– Не видели.
– Хорошо. – Я погладил ее по голове: – Спасибо, девочка. Теперь иди.
Не дожидаясь ответа, быстро собрался и шагнул к двери, напоследок бросив растерянной Ксюхе:
– Просто иди на кухню, занимайся своими делами. Ты ничего не видела и ничего не знаешь.
Когда я пересекал пустырь позади Шатра, с другой его стороны донеслись голоса и топот ног.
Ищущие меня каратели либо еще не добрались сюда, либо вообще не собирались сюда соваться. Но все равно я, надвинув капюшон поглубже, осторожно поглядывал из-под него по сторонам и старался не привлекать к себе внимания.
Торговали здесь по большей части всякой рухлядью. Я трижды останавливался, приценивался – сначала к «валу» со сломанным прикладом, потом к АК без целика, потом к старенькому ТТ. И когда уже решил, что на имеющиеся деньги ничего толкового, кроме патронов, не куплю, увидел в конце ряда торговца артефактами.
Старик в обносках сидел рядом с навесом из дырявого целлофана, повешенного на вбитые в землю палки. Рядом была расстелена тряпица, а на ней лежали два арта.
Старатель. Так называют людей, которые с риском для жизни добывают артефакты. Старатели либо, более уважительно, сталкеры, только этот бомж на сталкера не тянул. Из грязной бороды его торчали сухие травинки, глаза покраснели от пьянства, а нос напоминал помидор. И руки тряслись.
Я присел на корточки, разглядывая арты: цветок со слабым мутно-синим свечением, рядом угловатое, размером с кулак странное образование – вроде камня, частично покрытого пупырчатой корой, как у кокоса.
Это были «живокост» и «погремушка». Первый артефакт ускорял заживление ран, второй имел более необычный эффект: поглощал звуки в небольшой области вокруг себя. «Погремуха», в отличие от большинства других артефактов, со временем не разрушается, ее можно почистить и снова использовать.
Между артефактами в землю прямо сквозь тряпку была воткнута палочка, и на нее, будто парус, надет лист фольги. Ох, умелец! Это он таким манером экранирует арты от взаимного излучения? Что они там излучали, никто толком не понимал, но лучше не держать артефакты вместе, могут возникнуть проблемы. Некоторые сталкеры считали, что это излучение глушит мозги, и, чтобы противостоять этому, обшивали фольгой подкладки шапок и ходили в них.
– Бери, малой, – просипел старатель. – Бери, не пожалеешь.
Я склонился ниже, вглядываясь. «Живокост» был совсем мутным и едва светился.
– Старый, – констатировал я.
– Не бухти! – обиделся бомж и ткнул меня морщинистым пальцем в грудь: – Наговариваешь на товар! Нулевый арт!
Я откинул его руку.
– Таким «живокостом» только прыщи сводить. Сколько за «погремуху» хочешь?
– Сто рублев.
– Сколько? Да ты опупел, старый!
– Цена нормальная! – засипел он. – Смотри, ядреная какая, налитая…
Старатель поднял арт на ладони, демонстрируя во всей красе. Крупные пузыри, покрывающие часть «погремушки», были бледно-оранжевыми. Ясно, наглоталась уже звуков…
Я кивнул:
– Ну правильно, подержанный арт. Вон расцветка какая… Четвертак дам.
– «Погремуху» почистить можно!
– Так это целое дело.
– Полтинник, – сипнул он, обдав меня перегаром.
Донеслись приглушенные голоса, я глянул из-под капюшона – в дальнем конце пустыря, где стояли палатки, появился отряд людей в черном. Далеко, не разобрать: то ли каратели, то ли просто банда какая-то.
– За тридцать беру, – сказал я, протягивая руку.
Он мотнул головой, накрыл арт ладонью:
– Мало!
Я выгреб из кармана горсть монет и показал ему:
– Больше у меня нет. Тридцать – или торгуй своим старьем дальше.
Старатель молчал, часто моргая красными глазами.
– Вот ты тормоз, батя! – Я ссыпал монеты на тряпицу, отвел его ладонь и осторожно взял «погремушку».
Люди приближались, теперь были видны черные каски на головах. Точно – каратели Хана!
– Мало… – начал старатель.
– Заткнись уже! – разозлился я. – На самом деле я тебе переплачиваю, вроде сам не знаешь. Еще ту сумку давай, тогда в расчете.
Артефакт в руке был теплым и едва слышно гудел. Я схватил лежащую на земле меховую сумочку из шкуры зайца, сунул в нее «погремуху», выпрямился и, нагнув голову, быстро пошел прочь.
Начало темнеть. Услышав шум, я привстал, поглядел сквозь пролом в ограде лесопилки. Во дворе появился отряд из десятка кочевников, все были в черной коже, на головах – каски. Увидев их, я возблагодарил самого себя за то, что не засел на лесопилке, хотя была такая мысль. Хорошо, что к речке решил уйти!
Каратели рассыпались по двору, заглядывая в здания, потом все вошли в цех, где я разбирался с Борзым. А ведь там остались следы, кровь на станине… впрочем, по ним не особо разберешь, что происходило в цехе.
Больше в поле зрения каратели не появились: вышли, получается, через двери с другой стороны. Но что, если они оставили внутри пару часовых? Те могли засесть на чердаке у слуховых окошек и сверху контролировать весь двор. Может, ерунда это, никого там нет, но все равно – теперь на лесопилку соваться точно нельзя.
Когда совсем стемнело, я забрался поглубже в заросли, с головой завернулся в куртку и заснул, сказав себе, что должен встать через три часа. Привычка просыпаться, когда нужно, выработалась давно и служила безотказно.
Открыл глаза, когда высоко в небе висел месяц. Хорошо, что до полнолуния далеко, иначе было бы слишком светло для моего плана. В расселине шумела вода. Примяв кусты, я встал, помахал руками, поприседал, разминаясь. На лесопилке не светилось ни одного огня. Переодевшись в свои камуфляжные штаны, голый до пояса, я спустился к реке. Вымазал грязью торс, плечи, шею, лицо. Вернувшись, дождался, когда грязь подсохнет, и натянул перчатки. Теперь на теле остались лишь два небольших светлых пятна вокруг глаз. Все остальное или под штанами, или под темными грязевыми разводами.
Измазавшись грязью, я почувствовал себя как тот горбун. Они ведь тоже пачкаются в грязюке, причем Михаил утверждал, что именно для камуфляжа. Ну, вот и я теперь как мутант лесной. Один из леса. И никого за меня на всем Черном Рынке. Только Ксюха, но с женщин вообще толку не очень много.
Я сунул в карман нож Михи, а два других, свой и Борзого, повесил на ремень. Обрез кочевника решил оставить, непривычен он мне, к тому же под него нет чехла.
Вряд ли они там, на Рынке, из-за меня затеяли ночное патрулирование, это уже чересчур. Во-первых, не верю, что Бадяжника слишком напугала весть о том, что кто-то собирается его ограбить. Ну, позвали карателей, устроили рейд по окрестностям. Не нашли – и ладно. Охрану на эту ночь усилили, и все. Но внешность мою Сиг им наверняка описал, поэтому теперь никому нельзя попадаться на глаза.
На ремне, помимо ножей, висела меховая сумка с погремушкой. Крадучись, я обошел лесопилку и зашагал к бывшей СТО. Миновал пятиэтажку, с балкона которой наблюдал за похоронами Бохи Хмеля, круглый фонтан с грудой углей в центре. Дальше пошел не улицей, а через развалины, тут и там натыкаясь на лагеря, палатки или просто ночевки байкеров. Была глухая ночь, костры догорали, кочевники в основном спали. Издалека тихо доносилась музыка – играл магнитофон, скорее всего, подключенный к аккумулятору машины.
К СТО вышел с задней стороны мастерской. Зарослями, пригнувшись, обогнул ее. На асфальтовой площадке все было по-прежнему, но в этот раз на крыше дежурил Боров, а на грузовике сидел кто-то другой. Гига, что ли? Устроился он не на фургоне, как великан прошлой ночью, а на кабине. Ее крыша была ниже примерно на полметра, бандит сидел на ней, спиной привалившись к выступающей части фургона. Машина стояла задом к мастерской – то есть Боров сверху видит Гигу, а тот его нет, по крайней мере до тех пор, пока не сменит позу.
Я залег сбоку от грузовика, сунул руку в меховую сумку и двумя пальцами резко сжал артефакт. Произошло что-то вроде бесшумного взрыва, и глухой колпак тишины накрыл меня. Зазвенело в ушах. Самое странное, что звуки, источники которых находились дальше, чем в метре от меня, доносились вполне отчетливо. А вот те, что раздавались ближе – то есть которые издавал я сам, – почти смолкли. Всегда удивлялся этой способности «погремухи» выборочно гасить звуковые колебания. Наверное, дело в направлении волн. На те, что идут снаружи вовнутрь, арт не реагирует, но те, что в обратные стороны, то есть от меня вовне, – гасит.
Авторемонтная яма была прямо впереди, за ней машина, а дальше костер. Для Борова сверху яма выглядит просто черным прямоугольником, я очень сомневался, что в полутьме он сможет разглядеть меня, закамуфлированного грязью по самую макушку и распластавшегося на асфальте.
Куртку оставил на краю площадки, в кустах. Не факт, что удастся забрать, жалко вещь, но сейчас лучше без нее. Выданные Сигом джинсы вообще бросил в реку, когда уходил – не нравились они мне, не люблю джинсу, она обычно слишком жесткая и трет где не надо.
Ремень, наискось перетягивающий грудь, крепко прижимал «махновку» к спине. В правой руке был охотничий нож. Сердце стучало громко и ровно, во рту пересохло. Несколько раз сглотнув, я пополз.
Медленно обогнул ремонтную яму, то и дело осторожно приподнимая голову и глядя вверх. Гига, может, спит? Сидит тихо так, неподвижно… Но Боров на крыше точно не спит – иногда встает и прохаживается. Каждый раз, когда он оказывался лицом ко мне, я замирал, потом снова полз. С другой стороны грузовика доносилось потрескивание веток в костре, приглушенные голоса. Потом Метис спросил:
– Кузьма, руль починил?
– Не успел, стемнело. В кабине света мало.
– Выезжать рано утром.
– Утром и закончу. Там на две минуты работы.
– Смотри мне. Какого хрена, где Борзой, а?
Раздался вялый голос Рыбы, а потом опять стало тихо. Я прополз еще немного и оказался под бортом грузовика, прямо у кабины. Теперь Боров меня никак не увидит, а вот Гига сверху может увидеть запросто, стоит ему только наклониться влево и кинуть взгляд через закругленный край кабины.
Встав на колени, я задрал голову. Подножка была прямо передо мной, дальше – дверца. Зеркало заднего вида закреплено на длинном кронштейне из ржавых трубок. Значит, так: выпрямиться, нож в зубы, встать на подножку, притаиться, выждать пару секунд. Гига будет прямо надо мной, совсем рядом. Благодаря «погремухе» все это смогу проделать бесшумно. Если только подножка громко не скрипнет, бандит меня не услышит, но вот сильный звук арт заглушит лишь частично. Ну а дальше, как говорится, фифти – фифти. Если прыгну на кабину в тот момент, когда Боров будет лицом к грузовику, он меня увидит наверняка. Если боком – может засечь краем глаза. Если же великан окажется ко мне спиной – значит, повезло охотнику Стэну.
С того момента, как грузовик скрыл от меня мастерскую, я мысленно удерживал картинку того, как Боров ходит по крыше. Если бандит не изменил ритм, скорость движения или вообще не остановился, то сейчас он должен развернуться ко мне лицом. Сжав нож зубами и сгорбившись, я привстал так, чтобы макушка не попала в поле зрения Гиги. Поставил ногу на подножку, медленно-медленно начал распрямлять… Опять рана болит, пульсациями так, неприятно. Ничего с этим не поделаешь, терпи, охотник. Раздался тихий скрип металла под ногами, но «погремуха» исправно делала свое дело – он был едва слышным.
Когда я оказался на подножке, Боров как раз должен был повернуться спиной к машине. Подошвой я уперся в кронштейн зеркала. Схватился за ручку дверцы. Подождал еще секунду, перехватил нож рукой – и подпрыгнул.
Бандит сидел всего в полуметре, с закрытыми глазами. Меня он, конечно, услышал. Распахнул глаза, повернул голову…
Я воткнул клинок ему в горло. Горячая кровь брызнула на ладонь. Одной рукой схватил за волосы, а вторую, отпустив нож, прижал к его рту, чтобы заглушить предсмертный хрип. Глянул вверх. Боров медленно шел по краю крыши. Спиной к нам.
Гига затих. Ясно, почему мужика так называли: горбатый нос, кучерявые черные волосы, мохнатые брови. Вольный сын Кавказа. Кровь текла по груди, пропитывая фуфайку. Я высвободил клинок из горла, и тело начало заваливаться вбок. Схватил мертвеца за плечо. Боров на крыше начал поворачиваться. Я толкнул Гигу обратно, и его голова откинулась назад, затылок упал на край кузова.
Вниз я спрыгнул в тот миг, когда Боров очутился лицом к нам. Присел на подножке и замер. Бандит на крыше сейчас отчетливо видит Гигу, но тот сидит почти в прежней позе, только голову откинул сильнее. Великан может решить, что второй часовой заснул, и окликнет его. А может и не решить. Может вообще не обратить внимания на легкое изменение в положении тела.
Тихо потрескивал костер. Я прижимался к дверце кабины и вслушивался.
– Достал меня племянник, – раздалось из-за грузовика. – Появится – прибью. Два дня отлеживаться будет, падла.
– Как же тогда нам на дело отправляться? – возразил Кузьма.
– В кузов бросим, к охотнику. Пусть валяется.
– Охотник наверно сдох уже. Надо бы проверить.
– Проверишь. Хотя какая теперь разница? Все равно я его с собой брать не собирался, мороки слишком много, – возразил Метис.
Я стиснул челюсти. Что дальше? Второй этап – еще сложнее первого. Нужно обойти грузовик и проникнуть в него. Дверь находится со стороны мастерской, по которой расхаживает Боров, и, если на двери не только засов, но и замок… На этот случай у меня была заготовлена отмычка, которую смастерил из найденной в столярном цехе проволоки, но я не представлял себе, как в полутьме смогу быстро вскрыть замок, сдвинуть дверь, забраться в грузовик – и все это так, чтобы не заметили четверо находящихся поблизости людей, один из которых ходит прямо над головой и то и дело бросает взгляд в сторону машины.
Я уже собрался слезть с подножки, когда в голову пришла новая мысль. А нету ли другого пути внутрь? Потянул ручку, приоткрыл дверцу и нырнул в кабину.
Пахло бензином. Рулевая колонка была развинчена, «баранка» лежала на сиденье, из гнезда торчали провода. В задней стенке кабины, прямо за коробкой передач – узкая дверь. Без засова и без замка. Ну вот, как чуял! Я осторожно приоткрыл ее, она скрипнула… Кажется, арт переполнился. Теперь его нужно чистить, почти уже не работает. Вроде снаружи никто не услышал. Я шагнул внутрь, едва не наступив на тихо булькнувшую канистру. Слева возле низкой лавки стояло еще несколько. В центре фургона был большой железный люк.
А на стене справа… Отблески костра совсем слабо проникали сюда, и я сощурился в полутьме. Михаил был распят на досках борта, прибит к ним толстыми строительными гвоздями. Седая голова свешивалась на грудь. Я содрогнулся, сердце бешено заколотилось к груди.
– Миша! – шагнул к нему. Черная, глухая ярость накрыла меня.
Голова напарника медленно поднялась:
– Стэн… Пришел…
– Тише!
Я потянулся к гвоздю, но подумал, что, если Миха повиснет только на одном, тот может порвать ему ладонь. Или нет? Никогда еще не видел распятого человека…
– Стэн… Стас, слышишь? – захрипел Михаил, впервые за долгое время называя меня по имени, полученном при рождении. – Полигон. Ты понимаешь? Это важно.
– Сейчас я тебя освобожу.
– Нет. Сердце. Стучит, будто током бьют. Вектор. Вектор!
Я озирался, пытаясь сообразить, что теперь делать. В кузове помимо лавки да канистр с топливом было только тряпье в углу, и больше ничего.
– Полигон, – с нажимом повторил Михаил. – Полигон смерти.
– Что? – я посмотрел на него.
– Вектор, Стас.
Он явно бредил. Я зашептал:
– Потерпи, напарник, сейчас снимем тебя с этих гвоздей, залатаем – будешь как новый. Только не шуми, у меня «погремуха», но старая, почти уже не глушит.
– Они мне вкололи, – снова заговорил он, не слушая. – Доза… на кабана. Я им все рассказал. Не мог молчать. Только про… ключ не сказал. Теперь сердце бьется – скоро лопнет. Травник бы спас, а так… Приложи ладонь, сам услышишь.
Я так и сделал – и едва не отпрянул, ощутив истошное, сумасшедшее биение сердца в его груди.
– Конец, – зашептал Михаил. – Умру сейчас. Еще минута, две… Ты слушай.
Я решил, что иначе никак, и схватился за толстую шляпку гвоздя, вбитого в правую руку, но напарник снова зашептал:
– Стас, подожди. Слушай. Слушай меня, сказал!
Я посмотрел ему в лицо. Оно было как у мертвеца, белки тускло блестели в провалах глаз.
– Я сейчас умру, Стас. Ты меня… Огонь… – Голос опять стал прерываться. – Сожги, понял? Последнее желание. Не хочу с червями. В земле… Ненавижу. Огонь. Чтобы с дымом… в небо, понял?
– Миша… – начал я, но он вдруг затрясся всем телом. И зачастил срывающимся голосом:
– Кузьма привозил. Для опытов, но не знал место. Секретность. Меня видел. Я там служил. Там… страшные вещи. Ключ, Стас. Где ключ?
– Какой ключ? – не понял я.
– Бросил для тебя. На стоянке.
– Ты про свой кулон? Я его подобрал. Миша, молчи лучше, теряешь силы.
– Это ключ, – хрипел он. – Ключ. Раскрой им, внизу. Я знал раньше, до той… бойлерной. Ты помнишь? Про тебя. Твоего отца знал и… А потом – Травник. Он тоже, найди его. Поговори. Я пришел туда, чтобы помочь тебе. Сможешь ходить по Лесу. Такой… дар. От твоего отца. Ты видишь мерцание? Теперь Метис пойдет… Вектор. Не дай Метису! Если он получит… Убей его. Обязательно убей и скрой тайну от всех. Даже от Травника.
Больше не слушая, я уперся в стену ногой, собираясь рвануть гвоздь, и тут на двери в задней части кузова лязгнул засов.
Ремешок плотно прижимал «махновку» к спине. Чтобы схватить ее и нацелить на дверь, требовались лишние секунды. Выхватив из чехла нож, я бросился через кузов. Дверь сдвинулась на роликах, и в проем снизу забрался Кузьма. Выпрямился, крякнул, увидев меня, потянул автомат с плеча. В длинном прыжке я воткнул нож ему в грудь и вытолкнул бандита из машины.
Донесся стук, крик. Я задвинул дверь, запер, наложив железный засов, просунул в скобу крюк-фиксатор. Метнулся обратно, задвинул засов на двери, ведущей в кабину, – короткий деревянный брусок. Вторая дверь совсем хлипкая, вынести ее легко.
– Хорошо. – Я погладил ее по голове: – Спасибо, девочка. Теперь иди.
Не дожидаясь ответа, быстро собрался и шагнул к двери, напоследок бросив растерянной Ксюхе:
– Просто иди на кухню, занимайся своими делами. Ты ничего не видела и ничего не знаешь.
Когда я пересекал пустырь позади Шатра, с другой его стороны донеслись голоса и топот ног.
* * *
Накинув на голову капюшон куртки и сунув в карманы руки в перчатках, я быстро шел вдоль торговых палаток в двух кварталах от Шатра.Ищущие меня каратели либо еще не добрались сюда, либо вообще не собирались сюда соваться. Но все равно я, надвинув капюшон поглубже, осторожно поглядывал из-под него по сторонам и старался не привлекать к себе внимания.
Торговали здесь по большей части всякой рухлядью. Я трижды останавливался, приценивался – сначала к «валу» со сломанным прикладом, потом к АК без целика, потом к старенькому ТТ. И когда уже решил, что на имеющиеся деньги ничего толкового, кроме патронов, не куплю, увидел в конце ряда торговца артефактами.
Старик в обносках сидел рядом с навесом из дырявого целлофана, повешенного на вбитые в землю палки. Рядом была расстелена тряпица, а на ней лежали два арта.
Старатель. Так называют людей, которые с риском для жизни добывают артефакты. Старатели либо, более уважительно, сталкеры, только этот бомж на сталкера не тянул. Из грязной бороды его торчали сухие травинки, глаза покраснели от пьянства, а нос напоминал помидор. И руки тряслись.
Я присел на корточки, разглядывая арты: цветок со слабым мутно-синим свечением, рядом угловатое, размером с кулак странное образование – вроде камня, частично покрытого пупырчатой корой, как у кокоса.
Это были «живокост» и «погремушка». Первый артефакт ускорял заживление ран, второй имел более необычный эффект: поглощал звуки в небольшой области вокруг себя. «Погремуха», в отличие от большинства других артефактов, со временем не разрушается, ее можно почистить и снова использовать.
Между артефактами в землю прямо сквозь тряпку была воткнута палочка, и на нее, будто парус, надет лист фольги. Ох, умелец! Это он таким манером экранирует арты от взаимного излучения? Что они там излучали, никто толком не понимал, но лучше не держать артефакты вместе, могут возникнуть проблемы. Некоторые сталкеры считали, что это излучение глушит мозги, и, чтобы противостоять этому, обшивали фольгой подкладки шапок и ходили в них.
– Бери, малой, – просипел старатель. – Бери, не пожалеешь.
Я склонился ниже, вглядываясь. «Живокост» был совсем мутным и едва светился.
– Старый, – констатировал я.
– Не бухти! – обиделся бомж и ткнул меня морщинистым пальцем в грудь: – Наговариваешь на товар! Нулевый арт!
Я откинул его руку.
– Таким «живокостом» только прыщи сводить. Сколько за «погремуху» хочешь?
– Сто рублев.
– Сколько? Да ты опупел, старый!
– Цена нормальная! – засипел он. – Смотри, ядреная какая, налитая…
Старатель поднял арт на ладони, демонстрируя во всей красе. Крупные пузыри, покрывающие часть «погремушки», были бледно-оранжевыми. Ясно, наглоталась уже звуков…
Я кивнул:
– Ну правильно, подержанный арт. Вон расцветка какая… Четвертак дам.
– «Погремуху» почистить можно!
– Так это целое дело.
– Полтинник, – сипнул он, обдав меня перегаром.
Донеслись приглушенные голоса, я глянул из-под капюшона – в дальнем конце пустыря, где стояли палатки, появился отряд людей в черном. Далеко, не разобрать: то ли каратели, то ли просто банда какая-то.
– За тридцать беру, – сказал я, протягивая руку.
Он мотнул головой, накрыл арт ладонью:
– Мало!
Я выгреб из кармана горсть монет и показал ему:
– Больше у меня нет. Тридцать – или торгуй своим старьем дальше.
Старатель молчал, часто моргая красными глазами.
– Вот ты тормоз, батя! – Я ссыпал монеты на тряпицу, отвел его ладонь и осторожно взял «погремушку».
Люди приближались, теперь были видны черные каски на головах. Точно – каратели Хана!
– Мало… – начал старатель.
– Заткнись уже! – разозлился я. – На самом деле я тебе переплачиваю, вроде сам не знаешь. Еще ту сумку давай, тогда в расчете.
Артефакт в руке был теплым и едва слышно гудел. Я схватил лежащую на земле меховую сумочку из шкуры зайца, сунул в нее «погремуху», выпрямился и, нагнув голову, быстро пошел прочь.
* * *
В зарослях у берега реки, которая днем унесла тело Борзого, было тихо. Вставив магазин в приемник ТОЗа, я начал быстро передергивать затвор, досылая патроны в патронник. Выбрасыватель с отражателем исправно делали свое дело, с лязгом вышвыривая их через верхнее окно патронника. Задвинув пустой магазин в гнездо, которое мы с Мишей сделали в раскладном прикладе, взял другой, снарядил его, вставил в приемник и тоже проверил, перещелкав все патроны. Повторил процедуру еще раз, удовлетворенно кивнул и сложил приклад.Начало темнеть. Услышав шум, я привстал, поглядел сквозь пролом в ограде лесопилки. Во дворе появился отряд из десятка кочевников, все были в черной коже, на головах – каски. Увидев их, я возблагодарил самого себя за то, что не засел на лесопилке, хотя была такая мысль. Хорошо, что к речке решил уйти!
Каратели рассыпались по двору, заглядывая в здания, потом все вошли в цех, где я разбирался с Борзым. А ведь там остались следы, кровь на станине… впрочем, по ним не особо разберешь, что происходило в цехе.
Больше в поле зрения каратели не появились: вышли, получается, через двери с другой стороны. Но что, если они оставили внутри пару часовых? Те могли засесть на чердаке у слуховых окошек и сверху контролировать весь двор. Может, ерунда это, никого там нет, но все равно – теперь на лесопилку соваться точно нельзя.
Когда совсем стемнело, я забрался поглубже в заросли, с головой завернулся в куртку и заснул, сказав себе, что должен встать через три часа. Привычка просыпаться, когда нужно, выработалась давно и служила безотказно.
Открыл глаза, когда высоко в небе висел месяц. Хорошо, что до полнолуния далеко, иначе было бы слишком светло для моего плана. В расселине шумела вода. Примяв кусты, я встал, помахал руками, поприседал, разминаясь. На лесопилке не светилось ни одного огня. Переодевшись в свои камуфляжные штаны, голый до пояса, я спустился к реке. Вымазал грязью торс, плечи, шею, лицо. Вернувшись, дождался, когда грязь подсохнет, и натянул перчатки. Теперь на теле остались лишь два небольших светлых пятна вокруг глаз. Все остальное или под штанами, или под темными грязевыми разводами.
Измазавшись грязью, я почувствовал себя как тот горбун. Они ведь тоже пачкаются в грязюке, причем Михаил утверждал, что именно для камуфляжа. Ну, вот и я теперь как мутант лесной. Один из леса. И никого за меня на всем Черном Рынке. Только Ксюха, но с женщин вообще толку не очень много.
Я сунул в карман нож Михи, а два других, свой и Борзого, повесил на ремень. Обрез кочевника решил оставить, непривычен он мне, к тому же под него нет чехла.
Вряд ли они там, на Рынке, из-за меня затеяли ночное патрулирование, это уже чересчур. Во-первых, не верю, что Бадяжника слишком напугала весть о том, что кто-то собирается его ограбить. Ну, позвали карателей, устроили рейд по окрестностям. Не нашли – и ладно. Охрану на эту ночь усилили, и все. Но внешность мою Сиг им наверняка описал, поэтому теперь никому нельзя попадаться на глаза.
На ремне, помимо ножей, висела меховая сумка с погремушкой. Крадучись, я обошел лесопилку и зашагал к бывшей СТО. Миновал пятиэтажку, с балкона которой наблюдал за похоронами Бохи Хмеля, круглый фонтан с грудой углей в центре. Дальше пошел не улицей, а через развалины, тут и там натыкаясь на лагеря, палатки или просто ночевки байкеров. Была глухая ночь, костры догорали, кочевники в основном спали. Издалека тихо доносилась музыка – играл магнитофон, скорее всего, подключенный к аккумулятору машины.
К СТО вышел с задней стороны мастерской. Зарослями, пригнувшись, обогнул ее. На асфальтовой площадке все было по-прежнему, но в этот раз на крыше дежурил Боров, а на грузовике сидел кто-то другой. Гига, что ли? Устроился он не на фургоне, как великан прошлой ночью, а на кабине. Ее крыша была ниже примерно на полметра, бандит сидел на ней, спиной привалившись к выступающей части фургона. Машина стояла задом к мастерской – то есть Боров сверху видит Гигу, а тот его нет, по крайней мере до тех пор, пока не сменит позу.
Я залег сбоку от грузовика, сунул руку в меховую сумку и двумя пальцами резко сжал артефакт. Произошло что-то вроде бесшумного взрыва, и глухой колпак тишины накрыл меня. Зазвенело в ушах. Самое странное, что звуки, источники которых находились дальше, чем в метре от меня, доносились вполне отчетливо. А вот те, что раздавались ближе – то есть которые издавал я сам, – почти смолкли. Всегда удивлялся этой способности «погремухи» выборочно гасить звуковые колебания. Наверное, дело в направлении волн. На те, что идут снаружи вовнутрь, арт не реагирует, но те, что в обратные стороны, то есть от меня вовне, – гасит.
Авторемонтная яма была прямо впереди, за ней машина, а дальше костер. Для Борова сверху яма выглядит просто черным прямоугольником, я очень сомневался, что в полутьме он сможет разглядеть меня, закамуфлированного грязью по самую макушку и распластавшегося на асфальте.
Куртку оставил на краю площадки, в кустах. Не факт, что удастся забрать, жалко вещь, но сейчас лучше без нее. Выданные Сигом джинсы вообще бросил в реку, когда уходил – не нравились они мне, не люблю джинсу, она обычно слишком жесткая и трет где не надо.
Ремень, наискось перетягивающий грудь, крепко прижимал «махновку» к спине. В правой руке был охотничий нож. Сердце стучало громко и ровно, во рту пересохло. Несколько раз сглотнув, я пополз.
Медленно обогнул ремонтную яму, то и дело осторожно приподнимая голову и глядя вверх. Гига, может, спит? Сидит тихо так, неподвижно… Но Боров на крыше точно не спит – иногда встает и прохаживается. Каждый раз, когда он оказывался лицом ко мне, я замирал, потом снова полз. С другой стороны грузовика доносилось потрескивание веток в костре, приглушенные голоса. Потом Метис спросил:
– Кузьма, руль починил?
– Не успел, стемнело. В кабине света мало.
– Выезжать рано утром.
– Утром и закончу. Там на две минуты работы.
– Смотри мне. Какого хрена, где Борзой, а?
Раздался вялый голос Рыбы, а потом опять стало тихо. Я прополз еще немного и оказался под бортом грузовика, прямо у кабины. Теперь Боров меня никак не увидит, а вот Гига сверху может увидеть запросто, стоит ему только наклониться влево и кинуть взгляд через закругленный край кабины.
Встав на колени, я задрал голову. Подножка была прямо передо мной, дальше – дверца. Зеркало заднего вида закреплено на длинном кронштейне из ржавых трубок. Значит, так: выпрямиться, нож в зубы, встать на подножку, притаиться, выждать пару секунд. Гига будет прямо надо мной, совсем рядом. Благодаря «погремухе» все это смогу проделать бесшумно. Если только подножка громко не скрипнет, бандит меня не услышит, но вот сильный звук арт заглушит лишь частично. Ну а дальше, как говорится, фифти – фифти. Если прыгну на кабину в тот момент, когда Боров будет лицом к грузовику, он меня увидит наверняка. Если боком – может засечь краем глаза. Если же великан окажется ко мне спиной – значит, повезло охотнику Стэну.
С того момента, как грузовик скрыл от меня мастерскую, я мысленно удерживал картинку того, как Боров ходит по крыше. Если бандит не изменил ритм, скорость движения или вообще не остановился, то сейчас он должен развернуться ко мне лицом. Сжав нож зубами и сгорбившись, я привстал так, чтобы макушка не попала в поле зрения Гиги. Поставил ногу на подножку, медленно-медленно начал распрямлять… Опять рана болит, пульсациями так, неприятно. Ничего с этим не поделаешь, терпи, охотник. Раздался тихий скрип металла под ногами, но «погремуха» исправно делала свое дело – он был едва слышным.
Когда я оказался на подножке, Боров как раз должен был повернуться спиной к машине. Подошвой я уперся в кронштейн зеркала. Схватился за ручку дверцы. Подождал еще секунду, перехватил нож рукой – и подпрыгнул.
Бандит сидел всего в полуметре, с закрытыми глазами. Меня он, конечно, услышал. Распахнул глаза, повернул голову…
Я воткнул клинок ему в горло. Горячая кровь брызнула на ладонь. Одной рукой схватил за волосы, а вторую, отпустив нож, прижал к его рту, чтобы заглушить предсмертный хрип. Глянул вверх. Боров медленно шел по краю крыши. Спиной к нам.
Гига затих. Ясно, почему мужика так называли: горбатый нос, кучерявые черные волосы, мохнатые брови. Вольный сын Кавказа. Кровь текла по груди, пропитывая фуфайку. Я высвободил клинок из горла, и тело начало заваливаться вбок. Схватил мертвеца за плечо. Боров на крыше начал поворачиваться. Я толкнул Гигу обратно, и его голова откинулась назад, затылок упал на край кузова.
Вниз я спрыгнул в тот миг, когда Боров очутился лицом к нам. Присел на подножке и замер. Бандит на крыше сейчас отчетливо видит Гигу, но тот сидит почти в прежней позе, только голову откинул сильнее. Великан может решить, что второй часовой заснул, и окликнет его. А может и не решить. Может вообще не обратить внимания на легкое изменение в положении тела.
Тихо потрескивал костер. Я прижимался к дверце кабины и вслушивался.
– Достал меня племянник, – раздалось из-за грузовика. – Появится – прибью. Два дня отлеживаться будет, падла.
– Как же тогда нам на дело отправляться? – возразил Кузьма.
– В кузов бросим, к охотнику. Пусть валяется.
– Охотник наверно сдох уже. Надо бы проверить.
– Проверишь. Хотя какая теперь разница? Все равно я его с собой брать не собирался, мороки слишком много, – возразил Метис.
Я стиснул челюсти. Что дальше? Второй этап – еще сложнее первого. Нужно обойти грузовик и проникнуть в него. Дверь находится со стороны мастерской, по которой расхаживает Боров, и, если на двери не только засов, но и замок… На этот случай у меня была заготовлена отмычка, которую смастерил из найденной в столярном цехе проволоки, но я не представлял себе, как в полутьме смогу быстро вскрыть замок, сдвинуть дверь, забраться в грузовик – и все это так, чтобы не заметили четверо находящихся поблизости людей, один из которых ходит прямо над головой и то и дело бросает взгляд в сторону машины.
Я уже собрался слезть с подножки, когда в голову пришла новая мысль. А нету ли другого пути внутрь? Потянул ручку, приоткрыл дверцу и нырнул в кабину.
Пахло бензином. Рулевая колонка была развинчена, «баранка» лежала на сиденье, из гнезда торчали провода. В задней стенке кабины, прямо за коробкой передач – узкая дверь. Без засова и без замка. Ну вот, как чуял! Я осторожно приоткрыл ее, она скрипнула… Кажется, арт переполнился. Теперь его нужно чистить, почти уже не работает. Вроде снаружи никто не услышал. Я шагнул внутрь, едва не наступив на тихо булькнувшую канистру. Слева возле низкой лавки стояло еще несколько. В центре фургона был большой железный люк.
А на стене справа… Отблески костра совсем слабо проникали сюда, и я сощурился в полутьме. Михаил был распят на досках борта, прибит к ним толстыми строительными гвоздями. Седая голова свешивалась на грудь. Я содрогнулся, сердце бешено заколотилось к груди.
– Миша! – шагнул к нему. Черная, глухая ярость накрыла меня.
Голова напарника медленно поднялась:
– Стэн… Пришел…
– Тише!
Я потянулся к гвоздю, но подумал, что, если Миха повиснет только на одном, тот может порвать ему ладонь. Или нет? Никогда еще не видел распятого человека…
– Стэн… Стас, слышишь? – захрипел Михаил, впервые за долгое время называя меня по имени, полученном при рождении. – Полигон. Ты понимаешь? Это важно.
– Сейчас я тебя освобожу.
– Нет. Сердце. Стучит, будто током бьют. Вектор. Вектор!
Я озирался, пытаясь сообразить, что теперь делать. В кузове помимо лавки да канистр с топливом было только тряпье в углу, и больше ничего.
– Полигон, – с нажимом повторил Михаил. – Полигон смерти.
– Что? – я посмотрел на него.
– Вектор, Стас.
Он явно бредил. Я зашептал:
– Потерпи, напарник, сейчас снимем тебя с этих гвоздей, залатаем – будешь как новый. Только не шуми, у меня «погремуха», но старая, почти уже не глушит.
– Они мне вкололи, – снова заговорил он, не слушая. – Доза… на кабана. Я им все рассказал. Не мог молчать. Только про… ключ не сказал. Теперь сердце бьется – скоро лопнет. Травник бы спас, а так… Приложи ладонь, сам услышишь.
Я так и сделал – и едва не отпрянул, ощутив истошное, сумасшедшее биение сердца в его груди.
– Конец, – зашептал Михаил. – Умру сейчас. Еще минута, две… Ты слушай.
Я решил, что иначе никак, и схватился за толстую шляпку гвоздя, вбитого в правую руку, но напарник снова зашептал:
– Стас, подожди. Слушай. Слушай меня, сказал!
Я посмотрел ему в лицо. Оно было как у мертвеца, белки тускло блестели в провалах глаз.
– Я сейчас умру, Стас. Ты меня… Огонь… – Голос опять стал прерываться. – Сожги, понял? Последнее желание. Не хочу с червями. В земле… Ненавижу. Огонь. Чтобы с дымом… в небо, понял?
– Миша… – начал я, но он вдруг затрясся всем телом. И зачастил срывающимся голосом:
– Кузьма привозил. Для опытов, но не знал место. Секретность. Меня видел. Я там служил. Там… страшные вещи. Ключ, Стас. Где ключ?
– Какой ключ? – не понял я.
– Бросил для тебя. На стоянке.
– Ты про свой кулон? Я его подобрал. Миша, молчи лучше, теряешь силы.
– Это ключ, – хрипел он. – Ключ. Раскрой им, внизу. Я знал раньше, до той… бойлерной. Ты помнишь? Про тебя. Твоего отца знал и… А потом – Травник. Он тоже, найди его. Поговори. Я пришел туда, чтобы помочь тебе. Сможешь ходить по Лесу. Такой… дар. От твоего отца. Ты видишь мерцание? Теперь Метис пойдет… Вектор. Не дай Метису! Если он получит… Убей его. Обязательно убей и скрой тайну от всех. Даже от Травника.
Больше не слушая, я уперся в стену ногой, собираясь рвануть гвоздь, и тут на двери в задней части кузова лязгнул засов.
Ремешок плотно прижимал «махновку» к спине. Чтобы схватить ее и нацелить на дверь, требовались лишние секунды. Выхватив из чехла нож, я бросился через кузов. Дверь сдвинулась на роликах, и в проем снизу забрался Кузьма. Выпрямился, крякнул, увидев меня, потянул автомат с плеча. В длинном прыжке я воткнул нож ему в грудь и вытолкнул бандита из машины.
Донесся стук, крик. Я задвинул дверь, запер, наложив железный засов, просунул в скобу крюк-фиксатор. Метнулся обратно, задвинул засов на двери, ведущей в кабину, – короткий деревянный брусок. Вторая дверь совсем хлипкая, вынести ее легко.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента