Леви Ахто. Мор

   С потолка валил песок, падали доски, кругом все в густой пыли, видимости никакой. Все кричали - кто, умирая, кто от боли, кто от ярости. Там, где людей полагалось лечить, их убивали. Очень скоро многие валялись с пробитыми черепами, в том числе и из воровского войска. Песок и штукатурка на полах превратились в кровавое месиво.
   Самурай весь в крови походил на... самурая. Он ловко полосовал острым ножом животы несчастным сукам. Люди обезумели и, спрашивается, во имя какой истины им все это понадо-билось? Вася тоже сражался за воровское дело, не зря его приняли однажды в закон. Он освоился с мыслью, что на воле ему жить от случая к случаю, а если сегодня не убьют, так в другой раз. Это входило в особенности его жизни по закону. В пыльной серой мгле он тем не менее ясно видел, как вонзил свою пику в горло какому-то парню, который, заливаясь кровью, задыхаясь, упал, а Вася Котик рванулся дальше. Но на его долю больше жертв не хватило - слишком много было желающих убивать, слишком много воров.
   Перебив сук, воры в азарте по инерции чуть было своих не принялись резать, но остыли, зарыскали по помещениям с окровавленными топорами, выискивая недобитых и безжалостно приканчивая, раздалбливая головы.
   Всё кончилось, воцарилась относительная тишина, если не учитывать сторожевых собак, непрестанно подвывающих за забором. В разгромленном здании пыль улеглась, во всех комна-тах валялись недвижимые тела. Когда Вася с другими ворами обходил покойников, чтобы опознать своих, он увидел труп Трески в углу. Подойдя, чтобы получше его рассмотреть, застыл от неожиданно громкого вороньего крика "кар-ра-ул?" и обнаружил там самодельную деревян-ную клетку с ученой вороной Боксера. Помещение оказалось спальней "доктора". Надо же... такая резня, а ворона уцелела... "за решетками".
   Постепенно в зоне совсем стихло. В библиотеке тоже перестала тренькать мандолина. Вышел Мор, сказал:
   - Там, кажется, стало тише, пойдем посмотрим.
   Воры, убедившись, что в живых остались только свои, отправились в баню. Мор, Скит и Враль подошли к окнам санчасти, из которых все еще, будто дым, тучей выходила пыль. Они посмотрели внутрь: на полу лежали трупы, мало приятные для созерцания. Искаженные звериной злобой или изуродованные страхом лица - застывшее на лицах мгновение, когда оборвалась жизнь. Вдруг представились они все - и живые, и мертвые - Вралю детьми, ему представилось, что он видит их детские глаза, свежие лица, не искаженные никакими страстями, пороками, вопрошающие и удивленные взоры: как прекрасен этот огромный светлый мир, как он добр и интересен, ласкает руками матери, кормит!..
   Когда же и куда это в человеке девается? Почему? Когда они дети, в них уже был или еще не был Бог? Когда он из них ушел? Когда на их лицах и в душах возникло то выражение, как у этих на полу санчасти?
   С вышек уже спускались зрители. Они, пристально наблюдавшие за происходящим в зоне, видели, как шли в баню воры, и решили, что в зону заходить еще рано. Когда же воры разош-лись по своим баракам, настало время Сумкину, Плюшкину, Ухтомскому и офицерскому составу войти в зону, узнать, что там за шум, почему беспорядок.
   А "беспорядок" "отличался здесь от такого же беспорядка в 13-й зоне сук лишь тем, что суки оставляли в живых тех из воров, кого "согнули", превратили в сук, что было им выгодно, даже лестно. Во всем остальном никакой разницы. С суками, в сущности, поступили так же, как поступали они сами в своей зоне. На войне как на войне.
   И вот вошли они теперь в зону - специалисты по промыванию мозгов. Что же они здесь нашли?.. Прежде всего - тишина...
   Падал снег, два кота пробирались к кухонной помойке, пролетели две вороны и к ним присоединилась третья - та, которую Вася выпустил на волю: он не симпатизировал Боксеру и использовал возможность насолить.
   Тишина...
   Полный покой. Все воры в бараках, там же и амбалы, шестерки. Придурки заняты кто чем. Обычные мирные будни обыкновенного воровского отделения Института промывания мозгов.
   Воры в бараках чифирят... Конечно, еще возбуждены, во власти впечатлений от только что содеянного, вторят друг другу, как кололи, резали, тыкали, рубали, как жертвы орали, умоляли, умирая или обезумев, как кровь где-то струей билась, рассказывают, стараясь подчеркнуть свою ловкость, бесстрашие: дескать, куда сукам супротив нас - воров.
   А Плюшкин, Сумкин и Ухтомский, кум, Режим и сам Бугай подошли к так называемой санчасти, подсчитывая убытки, - не убитых: они их не считали, приблизительное количество жмуриков знали еще до их прихода на Девятку, прикидывали, сколько и что понадобится сделать, чтобы можно было сие строение опять превратить в нечто похожее на нормальный барак, санчасть с решетками. Надо, конечно же, прежде всего вывезти покойничков. Этот вопрос они утрясли тоже заблаговременно, зная, что носилками, как обычно, теперь не обойтись. Уже с утра было дано распоряжение приготовить подводы. Всех сразу, калькулировали начальники, не вывезти, предстоит несколько заходов, даже если нагружать на подводу сразу пять, ну шесть туш. Ящики готовы. Можно бы и в общую яму, но вдруг комиссия какая-нибудь зачем-то объявится и потребует отчетность - где есть кто?
   А за зоной, на "кладбище" для контингента, в зарослях молодых осин, тоже до рассвета, расконвоированные зеки из Малой зоны копали большие ямы, каждая этак ящиков на десять. Они копали уже тогда, когда суки за пирамидой пней дожидались. Здесь же были свалены колья метровой длины с плоскими верхними торцами, - потом на сточенной плоскости напишут номера личных наблюдательных дел, а то зарастет место травою и не узнаешь, где и кого... наблюдать.
   В промзоне же в столярке стоял новый письменный стол для Бугая. Но он оказался короток и скрипел, а Бугая раздражало, когда во время работы стол скрипит.
   Глава шестая
   1
   На Девятке наступила относительная тишина, нарушаемая лишь молчаливыми посещениями по ночам кума, во главе отряда мусоров тех бараков, в которых квартировались воры. При шуме и грохоте открываемых замков молчаливыми эти посещения можно считать на том основании, что ни сам кум, ни его свита не произносили лишних слов: он молча указывал на якобы сонного, потиравшего "заспанные" глаза человека, а Метелкин коротко командовал: "Собраться!"
   "Собраться!..", "Собраться!..", "Собраться!.." Всех отобранных отводили в БУР, где уже валялись на нарах многие, пришедшие на вахту сдаваться, признававшие себя виновны ми в произошедших беспорядках. Из воров взяли только одного Лешу Барнаульского, возможно по ошибке. Кум понимал, что центровых трогать нельзя. К тому же кум уже тогда, когда сук пропускали в зону, знал, кого необходимо оформить как виновных резни: десятка два амбалов, - заодно и с отказчиками можно разделаться. Из 37-й секции взяли еще Враля, чтобы не говорили, будто кум никого не тронул из воровского барака... Не забыл кум и Скита, которого однажды не удалось подставить.
   Воры же чувствовали себя на высоте, собирались на толковища, но не конфликты решать, а торжества ради, чифирнуть, побалагурить. И ходили они кондибобером, произносили речи в изысканном стиле. Они восхищались собственным умением жить красиво, гордились организо-ванностью, хотя это слово им не нравилось, ибо они избегали засорять свою лирическую словес-ность грубым стилем развивающегося социализма. Правда, воровской фольклор или, если угод-но, жаргон постоянно меняется, встречаются новые термины, так что сегодня даже маститые лингвисты не в состоянии расшифровать иногда такие пустяковые определения, как например: ворварян на веревочке, что означает всего лишь повешенного армянина.
   О своем возвращении в зону, подняв переполох со стрельбой, известила и ворона Боксера, долбившая лампы на заборе: выстрелы всполошили охрану, крыс и педерастов, высматриваю-щих со страхом через решетчатое окно БУРа. Боксер был счастлив. Он гордился собственным воспитательным результатом: сумел привить птице такую ненависть к свету, что через нее образовалась любовь... к тюрьме.
   Итак, пятидесятый год закончился блистательной победой воров над суками в зоне Девятого спеца. Это было одно из последних сражений между "мастями", происходившие везде в тайге и стране, самоуничтожению преступного мира предназначено было остановиться, о том еще не знали участвовавшие в нем.
   Скит, не знавший, что Враля взяли ночью, прибегал искать его в бараке. В секции "королев-ской гвардии" дым коромыслом: играют, чифирят, дурака валяют, да и что тут особенного - не академия наук, в конце концов, и не духовная семинария.
   - Ты не Геру ли ищешь? - подскочил Вася Кот, подленько ухмыляясь. - Он там, - Вася кивнул в сторону парашной, - к нему очередь. Котенок захихикал. Скит приоткрыл дверь парашной и увидел Геру... согнутого в углу. С ним тут, что называется, "трудились" пять рыл... Скит видел лишь один глаз Геры с каким-то бессмысленным взглядом. Его насиловали одновременно и спереди, и сзади... если насиловали...
   Враль и Скиталец услышали друг о друге уже в центральном изоляторе. Находились они в разных камерах. Отсюда их дороги на время разошлись: их не судили как участников резни, лишь отправили в закрытую тюрьму, а за что начальству виднее. Но попали они также и в разные тюрьмы. Враль, попутешествовав, как полагается, по пересылкам, прибыл наконец в Томск, где и определился в одиночной камере местной тюрьмы с гостеприимными великотом-скими черными тараканами. Случилось это уже весною 1951 года. Здесь он провел год, изучая труды классиков социалистического реализма с трогательно-человеколюбивыми содержаниями и такими же названиями, как-то: "Жизнь в захолустье" и "От всего сердца". В некотором роде историческим событием явился факт зачтения всем заключенным о вновь учрежденной (исклю-чительно в лагерях) смертной казни за убийства, причем Враль должен был даже расписаться, что он ознакомлен с данным постановлением правительства. Поскольку он в этот "вагон" в поезде своей судьбы вскочил в сорок восьмом году, то есть уже после отмены смертной казни (в 1946 г. А.Л.), он ничего не понял более, кроме того что в лагерях возможно изменение климата.
   2
   И, действительно, едва успели довезти Враля до 5-го ОЛПа, едва за ним закрылась дверь камеры в транзитном бараке, девяткинскому куму позвонил главный кум управления и передал инструктаж: собрать в Девятой зоне всех воров в одну бригаду, а затем... принудить работать. Всех честных воров до единого!
   Кум на Девятке был потрясен, не доходило до мозгов: воров... на работу? Да они там, навер-ное, рехнулись, решил он про свое начальство. Он перезвонил в управление, чтобы объяснили ему доходчиво: что за дела? Ему доходчиво объяснили: никто не спятил, они не сами сочиняют инструкции, существует начальство и повыше.
   - Как же я их заставлю? - взвыл девяткинский кум. - Это же невыполнимо. Не станут эти аристократы голубой крови, чифиристы, работать. Им это не позволяет их святой закон. Если они пойдут работать, если даже один сучок отрубят, после этого они вроде уже и не воры, во всяком случае не честные воры. Разве в управлении этого не знают? Разве суки не потому суки, что предали закон и стали работать?
   Ответные слова, врезавшиеся из телефонной трубки куму в ухо, настолько его озадачили, что он, не дослушав, бросил трубку. Эти слова были обидны. Потом ему перезвонили, велели создать ворам невыносимые условия. Девяткинскому куму стало ясно: предстояло организовать на зоне, говоря дипломатическим языком, государственный переворот. Здесь в зоне и везде в безбрежной тайге за всё отвечали диктаторы типа Бугая, но интриги, шпионаж, вербовка стукачей, проделывание прочих славных делишек являлось задачей кума.
   Воров на Девятке собрали в одну бригаду - не стоит пускаться в подробности этого достаточно трудного процесса. И всех, за исключением освобожденных Боксером, повели под отдельным конвоем на работу и на отдельный объект. И повели не много не мало, а за двенад-цать километров, туда, где уже вырублен лес, где торчали из подтаявшего снега пни полутора-метровой высоты. А дорога! А дорога-то!.. Изумительная! Проложенная в живописном лесу, она напоминала тренировочную трассу для начинающих горнолыжников...
   Привели их после мучительного перехода - в хромовых сапогах со скользкими подошвами - к этой старой вырубке. Здесь конвоиры отвели им участок в сто квадратных метров, постави-ли по углам два легких пулемета: ломы, кирки и топоры их уже дожидались, - и, пожалуйста... трудитесь, докажите рвением, что достойны большого куска хлеба.
   Воры растерялись: все-таки неожиданно получилось. "Самовары" (консервные банки или алюминиевые кружки на длинных ручках, скрученных из проволоки) остались в лесных шала-шах в рабочем оцеплении. Как же теперь им чифир заваривать? Ведь работать... Вы шутите?! Да и одеты они были, мягко говоря, не по-рабочему: в хромовых сапогах, у некоторых на ногах изящные разукрашенные бурки, сшитые лагерными сапожниками. И что же, в такой обуви пни корчевать? А именно этим они и должны были тут заняться.
   Но еще больше они растерялись, когда конвой начал на них орать, приказывая браться за работу. Обычно конвоя не касалось, работают зеки или нет. Но им пришлось начать работать, иначе конвой пригрозил уложить их в снег и держать до вечера. Воры приступили к работе: один пень каждый мог за день выкорчевать. Они с ленцой копошились, понимая, что никому эта работа, в сущности, не нужна. Выкорчевав несколько пней, они посчитали, что пора и в обрат-ный путь. Разожгли костер и сгрудились у огня, но эта мусорская рожа, начальник конвоя, стал орать, чтобы погасили костер. Погасили. Сидели на своих пнях, покуривали, матерились. В зоне в то время собирали в БУР оставшихся авторитетных воров, которые, само собой разумеется, были или освобождены от работы или имели какую-нибудь инвалидность. Первым изолировали Петра Ханадея. Авторитетные сидели в БУРе, как принято говорить, на общем положении: полу-чали нормальный паек и могли пользоваться собственными постельными принадлежностями.
   Когда воров на старой вырубке наконец известили, что надо собираться в зону, начальник конвоя преподнес им еще один сюрприз: каждому велели взвалить на плечи выкорчеванный пень, чтобы нести его к зоне... По такой-то дороге?! В такой-то обуви?! При таком-то воспита-нии?! Но мусора наставили на воров автоматы, скомандовали ложиться в снег, в грязь, натрави-ли собак - пришлось смириться. Все разбежались по вырубке в поиске пней поменьше, но выбирать было не из чего.
   И вот колонна построена... Вперед! К финишу! Упаси боже, отстать последним в строю: сзади собаки. Передним, упаси боже, спешить - держи дистанцию между головным конвоем. И в сторону из строя - это всякому известно - не вываливай! С птичьего полета колонна воров из-за торчавших кверху и по сторонам корневищ походила на гусеницу, которая то растягива-лась, то конвульсивно сокращалась, изгибалась-выгибалась, двигаясь неуклюже по грязной и скользкой дороге. На одном из спусков Вася Котик удивил всех: даже собаки растерялись, когда он сначала под пнем, а в конце пируэта - на нем, пролетел мимо передних конвоиров. Они едва успели отскочить, а то их сшибло бы.
   К зоне, вернее, к "пирамиде" эта "гусеница" доползла уже в темноте. Пни приказали затащить на пирамиду из давно здесь собранных таких же, дабы росла она, стремясь превзойти египетских собратьев. Лишь теперь, ругавшие всех богов и матерей, воры сообразили, что уже давно на Девятке практиковался сей благотворительный вид издевательства: ведь кто-то же притащил сюда гнить этакие горы пней.
   3
   На следующий день воры на развод не вышли, в результате их всех отконвоировали в зону усиленного режима (ЗУР) и закрыли под замок. Им нанес визит сам Бугай, чтобы объявить о грядущих переменах: настала пора искупить трудом вину перед народом. Он стоял, окруженный своими подчиненными, большой и тяжелый. Искупить вину... В чем, собственно, заключается вина профессионального вора? Воровство - его работа. С таким же успехом можно предложить самому Бугаю искупить вину за то, что родился таким кретином. Бугай же продемонстрировал ворам отличное знание положения дел в Польше:
   - У меня, - заявил он, - как в Польше: у кого хрен больше, тот и пан.
   Что и говорить, о бугаевском хрене за зоной ходили легенды... В знак протеста воры закину-ли в парашу кокетливые бурки, хромовые сапоги. Кладовщики, по распоряжению Бугая, прита-щили им взамен "что ты, что ты". Это - гибрид бурок-валенок-сапог шьется из тряпок и старых автопокрышек на одну ногу и одного огромного размера, чтобы для каждого. Первый зек, кому их когда-то выдали, в испуге и закричал: "Что ты, что ты!" Отсюда и пошло название. Фирма!
   За дело взялся опять-таки кум. Он знает, что делает. Кум шутить не любит. Началась очеред-ная кампания изолирования. Процесс изолирования начался, как известно, очень давно: сперва Людей изолировали от людей, затем мужчин от женщин, затем политических от неполитичес-ких, затем воров от сук, а сук от других мастей, потом педерастов от непедерастов. Теперь решили отделить воров от мужиков, чтобы оставались они вариться в собственном соку. Было решено разбить воровскую структуру так, чтобы изолировать безмозглых воров от мозглых, то есть авторитетных от рядовых. Ворам объявили, что в качестве отказчиков их будут кормить по пониженной норме питания, штрафным пайком.
   Воры лаялись, обзывали мусоров, их жен, детей, бабушек-дедушек и Господа Бога. В результате доходили до такой степени, что голоса садились, они едва хрипели, в их матерной речи зазвучали заграничные словечки, как-то: пеллагра, атрофия...
   Они готовы были признать панство Бугая, но что скажут воры в других зонах по всей стране? Было принято решение рассылать ксивы, чтобы получить какие-либо советы. Но когда стали прикидывать, сколько займет времени воровская почта, где литер "срочно" не функциони-рует вовсе, то приуныли и те, кто больше всех соблюдали параграфы воровского закона. Реши-ли, наконец, что делать нечего, надо идти корчевать пни, а о своем решении и причинах, к нему приведших, известить ксивами всех воров по всему Союзу, дабы избежать недоразумения.*
   * Избежать недоразумений не удалось: когда позже воры из Краслага пришли этапом в другие лагеря, где воры не были еще в похожих ситуациях, их там карали, значит и резали.
   4
   Итак, воры сдались. Они стали выходить на вырубку, корчевать пни. Бугай пошел на комп-ромисс: воров больше не принуждали таскать на себе эти никому не нужные пни, их выпустили из ЗУРа, они вернулись в свой барак, в свою секцию. Довольно скоро все привыкли к тому, что на разводе воры состояли в отдельной бригаде. Не обошлось и без попытки воров вернуться полностью к прежнему образу жизни, но Бугай дал понять: собрать их в БУР не представит большого труда. Упорствовать не стали. Параграф своего закона вор не работает - они все равно, говоря культурно, похерили. Но жили они по-блатному и весело. Продолжалась игра, без которой блатная жизнь невыносима. Игра - карты. Нет, это не религия блатной жизни, но тренировка постоянной готовности наказать ближнего. Игра - это средневековые рыцарские турниры, когда семерки-восьмерки всех мастей заменяют пики и щиты, когда дамы, короли и прочие сеньоры участвуют в ристалищах.
   Затем до воров стали доходить тревожные слухи о том, что собираются соединить все резавшие друг друга масти - воров, сук, "поляков" и даже Беспредел, что где-то, в каких-то зонах объявилась новая масть из работяг. Они отказались платить дань кому бы то ни было, прогнали из зон всех блатных, опоясались, что называется, ломами, стали работать на хозяина и на самого себя (именно тогда и родилась масть "ломом подпоясанные", как их с юмором прозвали сами воры). Одну-единственную масть в лагерях эти олухи не беспокоили - тех, кого прозвали в уголовном мире "Один на льдине". Эти люди существовали, как зайцы: всех и всего боясь. Они даже часто ни перед кем не провинились - просто боялись. Некоторым казалось, что их преследуют, некоторые не хотели считать себя мужиками, но ворами не являлись, и воры над ними смеялись, а все-таки они считали себя личностями; случалось - их били, но никогда не убивали, они никому не были нужны, в воровском мире считались глупее фраера. Слухи бесшабашных воров нисколько не волновали.
   - Соединить воров да сук, - недоумевали они, - это же все равно, что объединить фашистов с коммунистами, - что за масть от этого?
   Действительно, что за гибрид от такой комбинации? Кто тогда вправе признать себя чест-ным вором в законе? Тогда выходит, все воры везде как бы окажутся нарушителями догматов воровского закона?*
   Суки к перспективе соединения мастей относились с надеждой: они, как ни говори, понима-ли свою второсортность в уголовной жизни. В результате слияния мастей они могли бы почувст-вовать себя реабилитированными и стать снова полноправными сволочами, равными среди равных, и избавились бы от страха: угроза расправы всегда висела над ними, где бы они не были. Воры действительно представляли стихийно сложившуюся организацию, распространен-ную всюду в государстве, и иногда, бывало, безграмотно написанная на Дальнем Востоке ксива убивала, сколько бы не минуло времени со дня ее сочинения - приговора сходки, - человека, где бы он не находился. Сукам же самим наплевать на любые законы, потому их не волновало, каким они будут гибридом. Какие, собственно, должны быть законы у тех, чья природа их нарушать? Какая честность у людей бесчестных?
   Суки правы. Ну, не станет воровского закона - не будет также и воров? Куда же они денутся? Станут сразу честными людьми? Как фраера? А эти-то, фраера, честные ли на самом деле? Если да, то потому, что не способны быть нечестными? Значит, честные из-под палки?
   По высказываниям покойного воровского мыслителя, Чистодела, честно живут только те, кому не из чего выбирать, когда стащить просто неоткуда.
   * В последующие годы так и произошло на самом деле. Это стало возможным благодаря введению смертной казни.
   5
   Они встретились опять там же - в транзитных бараках. Отсюда их отправили в знакомом вагон-заке туда, откуда уходили "в крытую" - на Девятый спец. Бежали "на рывок", когда, сопровождаемые конвоем из самоохранников, следовали от вагон-зака тайгой к Девятке. Автоматные очереди раздались с опозданием. Решились на рывок как-то спонтанно, из-за того что пришедший на полустанок конвой, их встречающий, оказался без собаки. Когда началось болото, они поняли не сразу - лес как лес... Местами скользкие лужицы вскоре обернулись вязкой топью. Они выбежали на поляну, похожую на луг. Здесь Враль внезапно провалился. В будущем он напишет, будто спасся благодаря камню и ветке ольшанника... И никому даже в голову не приходило, что на поляне нет кустов, а в болоте - плавающих камней, способных удержать тяжесть человека.
   Вытащил друга из трясины Скиталец. Но описывать подробности всего здесь приключенно-го излишне, потому что в мире уже много описаний всевозможных побегов. Единственно стоит сказать, что настигли их, когда они форсировали реку Пойму, когда Вралю в ногу угодила пуля, отрикошетившая с поверхности воды. Скит мог бы, конечно, бежать дальше, но он знал: если уйдет, Враля пристрелят, чтобы не мешал собаководам гнаться дальше за ним. Так в тайге везде делалось: когда беглецы разбегаются, то всех по одному и перебьют, - редко кого приводили из тайги живым. Скит помог другу встать и дохромать до берега, где их ждали двое с автоматами и собака.
   - Что, бляди, пустить вас плыть по течению? - предложил один из автоматчиков вежливо. Но беглецов спасло то, что поймали их случайно собаководы не Девятки, а другой зоны, оказав-шиеся недалеко. Девяткинские беглецы для этих собаководов были чужими... Чужое у них, оказывается, полагалось сохранять в целости для владельца, в данном случав оно принадлежало Бугаю.
   Судили их в уже знакомом управлении, после чего они опять очутились в транзитном бараке дожидаться этапа в закрытую тюрьму.
   Когда в Кировоградской тюрьме на Враля надели наручники и втолкнули в карцер, он успел лишь кивнуть Скитальцу, которого подобным же образом запихивали в другую камеру, и больше встретиться им здесь не довелось. Отсидев в порядке знакомства семь суток, Враля перевели в жилой корпус и поселили в одиночку: оказывается, какое-то роковое напутствие девяткинского кума в его деле продолжало влиять на его репутацию...
   Однажды в марте ему снился вещий сон: в тюрьме гремят замки, грохочут двери, зеков из камер вызывают с вещами. Они уходят, а Враль будто находится в общей камере, и уходящие зеки оставляют ему свои недоеденные пайки хлеба. Он убирает за ними камеру, подметает... Утром же началось остервенелое перестукивание по всей тюрьме - взяв "телефон" (алюминие-вую кружку), Враль приставил ее к стене (включился в "сеть"), чтобы послушать, чем вызван переполох, и удалось ему расшифровать любопытное сообщение: любимый товарищ Сталин умер. Через несколько месяцев тюрьма еще более активно перестукивалась: амнистия!
   Теперь он и сам стал энергично "названивать" во все стороны и установил, что одних уже освободили, другие освобождаются, третьим сократили сроки. Что всех, кому что-то положено, водят в какой-то зал с множеством столов - на них "личные дела" зеков в алфавитном порядке, и тем, кого амнистия касается, зачитывается соответствующее постановление. А касается амнистия не только тех, кто осужден по указу и по первому разу, а вообще всех уголовников. У кого же 58-я - тому ничего не положено.
   И понял тут Враль значение своего сна: у него имелась 58-я статья, пункт 14 - саботаж, который ему припаяли за один из побегов.