Леви Ахто. Мор

   Худой и жилистый Скиталец потянул его за собой. Когда на обратном пути Скиталец выталкивался назад и поравнялся с Герой, тот ему крикнул:
   - Я потом тебя разыщу, ладно?
   Потом они встретились недалеко от санчасти. Гера, увидев Скита, повел себя, как собака при виде собственного хозяина, заглядывал любовно в глаза, хватал Скита за руку. Скит с трудом выдернул свою руку из его горячих цепких ладоней.
   - Ты меня избегаешь? - спросил Гера хриплым голосом, изучающе заглядывая в глаза, виновато улыбаясь, - не хочешь, чтобы я к тебе ходил?
   Скитальцу было все равно, существует этот Герман или нет. Что значит "ходил"? Какой идиотский вопрос. Оказывается, Герман часто его посещал, но не заставал. Герман рассказал, что ходил на повал, что он сучкоруб в бригаде Партсъезда (кличка бугра, то есть бригадира). У Геры первая категория, несмотря на его физическую неразвитость. Сучкоруб звучит легко, но сучочки бывают толщиной в человеческую ногу - попробуй, руби их, за день любой здоровяк выдохнется, хотя это считается легкой работой.
   - Устаю очень, - вздохнул Гера.
   - Чем я-то могу помочь тебе? Что ко мне пристал? - неожиданно грубо даже для себя отреагировал Скит.
   - Ничем, - вздохнул Гера горестно, - просто мне надо с кем-то дружить. На работе устаю очень... Я же тебе ничего не сделаю, чего ты боишься?
   Конец фразы, обернувшийся вопросом, озадачил Скита, хотя ничего странного в нем как будто и не содержалось. Но? "Чего ты боишься?", "ничего не сделаю"... мелькнуло мгновенное воспоминание из жизни Рощи, когда его манила к себе одна подвыпившая торговка: "Иди, дурачок, я же тебе ничего не сделаю, чего ты боишься?" Скит заглянул в глаза Гере и встретился с его вкрадчиво-покорным, словно немного виноватым взглядом и догадался: Гера ему признал-ся, можно сказать, в любви.
   - Давно это... у тебя? - Скит даже не знал, как спросить, старался подчеркнуть свое как бы сочувствие.
   - С тринадцати, - ответил Гера с готовностью. Он словно обрадовался, что его, наконец, поняли, что может держаться уже более откровенно.
   - Еще на воле? - удивился Скит.
   - В тюрьме ни разу не было, - ответил Гера.
   - Но почему? - Скиталец искренне не мог себе такое объяснить. Он понимал: Гера не козел... Не за кусок хлеба продается, не проигрался. Что же с ним?
   - Мне уже в детстве мама говорила, что я у нее и не мальчик, что мне бы девочкой родить-ся... Я еще и в школу не ходил, я без отца рос... Я матери и поверил.
   В детстве Гера мог ориентироваться только на ту информацию, которая доставалась от окружения одиноких женщин. Мама и ее подруги принимали красивых и щедрых мужчин, которым старались нравиться. Так же и он, с первых сознательных дней стал во всем подражать женщинам. Ему это нравилось, он даже надевал мамины платья. Сперва такое подражание было чисто внешнее. Со временем он и думать и относиться к жизни стал, как мама и ее подруги: вникал в их суждения о мужчинах, вместе с ними анализировал недостатки и достоинства мужчин. Так же, как и женщины, ценил за что-то одних, отвергал других. Он стал чувствовать так же, как мама и ее подруги. Мама не отпускала его от себя ни на шаг, держала изолированно от грубого, жестокого остального мира. Он давно уже понимал, на предмет чего обожают женщины мужчин, и сам стал чувствовать потребность в этом предмете. Случайно, в отсутствие мамы, когда ему было уже тринадцать, он сам уговорил одного симпатичного маминого друга попробовать с ним...
   - Вот так все и вышло, - рассказал Гера и признался, что в зоне он боится, хотя ему этого и недостает.
   - И что же ты хочешь от меня? - спросил Скит замолчавшего Геру.
   - Я не навязываюсь, но тебе же не противно со мной общаться? Да? Ты умный, жизнь видел, читал... Меня даже в школу не пускали...
   Гере хочется быть женщиной. Разве можно запретить человеку хотеть быть тем или другим? С другой стороны, если Скитальцу захочется быть Наполеоном? Он может им быть, но только в сумасшедшем доме.
   - Общайся, - буркнул он. Лично ему это действительно ничем не угрожало. - Но только чтобы в зоне о твоей болезни не знали! - Он имел в виду желание Геры быть женщиной. - Общайся, - повторил он. - Мне все равно, кем ты хочешь быть, меня это не касается, но на меня не рассчитывай.
   Скит хотел спросить насчет Самурая с Васькой, когда на тропинке показались двое. Заметив их, Гера торопливо вскочил, сказал "пока" и удалился в сторону кухни. Вася с незнакомым Скитальцу парнем подошли.
   - Ну как? - глядя на Скита снизу, Вася недобро улыбался.
   - Вроде, этот стоял с тобой? Ну и гусь ты, однако!
   Не сказав более ничего, они направились в санчасть.
   2
   Бугай и кум выжидали. Возможно, они что-то знали о замыслах начальства в управлении. Комендант, этот, с точки зрения воров, плюгавенький плотник, узнал от своих коллег в промзоне (гаражи, столярка, кузница, инструменталка, слесарная), что там заказаны из горбылей сорок с лишним ящиков двухметровой длины и один из дубовых досок письменный стол. Спустя некоторое время, приехал с Решеты киномеханик и привез, наконец, фильм, из-за которого работяги с позволения воров объявили забастовку и три дня не выходили в тайгу: требовали, чтобы показали "Девушку моей мечты" с Марикой Рокк.
   Как-то вечером после ужина было объявлено: в столовой состоится развлекательное мероприятие. Ну и набилось народу полная столовая. Тут на сцене с важным видом нарисовался (показался или объявился - жарг.) Боксер и стал толкать речь о том, как бороться с насморком: надо, мол, теплее одеваться. Зеки хохотали. Все это придумал капитан Белокуров, чтобы "галоч-ку" заработать. Боксеру же - слава как специалисту! Зеки же думали, что будут показывать фильм "Девушка моей мечты", его давно обещали.
   Боксер объяснял: надо больше находиться на свежем воздухе и следить, чтобы обувь не пропускала воду. Главное, необходимо есть больше свежих фруктов. Всем стало ясно: девушкой их мечты и не пахло. А тут еще вторую неделю кормили пшенкой... Утром пшенка, в обед - пшенная размазня, вечером - пшенная бурда... Закормили... И работяги забастовали. Бугай, конечно, метал икру: горел план. Собственно, он горел и без забастовок: воры сами не работали и других не заставляли, лес фактически не столько "заготавливали", сколько приписывали якобы заготовленную кубатуру. Нормировщики фиксировали ее наличие, но... число было - фактуры нет. И нормировщики, и десятники, и мастера - все подкуплены ворами: сплошная туфта (еще одна дыра, в которую уходят деньги из воровского котла - на подкупы). Так что Бугаю было не сладко. А тут еще забастовка... Он - к ворам: посодействуйте, заставьте. Но воры не вмешива-лись, к тому же и они были не прочь посмотреть "Девушку моей мечты"... Да, были бы на Девят-ке суки, мечталось Бугаю, тут не забастуешь, такую девушку покажут - только и останется мечтать... о выздоровлении. Бугаю не понятно, почему нельзя воров просто ликвидировать, как саботажников. Зато ему понятно, что нет таких инстанций, которые могли бы что-нибудь санкционировать без разрешения. Каждый разрешающий должен же получить разрешение высшего разрешающего.
   Когда в зону проникли слухи о возможном прибытии сук, воровская жизнь оживилась как-то особенно: воры собирались, о чем-то совещались и, что бросалось в глаза даже мало вникающе-му в "партийную" жизнь, стали заводить дипломатические отношения со "зверями". Зверями воры называли кавказцев. Они не делали разницы в их национальности - все кавказцы без исключения были для них "звери". В истории лагерей известны кровавые стычки между зверями и ворами, ибо звери, которые ни к каким из уголовных мастей не относились, ворам дань не платили и вообще не считались с ними. В зонах кавказцы - грузины, чеченцы, осетины, азербайджанцы, армяне, но больше всего чеченцы - жили сплоченно, в отдельных бараках, обособленно работали в тайге. Среди них не было отказчиков и козлов, и лагерному обывателю было непонятно, почему они - звери. Многие из них, как подметили воры, задницу газетой "Правда", да и вообще никакой бумагой, не вытирали, а носили с собой бутылку с водой и подмывались (козлы же никогда не подмывались ни до, ни после)... Так, может, из-за этого? Разбираться в этом долго. И без того ясно, что воры насчет зверей всегда были начеку, особенно когда на горизонте маячила какая-нибудь опасность. И теперь воры стали подчеркнуто уважи-тельно обращаться с ними. Даже подкинули Мамеду, вожаку зверей, по-дружески килограмма два сала. Наверное, учли, что звери сало не едят по религиозным соображениям, считая свинью близким родственником человека. А жрать родственника, оказывается, не полагается.
   Итак, вместе со слухами о возможной доставке на Девятку сук, киномеханик привез, нако-нец, и этот фильм: "Девушка моей мечты". Но показать его в тот вечер опять нельзя было из-за ученой вороны Боксера, расколотившей десятка два фонарей, ставшей причиной замыкания в электросети.
   Суки все не шли. Воры успокоились. Кум заказал еще с десяток ящиков. На всякий случай. Вообще-то он считал, что ни к чему, эти ящики - роскошь! Но мало ли! Комиссия может вдруг нагрянуть, если эксгумировать надо, или еще что... Наконец, суки прибыли. Сытые, самодоволь-ные и уверенные в себе здоровые мужчины, по тем временам и условиям хорошо одетые. Их мешки несли на себе шестерки. Ведь и суки - как же иначе! - не могли без шестерок. В меш-ках, как и у воров, постели: ватные матрацы, одеяла, подушки с вышитыми мулине наволочками. В подушках, как бывает и у воров, пики. Если пики найдут при шмоне, ответят за это шестерки: мешки несут они. В данном случае, прямо удивительно, сук даже не шмонали - была лишь видимость шмона.
   Постель в лагере - предмет престижа, по ней судят о жизнеспособности владельца. Постель - последнее, что вор проиграет, то же и сука, ибо, как уже отмечено, воры и суки - одна публика, только в каждом случае вывернутая наизнанку. Уважающий себя вор старается обзаве-стись как можно более шикарной постелью. Наволочки и пододеяльники часто вышивают сами: нитки мулине ценятся дорого.
   И вот они шагают тяжелой поступью, поскрипывая валенками в подмороженном снегу, двад-цать восемь сук. Сзади, как всегда, люди с автоматами и собаки. Их лица - галерея жестоких, хитрых, коварных, подлых портретов, от колонны веяло безжалостным духом уничтожения: где угодно на земле пойдут, готовые убивать, брать, душить и крушить, об этом красноречиво говорил даже их шаг, от которого по сторонам разлетались каскады снега.
   К воротам зоны их не повели, а усадили на снегу за пирамидами пней ждать, пока из зоны в тайгу не уйдут рабочие бригады. Затем пройдет проверка численности оставшихся в зоне и облава на мужественных отказчиков. Погода испортилась, поднялась метель. Суки сбились в кучу у пирамид, значение которых осмыслить даже не пробовали.
   В это время в зоне Боксер и Враль заканчивали утренний "спортивный" бег у санчасти, где их дожидался Самурай.
   - Сегодня приема не делать! Сам из санчасти тоже... уходи, - объявил он Боксеру.
   Это было уже непривычно. Самурай спросил, есть ли больные в стационаре - в двух небольших палатах, каждая на четыре кровати. В настоящее время здесь отлеживались три симулянта. Самурай посоветовал гнать их в шею. Он отвел лепилу в сторону и о чем-то с ним недолго шептался. Затем Боксер распрощался с Вралем и вместе с Самураем направился в санчасть. На двери санчасти он прикрепил записку, уведомляющую, что "приема больных не будет". Этой запиской всем отказчикам от работы была объявлена амнистия.
   3
   Сумкин выбивал искры из подвешенной у вахты рельсы - и Враль вскочил. Еще не рассве-ло, небо над зоной сохраняло черноту, но в 37-й королевской, как всегда по утрам, воры отыски-вали во что бы обуться: вся обувь валялась у нар, как с вечера скидывалась. Проснувшиеся пораньше без стеснения надевали что получше. Из-за этого хамства немало лаялись: отсюда и пошла поговорка: "кто раньше встал, тому и сапоги".
   Сегодня все вставали рано - тоже и центровые воры, а их амбалы всю ночь глаз не сомкну-ли. Воры к чему-то готовились, шестерки извлекали притыренные пики (припрятанные ножи - жарг.), чтобы вручить обладателям. Обычно воры пики при себе не носили, вручали их шестер-кам (у каждого вора свой "оруженосец") - прятать), и те отвечали за сохранность воровского ножа. Так удобнее: вдруг внезапный шмон...
   Воры со всей зоны собрались в секции 37-й бригады, в центре внимания Петро Ханадей и Самурай. Оба авторитета были вечером у Мора, он что-то им долго внушал. Однако считалось, что именно Самураю принадлежит идея обыграть сук за счет их всем известной тенденции к симулированию какого угодно заболевания, когда прибывших доставят в баню, где и происхо-дят обычно всевозможные неожиданности. Теперь Самурай считал правильным изменить программу, чтобы суки ни о чем не заподозрили, чтобы не приготовились к защите. Воры словно были уверены, что менты сук уже несколько раз обыскали и ножи изъяли. Но они не знали больше, чем имели право знать по замыслу Главного кума.
   Закончился развод - зона опустела. Тишина. Никакого движения. Как будто даже демонст-ративно после проверки ушли на вахту все мусора во главе с Сумкиным, Плюшкиным, Ухтом-ским. Отказчики настороже - будет ли облава? С другой стороны, санчасть "больных" не принимала... Значит, и облаве не быть... Тишина...
   Придурки попрятались, закрылись в своих "точках".
   - Ты пока никуда не ходи, - заявил Мор Скиту, - кажется, этап приведут.
   В секции 37-й королевской Самурай послал Треску за Боксером...
   А за воротами зоны, едва бригады работяг скрылись из виду, началось движение: сук подвели к воротам. Суки уже не смотрелись самоуверенными, в их лицах, кроме жестокости и подлости, добавился затаенный страх, в глазах - настороженность. Они не могли установить, куда их привели. И теперь стояли... люди из разной среды: сбежавшие когда-то с фронта офице-ры и солдаты, бывшие воры, предавшие воровские законы, и просто обыкновенные мокрушники из амбалов, которым на 13-м было так сладостно убивать воров, мстить им за то, что считали они сук мразью.
   Кто все-таки в зоне? Они всю дорогу старались выяснить, куда их поведут. Им намекали, будто на Паканаевку, где, если не суки, то "поляки" или даже "беспредел". Беспредел - плохо, но для сук все же лучше, чем воры. К ворам суки не ходоки, они попросту не войдут в зону, любую кару примут, на землю улягутся, и тащите хоть волоком. Такое во многих местах случалось.
   Сук не обыскивали, это их успокоило. Им казалось, что начальнички избегают резни - значит, их не обыскали потому, что резни не опасаются. Суки старались рассмотреть сквозь щели в заборе, есть ли в зоне движение, в зоне тишина. Сидя за пирамидами, они видели, как бригады ушли в тайгу. Значит, подумали суки, в зоне остались одни придурки, а в таком случае зона скорее всего ничья, в том смысле, что в ней не правит ни одна уголовная масть.
   - В зоне есть кто?! - изо всех сил проорал Россомаха. Безответно. Только один лишь начальник стерегущего их конвоя облаял его:
   - Здесь такие же паразиты, как и вы! Так что не ори!
   Наконец из вахты вышли начальник спецчасти с папками пухлых личных дел, кум, Режим и... Боксер в белом халате, как и подобает медику; он-то первым и обратился к прибывшим с вопросом, не давая времени даже рта открыть:
   - Больные есть?
   Такая забота удивила сук, и они, решив, что в каждом монастыре свои порядки, загалдели все сразу: выяснилось, все они очень больные, даже инвалиды есть, а некоторым необходимо срочно в больницу. Другие стали требовать, чтобы им пересмотрели категорию.
   - Будет!.. - остановил лепила поток жалоб и обернулся к начальникам: Как в зону войдут, сразу всех в санчасть, скажите коменданту. В баню потом.
   И Боксер удалился через вахту в зону: он свое дело сделал. Такой аванс еще больше создал у сук благодушное настроение, даже самые осторожные Полковник и Хрипатый - вздохнули облегченно. Полковник, по его словам, на войне бывал, но Полковником его прозвали из-за татуировки полковничьих погон. Силач - в 13-й зоне штангой занимался, вернее, не штангой, а куском рельса; долговязого Хрипатого с удлиненным лицом раньше звали лошадью, за хриплый голос приобрел теперешнюю кличку. "Полковника" Скит узнал бы: ему довелось слушать его хвастливые рассказы о военных приключениях.
   Начальник спецчасти проверил всех по данным в "делах": год рождения, статья, срок. И только "масть" прибывших его не интересовала, он ее знал. Покончив с этой процедурой, нача-льники удалились кто куда: начальник спецчасти - на вахту, приводить "дела" в надлежащий порядок, скоро их отправлять обратно в управление, поскольку уже сегодня к обеду "наблюдать" из прибывших некого станет. Идти с кумом и Режимом с вышки любоваться на всё ему было противно: он считал себя глубоко интеллигентным человеком. Кум и Режим отправились к одной из вышек, которая ближе к бане, санчасть отсюда тоже просматривалась.
   Дежурный открыл ворота настежь, и надзиратель Плюшкин принялся считать входивших в зону сук: "Один... два... три... десять... двадцать... двадцать семь..." Но куда девался двадцать восьмой? Конвой орет там на кого-то. Плюшкин в недоумении. Дежурный по вахте, молодой розовощекий парень с сержантскими лычками на погонах, что-то кричит на Хрипатого:
   - Не пойду! - орет Хрипатый, - В зону не войду! Будете силу применять - вены вскрою.
   Сержант, наконец, закрывает ворота, а то и остальные суки того и гляди обратно выбегут. Остальные суки, встреченные комендантом, даже не поняли толком, что там случилось, а кто понял, тем не верилось:
   - Что там?
   - Хрипатый...
   - Неужели сквозанул?
   Комендант - сама доброта:
   - Здорово, хлопцы! Давайте к санчасти. Велено к врачам... И зашагал. Суки гурьбой за ним. Но насторожились. Из окон бараков за ними следили злорадные взгляды сотен глаз воров и их амбалов.
   - Чего там у вас стряслось? - начальник спецчасти, услышав шум и крики Хрипатого, расспрашивал сержанта, доложившего ему, что вот один гад не вошел-таки в зону. Начальник спецчасти поморщился и, махнув рукою, спросил фамилию. Он велел закрыть его в изолятор, сам пошел искать "дело" этого "гада", чтобы от остальных отделить.
   4
   Суки подошли к санчасти. Комендант сказал, чтобы ждали в палисаднике. Здесь из-под таявших сугробов выглядывали скамейки. Сам ушел, якобы проверить, в каком состоянии баня. А врачи, сейчас, мол, начнут прием (он так и сказал - врачи), вот-вот подойдут. Действительно, едва скрылся комендант, они и подошли... Хирурги...
   На всех вышках народу добавилось: то ли часовых прибавили, то ли просто зрители, прише-дшие, как в древнем Риме, смотреть бой гладиаторов. Надежно защищенные, они могли сейчас воочию видеть, как происходит самоуничтожение уголовного мира.
   От вида подходившей толпы, вооруженной ломами, лопатами, ножами, сукам стало, надо полагать, жарко. Они застыли. Затем сплотились вокруг "Полковника", ставшего теперь центровой фигурой. Суки имели достаточно известные клички и славу - как и у воров, славу, оцениваемую по-разному. Суки поняли: сейчас их будут убивать. И догадались: на этот раз именно им уготована роль покойников.
   Они ринулись в санчасть, но столкнулись с запертой дверью этого обычно милосердного заведения.
   - Вышибать! - проорал Полковник, и несколько тяжелых тел с треском выбили дверь. Суки торопливо втискивались в приемную, торопливо извлекали из подушек ножи, отчего и воздержались воры от атаки в лоб: у сук - ножи!.. Неожиданность. А еще не был доведен до нужного подъема их собственный боевой ажиотаж.
   Внутренние двери санчасти тоже оказались заперты, суки их разбили. Они крушили и ломали скамьи, столы, чтобы использовать в качестве оружия; кровати, тумбочки, шкафы натаскали к входной двери, забаррикадировали ее, и как же хорошо, что на окнах решетки! Но их снаружи стали уже выламывать ломами, воры уже входили в раж, в этом им помогали Петро Ханадей, Самурай и другие старые воры, поднимавшие молчаливыми ценными указаниями их боевой дух, подначивая главным образом амбалов, которые и старались отличиться больше самих воров. Единственно Мор не присутствовал.
   Зрители на вышках обиженно ворчали: они-то полагали, что гладиаторские игры совершатся на виду перед санчастью, а теперь, поскольку суки забаррикадировались изнутри, главное от их глаз будет скрыто...
   Санчасть окружили со всех сторон: Бастилия! Воровское войско подходило к санчасти с двух сторон - и от бараков, и со стороны пищеблока, чтобы таким маневром отрезать сук от запретной зоны, простреливаемой с вышек, а то они станут прыгать в "запретку", - там преследовать уже невозможно.
   Всё нарастал яростный рев, злобные звериные голоса выкрикивали в адрес осажденных непереводимые эпитеты, изнутри в ответ раздавались такие же: это уже был не воровской лай - вой.
   5
   Из секции 37-й "королевской" все ушли. Остался один Враль. Он знал, что у санчасти сейчас зарежут сук. Он знал, что это явление в тайге, в зонах, везде распространено, что имя этому "резня". Враль решил идти в КВЧ. Он был уверен, что Скиталец там. Скит как раз хотел забрать-ся на чердак, оттуда санчасть была не видна, но как-то ориентироваться в происходящем можно было - отчетливо доносились рев, вой, рычание. Они залезли на чердак вместе. Метель прекратилась. Даже солнце выглянуло. Мимо открытого чердачного люка пропорхнули воробьи. Враль и Скиталец встали у люка чердака, прислушивались, молчали.
   - Война, - сказал Враль, - натуральная война.
   - Нет, - ответил Скит, - на войне хуже. Война - другое. Но похоже. На войне лично противника вовсе не ненавидишь, война потому и страшнее. Прислушиваясь к крикам в зоне, он добавил: - На войне убивают потому, что так положено и приказано - убивай. И ты стре-ляешь. Один снайпер говорил: "Я его вижу, он у женя на мушке, но ничего к нему не чувствую, соседа по квартире презираю, а этого... Стреляю, понимаешь, потому, что надо; шлепнул, как муху, хотя понимаю - не муха".
   - Ну что?! Слышно? - раздался снизу крик Мора. Скит крикнул в ответ, что да, слышно. Еще бы не слышно! Над зоной стоял такой рев, словно в зверинце шла битва между хищными зверями. Раздавались крики, ругательства, но они слились в единый рык. Такого адского крика Вралю еще не доводилось в жизни слышать. От этого он весь похолодел, хотя на чердаке и так жарко не было. Внизу хлопнула дверь: значит, Мор вернулся к себе в библиотеку. Затем они услышали, как там затренькали на мандолине, стараясь вывести мелодию "Санта Лючия". Скоро, не доведя мелодию до конца, Мор вышел в коридор и крикнул на чердак Скитальцу, чтоб сбегал на кухню к Ваньке Быдло и принес что-нибудь пожрать.
   У санчасти тем временем воры соображали, а может, уже ничего не соображали - они почти перестали выть, что надо штурмовать санчасть с чердака.
   Ханадей с несколькими старыми ворами стояли в стороне как символ воровской идеи, как групповой монумент, олицетворявший зло. Некоторые центровые воры, словно комиссары на фронте, "заводили" амбалов, рвущихся в санчасть, чтобы доказать свою преданность. Они и впрямь сейчас, в горячке, считали этот бой святым делом - у них или не было никогда, или сейчас потерялось чувство реальности. Распаляясь все более, они вряд ли понимали, во имя чего им надо достать других людей и убить. Воры взобрались на чердак. Здесь ломами, колунами, взятыми из кухни, принялись разбивать потолочное покрытие. Ломали в разных местах, чтобы, свалив потолок на головы сук, тут же самим ринуться вслед.
   А на вышках за происходящим наблюдали с интересом. Этим парням на уроках политвоспи-тания тоже какой-нибудь идеолог наверняка объяснял, что данное событие прогнозировал (или запрограммировал) сам товарищ Ленин.
   В битве за санчасть активно участвовали, конечно же, и Самурай и молодой вор Вася Котик. Воров не награждают орденами, но за удаль будут относиться с уважением, можно заработать авторитет. Для Васи это был первый крупный бой с суками. Самурай, конечно, бывал в разных переделках. На чердаке от пыли плохо видно, воры едва узнавали друг друга, но в этом и не было нужды - они слились в единый порыв бешенства, стали одним кровожадным организмом. Они обоюдно воспалялись азартом убийства, загипнотизировались коллективной жаждой уничтожения, потеряли страх, рубили покрытие потолка остервенело, и оно, наконец, рухнуло.
   Когда потолок провалился, Самурай, падая вниз вместе с мусором, досками, услышал крик вора Витьки Стального:
   - Смерть сукам!
   Крик этот оборвался не потому, что Стального зарезали, - на голову ему рухнуло бревно: Васька видел - потом рассказывал.
   Суки, конечно, растерялись, прежде всего потому что их было мало, и они это знали; это знание и внушило им, что они обречены. К тому же среди них были бывшие дезертиры, значит, трусы, другие же - в большинстве грабители - тоже трусы: грабитель только на силу или оружие рассчитывает, не нападает, если знает, что объект силен или вооружен. Он предпочитает беззащитных жертв. Вор тоже не герой, но все-таки чаще идет на дело, не зная, что его ждет. Если среди защитников санчасти и встречались храбрецы, то они скорее всего они стали таковы-ми от безнаказанности, не встретив еще нигде сопротивления своей наглости. К тому же здесь им прятаться было некуда, только и оставалось обороняться.