что конфуз случился накануне приезда графа Семена Романовича Воронцова. В последнем письме он сообщил, что будет в России и на известном торжестве 28 октября увидится с императором. Граф Семен обещал замолвить за меня словечко, если к тому времени моя судьба не решится каким-нибудь иным, но безусловно благоприятным образом… Господи, если скандал получит гласность, Семен Романович конечно же отвернется от меня.
Эх, знал бы, чем все закончится!
И все равно ведь рискнул бы…
Все-таки – Нарышкина!
Правильно Державин сказал: «Минерва в час похоти». Однако же для меня наступил час расплаты. А самое обидное, что ведь и не было ничего.
Преодолели два пролета, и я запыхался больше, чем господа, тащившие меня на себе. На площадке мы не задержались, двинулись выше.
– Благородного человека, дворянина, на третий этаж!!! – делано возмутился я.
– Гляди! Сейчас все благородство твое вышибем! – прозвучало в ответ.
Господа оказались крайне серьезны, отчего и предчувствия мои сделались совсем нехорошими. Неужели и впрямь Константин Павлович вступился за честь августейшего брата?! Цесаревич слыл извергом.
Конечным пунктом оказался просторный кабинет. Меня усадили в диковинное кресло, закрепленное на металлических стержнях с рукоятями и поворотными механизмами, руки пристегнули ремнями к железным подлокотникам, а ноги связали.
Будут пытать, понял я, и страх смешался с жаждой мести.
– Да кто вы такие, черт побери! – выкрикнул я.
– Молчи, ты! – рыкнул кто-то.
Похитители встали у меня за спиной. Я оказался напротив внушительного стола. На красном сукне красовалась чернильница, возвышалось перо, мерно тикали бронзовые часы с медведем. Со стены взирал на меня Спаситель с таким тяжким прискорбием, что просить Его о чем-либо язык не поворачивался.
Я попробовал обернуться, но получил кулаком в скулу и счел за лучшее головой не вертеть. Да и что толку с халдеев. Вот явится хозяин дома, сядет за стол, глянет на меня – надеюсь, хоть чуточку мягче, чем святые с икон, – и ситуация прояснится.
Раздались шаги, кто-то за спиной прошел в дальний угол кабинета.
– Ну?.. Что?.. – донесся оттуда голос.
– Хорошо. Давай! – ответили ему.
Кресло наклонилось вперед, сердце у меня екнуло – думал: убьюсь о дубовый паркет, – но в последний миг пол разъехался, и я ухнул в открывшийся люк. Поворотный механизм щелкнул, и я повис вверх тормашками; широкие ремни, прихватившие руки к подлокотникам, удерживали меня от падения. Мысль была одна: вот сейчас сверну себе шею. Я вцепился в железо с усердием столь остервенелым, сколь и бесполезным, и наконец сообразил осмотреться. Небольшой кабинет. В жирандолях в большом количестве горят свечи. В углу – ломберный столик. Два господина в военных мундирах как раз входят в помещение, – жаль, я из-за неожиданного и быстрого «падения» не успел разглядеть их.
Господа же, не заметившие трюков над головами, продолжали разговор.
– Длинный был на приеме у государя.
Знакомый голос!
С его обладателем час тому назад я столкнулся на черной лестнице в «Новых Афинах»! Я чуть не вскрикнул от радости: стало быть, ни император, ни его страшный брат ни при чем. Расправу надо мною решил учинить этот незнакомец! Экий ревнивец!
Ладно, посмотрим! Еще пожалеешь, что связался со мною!
– Александр Павлович предлагал Длинному службу, а тот отказался! Уехал ни с чем, – продолжил незнакомец.
– Длинный? – переспросил его собеседник.
Судя по голосу, он был намного моложе моего обидчика.
– Я имел в виду Бульдога, – поправился он.
– Пока ни с чем, – промолвил снисходительным тоном молодой собеседник. – Поверьте, государь еще позовет его. Еще позовет.
– Но чего же он ждет?!
– Всему свое время.
– Пока он выжидает, шайка якобинцев погубит Россию!
Я весь обратился в слух, сообразив, что «шайкой якобинцев» хозяин дома окрестил моих друзей. Гнев и жажда мести забурлили во мне с удвоенной силой, – чувства дурные, а в моем случае еще и опасные: и так кровь к голове приливает, а я еще и бесполезной злостью ее подкачиваю, так и до кондрашки недалеко.
– Полно вам, милостивый государь! – послышался голос молодого собеседника. – Россия велика, так просто ее не погубишь. Да и стоит ли опасаться этой шайки. Пустое. Они только и заняты болтовней, а дело делают другие!
Обида и злоба захлестнули меня пуще прежнего.
– Тем более! – с жаром выпалил хозяин. – Чего же ждать?!
– Экий вы нетерпеливый! Сами же знаете, ждать осталось совсем немного. До двадцать восьмого октября – всего две недели! А вы все торопитесь, милостивый государь. Рано, ой рано вернулись на службу. Рад бы ошибиться, но смею предположить, вы недолго продержитесь, ваша отставка не за горами…
– Что вы такое говорите?!
Послышался шорох, какой бывает при трении ткани, – вероятно, хозяин еще и руками замахал.
В ушах гудело, я стал дергать ногами в надежде, что истязатели перевернут меня. Но и любопытство не отпускало, я старался не пропустить ни слова.
– Смена власти, – рассуждал гость, – похожа на маятник с секирой: он качается и головы сносит. И нет здесь ни правых, ни виноватых, рубит без разбору. Качнулся в одну сторону – одни ряды проредил, в обратную сторону – другие.
– Мудрено вы изъясняться изволите, не пойму я вас.
– Чего же тут непонятного? Молодой государь не знает ни как государством управлять, ни кому довериться можно. Вот и мечется…
– Эдак же маятник до бесконечности мотаться туда-сюда будет. Что же нам? Ждать ad calendas graecas[1]? Или пока царь не повзрослеет?
– Да нет, милостивый государь. Выжидать нужно того момента, когда сможешь на маятник запрыгнуть. Бульдог и ждет. И считайте, дождался. Мы ему punctum temporis[2] подготовили.
– Вы уверены, что из вашего punctum temporis будет толк? – с язвительной усмешкой, едва скрывавшей дрожь в голосе, спросил хозяин.
– Дело такое, что Россия содрогнется от ужаса. – Голос молодого собеседника зазвучал со зловещим торжеством. – А государь, наш безвольный государь, впадет в оцепенение, вот увидите. Одна только мысль у него и останется: нужно действовать, действовать, время для болтовни истекло, романтическим настроениям более нет места, нужна железная рука! И тогда, вот увидите, Бульдог окажется в числе первых, кого царь призовет на помощь.
– Вы уверены?
– Уверен. И его возвращение спасет и вас, милостивый государь, от отставки. Тем паче что дело в Москве произойдет, не здесь, не в Санкт-Петербурге.
– Не здесь, – прошептал хозяин дома, в голосе его слышались и облегчение, и ревность одновременно.
– Вот почему интересен мне ваш племянник.
– Петрушка-то Рябченко? Сейчас пошлю за ним на Моховую.
– Да ни к чему! – с досадой ответил неизвестный и с еще большей досадой сказал: – Очень некстати эта ревизия! Но мы устроили так, что ревизором в Москву поедет он, ваш племянник.
– Он же как из Орлова вырвался, никуда из Петербурга…
– Вот и хорошо.
– Да что «хорошо»? Штафирка[3]! Какой от него прок? – промолвил хозяин дома с деланым безразличием, за которым угадывалось желание оградить племянника от участия в сомнительном деле.
– Нужно, милостивый государь, наказать ему, чтобы глубоко не копал – и со всеми отчетами нас ознакомил, прежде чем они пойдут выше, – с нажимом в голосе произнес гость и тут же добавил: – А впрочем, отчеты должны быть немудреными.
– Что-то вы темните, – неожиданно резко сказал хозяин. – Боитесь ревизии, а с другой стороны – требуете денежной помощи! И вообще! Какое отношение задание моего племянника имеет к вашему делу?
– Денег не хватило, – недовольно ответил гость. – Сами знаете, большая часть уходит на взятки. Кроме того, вы участвуете не просто так. Бульдог учтет вашу помощь.
– Ладно-ладно, – смягчился хозяин и с усмешкой добавил: – Представьте себе, какой-то негодяй только что пытался отнять у меня эти деньги.
Услыхав эти слова, я едва сдержался, чтобы не хмыкнуть. Получалось, на черной лестнице в «Новых Афинах» я оказался свидетелем попытки ограбления.
Кресло рванулось в обратную сторону. Голова пошла кругом, перед глазами все поплыло, я едва не потерял сознание, но сквозь накатившую дурноту пробивалась досада, что самое важное я упущу.
Морды мучителей выплыли из тумана. Голоса доносились словно из-под воды.
– Жив?
– Что ему будет-то?
– Да ты, Кузьма, не тот рычаг потянул.
– Как же не тот?! Смотри вон!
За спиной щелкнуло, кресло вновь опрокинулось, и я вторично повис вниз головой. Пока истязатели разбирались в рычагах, я разглядел еще одного господина в форме квартального надзирателя, который появился в мое отсутствие.
– Ты понял, Быков?! – услышал я голос хозяина дома. – Скажи профессору Черни, что со мной шутки плохи…
Тут кресло крутанулось в обратную сторону, но я успел заметить удивленные лица хозяина дома и квартального надзирателя: дело в том, что последний пятился к выходу и заметил движение под потолком. Третий же господин, тот, что делился заговорщицким планом, быстро вскинул к лицу салфетку.
Негодяй хотел остаться неузнанным. К сожалению, даже не прикройся он салфеткой, я не успел бы разглядеть его. Впрочем, и хозяина дома с квартальным надзирателем я не смог рассмотреть как следует, лишь выражения на лицах уловил.
«Ну, ничего, ничего! – подумал я. – Петрушку-то Рябченко с Моховой найти будет несложно, а вытрясти сведения о дяде и о том, кому понадобилось с отчетами знакомиться, еще проще. К тому же Быков и профессор Черни. И самое важное – дата! Двадцать восьмое октября. Что-то должно случиться в этот день».
Я вновь впорхнул на третий этаж, пол подо мною сдвинулся. В кабинете стоял ор несусветный: похитители меж собою собачились. Более всего некоему Кузьме доставалось, что вдругорядь не тот рычаг дернул. Выходило, что диковинный механизм не только кресло с пленником вниз опрокидывал, но и еще какие-то фортели проделывал. И меня не собирались на второй этаж окунать, а хотели подвергнуть иной экзекуции.
– Судари мои, что же вы от меня хотите? – вскрикнул я. – Вниз головой кувыркать вам не нравится! Об потолок, что ли, Кузьма должен меня шмякнуть?!
– Вот веселый господин! – откликнулся один из мучителей. – Шутки шутить изволит! Ну, пошути, пошути! Поглядим, как скоро запоешь.
За моей спиной с грохотом отворилась дверь. Раздался окрик хозяина дома:
– Вы что устроили тут, олухи?!
– Ваше высокопревосходительство… – залепетал кто-то.
– Молчать! – рявкнул хозяин, очевидно имевший генеральское звание.
– Добрый вечер, ваше высокопревосходительство, – поздоровался я. – Вот уж не ожидал такого гостеприимства! И это ваша благодарность! Я же только что защищал вашу жизнь!
– Благодарность?! – взревел хозяин дома. – Да ты у меня пожалеешь, что на свет родился!
– Да что вы, ваше превосходительство, это же смертный грех, – парировал я.
– Зубоскал, – процедил генерал с ненавистью.
– Послушайте, милостивый государь, – раздался тихий голос гостя, только что делившегося заговорщицкими планами, – если этот человек слышал наш разговор, его нужно того… крек!
Меня прошиб холодный пот. Я не знал этого человека в лицо, я сидел спиною и к нему, и к генералу, но живо представил себе, как злодей произносит это «крек!» и проводит рукою по горлу.
– Полно вам, – возразил генерал.
И я мгновенно проникся к нему теплом. Все-таки человек, не убийца.
– Интересы России превыше всего, – прошипел незнакомец.
– Да что он слышал?! – воскликнул генерал.
– Осмелюсь доложить! – раздался еще чей-то голос.
Вероятно, генерал кивнул, потому что тот же голос продолжил:
– Ничего он услышать не мог, ваше высокопревосходительство! Равно как и мы ничего не слышали!
Нестройный хор моих конвоиров подтвердил, что они ничего не слышали, когда люк был открыт.
– А он и подавно слышать не мог, – подал голос неожиданный заступник. – Потому как кровь к голове притекает, уши закладывает. Вы вот сами попробуйте…
– Цыц мне! – рявкнул генерал. – Я те попробую! Эй ты! Слыхал что или нет?!
– Что слыхал?! – изобразив недоумение, воскликнул я и добавил: – Тут, слава богу, не обмочился от страха!
– Ну, все еще впереди, – «успокоил» меня хозяин дома. – Ладно, идемте. Ничего он не слыхал!
Послышались шаги – хозяин и его зловещий гость удалились с третьего этажа. А я попытался вспомнить лица конвоиров, чтобы сообразить, кто из них выступил моим спасителем.
Мои безрезультатные умственные упражнения прервали самым неожиданным образом. Хлопнула дверь, и кто-то выкрикнул:
– Велено приступать!
– Кузьма! – откликнулся еще кто-то.
Раздался щелчок – Кузьма дернул рычаг. Я приготовился в третий раз нырнуть головою в пол, но кресло претерпело совершенно иные метаморфозы. Сиденье из-под меня выскользнуло, спинка отклонилась, и я повис на подлокотниках. Тверди под ногами не оказалось – пол снова разъехался, а конструкция поползла вниз, пока моя голова не оказалась на уровне пола. Затем движение прекратилось, и створки люка сдвинулись, едва не сдавив меня. Взглянуть на ноги я уже не мог, но дышал спокойно.
Послышались шаги и характерное постукивание. Подручные генерала семенящими шажками расступились. Пара туфель и трость замерли передо мною. Я начал поднимать голову, чтобы взглянуть на хозяина, – без сомнения, амбре от его ног вдыхал я в эту минуту, – но трость подскочила и тюкнула меня в темя.
– Боитесь, – промолвил я.
– Тебе, щенок, пора о заднице побеспокоиться! – прозвучало в ответ.
«Обожди, голубчик, – подумал я, – посмотрим, как ты забеспокоишься, когда придется ответ держать за произвол!» Такая минута наступит, зарвавшийся генерал будет наказан, я не сомневался в этом. Об одном думал с горечью: ведь то я, мне есть к кому обратиться за справедливостью. А окажись на моем месте обычный человек, не имеющий покровителей? А то, что экзекуции здесь проводились регулярно, не вызывало сомнений. «Ну, ничего-ничего, – злорадствовал я. – Хорошо, держиморда, что на меня нарвался! Уж я позабочусь о том, чтобы припомнили тебе всех, кого ты посмел подвергнуть пыткам!»
А вслух сказал:
– Хамить изво…
И осекся: чьи-то жесткие руки, быстро ощупав мои бедра, принялись стягивать с меня штаны! Забыв о трости, я дернул головою и получил в темечко.
– Что вы делаете, негодяи?! – заорал я вне себя от стыда и ужаса.
Кто-то невидимый оголил меня снизу, мои штаны болтались на связанных ногах, а сам я являл неизвестным мучителям срамные части тела. Я оказался не просто беззащитным, а и униженным. В голову лезли самые гадкие мысли о сути предстоящей экзекуции. Я решил застрелиться, как только получу такую возможность.
– Ну-с, сударь мой, Андрей Васильевич, – с наслаждением промолвил генерал, – для начала попробуем вас на крепость.
Он ударил тростью в пол. Я взревел от жгучей боли – внизу полоснули кнутом по ягодицам. На глаза навернулись слезы. Но и некоторое облегчение я почувствовал: выпороть, значит, меня решили! Больно, конечно, но не повод стреляться.
Я отдышался, боль притупилась. Генерал назидательным тоном промолвил:
– Сударь мой, Андрей Васильевич, я накажу тебя несильно… но так, чтоб запомнил!
Трость врезалась в пол, кнут прошелся по ягодицам. Я вскрикнул, но заставил себя стиснуть зубы, только стон глухой и вырывался наружу.
Трость – в пол! Кнут жахнул по заду! Несильно, называется!
Я стонал, стиснув зубы, но держался, не кричал больше.
Генерал трижды грохнул тростью в пол. Неизвестный палач осыпал меня убийственными ударами. Я терпел и стонал, рискуя стереть зубы до десен. Потом закричал. Но чем пронзительнее орал, тем сильнее старался мучитель. Наконец, я потерял сознание…
Глава 2
Я очнулся от боли. Чьи-то руки – я сразу почувствовал, что не злые, – прикоснулись к моим ягодицам, причинив мне новые страдания. И еще чьи-то нежные пальчики пробежались по моей шее, по щекам, по затылку.
– Тише-тише, миленький, – послышался девичий голос.
Я открыл глаза, обнаружил, что покоюсь щекою на мягких коленях, поднял голову и увидел зеленые глаза, рыжие волосы и солнечные веснушки.
– Где это я? В раю? – прошептал я.
– Вы в моем заведении, – раздался еще один голос.
Женщина говорила по-русски, но с французским акцентом.
– От ангельской обители мы далеки, – продолжила она, – но дарим райские наслаждения. Правда, вам сейчас решительно не до них…
– А вы кто? – спросил я.
– Мадам Шерамбо, – ответила хозяйка, жгучая брюнетка в желтом платье с черной кашемировой шалью.
– А как я сюда попал? – спросил я.
– Квартальный надзиратель доставил вас, – поведала рыжая девица, на податливых коленях которой покоилась моя голова, – и велел позаботиться.
– Что ж, – я воздел очи горе, – Heus-Deus[4], не забудь, зачти ему, когда предстанет пред тобою.
Мадам Шерамбо с осуждением покачала головой и перекрестилась.
– Ох, дамы, дамы, – вымолвил я. – А валяться-то мне некогда. Нужно срочно идти. Дела!
– Как же вы пойдете?! – удивилась мадам Шерамбо. – Вам бы отлежаться. А еще лекаря нужно дождаться. Мы послали за господином Хренькиным. Да и кто ж в такую пору по гостям-то пойдет?
Судя по акценту, она и впрямь была француженкой.
– А который теперь час? – спросил я.
Девица глянула в окно и заявила:
– Ночь.
Очевидно, она имела самые общие представления о времени, но, судя по уверенному голосу, знала, что ночь еще не скоро закончится. Я обнял ее ноги и сильнее прижался к коленям. Мадам Шерамбо, заметив мои поползновения, решила, что покой мне куда нужнее, нежели чрезмерная ласка.
– Оставайтесь до утра. Доктор Хренькин обработает ваши раны, и, будем надеяться, более вас не побеспокоят. Вы отдыхайте, а если что-то понадобится, Алета, – хозяйка сделала ударение на имени, – будет за стенкой, стучите.
Она прикоснулась к плечу девушки. Та поднялась с постели, переложила мою голову на подушку и вышла из комнаты.
– Полежите немного, попробуйте не шевелиться, – промолвила мадам Шерамбо. – Лекарь появится с минуты на минуту.
Она оставила меня одного. Я вновь воздел очи горе, наткнулся взглядом на распятие, висевшее на стене, и пробормотал:
– Зачет, Heus-Deus, и этим женщинам тоже зачет.
Помолившись, я расслабился, глаза сами собою сомкнулись, – сказалось нервное напряжение. Но едва задремал, как хлопнула дверь и заскрипел паркет под осторожными, но тяжелыми шагами. Я притих, испугавшись нарушить живительный сон.
– Я по вашу душу, – раздался вкрадчивый баритон.
Жесткие руки коснулись высеченного места, я вскрикнул от боли:
– Вы же сказали, по мою душу, а хватили за задницу!
– Я Хренькин, лекарь, – представился вошедший.
– А я думал, палачи вернулись, – процедил я сквозь зубы.
Он принялся обрабатывать мои раны. А я вообразил, как Алета, откинув рыжие локоны, с открытым ротиком прислушивается к тому, что здесь происходит, стиснул зубы и терпел. Глупость, конечно: наверняка она легла спать и еще неизвестно, достучишься ли до нее, случись надобность. И все же, если б не девица за стеной, орал бы я еще громче, чем во время экзекуции.
Доктор Хренькин знал свое дело. Он причинял мне острую боль и измучил меня сверх всякой меры, но, когда закончил, я почувствовал облегчение, словно в ту же секунду пошел на поправку, и впал в полуобморочную дрему. Я слышал, как исцелитель на цыпочках удалился, но сил не нашел ни поблагодарить, ни попрощаться. Так до утра кверху задом и проспал.
Когда же я проснулся, на душе было муторно. Пошевелился – свежие раны потревожились и прогнали остатки сна. Я вспомнил подслушанный в доме генерала разговор и обругал себя, что валяюсь в борделе, а нужно действовать!
Я постучал в стену и, превозмогая боль, поднялся с постели. Появилась Алета, а за нею мадам с фарфоровой чашечкой. Я вдохнул божественный аромат кофия, представил себе, как нынче же неприятно удивлю зарвавшегося генерала, и настроение мое улучшилось.
Вошла еще одна девица со стопкой одежды.
– Мы привели в порядок и погладили ваши вещи, – пояснила мадам Шерамбо.
– Храни вас бог, – ответил я. – А извозчика не вызвали?
– Вызвали, – кивнула мадам.
Встал вопрос: к кому ехать? Собственно, выбор невелик, да не очень-то прост: Поло[5] или Николай Николаевич. И тот и другой состояли в «партии молодых людей» и пользовались привилегией являться к государю без особого приглашения. И уже месяц, как оба стали государственными деятелями.
Душою я рвался к Паше, он был ближе – хотя бы в силу возраста. Но, обратись я к нему за помощью, он начнет злорадствовать. Ведь только что я критиковал его: зачем поступил на службу? Как можно заниматься либеральными преобразованиями, будучи скованным по рукам и ногам должностными обязанностями той самой системы, которую собрался реформировать? Поло же отвечал, что по горло сыт болтовней, пора засучить рукава и работать. Но я не верил в искренность его слов. Тщеславие – вот что подвигало его. Высокая должность и власть соблазнили Павла Александровича. И теперь он улыбнется и не преминет заметить, что как в задницу-то меня клюнули, так и побежал я к товарищу министра внутренних дел.
Выходило, что нужно идти к Николаю Николаевичу. Он тоже поступил на службу, но с ним по этому поводу я не спорил и поэтому мог похлопотать о своем деле без ущерба самолюбию. Правда, я недолюбливал Новосильцева за англоманию. Порою спросить его хотел, каково ему было в Лондоне преспокойно практиковать физические опыты в то время, как сумасшедший Нельсон и полуживой Паркер вели английскую эскадру в Балтийское море, еще не решив окончательно, кого бить – шведов, датчан или русских? По счастливому стечению обстоятельств выбор пал на датчан, и англичане едва не сожгли Копенгаген, оставив в покое русский флот.
А самое главное, англичане придумали виски! Разве можно дружить с теми, кто вместо водки пьет эту гадость?!
Я пошарил в кармане, вытащил рубль, загадал: орел – Поло, решка – Николай Николаевич. Подбросил монету, поймал, разжал кулак – орел. Значит, к Строганову.
Но речь идет о заговоре! «Дело такое, что Россия содрогнется от ужаса!» – так сказал неизвестный злодей. Тут не до личных симпатий. Нужно к Николаю Николаевичу, к нему император охотнее прислушается, на то и назначил статс-секретарем…
Я приказал извозчику везти ко дворцу Строгановых.
Оказавшись на месте, я велел доложить обо мне Новосильцеву, и дворецкий оставил меня в большом зале и удалился. В ожидании я принялся рассматривать живописную Минерву на потолке – творение Джузеппе Валериани. Губы богини скрывали снисходительную улыбку.
– Минерва похоти привела меня к Минерве мудрости, – пробормотал я.
Вернулся дворецкий и сообщил, что старый граф приглашает меня в кабинет. Я не подал виду, но рассердился, поскольку намеревался говорить с Новосильцевым, а не с Поло или его отцом.
Я оказался среди множества книг. Сверху послышались шаги. Старый граф спускался с антресолей, следом тяжело переваливался незнакомый мне господин. Должно быть, Александр Сергеевич знакомил гостя с минералогической коллекцией.
– Здравствуйте, Александр Сергеевич, – сказал я.
– Андрей Васильевич, Андрюша. – Старый граф обнял меня и трижды расцеловал. – Проходи, дорогой, проходи. Вот познакомлю вас к обоюдному удовольствию. Прошу, господа, подайте друг другу руки.
Неизвестный обладал внушительной внешностью и столь добродушным лицом, что захотелось немедленно вычеркнуть из числа смертных грехов обжорство. Он протянул мне ладонь с толстыми розовыми пальцами и промолвил:
– Тише-тише, миленький, – послышался девичий голос.
Я открыл глаза, обнаружил, что покоюсь щекою на мягких коленях, поднял голову и увидел зеленые глаза, рыжие волосы и солнечные веснушки.
– Где это я? В раю? – прошептал я.
– Вы в моем заведении, – раздался еще один голос.
Женщина говорила по-русски, но с французским акцентом.
– От ангельской обители мы далеки, – продолжила она, – но дарим райские наслаждения. Правда, вам сейчас решительно не до них…
– А вы кто? – спросил я.
– Мадам Шерамбо, – ответила хозяйка, жгучая брюнетка в желтом платье с черной кашемировой шалью.
– А как я сюда попал? – спросил я.
– Квартальный надзиратель доставил вас, – поведала рыжая девица, на податливых коленях которой покоилась моя голова, – и велел позаботиться.
– Что ж, – я воздел очи горе, – Heus-Deus[4], не забудь, зачти ему, когда предстанет пред тобою.
Мадам Шерамбо с осуждением покачала головой и перекрестилась.
– Ох, дамы, дамы, – вымолвил я. – А валяться-то мне некогда. Нужно срочно идти. Дела!
– Как же вы пойдете?! – удивилась мадам Шерамбо. – Вам бы отлежаться. А еще лекаря нужно дождаться. Мы послали за господином Хренькиным. Да и кто ж в такую пору по гостям-то пойдет?
Судя по акценту, она и впрямь была француженкой.
– А который теперь час? – спросил я.
Девица глянула в окно и заявила:
– Ночь.
Очевидно, она имела самые общие представления о времени, но, судя по уверенному голосу, знала, что ночь еще не скоро закончится. Я обнял ее ноги и сильнее прижался к коленям. Мадам Шерамбо, заметив мои поползновения, решила, что покой мне куда нужнее, нежели чрезмерная ласка.
– Оставайтесь до утра. Доктор Хренькин обработает ваши раны, и, будем надеяться, более вас не побеспокоят. Вы отдыхайте, а если что-то понадобится, Алета, – хозяйка сделала ударение на имени, – будет за стенкой, стучите.
Она прикоснулась к плечу девушки. Та поднялась с постели, переложила мою голову на подушку и вышла из комнаты.
– Полежите немного, попробуйте не шевелиться, – промолвила мадам Шерамбо. – Лекарь появится с минуты на минуту.
Она оставила меня одного. Я вновь воздел очи горе, наткнулся взглядом на распятие, висевшее на стене, и пробормотал:
– Зачет, Heus-Deus, и этим женщинам тоже зачет.
Помолившись, я расслабился, глаза сами собою сомкнулись, – сказалось нервное напряжение. Но едва задремал, как хлопнула дверь и заскрипел паркет под осторожными, но тяжелыми шагами. Я притих, испугавшись нарушить живительный сон.
– Я по вашу душу, – раздался вкрадчивый баритон.
Жесткие руки коснулись высеченного места, я вскрикнул от боли:
– Вы же сказали, по мою душу, а хватили за задницу!
– Я Хренькин, лекарь, – представился вошедший.
– А я думал, палачи вернулись, – процедил я сквозь зубы.
Он принялся обрабатывать мои раны. А я вообразил, как Алета, откинув рыжие локоны, с открытым ротиком прислушивается к тому, что здесь происходит, стиснул зубы и терпел. Глупость, конечно: наверняка она легла спать и еще неизвестно, достучишься ли до нее, случись надобность. И все же, если б не девица за стеной, орал бы я еще громче, чем во время экзекуции.
Доктор Хренькин знал свое дело. Он причинял мне острую боль и измучил меня сверх всякой меры, но, когда закончил, я почувствовал облегчение, словно в ту же секунду пошел на поправку, и впал в полуобморочную дрему. Я слышал, как исцелитель на цыпочках удалился, но сил не нашел ни поблагодарить, ни попрощаться. Так до утра кверху задом и проспал.
Когда же я проснулся, на душе было муторно. Пошевелился – свежие раны потревожились и прогнали остатки сна. Я вспомнил подслушанный в доме генерала разговор и обругал себя, что валяюсь в борделе, а нужно действовать!
Я постучал в стену и, превозмогая боль, поднялся с постели. Появилась Алета, а за нею мадам с фарфоровой чашечкой. Я вдохнул божественный аромат кофия, представил себе, как нынче же неприятно удивлю зарвавшегося генерала, и настроение мое улучшилось.
Вошла еще одна девица со стопкой одежды.
– Мы привели в порядок и погладили ваши вещи, – пояснила мадам Шерамбо.
– Храни вас бог, – ответил я. – А извозчика не вызвали?
– Вызвали, – кивнула мадам.
Встал вопрос: к кому ехать? Собственно, выбор невелик, да не очень-то прост: Поло[5] или Николай Николаевич. И тот и другой состояли в «партии молодых людей» и пользовались привилегией являться к государю без особого приглашения. И уже месяц, как оба стали государственными деятелями.
Душою я рвался к Паше, он был ближе – хотя бы в силу возраста. Но, обратись я к нему за помощью, он начнет злорадствовать. Ведь только что я критиковал его: зачем поступил на службу? Как можно заниматься либеральными преобразованиями, будучи скованным по рукам и ногам должностными обязанностями той самой системы, которую собрался реформировать? Поло же отвечал, что по горло сыт болтовней, пора засучить рукава и работать. Но я не верил в искренность его слов. Тщеславие – вот что подвигало его. Высокая должность и власть соблазнили Павла Александровича. И теперь он улыбнется и не преминет заметить, что как в задницу-то меня клюнули, так и побежал я к товарищу министра внутренних дел.
Выходило, что нужно идти к Николаю Николаевичу. Он тоже поступил на службу, но с ним по этому поводу я не спорил и поэтому мог похлопотать о своем деле без ущерба самолюбию. Правда, я недолюбливал Новосильцева за англоманию. Порою спросить его хотел, каково ему было в Лондоне преспокойно практиковать физические опыты в то время, как сумасшедший Нельсон и полуживой Паркер вели английскую эскадру в Балтийское море, еще не решив окончательно, кого бить – шведов, датчан или русских? По счастливому стечению обстоятельств выбор пал на датчан, и англичане едва не сожгли Копенгаген, оставив в покое русский флот.
А самое главное, англичане придумали виски! Разве можно дружить с теми, кто вместо водки пьет эту гадость?!
Я пошарил в кармане, вытащил рубль, загадал: орел – Поло, решка – Николай Николаевич. Подбросил монету, поймал, разжал кулак – орел. Значит, к Строганову.
Но речь идет о заговоре! «Дело такое, что Россия содрогнется от ужаса!» – так сказал неизвестный злодей. Тут не до личных симпатий. Нужно к Николаю Николаевичу, к нему император охотнее прислушается, на то и назначил статс-секретарем…
Я приказал извозчику везти ко дворцу Строгановых.
Оказавшись на месте, я велел доложить обо мне Новосильцеву, и дворецкий оставил меня в большом зале и удалился. В ожидании я принялся рассматривать живописную Минерву на потолке – творение Джузеппе Валериани. Губы богини скрывали снисходительную улыбку.
– Минерва похоти привела меня к Минерве мудрости, – пробормотал я.
Вернулся дворецкий и сообщил, что старый граф приглашает меня в кабинет. Я не подал виду, но рассердился, поскольку намеревался говорить с Новосильцевым, а не с Поло или его отцом.
Я оказался среди множества книг. Сверху послышались шаги. Старый граф спускался с антресолей, следом тяжело переваливался незнакомый мне господин. Должно быть, Александр Сергеевич знакомил гостя с минералогической коллекцией.
– Здравствуйте, Александр Сергеевич, – сказал я.
– Андрей Васильевич, Андрюша. – Старый граф обнял меня и трижды расцеловал. – Проходи, дорогой, проходи. Вот познакомлю вас к обоюдному удовольствию. Прошу, господа, подайте друг другу руки.
Неизвестный обладал внушительной внешностью и столь добродушным лицом, что захотелось немедленно вычеркнуть из числа смертных грехов обжорство. Он протянул мне ладонь с толстыми розовыми пальцами и промолвил: