Лейбер Фриц Ройтер. Мечи Ланкмара

   Слинур приказал всю ночь жечь огни на борту «Каракатицы» и велел заступить на вахту всей команде. Черный же котенок, оставив «воронье гнездо», прогуливался по поручням со стороны причала, время от времени тревожно мяукал и вглядывался в темные улицы, словно охваченный искушением и страхом одновременно.
   Глипкерио на какое-то время успокоился, наблюдая за Ритой, которую подвергли изощренным истязаниям, в большей степени душевным, нежели физическим, а также многочасовому допросу умелых инквизиторов, поставивших своей целью выбить из нее признание, что Мышелов является крысиным вождем – его уменьшение до размера крысы доказывало это со всей очевидностью, – а также заставить девушку выдать всю информацию касательно его магических методов и уловок. Девушка буквально заворожила Глипкерио – так живо и неутомимо реагировала она на угрозы, издевательства и сравнительно легкие пытки.
   Однако через какое-то время ему наскучило и это, и он велел подать себе легкий ужин на залитый красным солнечным светом балкон Голубой палаты, рядом с медным желобом, подле которого стоял серый веретенообразный снаряд, который монарх время от времени для пущего утешения нежно поглаживал рукой. Что ж, Хисвину он не солгал, самодовольно убеждал себя Глипкерио, у него и впрямь есть секретное оружие, хотя и предназначенное не для нападения, а как раз наоборот. Только бы не пришлось им воспользоваться! Хисвин пообещал, что в полночь произнесет заклинание против распоясавшихся крыс, а ведь до сих пор у Хисвина дела шли отлично – разве не спас он от крыс караван с зерном? – да и его дочь вместе со своей служанкой умели успокоить Глипкерио, и, что удивительно, никого при этом не отхаживали кнутом. Он ведь своими глазами видел, как Хисвин умертвил своим заклинанием крыс, и со своей стороны сдержал слово: в полночь все солдаты и стражи порядка будут слушать в южных казармах этого утомительного Олегния Мингологубца. Все, что от него требовалось, он сделал, убеждал себя Глипкерио, Хисвин выполнит свое обещание, и в полночь со всеми бедами и неприятностями будет покончено.
   Но полночь наступит еще так не скоро! Монарха-орясину в черной тоге и венке из фиолетовых анютиных глазок опять охватила скука, и он с тоской вернулся мыслями к кнутам и Рите. Все у него не как у людей: сюзерену, отягощенному административными и прочими государственными заботами, даже не выделить времени на непритязательные хобби и невинные развлечения.
   Тем временем инквизиторы закончили на сегодня с Ритой и оставили ее на попечение Саманды, которая то и дело принималась описывать девушке, каким умопомрачительным поркам и прочим истязаниям она ее предаст, когда эти хлюпики-инквизиторы завершат свою работу. Истерзанная девушка пыталась найти утешение в мысли, что ее лихому серому спасителю удастся обрести нормальные размеры и прийти к ней на помощь. Что бы там ни утверждали ее гадкие мучители. Серый Мышелов сделался ростом с крысу вовсе не по своей воле. Рита стала вспоминать слышанные ею в детстве сказки про ящериц и лягушек, которые вновь стали прекрасными принцами после нежного девичьего поцелуя, и, несмотря на страдания, глаза на ее безбровом лице подернулись мечтательной дымкой.
   Сквозь прорези в маске Грига Мышелов разглядывал роскошную залу заседаний и находившихся в ней крыс, входивших в Совет Тринадцати. Ему уже успело опротиветь и окружение, и то обстоятельство, что все время приходилось шепелявить. Тем не менее он постарался собраться для последнего усилия, мысль о котором по крайней мере щекотала ему воображение.
   Его появление здесь было полно крайней простоты и неизбежности. Когда он расстался с Гристом и его копейщиками и добрался до пятого этажа, крысы-пажи распростерлись перед ним ниц на беломраморной лестнице, и вперед вышла крыса-гофмейстер, позванивая в серебряный колокольчик с гравировкой, который прежде звенел, скорее всего, на лодыжке храмовой танцовщицы с улицы Богов. Величественно опираясь на жезл из слоновой кости с сапфиром на конце, хотя и слегка прихрамывая, Мышелов молча прошел в сопровождении гофмейстера в залу заседаний и был усажен в соответствующее кресло.
   Зала была низкой, но просторной, колоннами в ней служили золотые и серебряные свечи, явно стянутые из дворцов и церквей Ланкмара. Было там и несколько украшенных самоцветами колонн, которые очень смахивали на скипетры и жезлы. У дальней стены, наполовину скрытые колоннами, толпились крысы-копейщики, камердинеры, слуги, носильщики паланкинов со своими транспортными средствами и прочая шушера.
   Зала освещалась посаженными в золотые и серебряные клетки огненными жуками, ночными пчелами и светящимися осами величиной с орла, и было их так много, что свет в зале заметно пульсировал. Мышелов решил, что, если ему захочется поразвлечься, он выпустит из клеток несколько светящихся ос.
   В центральном круге, образованном особо дорогими колоннами, стоял круглый стол, за ним на равном расстоянии друг от друга восседали Тринадцать – все в масках, белых капюшонах и одеяниях, из-под которых торчали лапы в белых перчатках.
   Напротив Мышелова, на кресле, которое было чуть выше остальных, сидел Скви, врезавшийся ему в память с того момента, когда он сидел у него на плече и грозил перерезать ему сонную артерию. Справа от Скви сидел Сисс, а слева – молчаливая крыса, которую присутствующие называли лорд Незаметный. Единственный из Тринадцати, этот угрюмый лорд был облачен в черные плащ, капюшон, маску и перчатки. В его чертах было нечто неуловимо знакомое, – возможно, потому, что цветом своей одежды он напомнил Мышелову Свивомило и Гриста.
   Остальные девять крыс были явно новоизбранными членами, призванными заполнить бреши в Совете, которые образовались после истребления белых крыс на борту «Каракатицы», поскольку они в основном сидели молча, а когда вопрос ставился на голосование, сразу соглашались с большинством старых членов Совета; когда же голоса разделялись между ними поровну, новички воздерживались.
   Всю столешницу закрывала круглая карта, сделанная, по всей видимости, из загорелой и хорошо выделанной человеческой кожи, очень тонкой и пронизанной множеством пор. На самой карте не было ничего, кроме массы точек – золотых, серебряных, красных и черных, отчего она напоминала засиженную мухами витрину торговца фруктами в бедном квартале. Глядя на нее, Мышелов поначалу вспомнил лишь мрачное, многозвездное небо. Но по замечаниям присутствующих он постепенно понял, что перед ним – ни больше ни меньше как карта всех крысиных нор в Ланкмаре!
   Поначалу эта карта ни о чем Мышелову не говорила. Но мало-помалу на первый взгляд беспорядочных нагромождениях точек и пунктирных завитушек он начал узнавать главные улицы и здания города. Изображение города было, понятное дело, перевернутым, поскольку неведомый картограф смотрел на него не сверху, а снизу.
   Как выяснилось, золотыми точками были изображены норы, неизвестные людям и используемые крысами; красными точками – норы, известные людям, но тем не менее еще действующие; серебряными – неизвестные наверху, но временно законсервированные подземными жителями; и наконец, черные точки обозначали норы, известные людям и не посещаемые грызунами Нижнего Ланкмара.
   На протяжении всего заседания к столу время от времени подходили три стройные крысы-служанки, чтобы изменить цвет той или иной точки или даже нанести новую в соответствии с текущей информацией, которую шепотом сообщали им пажи, бесшумно входившие в залу. Три крысы очень ловко работали кисточками типа «крысиный хвост», каждая из которых была сделана из одного-единственного жесткого и распушенного на конце конского волоса, макая их в одну из четырех привешенных к поясу чернильниц с чернилами соответствующего цвета.
   Через некоторое время Мышелов начал постигать простой и вместе с тем жуткий план штурма Верхнего Ланкмара, который должен был начаться за полчаса до полуночи: он узнал подробнейшие сведения о ротах копейщиков, арбалетных расчетах, ударных группах кинжальщиков, бригадах отравителей и поджигателей, а также об убийцах-одиночках, детоубийцах, крысах-паникерах, крысах-вонючках, о крысах, назначенных кусать мужчин за детородные органы, а женщин за груди, и прочих берсерках; равно как о специалистах по ловушкам на человека, таких, как веревки для спотыкания, ежи с торчащими из них иглами и удавки; об артиллерийских бригадах, которые должны были по частям вытащить наверх большие орудия и уже там их собрать – и прочее, и прочее, и прочее, чего мозг Мышелова был уже не в силах вместить.
   Узнал он и направления двух главных ударов – на южные казармы и улицу Богов, которую до сих пор крысы щадили.
   И наконец, Мышелов узнал, что целью крыс было не уничтожение людей и не изгнание их из Ланкмара – нет, они хотели добиться от Глипкерио безоговорочной капитуляции и тем самым, а также путем постоянного террора, подчинить себе его подданных, так чтобы Ланкмар продолжал как и прежде развлекаться и заниматься делами, покупать и продавать, рожать детей и умирать, посылать за моря суда и караваны, растить зерно – это главное? – но уже под властью крыс.
   По счастью, все эти сведения были сообщены Скви и Сиссом. У Мышелова, то есть у Грига, никто ничего не спрашивал так же, как и у лорда Незаметного, – разве что высказать мнение по какому-нибудь запутанному вопросу или провести очередное голосование. Благодаря этому у Мышелова оказалось достаточно времени, чтобы обдумать, как бы получше подпустить кошку в ящик с крысиными планами.
   Проинформировав присутствующих обо всем, Скви поинтересовался, нет ли у кого-нибудь предложений по улучшению плана штурма, причем сделал это, явно не ожидая какой-либо реакции.
   Но тут с места поднялся Мышелов – не без труда, поскольку проклятые сапоги Грига жали немилосердно, – и концом своего роскошного жезла безошибочно ткнул в скопление серебряных точек в западном конце улицы Богов.
   – А почему бы нам не вжять и это ждание? – осведомился он. – Я предлагаю в шамый ражгар битвы выпуштить отряд крыш в черных тогах иж храма иштинных богов Ланкмара. Это лучше вшего убедит людей, что их боги, боги их города, отвернулишь от них, превратившишь в крыш!
   Мышелов с трудом сглотнул образовавшийся в горле сухой комок. Какого дьявола этому Григу понадобилось шепелявить?
   Поначалу остальные члены Совета, казалось, несколько обалдели от подобного предложения. Наконец Сисс с нескрываемым удивлением, восхищением и завистью, как бы против воли, проговорил:
   – Мне это и в голову не приходило.
   Скви заметил:
   – Храм истинных богов Ланкмара уже очень давно не посещается ни людьми, ни крысами, как тебе прекрасно известно, Григ. И тем не менее….
   – Я против, – брюзгливо перебил лорд Незаметный. – К чему задевать неизвестное? Жители Ланкмара боятся и избегают храм богов их города. И мы должны поступить так же.
   Сверкнув сквозь прорези маски глазами в сторону крысы в черном, Мышелов спросил:
   – Мы кто – мыши или крыши? Или мы прошто трушливые и шуеверные люди? Где твоя крышиная шмелошть, лорд Нежаметный? Где твой царштвенный шкептичешкий, крышиный ражум? Моя уловка уштрашит людей и навшегда докажет превошходштво крыш. Шкви! Шшшш! Ражве не так?
   Вопрос был поставлен на голосование. Лорд Незаметный проголосовал против, Сисс, Мышелов – и после краткой паузы Скви – за, остальные девять их горячо поддержали, и таким образом операция «Черная Тога», как назвал ее Скви, вошла составной частью в план штурма.
   – Чтобы ее организовать, у нас есть еще более четырех часов, – напомнил Скви встревоженным коллегам.
   Мышелов улыбнулся под маской. У него было ощущение, что истинные боги Ланкмара, если уж поднимутся, то окажутся на стороне жителей города, принадлежащих к роду людскому. «Ой ли?» – запоздало подумал он.
   Как бы там ни было, его задача и основное желание в настоящий момент – как можно скорее смыться из залы заседаний. И Мышелову мгновенно пришло в голову, как это сделать. Он махнул рукой пажу.
   – Пожови паланкин, – велел он. – Это обшуждеиие меня утомило. У меня шлабошть и шудороги в ногах. Я ненадолго отправлюшь домой, к жене, и отдохну.
   Скви обернулся и недоуменно взглянул на него.
   – К жене? – недоверчиво переспросил он.
   Мышелов тут же нашелся:
   – Кому какое дело, ешли мне в голову вштупила причуда нажвать женой швою любовницу?
   Скви несколько мгновений молча смотрел на него, потом пожал плечами.
   Появился паланкин, несомый двумя крепкими полуобнаженными крысами. Мышелов с благодарностью взобрался в него, положил рядом посох, скомандовал: «Домой!» – и жеманно сделал ручкой Скви и лорду Незаметному, уже трясясь на подушках. Он чувствовал себя самым блестящим умом во всей вселенной, вполне достойным отдыха, пусть даже в крысиной норе. Он напомнил себе, что у него есть по крайней мере четыре часа до того момента, когда зелье Шильбы перестанет действовать и он снова приобретет нормальные габариты. Для Ланкмара он сделал все, что мог, и теперь обязан подумать о себе. Он лениво размышлял, какие удобства могут ждать его в крысином доме. Он должен их отведать, прежде чем выберется наружу. После всего происшедшего заседание Совета выдалось и впрямь утомительное.

***

   Когда паланкин скрылся за колоннами, Скви повернулся к лорду Незаметному и сказал из-под украшенной бриллиантами белой маски:
   – Выходит, у этого старого женоненавистника Грига есть любовница! Должно быть, это она заставила его ум работать до такой степени блестяще, что он додумался до операции «Черная Тога».
   – Не нравится мне все это, хотя вы и победили по голосам и я вынужден подчиниться, – раздраженно пропищал его собеседник из-под своей черной маски. – Слишком много всяких неясностей. Решающее сражение на носу. В Нижнем Ланкмаре появляется какой-то чудесным образом преобразившийся человеческий шпион. Внезапно меняется характер у Грига. Эта взбесившаяся мышь, что с пеной у рта бегала против движения солнца у залы заседаний и трижды пискнула, когда ты убил ее. Необычно громкое жужжание ночных пчел в покоях у Сисса. И теперь эта новая операция, утвержденная с бухты-барахты….
   Скви дружески потрепал лорда Незаметного по плечу.
   – Нынче вечером ты пребываешь в смятении, друг, и в каждом светляке видишь дурные предзнаменования, – проговорил он. – Как бы там ни было, но одно Григ сказал совершенно справедливо. Нам всем не помешает немного отдохнуть и освежиться. Особенно тебе перед столь важной миссией. Пойдем.
   Оставив остальных заседающих на попечение Сисса, они с лордом Незаметным вошли в занавешенный альков позади залы, и Скви велел принести закуски и напитки.
   Когда занавеска за ними запахнулась, Скви уселся на один из двух стульев, стоявших перед небольшим столиком, и снял маску. В мерцающем фиолетовом свете трех ос, сидевших в серебряных клетках и освещавших альков, его длинная, покрытая белой шерстью морда с голубыми глазками казалась особенно зловещей.
   – Подумать только, – проговорил он, – что завтра мой народ уже будет хозяином Верхнего Ланкмара. На протяжении тысяч лет мы, крысы, проектировали и строили, прокладывали туннели, учились и боролись, и теперь, меньше чем через шесть часов…. Да, за это стоит выпить! Кстати, друг, не пора ли тебе принять лекарство?
   Лорд Незаметный, уже готовый по рассеянности снять свою черную маску, зашипел от неожиданности, сунул правую лапу, затянутую в черную перчатку, в кошель и вытащил оттуда маленький белый флакончик.
   – Погоди! – в ужасе воскликнул Скви и схватил приятеля за руку. – Ведь если сейчас ты примешь это лекарство….
   – Что-то я слишком уж разнервничался, – согласился собеседник, сунул в кошель белый флакончик и достал черный. Прежде чем выпить его содержимое, он снял свою черную маску. Под ней оказалась не крысиная мордочка, а морщинистое лицо с глазками-бусинками, принадлежащее торговцу зерном Хисвину.
   Проглотив черное лекарство, он заметно расслабился. Тревога на его лице сменилась задумчивостью.
   – А что у Грига за любовница? – внезапно спросил он. – Готов поклясться, что это не обычная потаскушка и даже не тщеславная куртизанка.
   Скви пожал покатыми плечами и цинично заявил:
   – Чем незауряднее очарованный, тем глупее чаровница.
   – Нет, – нетерпеливо возразил Хисвин, – я чувствую за всем этим действительно незаурядный и хищный ум, какого у Грига отродясь не было. Когда-то он был честолюбив и метил очень высоко, однако выше лба уши-то не растут – я говорю в переносном смысле, ясное дело. А сейчас он постарел, и такого ему ни за что не выдумать. Да, насчет истинных богов Ланкмара его явно кто-то надоумил. Только вот кто?
   Скви пожал плечами:
   – Что-то мне не верится, что тут замешана его любовница. Не женского ума это дело. Быть может, он разжился каким-нибудь тайным советчиком?
   – Да откуда? – возразил Хисвин. – Больше половины Совета Тринадцати перебито, а новые его члены не в счет, они пока еще недоумки. Ладно, пора браться за дело. Мы должны не только захватить храм истинных богов Ланкмара, но и объявить жителям, что эти самые их боги убиты. Это произведет впечатление.
   – Прекрасная мысль! – обрадовался Скви. – Я пойду и распоряжусь, а ты пока отдыхай. Сегодня у тебя трудный день, вернее сказать, трудная ночь.

***

   Продолжая гнать мингольскую кобылу, Фафхрд мчался по насыпной дороге через Великую Соленую Топь. Вокруг стало почти совсем темно, и Северянин различал по сторонам лишь темные силуэты ястребиных деревьев и толстых кактусов. Судя по глухому стуку копыт позади, три черных всадника продолжали погоню и уже, можно сказать, наступали ему на пятки.
   Внезапно кобыла начала прядать ушами и через несколько шагов встала как вкопанная. До Фафхрда донесся очень знакомый голос:
   – Эй, Фафхрд! Дубина стоеросовая, сколько можно тебя звать?
   Голос вне всякого сомнения принадлежал Серому Мышелову и доносился откуда-то справа. Вглядевшись, Северянин различил в густых сумерках слабое серебристое мерцание примерно в двух полетах стрелы от дороги.
   «Он что, совсем с ума сошел и оседлал одноглазого болотного леопарда? – с неудовольствием подумал Фафхрд. – Делать нечего, придется разобраться с этим серым бездельником».
   Он свернул с дороги и пустил заартачившуюся было кобылицу напрямик через болото. Через несколько десятков ударов сердца, в течение которых слышалось лишь чавканье болотной жижи под копытами, Северянин оказался перед какой-то лачугой, торчавшей посреди Топи на пяти длинных суставчатых ногах. В полукруглом дверном проеме чуть мерцал серебристый свет непонятного происхождения.
   – Что ты там копаешься, олух? – донесся из лачуги голос Мышелова. – Лезь скорее сюда.
   – Что стряслось, Мышелов? Что это ты тут делаешь? – пробурчал Северянин, несколько удивленный грубостью своего товарища.
   Не дожидаясь ответа, он спрыгнул с кобылы, стреножил ее на всякий случай, подтянулся на руках и оказался в дверном проеме. Серебристый свет тут же погас и послышался голос, напоминавший шорох прибоя по прибрежной гальке:
   – Ну что, явился наконец?
   Волосы на затылке у Фафхрда, не успев улечься, снова встали дыбом. Ему не раз приходилось слышать скрежещущий голос Шильбы Безглазоликого, но его знаменитую хижину он никогда не видел и тем более никогда в ней не бывал. Он бросился в сторону и прижался спиной к стене. Затылок его прикоснулся к чему-то гладкому, круглому и прохладному. Почти наверняка настенный череп.
   Место, которое он только что освободил, заняла бесформенная черная фигура. На фоне тусклого лунного света Фафхрд различил черный клобук.
   – Где Мышелов? – сипло осведомился Фафхрд.
   Хижина резко накренилась. Фафхрд наудачу вытянул руки и, к счастью, нащупал две какие-то вертикальные стойки.
   – В переплете. Очень тяжелом переплете, – лаконично ответил Шильба. – Я кричал его голосом, чтобы ты пошевелился. Когда управишься с тем, что велел тебе сделать этот придурок Нингобль – что-то с колоколами вроде? – немедленно спеши к нему на помощь.
   Хижина дернулась второй раз, третий, после чего началась бортовая и килевая качка, как на корабле, только более быстрая и резкая, словно жилище Шильбы каким-то образом очутилось на покатой спине гигантской и нетрезвой жирафы.
   – Немедленно спешить куда? – немного застенчиво спросил Фафхрд.
   – Откуда я знаю, а если даже и знаю, то почему должен тебе сказать? Я не твой чародей. Просто я решил подбросить тебя до Ланкмара в качестве одолжения этому толстобрюхому, семиглазому и многоречивому дилетанту, который считает себя моим коллегой и обманом заставил тебя взять его в наставники, – послышался из-под капюшона скрипучий голос. Затем, немного смягчившись, Шильба ворчливо добавил: – Скорее всего, во дворец сюзерена. А теперь умолкни.
   Качка и скорость хижины увеличились. Ветер полоскал край клобука Шильбы. Мимо проносилась топь с пятнами лунного света на ней.
   – Что за всадники гнались за мной? – осведомился Фафхрд, изо всех сил вцепившись в подпорки. – Илтхмарские разбойники? Приспешники мерзкого, серпорукого властелина?
   Молчание.
   – Что вообще происходит? – не унимался Фафхрд. – Ланкмар захвачен бесчисленным, но безымянным врагом. Безымянные черные всадники. Мышелов ужасно скукожился и сидит глубоко под землей, но живой. Оловянный свисток, которым можно вызвать боевых котов, опасных для свистнувшего. Чушь какая-то.
   Хижина дернулась особенно резко. Шильба молчал. Фафхрд почувствовал приближение морской болезни и сосредоточился на своих ощущениях.
   Набравшись мужества, Глипкерио просунул свою курчавую белокурую голову в венке из анютиных глазок, болтавшуюся на длинной шее, между кожаными занавесями на кухонной двери и, щуря свои подслеповатые желтые глазки на огонь очага, ухмыльнулся хитровато-благодушной, чуть глуповатой ухмылкой.
   Рита, опять прикованная цепью за шею, сидела перед очагом, скрестив ноги и свесив голову на грудь. Окруженная четырьмя сидевшими на корточках служанками, Саманда клевала носом в своем вместительном кресле. Несмотря на то что на кухне не раздалось ни звука, она перестала храпеть, приоткрыла поросячьи глазки и, уставившись на Глипкерио, бесцеремонно проговорила:
   – Заходи, сюзеренчик, не стой там, как застенчивая жирафа. Или крысы напугали и тебя тоже? Ну-ка, девочки, брысь на свои тюфяки.
   Три служанки вскочили на ноги. Выхватив из волосяной башни на голове длинную булавку, Саманда ткнула ею четвертую служанку, которая успела задремать.
   Молча, если не считать сдавленного вскрика уколотой, четыре служанки отвесили один поклон Глипкерио, два Саманде и поспешили вон из кухни, похожие на восковые манекены. Рита устало посматривала по сторонам. Глипкерио, не глядя на нее, слонялся по кухне, его подбородок дергался, дрожащие длинные пальцы плели нескончаемые узоры.
   – Тебя кусает клоп беспокойства, сюзеренчик? – спросила Саманда. – Приготовить тебе маковый глинтвейн? Или лучше полюбуешься, как ее будут пороть? – продолжала толстуха, указывая толстым пальцем на Риту. – Инквизиторы запретили, но, конечно, если ты прикажешь….
   – Нет-нет, разумеется, нет, – запротестовал Глипкерио. – Но раз уж речь зашла о кнутах, то в моей личной коллекции появилось кое-что новенькое, милая Саманда, могу показать, если хочешь. К примеру, бич, якобы доставленный из Дальнего Кираая и покрытый крупно толченым стеклом. А еще шестизубое серебряное стрекало с хорошенькой гравировкой, оно предназначено для быков и доставлено сюда из….
   – А, стало быть, тебе нужна компания, как любому напуганному, – перебила его Саманда. – Я бы и рада удружить тебе, сюзеренчик, вот только инквизиторы велели всю ночь не спускать глаз с этой девчонки, которая стакнулась с крысиным предводителем.
   Глипкерио долго что-то бекал, мекал и наконец проговорил:
   – Ну, если это так уж необходимо, ты могла бы взять ее с собой.
   – Могла бы, могла бы, – сердечно согласилась Саманда и оторвала свою затянутую в черное платье тушу от кресла. – Кстати, испробуем на ней твои новые приобретения.
   – Нет, что ты, – снова запротестовал Глипкерио. Потом нахмурился, пожал узкими плечами и задумчиво добавил: – Хотя иногда, чтобы освоить новый пыточный инструмент, просто необходимо….
   – ….просто необходимо, – повторила Саманда и, отстегнув серебряную цепь от ошейника Риты, взяла девушку на короткий поводок. – Веди нас, сюзеренчик.
   – Ступайте сперва ко мне в спальню, – отозвался тот. – А я пойду вперед и удалю стражников. – И он бросился вон из кухни, чуть ли не разрывая тогу длинными ногами.