Страница:
Ухмылка Мышелова сделалась еще шире. Поднеся бутылочку к губам, он отпил немножко для пробы, задумчиво покатал жидкость на языке, затем запрокинул сосуд и вылил его чуть горьковатое содержимое прямо в глотку.
Рита разомкнула руки и с легким упреком сказала:
– Я бы тоже выпила немного вина.
Мышелов с радостным видом поднял брови и объяснил:
– Это не вино. Магия.
Если бы брови девушки не были выбриты, она тоже вздернула бы их от удивления. Мышелов подмигнул ей, отшвырнул бутылочку и стал доверчиво ждать, когда у него проявятся противокрысиные силы – какими бы они ни были.
Сверху послышался металлический скрежет и медленный треск прочного дерева. Теперь они действуют правильно, пустили в ход ломы. По всей вероятности, люк будет открыт вовремя, и Глипкерио увидит, как Мышелов победит крысиную армию. Все идет просто превосходно.
Черное море до сих пор молчавших крыс заволновалось, послышался сердитый писк и клацанье маленьких зубов. Тем лучше – на фоне подобной воинственности их поражение будет более убедительным.
Мышелов между делом обратил внимание на то, что стоит посреди большого пятна розоватой жидкой грязи, окаймленного чем-то серым, которого он прежде из-за спешки и возбуждения не заметил. Раньше он такой плесени в подвалах не встречал.
У него было ощущение, что глазные яблоки начинают набухать и саднить; внезапно Мышелов почувствовал в себе божественное могущество. Он поднял взгляд на Риту, намереваясь предупредить ее, чтобы она не пугалась, если с ним произойдет что-то неожиданное – скажем, все его тело начнет светиться золотом или из глаз ударят два алых луча, от которых все крысы скукожатся либо раскалятся и лопнут.
И тут его пронизала мысль: «Он поднял взгляд? Это на Риту-то?»
Розоватое пятно превратилось в большую лужу, чавкающую у него под ногами.
Сверху опять послышался треск, и на крыс брызнул поток света из кухни.
Онемев от ужаса, Мышелов вытаращил глаза. Каждая крыса была величиной с кошку! Нет, даже с черного волка! Да что там с волка – с мохнатого черного человека, вставшего на четвереньки! Мышелов судорожно вцепился в Риту…. и обнаружил, что тщетно пытается обхватить руками гладкую белую лодыжку толщиной с церковную колонну. Он задрал голову и увидел двумя этажами выше удивленное и испуганное лицо девушки. Ему припомнились беззаботные и чертовски неопределенные слова Шильбы: «Это даст тебе точку опоры, чтобы справиться с ситуацией». Да уж, удружил, нечего сказать!
Лужа грязи с серой каемкой стала еще шире и уже доходила ему до лодыжек.
Мышелов прижался к Ритиной ноге в слабой и не слишком благородной надежде, что раз его одежда и оружие уменьшились вместе с ним, то от его прикосновения девушка тоже сократится в размерах. Тогда у него хоть будет попутчица. К чести Мышелова надо сказать, что ему не пришло в голову крикнуть: «Подними меня с пола!»
Но с Ритой ничего не произошло, и только из ее рта величиной с громадный щит с красной окантовкой, прогремел низкий голос:
– Что ты делаешь? Мне страшно! Приступай же скорее к своей магии!
Мышелов отскочил от живой колонны, разбрызгав мерзкую розоватую жижу и чуть в ней не поскользнувшись, и выхватил Скальпель. Теперь меч был чуть длиннее парусной иглы. Свеча же, которую он все еще держал в левой руке, годилась разве что для комнаты в кукольном домике.
Тут послышался громкий топот множества лап, клацанье когтей о камень, в уши Мышелову ударил воинственный писк, и громадные черные крысы ринулись на него с трех сторон, вздымая облака серой пыли на краях лужи и разбрызгивая и волнуя розоватую грязь.
Остолбеневшая Рита в ужасе наблюдала, как ее непонятным образом уменьшившийся спаситель круто повернулся, перепрыгнул через камешек, приземлился в пятнышко розоватой жижи и, размахивая перед собой крошечным мечом и прикрывая свечу полой плаща, бросился, нагнув голову, в ближайшую нору и скрылся из вида. Крысы бросились за ним вслед, задевая ноги девушки и огрызаясь друг на друга в стремлении побыстрее добраться до норы. Большая же часть крыс поспешно разбежалась по другим дырам. Впрочем, одна задержалась на миг и тяпнула девушку за икру.
Нервы у Риты не выдержали. Разбрызгивая розоватую грязь и серую пыль, она с воплем бросилась вперед, распугивая оставшихся крыс, взлетела вверх по ступеням, растолкала изумленных стражников и, оказавшись в кухне, с судорожными рыданиями осела на пол. Саманда немедленно пристегнула цепь к ее кожаному вороту.
Прикрывая согнутыми руками голову от неожиданных столкновений с нависающими с потолка каменными выступами, а лицо – от соприкосновения с паутиной, а также чьими-то призрачными пальцами и перепончатыми крыльями, Фафхрд наконец увидел над головой круглое отверстие с зазубренными краями, из которого лился зеленоватый свет. Вскоре он выбрался из черного туннеля в большую пещеру с несколькими входами, освещаемую неверным зеленым светом разложенного посредине костра, который поддерживали, подкидывая в него тонкие кроваво-красные поленья, два тощих и востроглазых юных оборванца, очень смахивавших на уличных попрошаек из Ланкмара, Илтхмара или любого другого столь же нездорового города. Под левым глазом у одного из них красовался здоровенный фингал. Напротив них у костра на широком низком камне примостилась неприлично толстая фигура в таком просторном плаще с клобуком, что ни ее лица, ни рук не было видно вовсе. Фигура рылась в большой куче клочков пергамента и черепков и время от времени, выловив какой-нибудь из них сквозь ткань длинных, болтающихся рукавов, принималась близоруко рассматривать, чуть ли не засовывая его к себе в клобук.
– Приветствую тебя, мой нежный сын, – обратилась фигура к Фафхрду сладкозвучным и вибрирующим голосом флейты. – Какой счастливый случай привел тебя сюда?
– Уж тебе ли этого не знать! – хрипло отозвался Фафхрд и, подойдя к пляшущим языкам зеленого пламени, уставился в черный овал, обрамленный клобуком. – Как мне спасти Мышелова? Что случилось с Ланкмаром? И – во имя всех богов, смерти и разрушения! – почему так важен оловянный свисток?
– Ты изъясняешься загадками, мой нежный сын, – мирно прозвучал певучий голосок, в то время как его обладатель продолжал копаться в куче мусора. – Какой оловянный свисток? В какую беду попал Мышелов? Вот безрассудный юнец! И что там с Ланкмаром?
Фафхрд разразился потоком цветистой брани, от которой мелодично зазвенел лес сталактитов у него над головой. Потом выхватил из кошеля черный клочок с запиской Шильбы и дрожащей от ярости рукой протянул его в сторону костра.
– Послушай-ка, незнайка, я бросил хорошенькую девушку, чтобы ответить на это, а теперь….
Но фигура в клобуке как-то по-особому засвиристела, и по этому сигналу черная летучая мышь, о которой Фафхрд совершенно забыл, снялась с плеча его собеседника, выхватила острыми зубами у него из пальцев черную записку и, пролетев над зеленым пламенем, села толстяку на скрытую рукавом руку, или на щупальце, или на что там у него было. С помощью этого чего-то толстяк поднес летучую мышь к отверстию клобука, и та, послушно впорхнув внутрь, скрылась в угольной черноте.
Затем последовал неразборчивый пискливый диалог, приглушенный к тому же клобуком; Фафхрд ждал его окончания, уперев кулаки в бока и кипя от злости. Тощие мальчишки ухмыльнулись с хитрым видом и принялись нахально перешептываться, не сводя с Северянина блестящих глаз. Наконец послышался голосок-флейта:
– Вот теперь мне все совершенно ясно, о мой многотерпеливый сын. Наши отношения с Шильбой Безглазоликим в последнее время складывались не наилучшим образом – кое-какие чародейские разногласия, – а вот теперь он вроде хочет помириться. Словом, Шильба начал со мной заигрывать. Ну и ну!
– Очень интересно, – проворчал Фафхрд. – Имей в виду: я должен действовать быстро. Когда я подъезжал к твоей пещере. Зыбучие Земли как раз выступили из воды. Моя резвая, но измученная лошадь щиплет у входа твою вонючую траву. Мне нужно убраться отсюда не позже чем через полчаса, если я хочу пересечь Зыбучие Земли, прежде чем они снова погрузятся в море. Скажи же наконец, что мне делать с Мышеловом, Ланкмаром и оловянным свистком?
– Но я об этом не имею ни малейшего понятия, мой нежный сын, – прозвучал простодушный ответ. – Мне совершенно ясны лишь мотивы, которыми руководствовался Шильба. Нет, только подумать, что он…. Погоди, Фафхрд, не нужно снова сотрясать сталактиты. Я, конечно, постарался заколдовать их получше, чтобы они не упали, но на свете нет такого заклятия, сквозь которое не мог бы порой пробиться какой-нибудь здоровила. Главное, не бойся, вот что я тебе скажу. Но прежде мне нужно включить свое ясновидение. Ну-ка, ребятки, насыпьте мне немного золотой пыли – только бережно, она в десять раз дороже нетолченых алмазов.
Мальчишки нырнули в стоявший неподалеку большой мешок и бросили в зеленое пламя по пригоршне сверкающей пыли. Языки огня мгновенно потемнели, но при этом взвились к потолку, причем без каких бы то ни было признаков копоти. В пещере стало почти темно, и Фафхрд, глядя на пламя, начал вроде бы различать мимолетные и переменчивые тени каких-то спиралевидных башен, уродливых деревьев, высоких сгорбленных людей, приземистых животных, прекрасных, но тающих восковых женщин и всякое тому подобное, однако к его вопросам все это не имело ни малейшего отношения.
Но тут из клобука упитанного чародея вылезли два небольших зеленоватых предмета овальной формы с вертикальной черной полоской посередине, словно были сделаны из кошачьего глаза. Отодвинувшись на пол-ярда от клобука, они повернулись в сторону потемневшего костра и замерли. За ними тут же последовали еще два, которые разошлись в разные стороны и продвинулись немного дальше. Еще один, сделав плавную дугу, остановился прямо над костром, явно рискуя подпалиться. И наконец два последних каким-то невероятным образом обогнули костер и, повернувшись к нему, замерли с двух сторон от Фафхрда.
– Всегда не вредно рассмотреть проблему со всех сторон, – мудро пропел голос.
Внутренне сжавшись, Фафхрд с трудом подавил дрожь. Он всегда приходил в замешательство, наблюдая, как Шильба выдвигает свои глаза на способных бесконечно удлиняться глазоножках. Особенно в случаях, когда за миг до этого он прикидывался стеснительным, словно девица в халате, и ни за что не хотел их показывать.
Поэтому прошло довольно много времени, прежде чем Фафхрд начал нетерпеливо пощелкивать пальцами – сперва чуть слышно, потом все громче и громче. На пламя он уже не смотрел. Все равно там не было видно ничего, кроме дразнящих, колеблющихся теней.
Наконец зеленые глаза вплыли назад в клобук, словно возвращающиеся в гавань таинственные корабли. Пламя снова сделалось ярко-зеленым, и Нингобль проговорил:
– Мой нежный сын, теперь я понимаю, чем ты озадачен, и попробую тебе помочь. Видел-то я много чего, но всего объяснить не смогу. Возьмем Серого Мышелова. Он находится ровно на двадцать пять футов глубже самого глубокого подвала во дворце Глипкерио Кистомерсеса. Он не похоронен там и даже не мертв, хотя двадцать четыре двадцать пятых его тела мертвы. Но при этом он жив.
– Как это? – разведя руками, вытаращил глаза Фафхрд.
– Понятия не имею. Он окружен врагами, но рядом с ним находятся два друга определенного сорта. Теперь о Ланкмаре, тут все более понятно. Он подвергся нашествию, в его стенах повсюду зияют бреши, на улицах идут сражения с жестокими захватчиками, число которых превышает количество жителей в…. – силы небесные? – раз в пятьдесят, да и снабжены они самым современным оружием. Но ты можешь спасти город, можешь решить исход битвы – это я вижу очень отчетливо, – если только поспешишь к храму истинных богов Ланкмара, взберешься на его звонницу и ударишь в колокола, молчавшие бессчетное число столетий. Скорее всего, для того, чтобы поднять богов. Но это лишь мое предположение.
– Уж больно не хочется иметь дело с этой пыльной шайкой, – пожаловался Фафхрд. – Насколько мне известно, они больше похожи на ожившие мумии, нежели на настоящих богов, – иссохшие нелюбезные типы, присыпанные, словно песком, всякими ядовитыми старческими бзиками.
Нингобль пожал под плащом крутыми плечами:
– Мне казалось, что ты смельчак и любишь выказывать отчаянную храбрость.
Язвительно чертыхнувшись, Фафхрд осведомился:
– Но если даже я раскачаю эти ржавые колокола, то каким образом Ланкмар сможет продержаться до моего появления – ведь его стены проломаны, а врагов в пятьдесят раз больше, чем горожан?
– Этого я не могу тебе сказать, – уверенно отозвался Нингобль.
– А как я доберусь до храма, если на улицах идут бои?
Нингобль снова пожал плечами:
– Но ты же герой, тебе лучше знать.
– Ну а что с оловянным свистком? – раздраженно поинтересовался Северянин.
– Понимаешь ли, насчет свистка я ничего не увидел. Ты уж извини. Он у тебя с собой? Можно взглянуть?
Фафхрд с ворчанием извлек из тощего кошеля свисток и, обойдя костер, продемонстрировал его колдуну.
– Ты пробовал в него дунуть? – спросил Нингобль.
– Нет, – удивленно отозвался Северянин и поднес свисток к губам.
– Не вздумай! – взвизгнул Нингобль. – Ни в коем случае! Никогда не свисти в незнакомый свисток. Он может накликать на тебя кое-что похуже свирепых мастиффов или даже стражи. Ну-ка, дай сюда.
Выхватив у Фафхрда вещицу своим вновь как бы ожившим рукавом, волшебник поднес ее к клобуку, покрутил так и сяк, после чего выпустил четыре змеевидных глаза и принялся рассматривать свисток чуть ли не вплотную.
Наконец он спрятал глаза, вздохнул и проговорил:
– Ну, даже не знаю, что и сказать. На нем, правда, есть надпись из тринадцати значков – прочесть я ее не могу, вижу только, что их тринадцать. И если сопоставить это с изображением какого-то лежащего животного из породы кошачьих на другой стороне…. Словом, я полагаю, что этим свистком можно вызвать боевых котов. Но имей в виду, это всего лишь умозаключение, основанное на нескольких посылках, в которых я не уверен.
– Что это за боевые коты? – удивился Фафхрд.
Нингобль поежился под своим просторным одеянием.
– Этого я точно не знаю. Но если сложить вместе многочисленные слухи и предания, а к ним добавить наскальные изображения, встречающиеся на севере стылых Пустошей и к югу от Квармалла, то можно сделать соблазнительный вывод: это военная аристократия всех кошачьих племен, кровожадная Чертова Дюжина неистовых берсерков. Могу предположить – конечно условно, имей в виду, – что когда их позовут, быть может, этим свистком, они явятся и без промедления начнут убивать тех людей или животных, которые, по их мнению, угрожают роду кошачьих. Поэтому я посоветовал бы тебе воспользоваться этим свистком только в присутствии врагов кошачьего племени, которым они отдадут предпочтение перед тобой – ведь, насколько мне известно, ты за свою жизнь умертвил несколько тигров и леопардов. На, держи.
Фафхрд поймал брошенный свисток, сунул его в кошель и осведомился:
– Но, клянусь обледенелым черепом бога, откуда мне знать, когда я должен в него свистнуть? Каким образом Мышелов может быть живым на две пятидесятых, если он находится на восемь ярдов под землей? Что это за орда врагов, которая нахлынула на Ланкмар, когда перед этим не было ни слухов, ни сообщений об их приближении? Какой такой флот может перевезти….
– Хватит вопросов! – взвизгнул Нингобль. – Твои полчаса истекли. Если ты хочешь успеть на Зыбучие Земли и спасти город, немедленно скачи в Ланкмар. И ни слова больше.
Фафхрд побушевал еще немного, но Нингобль упрямо молчал, поэтому Северянин хорошенько обложил его напоследок, отчего с потолка сверзился небольшой сталактит и чуть не вышиб ему мозги, и ушел, не обращая внимания на возмутительные ухмылки мальчишек.
Выбравшись из пещеры, он вскочил на мингольскую кобылу и поскакал в облаке вздымаемой копытами пыли по залитому солнцем осыпающемуся склону в сторону Зыбучих Земель – каменистого коричневого перешейка в милю шириной, кое-где в пятнах соли и лужах морской воды. К югу от перешейка сверкала голубая гладь Восточного моря, к северу – бушевали серые волны Внутреннего моря и блестели приземистые башни Илтхмара. Там же, на севере, Фафхрд заметил четыре пыльных облачка, движущихся по илтхмарской дороге, по которой недавно проезжал он сам. Как он и предполагал, это почти наверняка были четыре разбойника в черном, которые пустились за ним в погоню, чтобы отомстить за трех убитых или, по меньшей мере, сильно покалеченных товарищей. Прищурившись, Фафхрд пустил кобылу резвым галопом.
Рита разомкнула руки и с легким упреком сказала:
– Я бы тоже выпила немного вина.
Мышелов с радостным видом поднял брови и объяснил:
– Это не вино. Магия.
Если бы брови девушки не были выбриты, она тоже вздернула бы их от удивления. Мышелов подмигнул ей, отшвырнул бутылочку и стал доверчиво ждать, когда у него проявятся противокрысиные силы – какими бы они ни были.
Сверху послышался металлический скрежет и медленный треск прочного дерева. Теперь они действуют правильно, пустили в ход ломы. По всей вероятности, люк будет открыт вовремя, и Глипкерио увидит, как Мышелов победит крысиную армию. Все идет просто превосходно.
Черное море до сих пор молчавших крыс заволновалось, послышался сердитый писк и клацанье маленьких зубов. Тем лучше – на фоне подобной воинственности их поражение будет более убедительным.
Мышелов между делом обратил внимание на то, что стоит посреди большого пятна розоватой жидкой грязи, окаймленного чем-то серым, которого он прежде из-за спешки и возбуждения не заметил. Раньше он такой плесени в подвалах не встречал.
У него было ощущение, что глазные яблоки начинают набухать и саднить; внезапно Мышелов почувствовал в себе божественное могущество. Он поднял взгляд на Риту, намереваясь предупредить ее, чтобы она не пугалась, если с ним произойдет что-то неожиданное – скажем, все его тело начнет светиться золотом или из глаз ударят два алых луча, от которых все крысы скукожатся либо раскалятся и лопнут.
И тут его пронизала мысль: «Он поднял взгляд? Это на Риту-то?»
Розоватое пятно превратилось в большую лужу, чавкающую у него под ногами.
Сверху опять послышался треск, и на крыс брызнул поток света из кухни.
Онемев от ужаса, Мышелов вытаращил глаза. Каждая крыса была величиной с кошку! Нет, даже с черного волка! Да что там с волка – с мохнатого черного человека, вставшего на четвереньки! Мышелов судорожно вцепился в Риту…. и обнаружил, что тщетно пытается обхватить руками гладкую белую лодыжку толщиной с церковную колонну. Он задрал голову и увидел двумя этажами выше удивленное и испуганное лицо девушки. Ему припомнились беззаботные и чертовски неопределенные слова Шильбы: «Это даст тебе точку опоры, чтобы справиться с ситуацией». Да уж, удружил, нечего сказать!
Лужа грязи с серой каемкой стала еще шире и уже доходила ему до лодыжек.
Мышелов прижался к Ритиной ноге в слабой и не слишком благородной надежде, что раз его одежда и оружие уменьшились вместе с ним, то от его прикосновения девушка тоже сократится в размерах. Тогда у него хоть будет попутчица. К чести Мышелова надо сказать, что ему не пришло в голову крикнуть: «Подними меня с пола!»
Но с Ритой ничего не произошло, и только из ее рта величиной с громадный щит с красной окантовкой, прогремел низкий голос:
– Что ты делаешь? Мне страшно! Приступай же скорее к своей магии!
Мышелов отскочил от живой колонны, разбрызгав мерзкую розоватую жижу и чуть в ней не поскользнувшись, и выхватил Скальпель. Теперь меч был чуть длиннее парусной иглы. Свеча же, которую он все еще держал в левой руке, годилась разве что для комнаты в кукольном домике.
Тут послышался громкий топот множества лап, клацанье когтей о камень, в уши Мышелову ударил воинственный писк, и громадные черные крысы ринулись на него с трех сторон, вздымая облака серой пыли на краях лужи и разбрызгивая и волнуя розоватую грязь.
Остолбеневшая Рита в ужасе наблюдала, как ее непонятным образом уменьшившийся спаситель круто повернулся, перепрыгнул через камешек, приземлился в пятнышко розоватой жижи и, размахивая перед собой крошечным мечом и прикрывая свечу полой плаща, бросился, нагнув голову, в ближайшую нору и скрылся из вида. Крысы бросились за ним вслед, задевая ноги девушки и огрызаясь друг на друга в стремлении побыстрее добраться до норы. Большая же часть крыс поспешно разбежалась по другим дырам. Впрочем, одна задержалась на миг и тяпнула девушку за икру.
Нервы у Риты не выдержали. Разбрызгивая розоватую грязь и серую пыль, она с воплем бросилась вперед, распугивая оставшихся крыс, взлетела вверх по ступеням, растолкала изумленных стражников и, оказавшись в кухне, с судорожными рыданиями осела на пол. Саманда немедленно пристегнула цепь к ее кожаному вороту.
Прикрывая согнутыми руками голову от неожиданных столкновений с нависающими с потолка каменными выступами, а лицо – от соприкосновения с паутиной, а также чьими-то призрачными пальцами и перепончатыми крыльями, Фафхрд наконец увидел над головой круглое отверстие с зазубренными краями, из которого лился зеленоватый свет. Вскоре он выбрался из черного туннеля в большую пещеру с несколькими входами, освещаемую неверным зеленым светом разложенного посредине костра, который поддерживали, подкидывая в него тонкие кроваво-красные поленья, два тощих и востроглазых юных оборванца, очень смахивавших на уличных попрошаек из Ланкмара, Илтхмара или любого другого столь же нездорового города. Под левым глазом у одного из них красовался здоровенный фингал. Напротив них у костра на широком низком камне примостилась неприлично толстая фигура в таком просторном плаще с клобуком, что ни ее лица, ни рук не было видно вовсе. Фигура рылась в большой куче клочков пергамента и черепков и время от времени, выловив какой-нибудь из них сквозь ткань длинных, болтающихся рукавов, принималась близоруко рассматривать, чуть ли не засовывая его к себе в клобук.
– Приветствую тебя, мой нежный сын, – обратилась фигура к Фафхрду сладкозвучным и вибрирующим голосом флейты. – Какой счастливый случай привел тебя сюда?
– Уж тебе ли этого не знать! – хрипло отозвался Фафхрд и, подойдя к пляшущим языкам зеленого пламени, уставился в черный овал, обрамленный клобуком. – Как мне спасти Мышелова? Что случилось с Ланкмаром? И – во имя всех богов, смерти и разрушения! – почему так важен оловянный свисток?
– Ты изъясняешься загадками, мой нежный сын, – мирно прозвучал певучий голосок, в то время как его обладатель продолжал копаться в куче мусора. – Какой оловянный свисток? В какую беду попал Мышелов? Вот безрассудный юнец! И что там с Ланкмаром?
Фафхрд разразился потоком цветистой брани, от которой мелодично зазвенел лес сталактитов у него над головой. Потом выхватил из кошеля черный клочок с запиской Шильбы и дрожащей от ярости рукой протянул его в сторону костра.
– Послушай-ка, незнайка, я бросил хорошенькую девушку, чтобы ответить на это, а теперь….
Но фигура в клобуке как-то по-особому засвиристела, и по этому сигналу черная летучая мышь, о которой Фафхрд совершенно забыл, снялась с плеча его собеседника, выхватила острыми зубами у него из пальцев черную записку и, пролетев над зеленым пламенем, села толстяку на скрытую рукавом руку, или на щупальце, или на что там у него было. С помощью этого чего-то толстяк поднес летучую мышь к отверстию клобука, и та, послушно впорхнув внутрь, скрылась в угольной черноте.
Затем последовал неразборчивый пискливый диалог, приглушенный к тому же клобуком; Фафхрд ждал его окончания, уперев кулаки в бока и кипя от злости. Тощие мальчишки ухмыльнулись с хитрым видом и принялись нахально перешептываться, не сводя с Северянина блестящих глаз. Наконец послышался голосок-флейта:
– Вот теперь мне все совершенно ясно, о мой многотерпеливый сын. Наши отношения с Шильбой Безглазоликим в последнее время складывались не наилучшим образом – кое-какие чародейские разногласия, – а вот теперь он вроде хочет помириться. Словом, Шильба начал со мной заигрывать. Ну и ну!
– Очень интересно, – проворчал Фафхрд. – Имей в виду: я должен действовать быстро. Когда я подъезжал к твоей пещере. Зыбучие Земли как раз выступили из воды. Моя резвая, но измученная лошадь щиплет у входа твою вонючую траву. Мне нужно убраться отсюда не позже чем через полчаса, если я хочу пересечь Зыбучие Земли, прежде чем они снова погрузятся в море. Скажи же наконец, что мне делать с Мышеловом, Ланкмаром и оловянным свистком?
– Но я об этом не имею ни малейшего понятия, мой нежный сын, – прозвучал простодушный ответ. – Мне совершенно ясны лишь мотивы, которыми руководствовался Шильба. Нет, только подумать, что он…. Погоди, Фафхрд, не нужно снова сотрясать сталактиты. Я, конечно, постарался заколдовать их получше, чтобы они не упали, но на свете нет такого заклятия, сквозь которое не мог бы порой пробиться какой-нибудь здоровила. Главное, не бойся, вот что я тебе скажу. Но прежде мне нужно включить свое ясновидение. Ну-ка, ребятки, насыпьте мне немного золотой пыли – только бережно, она в десять раз дороже нетолченых алмазов.
Мальчишки нырнули в стоявший неподалеку большой мешок и бросили в зеленое пламя по пригоршне сверкающей пыли. Языки огня мгновенно потемнели, но при этом взвились к потолку, причем без каких бы то ни было признаков копоти. В пещере стало почти темно, и Фафхрд, глядя на пламя, начал вроде бы различать мимолетные и переменчивые тени каких-то спиралевидных башен, уродливых деревьев, высоких сгорбленных людей, приземистых животных, прекрасных, но тающих восковых женщин и всякое тому подобное, однако к его вопросам все это не имело ни малейшего отношения.
Но тут из клобука упитанного чародея вылезли два небольших зеленоватых предмета овальной формы с вертикальной черной полоской посередине, словно были сделаны из кошачьего глаза. Отодвинувшись на пол-ярда от клобука, они повернулись в сторону потемневшего костра и замерли. За ними тут же последовали еще два, которые разошлись в разные стороны и продвинулись немного дальше. Еще один, сделав плавную дугу, остановился прямо над костром, явно рискуя подпалиться. И наконец два последних каким-то невероятным образом обогнули костер и, повернувшись к нему, замерли с двух сторон от Фафхрда.
– Всегда не вредно рассмотреть проблему со всех сторон, – мудро пропел голос.
Внутренне сжавшись, Фафхрд с трудом подавил дрожь. Он всегда приходил в замешательство, наблюдая, как Шильба выдвигает свои глаза на способных бесконечно удлиняться глазоножках. Особенно в случаях, когда за миг до этого он прикидывался стеснительным, словно девица в халате, и ни за что не хотел их показывать.
Поэтому прошло довольно много времени, прежде чем Фафхрд начал нетерпеливо пощелкивать пальцами – сперва чуть слышно, потом все громче и громче. На пламя он уже не смотрел. Все равно там не было видно ничего, кроме дразнящих, колеблющихся теней.
Наконец зеленые глаза вплыли назад в клобук, словно возвращающиеся в гавань таинственные корабли. Пламя снова сделалось ярко-зеленым, и Нингобль проговорил:
– Мой нежный сын, теперь я понимаю, чем ты озадачен, и попробую тебе помочь. Видел-то я много чего, но всего объяснить не смогу. Возьмем Серого Мышелова. Он находится ровно на двадцать пять футов глубже самого глубокого подвала во дворце Глипкерио Кистомерсеса. Он не похоронен там и даже не мертв, хотя двадцать четыре двадцать пятых его тела мертвы. Но при этом он жив.
– Как это? – разведя руками, вытаращил глаза Фафхрд.
– Понятия не имею. Он окружен врагами, но рядом с ним находятся два друга определенного сорта. Теперь о Ланкмаре, тут все более понятно. Он подвергся нашествию, в его стенах повсюду зияют бреши, на улицах идут сражения с жестокими захватчиками, число которых превышает количество жителей в…. – силы небесные? – раз в пятьдесят, да и снабжены они самым современным оружием. Но ты можешь спасти город, можешь решить исход битвы – это я вижу очень отчетливо, – если только поспешишь к храму истинных богов Ланкмара, взберешься на его звонницу и ударишь в колокола, молчавшие бессчетное число столетий. Скорее всего, для того, чтобы поднять богов. Но это лишь мое предположение.
– Уж больно не хочется иметь дело с этой пыльной шайкой, – пожаловался Фафхрд. – Насколько мне известно, они больше похожи на ожившие мумии, нежели на настоящих богов, – иссохшие нелюбезные типы, присыпанные, словно песком, всякими ядовитыми старческими бзиками.
Нингобль пожал под плащом крутыми плечами:
– Мне казалось, что ты смельчак и любишь выказывать отчаянную храбрость.
Язвительно чертыхнувшись, Фафхрд осведомился:
– Но если даже я раскачаю эти ржавые колокола, то каким образом Ланкмар сможет продержаться до моего появления – ведь его стены проломаны, а врагов в пятьдесят раз больше, чем горожан?
– Этого я не могу тебе сказать, – уверенно отозвался Нингобль.
– А как я доберусь до храма, если на улицах идут бои?
Нингобль снова пожал плечами:
– Но ты же герой, тебе лучше знать.
– Ну а что с оловянным свистком? – раздраженно поинтересовался Северянин.
– Понимаешь ли, насчет свистка я ничего не увидел. Ты уж извини. Он у тебя с собой? Можно взглянуть?
Фафхрд с ворчанием извлек из тощего кошеля свисток и, обойдя костер, продемонстрировал его колдуну.
– Ты пробовал в него дунуть? – спросил Нингобль.
– Нет, – удивленно отозвался Северянин и поднес свисток к губам.
– Не вздумай! – взвизгнул Нингобль. – Ни в коем случае! Никогда не свисти в незнакомый свисток. Он может накликать на тебя кое-что похуже свирепых мастиффов или даже стражи. Ну-ка, дай сюда.
Выхватив у Фафхрда вещицу своим вновь как бы ожившим рукавом, волшебник поднес ее к клобуку, покрутил так и сяк, после чего выпустил четыре змеевидных глаза и принялся рассматривать свисток чуть ли не вплотную.
Наконец он спрятал глаза, вздохнул и проговорил:
– Ну, даже не знаю, что и сказать. На нем, правда, есть надпись из тринадцати значков – прочесть я ее не могу, вижу только, что их тринадцать. И если сопоставить это с изображением какого-то лежащего животного из породы кошачьих на другой стороне…. Словом, я полагаю, что этим свистком можно вызвать боевых котов. Но имей в виду, это всего лишь умозаключение, основанное на нескольких посылках, в которых я не уверен.
– Что это за боевые коты? – удивился Фафхрд.
Нингобль поежился под своим просторным одеянием.
– Этого я точно не знаю. Но если сложить вместе многочисленные слухи и предания, а к ним добавить наскальные изображения, встречающиеся на севере стылых Пустошей и к югу от Квармалла, то можно сделать соблазнительный вывод: это военная аристократия всех кошачьих племен, кровожадная Чертова Дюжина неистовых берсерков. Могу предположить – конечно условно, имей в виду, – что когда их позовут, быть может, этим свистком, они явятся и без промедления начнут убивать тех людей или животных, которые, по их мнению, угрожают роду кошачьих. Поэтому я посоветовал бы тебе воспользоваться этим свистком только в присутствии врагов кошачьего племени, которым они отдадут предпочтение перед тобой – ведь, насколько мне известно, ты за свою жизнь умертвил несколько тигров и леопардов. На, держи.
Фафхрд поймал брошенный свисток, сунул его в кошель и осведомился:
– Но, клянусь обледенелым черепом бога, откуда мне знать, когда я должен в него свистнуть? Каким образом Мышелов может быть живым на две пятидесятых, если он находится на восемь ярдов под землей? Что это за орда врагов, которая нахлынула на Ланкмар, когда перед этим не было ни слухов, ни сообщений об их приближении? Какой такой флот может перевезти….
– Хватит вопросов! – взвизгнул Нингобль. – Твои полчаса истекли. Если ты хочешь успеть на Зыбучие Земли и спасти город, немедленно скачи в Ланкмар. И ни слова больше.
Фафхрд побушевал еще немного, но Нингобль упрямо молчал, поэтому Северянин хорошенько обложил его напоследок, отчего с потолка сверзился небольшой сталактит и чуть не вышиб ему мозги, и ушел, не обращая внимания на возмутительные ухмылки мальчишек.
Выбравшись из пещеры, он вскочил на мингольскую кобылу и поскакал в облаке вздымаемой копытами пыли по залитому солнцем осыпающемуся склону в сторону Зыбучих Земель – каменистого коричневого перешейка в милю шириной, кое-где в пятнах соли и лужах морской воды. К югу от перешейка сверкала голубая гладь Восточного моря, к северу – бушевали серые волны Внутреннего моря и блестели приземистые башни Илтхмара. Там же, на севере, Фафхрд заметил четыре пыльных облачка, движущихся по илтхмарской дороге, по которой недавно проезжал он сам. Как он и предполагал, это почти наверняка были четыре разбойника в черном, которые пустились за ним в погоню, чтобы отомстить за трех убитых или, по меньшей мере, сильно покалеченных товарищей. Прищурившись, Фафхрд пустил кобылу резвым галопом.
11
Преодолевая напор студеного и влажного сквозняка, Мышелов торопливо шел по просторному низкому помещению, потолок которого, словно в шахте, был подперт крепями из поставленных на попа кирпичей, а также сломанными рукоятками пик и швабр: освещалось помещение посаженными в клетки огненными жуками и светляками, кое-где плевались искрами факелы – их держали в руках крысы-пажи в куртках и коротких клетчатых штанах, сопровождавшие каких-то явно важных персон в масках. Несколько увешанных драгоценностями и чудовищно толстых крыс, тоже в масках, развалились в паланкинах, которые несли приземистые и мускулистые, почти обнаженные крысы-слуги. Хромая пожилая крыса с двумя немного дергающимися мешками в лапах вытаскивала из клеток утомленных и потускневших светляков и заменяла их свежими. Мышелов двигался на цыпочках, согнув колени, наклонившись вперед и подняв подбородок кверху. Ноги от этого страшно ломило, но зато он считал, что удачно имитирует походку крысы, идущей на задних лапах. Голову его защищала цилиндрическая маска с прорезями для глаз, вырезанная из низа плаща и натянутая на каркас из проволоки, которую пришлось выдернуть из ножен Скальпеля; она опускалась несколько ниже подбородка, благодаря чему создавалось впечатление, что под ней находится удлиненная крысиная морда.
Мышелова беспокоило одно: какой-нибудь наблюдательный грызун, подойдя достаточно близко, мог заметить, что его маска и, естественно, плащ сшиты из маленьких крысиных шкурок. Правда, он надеялся, что здешним крысам досаждают другие, еще более мелкие, хотя подходящих нор он пока не заметил, но ведь бытует же мнение, будто у каждого паразита есть свои паразиты; в крайнем случае он заявит, что прибыл из дальнего крысиного города, где так оно и есть. Дабы держать любопытствующих подальше, он то и дело хватался за Скальпель и Кошачий Коготь, сердито выкрикивая или бормоча всякие необычные фразы вроде: «Ни дна ни покрышки этим крысоловам!» или «Клянусь свечным салом и шкуркой от ветчины!». Произносил он все это по-ланкмарски, поскольку, уменьшившись, сразу уловил, что в подземном царстве все говорят на этом языке, и особенно бегло – аристократы. Ничего удивительного: эти паразиты, заполонившие людские фермы, корабли и города, среди всего прочего освоили и человеческий язык. Мышелов уже несколько раз обращал внимание на одиноких, вооруженных до зубов крыс – по-видимому, это были наемные убийцы или берсерки – и теперь старался подражать их заносчивой и воинственной повадке.
Убежать от подвальных крыс ему удалось благодаря собственному хладнокровию и нетерпению его тупоумных преследователей, которые мгновенно разодрались за право настигнуть его первыми и на некоторое время заблокировали туннель. Свеча очень помогла ему при спуске по первому наклонному проходу, грубо вырубленному в камне: он оскальзывался, прыгал, хватался за скальные выступы и вонзал каблуки в землю, когда скорость становилась угрожающей. В первом подземном помещении с грубыми крепями было почти темно. Там ему пришлось прикрыть лицо полой плаща, поскольку при свете свечи он разглядел множество крыс: в основном они передвигались на всех четырех лапах и были обнажены, однако некоторые стояли сгорбившись на задних ногах и были кое-как одеты – кто в короткие штаны, кто в куртку, на ком была просто бесформенная шляпа, на ком – широкий пояс с висящими на нем широкими крючьями. Некоторые из этих крыс несли на плече кирку, лопату или лом. Кроме того, была там и одетая во все черное крыса, вооруженная мечом и кинжалом и в большой маске, окантованной серебром, – во всяком случае, Мышелов предположил, что это крыса.
Отсюда Мышелов снова двинулся вниз – теперь в туннеле были грубо вырубленные ступени, – однако на повороте лестницы остановился у странной и весьма зловонной ниши. Тут он впервые увидел светлячковые фонари, которые освещали полдюжины кабинок с дверьми, немного не доходившими как до пола, так и до потолка. Чуть помедлив, Мышелов нырнул в одну из них, где внизу не было видно черных лап или сапог, и, запоров за собой дверь на крючок, начал спешно мастерить себе маску. Его предположение относительно назначения этих кабинок вполне подтвердилось: там была корзина с двумя ручками, наполовину заполненная пометом, и ведро с вонючей мочой. Когда длинная маска была готова и надета, Мышелов затушил свечу, сунул ее в кошель и наконец-то расслабился, только теперь позволив себе поудивляться тому обстоятельству, что его одежда и все пожитки уменьшились в размерах вместе с телом. «Что ж, – подумал он, – теперь понятно, откуда взялась розовая лужа с серой каймой, которая натекла в подвале у моих ног. Когда я таким чудесным образом дал усадку, ставшие излишними атомы моей плоти, крови и костей устремились вниз и образовали эту самую лужу, а такие же мельчайшие частички моего серого одеяния и оружия из закаленной стали осыпались серой пылью, поскольку ткань и металл по сравнению с плотью почти не содержат воды». Ему пришло в голову, что эта злосчастная розовая лужа содержит Мышелова, по весу раз в двадцать больше, чем его теперешняя крошечная ипостась, и от этой мысли на миг стало очень грустно.
Мышелов уже собрался было продолжить спуск, когда на лестнице послышался цокот коготков и топот сапог, и вскоре кто-то постучался в его кабинку.
Недолго думая, Мышелов откинул крючок и рывком распахнул дверь. Перед ней стояла одетая в черное крыса с черно-серебряной маской на морде – ее он видел этажом выше, – а за ней виднелись три крысы без масок, но с крючьями, которые отличались необыкновенной остротой, явно недостижимой для неуклюжей человеческой руки.
Бросив на них взгляд, Мышелов сразу же опустил голову: он боялся, что его могут выдать цвет, форма и в особенности расположение глаз.
Грызун в маске проговорил по-ланкмарски быстро и безукоризненно:
– Скажи, ты видел или, быть может, слышал, как кто-нибудь спускался по лестнице? В частности, меня интересует вооруженный представитель человеческого племени, каким-то волшебством уменьшившийся до нормальных, пристойных размеров.
Опять-таки не раздумывая, Мышелов оттолкнул плечом грызуна с его свитой и сердито заверещал:
– Тупицы! Вам бы только жевать опиум да глодать гашиш! Прочь с дороги!
Уже на лестнице он на миг обернулся и проорал громко и презрительно:
– Никого я не видел!
С этими словами он двинулся вниз – очень достойно, но тем не менее через две ступеньки.
Этажом ниже крыс не было видно, но зато благоухало зерно. Мышелов разглядел лари с пшеницей, ячменем, просом, комбикормом и диким рисом с реки Тилт. Здесь вполне можно спрятаться – если понадобится. Вот только зачем ему прятаться?
Третий этаж, считая сверху вниз, был полон воинственного лязга и вонял крысами. Мышелов разглядел там проходивших военную муштру крыс-копейщиков, другой взвод обучался приемам арбалетной стрельбы, еще одна кучка грызунов столпилась вокруг стола, на котором была разложена карта. Тут Мышелов пробыл совсем недолго.
На каждой площадке лестницы находилась ниша с кабинками, подобными той, которой он воспользовался. Мышелов отметил про себя это обстоятельство.
С четвертого этажа струился освежающе чистый, влажный воздух, там было светло, а большинство прогуливающихся крыс красовались друг перед другом богатой одеждой и масками. Мышелов сразу же двинулся навстречу сыроватому ветерку, поскольку он мог дуть из внешнего мира и указывать дорогу к спасению; при этом человечек в сером продолжал сердито вскрикивать и чертыхаться, не желая выходить из инстинктивно взятой на себя роли неистовой и капризной крысы-задиры.
При этом он так старался быть убедительным, что его глаза самопроизвольно и не без вожделения уставились на кокетливую крысу в шелке и жемчугах – такими были как ее маска, так и платье, – которая вела на поводке существо, принятое было Мышеловом за крысенка, но на поверку оказавшееся крохотной и ухоженной мышкой с испуганными глазами. Обратил он внимание и на высокую, величественную крысиху в темно-зеленом шелке, расшитом осколками рубина, которая держала в одной лапе кнут, а в другой – два поводка с привязанными к ним свирепыми с виду и тяжело дышащими землеройками размером с мастиффа и, по всей вероятности, еще более кровожадными.
Похотливо пожирая взглядом эту невероятно гордую даму, степенно плывшую мимо него в зеленой, усеянной рубинами и поднятой на лоб маске, Мышелов столкнулся с медлительной и осанистой крысой в одежде и маске из меха горностая, казавшегося здесь довольно грубым, с длинной золотой цепью на груди и внушительной талией, перетянутой золоченым поясом, с которого свисал тяжелый мешочек, сладко зазвеневший при столкновении.
Мышелова беспокоило одно: какой-нибудь наблюдательный грызун, подойдя достаточно близко, мог заметить, что его маска и, естественно, плащ сшиты из маленьких крысиных шкурок. Правда, он надеялся, что здешним крысам досаждают другие, еще более мелкие, хотя подходящих нор он пока не заметил, но ведь бытует же мнение, будто у каждого паразита есть свои паразиты; в крайнем случае он заявит, что прибыл из дальнего крысиного города, где так оно и есть. Дабы держать любопытствующих подальше, он то и дело хватался за Скальпель и Кошачий Коготь, сердито выкрикивая или бормоча всякие необычные фразы вроде: «Ни дна ни покрышки этим крысоловам!» или «Клянусь свечным салом и шкуркой от ветчины!». Произносил он все это по-ланкмарски, поскольку, уменьшившись, сразу уловил, что в подземном царстве все говорят на этом языке, и особенно бегло – аристократы. Ничего удивительного: эти паразиты, заполонившие людские фермы, корабли и города, среди всего прочего освоили и человеческий язык. Мышелов уже несколько раз обращал внимание на одиноких, вооруженных до зубов крыс – по-видимому, это были наемные убийцы или берсерки – и теперь старался подражать их заносчивой и воинственной повадке.
Убежать от подвальных крыс ему удалось благодаря собственному хладнокровию и нетерпению его тупоумных преследователей, которые мгновенно разодрались за право настигнуть его первыми и на некоторое время заблокировали туннель. Свеча очень помогла ему при спуске по первому наклонному проходу, грубо вырубленному в камне: он оскальзывался, прыгал, хватался за скальные выступы и вонзал каблуки в землю, когда скорость становилась угрожающей. В первом подземном помещении с грубыми крепями было почти темно. Там ему пришлось прикрыть лицо полой плаща, поскольку при свете свечи он разглядел множество крыс: в основном они передвигались на всех четырех лапах и были обнажены, однако некоторые стояли сгорбившись на задних ногах и были кое-как одеты – кто в короткие штаны, кто в куртку, на ком была просто бесформенная шляпа, на ком – широкий пояс с висящими на нем широкими крючьями. Некоторые из этих крыс несли на плече кирку, лопату или лом. Кроме того, была там и одетая во все черное крыса, вооруженная мечом и кинжалом и в большой маске, окантованной серебром, – во всяком случае, Мышелов предположил, что это крыса.
Отсюда Мышелов снова двинулся вниз – теперь в туннеле были грубо вырубленные ступени, – однако на повороте лестницы остановился у странной и весьма зловонной ниши. Тут он впервые увидел светлячковые фонари, которые освещали полдюжины кабинок с дверьми, немного не доходившими как до пола, так и до потолка. Чуть помедлив, Мышелов нырнул в одну из них, где внизу не было видно черных лап или сапог, и, запоров за собой дверь на крючок, начал спешно мастерить себе маску. Его предположение относительно назначения этих кабинок вполне подтвердилось: там была корзина с двумя ручками, наполовину заполненная пометом, и ведро с вонючей мочой. Когда длинная маска была готова и надета, Мышелов затушил свечу, сунул ее в кошель и наконец-то расслабился, только теперь позволив себе поудивляться тому обстоятельству, что его одежда и все пожитки уменьшились в размерах вместе с телом. «Что ж, – подумал он, – теперь понятно, откуда взялась розовая лужа с серой каймой, которая натекла в подвале у моих ног. Когда я таким чудесным образом дал усадку, ставшие излишними атомы моей плоти, крови и костей устремились вниз и образовали эту самую лужу, а такие же мельчайшие частички моего серого одеяния и оружия из закаленной стали осыпались серой пылью, поскольку ткань и металл по сравнению с плотью почти не содержат воды». Ему пришло в голову, что эта злосчастная розовая лужа содержит Мышелова, по весу раз в двадцать больше, чем его теперешняя крошечная ипостась, и от этой мысли на миг стало очень грустно.
Мышелов уже собрался было продолжить спуск, когда на лестнице послышался цокот коготков и топот сапог, и вскоре кто-то постучался в его кабинку.
Недолго думая, Мышелов откинул крючок и рывком распахнул дверь. Перед ней стояла одетая в черное крыса с черно-серебряной маской на морде – ее он видел этажом выше, – а за ней виднелись три крысы без масок, но с крючьями, которые отличались необыкновенной остротой, явно недостижимой для неуклюжей человеческой руки.
Бросив на них взгляд, Мышелов сразу же опустил голову: он боялся, что его могут выдать цвет, форма и в особенности расположение глаз.
Грызун в маске проговорил по-ланкмарски быстро и безукоризненно:
– Скажи, ты видел или, быть может, слышал, как кто-нибудь спускался по лестнице? В частности, меня интересует вооруженный представитель человеческого племени, каким-то волшебством уменьшившийся до нормальных, пристойных размеров.
Опять-таки не раздумывая, Мышелов оттолкнул плечом грызуна с его свитой и сердито заверещал:
– Тупицы! Вам бы только жевать опиум да глодать гашиш! Прочь с дороги!
Уже на лестнице он на миг обернулся и проорал громко и презрительно:
– Никого я не видел!
С этими словами он двинулся вниз – очень достойно, но тем не менее через две ступеньки.
Этажом ниже крыс не было видно, но зато благоухало зерно. Мышелов разглядел лари с пшеницей, ячменем, просом, комбикормом и диким рисом с реки Тилт. Здесь вполне можно спрятаться – если понадобится. Вот только зачем ему прятаться?
Третий этаж, считая сверху вниз, был полон воинственного лязга и вонял крысами. Мышелов разглядел там проходивших военную муштру крыс-копейщиков, другой взвод обучался приемам арбалетной стрельбы, еще одна кучка грызунов столпилась вокруг стола, на котором была разложена карта. Тут Мышелов пробыл совсем недолго.
На каждой площадке лестницы находилась ниша с кабинками, подобными той, которой он воспользовался. Мышелов отметил про себя это обстоятельство.
С четвертого этажа струился освежающе чистый, влажный воздух, там было светло, а большинство прогуливающихся крыс красовались друг перед другом богатой одеждой и масками. Мышелов сразу же двинулся навстречу сыроватому ветерку, поскольку он мог дуть из внешнего мира и указывать дорогу к спасению; при этом человечек в сером продолжал сердито вскрикивать и чертыхаться, не желая выходить из инстинктивно взятой на себя роли неистовой и капризной крысы-задиры.
При этом он так старался быть убедительным, что его глаза самопроизвольно и не без вожделения уставились на кокетливую крысу в шелке и жемчугах – такими были как ее маска, так и платье, – которая вела на поводке существо, принятое было Мышеловом за крысенка, но на поверку оказавшееся крохотной и ухоженной мышкой с испуганными глазами. Обратил он внимание и на высокую, величественную крысиху в темно-зеленом шелке, расшитом осколками рубина, которая держала в одной лапе кнут, а в другой – два поводка с привязанными к ним свирепыми с виду и тяжело дышащими землеройками размером с мастиффа и, по всей вероятности, еще более кровожадными.
Похотливо пожирая взглядом эту невероятно гордую даму, степенно плывшую мимо него в зеленой, усеянной рубинами и поднятой на лоб маске, Мышелов столкнулся с медлительной и осанистой крысой в одежде и маске из меха горностая, казавшегося здесь довольно грубым, с длинной золотой цепью на груди и внушительной талией, перетянутой золоченым поясом, с которого свисал тяжелый мешочек, сладко зазвеневший при столкновении.