Страница:
«Она была лицом невзрачна…»
1934 июль 6
Она была лицом невзрачна,
Но миловидна и прозрачна.
Когда, охваченный огнём
Любви бессмысленной и вялой
Поэт, мечтая о своём,
Застал её над Калевалой.
Руками в ужасе взмахнув,
Он прошептал: она ж эпична
И вышло даже неприлично.
За грань условностей шагнув,
Он красовался перед нею
Только глупостью своею.
Стихи ни о чём
1934 июль
Кто этот юноша, который,
Даря набором длинных слов,
Тебя преследовать готов?
Беги скорей! Укройся в парке.
Гляди: он хворый,
Будет скоро
Кровью харкать,
И рубашка неожиданно красна.
Дни томительные жарки,
Это кажется весна
Нас сопровождает в парке.
– Я не могу ему противиться –
Сказала девушка –
Вполне
приятно мне,
что я счастливица,
И с ним останусь
наедине.
Мои слова его целители.
Уйдите прочь, стихов ценители!
Вам не понять искусства тех,
Кто нездоров и к смерти близок.
Ваш дерзкий смех
И груб, и низок.
Она, рукой махнув, прогнала
Нарядного увещевателя,
И руку тонкую подала
Останкам чахлого писателя.
– О юности я буду петь –
Сказал он, кланяясь и кашляя –
Стихи хотите просмотреть,
Всё это свежее,
вчерашнее…
И вами полнится…
Моей
любви…
Но, может, не поверите?..
Вы идеал.
Я соловей…
Я пел…
а вы…
На метры мерите…
Им было скучно.
Запах вод
стоячих
Говорил яснее,
Что нету смысла
в том,
что вот
Поэт остался
вместе
с нею…
Стихи признаться ни о чём.
Готов пойти я на уступки.
Мы в жизни многое толчём,
Как воду в ступке.
«Имя девушки для нас…»
1934 август
Имя девушки для нас
Только признак общий полу,
Как цвет волос и нежность глаз
Опускающихся долу.
Имя девушки намёк
На любовь, что сердце губит,
Каждый слог, как стебелёк:
Любит…
Не любит…
Специалист
1934 октябрь-ноябрь
Когда мне скажут: будь как все!
Навряд ли я впаду в обиду.
Но, как всегда, к обеду выйду
И детям дам на карусель.
Затем бутылочку боржома
В кругу домашнем разопью,
И вспомню молодость свою,
Что бесконечно длилась дома.
Ведь было время на стихи
И на любовь – смешные годы –
Но как силён закон природы,
Что мне до этой чепухи?
Война, неволя, дни забот,
Октябрь, порядок изменивший,
Сломили дух, и я блудивший
С идеями, избрал завод.
Но там такая ж суета,
Как в городе, в трамвае, всюду.
Да разве я спокоен буду?
Я так измучился, устал…
Что стоит выполненье плана –
Ночей, волнений и трудов?
Тут всем пожертвовать готов,
И угождаешь постоянно.
Потом заводишь патефон,
И слушаешь глумленье джаза
Над жизнью, что ещё не разу
Не обрывала вялый сон.
«Отмеченный высокой дружбой…»
1934 октябрь
Отмеченный высокой дружбой
Гулял я с призраком в саду
И говорил, что занят службой
И время мыслить на ходу.
Затем посетовал слегка
На одиночество больное,
Сказал, что жизнь моя мелка
И что он знает остальное.
Чуть согласился спутник мой
Что не гожусь я никуда,
Пошёл я медленно домой,
А он растаял без следа.
«Куда как приятно весь день вспоминать…»
1934 ноябрь 17
Куда как приятно весь день вспоминать,
Бродить по аллеям, изведать тревогу,
В листве пожелтелой прочесть имена,
Забыться и прочь отойти понемногу.
Всю ночь видеть долгие сны о ещё
Несбывшемся счастье, искать утешенья
В потрёпанных книгах, гадая насчёт
Её непременного возвращенья.
Казаться усталым, грустить на виду,
Роняя слова в листопад, в непогоду,
И верить, что все до неё доведут,
Что будет унынье любимой в угоду.
1935
Опыты
«Пусть это будет опытом…»
1935
Пусть это будет опытом,
Только жалким лепетом –
Идёмте, идёмте, друзья,
В открытые двери вымысла
И свергнем грубое слово: НЕЛЬЗЯ,
Силою ремесла!..
«Когда рисует память годы…»
1935 январь 9
Когда рисует память годы
Моих младенческих проказ
Пустыми кажутся невзгоды
И утешаюсь я тотчас.
Мне кажется, что всё былое
Весёлым праздником прошло,
Что я остался на покое
И снегом дом мой занесло.
Что спешно наступает старость,
Как эта белая зима,
Что неминуема усталость
И вялость моего ума.
Песня
1935 январь 16
Ой я,
Ой я,
Ой –
Тара
рира….
Эй я,
Эй я,
Эй я,
Мария!
На сером
камне
о лей ла,
лей ла!…
Всех ты,
Мария,
других
милей
мне.
Но мимо,
мимо
бегу я ,
Мария,
Ой я,
Ой я,
в вихре
страсти.
Ты –
моё счастье,
счастье,
счастье…
Глаз –
твоих,
Фраз –
твоих –
Я
во власти.
Ночи
короче,
Очи
ярче,
Огнём
полыхают
жарче,
жарче…
На сером
камне
ждёт
Мария,
Ой я,
Ой я,
Тай,
тара
рира…
Но мимо,
мимо
полем,
лесом,
Страстью
гоним,
как
мелким
бесом.
А,
та-та,
тай-я,
ла-ла,
лий я…
Всех ты
милее
мне –
Мария!
Эй я,
Эй я,
Эй я –
Мария!
Ой я,
Ой я,
Ой –
тара
рира!…
«Юность моя бурным ничем не отмечена…»
1935 март 12
Юность моя бурным ничем не отмечена,
Лениво иду я пустынной, заросшей тропою
И всё называю своим, всему имена нахожу.
Ясные, летние дни любовью полнят меня.
«Иные заботы меня донимают, иные картины…»
1935 март 18
Иные заботы меня донимают, иные картины
Рисует услужливо память; аллеями парка
Иду я, читая по свежим древесным побегам
Новые, буйные песни, ещё не бывшие в мире,
А людям смешно: – Вот идёт влюблённый поэт!
«Те люди, с которыми близок…»
1935 март 19
Те люди, с которыми близок, назавтра станут
врагами,
Давняя, пылкая дружба – окончится дикой враждой.
«Кому несу стихов погремушки?…»
1935 март 27
Кому несу стихов погремушки?
Друзьям, забывшим о детстве счастливом,
Стоячим водам, где негодуют лягушки,
Белым берёзам, высоким соснам, плакучим ивам,
Небес океану, где щебечут из металла
рождённые птицы,
Где длинными рыбами плывут не спеша дирижабли,
Улицам пьяным от гула и гама и грома столицы
И тем, кто забыли свой дом и духом ослабли.
Мои стихи только отзвук на буйного мира
событья,
В них каждый отыщет своё и меня обвинит
в плагиате.
Весёлым и бодрым в жизни надеюсь быть я,
Открой мою книгу и будешь мне добрый приятель.
«Весёлый, двадцатитрёхлетний шёл я песнями…»
1935 март 29
Весёлый, двадцатитрёхлетний шёл я песнями
улиц сердце пьяня,
Резвая девушка, спрыгнув с подножки трамвая,
звонко забила в ладоши.
Мелькание светофора, свистки милиционера…
Кто-то с букетом сирени лезет
поздравить меня.
Я растерялся вовсе, смешно развожу руками,
в лужах ищу калоши.
Льются потоки света, бегут у ног ручейками,
Сел я на сером асфальте, руки к дождю протянув.
Несутся рыча автобусы, фыркают автомобили…
Лишь я переполнен стихами,
В любом растворяюсь предмете и падаю
в глубину.
«Я не знаю, где был на прошлой неделе…»
1935 апрель 28
Я не знаю, где был на прошлой неделе,
Что делал вчера и куда сегодня пойду.
Своими расспросами вы давно уже мне надоели,
Я стройным, нарядным тополем стою у себя в саду.
Мои клейкие молодые листочки на вкус не так
хороши,
Душистую веточку липы приятней жевать на ходу.
Друг мой, забудь огорченья, под мирную сень
поспеши,
А я для тебя утешенье верное найду.
«Я хожу и записываю всё, что придёт в голову…»
1935 апрель
Я хожу и записываю всё, что придёт в голову.
Увижу вас и тотчас лезу в карман за тетрадью.
Мне нравятся ваши глаза, локоны, а также
выражение лица.
Немного бессмысленное, но приятное.
Я никому не задаю вопросов,
Находя ответы во всём видимом.
Со мною беседуют булыжники мостовой,
И крепнут в памяти обрывки знакомых
стихотворений.
Сегодня я внимательно слушаю радио, кропотливо
разбираю схемы,
Завтра с корнем рву проволочные путы
И прыгаю, словно дикарь,
Колотя кулаком в медный поднос.
Когда над городом косяком пролетают аэропланы,
Подобно журавлям они наполняют воздух шумом.
Люди, бегущие мне навстречу,
Улыбаются, снимают шляпу, подолгу смотрят
вослед.
Я вишу на трамвайной подножке,
Стою в очереди за газетой,
В булочной покупаю кило баранок,
Дома, лёжа на диване, читаю Хлебникова,
На фабрике веду занятия с малограмотными,
В парке гуляю с цветком в петличке,
В оркестре дробь выбиваю на барабане –
И всё это делаю одновременно.
Для меня торжественно поют провода,
И кажутся свинцовыми воды Серебрянки.
Вкусно пахнут олифой не до конца окрашенные
заборы,
И лежит кое-где пушистый, беспомощный снег.
Для меня наряжаются девушки в цветные,
нарядные платья,
Юноши кичатся здоровьем и бодростью,
Старцы молодеют приметно
И пляшут под гармонь вприсядку.
Смотрю – и радостью полнится сердце,
Что живу я в таком счастливом мире,
Где всё залито лучами солнца,
Согрето лаской любви.
«Я устал казаться любимым…»
1935 май
Я устал казаться любимым
И жевать, как ветку липы, сладкое «не быть»!
Всё равно останетесь или пройдёте мимо,
Лишь о вас я буду говорить.
И колени, обхватив руками,
В уголку дивана, в полусне,
Длинными нескладными стихами
Говорить о счастье не доступном мне.
Гоголь
1935 май 11
Когда со мной бывает Гоголь,
Он шепчет страшные слова.
Вся голь ползёт,
И бьются в окна
Жуки,
И огневеет голова.
Как много мёртвых душ со мною
Готово разделить досуг.
И кажется совсем больною
Моя усталая душа.
И тихо, тихо, чуть спеша,
Сужая неприметный круг,
Подходит ближе сатана
И смотрит мутными глазами.
Но богоносная страна
Поднимет веру словно знамя.
Воспламенится сердца уголь,
И будут люди в Боге радостны –
Так шепчет Гоголь
Со стены,
И сны
Отравленные
Сладостны.
«Весна затеплила цветок…»
1935 май 12
Весна затеплила цветок,
И жёлтым огоньком горел он.
И долго я понять не мог,
Что пахнет в комнате горелым,
Что занавеска занялась
От заронённого огня,
Что пламя кинулось, смеясь,
И жёлтым обожгло меня.
Обугленный, совсем больной,
Бежал я в сад цветущий дико
И на землю упал без крика,
Сражённый дерзкою весной
В огне
1935 май
Захожу я в огнедом
И сгораю в огнепламени,
Огнеполон огнедум
О великом огнеплемени.
И приходишь ты ко мне
Вся в огне,
в огне,
в огне…
Твоё дело –
огнедело,
Твоё тело –
огнетело,
Твои руки –
огнеруки,
Твои ноги –
огненоги,
Твои очи –
огнеочи,
Твои речи –
огнеречи…
Огнекровны,
Огнеблизки
мы,
Огнедети
Огнедуха
мы,
Огнебури
огневеют
нам.
Вместе,
Вместе
будем ждать
Огнемига
В огнедоме
огневнемля
огнедням!..
«И Бога, рождённого прежде…»
1935 май
И Бога, рождённого прежде,
От Бога, рождённого прежде,
Я встретил на пыльной дороге
В потёртой, убогой одежде.
Он подал мне тонкую руку,
Красивую, тонкую руку –
И шли мы по пыльной дороге,
Себя обрекая на скуку.
Встречались нам бледные люди,
Усталые, бледные люди,
Но мы им на пыльной дороге
Опять говорили о чуде.
И звали их в мутные дали,
В синие мутные дали,
Куда мы по пыльной дороге
С большой неохотой шагали.
Че чёрным
1935 май 31
Чо!
Чозори робичичи.
Чечеорчи
Черри…
Чив чьёзе!
Че!
Че!
Чео
Чео
Черри
Чам
Чу…
Ч –
очи,
Ч –
очень,
Ч –
оч…
И
Чер –
черри,
Чер –
черри,
Чрр…
Чррр…
Или
мерк
он?
Чоhир!
Чоhир!
Чози…
Чози…
Ночи
очам
меча –
о Чо!
Чери,
Чирк,
Чорк.
Черри
Чоhо!
Черри
Чоhо!
О чем?
О
Ч!
Эль
Ч.
Черлерлерле,
Черлерлерле,
Чечио
Эль.
Чок
Човик.
Чьоу,
Чьоу,
Чем
Чо?
Ваши
очи
черны.
Чени.
Чемь.
Чаhы.
Пляска лешего
1935 июнь
Красотиною блесну,
Быв князь-морока слугой.
– Уж я топну ногой,
Да притопну другой,
А, ну, девушки, ну,
Как бывало в старину! –
– В лесу ягода-калина моя…
– В лесу ягода-малина моя…
Завертелся лесовик –
Чих!
да
Чих!
Взбаламутил,
трясовик,
лешачих!
– Ай, годы мои,
Не уроды мои!..
– Ай, сосны мои,
Словно вёсны мои!..
– Ай, ели мои,
Заскрипели, мои!..
Трясёт леший бородой:
– А я, девушки, молодой,
Любезные, молодой!..
В лесу грохот.
Хохот.
Хруст.
Треск.
Гам.
Пляшет леший.
Топчет куст.
Здесь.
Там.
То с разбегу в небо –
Бух!
То опять на землю –
В мох!
Только слышно всюду –
Ух!
Ох!
Мария
(Силлабические стихи)
1935 июнь 3
Марию в стихах прославлять буду всякий час,
Мною без лишних всех любима она прикрас.
Красотою всех превзойдёт данною свыше.
Сердцу приятна и многих милей и тише.
Обликом складна, иных шутя превосходит,
Каждый человек по ней равно с ума сходит.
Она же словно не знает чему причиной,
Всем кажется неприступной столь и невинной.
Глаза опускает долу, дарит улыбкой,
А слово промолвит если и то ошибкой.
Муки мои ужасны, что им сходно только?
Стихов моих не читает она нисколько.
С другими гулять уходит в тенистом саду,
Я же следом один с учебной книгой иду.
Жалоб влюблённого будет ли ей довольно?
Смехом исходит, а мне особенно больно.
Мария, льщу себя слабой к тому надеждой,
Что буду любим тобой и полным невеждой.
Причудам любви, быв обучен тобой едва,
Чую – в огне Поэзии горит голова.
Воспою Марию стихотворчества даром,
Сердце пленила мне и смеётся недаром,
Резвостью детской полна отнюдь не кичится,
Одних растормошит и уж далее мчится,
Радость сердцам сулит, так же лучшие чувства,
Чтоб процветали посредством сего искусства.
Да будет Мария всегда по мне прекрасна.
О ней и пишу веленью сердца согласно.
«Прославишь солнца ясный диск…»
1935
Прославишь солнца ясный диск
И добрую сестру луну –
Придёт ли вновь святой Франциск
Или то было в старину?
Он разумея птичий толк
И свежих трав земное слово,
Был прост и кроток. Дикий волк
Прильнул в лесу к ногам святого.
Подобно преданному псу
Мохнатую он подал лапу…
И снял святой смиренно шляпу
И шёл сияющий в лесу.
«Я остался один у подъезда…»
1935 сентябрь 9
Я остался один у подъезда
И вздыхал о Вас Серафима.
Было поздно. Сверкали звезды.
И трамваи сновали мимо.
Было людно и было пыльно,
Было трудно расстаться с Вами.
Было ясно, что я заброшен,
Чтоб скитаться под фонарями.
Чтоб глядеть на чужие окна
Натыкаться на всех прохожих
Чтоб искать по дороге женщин
Хоть немного на Вас похожих
Чтобы встретив не поклониться,
Но пройти равнодушно мимо –
Вы единственная на свете,
С кем Вас сравнивать Серафима?
Так я думал, когда остался
У подъезда, простившись с Вами.
Так я думал и шёл вздыхая
Прочь – под жёлтыми фонарями.
«Ах, по осени то было…»
1935 осень
Ах, по осени то было –
Тучи нависали хмуро,
Шли дожди, ревели ветры.
Вдруг встречаю я Амура.
Он продрог и был не в духе.
Шли мы вместе в галерею.
Стрелы он тащил в колчане,
И под ношею своею
Изнемог – и начал плакать.
Я помог ему. С колчаном,
Луком шёл я по дороге
Вслед за глупым мальчуганом.
А затем, когда пришли мы
В галерею, он смутился
Взял стрелу. Тут прозвенела
Тетива. И я влюбился.
Мрамор
1935 октябрь
Собака белого камня
Грызла черные корни
Коряг. Ворчала.
Вечер сухие пальцы
Сжал на горле Фавна.
Там, за оградой сада
Синело слабо небо.
Собака стала на лапы,
Стала лаять слабо
Собака белого камня.
Вечер собрал силы.
Мрамор стонал глухо.
Крепкие руки Фавна
Рвали тёплое тело
Так, что летели клочья.
Белая глыба камня
Рванулась на помощь Фавну –
Поздно. Мрамор расколот
Мглою. Упала наземь,
Рыча, собака.
«Ы – благополучия прочёл на трамвайном билете…»
1935 ноябрь
Ы – благополучия прочёл на трамвайном билете,
Номер его – знак удачи, знамя поездки,
Числу доверяю мысли, привык вести счёт дням,
людям, заботам,
Чтобы неясное МНОГО противопоставить СЕБЕ.
Ы пляшет, как живое, наделённое плотью
существо,
Отражается в стёклах, толкается, висит на
поручнях.
Я же – создатель его – сижу, нанизывая слова,
как бисер,
Чёрный бисер – на долгую нитку.
1936
Всё сказано другими
«О чём я могу сказать?…»
1936 март
О чём я могу сказать?
Всё сказано до меня
Другими.
Любые времена
Вплетаются
в канву рассказа.
Вместе кружатся в пляске,
Ласковые…
В них
Твоё нежное имя
Звучит
над деревьями парка
Раскатами грома,
каскадами огня,
плесками водопада.
Мне ничего не надо,
Кроме вечного праздника
Моей души,
кроме:
– ХОРОШО!
Бьют в уши –
шумы,
Приятны
шорохи листьев.
Тихо ложатся тени.
Ты утопаешь в синем.
На земле холодные листы
Газеты –
полны предвестий.
Печальна участь твоя, Абиссиния!
Люди бранят войну.
Они и боги
бегут на брань,
Вооружённые
с ног
До головы…
И снова
Стою в стороне молча.
Каждое слово моё вздорно.
Я никому не нужен.
«Ио, нимфа прелестная…»
1936 февраль 6
Ио, нимфа прелестная,
Аргус тебя стережёт.
Следит недремлющим оком
День и ночь за тобой.
Но в образе белой тёлки
Так же прекрасна ты.
И тщетно Зевс умоляет
Супругу ревнивую.
Танка
1936 февраль 7
Там, где тонко,
И рвётся. Так и танка.
Миг. Задумал. И мимо
Мысли. Мелькают
Словно тени.
«Ты живая – я понял по трепету…»
1936 апрель 18
Ты живая – я понял по трепету,
Нежный ствол твой обнимая.
Ты – берёзка в начале мая,
Вечно тоненькая и прямая.
Я покорно внимаю лепету
Листвы, утопая в зелени.
У меня достаточно времени
Любоваться тобою в парке.
Я целую стройные ветви,
Несу скромные подарки,
От тоски не найду себе места.
– Скажите, берёзка, ведь вы
В самом деле моя невеста?
«Лирическая Муза…»
1936 апрель 23
Лирическая Муза
Не будь ко мне сурова,
От нашего союза
Пускай родится слово,
Тщедушное, больное,
Нескладное порою,
Но всё таки родное
И схожее со мною.
«Утомила меня суета…»
1936 май 22
Утомила меня суета –
И тогда я оправил постель,
Как прозрачна, легка и чиста
Простыня и проста акварель,
Что висит в уголке на стене.
Там заросший неприбранный сад,
Старый домик с цветами в окне.
И две девушки в белом сидят.
Вот сейчас я усну и приду
К ним спокойно сидящим в саду,
Отдохну от тревоги дневной
И они посмеются со мной.
«Ах, она больная, тонкую папироску…»
1936 июнь 10
Ах, она больная, тонкую папироску
держит в зубах,
У неё бледное лицо и румянец
яркий на щеках.
Я устал в любви казаться нескладным
неучем
И наши разговоры длятся без
конца ни о чём…
Отрывок
1936 август
Не знаю, откуда сырая мгла
Тяжёлою поступью подошла.
Но я затеплил в лампе огонь,
И стало в комнате так светло,
Что я погрозил и сказал: – Не тронь!
Тому, кто смотрел на меня сквозь стекло.
Мне было уютно среди ковров,
Потёртых вещей и любимых книг.
Давно к одиночеству я привык
И даром не трачу медленных слов.
А здесь, не подумав, что ждёт потом,
Хоть крепкий чай стоял на столе –
И было мне так хорошо в тепле –
Я пригласил Незнакомца в дом.
Тут хлопнул ставень. Окно в поту,
И резкий стук у моих дверей:
– Открой и впусти! Скорей! Скорей!
Я сырой и холодный, меня обогрей,
Я не первую ночь ночую в кусту!..
И телом тяжёлым на двери налёг,
И с петель сорвал вполовину крюк.
Но то романтика, милый друг,
То мой обособленный уголок,
Где незаметную жизнь веду,
Читая на ночь Эдгара По.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Памятник
(Гоголю)
1936 сентябрь
– Спи, усни, моя радость! – пели камни.
В сыром тумане дремала столица.
Ко мне подошёл старинный памятник
Косными мыслями поделиться.
И хотя мне было жутко и больно,
И прыгало сердце, как птица в клетке,
Я глядел на него с участьем, невольно
Вспоминая газетные заметки.
Ужели гибель твоя близка, и вещи,
Наделённые Духом, живущие во вне,
Умирают, мы с ними прощаясь трепещем,
Когда остаёмся наедине.
– Друг мой, старый, согбенный!.. Даже
Жуткий немного, с птичьей повадкой,
Стоявший годы в неподвижной страже,
Ставший горькой, смутной загадкой, –
Ты со мною в мокром сквере,
Где падает жёлтый лист, где свет
Фонарей слеп, где мысли гложут, как звери
Падаль – и больше рассвета нет.
«Приходил к нам юный Бог…»
1936 октябрь
Приходил к нам юный бог
Винограда и веселья,
Приходил на новоселье
И уйти никак не мог.
Мы венок ему надели
Васильковый, голубой…
Потянулися недели
За весёлою гульбой.
Подогретые вином,
Мы слагали много песен.
Мир казался, в основном,
Радостен и интересен.
Вожделенье нас влекло
Делать глупости заране,
Если девушки легко
Танцевали на поляне.
Но мертвецки влюблены
Презирали мы забавы,
И валилися в канавы
Безобразны и пьяны.
Как смеялся юный бог
Винограда и веселья.
Было пагубно безделье,
Много пьяных у дорог.
«Виноградное вино…»
1936 ноябрь 10
Виноградное вино
Снова искрится в стакане,
Снова пить мне суждено,
Плыть и шириться в тумане.
Вот огни обведены
Серебристыми кругами,
Вот опять мы влюблены
И сидим за пирогами.
И кружится голова,
Вещи в комнате двоятся.
Стали косными слова,
Надоело притворяться.
Я люблю тебя, люблю!
И земную, и простую.
Взгляды быстрые ловлю,
Поднимаюсь, протестую.
Называю невпопад,
Зацепил за край салфетку.
На бок вазочки летят,
А консервы на соседку.
Стройной девочкой она
Мне на праздниках предстала,
Погрустила у окна,
Затуманилась, пропала…
1937
На вернисаже Сурикова
1937 январь
На вернисаже Сурикова,
В суете, когда сновали вокруг
Известные деятели, думал не перенесу оков
Условностей, безропотно приму недуг
Трафарета, не найду живого слова
Перед гигантскими полотнами,
И я призывал Духа Святого,
Чтобы мысли сделались осязаемыми и плотными.
Были несносны окружающие нас
Люди, определения, мысли их.
Я говорил глупости, но шептал: «Отче наш…»,
В сердце моём звучал огневой, испепеляющий
стих.
В час, уготованный для греха,
Когда всё мне казалось тягостным сном,
Я заметил двух девушек и тайно вздыхал,
Обе стройные, они были в красном.
Я теребил цветы и мял в пальцах
Пахучую зелень, и не знал как подойти
Ближе, словно мотылёк схвачен, пыльца отрях-
нута, улететь нельзя, нужно сидеть и врага
умолять: – Прости!..
Я готов был метаться из угла в угол,
Не думая, не зная спасенье в чём…
Вместо сердца в груди моей пылал раскалённый
уголь,
Я был уличен, и уж бредил Угличем.
Они мелькнули в красном обе,
И в бешенный лейтмотив молодости
Вплелася мысль, что вот «во гробе
Сущему, жизнь даровав», повелел Он тяжёлый
крест нести.
Но я верю смиренно – святая Церковь спасёт
меня,
Как и всех своих верных слуг,
От диких соблазнов, от огня
И сердечных мук.
Если нежная девушка пришла с мороза,
Внесла тишину, и вся потянулась навстречу,
Как протопоп Аввакум благословлю в ней
Морозову
И буду, томясь в заточении, любить этот
зимний вечер…