Страница:
наткнулась на несколько венгерских детей, ожидавших под проливным дождем
своей очереди. Вспоминает Роза де Винтер: "Анна толкнула меня: "Посмотри
только на их глаза...". Она плакала. А вообще у большинства из нас уже давно
не было слез".
Цыганское отделение лагеря было поначалу довольно привилегированным.
Семьи не разлучали, и для детей даже открыли школу. Но в сентябре 1944 года
немцы решили уничтожить всех цыган. Роза: "Мы видели, как их загоняют в
грузовики, но казалось, не осознавали, что происходит. Ежедневное
столкновение со горем и смертью словно ожесточило наши души. Но Анна
страдала вместе с обреченными. Как она плакала, когда мимо нас проехал
грузовик с цыганскими девочками, совершенно голыми!".
Роза очень привязалась к Анне. "От нее исходила какое-то внутреннее
обаяние. Наверно, благодаря ему ей порой перепадало что-то лишнее. Когда
Джуди заболела и ужасно страдала от жажды, Анна "организовала" для нее чашку
теплого "кофе". ... Она часто ухаживала за больной матерью. Эдит была
совершенно беспомощна, и Анна делала для нее все, что могла: живо, бодро и
даже -- в этих условиях -- с особой грацией".
Заключенные поддерживали других и искали поддержку у товарищей по
несчастью. Так возникали группы. В одной из них были Эдит, Анна, Марго,
Роза, Джуди и несколько немецких евреек. Госпожу ван Пелс они потеряли из
виду с момента прибытия в лагерь.
Рассказывает бывшая пленница: Они всегда были вместе -- мать и две
дочки. Непонимание и ссоры, описанные в дневнике -- все это исчезло в тех
страшных обстоятельствах. Эдит Франк всегда думала о девочках, старалась
достать для них что-то съестное. Она неизменно сопровождала их в туалет. И
постоянно переживала за детей. Но что было в ее силах?".
Из рассказа другой заключенной: "Что-то происходило с нашими чувствами
и достоинством. Помню жуткую сцену: несколько истощенных голых женщин
дерутся из-за куска заплесневелого хлеба. Когда я первый раз увидела телегу
с грудой трупов, то оцепенела от ужаса. Второй раз подумала: "Ах, опять". А
третий раз и вовсе не обратила внимания... Эдит, Анну и Марго я всегда
видела втроем. Конечно, я тогда понятия не имела о дневнике и не знала,
какая Анна особенная".
7 октября самых молодых и сильных женщин из блока Эдит, Анны и Марго
отобрали для работы на оружейной фабрике. Каждая мечтала попасть туда: ведь
это был шанс выжить! Джуди де Винтер оказалась одной из счастливиц. Она
вспоминает: "Помню мой последний разговор с Марго и ее матерью. Анна
находилась в санитарном блоке, потому что у нее была чесотка, иначе ее,
наверно, тоже взяли бы на фабрику. Госпожа Франк сказала: "Конечно, мы
останемся вместе с ней", и Марго кивком подтвердила это. Больше я их никогда
не видела".
Возбудители чесотки -- клещи, проникающие под кожу и вызывающие
появление зудящих и гноящихся ран. Анну, подхватившую эту болезнь, поместили
в так называемый чесоточный барак. Марго из солидарности пошла туда вместе с
ней. Лена де Йонг вспоминает, что Эдит была в отчаянии: "Она не съедала свой
хлеб, а искала возможность передать его девочкам. Она пыталась вырыть дыру
под стенкой санитарного блока, что в рыхлой земле было не так трудно. Но у
Эдит не хватало сил и для этого, и тогда взялась за дело я. Она стояла
рядом, то и дело спрашивая: "Ну как, получается?". Дыра удалась, через нее
мы могли переговариваться с девочками и передавать им еду.
Марго тоже заразилась чесоткой: это было неизбежно. В санитарном блоке
тогда находились также Ронни Гольдштейн и Фрида Броммет. Фридина мать
вспоминает, как она и Эдит воровали для больных девочек суп: "Нужда научила
нас ловко и незаметно черпать дополнительные порции при разноске. А вообще,
как только выдавалась свободная минутка, мы отправлялись на поиски еды.
Подобно матерям-тигрицам мы рыскали по лагерю, и все, что удавалось найти,
отдавали нашими детям.
Ронни Гольдштейн: "Если я слышала у стены голоса госпожи Броммет или
госпожи Франк, то знала, что они принесли нам что-то поесть. Болезнь у меня
протекала относительно легко, поэтому именно я подходила к стене, брала
передачу, и мы делили ее на всех. Женщины приносили хлеб, кусочки мяса или
баночку сардин, украденные со склада. Так что в больничном блоке мы питались
относительно неплохо".
Однажды Ронни нашла в матрасе платиновые часы, спрятанные, очевидно,
другой заключенной -- умершей или вернувшейся в свой барак. Ронни отдала
находку Эдит и госпоже Броммет, которым удалось обменять их на целую буханку
хлеба, сыр и колбасу.
Для Марго и Анны все передачи -- даже крошечные -- были чрезвычайно
важны: их болезнь протекала тяжело, и они были сильно истощены. "Девочки
Франк в чесоточном блоке, - вспоминает Ронни Гольдштейн, - почти не общались
с другими. Только при дележе еды они немного оживлялись. Они болели тяжело:
их тела сплошь покрывали сыпь и язвочки. Мазь -- единственное наше лекарство
-- помогала мало. Девочки мучались от зуда и были очень удручены. Чтобы
немного подбодрить их, я часто им пела".
Одежду у больных чесоткой отнимали из санитарных соображений.
Обнаженные, обессиленные, они лежали на полу, наблюдая, как за окном растет
гора трупов.
Между тем Отто Франк, Петер ван Пелс и Фритц Пфеффер пытались выжить в
мужском бараке Освенцима. Их товарищ Самюэль де Лима вспоминает: "Некоторые
из нас находили в себе мужество надеяться и бороться за свою жизнь, тогда
как другие впадали в депрессию или буквально сходили с ума от голода. Отто
как-то сказал: "Нам надо держаться от этих людей подальше, ведь от этих
бесконечных разговоров о еде потеряешь рассудок...". Именно этого --
лишиться разума -- мы боялись больше всего. Мы старались отвлечься от
постоянных голодных мыслей: говорили о Бетховене, Шуберте, операх и даже
пели". Отто и Самюэль стали хорошими друзьями и находили друге в друге
поддержку. Рассказывает Самюэль: "Отто как-то сказал мне: "Почему бы тебе не
называть меня папа Франк, ведь по возрасту ты годишься мне в сыновья? " Я не
понял его и ответил: "Зачем же? У меня есть отец, он сейчас живет по
подпольному адресу в Амстердаме". "Я знаю, но сделай это, пожалуйста, для
меня". С тех пор я называл его папой."
29 октября в барак нагрянула комиссия -- очередная селекция. Отто,
Самюэля и Петера оставили в Освенциме, а доктора Пффефера депортировали
сначала в Заксенхаузен, а затем в немецкий концлагерь Нойенгамме, где он
умер 20 декабря 1944 года. О последних днях его жизни ничего не известно.
30 октября 1944 года объявили селекцию и в женском отделении
Освенцима-Биркенау. Русские тогда уже были приблизительно в ста километрах
от лагеря.
Рассказывает Ленни Бриллеслейпер. Нас палками выгнали из барака, но не
послали на работу, а собрали на площади для общей переклички и заставили
раздеться догола. Так мы простояли день, ночь и еще один день. Иногда
разрешали лишь чуточку размяться и время от времени кидали нам сухие куски
хлеба. Потом плетками погнали в большой зал, где было, по крайней мере,
тепло. Этот зал, где и собирались провести отбор, был залит нестерпимо ярким
светом. Офицер, в руках которого находилась наша судьба, был никем иным, как
самим Йозефом Менгеле. "Я бы узнала его из тысячи, - вспоминает Ленни.
Высокий блондин с красивым интеллигентным лицом. Нас взвешивали и
осматривали, после чего Менгеле указывал рукой налево или направо: как мы
думали - жизнь или смерть". Многие женщины прибегали ко лжи, как последнему
средству спасения: они убавляли себе годы. Так поступила и Роза. "Мне 29!, -
закричала она Менделе, - и у меня ни разу в жизни не было поноса!". Но палач
указал пальцем направо -- группу старых и больных. Там же вскоре оказалась и
Эдит.
Вот на очереди девочки Франк. Роза и Эдит сжались от ужаса. Роза, как
сейчас, видит их перед собой: "Пятнадцать и восемнадцать лет, голые,
худющие, под безжалостными взглядами фашистских офицеров. Анна смотрела
прямо перед собой, она подтолкнула Марго, чтобы та выпрямилась". Тощие,
истощенные подростки со следами недавней болезни. Но они были молоды.
"Налево!" - приказал Менгеле.
Воздух пронзил страшный крик Эдит: "Дети, о дети!"
Женщины, оставшиеся в Освенциме, забились в больничный барак, словно
надеясь найти там спасение от безжалостной судьбы. Роза де Винтер: "Мы
лежали вперемежку -- исхудавшие, совершенно обессиленные. Эдит сжимала мою
руку. Вдруг открылась дверь, и вошла женщина с фонарем. Направив его на нас,
она выбрала двадцать пять человек, которые выглядели чуть лучше других. Мы с
Эдит оказались среди них. "Скорее, скорее, - торопила нас женщина, в которой
я узнала старосту греческого барака, - на перекличку, в другой блок". Потом,
оглядываясь, мы видели, как оставшихся увозили в газовые камеры".
Анна и Марго находились среди 634 женщин, отобранных для отправки в
другой концлагерь. Им выдали старую одежду и обувь, одеяло, четвертушку
хлеба, двести грамм колбасы и капельку маргарина. Потом всех загнали в
поезд. Никто из заключенных не знал, куда они едут. Четыре дня они провели в
набитом до предела, жутко холодном вагоне. Пищу им больше не давали. Поезд
доставил пленниц на станцию, лежащую на расстоянии километра от лагеря
Берген-Белзен.
Их повели в новое отделение лагеря, срочное строительство которого
началось в сентябре 1944 года. Но бараки еще не было достроены, и узницам
предстояло жить в палатках.
Ленни Бриллеслейпер рассказывает о дороге от станции к лагерю: "Мы --
живые скелеты в лохмотьях - шли по чудесной местности. Ландшафт напоминал
Голландию, и осень стояла во всем своем великолепии. Вдруг кто-то из нас
падал...Необыкновенная природа -- и смерть. Это был чудовищный контраст. А
вдоль дороги стояли местные жители и смотрели на нас. Вот мы прошли через
ворота, и оглядевшись по сторонам, не увидели газовых камер. Все вздохнули с
огромным облегчением! Но бараков мы тоже не увидели -- только палатки, а
ведь на дворе стояла глубокая осень. Нам всем выдали немного еды и по
одеялу".
Ленни и Дженни познакомились с семьей Франков еще в Вестерборке, откуда
они вместе были переправлены в Освенцим. Но там их пути разошлись. А вскоре
после прибытия в Берген-Белзен они неожиданно встретили Анну и Марго. Ленни:
"Мы заметили на холмике кран воды и тут же поспешили туда, чтобы хоть
немного помыться. Вдруг мы увидели двух девочек, бежавших к нам навстречу и
что-то кричащих по-голландски. Они бросились к нам на шею - это оказались
сестры Франк: наголо обритые, исхудавшие, почти прозрачные. Мы тут же
спросили их о матери. Анна расплакалась, а Марго тихо ответила:
"Селектирована", что означало "газовая камера". Мы быстро помылись на
холодном воздухе и натянули на себя ту же одежду: другой не было. Потом
спустились в палатку".
Вспоминает Дженни Бриллеслейпер: "В палатке было грязно, а запах
напомнил мне клетки хищников амстердамского зоопарка. Мы пришли слишком
поздно, поэтому нам достались худшие места - на верхних нарах. Там было
нестерпимо жарко, наверно, от огромного скопления людей. Вскоре пошел дождь,
вода просачивалась на нас сквозь дыры. Мы с сестрой забились вместе под наши
одеяла, так же как и Анна с Марго. Они напоминали умирающих птичек, на них
больно было смотреть...". Из рассказа другой заключенной: "Пол и нары
покрывал лишь тонкий слой соломы, света не было. Не было и туалета, а
попасть в общую лагерную уборную удавалось редко: ее всегда окружала толпа".
7 ноября разразилась непогода: сильный ветер, дождь. Порывы ветра
сломали непрочные основы палаток. Каким-то чудом всем женщинам удалось
выбраться из-под них. Ленни Бриллеслейпер: "Под ураганом и проливным дождем
мы стояли в своих лохмотьях, пока охранники не загнали нас на кухню. На
следующий день нас перевели в сарай, забитый старым тряпьем. Анна спросила:
"Почему они хотят сделать из нас зверей?". На что кто-то ответил: "Потому
что они сами -- дикие звери". А потом мы заговорили о том, как будем жить
после войны... Эти разговоры были редким лучиком света в нашем немыслимом
существовании. Ах, мы не знали, что самое страшное еще впереди!".
В конце концов замерзших и обессиленных женщин поместили в
недостроенный барак. Кран был один на всю территорию с несколькими тысячами
заключенных. Земля вокруг скоро превратилась в открытый общественный туалет,
поскольку у многих не хватало сил дойти до лагерной уборной. Антисанитария
была страшная. Тела умерших часто неделями лежали рядом с бараками, а в
лагерь все прибывали новые заключенные.
Нары Анны и Марго и сестер Бриллеслейпер находились рядом. Ленни
вспоминает: "Воля девочек еще не была сломлена. Анна сочиняли разные
истории, и Марго -- тоже. Забавные шуточные рассказы. Мы рассказывали по
очереди, и в основном речь шла о еде. Один раз мы фантазировали, как пойдем
в американский ресторан, и Анна вдруг расплакалась: ей стало страшно от
мысли, что она никогда не вернется домой. Мы составляли меню из разных
вкусностей. Еще говорили о том, что будем делать после освобождения. Анна
часто повторяла, что ей еще предстоит много учиться".
Предполагалось, что женщины Берген-Белзена будут работать за
территорией лагеря, но из-за слабого здоровья их ежедневно посылали в так
называемый "обувной" барак, забитый старыми башмаками. Обязанности
заключенных состояли в том, чтобы отделить подошву от верхней части туфель.
На это хватало сил лишь немногим, к тому же руки быстро покрывались гнойными
ранками. Заражение крови стало частым явлением. Ленни и Анна были одними из
первых, кто отказался от этого непосильного труда. Ленни: "Моей сестре и
Марго кое-как удавалось работать, и они делили с нами дополнительный паек,
который за это получали: кусочек хлеба и немного водянистого супа. Мы же с
Анной "организовывали" еду, то есть воровали или выпрашивали на кухне. Тех,
кто на этом попадался, избивали, но нам везло. Это было более выгодное
занятие, чем работа. Но мы никогда не крали у своих, а только у нацистов".
Анна и Марго были уверены, что их мать погибла в газовой камере, но
Эдит была жива и в страшных нечеловеческих условиях Освенцима продолжала
бороться за свою жизнь. Роза де Винтер стала ее верной подругой, женщины
старались держаться вместе. Они даже радовались, когда их вдвоем поместили в
"чесоточный" барак. Роза вспоминала потом, что они забились под одно одеяло,
но не могли сомкнуть глаз. На следующее утро их и некоторых других пленниц
выгнали на перекличку, что они сочли за новое издевательство. Но это
оказалось спасением: скоро они увидели, что всех женщин из "чесоточного"
блока отправляют грузовиками на смерть. Так называемые чистки длились
неделями, после чего газовые камеры Освенцима по приказу рейхсфюрера СС
Генриха Гиммлера были демонтированы и разрушены. Не иначе, как к лагерю
подступали союзники...
Эдит и Розу поместили в инвалидный барак, предназначенный для женщин,
которые не могли работать. Пленницы страдали от голода, а еще больше от
жажды. И с отчаяния глотали снег. Снегом они и мылись -- на ледяном холоде,
чтобы хоть немного уменьшить муки, причиняемые вшами. В один день Роза была
вынуждена отвести свою подругу в санитарный блок. Эдит отказывалась: боялась
регулярных селекций среди больных, она не хотела умирать. Но ее била
лихорадка, температура поднялась до 41 градуса, а в так называемой больнице
было по крайней мере тепло. И все же жить Эдит оставалось недолго. Роза де
Винтер: "Она так исхудала, что напоминала собственную тень. Я прилегла к ней
на нары, стараясь хоть немного ее приободрить. Но она едва сознавала, что
происходит. Эдит не съедала свой хлеб, а прятала под матрас, уверяя, что
бережет его для своего мужа. Может, она была слишком слаба, чтобы есть?".
Эдит умерла 6 января 1945 года -- от чего, точно не известно: тифа,
дизентерии или просто -- от голода.
В конце ноября в Берген-Белзен прибыла Августа ван Пелс. Анна и Марго
не видели ее два месяца, прошедшие со дня депортации из Вестерборка. Госпожа
ван Пелс примкнула к их группе, которая кроме Ленни и Дженни Бриллеслейпер
включала в себя сестер Дину и Ханну Даниэлс и совсем юную девочку Соню -- по
воспоминаниям очевидцев, талантливую и мечтательную. Все они были из
Голландии и заботились друг о друге. Ленни: "Когда приносили еду, нужно было
не упустить свою долю, иначе все расхватывали другие заключенные. В этом
отношении в Освенциме было больше порядка, здесь же царил хаос. Еду мы
всегда делили поровну. Следили за тем, чтобы наши подруги не забывали
мыться, но и не слишком усердствовали: ведь кран с холодной водой находился
на улице. Но как мы не старались поддерживать друг друга, все постепенно
теряли силы и волю: мы не жили, а существовали".
В декабре 1944 года заключенные Берген-Белзена попытались отпраздновать
Рождество. Ленни: "За несколько дней мы начали откладывать хлеб и кофейный
суррогат из нашего жалкого рациона, а к празднику нам даже выдали немного
сыра. Я спела в другом бараке несколько песенок, за что мне дали кислой
капусты. Анне удалось достать где-то головку чеснока, а сестрам Даниэлс -
морковку и свеклу". Все это мы поставили на наш рождественский стол, тайком
разожгли камин и поджарили на нем картофельную кожуру. Анна сказала: "Мы
отмечаем не только Рождество, но и Хануку". Мы пели еврейские песенки и
плакали. Потом стали рассказывать истории. Марго вспомнила, что их отец был
мастером сочинять. "Жив ли он?" -- спросила она в слезах. Анна ответила:
"Конечно, жив!". Потом мы легли спать и еще долго плакали под одеялами".
Одна из бывших пленниц: "Можно ли рассказать о Рождестве 1944 года в
Берген-Белзене, которое отмечали четыре тысячи умирающих? Женщины, сжавшиеся
от холода, скрюченные, истощенные дети пытались хоть как-то отметить
праздник. Ах, если бы даже нашлась рука, способная описать все ужасы нашего
существования, то ни один глаз не смог бы прочитать эти строки, и ни одно
сердце не выдержало их...".
В конце ноября 1944 года в Освенциме оставалось 32.000 заключенных,
среди которых был и Отто Франк. Непосильная работа, грубое отношение
надсмотрщиков, скудная пища подорвали его здоровье и силу духа. "Тогда я,
действительно, сломался, не только физически, но и духовно. Однажды утром я
не смог встать с нар. Но мои товарищи настояли на том, чтобы я собрал все
силы и поднялся. "Иначе, - утверждали они, - это верный конец"". Они позвали
голландского врача, и тот отправил меня в больничный барак. "Я постараюсь
уговорить немецкого доктора оставить тебя там подольше", -- сказал он. И в
самом деле - уговорил, и этим спас мою жизнь.
Петер ван Пелс работал в почтовом отделении Освенцима и получал
дополнительный паек. Он навещал Отто в санитарном блоке, и Франк убеждал его
попытаться тоже туда попасть, в крайнем случае, затаиться где-нибудь - но во
чтобы то ни стало избежать депортации. Но Петер отказался -- боялся
наказания. Кроме того, никто не знал, кто подвергается большей опасности:
оставшиеся или депортированные заключенные. Ведь возможно, нацисты начнут
уничтожать оставшихся перед приходом освободителей.
16 января группа заключенных, среди которых был Петер, покинула
Освенцим. Так начался их последний скорбный путь, по которому шли десятки
тысяч других пленников из Дахау, Заксенхаузена, Равенсбрюка и Бухенвальда.
Люди шли, оставляя за собой неисчислимое количество трупов. Петеру удалось
добраться живым до австрийского Маутхаузена, где он умер 5 мая 1945 года за
три дня до освобождения лагеря.
27 января Освенцим был освобожден русскими войсками. Отто вспоминает
солдат в меховых полушубках: "Это были хорошие люди. То, что они коммунисты,
нас мало волновало: мы видели в них прежде всего наших освободителей!
Русские дали нам еду, хотя у них самих было немного, и позаботились о
больных". Отто выделили отдельную койку в бараке, где находились также и
женщины из Биркенау. Среди них была Ева Шлосс: "Я обратила внимание на
сильно исхудавшего мужчину среднего возраста. Его голова напоминала скорее
череп, но глаза были живыми и пронзительными. Мне казалось, что я его уже
где-то видела". Вдруг он улыбнулся: "Я Отто Франк, - сказал он, - а ты --
Ева, верно ведь, подружка Анны?". Отто подошел ближе, слегка обнял меня, а
потом крепко сжал мои руки: "Скажи, знаешь ли ты что-то об Эдит, Анне и
Марго?". Но я ничего не могла ему рассказать: я уже давно потеряла их след.
Здоровье Отто постепенно восстанавливалось. 25 февраля он написал
письмо матери в Швейцарию.
Дорогая мама,
Надеюсь, что до вас дойдут эти строки. Меня освободили русские солдаты,
и я прибываю в хорошем здравии. Об Эдит и детях мне ничего не известно,
скорей всего, они были депортированы в Германию. Всем сердцем я надеюсь, что
они живы, и что мы скоро встретимся. Надеюсь, с вами все благополучно.
Пожалуйста, сообщите моим друзьям в Голландию и братьям Эдит в Америку, что
я свободен и здоров. Надеюсь, получить от вас весточку.
Нежно целую,
Ваш сын Отто.
В начале 1945 года в Берген-Белзен прибыла новая партия заключенных.
Среди них была и Рут Бонихади, которой удалось поговорить с Анной через
колючую проволоку: "Мы болтали подобно обычным девочкам нашего возраста: об
одежде, о мальчиках... Как будто и вовсе не было войны. Но конечно, говорили
и о пропавших семьях, скудности пищи. Анна показалась мне слишком взрослой
для своих лет. Но это относится ко всем нам: ведь столько пришлось испытать.
У меня и в мыслях тогда не было, что Анна -- писательница...".
Вспоминает Ленни Бриллеслейпер: "Чтобы освободить место для новой
партии заключенных, нас перевели в другую часть лагеря. Анна была очень
возбуждена, она хотела как можно скорее узнать что-то о новоприбывших:
"Идемте сейчас же туда, они все из Голландии, может, встретим знакомых!". На
несколько минут из грустной и углубленной в себя девочки она превратилась в
ту Анну, которую мы позже узнали по ее дневнику: живую, полную энергии... Но
этот подъем длился недолго. Она в самом деле встретила несколько знакомых, и
узнала от них, что ее старая школьная подруга Лиз уже давно находится в
Берген-Белзене. Она разыскала ее, и Лиз отдала Анне что-то из еды. Та хотела
разделить ее со всеми нами, но мы отказались: это был подарок только для нее
и Марго".
Ханнели (Лиз) Гослар, ее отец, двухлетняя сестенкя Габи, домработница и
бабушка с дедушкой со стороны матери были арестованы в Амстердаме 20 июня
1943 года и помещены в нидерландский концлагерь Вестерборк. Мать Лиз
скончалась незадолго до этого при родах третьего ребенка, родившегося
мертвым. Дед умер в Вестерборк в ноябре 1943 года, а три месяца спустя Лиз с
отцом, бабушкой и сестрой оказалась в Берген-Белзене. Они содержались в
лучших условиях, чем сестры Франк и другие женщины из их группы.
Когда в лагерь прибывали новые заключенные, Лиз старалась узнать, нет
ли среди них знакомых. Она случайно встретила Августу ван Пелс, которая
рассказала ей, что в лагере находится Анна Франк, и обещала позвать ее к
забору. Лиз Гослар: "Я услышала голос Анны, она звала меня, а потом увидела
ее саму: замерзшую, наголо обритую, худую, как скелет. Она рассказала, что
они вовсе не эмигрировали в Швейцарию, а скрывались в Амстердаме, и что ее
матери уже нет в живых, и отца, наверно, тоже. Да, Анна думала, что ее отца
убили, а ведь это было не так! Она обожала его, и если бы знала, что он жив,
то это, возможно, дало бы ей силы выжить самой...". Девочки не могли
наговориться о том, что им пришлось пережить в последние годы. Анна
пожаловалась на голод, и Лиз, в барак которой поступали посылки от "Красного
Креста", пообещала ей помочь.
Следующим вечером они снова встретились, и Лиз перебросила через забор
пакет с шерстяной кофтой, печеньем, сахаром и баночкой сардин. Вдруг она
услышала отчаянный крик Анны: другая пленница схватила передачу и убежала.
Через день Лиз наконец удалось передать подруге посылку. Больше они уже
никогда не виделись.
Матери одной из одноклассниц Марго также случилось встретить Анну в
Берген-Белзене: "Я увидела ее через колючую проволоку, отделявшую от нас
другой лагерный район. Условия там были гораздо хуже наших: ведь мы получали
пакеты от "Красного Креста", а у них не было ничего. Я крикнула: "Анна, не
уходи!", бросилась в свой барак, собрала все, что мне попалось под руку, и
вернулась обратно к забору. Но я была слишком слаба, чтобы перекинуть через
него посылку. Тут я увидела знакомого заключенного, господина Брила --
мужчину высокого и еще довольно сильного. Я сказала ему: "У меня здесь
старое платье, мыло и кусок хлеба. Не могли бы вы передать все это той
девочке?" Он засомневался -- ведь за такие действия грозило наказание -- но,
как только увидел Анну, кивнул мне и сделал то, о чем я просила".
Однажды в Берген-Белзен поступила группа совсем маленьких детей. Их
содержали в относительно сносных условиях, поскольку не могли точно
определить: евреи они или нет. Ленни, Дженни, Анна и Марго часто навещали
малышей, рассказывали им сказки, пели песенки. Потом Ленни и Дженни
добровольно пошли работать санитарками в барак для смертельно больных. Их
пути с Анной и Марго тогда разошлись: слабое здоровье не позволило девочкам
Франк присоединиться к ним. Сестры Бриллеслейпер увиделись со своими
своей очереди. Вспоминает Роза де Винтер: "Анна толкнула меня: "Посмотри
только на их глаза...". Она плакала. А вообще у большинства из нас уже давно
не было слез".
Цыганское отделение лагеря было поначалу довольно привилегированным.
Семьи не разлучали, и для детей даже открыли школу. Но в сентябре 1944 года
немцы решили уничтожить всех цыган. Роза: "Мы видели, как их загоняют в
грузовики, но казалось, не осознавали, что происходит. Ежедневное
столкновение со горем и смертью словно ожесточило наши души. Но Анна
страдала вместе с обреченными. Как она плакала, когда мимо нас проехал
грузовик с цыганскими девочками, совершенно голыми!".
Роза очень привязалась к Анне. "От нее исходила какое-то внутреннее
обаяние. Наверно, благодаря ему ей порой перепадало что-то лишнее. Когда
Джуди заболела и ужасно страдала от жажды, Анна "организовала" для нее чашку
теплого "кофе". ... Она часто ухаживала за больной матерью. Эдит была
совершенно беспомощна, и Анна делала для нее все, что могла: живо, бодро и
даже -- в этих условиях -- с особой грацией".
Заключенные поддерживали других и искали поддержку у товарищей по
несчастью. Так возникали группы. В одной из них были Эдит, Анна, Марго,
Роза, Джуди и несколько немецких евреек. Госпожу ван Пелс они потеряли из
виду с момента прибытия в лагерь.
Рассказывает бывшая пленница: Они всегда были вместе -- мать и две
дочки. Непонимание и ссоры, описанные в дневнике -- все это исчезло в тех
страшных обстоятельствах. Эдит Франк всегда думала о девочках, старалась
достать для них что-то съестное. Она неизменно сопровождала их в туалет. И
постоянно переживала за детей. Но что было в ее силах?".
Из рассказа другой заключенной: "Что-то происходило с нашими чувствами
и достоинством. Помню жуткую сцену: несколько истощенных голых женщин
дерутся из-за куска заплесневелого хлеба. Когда я первый раз увидела телегу
с грудой трупов, то оцепенела от ужаса. Второй раз подумала: "Ах, опять". А
третий раз и вовсе не обратила внимания... Эдит, Анну и Марго я всегда
видела втроем. Конечно, я тогда понятия не имела о дневнике и не знала,
какая Анна особенная".
7 октября самых молодых и сильных женщин из блока Эдит, Анны и Марго
отобрали для работы на оружейной фабрике. Каждая мечтала попасть туда: ведь
это был шанс выжить! Джуди де Винтер оказалась одной из счастливиц. Она
вспоминает: "Помню мой последний разговор с Марго и ее матерью. Анна
находилась в санитарном блоке, потому что у нее была чесотка, иначе ее,
наверно, тоже взяли бы на фабрику. Госпожа Франк сказала: "Конечно, мы
останемся вместе с ней", и Марго кивком подтвердила это. Больше я их никогда
не видела".
Возбудители чесотки -- клещи, проникающие под кожу и вызывающие
появление зудящих и гноящихся ран. Анну, подхватившую эту болезнь, поместили
в так называемый чесоточный барак. Марго из солидарности пошла туда вместе с
ней. Лена де Йонг вспоминает, что Эдит была в отчаянии: "Она не съедала свой
хлеб, а искала возможность передать его девочкам. Она пыталась вырыть дыру
под стенкой санитарного блока, что в рыхлой земле было не так трудно. Но у
Эдит не хватало сил и для этого, и тогда взялась за дело я. Она стояла
рядом, то и дело спрашивая: "Ну как, получается?". Дыра удалась, через нее
мы могли переговариваться с девочками и передавать им еду.
Марго тоже заразилась чесоткой: это было неизбежно. В санитарном блоке
тогда находились также Ронни Гольдштейн и Фрида Броммет. Фридина мать
вспоминает, как она и Эдит воровали для больных девочек суп: "Нужда научила
нас ловко и незаметно черпать дополнительные порции при разноске. А вообще,
как только выдавалась свободная минутка, мы отправлялись на поиски еды.
Подобно матерям-тигрицам мы рыскали по лагерю, и все, что удавалось найти,
отдавали нашими детям.
Ронни Гольдштейн: "Если я слышала у стены голоса госпожи Броммет или
госпожи Франк, то знала, что они принесли нам что-то поесть. Болезнь у меня
протекала относительно легко, поэтому именно я подходила к стене, брала
передачу, и мы делили ее на всех. Женщины приносили хлеб, кусочки мяса или
баночку сардин, украденные со склада. Так что в больничном блоке мы питались
относительно неплохо".
Однажды Ронни нашла в матрасе платиновые часы, спрятанные, очевидно,
другой заключенной -- умершей или вернувшейся в свой барак. Ронни отдала
находку Эдит и госпоже Броммет, которым удалось обменять их на целую буханку
хлеба, сыр и колбасу.
Для Марго и Анны все передачи -- даже крошечные -- были чрезвычайно
важны: их болезнь протекала тяжело, и они были сильно истощены. "Девочки
Франк в чесоточном блоке, - вспоминает Ронни Гольдштейн, - почти не общались
с другими. Только при дележе еды они немного оживлялись. Они болели тяжело:
их тела сплошь покрывали сыпь и язвочки. Мазь -- единственное наше лекарство
-- помогала мало. Девочки мучались от зуда и были очень удручены. Чтобы
немного подбодрить их, я часто им пела".
Одежду у больных чесоткой отнимали из санитарных соображений.
Обнаженные, обессиленные, они лежали на полу, наблюдая, как за окном растет
гора трупов.
Между тем Отто Франк, Петер ван Пелс и Фритц Пфеффер пытались выжить в
мужском бараке Освенцима. Их товарищ Самюэль де Лима вспоминает: "Некоторые
из нас находили в себе мужество надеяться и бороться за свою жизнь, тогда
как другие впадали в депрессию или буквально сходили с ума от голода. Отто
как-то сказал: "Нам надо держаться от этих людей подальше, ведь от этих
бесконечных разговоров о еде потеряешь рассудок...". Именно этого --
лишиться разума -- мы боялись больше всего. Мы старались отвлечься от
постоянных голодных мыслей: говорили о Бетховене, Шуберте, операх и даже
пели". Отто и Самюэль стали хорошими друзьями и находили друге в друге
поддержку. Рассказывает Самюэль: "Отто как-то сказал мне: "Почему бы тебе не
называть меня папа Франк, ведь по возрасту ты годишься мне в сыновья? " Я не
понял его и ответил: "Зачем же? У меня есть отец, он сейчас живет по
подпольному адресу в Амстердаме". "Я знаю, но сделай это, пожалуйста, для
меня". С тех пор я называл его папой."
29 октября в барак нагрянула комиссия -- очередная селекция. Отто,
Самюэля и Петера оставили в Освенциме, а доктора Пффефера депортировали
сначала в Заксенхаузен, а затем в немецкий концлагерь Нойенгамме, где он
умер 20 декабря 1944 года. О последних днях его жизни ничего не известно.
30 октября 1944 года объявили селекцию и в женском отделении
Освенцима-Биркенау. Русские тогда уже были приблизительно в ста километрах
от лагеря.
Рассказывает Ленни Бриллеслейпер. Нас палками выгнали из барака, но не
послали на работу, а собрали на площади для общей переклички и заставили
раздеться догола. Так мы простояли день, ночь и еще один день. Иногда
разрешали лишь чуточку размяться и время от времени кидали нам сухие куски
хлеба. Потом плетками погнали в большой зал, где было, по крайней мере,
тепло. Этот зал, где и собирались провести отбор, был залит нестерпимо ярким
светом. Офицер, в руках которого находилась наша судьба, был никем иным, как
самим Йозефом Менгеле. "Я бы узнала его из тысячи, - вспоминает Ленни.
Высокий блондин с красивым интеллигентным лицом. Нас взвешивали и
осматривали, после чего Менгеле указывал рукой налево или направо: как мы
думали - жизнь или смерть". Многие женщины прибегали ко лжи, как последнему
средству спасения: они убавляли себе годы. Так поступила и Роза. "Мне 29!, -
закричала она Менделе, - и у меня ни разу в жизни не было поноса!". Но палач
указал пальцем направо -- группу старых и больных. Там же вскоре оказалась и
Эдит.
Вот на очереди девочки Франк. Роза и Эдит сжались от ужаса. Роза, как
сейчас, видит их перед собой: "Пятнадцать и восемнадцать лет, голые,
худющие, под безжалостными взглядами фашистских офицеров. Анна смотрела
прямо перед собой, она подтолкнула Марго, чтобы та выпрямилась". Тощие,
истощенные подростки со следами недавней болезни. Но они были молоды.
"Налево!" - приказал Менгеле.
Воздух пронзил страшный крик Эдит: "Дети, о дети!"
Женщины, оставшиеся в Освенциме, забились в больничный барак, словно
надеясь найти там спасение от безжалостной судьбы. Роза де Винтер: "Мы
лежали вперемежку -- исхудавшие, совершенно обессиленные. Эдит сжимала мою
руку. Вдруг открылась дверь, и вошла женщина с фонарем. Направив его на нас,
она выбрала двадцать пять человек, которые выглядели чуть лучше других. Мы с
Эдит оказались среди них. "Скорее, скорее, - торопила нас женщина, в которой
я узнала старосту греческого барака, - на перекличку, в другой блок". Потом,
оглядываясь, мы видели, как оставшихся увозили в газовые камеры".
Анна и Марго находились среди 634 женщин, отобранных для отправки в
другой концлагерь. Им выдали старую одежду и обувь, одеяло, четвертушку
хлеба, двести грамм колбасы и капельку маргарина. Потом всех загнали в
поезд. Никто из заключенных не знал, куда они едут. Четыре дня они провели в
набитом до предела, жутко холодном вагоне. Пищу им больше не давали. Поезд
доставил пленниц на станцию, лежащую на расстоянии километра от лагеря
Берген-Белзен.
Их повели в новое отделение лагеря, срочное строительство которого
началось в сентябре 1944 года. Но бараки еще не было достроены, и узницам
предстояло жить в палатках.
Ленни Бриллеслейпер рассказывает о дороге от станции к лагерю: "Мы --
живые скелеты в лохмотьях - шли по чудесной местности. Ландшафт напоминал
Голландию, и осень стояла во всем своем великолепии. Вдруг кто-то из нас
падал...Необыкновенная природа -- и смерть. Это был чудовищный контраст. А
вдоль дороги стояли местные жители и смотрели на нас. Вот мы прошли через
ворота, и оглядевшись по сторонам, не увидели газовых камер. Все вздохнули с
огромным облегчением! Но бараков мы тоже не увидели -- только палатки, а
ведь на дворе стояла глубокая осень. Нам всем выдали немного еды и по
одеялу".
Ленни и Дженни познакомились с семьей Франков еще в Вестерборке, откуда
они вместе были переправлены в Освенцим. Но там их пути разошлись. А вскоре
после прибытия в Берген-Белзен они неожиданно встретили Анну и Марго. Ленни:
"Мы заметили на холмике кран воды и тут же поспешили туда, чтобы хоть
немного помыться. Вдруг мы увидели двух девочек, бежавших к нам навстречу и
что-то кричащих по-голландски. Они бросились к нам на шею - это оказались
сестры Франк: наголо обритые, исхудавшие, почти прозрачные. Мы тут же
спросили их о матери. Анна расплакалась, а Марго тихо ответила:
"Селектирована", что означало "газовая камера". Мы быстро помылись на
холодном воздухе и натянули на себя ту же одежду: другой не было. Потом
спустились в палатку".
Вспоминает Дженни Бриллеслейпер: "В палатке было грязно, а запах
напомнил мне клетки хищников амстердамского зоопарка. Мы пришли слишком
поздно, поэтому нам достались худшие места - на верхних нарах. Там было
нестерпимо жарко, наверно, от огромного скопления людей. Вскоре пошел дождь,
вода просачивалась на нас сквозь дыры. Мы с сестрой забились вместе под наши
одеяла, так же как и Анна с Марго. Они напоминали умирающих птичек, на них
больно было смотреть...". Из рассказа другой заключенной: "Пол и нары
покрывал лишь тонкий слой соломы, света не было. Не было и туалета, а
попасть в общую лагерную уборную удавалось редко: ее всегда окружала толпа".
7 ноября разразилась непогода: сильный ветер, дождь. Порывы ветра
сломали непрочные основы палаток. Каким-то чудом всем женщинам удалось
выбраться из-под них. Ленни Бриллеслейпер: "Под ураганом и проливным дождем
мы стояли в своих лохмотьях, пока охранники не загнали нас на кухню. На
следующий день нас перевели в сарай, забитый старым тряпьем. Анна спросила:
"Почему они хотят сделать из нас зверей?". На что кто-то ответил: "Потому
что они сами -- дикие звери". А потом мы заговорили о том, как будем жить
после войны... Эти разговоры были редким лучиком света в нашем немыслимом
существовании. Ах, мы не знали, что самое страшное еще впереди!".
В конце концов замерзших и обессиленных женщин поместили в
недостроенный барак. Кран был один на всю территорию с несколькими тысячами
заключенных. Земля вокруг скоро превратилась в открытый общественный туалет,
поскольку у многих не хватало сил дойти до лагерной уборной. Антисанитария
была страшная. Тела умерших часто неделями лежали рядом с бараками, а в
лагерь все прибывали новые заключенные.
Нары Анны и Марго и сестер Бриллеслейпер находились рядом. Ленни
вспоминает: "Воля девочек еще не была сломлена. Анна сочиняли разные
истории, и Марго -- тоже. Забавные шуточные рассказы. Мы рассказывали по
очереди, и в основном речь шла о еде. Один раз мы фантазировали, как пойдем
в американский ресторан, и Анна вдруг расплакалась: ей стало страшно от
мысли, что она никогда не вернется домой. Мы составляли меню из разных
вкусностей. Еще говорили о том, что будем делать после освобождения. Анна
часто повторяла, что ей еще предстоит много учиться".
Предполагалось, что женщины Берген-Белзена будут работать за
территорией лагеря, но из-за слабого здоровья их ежедневно посылали в так
называемый "обувной" барак, забитый старыми башмаками. Обязанности
заключенных состояли в том, чтобы отделить подошву от верхней части туфель.
На это хватало сил лишь немногим, к тому же руки быстро покрывались гнойными
ранками. Заражение крови стало частым явлением. Ленни и Анна были одними из
первых, кто отказался от этого непосильного труда. Ленни: "Моей сестре и
Марго кое-как удавалось работать, и они делили с нами дополнительный паек,
который за это получали: кусочек хлеба и немного водянистого супа. Мы же с
Анной "организовывали" еду, то есть воровали или выпрашивали на кухне. Тех,
кто на этом попадался, избивали, но нам везло. Это было более выгодное
занятие, чем работа. Но мы никогда не крали у своих, а только у нацистов".
Анна и Марго были уверены, что их мать погибла в газовой камере, но
Эдит была жива и в страшных нечеловеческих условиях Освенцима продолжала
бороться за свою жизнь. Роза де Винтер стала ее верной подругой, женщины
старались держаться вместе. Они даже радовались, когда их вдвоем поместили в
"чесоточный" барак. Роза вспоминала потом, что они забились под одно одеяло,
но не могли сомкнуть глаз. На следующее утро их и некоторых других пленниц
выгнали на перекличку, что они сочли за новое издевательство. Но это
оказалось спасением: скоро они увидели, что всех женщин из "чесоточного"
блока отправляют грузовиками на смерть. Так называемые чистки длились
неделями, после чего газовые камеры Освенцима по приказу рейхсфюрера СС
Генриха Гиммлера были демонтированы и разрушены. Не иначе, как к лагерю
подступали союзники...
Эдит и Розу поместили в инвалидный барак, предназначенный для женщин,
которые не могли работать. Пленницы страдали от голода, а еще больше от
жажды. И с отчаяния глотали снег. Снегом они и мылись -- на ледяном холоде,
чтобы хоть немного уменьшить муки, причиняемые вшами. В один день Роза была
вынуждена отвести свою подругу в санитарный блок. Эдит отказывалась: боялась
регулярных селекций среди больных, она не хотела умирать. Но ее била
лихорадка, температура поднялась до 41 градуса, а в так называемой больнице
было по крайней мере тепло. И все же жить Эдит оставалось недолго. Роза де
Винтер: "Она так исхудала, что напоминала собственную тень. Я прилегла к ней
на нары, стараясь хоть немного ее приободрить. Но она едва сознавала, что
происходит. Эдит не съедала свой хлеб, а прятала под матрас, уверяя, что
бережет его для своего мужа. Может, она была слишком слаба, чтобы есть?".
Эдит умерла 6 января 1945 года -- от чего, точно не известно: тифа,
дизентерии или просто -- от голода.
В конце ноября в Берген-Белзен прибыла Августа ван Пелс. Анна и Марго
не видели ее два месяца, прошедшие со дня депортации из Вестерборка. Госпожа
ван Пелс примкнула к их группе, которая кроме Ленни и Дженни Бриллеслейпер
включала в себя сестер Дину и Ханну Даниэлс и совсем юную девочку Соню -- по
воспоминаниям очевидцев, талантливую и мечтательную. Все они были из
Голландии и заботились друг о друге. Ленни: "Когда приносили еду, нужно было
не упустить свою долю, иначе все расхватывали другие заключенные. В этом
отношении в Освенциме было больше порядка, здесь же царил хаос. Еду мы
всегда делили поровну. Следили за тем, чтобы наши подруги не забывали
мыться, но и не слишком усердствовали: ведь кран с холодной водой находился
на улице. Но как мы не старались поддерживать друг друга, все постепенно
теряли силы и волю: мы не жили, а существовали".
В декабре 1944 года заключенные Берген-Белзена попытались отпраздновать
Рождество. Ленни: "За несколько дней мы начали откладывать хлеб и кофейный
суррогат из нашего жалкого рациона, а к празднику нам даже выдали немного
сыра. Я спела в другом бараке несколько песенок, за что мне дали кислой
капусты. Анне удалось достать где-то головку чеснока, а сестрам Даниэлс -
морковку и свеклу". Все это мы поставили на наш рождественский стол, тайком
разожгли камин и поджарили на нем картофельную кожуру. Анна сказала: "Мы
отмечаем не только Рождество, но и Хануку". Мы пели еврейские песенки и
плакали. Потом стали рассказывать истории. Марго вспомнила, что их отец был
мастером сочинять. "Жив ли он?" -- спросила она в слезах. Анна ответила:
"Конечно, жив!". Потом мы легли спать и еще долго плакали под одеялами".
Одна из бывших пленниц: "Можно ли рассказать о Рождестве 1944 года в
Берген-Белзене, которое отмечали четыре тысячи умирающих? Женщины, сжавшиеся
от холода, скрюченные, истощенные дети пытались хоть как-то отметить
праздник. Ах, если бы даже нашлась рука, способная описать все ужасы нашего
существования, то ни один глаз не смог бы прочитать эти строки, и ни одно
сердце не выдержало их...".
В конце ноября 1944 года в Освенциме оставалось 32.000 заключенных,
среди которых был и Отто Франк. Непосильная работа, грубое отношение
надсмотрщиков, скудная пища подорвали его здоровье и силу духа. "Тогда я,
действительно, сломался, не только физически, но и духовно. Однажды утром я
не смог встать с нар. Но мои товарищи настояли на том, чтобы я собрал все
силы и поднялся. "Иначе, - утверждали они, - это верный конец"". Они позвали
голландского врача, и тот отправил меня в больничный барак. "Я постараюсь
уговорить немецкого доктора оставить тебя там подольше", -- сказал он. И в
самом деле - уговорил, и этим спас мою жизнь.
Петер ван Пелс работал в почтовом отделении Освенцима и получал
дополнительный паек. Он навещал Отто в санитарном блоке, и Франк убеждал его
попытаться тоже туда попасть, в крайнем случае, затаиться где-нибудь - но во
чтобы то ни стало избежать депортации. Но Петер отказался -- боялся
наказания. Кроме того, никто не знал, кто подвергается большей опасности:
оставшиеся или депортированные заключенные. Ведь возможно, нацисты начнут
уничтожать оставшихся перед приходом освободителей.
16 января группа заключенных, среди которых был Петер, покинула
Освенцим. Так начался их последний скорбный путь, по которому шли десятки
тысяч других пленников из Дахау, Заксенхаузена, Равенсбрюка и Бухенвальда.
Люди шли, оставляя за собой неисчислимое количество трупов. Петеру удалось
добраться живым до австрийского Маутхаузена, где он умер 5 мая 1945 года за
три дня до освобождения лагеря.
27 января Освенцим был освобожден русскими войсками. Отто вспоминает
солдат в меховых полушубках: "Это были хорошие люди. То, что они коммунисты,
нас мало волновало: мы видели в них прежде всего наших освободителей!
Русские дали нам еду, хотя у них самих было немного, и позаботились о
больных". Отто выделили отдельную койку в бараке, где находились также и
женщины из Биркенау. Среди них была Ева Шлосс: "Я обратила внимание на
сильно исхудавшего мужчину среднего возраста. Его голова напоминала скорее
череп, но глаза были живыми и пронзительными. Мне казалось, что я его уже
где-то видела". Вдруг он улыбнулся: "Я Отто Франк, - сказал он, - а ты --
Ева, верно ведь, подружка Анны?". Отто подошел ближе, слегка обнял меня, а
потом крепко сжал мои руки: "Скажи, знаешь ли ты что-то об Эдит, Анне и
Марго?". Но я ничего не могла ему рассказать: я уже давно потеряла их след.
Здоровье Отто постепенно восстанавливалось. 25 февраля он написал
письмо матери в Швейцарию.
Дорогая мама,
Надеюсь, что до вас дойдут эти строки. Меня освободили русские солдаты,
и я прибываю в хорошем здравии. Об Эдит и детях мне ничего не известно,
скорей всего, они были депортированы в Германию. Всем сердцем я надеюсь, что
они живы, и что мы скоро встретимся. Надеюсь, с вами все благополучно.
Пожалуйста, сообщите моим друзьям в Голландию и братьям Эдит в Америку, что
я свободен и здоров. Надеюсь, получить от вас весточку.
Нежно целую,
Ваш сын Отто.
В начале 1945 года в Берген-Белзен прибыла новая партия заключенных.
Среди них была и Рут Бонихади, которой удалось поговорить с Анной через
колючую проволоку: "Мы болтали подобно обычным девочкам нашего возраста: об
одежде, о мальчиках... Как будто и вовсе не было войны. Но конечно, говорили
и о пропавших семьях, скудности пищи. Анна показалась мне слишком взрослой
для своих лет. Но это относится ко всем нам: ведь столько пришлось испытать.
У меня и в мыслях тогда не было, что Анна -- писательница...".
Вспоминает Ленни Бриллеслейпер: "Чтобы освободить место для новой
партии заключенных, нас перевели в другую часть лагеря. Анна была очень
возбуждена, она хотела как можно скорее узнать что-то о новоприбывших:
"Идемте сейчас же туда, они все из Голландии, может, встретим знакомых!". На
несколько минут из грустной и углубленной в себя девочки она превратилась в
ту Анну, которую мы позже узнали по ее дневнику: живую, полную энергии... Но
этот подъем длился недолго. Она в самом деле встретила несколько знакомых, и
узнала от них, что ее старая школьная подруга Лиз уже давно находится в
Берген-Белзене. Она разыскала ее, и Лиз отдала Анне что-то из еды. Та хотела
разделить ее со всеми нами, но мы отказались: это был подарок только для нее
и Марго".
Ханнели (Лиз) Гослар, ее отец, двухлетняя сестенкя Габи, домработница и
бабушка с дедушкой со стороны матери были арестованы в Амстердаме 20 июня
1943 года и помещены в нидерландский концлагерь Вестерборк. Мать Лиз
скончалась незадолго до этого при родах третьего ребенка, родившегося
мертвым. Дед умер в Вестерборк в ноябре 1943 года, а три месяца спустя Лиз с
отцом, бабушкой и сестрой оказалась в Берген-Белзене. Они содержались в
лучших условиях, чем сестры Франк и другие женщины из их группы.
Когда в лагерь прибывали новые заключенные, Лиз старалась узнать, нет
ли среди них знакомых. Она случайно встретила Августу ван Пелс, которая
рассказала ей, что в лагере находится Анна Франк, и обещала позвать ее к
забору. Лиз Гослар: "Я услышала голос Анны, она звала меня, а потом увидела
ее саму: замерзшую, наголо обритую, худую, как скелет. Она рассказала, что
они вовсе не эмигрировали в Швейцарию, а скрывались в Амстердаме, и что ее
матери уже нет в живых, и отца, наверно, тоже. Да, Анна думала, что ее отца
убили, а ведь это было не так! Она обожала его, и если бы знала, что он жив,
то это, возможно, дало бы ей силы выжить самой...". Девочки не могли
наговориться о том, что им пришлось пережить в последние годы. Анна
пожаловалась на голод, и Лиз, в барак которой поступали посылки от "Красного
Креста", пообещала ей помочь.
Следующим вечером они снова встретились, и Лиз перебросила через забор
пакет с шерстяной кофтой, печеньем, сахаром и баночкой сардин. Вдруг она
услышала отчаянный крик Анны: другая пленница схватила передачу и убежала.
Через день Лиз наконец удалось передать подруге посылку. Больше они уже
никогда не виделись.
Матери одной из одноклассниц Марго также случилось встретить Анну в
Берген-Белзене: "Я увидела ее через колючую проволоку, отделявшую от нас
другой лагерный район. Условия там были гораздо хуже наших: ведь мы получали
пакеты от "Красного Креста", а у них не было ничего. Я крикнула: "Анна, не
уходи!", бросилась в свой барак, собрала все, что мне попалось под руку, и
вернулась обратно к забору. Но я была слишком слаба, чтобы перекинуть через
него посылку. Тут я увидела знакомого заключенного, господина Брила --
мужчину высокого и еще довольно сильного. Я сказала ему: "У меня здесь
старое платье, мыло и кусок хлеба. Не могли бы вы передать все это той
девочке?" Он засомневался -- ведь за такие действия грозило наказание -- но,
как только увидел Анну, кивнул мне и сделал то, о чем я просила".
Однажды в Берген-Белзен поступила группа совсем маленьких детей. Их
содержали в относительно сносных условиях, поскольку не могли точно
определить: евреи они или нет. Ленни, Дженни, Анна и Марго часто навещали
малышей, рассказывали им сказки, пели песенки. Потом Ленни и Дженни
добровольно пошли работать санитарками в барак для смертельно больных. Их
пути с Анной и Марго тогда разошлись: слабое здоровье не позволило девочкам
Франк присоединиться к ним. Сестры Бриллеслейпер увиделись со своими