Страница:
Однако задания, которые Шильба обычно поручал Мышелову, были на редкость обременительными, а порой и тошнотворными – к примеру, раздобыть девять белых кошек без единого черного волоска, или украсть пять экземпляров одной и той же книги магических рун, разбросанные по библиотекам разных чернокнижников, или достать образцы экскрементов четырех живых и мертвых королей, – поэтому Мышелов пришел пораньше, чтобы поскорее узнать скверные новости, и в одиночестве, поскольку вовсе не хотел, чтобы его друг Фафхрд стоял рядом, давясь от смеха, пока Шильба будет читать свои чародейские нотации послушному Мышелову, а то и выдумает еще какое-нибудь дополнительное поручение.
Записка Шильбы, накрепко запечатлевшаяся в мозгу у Мышелова, гласила:
«Когда звезда Акуль украсит шпиль Рхана, будь подле фонтана Запретного изобилия».
Вместо подписи внизу был нарисован овал неправильной формы – знак Шильбы.
Мышелов скользнул в темноте к фонтану, представлявшему собой приземистый черный столб с шероховатой скругленной верхушкой, из которой через каждые двадцать ударов слоновьего сердца истекала капля черной жидкости.
Остановившись подле фонтана, Мышелов поднял согнутую руку и прикинул угол возвышения зеленой звезды Акуль. Ей предстояло еще опуститься на семь пальцев, прежде чем она коснется острия шпиля стройного и окруженного звездами далекого минарета Рхана.
Чуть оттолкнувшись, Мышелов легко вскочил на черный столб, чтобы проверить, не изменится ли с этого наблюдательного пункта угол возвышения звезды Акуль. Угол не изменился.
Мышелов поискал во тьме глазами неподвижную фигуру в хламиде с монашеским клобуком, надвинутым так низко, что было непонятно, как его обладатель видит, куда идет. Никаких фигур поблизости не было.
Настроение у Мышелова улучшилось. Раз Шильба не соизволил из любезности прийти пораньше, то и он может проявить некоторую невоспитанность. Приняв такое решение, Мышелов зашагал в сторону ярко освещенной двери новой лавки, чье вызывающее сияние пробудило его любопытство еще за квартал до площади Тайных Восторгов.
Мышелова нигде не было видно. Тем лучше! Если повезет, он сумеет провернуть сегодня ночью одно неприятное дело, не выслушивая насмешек этого маленького мошенника.
Фафхрд вытащил из-под заросшей бородой щеки квадратик фиолетовой змеиной кожи, испещренной крошечными дырочками. Если смотреть сквозь него на огонь, дырочки превращались в яркие точки, которые при внимательном изучении складывались в слова:
«Когда кинжал Рхана пронзит во тьме сердце Акуль, буду ждать тебя у источника Черных Капель».
Во всю ширину фиолетового квадрата чем-то красновато-коричневым, похожим на засохшую кровь, была нарисована семилучевая свастика – один из знаков Нингобля Семиокого.
Фафхрд без труда догадался, что источник Черных Капель – это фонтан Запретного Изобилия. С подобным туманным поэтическим языком он познакомился еще тогда, когда мальчишкой учился у поющих скальдов.
Нингобль был для Фафхрда примерно тем же, кем Шильба для Мышелова, но с тою разницей, что Семиокий был более требовательным архимагом, и чародейские задания, поручаемые Фафхрду, отличались большей широтой и заключались в умерщвлении драконов, потоплении волшебных четырехмачтовых кораблей и похищении зачарованных королев, охраняемых великанами-людоедами.
Кроме того, Нингобль был склонен к не лишенному оснований хвастовству, особенно в отношении необъятности пещеры, в которой он жил, по чьим извилистым каменным проходам можно было, по его словам, пробраться в любое пространство и время – конечно, если Нингобль предварительно подробно описывал путь по этим кривым скалистым коридорам с низкими потолками.
В отличие от Мышелова, который стремился учиться у Шильбы магическим заклинаниям, Фафхрд был не слишком-то расположен запоминать колдовские формулы Нингобля, однако Семиокий крепко держал Северянина в руках, благодаря кое-каким слабостям и былым злодеяниям последнего, поэтому Фафхрду часто приходилось терпеливо выслушивать наставления и похвальбу Нингобля, но он любыми мыслимыми и немыслимыми способами старался избежать этого, когда рядом находился насмешливо ухмыляющийся Мышелов.
Стоя у огня, Фафхрд натягивал, нахлобучивал и пристегивал многочисленные одежды, оружие и украшения, которые постепенно закрывали его тело, обильно поросшее завитками коротких красно-рыжих волос. Когда, уже в полном облачении, он открыл дверь и, глянув в темный переулок, увидел на ближайшем углу лишь торговца жареными каштанами, сидящего на корточках у своей жаровни, любой поклялся бы, что продвижение Северянина в сторону площади Тайных Восторгов будет сопровождаться звоном и грохотом, какой издает осадная башня, приближающаяся к толстым стенам неприятельского города.
Однако старому торговцу каштанами, который был по совместительству шпионом сюзерена и обладал рысьим слухом, пришлось доставать и водружать на место неожиданно ушедшее в пятки сердце, когда мимо него пронесся Фафхрд – высокий, как сосна, быстрый, как ветер, и бесшумный, как призрак.
Из лавки выскочил немыслимый привратник в красном цилиндре, туфлях с загнутыми носами и метлой в руках и, пятясь и приседал перед Мышеловом, принялся мести тротуар перед первым покупателем, сопровождая свои действия многочисленными раболепными поклонами и глупыми ухмылками.
Однако лицо Мышелова выражало лишь мрачное и скептическое презрение. Остановившись перед наваленной у двери груды товара, он принялся неодобрительно ее рассматривать. Затем вытащил из тонких серых ножен Скальпель и кончиком тонкого клинка раскрыл переплет самой верхней книги в стопке замшелых томов. Не подходя ни на йоту ближе, он пробежал первую страницу, покачал головой, быстро перевернул тем же Скальпелем еще несколько, пользуясь своим мечом, как учитель, отмечающий некоторые слова указкой – а, судя по выражению лица Мышелова, слова были подобраны скверно, – после чего неожиданно захлопнул книгу быстрым движением.
Затем он, приподняв Скальпелем красную скатерть, свисавшую до земли со стола, который стоял позади стопки книг, подозрительно заглянул под него, пренебрежительно постучал кончиком клинка по стеклянному кувшину, внутри которого плавала человеческая голова, презрительно притронулся к еще нескольким предметам, и укоризненно помахал перед носом у совы, прикованной за лапку к высокому насесту и важно ухнувшей ему в лицо.
Проделав все это, Мышелов спрятал Скальпель в ножны и, с кислым видом подняв брови, повернулся к привратнику, как бы спрашивая у него: «И это все, что вы можете предложить? Неужто, по-вашему, весь этот хлам извиняет вас за то, что вы буквально залили светом площадь Тайных Восторгов?»
На самом деле все увиденное Мышеловом заинтересовало его до чрезвычайности. Книга, к примеру, была на языке, которого он не только не понимал, но даже не сумел узнать.
Мышелов уяснил три вещи: во-первых, что весь предложенный на продажу товар привезен даже не из дальних окраин Невона, а неизвестно откуда; во-вторых, что вся эта мура невероятно опасна, хотя он сам не смог бы объяснить почему; и в-третьих, что он, то есть Мышелов, не сдвинется с места, пока не рассмотрит, не изучит, а если понадобится, и не попробует на вкус каждый из этих загадочных предметов.
При виде кислой гримасы Мышелова привратник буквально задергался в приступе раболепия и услужливости; он явно был раздираем между двумя желаниями: то ли поцеловать ногу Мышелова, то ли, умирая от подобострастия, продемонстрировать каждый предмет, ласково поворачивая его то так, то этак.
В конце концов он согнулся в таком низком поклоне, что коснулся подбородком тротуара, и, протянув по-обезьяньи длинную руку в сторону лавки, затараторил на ужасающем ланкмарском:
– Все для того, чтобы доставить удовольствие плоти, чувствам и воображению человека! Немыслимые чудеса! Очень, очень дешево! Можно сказать, даром! Склад Странных Услад! Благоволите взглянуть, о мой король!
Мышелов зевнул во весь рот, прикрывая его тыльной стороной ладони, огляделся вокруг с усталой, терпеливой и светской улыбкой герцога, который понимает, что должен примириться с несколькими минутами невыносимой скуки, дабы поощрить торговлю в своих владениях, и, слегка пожав плечами, вошел внутрь.
Оставшийся позади привратник пришел в исступленную радость и с ужимками и прыжками принялся снова мести тротуар с видом человека, помешавшегося от восторга.
Оказавшись в лавке, Мышелов прежде всего обратил внимание на кипу тонких книг в переплетах из красной и лиловой шагрени, тисненой золотом.
Затем он увидел полку со сверкающими линзами и тонкими медными трубками, в которые так и подмывало заглянуть.
И, наконец, взгляд его остановился на стройной темноволосой девице, таинственно улыбавшейся ему из золотой клетки, свисавшей с потолка.
Рядом с этой клеткой висели другие, их прутья были сделаны из серебра, а также невиданных зеленых, темно-красных, оранжевых, ярко-синих и фиолетовых металлов.
Фафхрд увидел, что Мышелов скрылся в лавке, как раз в тот миг, когда его левая рука коснулась шероховатой холодной верхушки фонтана Запретного Изобилия, а звезда Акуль оказалась в точности над шпилем Рхана, который стал похож на тонкий фонарный столб с зеленой лампой.
Северянин мог пойти вслед за Мышеловом, мог не пойти, но непременно обдумал бы увиденное, однако в этот миг у него за спиной послышалось длинное «Не-е-е-т!»
Словно искуснейший танцовщик, Фафхрд крутанулся на каблуках, а его длинный меч Серый Прутик вылетел из ножен стремительно и, пожалуй, даже тише, чем змея выползает из норы.
Локтях в десяти, у входа в переулок, который по царившей в нем тьме давал сто очков вперед самой площади, даже когда на ней еще не взошло новое коммерческое светило, Фафхрд с трудом разглядел две стоявшие рядом фигуры в просторных балахонах и глубоко надвинутых клобуках.
Внутри одного из клобуков чернел непроглядный мрак. Будь там даже физиономия клешского негра, то и в этом случае можно было бы заметить слабые бронзовые блики. Но под клобуком не было даже бликов.
Под другим клобуком слабо мерцали семь зеленоватых огоньков. Они находились в непрестанном движении, кружили, словно выплясывая какой-то замысловатый танец. Порой один из этих семи крошечных тусклых овалов делался чуть ярче, как будто стремился вылезти из-под клобука, порою – немного темнее, словно прячась поглубже.
Фафхрд засунул в ножны меч и направился к двум фигурам, которые, пятясь, стали медленно отступать в переулок.
Северянин двинулся за ними. В нем пробудился интерес…. и еще кое-какие чувства. Встреча только с его собственным наставником-чародеем грозила лишь скукой и некоторым нервным напряжением, однако никто не смог бы подавить дрожь благоговейного трепета при встрече одновременно с Нингоблем Семиоким и Шильбой Безглазоликим.
Более того: сам факт, что эти два колдуна, непримиримые соперники, объединили усилия и действуют в дружеском согласии…. Несомненно, затевается нечто весьма и весьма серьезное.
В книгах были подробнейшим образом описаны такие предметы, как частная жизнь бесов, тайная история многих кровавых культов, а также – эти томики были с картинками – техника фехтования на мечах с демонами и эротические ухищрения ламий, суккубов, вакханок и лесных нимф.
Сквозь линзы и в медные трубки – некоторые из последних были изогнуты столь фантастично, словно были перископами для заглядывания через стены и сквозь зарешеченные окна иных миров – сначала были видны лишь дивные разноцветные узоры, однако вскоре Мышелов научился различать в них всяческие интересные места: сокровищницы усопших королей, спальни еще живущих королев, тайные подземелья, где собираются мятежные ангелы, а также стенные шкафы, в которых боги хранят проекты новых миров, слишком ужасных и неимоверных, чтобы их стоило создавать.
Что же касается необычно одетых девушек в веселеньких клетках с широко расставленными прутьями, то на них приятно отдыхал взгляд, утомленный просмотром книг и заглядыванием в трубки.
Время от времени какая-нибудь из девушек привлекала внимание Мышелова тихим свистом, а потом льстиво, умоляюще или со взором, полным неги, указывала на покрытую драгоценными камнями ручку в стене, с помощью которой ее клетка, висящая на сверкающей цепи, проходившей через не менее сверкающие блоки, могла быть опущена на пол.
За эти призывы Мышелов отвечал мягкой и ласковой улыбкой, кивал и отрицательно помахивал ладонью, словно шепча: «Потом…. Потом…. Потерпи….»
Ведь в конце концов девушки могли запросто смазать впечатление от, быть может, не столь острых, но от этого не менее приятных ощущений. Девушек следовало оставить на десерт.
– Вы что, так и будете пятиться от меня, пока мы все не угодим в Великую Соленую Топь? Чего вы от меня хотите? И вообще, в чем дело?
Но две фигуры в капюшонах уже остановились, насколько мог разглядеть их Фафхрд в свете звезд и сиянии, лившемся из нескольких высоких окон, причем Северянину показалось, что сделали они это за миг до того, как он их окликнул. Обычная чародейская штучка, чтобы заставить человека почувствовать неловкость. Фафхрд в темноте прикусил губу. Так вот даже как?!
– О мой нежный сын, – начал Нингобль своим самым медоточивым тоном, и тусклые огоньки его семи глаз внутри клобука остановились и загорелись мягко, словно Плеяды, наблюдаемые летней ночью сквозь зеленоватый туман, который поднимается над озером, наполненным медным купоросом с растворенными в ней едкими газами.
– Я спрашиваю, в чем дело! – хрипло перебил Фафхрд. Чуть раньше он проявил нетерпение и теперь был готов на все.
– Если позволишь, я попытаюсь выдвинуть одну гипотезу, – невозмутимо отозвался Нингобль. – Предположим, мой нежный сын, что во вселенной есть некий человек; крайне злые силы явились в эту вселенную из другой вселенной или даже скопления вселенных, а этот человек – смельчак, который так хочет защитить свою вселенную, что ни во что не ставит собственную жизнь, и, кроме того, его наставляет весьма мудрый, осторожный и проникнутый общественным сознанием дядюшка, знающий все об этих гипотетических делах….
– Пожиратели угрожают Ланкмару! – бросил Шильба голосом, напоминающим треск ломающегося дерева, причем столь неожиданно, что Фафхрд чуть не подпрыгнул и, насколько нам известно, Нингобль тоже.
Выждав несколько мгновений, дабы не произвести ложного впечатления, Фафхрд перевел взгляд на Шильбу. Глаза Северянина уже привыкли к темноте, и он видел гораздо лучше, нежели у входа в переулок, однако и теперь не смог разглядеть внутри клобука Шильбы ничего, кроме абсолютного мрака….
– Что это еще за Пожиратели? – осведомился он.
Ответил ему Нингобль:
– Пожиратели – это самые искусные торговцы во всем множестве вселенных – настолько искусные, что продают лишь всякий хлам. Это совершенно им необходимо, поскольку Пожиратели используют всю свою ловкость лишь для оттачивания способов продажи и не имеют поэтому ни секунды свободного времени, чтобы задуматься о ценности того, чем они торгуют. Да, они не позволяют себе и помышлять об этом из опасения потерять хоть крупицу своего мастерства, а между тем они так наловчились торговать, что никто не в силах устоять против их товаров, которые, стало быть, самые лучшие во всех вселенных – ты улавливаешь мою мысль?
Фафхрд с надеждой взглянул на Шильбу, но на сей раз тот не стал кратко резюмировать речь коллеги, и Северянин кивнул.
Нингобль продолжал и, судя по движениям семи зеленоватых огоньков, принялся при этом слегка вращать глазами.
– Как ты легко можешь догадаться, Пожирателям доступны все самые могучие чары, собранные по разным вселенным, а их штурмовые отряды возглавляются агрессивнейшими из колдунов, которые в совершенстве владеют любыми методами сражения, будь то с помощью разума, чувств или собственного тела, снабженного оружием. Действуют Пожиратели следующим образом: открывают в новом мире лавку и заманивают туда сперва наиболее склонных к риску людей, обладающих самым гибким умом – у них так сильно развито воображение, что даже после легкого намека они сами проделывают почти всю работу по продаже товара. Когда подобные люди оказываются в ловушке, Пожиратели продолжают работать с остальным населением, то есть продают, продают, продают – продают хлам, беря за это самые настоящие деньги, а порой и красивые, дорогие вещи.
Нингобль вздохнул – шумно, но с оттенком уважения.
– Все это очень скверно, мой нежный сын, – продолжал он, завораживающе вращая глазами под клобуком, – но вполне естественно для вселенных, которыми правят такие боги, как у нас, – естественно и даже, быть может, терпимо. Однако, – он немного помолчал, – это не все, худшее еще впереди! Пожиратели стремятся не только к тому, чтобы все существа во вселенных покупали только у них, им нужно – без сомнения потому, что они боятся, как бы в один прекрасный день кто-нибудь не поднял крайне неприятный для них вопрос относительно истинной ценности товара – им нужно довести всех своих клиентов до состояния рабской покорности и полной внушаемости, чтобы они были способны лишь пялить глаза да покупать хлам, который Пожиратели выставляют на продажу. Естественно, это означает, что в конце концов их клиентам будет нечем платить за этот хлам, но Пожирателей это, похоже, не слишком-то заботит. Возможно, они считают, что всегда найдется новая вселенная, где они смогут развернуться. И скорее всего, они правы!
– Чудовищно! – заметил Фафхрд. – Но что же в конечном итоге Пожиратели получают от своих бешеных коммерческих вылазок, от всей этой безумной торговли? Чего они добиваются?
– Пожиратели стремятся, – ответил Нингобль, – лишь копить деньги и воспитывать потомство, которое сумело бы еще ловчее набивать карман, и кроме того, они соревнуются друг с другом: у кого карман туже? (Ты, случаем, Фафхрд, не знаешь такого города – Кармантуг?) Пожиратели страшно любят распространяться относительно великой пользы, которую они оказали множеству вселенных – они утверждают, что раболепные покупатели это самые послушные подданные для богов, – а также жаловаться, что набивание мошны гнетет их рассудок и расстраивает пищеварение. К тому же, каждый Пожиратель втайне собирает и прячет навеки от любых глаз, кроме своих собственных, все наиболее красивые вещи и лучшие мысли, рожденные истинными мужчинами и женщинами (и подлинными чародеями и демонами тоже) и приобретенные по бросовым ценам в обмен на хлам или же – это они любят больше всего – и вовсе доставшиеся им даром.
– Нет, это в самом деле чудовищно! – повторил Фафхрд. – От купцов всегда припахивало, но от этих, похоже, просто воняет. Но я-то тут при чем?
– О мой нежный сын, – отвечал Нингобль, и к благочестию, звучавшему в его голосе, примешалась нотка тайного разочарования, – ты вынуждаешь меня еще раз удалиться в область гипотетического. Давай вернемся к предположению относительно существования храбреца, чья вселенная оказалась под угрозой и который ни во что не ставит свою жизнь, и к связанному с этим предположению относительно его мудрого дядюшки, чьим советам этот храбрец неуклонно следует….
– Пожиратели открыли лавку на площади Тайных Восторгов! – внезапно перебил Шильба таким скрежещущим голосом, что на этот раз Фафхрд действительно подскочил. – Сегодня ночью ты должен уничтожить этот их форпост!
Фафхрд призадумался, потом, прощупывая почву, сказал:
– Я полагаю, вы оба отправитесь вместе со мной, чтобы обеспечить мне свою колдовскую поддержку в этой, по-моему, крайне опасной операции. Вы будете как бы составлять отряд волшебной артиллерии и лучников, а я стану играть роль штурмовой группы.
– О мой нежный сын…. – с еще более глубоким разочарованием в голосе перебил его Нингобль и покачал головой, так что его глаза-огоньки затряслись внутри клобука.
– Ты должен сделать это один! – отрезал Шильба.
– Вообще без всякой помощи! – возмутился Фафхрд. – Нет уж, поищите кого другого. Найдите себе придурковатого смельчака, который следует советам своего дядюшки-интригана так же рабски, как по вашим словам клиенты Пожирателей покупают у них всякий хлам. Найдите, попробуйте! Что же касается меня – нет уж, дудки!
– Тогда ступай прочь, трус! – сурово заявил Шильба, однако Нингобль лишь вздохнул и заговорил извиняющимся тоном:
– Мы полагали, что на это предприятие ты отправишься не один, а с товарищем, воином, который поможет тебе одолеть мерзкое зло, – я имею в виду Серого Мышелова. Но, к сожалению, он пришел чуть раньше на свидание с моим коллегой, был завлечен в лавку Пожирателей, и теперь, должно быть, он уже у них в ловушке, если и вовсе не погиб. Так что сам видишь: мы печемся о твоем благе и вовсе не желали обременять тебя сверх меры, заставляя сражаться в одиночку. Однако, мой нежный сын, если ты все еще упорствуешь в своем нежелании….
Фафхрд вздохнул еще глубже, чем Нингобль, и, признавая поражение, ворчливо проговорил:
– Ладно уж, я сделаю это для вас. Кто-то ведь должен вытащить нашего безмозглого серого дурня из славного костерка или миленькой водички, которые его прельстили. Но как мне с этим справиться? – Он погрозил пальцем Нингоблю. – И хватит называть меня нежным сыном!
Помолчав, Нингобль коротко сказал:
– Действуй по своему разумению.
А Шильба добавила:
– Берегись черной стены!
Затем Нингобль обратился к Фафхрду:
– Погоди-ка, у меня есть для тебя подарок.
С этими словами он протянул потрепанную полоску ткани, которая торчала у него прямо из рукава, но самой руки волшебника при этом не было видно. Фыркнув, Фафхрд взял тряпку, смял ее в комок и засунул в кошель.
– Поосторожней с ней, – предупредил Нингобль. – Это шарф-невидимка; правда, он несколько поизносился в разных чародейских мероприятиях. Не надевай его, пока не подойдешь к складу Пожирателей. У него есть два небольших изъяна: во-первых, ты не будешь под ним совершенно невидимым для опытного колдуна, если он почувствует твое присутствие и примет определенные меры. И, во-вторых, постарайся не проливать собственной крови, потому что кровь он не скрывает.
– У меня тоже есть подарок! – заявил Шильба, вытаскивая из дыры под клобуком – так же, как Нингобль, закрытой рукавом рукой – что-то слабо мерцающее в темноте и похожее на….
На паутину.
Шильба помахал ею в воздухе, словно желая стряхнуть одного-двух пауков.
– Повязка прозрения, – пояснил он и протянул паутинку Фафхрду. – Через нее все вещи видны в их истинном виде. Но не вздумай надевать ее на глаза, пока не зайдешь в лавку. И ни в коем случае, если ты дорожишь своей жизнью и рассудком, не надевай ее сейчас!
Фафхрд осторожнейшим образом взял повязку, чувствуя мурашки в пальцах. У него и в мыслях не было нарушить суровые наставления колдуна. В этот миг ему как-то не хотелось увидеть истинное лицо Шильбы Безглазоликого.
Чтобы дать передохнуть глазам, а вернее, чтобы не проглотить столь занимательную книгу слишком быстро, он заглянул в девятиколенную медную трубку и полюбовался такой картиной: на голубой небесной вершине всей вселенной порхают ангелы, мерцая крыльями, словно стрекозы, а несколько избранных героев отдыхают после труднейшего восхождения и критически посматривают вниз на муравьиную суетню богов, копошащихся на много уровней ниже.
Затем, чтобы глаза отдохнули уже и от этого зрелища, Мышелов посмотрел сквозь алые (из кровавого металла?) прутья самой дальней клетки на необычайно привлекательную, стройную, светловолосую и яркоглазую девушку. На ней была туника из красного бархата, а густейшая лавина золотистых волос прикрывала все лицо вплоть до пухлых губ. Изящным движением пальчиков одной руки она чуть раздвинула эту шелковистую завесу и игриво посматривала на Мышелова, а в другой руке держала кастаньеты, которыми постукивала в медленном томном ритме, изредка прерывавшемся взрывами стаккато.
Записка Шильбы, накрепко запечатлевшаяся в мозгу у Мышелова, гласила:
«Когда звезда Акуль украсит шпиль Рхана, будь подле фонтана Запретного изобилия».
Вместо подписи внизу был нарисован овал неправильной формы – знак Шильбы.
Мышелов скользнул в темноте к фонтану, представлявшему собой приземистый черный столб с шероховатой скругленной верхушкой, из которой через каждые двадцать ударов слоновьего сердца истекала капля черной жидкости.
Остановившись подле фонтана, Мышелов поднял согнутую руку и прикинул угол возвышения зеленой звезды Акуль. Ей предстояло еще опуститься на семь пальцев, прежде чем она коснется острия шпиля стройного и окруженного звездами далекого минарета Рхана.
Чуть оттолкнувшись, Мышелов легко вскочил на черный столб, чтобы проверить, не изменится ли с этого наблюдательного пункта угол возвышения звезды Акуль. Угол не изменился.
Мышелов поискал во тьме глазами неподвижную фигуру в хламиде с монашеским клобуком, надвинутым так низко, что было непонятно, как его обладатель видит, куда идет. Никаких фигур поблизости не было.
Настроение у Мышелова улучшилось. Раз Шильба не соизволил из любезности прийти пораньше, то и он может проявить некоторую невоспитанность. Приняв такое решение, Мышелов зашагал в сторону ярко освещенной двери новой лавки, чье вызывающее сияние пробудило его любопытство еще за квартал до площади Тайных Восторгов.
* * *
Северянин Фафхрд поднял отяжелевшее от вина веко и, не поворачивая головы, осмотрел половину освещенной огнем очага комнатки, в которой он спал совершенно голый. Затем он закрыл глаз и, открыв другой, осмотрел вторую половину комнатки.Мышелова нигде не было видно. Тем лучше! Если повезет, он сумеет провернуть сегодня ночью одно неприятное дело, не выслушивая насмешек этого маленького мошенника.
Фафхрд вытащил из-под заросшей бородой щеки квадратик фиолетовой змеиной кожи, испещренной крошечными дырочками. Если смотреть сквозь него на огонь, дырочки превращались в яркие точки, которые при внимательном изучении складывались в слова:
«Когда кинжал Рхана пронзит во тьме сердце Акуль, буду ждать тебя у источника Черных Капель».
Во всю ширину фиолетового квадрата чем-то красновато-коричневым, похожим на засохшую кровь, была нарисована семилучевая свастика – один из знаков Нингобля Семиокого.
Фафхрд без труда догадался, что источник Черных Капель – это фонтан Запретного Изобилия. С подобным туманным поэтическим языком он познакомился еще тогда, когда мальчишкой учился у поющих скальдов.
Нингобль был для Фафхрда примерно тем же, кем Шильба для Мышелова, но с тою разницей, что Семиокий был более требовательным архимагом, и чародейские задания, поручаемые Фафхрду, отличались большей широтой и заключались в умерщвлении драконов, потоплении волшебных четырехмачтовых кораблей и похищении зачарованных королев, охраняемых великанами-людоедами.
Кроме того, Нингобль был склонен к не лишенному оснований хвастовству, особенно в отношении необъятности пещеры, в которой он жил, по чьим извилистым каменным проходам можно было, по его словам, пробраться в любое пространство и время – конечно, если Нингобль предварительно подробно описывал путь по этим кривым скалистым коридорам с низкими потолками.
В отличие от Мышелова, который стремился учиться у Шильбы магическим заклинаниям, Фафхрд был не слишком-то расположен запоминать колдовские формулы Нингобля, однако Семиокий крепко держал Северянина в руках, благодаря кое-каким слабостям и былым злодеяниям последнего, поэтому Фафхрду часто приходилось терпеливо выслушивать наставления и похвальбу Нингобля, но он любыми мыслимыми и немыслимыми способами старался избежать этого, когда рядом находился насмешливо ухмыляющийся Мышелов.
Стоя у огня, Фафхрд натягивал, нахлобучивал и пристегивал многочисленные одежды, оружие и украшения, которые постепенно закрывали его тело, обильно поросшее завитками коротких красно-рыжих волос. Когда, уже в полном облачении, он открыл дверь и, глянув в темный переулок, увидел на ближайшем углу лишь торговца жареными каштанами, сидящего на корточках у своей жаровни, любой поклялся бы, что продвижение Северянина в сторону площади Тайных Восторгов будет сопровождаться звоном и грохотом, какой издает осадная башня, приближающаяся к толстым стенам неприятельского города.
Однако старому торговцу каштанами, который был по совместительству шпионом сюзерена и обладал рысьим слухом, пришлось доставать и водружать на место неожиданно ушедшее в пятки сердце, когда мимо него пронесся Фафхрд – высокий, как сосна, быстрый, как ветер, и бесшумный, как призрак.
* * *
Ловкими тычками локтем под ребро Мышелов растолкал двух зевак и по темным плитам тротуара направился к сверкающей лавке с дверью, похожей на перевернутое сердце. Ему пришло в голову, что каменщики, должно быть, вкалывали как черти, раз успели так быстро пробить и оштукатурить дверной проем с аркой. Еще днем он проходил мимо и ничего, кроме гладкой стены, тут не видел.Из лавки выскочил немыслимый привратник в красном цилиндре, туфлях с загнутыми носами и метлой в руках и, пятясь и приседал перед Мышеловом, принялся мести тротуар перед первым покупателем, сопровождая свои действия многочисленными раболепными поклонами и глупыми ухмылками.
Однако лицо Мышелова выражало лишь мрачное и скептическое презрение. Остановившись перед наваленной у двери груды товара, он принялся неодобрительно ее рассматривать. Затем вытащил из тонких серых ножен Скальпель и кончиком тонкого клинка раскрыл переплет самой верхней книги в стопке замшелых томов. Не подходя ни на йоту ближе, он пробежал первую страницу, покачал головой, быстро перевернул тем же Скальпелем еще несколько, пользуясь своим мечом, как учитель, отмечающий некоторые слова указкой – а, судя по выражению лица Мышелова, слова были подобраны скверно, – после чего неожиданно захлопнул книгу быстрым движением.
Затем он, приподняв Скальпелем красную скатерть, свисавшую до земли со стола, который стоял позади стопки книг, подозрительно заглянул под него, пренебрежительно постучал кончиком клинка по стеклянному кувшину, внутри которого плавала человеческая голова, презрительно притронулся к еще нескольким предметам, и укоризненно помахал перед носом у совы, прикованной за лапку к высокому насесту и важно ухнувшей ему в лицо.
Проделав все это, Мышелов спрятал Скальпель в ножны и, с кислым видом подняв брови, повернулся к привратнику, как бы спрашивая у него: «И это все, что вы можете предложить? Неужто, по-вашему, весь этот хлам извиняет вас за то, что вы буквально залили светом площадь Тайных Восторгов?»
На самом деле все увиденное Мышеловом заинтересовало его до чрезвычайности. Книга, к примеру, была на языке, которого он не только не понимал, но даже не сумел узнать.
Мышелов уяснил три вещи: во-первых, что весь предложенный на продажу товар привезен даже не из дальних окраин Невона, а неизвестно откуда; во-вторых, что вся эта мура невероятно опасна, хотя он сам не смог бы объяснить почему; и в-третьих, что он, то есть Мышелов, не сдвинется с места, пока не рассмотрит, не изучит, а если понадобится, и не попробует на вкус каждый из этих загадочных предметов.
При виде кислой гримасы Мышелова привратник буквально задергался в приступе раболепия и услужливости; он явно был раздираем между двумя желаниями: то ли поцеловать ногу Мышелова, то ли, умирая от подобострастия, продемонстрировать каждый предмет, ласково поворачивая его то так, то этак.
В конце концов он согнулся в таком низком поклоне, что коснулся подбородком тротуара, и, протянув по-обезьяньи длинную руку в сторону лавки, затараторил на ужасающем ланкмарском:
– Все для того, чтобы доставить удовольствие плоти, чувствам и воображению человека! Немыслимые чудеса! Очень, очень дешево! Можно сказать, даром! Склад Странных Услад! Благоволите взглянуть, о мой король!
Мышелов зевнул во весь рот, прикрывая его тыльной стороной ладони, огляделся вокруг с усталой, терпеливой и светской улыбкой герцога, который понимает, что должен примириться с несколькими минутами невыносимой скуки, дабы поощрить торговлю в своих владениях, и, слегка пожав плечами, вошел внутрь.
Оставшийся позади привратник пришел в исступленную радость и с ужимками и прыжками принялся снова мести тротуар с видом человека, помешавшегося от восторга.
Оказавшись в лавке, Мышелов прежде всего обратил внимание на кипу тонких книг в переплетах из красной и лиловой шагрени, тисненой золотом.
Затем он увидел полку со сверкающими линзами и тонкими медными трубками, в которые так и подмывало заглянуть.
И, наконец, взгляд его остановился на стройной темноволосой девице, таинственно улыбавшейся ему из золотой клетки, свисавшей с потолка.
Рядом с этой клеткой висели другие, их прутья были сделаны из серебра, а также невиданных зеленых, темно-красных, оранжевых, ярко-синих и фиолетовых металлов.
Фафхрд увидел, что Мышелов скрылся в лавке, как раз в тот миг, когда его левая рука коснулась шероховатой холодной верхушки фонтана Запретного Изобилия, а звезда Акуль оказалась в точности над шпилем Рхана, который стал похож на тонкий фонарный столб с зеленой лампой.
Северянин мог пойти вслед за Мышеловом, мог не пойти, но непременно обдумал бы увиденное, однако в этот миг у него за спиной послышалось длинное «Не-е-е-т!»
Словно искуснейший танцовщик, Фафхрд крутанулся на каблуках, а его длинный меч Серый Прутик вылетел из ножен стремительно и, пожалуй, даже тише, чем змея выползает из норы.
Локтях в десяти, у входа в переулок, который по царившей в нем тьме давал сто очков вперед самой площади, даже когда на ней еще не взошло новое коммерческое светило, Фафхрд с трудом разглядел две стоявшие рядом фигуры в просторных балахонах и глубоко надвинутых клобуках.
Внутри одного из клобуков чернел непроглядный мрак. Будь там даже физиономия клешского негра, то и в этом случае можно было бы заметить слабые бронзовые блики. Но под клобуком не было даже бликов.
Под другим клобуком слабо мерцали семь зеленоватых огоньков. Они находились в непрестанном движении, кружили, словно выплясывая какой-то замысловатый танец. Порой один из этих семи крошечных тусклых овалов делался чуть ярче, как будто стремился вылезти из-под клобука, порою – немного темнее, словно прячась поглубже.
Фафхрд засунул в ножны меч и направился к двум фигурам, которые, пятясь, стали медленно отступать в переулок.
Северянин двинулся за ними. В нем пробудился интерес…. и еще кое-какие чувства. Встреча только с его собственным наставником-чародеем грозила лишь скукой и некоторым нервным напряжением, однако никто не смог бы подавить дрожь благоговейного трепета при встрече одновременно с Нингоблем Семиоким и Шильбой Безглазоликим.
Более того: сам факт, что эти два колдуна, непримиримые соперники, объединили усилия и действуют в дружеском согласии…. Несомненно, затевается нечто весьма и весьма серьезное.
* * *
Мышелов между тем испытывал роскошнейшие, изысканнейшие удовольствия, в высшей степени будоражащие ум. Красивые книги в шагреневых переплетах, тисненых золотом, были написаны гораздо более необычными буквами, чем та, которую он листал у входа: эти буквы напоминали скелеты каких-то неведомых животных, кружевные облака и деревья с узловатыми ветвями, но Мышелов, как ни странно, мог читать их без малейшего труда.В книгах были подробнейшим образом описаны такие предметы, как частная жизнь бесов, тайная история многих кровавых культов, а также – эти томики были с картинками – техника фехтования на мечах с демонами и эротические ухищрения ламий, суккубов, вакханок и лесных нимф.
Сквозь линзы и в медные трубки – некоторые из последних были изогнуты столь фантастично, словно были перископами для заглядывания через стены и сквозь зарешеченные окна иных миров – сначала были видны лишь дивные разноцветные узоры, однако вскоре Мышелов научился различать в них всяческие интересные места: сокровищницы усопших королей, спальни еще живущих королев, тайные подземелья, где собираются мятежные ангелы, а также стенные шкафы, в которых боги хранят проекты новых миров, слишком ужасных и неимоверных, чтобы их стоило создавать.
Что же касается необычно одетых девушек в веселеньких клетках с широко расставленными прутьями, то на них приятно отдыхал взгляд, утомленный просмотром книг и заглядыванием в трубки.
Время от времени какая-нибудь из девушек привлекала внимание Мышелова тихим свистом, а потом льстиво, умоляюще или со взором, полным неги, указывала на покрытую драгоценными камнями ручку в стене, с помощью которой ее клетка, висящая на сверкающей цепи, проходившей через не менее сверкающие блоки, могла быть опущена на пол.
За эти призывы Мышелов отвечал мягкой и ласковой улыбкой, кивал и отрицательно помахивал ладонью, словно шепча: «Потом…. Потом…. Потерпи….»
Ведь в конце концов девушки могли запросто смазать впечатление от, быть может, не столь острых, но от этого не менее приятных ощущений. Девушек следовало оставить на десерт.
* * *
Нингобль и Шильба, а за ними и Фафхрд продолжали двигаться по темному переулку, пока Северянин не вышел из терпения и, поборов свой невольный трепет, не закричал с раздражением:– Вы что, так и будете пятиться от меня, пока мы все не угодим в Великую Соленую Топь? Чего вы от меня хотите? И вообще, в чем дело?
Но две фигуры в капюшонах уже остановились, насколько мог разглядеть их Фафхрд в свете звезд и сиянии, лившемся из нескольких высоких окон, причем Северянину показалось, что сделали они это за миг до того, как он их окликнул. Обычная чародейская штучка, чтобы заставить человека почувствовать неловкость. Фафхрд в темноте прикусил губу. Так вот даже как?!
– О мой нежный сын, – начал Нингобль своим самым медоточивым тоном, и тусклые огоньки его семи глаз внутри клобука остановились и загорелись мягко, словно Плеяды, наблюдаемые летней ночью сквозь зеленоватый туман, который поднимается над озером, наполненным медным купоросом с растворенными в ней едкими газами.
– Я спрашиваю, в чем дело! – хрипло перебил Фафхрд. Чуть раньше он проявил нетерпение и теперь был готов на все.
– Если позволишь, я попытаюсь выдвинуть одну гипотезу, – невозмутимо отозвался Нингобль. – Предположим, мой нежный сын, что во вселенной есть некий человек; крайне злые силы явились в эту вселенную из другой вселенной или даже скопления вселенных, а этот человек – смельчак, который так хочет защитить свою вселенную, что ни во что не ставит собственную жизнь, и, кроме того, его наставляет весьма мудрый, осторожный и проникнутый общественным сознанием дядюшка, знающий все об этих гипотетических делах….
– Пожиратели угрожают Ланкмару! – бросил Шильба голосом, напоминающим треск ломающегося дерева, причем столь неожиданно, что Фафхрд чуть не подпрыгнул и, насколько нам известно, Нингобль тоже.
Выждав несколько мгновений, дабы не произвести ложного впечатления, Фафхрд перевел взгляд на Шильбу. Глаза Северянина уже привыкли к темноте, и он видел гораздо лучше, нежели у входа в переулок, однако и теперь не смог разглядеть внутри клобука Шильбы ничего, кроме абсолютного мрака….
– Что это еще за Пожиратели? – осведомился он.
Ответил ему Нингобль:
– Пожиратели – это самые искусные торговцы во всем множестве вселенных – настолько искусные, что продают лишь всякий хлам. Это совершенно им необходимо, поскольку Пожиратели используют всю свою ловкость лишь для оттачивания способов продажи и не имеют поэтому ни секунды свободного времени, чтобы задуматься о ценности того, чем они торгуют. Да, они не позволяют себе и помышлять об этом из опасения потерять хоть крупицу своего мастерства, а между тем они так наловчились торговать, что никто не в силах устоять против их товаров, которые, стало быть, самые лучшие во всех вселенных – ты улавливаешь мою мысль?
Фафхрд с надеждой взглянул на Шильбу, но на сей раз тот не стал кратко резюмировать речь коллеги, и Северянин кивнул.
Нингобль продолжал и, судя по движениям семи зеленоватых огоньков, принялся при этом слегка вращать глазами.
– Как ты легко можешь догадаться, Пожирателям доступны все самые могучие чары, собранные по разным вселенным, а их штурмовые отряды возглавляются агрессивнейшими из колдунов, которые в совершенстве владеют любыми методами сражения, будь то с помощью разума, чувств или собственного тела, снабженного оружием. Действуют Пожиратели следующим образом: открывают в новом мире лавку и заманивают туда сперва наиболее склонных к риску людей, обладающих самым гибким умом – у них так сильно развито воображение, что даже после легкого намека они сами проделывают почти всю работу по продаже товара. Когда подобные люди оказываются в ловушке, Пожиратели продолжают работать с остальным населением, то есть продают, продают, продают – продают хлам, беря за это самые настоящие деньги, а порой и красивые, дорогие вещи.
Нингобль вздохнул – шумно, но с оттенком уважения.
– Все это очень скверно, мой нежный сын, – продолжал он, завораживающе вращая глазами под клобуком, – но вполне естественно для вселенных, которыми правят такие боги, как у нас, – естественно и даже, быть может, терпимо. Однако, – он немного помолчал, – это не все, худшее еще впереди! Пожиратели стремятся не только к тому, чтобы все существа во вселенных покупали только у них, им нужно – без сомнения потому, что они боятся, как бы в один прекрасный день кто-нибудь не поднял крайне неприятный для них вопрос относительно истинной ценности товара – им нужно довести всех своих клиентов до состояния рабской покорности и полной внушаемости, чтобы они были способны лишь пялить глаза да покупать хлам, который Пожиратели выставляют на продажу. Естественно, это означает, что в конце концов их клиентам будет нечем платить за этот хлам, но Пожирателей это, похоже, не слишком-то заботит. Возможно, они считают, что всегда найдется новая вселенная, где они смогут развернуться. И скорее всего, они правы!
– Чудовищно! – заметил Фафхрд. – Но что же в конечном итоге Пожиратели получают от своих бешеных коммерческих вылазок, от всей этой безумной торговли? Чего они добиваются?
– Пожиратели стремятся, – ответил Нингобль, – лишь копить деньги и воспитывать потомство, которое сумело бы еще ловчее набивать карман, и кроме того, они соревнуются друг с другом: у кого карман туже? (Ты, случаем, Фафхрд, не знаешь такого города – Кармантуг?) Пожиратели страшно любят распространяться относительно великой пользы, которую они оказали множеству вселенных – они утверждают, что раболепные покупатели это самые послушные подданные для богов, – а также жаловаться, что набивание мошны гнетет их рассудок и расстраивает пищеварение. К тому же, каждый Пожиратель втайне собирает и прячет навеки от любых глаз, кроме своих собственных, все наиболее красивые вещи и лучшие мысли, рожденные истинными мужчинами и женщинами (и подлинными чародеями и демонами тоже) и приобретенные по бросовым ценам в обмен на хлам или же – это они любят больше всего – и вовсе доставшиеся им даром.
– Нет, это в самом деле чудовищно! – повторил Фафхрд. – От купцов всегда припахивало, но от этих, похоже, просто воняет. Но я-то тут при чем?
– О мой нежный сын, – отвечал Нингобль, и к благочестию, звучавшему в его голосе, примешалась нотка тайного разочарования, – ты вынуждаешь меня еще раз удалиться в область гипотетического. Давай вернемся к предположению относительно существования храбреца, чья вселенная оказалась под угрозой и который ни во что не ставит свою жизнь, и к связанному с этим предположению относительно его мудрого дядюшки, чьим советам этот храбрец неуклонно следует….
– Пожиратели открыли лавку на площади Тайных Восторгов! – внезапно перебил Шильба таким скрежещущим голосом, что на этот раз Фафхрд действительно подскочил. – Сегодня ночью ты должен уничтожить этот их форпост!
Фафхрд призадумался, потом, прощупывая почву, сказал:
– Я полагаю, вы оба отправитесь вместе со мной, чтобы обеспечить мне свою колдовскую поддержку в этой, по-моему, крайне опасной операции. Вы будете как бы составлять отряд волшебной артиллерии и лучников, а я стану играть роль штурмовой группы.
– О мой нежный сын…. – с еще более глубоким разочарованием в голосе перебил его Нингобль и покачал головой, так что его глаза-огоньки затряслись внутри клобука.
– Ты должен сделать это один! – отрезал Шильба.
– Вообще без всякой помощи! – возмутился Фафхрд. – Нет уж, поищите кого другого. Найдите себе придурковатого смельчака, который следует советам своего дядюшки-интригана так же рабски, как по вашим словам клиенты Пожирателей покупают у них всякий хлам. Найдите, попробуйте! Что же касается меня – нет уж, дудки!
– Тогда ступай прочь, трус! – сурово заявил Шильба, однако Нингобль лишь вздохнул и заговорил извиняющимся тоном:
– Мы полагали, что на это предприятие ты отправишься не один, а с товарищем, воином, который поможет тебе одолеть мерзкое зло, – я имею в виду Серого Мышелова. Но, к сожалению, он пришел чуть раньше на свидание с моим коллегой, был завлечен в лавку Пожирателей, и теперь, должно быть, он уже у них в ловушке, если и вовсе не погиб. Так что сам видишь: мы печемся о твоем благе и вовсе не желали обременять тебя сверх меры, заставляя сражаться в одиночку. Однако, мой нежный сын, если ты все еще упорствуешь в своем нежелании….
Фафхрд вздохнул еще глубже, чем Нингобль, и, признавая поражение, ворчливо проговорил:
– Ладно уж, я сделаю это для вас. Кто-то ведь должен вытащить нашего безмозглого серого дурня из славного костерка или миленькой водички, которые его прельстили. Но как мне с этим справиться? – Он погрозил пальцем Нингоблю. – И хватит называть меня нежным сыном!
Помолчав, Нингобль коротко сказал:
– Действуй по своему разумению.
А Шильба добавила:
– Берегись черной стены!
Затем Нингобль обратился к Фафхрду:
– Погоди-ка, у меня есть для тебя подарок.
С этими словами он протянул потрепанную полоску ткани, которая торчала у него прямо из рукава, но самой руки волшебника при этом не было видно. Фыркнув, Фафхрд взял тряпку, смял ее в комок и засунул в кошель.
– Поосторожней с ней, – предупредил Нингобль. – Это шарф-невидимка; правда, он несколько поизносился в разных чародейских мероприятиях. Не надевай его, пока не подойдешь к складу Пожирателей. У него есть два небольших изъяна: во-первых, ты не будешь под ним совершенно невидимым для опытного колдуна, если он почувствует твое присутствие и примет определенные меры. И, во-вторых, постарайся не проливать собственной крови, потому что кровь он не скрывает.
– У меня тоже есть подарок! – заявил Шильба, вытаскивая из дыры под клобуком – так же, как Нингобль, закрытой рукавом рукой – что-то слабо мерцающее в темноте и похожее на….
На паутину.
Шильба помахал ею в воздухе, словно желая стряхнуть одного-двух пауков.
– Повязка прозрения, – пояснил он и протянул паутинку Фафхрду. – Через нее все вещи видны в их истинном виде. Но не вздумай надевать ее на глаза, пока не зайдешь в лавку. И ни в коем случае, если ты дорожишь своей жизнью и рассудком, не надевай ее сейчас!
Фафхрд осторожнейшим образом взял повязку, чувствуя мурашки в пальцах. У него и в мыслях не было нарушить суровые наставления колдуна. В этот миг ему как-то не хотелось увидеть истинное лицо Шильбы Безглазоликого.
* * *
Мышелов тем временем читал самую интересную из находившихся в лавке книг – объемистый учебник тайных знаний, написанный астрологическими и геомантическими знаками, смысл которых как бы сам перетекал со страниц, к нему в голову.Чтобы дать передохнуть глазам, а вернее, чтобы не проглотить столь занимательную книгу слишком быстро, он заглянул в девятиколенную медную трубку и полюбовался такой картиной: на голубой небесной вершине всей вселенной порхают ангелы, мерцая крыльями, словно стрекозы, а несколько избранных героев отдыхают после труднейшего восхождения и критически посматривают вниз на муравьиную суетню богов, копошащихся на много уровней ниже.
Затем, чтобы глаза отдохнули уже и от этого зрелища, Мышелов посмотрел сквозь алые (из кровавого металла?) прутья самой дальней клетки на необычайно привлекательную, стройную, светловолосую и яркоглазую девушку. На ней была туника из красного бархата, а густейшая лавина золотистых волос прикрывала все лицо вплоть до пухлых губ. Изящным движением пальчиков одной руки она чуть раздвинула эту шелковистую завесу и игриво посматривала на Мышелова, а в другой руке держала кастаньеты, которыми постукивала в медленном томном ритме, изредка прерывавшемся взрывами стаккато.