Страница:
Из книги Карол Анн Лей
"Сорви розы и не забывай меня. Анна Франк 1929-1941"
Издание 1998 года,
Издательство: Uitgeverij Мaarten Muntinga, Амстердам
Перевод Юлии Могилевской, abjr101@planet.nl
Карол Анн Лей родилась в Англии в 1969 году. Над биографией Анны Франк
она работала десять лет. Книга написана на основе документальных и архивных
материалов, интервью с родственниками и друзьями семьи Франк и другими
очевидцами. В биографии описывается вся жизнь Анны от ее рождения в
Франкфурте-на-Майне до гибели в концлагере Берген-Белзен. Рассказывается
также о судьбах подруг и знакомых Анны, имена которых упомянуты в ее
дневнике.
Здесь дается перевод части книги, описывающей последние месяцы жизни
обитателей Убежища -- после их ареста. Последние дни Анны Франк.
<...>
Ясным утром 8 августа 1944 года на одном из перронов амстердамского
центрального железнодорожного вокзала было многолюдно. Там среди других
ждали поезда и сестры Дженни и Ленни Бриллеслейпер, арестованные из-за
участия в движении сопротивления. Их разлучили с мужьями и детьми и теперь
вместе с родителями и братом отправляли в голландский концентрационный
лагерь Вестерборк. Рассматривая других пассажиров, Дженни обратила внимание
на одну семью: заботливый отец, растерянная и нервная мать и две
девочки-подростка, спортивного вида, с рюкзаками. День был необыкновенно
теплый и солнечный, город покрывала золотая дымка, но все люди на платформе,
на лицах которых читалось безмолвное отчаяние, казалось, не замечали этого.
Позже Отто Франк напишет в своих воспоминаниях: "После нескольких дней
предварительного заключения нас направили в концлагерь. К нашему величайшему
горю двое наших покровителей -- Кляйман и Куглер -- также были арестованы, и
мы не знали, какая их ждет участь".
Подъехал поезд, ничем не отличающийся от поездов мирного времени. Как
только все заняли свои места, двери вагона заперли на замок. Но семья Франк
отнеслась к этому равнодушно. Отто: "Мы были вместе, и нам даже дали еду на
дорогу. Мы знали, куда едем, и в то же время казалось, будто мы отправляемся
на прогулку. Настроение было приподнятым, во всяком случае, если сравнивать
со следующим переездом....Ведь возможно, что русские уже в центре Польши!
Так или иначе, но мы надеялись на лучшее. Анна, не отрывая глаз, смотрела в
окно".
К вечеру поезд подошел к месту назначения.
Лагерь Вестерборк находился в центре провинции Дренте, недалеко от
немецкой границы. Его расположение было малоблагоприятным: на песчаной
местности, в удалении от населенных пунктов. Первоначально этот лагерь,
построенный в 1939 году по инициативе нидерландского правительства,
предназначался для приема евреев, бежавших из Германии. После начала
оккупации 750 проживающих там беженцев срочно эвакуировали в глубь страны.
Но когда немцы переоборудовали лагерь в пересыльный пункт для отправки на
восток, первые жители Вестерборка были насильно возвращены туда почти в
полном составе.
Из воспоминаний одного заключенного, Нильса Прессера: "Песчаная почва
создавала особый микроклимат: при малейшем ветре песок проникал всюду, а
после дождя все вязло в грязи. Летом досаждали мух -- их укусы были опасны,
особенно для младенцев. Лагерь был огражден колючей проволокой. Каждый из
107 бараков предназначался для 300 заключенных. В бараках были электрические
лампочки, но чаще всего они не действовали. На ночь мужчины и женщины
расходились по своим баракам, но днем могли, как правило, общаться
беспрепятственно".
Вестерборк представлял из себя своего рода городок с фабричными
помещениями, школой для детей от шести до четырнадцати лет, домом для
престарелых, детским домом, огромной кухней-столовой, церковью, гаражом,
телефонной станцией и тюрьмой. Здесь же были кузнечные, столярные,
переплетные, мебельные мастерские, парикмахерские. Принимали врачи,
ветеринары, дантисты, в больнице было родильное отделение. Функционировали
даже гимнастический зал и театр. Рядом с лагерем находилась ферма,
поставляющая ему сельскохозяйственные продукты. В магазинах Вестерборка
кроме продуктов питания можно было купить предметы личной гигиены.
Повседневная лагерная жизнь -- страхи и переживания, радости и надежды
- все это определялось одним: транспортом на восток. Заключенные всеми
силами стремились остаться в Вестерборке как можно дольше. Прессер: "Чтобы
избежать депортации, люди шли на все: отдавали последние деньги,
драгоценности, еду, а девушки предлагали себя охранникам. Настроение в
лагере полностью зависело от расписания поездов. На восток они отходили
обычно по вторникам, и к вечеру оставшиеся могли вздохнуть с облегчением -
атмосфера вновь становилась уютной и спокойной. А к концу недели узников
снова охватывали тревога и паника, достигавшие к понедельнику своего апогея.
Тогда все пытались что-то узнать о транспорте следующего дня, кого-то
уговорить, подкупить...".
По прибытии в Вестерборк в августе 1944 года семьи Франк, ван Пелс и
господин Пфеффер должны были пройти установленную процедуру регистрации,
неизменную со дня основания концлагеря. На вокзале новых заключенных
встречали охранники и доставляли их в центральный регистрационный пункт.
Всевозможные сведения о прибывших заполнялись на различных карточках и
формулярах. Вера Кон, ведущая опрос Франков, сохранила о них ясные
воспоминания: "Господин Франк, его жена и две дочери, еще одна супружеская
пара с сыном и зубной врач -- все они скрывались в Амстердаме по тайному
адресу. Франк -- мужчина приятной наружности, вежливый и корректный. Он
стоял передо мной, не опуская глаз, и спокойно отвечал на вопросы. Анна была
рядом с ним. Ее лицо по принятым меркам нельзя было назвать красивым, но
необыкновенно живые ясные глаза притягивали внимание. Ей было пятнадцать
лет. Все члены семьи держались с достоинством и не проявляли страха или
паники".
Муж Веры также находился в Вестерброке. Он работал в отделе
распределения новоприбывших. Ознакомившись с делом Франков, он понял, что у
них нет никаких шансов на спасение.
Семьи Франков, ван Пелсов и доктора Пфеффера, как незаконно
скрывавшихся евреев, поместили в барак "s", что означало "штрафной"
(strafbarak). Мужчин обрили наголо, а женщин коротко остригли. У них отняли
все их вещи, в том числе, одежду и обувь, вместо них выдали лагерную форму:
синие комбинезоны и деревянные башмаки. Им даже не дали мыла, а их паек был
еще беднее, чем у других пленников.
В лагере семья Франк познакомилась и подружилась с другими
заключенными. Вспоминает Лена де Йонг: "Мой муж быстро сошелся с Отто
Франком, они часто вели серьезные разговоры на самые разные темы. Я
сблизилась с его женой, к которой однако не решалась обращаться по имени, и
звала ее госпожа Франк, в то время, как ее мужа запросто называла Отто. Эдит
Франк была особенной женщиной. Она постоянно беспокоилась о своих дочках. С
ними я, конечно, тоже общалась. Анна была таким милым ребенком! Девочки еще
так многого ждали от жизни... Франки все еще пребывали в потрясении от
случившегося с ними. Они были почти уверены, что их не обнаружат в их тайном
укрытии в Амстердаме. Это была дружная семья, их всегда видели вместе".
Дни проходили одинаково: в пять утра перекличка, потом рабочий день.
Заключенные штрафного барака направлялись обычно на разборку аккумуляторов
разбитых самолетов: их детали потом использовали заново. Во время работы
разрешалось разговаривать друг, а сам труд был изнурительным и грязным. Люди
беспрерывно кашляли из-за пыли и повышенной влажности. Надсмотрщики
находились начеку и требовали, чтобы узники работали быстрее. На обед давали
лишь кусок черствого хлеба и несколько ложек водянистого супа.
Дженни и Ленни Бриллеслейпер работали в том же помещении, что и семья
Франк. Ленни вспоминает: "В Вестерборке мы ежедневно занимались разборкой
батареек. Как штрафников нас старались изолировать от других заключенных. По
дороге в цех я часто беседовала с Эдит Франк. Мы много говорили о еврейском
искусстве, которое она хорошо знала и ценила. Открытость и сердечность этой
милой интеллигентной женщины необыкновенно тронули меня. ... Обе девочки
были очень привязаны к матери. В своем дневнике Анна утверждает, что мама ее
не понимала, но это же обычные мысли для ребенка переходного возраста. В
лагере для них было важно одно: оставаться вместе".
Рашель ван Амеронген-Франкфордер также жила в штрафном бараке, но
выполняла по лагерным понятиям менее тяжелую и вредную работу: мыла туалеты
и выдавала одежду заключенным. Отто Франк обратился к Рашель с просьбой
как-то посодействовать, чтобы Анну -- из-за слабого здоровья - определили к
ней в помощницы. Рашель вспоминает: "Господин Франк был очень любезным и
обходительным. По его наружности и манерам угадывалось аристократическое
происхождение. Анна пришла вместе с ним. "Я все могу, я очень ловкая", -
сказала она. Такая славная девочка! К сожалению, я ничего не могла для них
сделать и посоветовала обратиться к руководству лагеря. Мыть туалеты --
работа, конечно, не менее тяжелая, чем разборка аккумуляторов, но пленные
отдавали ей предпочтение, считая ее менее вредной".
Людям, встречавшим Анну в Вестерборке, казалось -- как ни абсурдно это
звучит -- что она счастлива. Вспоминает Роза де Винтер: "Я видела Анну Франк
ежедневно, она и Петер ван Пелс всегда были вместе. Анна сияла, и казалось,
что этот свет распространялся на Петера. В начале мне бросились в глаза лишь
ее бледность и болезненность, но потом я ощутила ее силу и обаяние. Она
казалась такой яркой и особенной что моя дочь Джуди, Аннина ровесница, не
решалась с ней заговорить. От нее как бы исходила теплая волна. Она была так
свободна в своих движениях, манере говорить, что я невольно сказала себе:
она счастлива. Счастье в Вестерборке - этому трудно поверить".
Рассказывает Ева Шлосс, семья которой подобно Франкам скрывалась по
тайному адресу и была предана и арестована: "Нам совсем не было страшно в
Вестерборке, он не казался настоящим концлагерем. Ужасен был арест, допросы,
побои, но оказавшись на месте, мы ощутили своего рода свободу. Мы могли
находиться на свежем воздухе, общаться с людьми, чего были лишены многие
месяцы. Мы не сомневались, что выживем. Наверно такая уверенность --
свойство человеческой натуры...".
Роза де Винтер восхищалась Отто Франком: "Отец Анны был молчалив,
спокоен и уже одним этим помогал своим близким. Когда Анна заболела, он
каждый вечер часами сидел у ее постели, рассказывая разные истории. И сама
Анна была такой же. Когда она поправилась, то взяла на себя заботу о больном
двенадцатилетнем мальчике Давиде. Они много говорили о вере и Боге: Давид
происходил из семьи ортодоксальных евреев".
Однако Отто Франк был настроен менее оптимистично, чем казалось
окружающим: "Днем в лагере мы работали, но по вечерам были свободны. Как мы
радовались за детей, которые после месяцев заточения могли свободно
разговаривать с другими людьми! В то же время нас, взрослых, ни на минуту не
покидал страх депортации в польские лагеря уничтожения".
Роза де Винтер: "Для Эдит пребывание в Вестерборке было особенно
тяжелым, она почти всегда молчала. Марго тоже была немногословна, но Эдит,
казалось, пребывала в шоке. Каждый вечер она стирала нижнее белье. В грязной
воде, без мыла - но все стирала и стирала..."
В начале сентября комендант лагеря Геммекер дал руководству Вестерборка
задание составить список из тысячи человек для последней депортации на
восток. В лагере началась страшная паника. Никто не знал, включено его имя в
список или нет. Лишь за день до отъезда в штрафном бараке были зачитаны
имена несчастных, среди них были Фриц Пфеффер, Герман, Августа и Петер ван
Пелс, Отто, Эдит, Марго и Анна Франк.
Рассказывает Роза де Винтер: "2 сентября нам объявили что завтра, рано
утром - отъезд. Ночью мы собрали свои жалкие пожитки. У кого-то было немного
чернил. Мы воспользовались им, чтобы на одеялах, которые везли с собой,
нацарапать наши имена. На детских одеялах мы написали также адреса, где
должны были -- в случае, если потеряем другу друга - встретиться после
войны. Я несколько раз повторила своей дочери Джуди адрес ее тетки в
Зутпене. Семья Франк условилась о встрече в Швейцарии у родственников Отто".
Это был последний девяносто третий транспорт из Вестерборка. Предстояло
перевезти 1019 узников: 498 женщин, 442 мужчин и 79 детей.
3 сентября 1944 года отъезжающим приказали подойти к перрону, на
котором уже находилась вооруженная охрана. Царила смертельная тишина. Каждый
заключенный нес с собой хлебный паек, выданный на дорогу. Людей выстроили в
ряды. Тех, кто не мог идти сам, несли на носилках. Посадка продвигалась
медленно: перрон был низкий, и даже здоровым людям забраться в поезд стоило
труда.
Вспоминает Ева Шлосс: "Я насчитала 35 грузовых вагонов для нас и
несколько второго класса -- для сопровождающих. Грузовые вагоны были
совершенно закупорены, но кое-где просвечивали щели, откуда тянулись руки,
запертых в поезде людей. Они напоминали утопающих, отчаянно цепляющихся за
жизнь. Сияло солнце, пели птицы, и тут же осуществлялось массовое убийство
-- немыслимо! В одиннадцать часов прозвенел звонок, и поезд тронулся. На его
торце крупными буквами был указан маршрут: "Вестерборк-Освецим,
Освецим-Вестерборк"".
Но никто из пассажиров не знал места назначения.
На полу переполненных вагонов -- в каждом перевозилось по 75 человек -
лежало немного соломы и стояло ведро, служащее туалетом. Некоторые вагоны
были страшно сырыми, в других же было невыносимо душно и темно: свет и
воздух проникали лишь через лишь небольшую четырехугольную дырку в потолке.
Тяжелую вонь ощутили сразу, едва войдя в вагон, позже она стала нестерпимой.
Многие заболевали дизентерией и умирали в пути.
В одном из вагонов, оттесненные к стене, ехали семьи Франк, ван Пелс,
де Винтер, господин Пфеффер, Лена де Йонг и сестры Ленни и Дженни
Бриллеслейпер. Еще до переезда через границу Голландии произошел страшный
инцидент. Рассказывает Лена де Йонг: "Поезд вдруг остановился. Оказалось,
что шесть пленных прорубили дыру в полу вагона и пытались бежать через нее.
И это - на полном ходу! Один из них погиб, остальные пятеро выжили, но один
мужчина потерял руку, а молодая девушка лишилась обеих. Раненых оставили на
попечение местных голландцев, и это спасло их. Они живы до сих пор.
Остальных загнали обратно в вагон".
Когда поезд останавливался, охранники выдавали заключенным немного
хлеба и вареной свеклы. Воды не хватало, всех мучила жажда.
Роза де Винтер: "Поезд стоял не на станциях, а между ними, где не было
никаких указателей. Поэтому мы не могли понять, где находимся, а спрашивать
боялись. Иногда стояли часами. Солдаты ходили по вагонам и требовали отдать
им все ценное. Тем, кому удалось захватить с собой монеты или драгоценности,
спрятав их за подкладку одежды, пришлось расстаться с ними. Другие
предпочитали выбросить украшения и деньги в окно, чем отдать их в руки
захватчиков. Бросали и скомканные записочки, адресованные родным и близким.
Эти весточки, подобранные простыми людьми, в том числе, немцами на
территории Германии, нередко попадали потом к адресатам".
Ева Шлосс: "Это было страшно, невообразимо. Духота становилась особенно
тяжелой, когда поезд стоял, что часто длилось часами. Солнце палило нещадно,
крошечные окошечки едва пропускали свежий воздух. Вагоны были переполнены
так, что всем сидеть одновременно не удавалось, поэтому садились по очереди.
Ведро, служащее туалетом, опорожнялось на остановках, и часто стояло полным
до краев".
По ночам почти никто не смыкал глаз. Скрип колес, страх, нестерпимый
запах мешали заснуть. Люди рыдали, кричали, ссорились, некоторые теряли
сознание. Вспоминает Лена де Йонг: "Госпожа Франк тайком захватила из
Вестерборка лагерный комбинезон, и сидя у окна при свете карманного
фонарика, пыталась снять с него красную нашивку с номером. Наверно, это был
ее способ отвлечься, и ей казалось, что избавившись от нашивки, она как бы
теряет клеймо заключенной. Девочки Франк, как и другие дети, старались быть
ближе к родителям. Все устали смертельно".
Отто Франк писал в своих воспоминаниях: "В этот страшный трехдневный
переезд я видел свою семью в последний раз. Мы старались сохранять
мужество...".
Наконец поздно вечером поезд достиг конечного пункта. Послышался лай
собак, вдалеке мерцал туманный свет. Двери, запертые в течение трех дней,
открылись: "Евреи, выходитесь! Живо, живо, поторапливайтесь!"
Рассказывает Роза де Винтер: "Вокзал был освещен яркими прожекторами,
направленными на наш поезд. По перрону с преувеличенным усердием сновали
фашистские наемники из военнопленных: им было поручено выгнать новоприбывших
пленников из поезда. Подгоняя людей приказами и угрозами, наемники
выбрасывали из вагонов чемоданы и сумки и складывали их штабелями. Тут же
бросали трупы людей, умерших в дороге". Послышался резкий крик: "Женщины
налево, мужчины направо!". Мужчин, среди которых были Отто Франк, Герман ван
Пелс, Петер ван Пелс и Фритц Пфеффер, отогнали на другой конец вокзала, а
женщин выстроили в пять рядов.
Ева Шлосс: "Первые несколько минут на платформе мы испытали облегчение:
наконец свежий воздух и возможность подвигаться! Но тут мы увидели доктора
Менгеле, известного под кличкой ангел смерти'. Особый интерес он испытывал
к близнецам и инвалидам с рождения. Один из его опытов состоял в том, чтобы
умертвить одного близнеца и изучить эффект этой смерти на другом. За время
своей службы в Освенциме с мая 1943 года он провел свои страшные
эксперименты над 1500 близнецами. Должна признаться, что это был красивый
мужчина: высокий, одетый с иголочки. Он стоял, окруженный офицерами СС и их
прислужниками, направлявшими на нас оружие. И тут мы заметили табличку
"Освенцим". О Боже, как описать, что мы почувствовали в тот момент? Мы
распрощались с нашими мужчинами - к счастью, нам дали на это немного
времени. Я проводила взглядом своего отца, не зная, суждено ли нам когда-то
увидеться".
Вспоминает Отто Франк: "Я никогда не забуду момента, когда мы с Петером
в последний раз видели его отца, которого среди других погнали к газовым
камерам. Два часа спустя мимо нас проехали грузовики с их одеждой".
Герман ван Пелс был одним из пятисот заключенных девяносто третьего
транспорта, умерщвленных сразу по прибытии в Освенцим. Удушены были не
только старые и больные, но и все дети моложе пятнадцати лет.
Ева Шлосс: "Мама дала мне большую шляпу и длинное пальто, которые
спасли меня от газовой камеры: это несоразмерная одежда помешала Менгеле
разгадать мой возраст".
Во время отбора решалось, кто будет допущен в лагерь. Формировались две
колонны. Едва заметным движением глаз Менгеле распределял людей налево или
направо. А громкоговорители неустанно повторяли: "Идти до лагеря целый час.
Для больных и детей в конце платформы стоят наготове грузовые машины ". Это
была так называемая естественная селекция: грузовики отбывали прямо в
газовые камеры. Женщинам, отобранным для лагеря, дали приказ отправляться и
маршировать быстрым шагом. Вот они достигли ворот с известной всему миру
надписью: "Arbeit macht frei" ("Работа делает свободным") и вступили на
территорию Биркенау, так называемого Освенцима-2, находившегося в трех
километрах от основного лагеря. Вокруг забора из железных прутьев, по
которым был пущен ток, виднелись бесчисленные неподвижные силуэты
охранников.
Новоприбывших женщин погнали в так называемую баню, где они должны были
мыться под ледяным душем, их одежду подвергли дезинфекции. Потом в
"парикмахерской" им сбрили волосы с подмышек и на лобке. Волосы на голове
тоже сбривали или коротко стригли. Пленницам выдали "новую" одежду: грубые
тяжелые башмаки и платье -- просто мешок с большим крестом на спине,
означавшим: "новенький". Потом женщины обходили ряд служащих лагеря, чтобы
сообщить свои персональные данные и получить лагерный номер, который вместе
с фамилией был вытатуирован на руке.
Одна из заключенных позже рассказала: "Самым страшным в этой процедуре
был момент, когда сбрили мои волосы. Лысая и голая, я стояла перед ними,
совершенно незащищенная. Казалось, у меня отняли личность и достоинство,
теперь я превратилась в ничто".
А у Евы Шлосс были другие мысли: "Вся эта длительная канитель с бритьем
и номерами -- как бы унизительна она не была -- вселила надежду: значит нас
не убьют! ... Между тем наемники из самих же заключенных были безжалостнее
фашистов. Они спрашивали нас, успели ли мы распрощаться с отцами, братьями,
сестрами...: "Их отправили в газовые камеры! Видите дым?"".
Эдит, Марго и Анна Франк, Роза и Джуди де Винтер были направлены в
барак 29. Впрочем, все бараки были одинаковыми: длинное узкое помещение 44.2
х 8.5 метра с примитивным умывальником и парашей. Нары из необработанного
дерева в несколько ярусов, расположенные так близко друг другу, что на них
можно было только лежать, сидеть нельзя. Матрасы были из соломы, и на
пятерых заключенных полагалось всего два одеяла. Часто испражнения больных и
обессиленных пленниц просачивались с верхних нар на нижние. Ева Шлосс: "Нам
даже не досталось места на койках, и мы вынуждены были спать на полу,
залитым нечистотами. Так, не покидая барака, нам предстояло провести три
недели так называемого карантина, чтобы не занести в лагерь какие-то
болезни. После "карантина" нам заново вытатуировали номера: оказывается, в
первый раз ошиблись в числах".
Заключенных Освенцима-Биркенау будили пронзительными свистками в пол
четвертого утра, после чего следовал безумный бег в туалет, расположенный на
границе территории. Завтрак состоял из коричневого пойла непонятного
происхождения. Правда, некоторым удавалось что-то "организовать", что на
лагерном жаргоне означало "обменять". Осенью Анне удалось "организовать"
теплые штанишки. Роза де Винтер: "У нас не было другой одежды кроме лагерных
балахонов: под ними мы ничего не носили. Но когда наступили холода, Анна
вдруг пришла в барак в длинных трусах до колен. Она выглядела в них смешно и
трогательно".
Во время перекличек женщин выстраивали в ряды по пять. Старосты блока
пересчитывали заключенных и докладывали начальству. Утренняя перекличка
длилась сорок пять минут, вечерняя -- час, но могла растянуться и до пяти
часов. Рассказывает Ева Шлосс: "Часто мы стояли часами на невыносимом
холоде, всегда рядами по пять. Двигаться было строго запрещено. Между рядами
непрерывно сновали женщины из СС и их прислужницы из пленниц, они били
плетками тех, кто уже был не в силах держаться на ногах. Нас старательно
пересчитывали. Если было расхождение с числом предыдущего дня, то процедура
повторялась. А расхождение было почти всегда: ведь люди умирали. Впрочем, и
при самом счете нередки были ошибки. На этих перекличках мы проводили
большую часть дня. Бог знает, откуда брались у нас силы и мужество".
Ронни Голдштей-ван Клееф, прибывшая из Вестерборка тем же транспортом,
что и семья Франк, рассказывает: "Я часто стояла на перекличке рядом с
Анной, и мы делили с ней кружку "кофе". Марго стояла с другой стороны от
Анны или перед ней -- как случится при построении в колонны. Каждый ряд
состоял из пяти женщин. Анна была молчалива и погружена в себя. Казалось,
она так и не опомнилась от удара судьбы, бросившего ее в это страшное
место".
После переклички тела умерших за предыдущий день кидали в грузовики и
увозили, а живых гнали на работу. Анна и заключенные из ее блока должны были
раскапывать поле, лежащее в получасе ходьбы от лагеря -- труд совершенно
бесполезный и бессмысленный. Тем не менее, вездесущие надсмотрщики сновали и
там и ударами плеток заставляли копать быстрее. В пол первого дня приносили
суп: зеленоватую жидкость с несколькими кусочками овощей. Некоторые пленницы
были уверены, что нацисты добавляли в него средства, вызывающие дизентерию и
останавливающие менструацию. Полчаса женщинам разрешали посидеть, потом они
работали еще шесть часов, после чего возвращались в лагерь.
Роза де Винтер: "Нам всегда хотелось пить, особенно, во время
переклички. Если шел дождь или снег, то мы высовывали язык в надежде, что на
него попадут несколько капель. Многие из-за этого схватывали простуду, но
жажда была страшнее болезней. Один раз я так мучалась от жажды, что мне
казалось: не выдержу, умру. И вдруг передо мной возникла Анна с кружкой
"кофе". До сих пор не понимаю, откуда она ее взяла".
Ужин состоял из кусочка хлеба с капелькой маргарина. Роза: "Анна была
младшей в блоке, но именно ей мы поручили распределять хлеб". Она исполняла
это задание тщательно и честно -- так, что никто не оставался в обиде".
В девять бил отбой, и следующие шесть часов заключенные пытались спать,
насколько это было возможно в тех страшных условиях.
Барак Эдит, Анны и Марго выделялся высокой смертностью. Ленни де Йонг:
"Некоторые заключенные из их блока -- даже сильные и выносливые на вид -
сходили с ума и бросались на провода, по которым был пропущен ток". Газовая
камера работала безостановочно. В еврейский праздник - день Примирения -- в
нее отправили целый барак, в котором было много больных.
Один раз по дороге с работы, проходя мимо газовых камер, группа Анны
"Сорви розы и не забывай меня. Анна Франк 1929-1941"
Издание 1998 года,
Издательство: Uitgeverij Мaarten Muntinga, Амстердам
Перевод Юлии Могилевской, abjr101@planet.nl
Карол Анн Лей родилась в Англии в 1969 году. Над биографией Анны Франк
она работала десять лет. Книга написана на основе документальных и архивных
материалов, интервью с родственниками и друзьями семьи Франк и другими
очевидцами. В биографии описывается вся жизнь Анны от ее рождения в
Франкфурте-на-Майне до гибели в концлагере Берген-Белзен. Рассказывается
также о судьбах подруг и знакомых Анны, имена которых упомянуты в ее
дневнике.
Здесь дается перевод части книги, описывающей последние месяцы жизни
обитателей Убежища -- после их ареста. Последние дни Анны Франк.
<...>
Ясным утром 8 августа 1944 года на одном из перронов амстердамского
центрального железнодорожного вокзала было многолюдно. Там среди других
ждали поезда и сестры Дженни и Ленни Бриллеслейпер, арестованные из-за
участия в движении сопротивления. Их разлучили с мужьями и детьми и теперь
вместе с родителями и братом отправляли в голландский концентрационный
лагерь Вестерборк. Рассматривая других пассажиров, Дженни обратила внимание
на одну семью: заботливый отец, растерянная и нервная мать и две
девочки-подростка, спортивного вида, с рюкзаками. День был необыкновенно
теплый и солнечный, город покрывала золотая дымка, но все люди на платформе,
на лицах которых читалось безмолвное отчаяние, казалось, не замечали этого.
Позже Отто Франк напишет в своих воспоминаниях: "После нескольких дней
предварительного заключения нас направили в концлагерь. К нашему величайшему
горю двое наших покровителей -- Кляйман и Куглер -- также были арестованы, и
мы не знали, какая их ждет участь".
Подъехал поезд, ничем не отличающийся от поездов мирного времени. Как
только все заняли свои места, двери вагона заперли на замок. Но семья Франк
отнеслась к этому равнодушно. Отто: "Мы были вместе, и нам даже дали еду на
дорогу. Мы знали, куда едем, и в то же время казалось, будто мы отправляемся
на прогулку. Настроение было приподнятым, во всяком случае, если сравнивать
со следующим переездом....Ведь возможно, что русские уже в центре Польши!
Так или иначе, но мы надеялись на лучшее. Анна, не отрывая глаз, смотрела в
окно".
К вечеру поезд подошел к месту назначения.
Лагерь Вестерборк находился в центре провинции Дренте, недалеко от
немецкой границы. Его расположение было малоблагоприятным: на песчаной
местности, в удалении от населенных пунктов. Первоначально этот лагерь,
построенный в 1939 году по инициативе нидерландского правительства,
предназначался для приема евреев, бежавших из Германии. После начала
оккупации 750 проживающих там беженцев срочно эвакуировали в глубь страны.
Но когда немцы переоборудовали лагерь в пересыльный пункт для отправки на
восток, первые жители Вестерборка были насильно возвращены туда почти в
полном составе.
Из воспоминаний одного заключенного, Нильса Прессера: "Песчаная почва
создавала особый микроклимат: при малейшем ветре песок проникал всюду, а
после дождя все вязло в грязи. Летом досаждали мух -- их укусы были опасны,
особенно для младенцев. Лагерь был огражден колючей проволокой. Каждый из
107 бараков предназначался для 300 заключенных. В бараках были электрические
лампочки, но чаще всего они не действовали. На ночь мужчины и женщины
расходились по своим баракам, но днем могли, как правило, общаться
беспрепятственно".
Вестерборк представлял из себя своего рода городок с фабричными
помещениями, школой для детей от шести до четырнадцати лет, домом для
престарелых, детским домом, огромной кухней-столовой, церковью, гаражом,
телефонной станцией и тюрьмой. Здесь же были кузнечные, столярные,
переплетные, мебельные мастерские, парикмахерские. Принимали врачи,
ветеринары, дантисты, в больнице было родильное отделение. Функционировали
даже гимнастический зал и театр. Рядом с лагерем находилась ферма,
поставляющая ему сельскохозяйственные продукты. В магазинах Вестерборка
кроме продуктов питания можно было купить предметы личной гигиены.
Повседневная лагерная жизнь -- страхи и переживания, радости и надежды
- все это определялось одним: транспортом на восток. Заключенные всеми
силами стремились остаться в Вестерборке как можно дольше. Прессер: "Чтобы
избежать депортации, люди шли на все: отдавали последние деньги,
драгоценности, еду, а девушки предлагали себя охранникам. Настроение в
лагере полностью зависело от расписания поездов. На восток они отходили
обычно по вторникам, и к вечеру оставшиеся могли вздохнуть с облегчением -
атмосфера вновь становилась уютной и спокойной. А к концу недели узников
снова охватывали тревога и паника, достигавшие к понедельнику своего апогея.
Тогда все пытались что-то узнать о транспорте следующего дня, кого-то
уговорить, подкупить...".
По прибытии в Вестерборк в августе 1944 года семьи Франк, ван Пелс и
господин Пфеффер должны были пройти установленную процедуру регистрации,
неизменную со дня основания концлагеря. На вокзале новых заключенных
встречали охранники и доставляли их в центральный регистрационный пункт.
Всевозможные сведения о прибывших заполнялись на различных карточках и
формулярах. Вера Кон, ведущая опрос Франков, сохранила о них ясные
воспоминания: "Господин Франк, его жена и две дочери, еще одна супружеская
пара с сыном и зубной врач -- все они скрывались в Амстердаме по тайному
адресу. Франк -- мужчина приятной наружности, вежливый и корректный. Он
стоял передо мной, не опуская глаз, и спокойно отвечал на вопросы. Анна была
рядом с ним. Ее лицо по принятым меркам нельзя было назвать красивым, но
необыкновенно живые ясные глаза притягивали внимание. Ей было пятнадцать
лет. Все члены семьи держались с достоинством и не проявляли страха или
паники".
Муж Веры также находился в Вестерброке. Он работал в отделе
распределения новоприбывших. Ознакомившись с делом Франков, он понял, что у
них нет никаких шансов на спасение.
Семьи Франков, ван Пелсов и доктора Пфеффера, как незаконно
скрывавшихся евреев, поместили в барак "s", что означало "штрафной"
(strafbarak). Мужчин обрили наголо, а женщин коротко остригли. У них отняли
все их вещи, в том числе, одежду и обувь, вместо них выдали лагерную форму:
синие комбинезоны и деревянные башмаки. Им даже не дали мыла, а их паек был
еще беднее, чем у других пленников.
В лагере семья Франк познакомилась и подружилась с другими
заключенными. Вспоминает Лена де Йонг: "Мой муж быстро сошелся с Отто
Франком, они часто вели серьезные разговоры на самые разные темы. Я
сблизилась с его женой, к которой однако не решалась обращаться по имени, и
звала ее госпожа Франк, в то время, как ее мужа запросто называла Отто. Эдит
Франк была особенной женщиной. Она постоянно беспокоилась о своих дочках. С
ними я, конечно, тоже общалась. Анна была таким милым ребенком! Девочки еще
так многого ждали от жизни... Франки все еще пребывали в потрясении от
случившегося с ними. Они были почти уверены, что их не обнаружат в их тайном
укрытии в Амстердаме. Это была дружная семья, их всегда видели вместе".
Дни проходили одинаково: в пять утра перекличка, потом рабочий день.
Заключенные штрафного барака направлялись обычно на разборку аккумуляторов
разбитых самолетов: их детали потом использовали заново. Во время работы
разрешалось разговаривать друг, а сам труд был изнурительным и грязным. Люди
беспрерывно кашляли из-за пыли и повышенной влажности. Надсмотрщики
находились начеку и требовали, чтобы узники работали быстрее. На обед давали
лишь кусок черствого хлеба и несколько ложек водянистого супа.
Дженни и Ленни Бриллеслейпер работали в том же помещении, что и семья
Франк. Ленни вспоминает: "В Вестерборке мы ежедневно занимались разборкой
батареек. Как штрафников нас старались изолировать от других заключенных. По
дороге в цех я часто беседовала с Эдит Франк. Мы много говорили о еврейском
искусстве, которое она хорошо знала и ценила. Открытость и сердечность этой
милой интеллигентной женщины необыкновенно тронули меня. ... Обе девочки
были очень привязаны к матери. В своем дневнике Анна утверждает, что мама ее
не понимала, но это же обычные мысли для ребенка переходного возраста. В
лагере для них было важно одно: оставаться вместе".
Рашель ван Амеронген-Франкфордер также жила в штрафном бараке, но
выполняла по лагерным понятиям менее тяжелую и вредную работу: мыла туалеты
и выдавала одежду заключенным. Отто Франк обратился к Рашель с просьбой
как-то посодействовать, чтобы Анну -- из-за слабого здоровья - определили к
ней в помощницы. Рашель вспоминает: "Господин Франк был очень любезным и
обходительным. По его наружности и манерам угадывалось аристократическое
происхождение. Анна пришла вместе с ним. "Я все могу, я очень ловкая", -
сказала она. Такая славная девочка! К сожалению, я ничего не могла для них
сделать и посоветовала обратиться к руководству лагеря. Мыть туалеты --
работа, конечно, не менее тяжелая, чем разборка аккумуляторов, но пленные
отдавали ей предпочтение, считая ее менее вредной".
Людям, встречавшим Анну в Вестерборке, казалось -- как ни абсурдно это
звучит -- что она счастлива. Вспоминает Роза де Винтер: "Я видела Анну Франк
ежедневно, она и Петер ван Пелс всегда были вместе. Анна сияла, и казалось,
что этот свет распространялся на Петера. В начале мне бросились в глаза лишь
ее бледность и болезненность, но потом я ощутила ее силу и обаяние. Она
казалась такой яркой и особенной что моя дочь Джуди, Аннина ровесница, не
решалась с ней заговорить. От нее как бы исходила теплая волна. Она была так
свободна в своих движениях, манере говорить, что я невольно сказала себе:
она счастлива. Счастье в Вестерборке - этому трудно поверить".
Рассказывает Ева Шлосс, семья которой подобно Франкам скрывалась по
тайному адресу и была предана и арестована: "Нам совсем не было страшно в
Вестерборке, он не казался настоящим концлагерем. Ужасен был арест, допросы,
побои, но оказавшись на месте, мы ощутили своего рода свободу. Мы могли
находиться на свежем воздухе, общаться с людьми, чего были лишены многие
месяцы. Мы не сомневались, что выживем. Наверно такая уверенность --
свойство человеческой натуры...".
Роза де Винтер восхищалась Отто Франком: "Отец Анны был молчалив,
спокоен и уже одним этим помогал своим близким. Когда Анна заболела, он
каждый вечер часами сидел у ее постели, рассказывая разные истории. И сама
Анна была такой же. Когда она поправилась, то взяла на себя заботу о больном
двенадцатилетнем мальчике Давиде. Они много говорили о вере и Боге: Давид
происходил из семьи ортодоксальных евреев".
Однако Отто Франк был настроен менее оптимистично, чем казалось
окружающим: "Днем в лагере мы работали, но по вечерам были свободны. Как мы
радовались за детей, которые после месяцев заточения могли свободно
разговаривать с другими людьми! В то же время нас, взрослых, ни на минуту не
покидал страх депортации в польские лагеря уничтожения".
Роза де Винтер: "Для Эдит пребывание в Вестерборке было особенно
тяжелым, она почти всегда молчала. Марго тоже была немногословна, но Эдит,
казалось, пребывала в шоке. Каждый вечер она стирала нижнее белье. В грязной
воде, без мыла - но все стирала и стирала..."
В начале сентября комендант лагеря Геммекер дал руководству Вестерборка
задание составить список из тысячи человек для последней депортации на
восток. В лагере началась страшная паника. Никто не знал, включено его имя в
список или нет. Лишь за день до отъезда в штрафном бараке были зачитаны
имена несчастных, среди них были Фриц Пфеффер, Герман, Августа и Петер ван
Пелс, Отто, Эдит, Марго и Анна Франк.
Рассказывает Роза де Винтер: "2 сентября нам объявили что завтра, рано
утром - отъезд. Ночью мы собрали свои жалкие пожитки. У кого-то было немного
чернил. Мы воспользовались им, чтобы на одеялах, которые везли с собой,
нацарапать наши имена. На детских одеялах мы написали также адреса, где
должны были -- в случае, если потеряем другу друга - встретиться после
войны. Я несколько раз повторила своей дочери Джуди адрес ее тетки в
Зутпене. Семья Франк условилась о встрече в Швейцарии у родственников Отто".
Это был последний девяносто третий транспорт из Вестерборка. Предстояло
перевезти 1019 узников: 498 женщин, 442 мужчин и 79 детей.
3 сентября 1944 года отъезжающим приказали подойти к перрону, на
котором уже находилась вооруженная охрана. Царила смертельная тишина. Каждый
заключенный нес с собой хлебный паек, выданный на дорогу. Людей выстроили в
ряды. Тех, кто не мог идти сам, несли на носилках. Посадка продвигалась
медленно: перрон был низкий, и даже здоровым людям забраться в поезд стоило
труда.
Вспоминает Ева Шлосс: "Я насчитала 35 грузовых вагонов для нас и
несколько второго класса -- для сопровождающих. Грузовые вагоны были
совершенно закупорены, но кое-где просвечивали щели, откуда тянулись руки,
запертых в поезде людей. Они напоминали утопающих, отчаянно цепляющихся за
жизнь. Сияло солнце, пели птицы, и тут же осуществлялось массовое убийство
-- немыслимо! В одиннадцать часов прозвенел звонок, и поезд тронулся. На его
торце крупными буквами был указан маршрут: "Вестерборк-Освецим,
Освецим-Вестерборк"".
Но никто из пассажиров не знал места назначения.
На полу переполненных вагонов -- в каждом перевозилось по 75 человек -
лежало немного соломы и стояло ведро, служащее туалетом. Некоторые вагоны
были страшно сырыми, в других же было невыносимо душно и темно: свет и
воздух проникали лишь через лишь небольшую четырехугольную дырку в потолке.
Тяжелую вонь ощутили сразу, едва войдя в вагон, позже она стала нестерпимой.
Многие заболевали дизентерией и умирали в пути.
В одном из вагонов, оттесненные к стене, ехали семьи Франк, ван Пелс,
де Винтер, господин Пфеффер, Лена де Йонг и сестры Ленни и Дженни
Бриллеслейпер. Еще до переезда через границу Голландии произошел страшный
инцидент. Рассказывает Лена де Йонг: "Поезд вдруг остановился. Оказалось,
что шесть пленных прорубили дыру в полу вагона и пытались бежать через нее.
И это - на полном ходу! Один из них погиб, остальные пятеро выжили, но один
мужчина потерял руку, а молодая девушка лишилась обеих. Раненых оставили на
попечение местных голландцев, и это спасло их. Они живы до сих пор.
Остальных загнали обратно в вагон".
Когда поезд останавливался, охранники выдавали заключенным немного
хлеба и вареной свеклы. Воды не хватало, всех мучила жажда.
Роза де Винтер: "Поезд стоял не на станциях, а между ними, где не было
никаких указателей. Поэтому мы не могли понять, где находимся, а спрашивать
боялись. Иногда стояли часами. Солдаты ходили по вагонам и требовали отдать
им все ценное. Тем, кому удалось захватить с собой монеты или драгоценности,
спрятав их за подкладку одежды, пришлось расстаться с ними. Другие
предпочитали выбросить украшения и деньги в окно, чем отдать их в руки
захватчиков. Бросали и скомканные записочки, адресованные родным и близким.
Эти весточки, подобранные простыми людьми, в том числе, немцами на
территории Германии, нередко попадали потом к адресатам".
Ева Шлосс: "Это было страшно, невообразимо. Духота становилась особенно
тяжелой, когда поезд стоял, что часто длилось часами. Солнце палило нещадно,
крошечные окошечки едва пропускали свежий воздух. Вагоны были переполнены
так, что всем сидеть одновременно не удавалось, поэтому садились по очереди.
Ведро, служащее туалетом, опорожнялось на остановках, и часто стояло полным
до краев".
По ночам почти никто не смыкал глаз. Скрип колес, страх, нестерпимый
запах мешали заснуть. Люди рыдали, кричали, ссорились, некоторые теряли
сознание. Вспоминает Лена де Йонг: "Госпожа Франк тайком захватила из
Вестерборка лагерный комбинезон, и сидя у окна при свете карманного
фонарика, пыталась снять с него красную нашивку с номером. Наверно, это был
ее способ отвлечься, и ей казалось, что избавившись от нашивки, она как бы
теряет клеймо заключенной. Девочки Франк, как и другие дети, старались быть
ближе к родителям. Все устали смертельно".
Отто Франк писал в своих воспоминаниях: "В этот страшный трехдневный
переезд я видел свою семью в последний раз. Мы старались сохранять
мужество...".
Наконец поздно вечером поезд достиг конечного пункта. Послышался лай
собак, вдалеке мерцал туманный свет. Двери, запертые в течение трех дней,
открылись: "Евреи, выходитесь! Живо, живо, поторапливайтесь!"
Рассказывает Роза де Винтер: "Вокзал был освещен яркими прожекторами,
направленными на наш поезд. По перрону с преувеличенным усердием сновали
фашистские наемники из военнопленных: им было поручено выгнать новоприбывших
пленников из поезда. Подгоняя людей приказами и угрозами, наемники
выбрасывали из вагонов чемоданы и сумки и складывали их штабелями. Тут же
бросали трупы людей, умерших в дороге". Послышался резкий крик: "Женщины
налево, мужчины направо!". Мужчин, среди которых были Отто Франк, Герман ван
Пелс, Петер ван Пелс и Фритц Пфеффер, отогнали на другой конец вокзала, а
женщин выстроили в пять рядов.
Ева Шлосс: "Первые несколько минут на платформе мы испытали облегчение:
наконец свежий воздух и возможность подвигаться! Но тут мы увидели доктора
Менгеле, известного под кличкой ангел смерти'. Особый интерес он испытывал
к близнецам и инвалидам с рождения. Один из его опытов состоял в том, чтобы
умертвить одного близнеца и изучить эффект этой смерти на другом. За время
своей службы в Освенциме с мая 1943 года он провел свои страшные
эксперименты над 1500 близнецами. Должна признаться, что это был красивый
мужчина: высокий, одетый с иголочки. Он стоял, окруженный офицерами СС и их
прислужниками, направлявшими на нас оружие. И тут мы заметили табличку
"Освенцим". О Боже, как описать, что мы почувствовали в тот момент? Мы
распрощались с нашими мужчинами - к счастью, нам дали на это немного
времени. Я проводила взглядом своего отца, не зная, суждено ли нам когда-то
увидеться".
Вспоминает Отто Франк: "Я никогда не забуду момента, когда мы с Петером
в последний раз видели его отца, которого среди других погнали к газовым
камерам. Два часа спустя мимо нас проехали грузовики с их одеждой".
Герман ван Пелс был одним из пятисот заключенных девяносто третьего
транспорта, умерщвленных сразу по прибытии в Освенцим. Удушены были не
только старые и больные, но и все дети моложе пятнадцати лет.
Ева Шлосс: "Мама дала мне большую шляпу и длинное пальто, которые
спасли меня от газовой камеры: это несоразмерная одежда помешала Менгеле
разгадать мой возраст".
Во время отбора решалось, кто будет допущен в лагерь. Формировались две
колонны. Едва заметным движением глаз Менгеле распределял людей налево или
направо. А громкоговорители неустанно повторяли: "Идти до лагеря целый час.
Для больных и детей в конце платформы стоят наготове грузовые машины ". Это
была так называемая естественная селекция: грузовики отбывали прямо в
газовые камеры. Женщинам, отобранным для лагеря, дали приказ отправляться и
маршировать быстрым шагом. Вот они достигли ворот с известной всему миру
надписью: "Arbeit macht frei" ("Работа делает свободным") и вступили на
территорию Биркенау, так называемого Освенцима-2, находившегося в трех
километрах от основного лагеря. Вокруг забора из железных прутьев, по
которым был пущен ток, виднелись бесчисленные неподвижные силуэты
охранников.
Новоприбывших женщин погнали в так называемую баню, где они должны были
мыться под ледяным душем, их одежду подвергли дезинфекции. Потом в
"парикмахерской" им сбрили волосы с подмышек и на лобке. Волосы на голове
тоже сбривали или коротко стригли. Пленницам выдали "новую" одежду: грубые
тяжелые башмаки и платье -- просто мешок с большим крестом на спине,
означавшим: "новенький". Потом женщины обходили ряд служащих лагеря, чтобы
сообщить свои персональные данные и получить лагерный номер, который вместе
с фамилией был вытатуирован на руке.
Одна из заключенных позже рассказала: "Самым страшным в этой процедуре
был момент, когда сбрили мои волосы. Лысая и голая, я стояла перед ними,
совершенно незащищенная. Казалось, у меня отняли личность и достоинство,
теперь я превратилась в ничто".
А у Евы Шлосс были другие мысли: "Вся эта длительная канитель с бритьем
и номерами -- как бы унизительна она не была -- вселила надежду: значит нас
не убьют! ... Между тем наемники из самих же заключенных были безжалостнее
фашистов. Они спрашивали нас, успели ли мы распрощаться с отцами, братьями,
сестрами...: "Их отправили в газовые камеры! Видите дым?"".
Эдит, Марго и Анна Франк, Роза и Джуди де Винтер были направлены в
барак 29. Впрочем, все бараки были одинаковыми: длинное узкое помещение 44.2
х 8.5 метра с примитивным умывальником и парашей. Нары из необработанного
дерева в несколько ярусов, расположенные так близко друг другу, что на них
можно было только лежать, сидеть нельзя. Матрасы были из соломы, и на
пятерых заключенных полагалось всего два одеяла. Часто испражнения больных и
обессиленных пленниц просачивались с верхних нар на нижние. Ева Шлосс: "Нам
даже не досталось места на койках, и мы вынуждены были спать на полу,
залитым нечистотами. Так, не покидая барака, нам предстояло провести три
недели так называемого карантина, чтобы не занести в лагерь какие-то
болезни. После "карантина" нам заново вытатуировали номера: оказывается, в
первый раз ошиблись в числах".
Заключенных Освенцима-Биркенау будили пронзительными свистками в пол
четвертого утра, после чего следовал безумный бег в туалет, расположенный на
границе территории. Завтрак состоял из коричневого пойла непонятного
происхождения. Правда, некоторым удавалось что-то "организовать", что на
лагерном жаргоне означало "обменять". Осенью Анне удалось "организовать"
теплые штанишки. Роза де Винтер: "У нас не было другой одежды кроме лагерных
балахонов: под ними мы ничего не носили. Но когда наступили холода, Анна
вдруг пришла в барак в длинных трусах до колен. Она выглядела в них смешно и
трогательно".
Во время перекличек женщин выстраивали в ряды по пять. Старосты блока
пересчитывали заключенных и докладывали начальству. Утренняя перекличка
длилась сорок пять минут, вечерняя -- час, но могла растянуться и до пяти
часов. Рассказывает Ева Шлосс: "Часто мы стояли часами на невыносимом
холоде, всегда рядами по пять. Двигаться было строго запрещено. Между рядами
непрерывно сновали женщины из СС и их прислужницы из пленниц, они били
плетками тех, кто уже был не в силах держаться на ногах. Нас старательно
пересчитывали. Если было расхождение с числом предыдущего дня, то процедура
повторялась. А расхождение было почти всегда: ведь люди умирали. Впрочем, и
при самом счете нередки были ошибки. На этих перекличках мы проводили
большую часть дня. Бог знает, откуда брались у нас силы и мужество".
Ронни Голдштей-ван Клееф, прибывшая из Вестерборка тем же транспортом,
что и семья Франк, рассказывает: "Я часто стояла на перекличке рядом с
Анной, и мы делили с ней кружку "кофе". Марго стояла с другой стороны от
Анны или перед ней -- как случится при построении в колонны. Каждый ряд
состоял из пяти женщин. Анна была молчалива и погружена в себя. Казалось,
она так и не опомнилась от удара судьбы, бросившего ее в это страшное
место".
После переклички тела умерших за предыдущий день кидали в грузовики и
увозили, а живых гнали на работу. Анна и заключенные из ее блока должны были
раскапывать поле, лежащее в получасе ходьбы от лагеря -- труд совершенно
бесполезный и бессмысленный. Тем не менее, вездесущие надсмотрщики сновали и
там и ударами плеток заставляли копать быстрее. В пол первого дня приносили
суп: зеленоватую жидкость с несколькими кусочками овощей. Некоторые пленницы
были уверены, что нацисты добавляли в него средства, вызывающие дизентерию и
останавливающие менструацию. Полчаса женщинам разрешали посидеть, потом они
работали еще шесть часов, после чего возвращались в лагерь.
Роза де Винтер: "Нам всегда хотелось пить, особенно, во время
переклички. Если шел дождь или снег, то мы высовывали язык в надежде, что на
него попадут несколько капель. Многие из-за этого схватывали простуду, но
жажда была страшнее болезней. Один раз я так мучалась от жажды, что мне
казалось: не выдержу, умру. И вдруг передо мной возникла Анна с кружкой
"кофе". До сих пор не понимаю, откуда она ее взяла".
Ужин состоял из кусочка хлеба с капелькой маргарина. Роза: "Анна была
младшей в блоке, но именно ей мы поручили распределять хлеб". Она исполняла
это задание тщательно и честно -- так, что никто не оставался в обиде".
В девять бил отбой, и следующие шесть часов заключенные пытались спать,
насколько это было возможно в тех страшных условиях.
Барак Эдит, Анны и Марго выделялся высокой смертностью. Ленни де Йонг:
"Некоторые заключенные из их блока -- даже сильные и выносливые на вид -
сходили с ума и бросались на провода, по которым был пропущен ток". Газовая
камера работала безостановочно. В еврейский праздник - день Примирения -- в
нее отправили целый барак, в котором было много больных.
Один раз по дороге с работы, проходя мимо газовых камер, группа Анны