Страница:
Стрела и шарик поразили свои цели одновременно. Стрела пронзила плечо первого из всадников, а шарик, угодив второму прямо по шишаку, выбил его из седла. Задние лошади налетели на пятящихся передних, и погоня остановилась. Вызвавшая это замешательство парочка друзей тоже остановилась у следующего поворота дороги и оглянулась назад.
– Клянусь Дикобразом, – мерзко ухмыльнувшись, проговорил коротышка, – что теперь они хорошенько подумают, прежде чем снова станут играть в засаду.
– Неуклюжие полудурки, – отозвался великан. – Неужто они никогда не научатся стрелять на скаку? Говорю тебе, Серый Мышелов: только варвары умеют как следует воевать верхом.
– Если не считать меня, да еще кое-кого, – отозвался его приятель, носивший кошачье прозвище Серый Мышелов. – Гляди-ка, Фафхрд, эти мошенники уходят и забирают с собою раненых, а один ускакал уже далеко вперед. Ха! Неплохо я залепил чернобородому по кумполу! Болтается на своей кляче, словно куль соломы. Знай он, кто мы такие, так лихо в погоню он не помчался бы.
В этом хвастовстве была и доля истины. Имена Серого Мышелова и Северянина Фафхрда были довольно известны в окрестностях Ланкмара, да и в самом высокомерном Ланкмаре. Их пристрастие к необычайным приключениям, таинственные исчезновения и возвращение, а также своеобразное чувство юмора ставили в тупик многих.
Фафхрд ловко спустил с лука тетиву и повернулся.
– Должно быть, это и есть долина, которую мы ищем, – заявил он. – Смотри, вон два двугорбых холма, все, как там сказано. Давай-ка прочтем еще раз, чтобы проверить.
Серый Мышелов сунул руку в свой объемистый кожаный мешок и извлек оттуда лист толстого пергамента, причудливо позеленевшего от времени. Три края листа были сильно обтрепаны, четвертый край свидетельствовал о том, что лист этот совсем недавно вырезала откуда-то чья-то твердая рука. Он был испещрен замысловатыми ланкмарскими иероглифами, написанными чернильной жидкостью каракатицы. Однако Мышелов начал читать не их, а несколько выцветших строчек, написанных на полях крошечными буквами:
"Пусть короли набивают свои сокровищницы до потолка, пусть сундуки купца ломятся от накопленных денег, и пусть глупцы завидуют им. Мое сокровище намного ценнее всего, чем они владеют. Это бриллиант величиною с человеческий череп. Двенадцать рубинов размером с кошачий череп. Семнадцать изумрудов величиною с череп крота. А также множество кристаллов хрусталя и слитков желтой меди. Пусть правители расхаживают с головы до ног в драгоценностях, пусть королевы увешивают себя самоцветами, и пусть глупцы восхищаются ими. Мое сокровище будет долговечнее, чем все их драгоценности. Я построил для него надежное хранилище в далеком южном лесу, где, словно спящие верблюды, горбятся два холма, в сутках пути от деревни Сорив.
Эта громадная сокровищница с высокой башней достойна быть обиталищем королей, однако ни один король не будет в ней жить. Прямо под замковым камнем главного купола спрятано мое сокровище, вечное, как сверкающие на небесах звезды. Оно переживет меня и мое имя, имя Ургаана Ангарнджийского. В нем моя власть над будущим. Пусть глупцы ищут его. Но они его не получат. Пусть кажется башня моя пустою, и нет рядом будки с пантерой цепною, ни грозного стража под каждой стеною, пусть нет в башне люков с кипящей смолою, ловушек с пружиною нет потайною, не пляшут в ней трупы зловонной гурьбою, не скалится череп улыбкою злою, не брызжет змея ядовитой слюною, – все ж башню я стражей снабдил колдовскою. Пусть мудрый поймет: в башне скрыто такое, что лучше оставить ее в покое".
– Этого типа, похоже, заклинило на черепах, – пробормотал Мышелов. – Должно быть, он был гробовщиком или некромантом.
– А может, архитектором, – задумчиво добавил Фафхрд. – В давние времена храмы украшались резными изображениями человеческих и звериных черепов.
– Может быть, – согласился Мышелов. – Во всяком случае начертание букв и чернила достаточно древние. Надпись сделана по крайней мере во времена Столетней войны с Востоком, это пять человеческих поколений.
Мышелов был крупным специалистом в подделывании – как почерков, так и предметов искусства. Он знал, что говорит.
Довольные, что цель их поисков уже близка, друзья принялись рассматривать долину через просвет в листве. Формой она напоминала раскрытый гороховый стручок – неглубокая, длинная и узкая. Друзья стояли в одном из ее концов. По бокам долины возвышались два холма причудливой формы, а вся она была сплошь зеленой от буйной листвы дубов и кленов, если не считать небольшой прогалины посредине. Должно быть, там стоит лачуга какого-нибудь крестьянина, а вокруг расчищено немного места под огороды, подумал Мышелов.
Позади прогалины над верхушками деревьев виднелось что-то квадратное и темное. Мышелов обратил внимание спутника на это пятно, но они так и не смогли решить, действительно ли это упомянутая в документе башня или просто странная тень, а может, и вовсе гигантский ствол высохшего и лишенного ветвей дуба. Было слишком уж далеко.
– Прошло уже достаточно времени, – сказал после паузы Фафхрд, – чтобы один из этих поганцев сумел подкрасться к нам по лесу снова. Скоро вечер.
Друзья шепнули что-то своим лошадям и не спеша тронулись в путь. Они старались не упустить из виду похожее на башню темное пятно, однако едва дорога пошла под гору, как оно тут же скрылось за верхушками деревьев. Теперь, чтобы увидеть его снова, нужно было подъехать к нему совсем близко.
Мышелов чувствовал, как его понемногу охватывает легкое возбуждение. Скоро они выяснят, есть там какие-то сокровища или нет. Бриллиант величиною с человеческий череп…. рубины…. изумруды…. Он наслаждался предвкушением, ему хотелось продлить эту последнюю и неторопливую стадию их поисков. А недавняя засада послужила лишь острой приправой к приключению.
Мышелов ехал и вспоминал о том, как ему удалось вырезать заинтересовавшую его страницу из древней книги по архитектуре, которая находилась в библиотеке алчного и властного лорда Раннарша. О том, как он отыскал и расспросил полушутя нескольких мелких торговцев с юга, как нашел одного, который недавно проезжал через деревушку Сорив. О том, как тот рассказал ему о каменном строении в лесу к югу от Сорива, которое крестьяне называют домом Ангарнджи и считают, что он давным-давно заброшен. Торговец сам видел высокую башню, торчащую над верхушками деревьев. Мышелов вспомнил хитрое морщинистое лицо торговца и усмехнулся. Всплывшее затем у него перед глазами желтовато-бледное, дышавшее жадностью лицо лорда Раннарша навело Мышелова на новую мысль.
– Фафхрд, – обратился он к приятелю, – как ты думаешь, кто эти головорезы, с которыми мы только что столкнулись?
Насмешливо и презрительно Северянин проворчал:
– Оголодавшие разбойники из тех, что нападают в лесу на толстомясых купцов. Мелкой руки убийцы на подножном корму. Деревенщина.
– А между тем все они были хорошо вооружены, причем одинаково – как будто находятся на службе у какого-нибудь богатея. И еще меня тревожит тот тип, что сразу ускакал. Может, он спешил сообщить о неудаче своему хозяину?
– Что ты имеешь в виду?
Мышелов помолчал, потом заговорил снова:
– Я подумал, что лорд Раннарш человек богатый и алчный, у которого при одной мысли о драгоценностях слюнки текут. И еще я подумал, что он, быть может, когда-то прочел эти написанные красными чернилами выцветшие строчки и переписал их, а кража оригинала лишь подогрела его интерес.
Северянин покачал головой.
– Сомневаюсь. Ты, похоже, перемудрил. Но если все обстоит так, как ты сказал, и он наш соперник в поиске этих сокровищ, тогда я бы на его месте был крайне осторожен и выбрал бы слуг, которые умеют драться верхом.
Друзья ехали так медленно, что кобыла и мерин почти не поднимали пыли. Нападения сзади они не боялись. Их могла застать врасплох хорошо устроенная засада, но уж никак не человек, движущийся пешком или на коне. Узкая дорога все петляла и петляла. Порой они задевали лицами за листву, иногда им приходилось уклоняться от какой-нибудь вылезшей прямо на дорогу ветки. Внизу, в долине, запахи позднего лета стали ощутимее. К ним примешивались ароматы лесных кустов и ягод Тени постепенно становились длиннее.
– Девять шансов из десяти, – сонно пробормотал Мышелов, – что сокровищницу Ургаана Ангарнджийского ограбили несколько сот лет назад, и воры давно уже превратились в прах.
– Может быть и так, – не стал возражать Фафхрд. – В отличие от людей, рубинам и изумрудам в могилах не лежится.
Такую возможность они обсуждали уже не первый раз, и теперь она их не тревожила и не раздражала, а скорее вносила в их поиски приятную грусть по утраченной надежде. Друзья с наслаждением вдыхали живительный воздух и не сердились на лошадей, когда те принимались пощипывать листья. Над их головами пронзительно прокричала сойка, в лесу засвистал дрозд; их резкие голоса нарушили мерное гудение насекомых. Приближалась ночь. Солнечные лучи скользили по верхушкам деревьев. И тут чуткое ухо Фафхрда уловило далекое мычание коровы.
Еще несколько поворотов, и друзья оказались на поляне, которую углядели сверху. Как они и предполагали, здесь оказалось жилище крестьянина – аккуратный домик из посеревших от непогоды бревен и с низко свисающей крышей, стоящий посреди акра пашни. По одну его сторону был небольшой участок, на котором росли бобы, по другую – поленница дров чуть ли не выше самого домика. У входа стоял жилистый старик, чье обветренное лицо цветом могло соперничать с его домотканой туникой. По-видимому, он только что услышал стук подков к обернулся.
– Добрый вечер, отец, – поздоровался Мышелов. – Хороший денек для путешествий, и домик у тебя тоже хороший.
Немного поразмыслив над сказанным, крестьянин утвердительно кивнул.
– А мы – два усталых путешественника, – продолжал Мышелов.
Крестьянин опять важно кивнул.
– Ты позволишь нам переночевать у тебя за пару серебряных монет?
Крестьянин потер подбородок и поднял вверх три пальца.
– Ладно, получишь три монеты, – согласился Мышелов, спрыгивая с лошади. Фафхрд тоже спешился.
Выдав крестьянину монету для закрепления сделки. Мышелов как бы ненароком осведомился:
– Говорят, тут у вас неподалеку есть старое заброшенное место, которое называют домом Ангарнджи?
Крестьянин кивнул.
– И что оно собой представляет?
Крестьянин пожал плечами.
– Не знаешь?
Крестьянин отрицательно покачал головой.
– Но ты хоть видел его когда-нибудь? – В голосе Мышелова звучало удивление, которое он даже и не пытался скрыть.
Снова отрицательный жест.
– Но отец, туда ведь всего несколько минут ходьбы, верно?
Крестьянин спокойно кивнул, словно удивляться тут было нечему.
Тут в разговор вмешался мускулистый парень, вышедший из-за дома, чтобы заняться лошадьми путников:
– Башню видно с той стороны дома. Могу показать.
Тут старик решил продемонстрировать, что он не лишен начисто дара речи, и проговорил сухим, равнодушным тоном:
– Пожалуйста. Смотрите на нее, сколько вам угодно.
С этими словами он вошел в дом. Через открытую дверь Фафхрд и Мышелов успели заметить любопытное личико ребенка, старуху, что-то мешавшую в горшке, и еще одного человека, который, ссутулившись, сидел в кресле перед небольшим очагом.
Через просвет между деревьями верхняя часть башни была хорошо видна. Последние лучи солнца окрасили ее в темно-красный цвет. На глаз до нее было несколько полетов стрелы. Пока друзья рассматривали башню, солнце закатилось, и она превратилась просто в прямоугольный кусок черного камня.
– Она очень старая, – нерешительно проговорил парень. – Я подходил к ней. А отец – тот даже не удосужился хоть раз посмотреть.
– А внутри ты был? – осведомился Мышелов.
Парень поскреб в затылке.
– Не-а. Это ж просто старая развалина. На что она мне?
– Сумерки обещают быть довольно долгими, – заметил Фафхрд; башня, словно магнит, притягивала взгляд его больших зеленых глаз. – Мы успели бы взглянуть на нее поближе.
– Я могу показать дорогу, – предложил парень, – да только мне надо прежде наносить воды.
– Не нужно, мы сами, – ответил Фафхрд. – Ужин скоро?
– Когда взойдут первые звезды.
Оставив на парня лошадей, друзья углубились в лес. Сразу стало гораздо темнее, как будто сумерки уже кончились. Лес оказался несколько гуще, чем они предполагали. Друзьям пришлось обходить заросли дикого винограда и терновника. Над головой то появлялись, то снова исчезали лоскуты бледного неба.
Мышелов позволил Фафхрду идти первым, поскольку его самого начали одолевать всякие странные мысли насчет крестьян. Его воображение никак не могло смириться с тем, что они, поколение за поколением, равнодушно жили своей многотрудной жизнью всего в нескольких шагах от места, которое могло оказаться богатейшей сокровищницей на земле. Это было невероятно. Как могут люди спать рядом с драгоценностями и не мечтать о них? Похоже, они вообще никогда не мечтают.
Словом, двигаясь через лес, Мышелов внезапно и ясно осознал кое-что – и среди прочего, что Фафхрд как-то не слишком торопится; это казалось странным, поскольку варвар обычно чувствовал себя в лесу как дома.
Но наконец за деревьями показалась более плотная тень, и вскоре друзья уже стояли на краю небольшой, усеянной валунами поляны, большую часть которой занимала неуклюжая постройка, так волновавшая их умы. И сразу, даже прежде чем Мышелов успел подробно рассмотреть башню, в голове у него один за другим замелькали вроде бы мелкие, но неприятные вопросы. Не совершили ли они ошибку, оставив лошадей у этих странных крестьян? А вдруг напавшие на них бандиты выследили их и здесь? И не опасно ли входить в заброшенные дома в день Жабы? Может, нужно было взять с собой короткое копье – на случай, если им повстречается леопард? И как знать, возможно козодой, что прокричал где-то слева, предвещает беду?
Сокровищница Ургаана Ангарнджийского выглядела весьма необычно. Главенствовал над нею громадный, немного сплюснутый свод, покоившийся на стенах, образующих восьмигранник. Спереди к ним примыкали два ризалита с куполами поменьше. Между ними темнела высокая прямоугольная дверь. Сама башня как бы росла из задней части главного купола, но не посредине, а несколько сбоку. Стоя в сгущавшихся сумерках. Мышелов лихорадочно пытался сообразить, в чем же заключается необычность здания, и в конце концов решил, что виною всему – его крайняя простота. Никаких колонн, выступающих карнизов или фризов, – никаких архитектурных излишеств, ни украшенных черепами, ни без таковых. Если не считать двери да нескольких небольших окошек, прорезанных в самых неожиданных местах, дом Ангарнджи представлял собой махину из плотно сбитых темно-серых камней.
Но Фафхрд уже направился вверх по ступенькам, ведущим к двери, и Мышелову ничего не оставалось, кроме как последовать за ним, хотя на самом деле хотелось получше осмотреться вокруг. Он шел неохотно, и каждый шаг давался ему все с большим трудом. Его прежнее чувство приятного предвкушения исчезло, словно он вдруг провалился в зыбучий песок. Ему показалось, что черный дверной проем раззявился, как громадный беззубый рот. Внезапно Мышелов вздрогнул, увидев, что один зуб во рту все же есть – торчащий из пола кусок чего-то призрачно-белого. Фафхрд наклонился к озадачившему Мышелова предмету.
– Интересно, чей это череп? – безмятежно осведомился Северянин.
Мышелов взглянул на череп, на разбросанные вокруг кости, на их обломки. Его тревога стремительно росла, внутри появилось неприятное ощущение, что когда она достигнет кульминации, что-то произойдет. Как он мог ответить на вопрос Фафхрда? Какою смертью погиб пришедший сюда когда-то человек? Внутри сокровищницы было очень темно. Кажется, в рукописи говорится что-то насчет стражи? Представить трехсотлетнего стражника из плоти и крови было трудновато, однако существуют же на свете вещи бессмертные или почти бессмертные. Мышелов видел, что Фафхрд ни в коей мере не чувствовал предвестий беды и был готов приступить к поискам сокровищ немедленно. Этого следовало избежать любой ценой. Мышелов вспомнил, что Северянин терпеть не может змей.
– Камни здесь холодные, сырые, – невинно заметил он. – Самое место для всяких пресмыкающихся.
– Ничего подобного, – сердито огрызнулся Фафхрд. – Готов биться об заклад что тут нет ни одной змеи. Ведь в записке Ургаана сказано: «Нет грозного стража под каждой стеною» и даже более того: «Не брызжет змея ядовитой слюною».
– Я вовсе не имел в виду, что Ургаан мог оставить здесь сторожевых змей, – пояснил Мышелов, – но заползти сюда какая-нибудь вполне могла. И череп у тебя в руках самый обычный, ведь Ургаан говорит: «Не скалится череп улыбкою злою». Простое вместилище мозгов какого-то путника, имевшего несчастье здесь погибнуть.
– А кто его знает, – разглядывая череп, спокойно проговорил Фафхрд.
– Впрочем, в полной темноте его челюсти вполне могут фосфоресцировать.
Не прошло и минуты, как Северянин согласился отложить поиски до рассвета, тем более, что сокровищница обнаружена. Череп он аккуратно положил на место.
На обратном пути Мышелов явственно услышал, как внутренний голос шепнул ему: «Очень вовремя. Очень». Ощущение тревоги покинуло его так же внезапно, как пришло, и Мышелов почувствовал себя немного неловко. В результате он запел непристойную балладу собственного сочинения, в которой демоны и прочие сверхъестественные силы высмеивались самым непотребным образом. Фафхрд добродушно подпевал.
Когда друзья добрались до дома, было еще не так темно, как они предполагали. Заглянув к лошадям и убедившись, что о них позаботились, приятели принялись за аппетитную смесь бобов, овсянки и зелени, которую жена крестьянина навалила им в дубовые миски. Запивали все это они молоком из резных, дубовых же кубков. Еда оказалась вполне приличной, домик внутри был чистым и опрятным, несмотря на земляной пол и низкие потолочные балки, под которые Фафхрду все время приходилось подныривать.
Семейство в общей сложности состояло из шести человек – отца, его такой же тощей и высохшей жены, двух сыновей, дочери и все время бормотавшего что-то деда, из-за крайне преклонных лет прикованного к креслу перед очагом. Наибольшее любопытство друзей вызвали двое последних.
Девочка была нескладная, как все подростки, однако в движениях ее голенастых ног и худеньких рук с острыми локтями чувствовалась какая-то дикая жеребячья грация. Она была очень застенчива и, казалось, в любую секунду может выскочить за дверь и кинуться в лес.
Чтобы немного развеселить девочку и завоевать ее доверие, Мышелов принялся показывать фокусы, доставая медяки из ушей изумленного крестьянина и костяные иглы из носа его хихикающей супруги. Он превратил бобы в пуговицы, а те – обратно в бобы, проглотил внушительных размеров вилку, заставил крошечного деревянного человечка отколоть джигу у себя на ладони и вконец смутил кошку, достав у нее изо рта нечто напоминающее мышь.
Старики смотрели во все глаза и улыбались. Маленький мальчуган прямо трясся от восторга. Его сестра тоже внимательно наблюдала за представлением и даже улыбнулась, когда Мышелов преподнес ей добытый из воздуха отличный зеленый платок, однако говорить все еще стеснялась.
Затем Фафхрд проревел несколько матросских песен, чуть не снеся при этом крышу, после чего перешел к еще более соленому репертуару, и старик загукал от удовольствия. Тем временем Мышелов принес из седельной сумки небольшой бурдюк с вином, спрятал его под плащом, а потом волшебным образом наполнил дубовые кубки. Непривычные к столь крепким напиткам крестьяне быстро захмелели, и к тому времени, когда Фафхрд кончил рассказывать ужасающую историю из жизни крайнего севера, все уже клевали носами, за исключением девочки и дедули.
Последний посмотрел на веселых искателей приключений – в его по-стариковски водянистых глазах вспыхнул озорной огонек – и пробормотал:
– Вы ребята не промах. Может, и обхитрите зверя.
Но не успели друзья вытянуть из старика хоть какие-нибудь подробности, как взгляд его снова стал пустым, и он захрапел.
Вскоре весь дом уже спал. Фафхрд и Мышелов положили оружие рядом, однако тишину нарушали лишь разнообразные храпы да редкие пощелкивания догорающих углей.
В день Кошки рассвет выдался ясным и свежим. Мышелов сладко, по-кошачьи потянулся и вдохнул сладкий, напоенный росою воздух. Он чувствовал необычайный прилив радости и готовность действовать. Разве это не его день – день Серого Мышелова, когда ему во всем должна сопутствовать удача?
Его возня разбудила Фафхрда, и они бесшумно выскользнули из домика, стараясь не потревожить крестьян, которые из-за выпитого накануне немного проспали. Друзья освежили лица и руки росистой травой и навестили лошадей. Затем они пожевали хлеба, запили его холодной колодезной водой, имевшей привкус вина, и стали готовиться к вылазке в башню.
На этот раз они все тщательно продумали. Мышелов запасся молотком и массивным железным ломом – на случай, если придется иметь дело с каменной кладкой, а также проверил, лежат ли в мешке свечи, огниво, клинья, долота и прочие нужные мелочи. Фафхрд позаимствовал из хозяйских инструментов кирку и привесил к поясу свернутую в кольца тонкую прочную веревку. Кроме того, он взял с собой лук со стрелами.
В этот ранний час лес был восхитителен. Над головами у друзей не умолкало птичье пение и щебет; на ветке мелькнул какой-то черный зверек, похожий на белку. Под кустом, усыпанным красными ягодами, суетилась пара бурундуков. То, что вечером казалось тенями, превратилось в прекрасную листву всех оттенков зелени. Приятели не спеша продвигались к цели.
Не успели они углубиться в лес и на полет стрелы, как позади раздался слабый шорох. Он быстро приближался, и вскоре друзья увидели дочь крестьянина. Тяжело дыша, она застыла, одной рукой касаясь ствола дерева, в другой сжимая несколько листочков, готовая убежать при первом же резком движении. Фафхрд и Мышелов стояли совершенно неподвижно, словно перед ними была лань или дриада. Наконец девочка справилась с застенчивостью.
– Вы идете туда? – спросила она, коротко кивнув в направлении сокровищницы. Темно-карие глаза смотрели серьезно.
– Да, туда, – улыбаясь, ответил Фафхрд.
– Не надо. – Девочка быстро покачала головой.
– Но почему, девочка? – голос Фафхрда звучал нежно и звучно, казался неотъемлемой частью шумов леса. Похоже, он задел какую-то пружинку внутри у его собеседницы, и она почувствовала себя свободнее.
– Потому что я часто наблюдаю за этим домом с опушки, но близко не подхожу. Никогда-никогда. Я говорю себе, что там есть магический круг, и я не должна через него переступать. И еще, что внутри дома сидит великан. Странный и страшный великан. – Слова девочки уже лились безудержным потоком. – Он весь серый, как камни, из которых построен дом. Весь серый – и глаза, и волосы, и ногти. И еще у него есть дубинка, большая, как дерево. – Девочка кивнула Фафхрду. – И он ей убивает, всех убивает. Но только если подойдешь близко. Почти каждый день я играю с ним в игру. Делаю вид, что собираюсь переступить через магический круг. А он следит за мной из двери, но так, что мне его не видно, и думает, что я вот-вот переступлю. А я танцую в лесу вокруг дома, и он смотрит на меня через окошки. И я подхожу к кругу все ближе и ближе, все ближе и ближе. Во никогда не переступаю через него. А он страшно сердится и скрежещет зубами, словно камень трется о камень, и весь дом трясется. И тогда я убегаю, далеко-далеко. Но внутрь вы не должны заходить. Ни за что.
Девочка остановилась, словно испугавшись собственной смелости. Глаза ее тревожно устремились на Фафхрда. Казалось, ее тянет к нему. Северянин ответил серьезно, даже без тени насмешки.
– Но ты ведь ни разу не видела серого великана, правда?
– Нет. Он слишком хитрый. Но я говорю себе, что он там, внутри. Я знаю, что он там. Но это ведь неважно, верно? Дедушка тоже знает про него. Когда я была маленькая, мы разговаривали с ним о великане. Дедушка называет его зверем. Но остальные только смеются надо мной, и я молчу.
Еще один парадокс с этими крестьянами, – внутренне усмехнувшись, подумал Мышелов. Воображение для них такая редкость, что девочка не колеблясь принимает его за реальность.
– Не беспокойся за нас, девочка. Мы будем следить за твоим серым великаном, – заговорил он, однако голос его прозвучал не столь естественно, как у Фафхрда, а может, просто хуже вписывался в обстановку леса.
– Пожалуйста, не входите внутрь, – еще раз предупредила девочка и стрелой понеслась прочь.
Друзья переглянулись, и на лицах у них заиграли улыбки. Эта неожиданная сказка с непременным великаном-людоедом и очаровательно-наивная рассказчица придали росистому утру новую прелесть. Не проронив ни звука, друзья осторожно зашагали дальше. Оказалось, что они старались двигаться как можно тише не зря: подойдя к поляне на полет брошенного камня, они услышали приглушенные голоса, которые, казалось, о чем-то спорили. Мгновенно спрятав кирку, лом и молоток в кусты, приятели под прикрытием деревьев стали подкрадываться к поляне, всякий раз тщательно выбирая место, куда поставить ногу.
– Клянусь Дикобразом, – мерзко ухмыльнувшись, проговорил коротышка, – что теперь они хорошенько подумают, прежде чем снова станут играть в засаду.
– Неуклюжие полудурки, – отозвался великан. – Неужто они никогда не научатся стрелять на скаку? Говорю тебе, Серый Мышелов: только варвары умеют как следует воевать верхом.
– Если не считать меня, да еще кое-кого, – отозвался его приятель, носивший кошачье прозвище Серый Мышелов. – Гляди-ка, Фафхрд, эти мошенники уходят и забирают с собою раненых, а один ускакал уже далеко вперед. Ха! Неплохо я залепил чернобородому по кумполу! Болтается на своей кляче, словно куль соломы. Знай он, кто мы такие, так лихо в погоню он не помчался бы.
В этом хвастовстве была и доля истины. Имена Серого Мышелова и Северянина Фафхрда были довольно известны в окрестностях Ланкмара, да и в самом высокомерном Ланкмаре. Их пристрастие к необычайным приключениям, таинственные исчезновения и возвращение, а также своеобразное чувство юмора ставили в тупик многих.
Фафхрд ловко спустил с лука тетиву и повернулся.
– Должно быть, это и есть долина, которую мы ищем, – заявил он. – Смотри, вон два двугорбых холма, все, как там сказано. Давай-ка прочтем еще раз, чтобы проверить.
Серый Мышелов сунул руку в свой объемистый кожаный мешок и извлек оттуда лист толстого пергамента, причудливо позеленевшего от времени. Три края листа были сильно обтрепаны, четвертый край свидетельствовал о том, что лист этот совсем недавно вырезала откуда-то чья-то твердая рука. Он был испещрен замысловатыми ланкмарскими иероглифами, написанными чернильной жидкостью каракатицы. Однако Мышелов начал читать не их, а несколько выцветших строчек, написанных на полях крошечными буквами:
"Пусть короли набивают свои сокровищницы до потолка, пусть сундуки купца ломятся от накопленных денег, и пусть глупцы завидуют им. Мое сокровище намного ценнее всего, чем они владеют. Это бриллиант величиною с человеческий череп. Двенадцать рубинов размером с кошачий череп. Семнадцать изумрудов величиною с череп крота. А также множество кристаллов хрусталя и слитков желтой меди. Пусть правители расхаживают с головы до ног в драгоценностях, пусть королевы увешивают себя самоцветами, и пусть глупцы восхищаются ими. Мое сокровище будет долговечнее, чем все их драгоценности. Я построил для него надежное хранилище в далеком южном лесу, где, словно спящие верблюды, горбятся два холма, в сутках пути от деревни Сорив.
Эта громадная сокровищница с высокой башней достойна быть обиталищем королей, однако ни один король не будет в ней жить. Прямо под замковым камнем главного купола спрятано мое сокровище, вечное, как сверкающие на небесах звезды. Оно переживет меня и мое имя, имя Ургаана Ангарнджийского. В нем моя власть над будущим. Пусть глупцы ищут его. Но они его не получат. Пусть кажется башня моя пустою, и нет рядом будки с пантерой цепною, ни грозного стража под каждой стеною, пусть нет в башне люков с кипящей смолою, ловушек с пружиною нет потайною, не пляшут в ней трупы зловонной гурьбою, не скалится череп улыбкою злою, не брызжет змея ядовитой слюною, – все ж башню я стражей снабдил колдовскою. Пусть мудрый поймет: в башне скрыто такое, что лучше оставить ее в покое".
– Этого типа, похоже, заклинило на черепах, – пробормотал Мышелов. – Должно быть, он был гробовщиком или некромантом.
– А может, архитектором, – задумчиво добавил Фафхрд. – В давние времена храмы украшались резными изображениями человеческих и звериных черепов.
– Может быть, – согласился Мышелов. – Во всяком случае начертание букв и чернила достаточно древние. Надпись сделана по крайней мере во времена Столетней войны с Востоком, это пять человеческих поколений.
Мышелов был крупным специалистом в подделывании – как почерков, так и предметов искусства. Он знал, что говорит.
Довольные, что цель их поисков уже близка, друзья принялись рассматривать долину через просвет в листве. Формой она напоминала раскрытый гороховый стручок – неглубокая, длинная и узкая. Друзья стояли в одном из ее концов. По бокам долины возвышались два холма причудливой формы, а вся она была сплошь зеленой от буйной листвы дубов и кленов, если не считать небольшой прогалины посредине. Должно быть, там стоит лачуга какого-нибудь крестьянина, а вокруг расчищено немного места под огороды, подумал Мышелов.
Позади прогалины над верхушками деревьев виднелось что-то квадратное и темное. Мышелов обратил внимание спутника на это пятно, но они так и не смогли решить, действительно ли это упомянутая в документе башня или просто странная тень, а может, и вовсе гигантский ствол высохшего и лишенного ветвей дуба. Было слишком уж далеко.
– Прошло уже достаточно времени, – сказал после паузы Фафхрд, – чтобы один из этих поганцев сумел подкрасться к нам по лесу снова. Скоро вечер.
Друзья шепнули что-то своим лошадям и не спеша тронулись в путь. Они старались не упустить из виду похожее на башню темное пятно, однако едва дорога пошла под гору, как оно тут же скрылось за верхушками деревьев. Теперь, чтобы увидеть его снова, нужно было подъехать к нему совсем близко.
Мышелов чувствовал, как его понемногу охватывает легкое возбуждение. Скоро они выяснят, есть там какие-то сокровища или нет. Бриллиант величиною с человеческий череп…. рубины…. изумруды…. Он наслаждался предвкушением, ему хотелось продлить эту последнюю и неторопливую стадию их поисков. А недавняя засада послужила лишь острой приправой к приключению.
Мышелов ехал и вспоминал о том, как ему удалось вырезать заинтересовавшую его страницу из древней книги по архитектуре, которая находилась в библиотеке алчного и властного лорда Раннарша. О том, как он отыскал и расспросил полушутя нескольких мелких торговцев с юга, как нашел одного, который недавно проезжал через деревушку Сорив. О том, как тот рассказал ему о каменном строении в лесу к югу от Сорива, которое крестьяне называют домом Ангарнджи и считают, что он давным-давно заброшен. Торговец сам видел высокую башню, торчащую над верхушками деревьев. Мышелов вспомнил хитрое морщинистое лицо торговца и усмехнулся. Всплывшее затем у него перед глазами желтовато-бледное, дышавшее жадностью лицо лорда Раннарша навело Мышелова на новую мысль.
– Фафхрд, – обратился он к приятелю, – как ты думаешь, кто эти головорезы, с которыми мы только что столкнулись?
Насмешливо и презрительно Северянин проворчал:
– Оголодавшие разбойники из тех, что нападают в лесу на толстомясых купцов. Мелкой руки убийцы на подножном корму. Деревенщина.
– А между тем все они были хорошо вооружены, причем одинаково – как будто находятся на службе у какого-нибудь богатея. И еще меня тревожит тот тип, что сразу ускакал. Может, он спешил сообщить о неудаче своему хозяину?
– Что ты имеешь в виду?
Мышелов помолчал, потом заговорил снова:
– Я подумал, что лорд Раннарш человек богатый и алчный, у которого при одной мысли о драгоценностях слюнки текут. И еще я подумал, что он, быть может, когда-то прочел эти написанные красными чернилами выцветшие строчки и переписал их, а кража оригинала лишь подогрела его интерес.
Северянин покачал головой.
– Сомневаюсь. Ты, похоже, перемудрил. Но если все обстоит так, как ты сказал, и он наш соперник в поиске этих сокровищ, тогда я бы на его месте был крайне осторожен и выбрал бы слуг, которые умеют драться верхом.
Друзья ехали так медленно, что кобыла и мерин почти не поднимали пыли. Нападения сзади они не боялись. Их могла застать врасплох хорошо устроенная засада, но уж никак не человек, движущийся пешком или на коне. Узкая дорога все петляла и петляла. Порой они задевали лицами за листву, иногда им приходилось уклоняться от какой-нибудь вылезшей прямо на дорогу ветки. Внизу, в долине, запахи позднего лета стали ощутимее. К ним примешивались ароматы лесных кустов и ягод Тени постепенно становились длиннее.
– Девять шансов из десяти, – сонно пробормотал Мышелов, – что сокровищницу Ургаана Ангарнджийского ограбили несколько сот лет назад, и воры давно уже превратились в прах.
– Может быть и так, – не стал возражать Фафхрд. – В отличие от людей, рубинам и изумрудам в могилах не лежится.
Такую возможность они обсуждали уже не первый раз, и теперь она их не тревожила и не раздражала, а скорее вносила в их поиски приятную грусть по утраченной надежде. Друзья с наслаждением вдыхали живительный воздух и не сердились на лошадей, когда те принимались пощипывать листья. Над их головами пронзительно прокричала сойка, в лесу засвистал дрозд; их резкие голоса нарушили мерное гудение насекомых. Приближалась ночь. Солнечные лучи скользили по верхушкам деревьев. И тут чуткое ухо Фафхрда уловило далекое мычание коровы.
Еще несколько поворотов, и друзья оказались на поляне, которую углядели сверху. Как они и предполагали, здесь оказалось жилище крестьянина – аккуратный домик из посеревших от непогоды бревен и с низко свисающей крышей, стоящий посреди акра пашни. По одну его сторону был небольшой участок, на котором росли бобы, по другую – поленница дров чуть ли не выше самого домика. У входа стоял жилистый старик, чье обветренное лицо цветом могло соперничать с его домотканой туникой. По-видимому, он только что услышал стук подков к обернулся.
– Добрый вечер, отец, – поздоровался Мышелов. – Хороший денек для путешествий, и домик у тебя тоже хороший.
Немного поразмыслив над сказанным, крестьянин утвердительно кивнул.
– А мы – два усталых путешественника, – продолжал Мышелов.
Крестьянин опять важно кивнул.
– Ты позволишь нам переночевать у тебя за пару серебряных монет?
Крестьянин потер подбородок и поднял вверх три пальца.
– Ладно, получишь три монеты, – согласился Мышелов, спрыгивая с лошади. Фафхрд тоже спешился.
Выдав крестьянину монету для закрепления сделки. Мышелов как бы ненароком осведомился:
– Говорят, тут у вас неподалеку есть старое заброшенное место, которое называют домом Ангарнджи?
Крестьянин кивнул.
– И что оно собой представляет?
Крестьянин пожал плечами.
– Не знаешь?
Крестьянин отрицательно покачал головой.
– Но ты хоть видел его когда-нибудь? – В голосе Мышелова звучало удивление, которое он даже и не пытался скрыть.
Снова отрицательный жест.
– Но отец, туда ведь всего несколько минут ходьбы, верно?
Крестьянин спокойно кивнул, словно удивляться тут было нечему.
Тут в разговор вмешался мускулистый парень, вышедший из-за дома, чтобы заняться лошадьми путников:
– Башню видно с той стороны дома. Могу показать.
Тут старик решил продемонстрировать, что он не лишен начисто дара речи, и проговорил сухим, равнодушным тоном:
– Пожалуйста. Смотрите на нее, сколько вам угодно.
С этими словами он вошел в дом. Через открытую дверь Фафхрд и Мышелов успели заметить любопытное личико ребенка, старуху, что-то мешавшую в горшке, и еще одного человека, который, ссутулившись, сидел в кресле перед небольшим очагом.
Через просвет между деревьями верхняя часть башни была хорошо видна. Последние лучи солнца окрасили ее в темно-красный цвет. На глаз до нее было несколько полетов стрелы. Пока друзья рассматривали башню, солнце закатилось, и она превратилась просто в прямоугольный кусок черного камня.
– Она очень старая, – нерешительно проговорил парень. – Я подходил к ней. А отец – тот даже не удосужился хоть раз посмотреть.
– А внутри ты был? – осведомился Мышелов.
Парень поскреб в затылке.
– Не-а. Это ж просто старая развалина. На что она мне?
– Сумерки обещают быть довольно долгими, – заметил Фафхрд; башня, словно магнит, притягивала взгляд его больших зеленых глаз. – Мы успели бы взглянуть на нее поближе.
– Я могу показать дорогу, – предложил парень, – да только мне надо прежде наносить воды.
– Не нужно, мы сами, – ответил Фафхрд. – Ужин скоро?
– Когда взойдут первые звезды.
Оставив на парня лошадей, друзья углубились в лес. Сразу стало гораздо темнее, как будто сумерки уже кончились. Лес оказался несколько гуще, чем они предполагали. Друзьям пришлось обходить заросли дикого винограда и терновника. Над головой то появлялись, то снова исчезали лоскуты бледного неба.
Мышелов позволил Фафхрду идти первым, поскольку его самого начали одолевать всякие странные мысли насчет крестьян. Его воображение никак не могло смириться с тем, что они, поколение за поколением, равнодушно жили своей многотрудной жизнью всего в нескольких шагах от места, которое могло оказаться богатейшей сокровищницей на земле. Это было невероятно. Как могут люди спать рядом с драгоценностями и не мечтать о них? Похоже, они вообще никогда не мечтают.
Словом, двигаясь через лес, Мышелов внезапно и ясно осознал кое-что – и среди прочего, что Фафхрд как-то не слишком торопится; это казалось странным, поскольку варвар обычно чувствовал себя в лесу как дома.
Но наконец за деревьями показалась более плотная тень, и вскоре друзья уже стояли на краю небольшой, усеянной валунами поляны, большую часть которой занимала неуклюжая постройка, так волновавшая их умы. И сразу, даже прежде чем Мышелов успел подробно рассмотреть башню, в голове у него один за другим замелькали вроде бы мелкие, но неприятные вопросы. Не совершили ли они ошибку, оставив лошадей у этих странных крестьян? А вдруг напавшие на них бандиты выследили их и здесь? И не опасно ли входить в заброшенные дома в день Жабы? Может, нужно было взять с собой короткое копье – на случай, если им повстречается леопард? И как знать, возможно козодой, что прокричал где-то слева, предвещает беду?
Сокровищница Ургаана Ангарнджийского выглядела весьма необычно. Главенствовал над нею громадный, немного сплюснутый свод, покоившийся на стенах, образующих восьмигранник. Спереди к ним примыкали два ризалита с куполами поменьше. Между ними темнела высокая прямоугольная дверь. Сама башня как бы росла из задней части главного купола, но не посредине, а несколько сбоку. Стоя в сгущавшихся сумерках. Мышелов лихорадочно пытался сообразить, в чем же заключается необычность здания, и в конце концов решил, что виною всему – его крайняя простота. Никаких колонн, выступающих карнизов или фризов, – никаких архитектурных излишеств, ни украшенных черепами, ни без таковых. Если не считать двери да нескольких небольших окошек, прорезанных в самых неожиданных местах, дом Ангарнджи представлял собой махину из плотно сбитых темно-серых камней.
Но Фафхрд уже направился вверх по ступенькам, ведущим к двери, и Мышелову ничего не оставалось, кроме как последовать за ним, хотя на самом деле хотелось получше осмотреться вокруг. Он шел неохотно, и каждый шаг давался ему все с большим трудом. Его прежнее чувство приятного предвкушения исчезло, словно он вдруг провалился в зыбучий песок. Ему показалось, что черный дверной проем раззявился, как громадный беззубый рот. Внезапно Мышелов вздрогнул, увидев, что один зуб во рту все же есть – торчащий из пола кусок чего-то призрачно-белого. Фафхрд наклонился к озадачившему Мышелова предмету.
– Интересно, чей это череп? – безмятежно осведомился Северянин.
Мышелов взглянул на череп, на разбросанные вокруг кости, на их обломки. Его тревога стремительно росла, внутри появилось неприятное ощущение, что когда она достигнет кульминации, что-то произойдет. Как он мог ответить на вопрос Фафхрда? Какою смертью погиб пришедший сюда когда-то человек? Внутри сокровищницы было очень темно. Кажется, в рукописи говорится что-то насчет стражи? Представить трехсотлетнего стражника из плоти и крови было трудновато, однако существуют же на свете вещи бессмертные или почти бессмертные. Мышелов видел, что Фафхрд ни в коей мере не чувствовал предвестий беды и был готов приступить к поискам сокровищ немедленно. Этого следовало избежать любой ценой. Мышелов вспомнил, что Северянин терпеть не может змей.
– Камни здесь холодные, сырые, – невинно заметил он. – Самое место для всяких пресмыкающихся.
– Ничего подобного, – сердито огрызнулся Фафхрд. – Готов биться об заклад что тут нет ни одной змеи. Ведь в записке Ургаана сказано: «Нет грозного стража под каждой стеною» и даже более того: «Не брызжет змея ядовитой слюною».
– Я вовсе не имел в виду, что Ургаан мог оставить здесь сторожевых змей, – пояснил Мышелов, – но заползти сюда какая-нибудь вполне могла. И череп у тебя в руках самый обычный, ведь Ургаан говорит: «Не скалится череп улыбкою злою». Простое вместилище мозгов какого-то путника, имевшего несчастье здесь погибнуть.
– А кто его знает, – разглядывая череп, спокойно проговорил Фафхрд.
– Впрочем, в полной темноте его челюсти вполне могут фосфоресцировать.
Не прошло и минуты, как Северянин согласился отложить поиски до рассвета, тем более, что сокровищница обнаружена. Череп он аккуратно положил на место.
На обратном пути Мышелов явственно услышал, как внутренний голос шепнул ему: «Очень вовремя. Очень». Ощущение тревоги покинуло его так же внезапно, как пришло, и Мышелов почувствовал себя немного неловко. В результате он запел непристойную балладу собственного сочинения, в которой демоны и прочие сверхъестественные силы высмеивались самым непотребным образом. Фафхрд добродушно подпевал.
Когда друзья добрались до дома, было еще не так темно, как они предполагали. Заглянув к лошадям и убедившись, что о них позаботились, приятели принялись за аппетитную смесь бобов, овсянки и зелени, которую жена крестьянина навалила им в дубовые миски. Запивали все это они молоком из резных, дубовых же кубков. Еда оказалась вполне приличной, домик внутри был чистым и опрятным, несмотря на земляной пол и низкие потолочные балки, под которые Фафхрду все время приходилось подныривать.
Семейство в общей сложности состояло из шести человек – отца, его такой же тощей и высохшей жены, двух сыновей, дочери и все время бормотавшего что-то деда, из-за крайне преклонных лет прикованного к креслу перед очагом. Наибольшее любопытство друзей вызвали двое последних.
Девочка была нескладная, как все подростки, однако в движениях ее голенастых ног и худеньких рук с острыми локтями чувствовалась какая-то дикая жеребячья грация. Она была очень застенчива и, казалось, в любую секунду может выскочить за дверь и кинуться в лес.
Чтобы немного развеселить девочку и завоевать ее доверие, Мышелов принялся показывать фокусы, доставая медяки из ушей изумленного крестьянина и костяные иглы из носа его хихикающей супруги. Он превратил бобы в пуговицы, а те – обратно в бобы, проглотил внушительных размеров вилку, заставил крошечного деревянного человечка отколоть джигу у себя на ладони и вконец смутил кошку, достав у нее изо рта нечто напоминающее мышь.
Старики смотрели во все глаза и улыбались. Маленький мальчуган прямо трясся от восторга. Его сестра тоже внимательно наблюдала за представлением и даже улыбнулась, когда Мышелов преподнес ей добытый из воздуха отличный зеленый платок, однако говорить все еще стеснялась.
Затем Фафхрд проревел несколько матросских песен, чуть не снеся при этом крышу, после чего перешел к еще более соленому репертуару, и старик загукал от удовольствия. Тем временем Мышелов принес из седельной сумки небольшой бурдюк с вином, спрятал его под плащом, а потом волшебным образом наполнил дубовые кубки. Непривычные к столь крепким напиткам крестьяне быстро захмелели, и к тому времени, когда Фафхрд кончил рассказывать ужасающую историю из жизни крайнего севера, все уже клевали носами, за исключением девочки и дедули.
Последний посмотрел на веселых искателей приключений – в его по-стариковски водянистых глазах вспыхнул озорной огонек – и пробормотал:
– Вы ребята не промах. Может, и обхитрите зверя.
Но не успели друзья вытянуть из старика хоть какие-нибудь подробности, как взгляд его снова стал пустым, и он захрапел.
Вскоре весь дом уже спал. Фафхрд и Мышелов положили оружие рядом, однако тишину нарушали лишь разнообразные храпы да редкие пощелкивания догорающих углей.
В день Кошки рассвет выдался ясным и свежим. Мышелов сладко, по-кошачьи потянулся и вдохнул сладкий, напоенный росою воздух. Он чувствовал необычайный прилив радости и готовность действовать. Разве это не его день – день Серого Мышелова, когда ему во всем должна сопутствовать удача?
Его возня разбудила Фафхрда, и они бесшумно выскользнули из домика, стараясь не потревожить крестьян, которые из-за выпитого накануне немного проспали. Друзья освежили лица и руки росистой травой и навестили лошадей. Затем они пожевали хлеба, запили его холодной колодезной водой, имевшей привкус вина, и стали готовиться к вылазке в башню.
На этот раз они все тщательно продумали. Мышелов запасся молотком и массивным железным ломом – на случай, если придется иметь дело с каменной кладкой, а также проверил, лежат ли в мешке свечи, огниво, клинья, долота и прочие нужные мелочи. Фафхрд позаимствовал из хозяйских инструментов кирку и привесил к поясу свернутую в кольца тонкую прочную веревку. Кроме того, он взял с собой лук со стрелами.
В этот ранний час лес был восхитителен. Над головами у друзей не умолкало птичье пение и щебет; на ветке мелькнул какой-то черный зверек, похожий на белку. Под кустом, усыпанным красными ягодами, суетилась пара бурундуков. То, что вечером казалось тенями, превратилось в прекрасную листву всех оттенков зелени. Приятели не спеша продвигались к цели.
Не успели они углубиться в лес и на полет стрелы, как позади раздался слабый шорох. Он быстро приближался, и вскоре друзья увидели дочь крестьянина. Тяжело дыша, она застыла, одной рукой касаясь ствола дерева, в другой сжимая несколько листочков, готовая убежать при первом же резком движении. Фафхрд и Мышелов стояли совершенно неподвижно, словно перед ними была лань или дриада. Наконец девочка справилась с застенчивостью.
– Вы идете туда? – спросила она, коротко кивнув в направлении сокровищницы. Темно-карие глаза смотрели серьезно.
– Да, туда, – улыбаясь, ответил Фафхрд.
– Не надо. – Девочка быстро покачала головой.
– Но почему, девочка? – голос Фафхрда звучал нежно и звучно, казался неотъемлемой частью шумов леса. Похоже, он задел какую-то пружинку внутри у его собеседницы, и она почувствовала себя свободнее.
– Потому что я часто наблюдаю за этим домом с опушки, но близко не подхожу. Никогда-никогда. Я говорю себе, что там есть магический круг, и я не должна через него переступать. И еще, что внутри дома сидит великан. Странный и страшный великан. – Слова девочки уже лились безудержным потоком. – Он весь серый, как камни, из которых построен дом. Весь серый – и глаза, и волосы, и ногти. И еще у него есть дубинка, большая, как дерево. – Девочка кивнула Фафхрду. – И он ей убивает, всех убивает. Но только если подойдешь близко. Почти каждый день я играю с ним в игру. Делаю вид, что собираюсь переступить через магический круг. А он следит за мной из двери, но так, что мне его не видно, и думает, что я вот-вот переступлю. А я танцую в лесу вокруг дома, и он смотрит на меня через окошки. И я подхожу к кругу все ближе и ближе, все ближе и ближе. Во никогда не переступаю через него. А он страшно сердится и скрежещет зубами, словно камень трется о камень, и весь дом трясется. И тогда я убегаю, далеко-далеко. Но внутрь вы не должны заходить. Ни за что.
Девочка остановилась, словно испугавшись собственной смелости. Глаза ее тревожно устремились на Фафхрда. Казалось, ее тянет к нему. Северянин ответил серьезно, даже без тени насмешки.
– Но ты ведь ни разу не видела серого великана, правда?
– Нет. Он слишком хитрый. Но я говорю себе, что он там, внутри. Я знаю, что он там. Но это ведь неважно, верно? Дедушка тоже знает про него. Когда я была маленькая, мы разговаривали с ним о великане. Дедушка называет его зверем. Но остальные только смеются надо мной, и я молчу.
Еще один парадокс с этими крестьянами, – внутренне усмехнувшись, подумал Мышелов. Воображение для них такая редкость, что девочка не колеблясь принимает его за реальность.
– Не беспокойся за нас, девочка. Мы будем следить за твоим серым великаном, – заговорил он, однако голос его прозвучал не столь естественно, как у Фафхрда, а может, просто хуже вписывался в обстановку леса.
– Пожалуйста, не входите внутрь, – еще раз предупредила девочка и стрелой понеслась прочь.
Друзья переглянулись, и на лицах у них заиграли улыбки. Эта неожиданная сказка с непременным великаном-людоедом и очаровательно-наивная рассказчица придали росистому утру новую прелесть. Не проронив ни звука, друзья осторожно зашагали дальше. Оказалось, что они старались двигаться как можно тише не зря: подойдя к поляне на полет брошенного камня, они услышали приглушенные голоса, которые, казалось, о чем-то спорили. Мгновенно спрятав кирку, лом и молоток в кусты, приятели под прикрытием деревьев стали подкрадываться к поляне, всякий раз тщательно выбирая место, куда поставить ногу.