Страница:
Когда серебристое мерцание на востоке стало особенно ярким и переместилось в середину изломанной линии крыш, девять женщин отошли в сторонку, повернулись к мужчинам спиной и сгрудились так, чтобы те не могли услышать призывных слов, произносимых Афрейт, или увидеть священные предметы, которые извлекла из-под широкого плаща Сиф.
Затем, едва лишь ослепительно-белый, узкий, словно ноготок младенца, край лунного диска показался над фронтоном центральной крыши, раздался всеобщий вздох облегчения и сбывшейся надежды, тут же повторенный и многократно усиленный колоколом. Обе группы лунопоклонников распались и смешались и, взявшись за руки, пустились в пляс вокруг храма. Дважды обогнули они строение по кругу, затем хоровод стал изгибаться между резными каменными столбами, изображавшими разные ипостаси ночной богини: Снег, Волк, Семя, Ведьма, Призрак, Убийца, Молния, Сатир, Урожай, Вторая Ведьма, Мороз и Влюбленные. Процессия поворачивала сначала вокруг каждого шестого столба, потом вокруг каждого четвертого, третьего, второго и наконец обогнула каждый в отдельности.
Во главе процессии грациозно, точно во сне, двигались пять девочек, ведомые Мэй. За ними топал старый Урф – проворно, но не попадая ногами в такт; зато матушка Грам, несмотря на свой объем, двигалась на удивление легко и ритмично. Рилл замыкала шествие, держа в покалеченной руке наполненную жиром левиафана незажженную лампу.
По мере того как свет луны становился все ярче, Пальчики со все большим удивлением и страхом взирала на покрывавшую каменные столбы резьбу, представлявшую странно жестокие сцены и причудливые руны, которыми испокон веку пользовались островитяне. Видя ее трепет, Гейл сжала руку подруги и постаралась успокоить ее, объяснив, что на колоннах изображены приключения Скелдир, легендарной королевы-ведьмы, в Подземном Царстве, куда она спускалась в незапамятные времена, чтобы обрести силы и поддержку для борьбы с Симоргией, трижды пытавшейся подчинить остров своему владычеству.
Когда семь мистических кругов танца были завершены, а тонкий лунный серпик превратился в полновесный сверкающий диск, окруженный плотным кольцом темноты, Мэй повела извивающуюся, точно змея, процессию через луг на запад, уверенно находя дорогу при ярком свете Скамы (самое священное имя Богини Ночи). Сначала их путь пересекали длинные тени двенадцати резных столбов и арки из китового уса с висящим в ней огромным колоколом, но уже скоро темные полосы остались позади, и участники ритуальной процессии вышли на снежную целину, где с прошлой ночи никто не успел еще оставить следов и только стебли замороженной травы хрупко ломались под их ногами. Мэй вела процессию не по прямой, а то и дело сворачивала влево и вправо, подражая изгибам сакрального танца, но при этом строго придерживалась западного направления, так что тени танцующих все время опережали их.
И тут Афрейт звонко выкрикнула «Скама!», и все запели, подражая ритму танца, первую песню Богини:
Когда в ночи восходит Луна на небосвод,
Двенадцать разных ликов в себе она несет:
Здесь Снег, и Волк, и Семя, Ведьма, Дух, и Тать с Кинжалом,
Гроза и Похоть, Плод и Чары – Ведьма вновь жива недаром,
Мороз опять кончает год, хоровод Любовь ведет;
Владычица Тьмы и Любовница Ночи
В темной вуали и белой сорочке!
На пять ударов сердца их голоса смолкли, затем Афрейт вновь выкрикнула «Скама!», и они затянули Ее вторую песню. Ритм переменился, и шаги их стали более плавными и скользящими:
О Грозная Владычица Тайны Темноты,
В великом и в малом являешься ты:
В радуге светлой, что в небе дугой,
В пыли дорожной, что лежит под ногой,
Искры и пламя, вулкан и звезда
О чуде далеком помнят всегда;
Кометы и град, яркий отблеск бистория,
Судьбы людей, повороты истории:
Это деянья твои, о Луна,
Ночи Любовница, Страха Сестра.
Вновь пауза – на этот раз всего в четыре удара сердца длиной, – вновь выкрик «Скама!», и вот уже они задвигались в новом ритме, резком и маршеобразном, точно повинуясь некоему призрачному барабану:
Снег-Луна, Волк-Луна, Семя-Луна, Ведьма-Луна;
Дух-Луна, Нож-Луна, Гром-Луна, Похоть-Луна;
Серп, Ведьма-Два, Лед-Луна, Страсть-Луна.
Скама зовет, Скелдир идет
В узкую нору ногами вперед,
Чудища ждут, гады ползут,
Ноги вперед королеву несут;
Сквозь землю и камень
Вперед ногами Скелдир идет.
Чу! Ей страшно – зовет:
Вдруг видит луну у себя под ногами -
В логове тьмы серебристое пламя!
На этот раз Афрейт позволила всей компании передохнуть подольше, но через двадцать ударов ее призывный вопль прозвучал вновь, и, по-прежнему держась за руки и продолжая двигаться на запад в причудливом танце, лунопоклонники завели все сначала. Над северной оконечностью луга нависла громада Эльвенхольма – прямой и узкий, точно каменная игла, покрытая снегом да ошметками замерзшего вереска, вздымал он свою угловатую вершину на такую высоту, куда ни один лучник, даже самый искусный, не смог бы послать стрелу. Две луны назад, в роковой День Летнего Солнцестояния, все они – кроме старого Урфа и илтхмарки – приходили сюда на пикник. К югу тянулась гряда холмов – поначалу очень небольших, скорее похожих на плавные изгибы пожухшей от мороза травы. Именно к ним и вела свою изгибающуюся в танце процессию Мэй.
К тому времени когда сакральные песнопения зазвучали во второй раз, в окружавшем их море травы стали появляться островки дрока. Мэй петляла между ними, направляясь к самому высокому из близлежащих холмов.
– Мы идем туда? – напевно спросила Пальчики у Гейл, искусно вплетая свой вопрос в слова песни так, чтобы никто больше его не понял.
– Да, – мурлыкнула та в ответ. – Раньше там стояла виселица. Потом этот холм принадлежал богу-духу Одину. Афрейт ходила туда просить у него совета. А я была одной из его прислужниц.
Пальчики. И что ты должна была делать?
Гейл. Ну, примерно то же самое, что ты делала с матросами на корабле.
Пальчики. Как это? Ты же говоришь, что он был дух? Разве он был достаточно материален для таких развлечений?
Гейл. Достаточно. Ему нравилось и самому прикасаться к нам, и чтобы мы ублажали его, трогая за разные места.
Пальчики. Боги ничем не отличаются от мужчин. И твоя тетка тебе разрешала?
Гейл. Он давал ей очень важные сведения. И чтобы спасти Льдистый. А еще он велел мне сплести для него петли. И навесил их нам на шеи.
Пальчики. Это же очень страшно! Опасно!
Гейл. Верно. Дядя Фафхрд так и потерял левую руку. Когда Один вместе со всеми веревками исчез в небе, все петли натянулись и рванулись следом за ним. И рука Фафхрда с ними.
Пальчики. И правда страшно. Если бы они все еще были у вас на шеях…
Гейл. Да. Потом тетя Сиф и матушка Грам очистили холм и вырезали кустарник, где мы с Марой и Мэй ублажали старого бога, и холм стал называться Холмом Богини, а не Виселичным, как раньше, и с тех пор мы проводим там праздники Полной Луны.
Мара. О чем вы там шепчетесь? Тетя Афрейт смотрит на вас.
Они тут же подхватили следующую песню.
– Чертенята! – шепнула Фафхрду Афрейт, не особенно, впрочем, сердито.
Он повернулся к ней и кивнул, хотя его все происходящее, в отличие от нее, не касалось вовсе. Сам он то принимался петь вместе с остальными, то вновь умолкал, погружаясь в свои мысли.
Морозный воздух был тих и фантастически прозрачен. Фафхрд вдруг подумал, что никогда в жизни ему еще не доводилось видеть такой круглой луны, даже при подъеме на Стардок.
В ту же секунду на него накатил приступ совершенно не подобающей мужчине тошноты и головокружения: он пришел откуда-то изнутри, словно глубоко в его могучем теле всегда лежал, свернувшись в крохотный комочек, жгутик слабости, и вот теперь чья-то незримая рука дернула его за кончик, и он развернулся, охватывая своими гибкими петлями все его существо. Ощущение нереальности происходящего завладело им: ему казалось, что или окружающий его мир, или он сам вот-вот исчезнут. Теперь всех его сил хватало только на то, чтобы стоять прямо и не дрожать.
Когда предательская слабость наемного отпустила, он окинул взглядом освещенные луной лица, желая узнать, не разделяют ли и остальные его ощущения. Пятеро девочек были уже на полпути к вершине, их размеренное движение вверх сопровождалось пением. Пальчики, шедшая последней, оглянулась, словно почувствовала его взгляд, однако лицо ее было абсолютно спокойно. Следом за девочками шагал Пшаури, губы его двигались: очевидно, подчиняясь команде Мышелова, он старательно выводил слова священного песнопения. Наконец, менее чем в пяти шагах за ним шел Мышелов – он даже не притворялся, что поет, а глубоко ушел в свои мрачные раздумья; капюшон сполз ему на плечи, обнажив коротко остриженную голову, однако в своей задумчивости он не замечал даже мороза, щиплющего за уши. И это в то время как капюшон Фафхрда – даром что Северянин! – был предусмотрительно натянут до самых бровей.
Посмотрев в другую сторону, он увидел шедших за ним Афрейт, Гронигера, Скаллика, Урфа Мингола, Сиф, толстуху матушку Грам и Рилл-проститутку. Все они были поглощены происходящим и ни на что больше не реагировали.
И тут взгляд Фафхрда снова упал на Сиф (должно быть, она сделала какое-то резкое движение), и он увидел, что она смотрит куда-то мимо него, а лицо ее искажено непередаваемым ужасом.
Обернувшись, он увидел, что количество идущих впереди сократилось. Пока он осматривал противоположный конец процессии, Мышелов куда-то исчез, пальцы его перестали сжимать металлический крюк, служивший Фафхрду, взамен левой руки, но Северянин этого не заметил.
Тут его внимание привлекло лицо Пшаури: молодой лейтенант уставился куда-то на колени Фафхрда; на лице его было то же выражение, что и на лице Сиф. Опустив глаза, Фафхрд увидел, что Мышелов провалился в мерзлую землю по пояс, так что на поверхности осталась лишь верхняя часть его тела, отчего казалось, будто он превратился в карлика. Невозможно! Но тем не менее так оно и было.
И тут Мышелов ушел в землю по самое горло, точно какое-то подземное существо, схватив его за ноги, изо всех сил потянуло вниз. На поверхности осталась одна голова, – ни дать ни взять, мингольский предатель, которого мстительные соплеменники закопали в землю по шею и уже готовы сбить его голову, словно кеглю, метко посланным шаром из камня или заполненного свинцом черепа, не раньше, однако, чем каждая из его жен и наложниц поцелует его в губы, добровольно или по принуждению.
И тогда Мышелов устремил на Фафхрда взгляд, полный страха и мольбы, точно он полностью осознавал весь ужас своего положения и изо всех сил пытался крикнуть: «Помоги же мне!» Но тот лишь смотрел па него бессмысленным взглядом и трясся как в лихорадке.
Фафхрд услышал топот чьих-то ног – замерзшая земля звенела под каблуками. На какое-то мгновение ему также показалось, будто сквозь голову маленького человечка видна земля, точно он вдруг истончился до полной прозрачности. Или это ему от слабости так кажется? В голове мутится?
Тут таинственное существо опять потянуло вниз, и голова Мышелова тоже начала погружаться под землю.
Одновременно из-за спины Фафхрда вылетела Сиф и растянулась во весь рост на земле в отчаянной попытке ухватить то, что еще оставалось от Мышелова на поверхности, и не дать тому провалиться совсем.
К Фафхрду вернулась способность управлять своим телом, и он начал оглядываться по сторонам в поисках Мышелова или его призрака, удаляющегося совершенно в другом направлении. В воздухе, казалось, что-то двигалось, но лишь только он делал попытку разглядеть, что это было, как движение тут же замирало.
Все участники процессии, кроме троих, глазели на Сиф или бежали к ней, в то время как она отчаянно шарила между стеблями пожухшей от мороза травы, словно искала потерянную драгоценность. Афрейт и Гронигер пристально вглядывались куда-то в сторону Эльвенхольма. Женщина указала рукой в том направлении, и мужчина согласно кивнул в ответ.
А Пальчики в упор глядела на Фафхрда. И в глазах ее застыл немой укор, точно она хотела сказать: «Отчего же ты не спас своего друга?»
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Затем, едва лишь ослепительно-белый, узкий, словно ноготок младенца, край лунного диска показался над фронтоном центральной крыши, раздался всеобщий вздох облегчения и сбывшейся надежды, тут же повторенный и многократно усиленный колоколом. Обе группы лунопоклонников распались и смешались и, взявшись за руки, пустились в пляс вокруг храма. Дважды обогнули они строение по кругу, затем хоровод стал изгибаться между резными каменными столбами, изображавшими разные ипостаси ночной богини: Снег, Волк, Семя, Ведьма, Призрак, Убийца, Молния, Сатир, Урожай, Вторая Ведьма, Мороз и Влюбленные. Процессия поворачивала сначала вокруг каждого шестого столба, потом вокруг каждого четвертого, третьего, второго и наконец обогнула каждый в отдельности.
Во главе процессии грациозно, точно во сне, двигались пять девочек, ведомые Мэй. За ними топал старый Урф – проворно, но не попадая ногами в такт; зато матушка Грам, несмотря на свой объем, двигалась на удивление легко и ритмично. Рилл замыкала шествие, держа в покалеченной руке наполненную жиром левиафана незажженную лампу.
По мере того как свет луны становился все ярче, Пальчики со все большим удивлением и страхом взирала на покрывавшую каменные столбы резьбу, представлявшую странно жестокие сцены и причудливые руны, которыми испокон веку пользовались островитяне. Видя ее трепет, Гейл сжала руку подруги и постаралась успокоить ее, объяснив, что на колоннах изображены приключения Скелдир, легендарной королевы-ведьмы, в Подземном Царстве, куда она спускалась в незапамятные времена, чтобы обрести силы и поддержку для борьбы с Симоргией, трижды пытавшейся подчинить остров своему владычеству.
Когда семь мистических кругов танца были завершены, а тонкий лунный серпик превратился в полновесный сверкающий диск, окруженный плотным кольцом темноты, Мэй повела извивающуюся, точно змея, процессию через луг на запад, уверенно находя дорогу при ярком свете Скамы (самое священное имя Богини Ночи). Сначала их путь пересекали длинные тени двенадцати резных столбов и арки из китового уса с висящим в ней огромным колоколом, но уже скоро темные полосы остались позади, и участники ритуальной процессии вышли на снежную целину, где с прошлой ночи никто не успел еще оставить следов и только стебли замороженной травы хрупко ломались под их ногами. Мэй вела процессию не по прямой, а то и дело сворачивала влево и вправо, подражая изгибам сакрального танца, но при этом строго придерживалась западного направления, так что тени танцующих все время опережали их.
И тут Афрейт звонко выкрикнула «Скама!», и все запели, подражая ритму танца, первую песню Богини:
Когда в ночи восходит Луна на небосвод,
Двенадцать разных ликов в себе она несет:
Здесь Снег, и Волк, и Семя, Ведьма, Дух, и Тать с Кинжалом,
Гроза и Похоть, Плод и Чары – Ведьма вновь жива недаром,
Мороз опять кончает год, хоровод Любовь ведет;
Владычица Тьмы и Любовница Ночи
В темной вуали и белой сорочке!
На пять ударов сердца их голоса смолкли, затем Афрейт вновь выкрикнула «Скама!», и они затянули Ее вторую песню. Ритм переменился, и шаги их стали более плавными и скользящими:
О Грозная Владычица Тайны Темноты,
В великом и в малом являешься ты:
В радуге светлой, что в небе дугой,
В пыли дорожной, что лежит под ногой,
Искры и пламя, вулкан и звезда
О чуде далеком помнят всегда;
Кометы и град, яркий отблеск бистория,
Судьбы людей, повороты истории:
Это деянья твои, о Луна,
Ночи Любовница, Страха Сестра.
Вновь пауза – на этот раз всего в четыре удара сердца длиной, – вновь выкрик «Скама!», и вот уже они задвигались в новом ритме, резком и маршеобразном, точно повинуясь некоему призрачному барабану:
Снег-Луна, Волк-Луна, Семя-Луна, Ведьма-Луна;
Дух-Луна, Нож-Луна, Гром-Луна, Похоть-Луна;
Серп, Ведьма-Два, Лед-Луна, Страсть-Луна.
Скама зовет, Скелдир идет
В узкую нору ногами вперед,
Чудища ждут, гады ползут,
Ноги вперед королеву несут;
Сквозь землю и камень
Вперед ногами Скелдир идет.
Чу! Ей страшно – зовет:
Вдруг видит луну у себя под ногами -
В логове тьмы серебристое пламя!
На этот раз Афрейт позволила всей компании передохнуть подольше, но через двадцать ударов ее призывный вопль прозвучал вновь, и, по-прежнему держась за руки и продолжая двигаться на запад в причудливом танце, лунопоклонники завели все сначала. Над северной оконечностью луга нависла громада Эльвенхольма – прямой и узкий, точно каменная игла, покрытая снегом да ошметками замерзшего вереска, вздымал он свою угловатую вершину на такую высоту, куда ни один лучник, даже самый искусный, не смог бы послать стрелу. Две луны назад, в роковой День Летнего Солнцестояния, все они – кроме старого Урфа и илтхмарки – приходили сюда на пикник. К югу тянулась гряда холмов – поначалу очень небольших, скорее похожих на плавные изгибы пожухшей от мороза травы. Именно к ним и вела свою изгибающуюся в танце процессию Мэй.
К тому времени когда сакральные песнопения зазвучали во второй раз, в окружавшем их море травы стали появляться островки дрока. Мэй петляла между ними, направляясь к самому высокому из близлежащих холмов.
– Мы идем туда? – напевно спросила Пальчики у Гейл, искусно вплетая свой вопрос в слова песни так, чтобы никто больше его не понял.
– Да, – мурлыкнула та в ответ. – Раньше там стояла виселица. Потом этот холм принадлежал богу-духу Одину. Афрейт ходила туда просить у него совета. А я была одной из его прислужниц.
Пальчики. И что ты должна была делать?
Гейл. Ну, примерно то же самое, что ты делала с матросами на корабле.
Пальчики. Как это? Ты же говоришь, что он был дух? Разве он был достаточно материален для таких развлечений?
Гейл. Достаточно. Ему нравилось и самому прикасаться к нам, и чтобы мы ублажали его, трогая за разные места.
Пальчики. Боги ничем не отличаются от мужчин. И твоя тетка тебе разрешала?
Гейл. Он давал ей очень важные сведения. И чтобы спасти Льдистый. А еще он велел мне сплести для него петли. И навесил их нам на шеи.
Пальчики. Это же очень страшно! Опасно!
Гейл. Верно. Дядя Фафхрд так и потерял левую руку. Когда Один вместе со всеми веревками исчез в небе, все петли натянулись и рванулись следом за ним. И рука Фафхрда с ними.
Пальчики. И правда страшно. Если бы они все еще были у вас на шеях…
Гейл. Да. Потом тетя Сиф и матушка Грам очистили холм и вырезали кустарник, где мы с Марой и Мэй ублажали старого бога, и холм стал называться Холмом Богини, а не Виселичным, как раньше, и с тех пор мы проводим там праздники Полной Луны.
Мара. О чем вы там шепчетесь? Тетя Афрейт смотрит на вас.
Они тут же подхватили следующую песню.
– Чертенята! – шепнула Фафхрду Афрейт, не особенно, впрочем, сердито.
Он повернулся к ней и кивнул, хотя его все происходящее, в отличие от нее, не касалось вовсе. Сам он то принимался петь вместе с остальными, то вновь умолкал, погружаясь в свои мысли.
Морозный воздух был тих и фантастически прозрачен. Фафхрд вдруг подумал, что никогда в жизни ему еще не доводилось видеть такой круглой луны, даже при подъеме на Стардок.
В ту же секунду на него накатил приступ совершенно не подобающей мужчине тошноты и головокружения: он пришел откуда-то изнутри, словно глубоко в его могучем теле всегда лежал, свернувшись в крохотный комочек, жгутик слабости, и вот теперь чья-то незримая рука дернула его за кончик, и он развернулся, охватывая своими гибкими петлями все его существо. Ощущение нереальности происходящего завладело им: ему казалось, что или окружающий его мир, или он сам вот-вот исчезнут. Теперь всех его сил хватало только на то, чтобы стоять прямо и не дрожать.
Когда предательская слабость наемного отпустила, он окинул взглядом освещенные луной лица, желая узнать, не разделяют ли и остальные его ощущения. Пятеро девочек были уже на полпути к вершине, их размеренное движение вверх сопровождалось пением. Пальчики, шедшая последней, оглянулась, словно почувствовала его взгляд, однако лицо ее было абсолютно спокойно. Следом за девочками шагал Пшаури, губы его двигались: очевидно, подчиняясь команде Мышелова, он старательно выводил слова священного песнопения. Наконец, менее чем в пяти шагах за ним шел Мышелов – он даже не притворялся, что поет, а глубоко ушел в свои мрачные раздумья; капюшон сполз ему на плечи, обнажив коротко остриженную голову, однако в своей задумчивости он не замечал даже мороза, щиплющего за уши. И это в то время как капюшон Фафхрда – даром что Северянин! – был предусмотрительно натянут до самых бровей.
Посмотрев в другую сторону, он увидел шедших за ним Афрейт, Гронигера, Скаллика, Урфа Мингола, Сиф, толстуху матушку Грам и Рилл-проститутку. Все они были поглощены происходящим и ни на что больше не реагировали.
И тут взгляд Фафхрда снова упал на Сиф (должно быть, она сделала какое-то резкое движение), и он увидел, что она смотрит куда-то мимо него, а лицо ее искажено непередаваемым ужасом.
Обернувшись, он увидел, что количество идущих впереди сократилось. Пока он осматривал противоположный конец процессии, Мышелов куда-то исчез, пальцы его перестали сжимать металлический крюк, служивший Фафхрду, взамен левой руки, но Северянин этого не заметил.
Тут его внимание привлекло лицо Пшаури: молодой лейтенант уставился куда-то на колени Фафхрда; на лице его было то же выражение, что и на лице Сиф. Опустив глаза, Фафхрд увидел, что Мышелов провалился в мерзлую землю по пояс, так что на поверхности осталась лишь верхняя часть его тела, отчего казалось, будто он превратился в карлика. Невозможно! Но тем не менее так оно и было.
И тут Мышелов ушел в землю по самое горло, точно какое-то подземное существо, схватив его за ноги, изо всех сил потянуло вниз. На поверхности осталась одна голова, – ни дать ни взять, мингольский предатель, которого мстительные соплеменники закопали в землю по шею и уже готовы сбить его голову, словно кеглю, метко посланным шаром из камня или заполненного свинцом черепа, не раньше, однако, чем каждая из его жен и наложниц поцелует его в губы, добровольно или по принуждению.
И тогда Мышелов устремил на Фафхрда взгляд, полный страха и мольбы, точно он полностью осознавал весь ужас своего положения и изо всех сил пытался крикнуть: «Помоги же мне!» Но тот лишь смотрел па него бессмысленным взглядом и трясся как в лихорадке.
Фафхрд услышал топот чьих-то ног – замерзшая земля звенела под каблуками. На какое-то мгновение ему также показалось, будто сквозь голову маленького человечка видна земля, точно он вдруг истончился до полной прозрачности. Или это ему от слабости так кажется? В голове мутится?
Тут таинственное существо опять потянуло вниз, и голова Мышелова тоже начала погружаться под землю.
Одновременно из-за спины Фафхрда вылетела Сиф и растянулась во весь рост на земле в отчаянной попытке ухватить то, что еще оставалось от Мышелова на поверхности, и не дать тому провалиться совсем.
К Фафхрду вернулась способность управлять своим телом, и он начал оглядываться по сторонам в поисках Мышелова или его призрака, удаляющегося совершенно в другом направлении. В воздухе, казалось, что-то двигалось, но лишь только он делал попытку разглядеть, что это было, как движение тут же замирало.
Все участники процессии, кроме троих, глазели на Сиф или бежали к ней, в то время как она отчаянно шарила между стеблями пожухшей от мороза травы, словно искала потерянную драгоценность. Афрейт и Гронигер пристально вглядывались куда-то в сторону Эльвенхольма. Женщина указала рукой в том направлении, и мужчина согласно кивнул в ответ.
А Пальчики в упор глядела на Фафхрда. И в глазах ее застыл немой укор, точно она хотела сказать: «Отчего же ты не спас своего друга?»
Глава 9
С точки зрения Серого Мышелова, все случившееся выглядело так: он засмотрелся на луну, совершенно забыв и о холоде, и о церемонии. Чувствовал он себя престранно: спина его буквально сгибалась под грузом неимоверной усталости – так бывает во время лихорадки, но жара у него не было, в этом он мог бы поклясться; и в то же время тело его сделалось до странности легким, почти невесомым, словно он заживо превращался в призрак самого себя. Ощущения не вязались одно с другим, и все же ни одно из них не оставляло его ни на минуту.
Вдруг, без каких-то предвестников, на него накатил приступ слабости, подобный тому, что испытал несколько секунд тому назад Фафхрд, только намного сильнее, так что на какое-то время мир померк в глазах Мышелова. Земля ушла у него из-под ног. Когда он вновь пришел в себя, то обнаружил, что смотрит на своего друга, который отчего-то стал еще выше, чем прежде.
Наверное, он просто споткнулся и упал. Но, сделав по пытку подняться, понял, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Что это, паралич? Все его тело было словно зажато в огромные тиски, а когда он попробовал потереть большим пальцем об указательный (обе его руки оказались прижатыми к бокам так плотно, что он не мог ни растопырить пальцы, ни сжать ладони в кулаки), выяснилось, что их окружает нечто, подозрительно напоминающее землю.
Открытие, что он не лежит пластом на земле, как думал ранее, а торчит в ней по самую шею, было, без сомнения, самым кошмарным в его богатой всевозможными событиями биографии. О ужас! Происшествие настолько неслыханное, что он даже не Мог понять, то ли это мир окончательно сошел с ума и все действовавшие прежде законы теперь отменены, то ли он сам, неведомо как, ухитрился сделать нечто такое, что привело к теперешнему положению вещей.
В мгновение ока его мозг, подчиняясь пришедшему из глубины сознания импульсу, оценил давление на разные части тела. Оно было одинаково повсюду кроме лодыжек. Такое чувство, будто у него на ногах кандалы. Или кто-то держит его за щиколотки? Может, это русалки, живущие в зыбучих песках, – помнится, Шильба говорил, что в Великой Соленой Топи водятся такие. О великий Мог, только не это!
Он вновь устремил взгляд на Фафхрда, показавшегося ему высоким, как сосна, и раскрыл рот в беззвучной мольбе – но неуклюжий болван лишь таращил на него глаза, гримасничал и корчил рожи и не только не спешил помочь, но и, казалось, даже не понимал, какое это счастье – стоять на земле во весь рост, а не быть замурованным в нее по самые уши.
Из-за спины Фафхрда показалась Сиф. Она бежала к нему со всех ног. Если она не остановится, то наступит ему прямо на лицо! По привычке он попытался было увернуться, но чуть не вывихнул себе шею. И тут хватка вокруг его лодыжек стала сильнее, и он почувствовал, как все его существо втягивается под землю, а грязь начинает забивать ему рот. Он плотно сжал губы, сделал глубокий вдох и постарался даже сомкнуть ноздри и наконец, когда движение вниз не прекратилось, закрыл глаза. Последним, что он видел, была луна. Постепенно и ее рассеянный свет, проникавший сквозь зажмуренные веки, остался где-то наверху, и он почувствовал, как чьи-то ногти царапнули его макушку прежде, чем земля сомкнулась над ним. Что-то шершавое и холодное скользнуло вдоль его щек. Странно, но неожиданно ему стало намного теплее и даже свободнее, так что он смог раздуть щеки, наполнив их воздухом, поспешно набранным в рот перед самым погружением. Зернистая поверхность, об которую терлись не закрытые одеждой части тела, преимущественно лицо, стала шерстяной и мягкой, но потом вновь сменилась на шершавую. Он понял, что его шерстяная накидка осталась позади. И тут соскальзывание как будто прекратилось. Да, и еще кое-что изменилось: ощущение невыносимой тяжести, неотступно мучившее его на протяжении некоторого времени наверху, совершенно исчезло. Как бы плотно ни сжимала его со всех сторон земля, теперь он скорее плыл, чем вдавливался в глубину.
Тем временем его сознание составило краткий список врагов, достаточно озлобленных, чтобы пожелать ему такой муки, и вместе с тем достаточно могущественных, чтобы осуществить все это. Волшебник Квармал из Квармала, Кхакхт Ледяной Маг, Великий Умфорафор, Хисвин Крысиный Король, его наставник Шильба, ополчившийся против него, очаровательная дьяволица Хисвет, боги Локи и Мог. Продолжать можно было еще долго.
Ясно было одно: мир, в котором живого человека могут загнать в могилу фокусы какого-нибудь безумного бога или демона, чудовищно несправедлив!
Вдруг, без каких-то предвестников, на него накатил приступ слабости, подобный тому, что испытал несколько секунд тому назад Фафхрд, только намного сильнее, так что на какое-то время мир померк в глазах Мышелова. Земля ушла у него из-под ног. Когда он вновь пришел в себя, то обнаружил, что смотрит на своего друга, который отчего-то стал еще выше, чем прежде.
Наверное, он просто споткнулся и упал. Но, сделав по пытку подняться, понял, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Что это, паралич? Все его тело было словно зажато в огромные тиски, а когда он попробовал потереть большим пальцем об указательный (обе его руки оказались прижатыми к бокам так плотно, что он не мог ни растопырить пальцы, ни сжать ладони в кулаки), выяснилось, что их окружает нечто, подозрительно напоминающее землю.
Открытие, что он не лежит пластом на земле, как думал ранее, а торчит в ней по самую шею, было, без сомнения, самым кошмарным в его богатой всевозможными событиями биографии. О ужас! Происшествие настолько неслыханное, что он даже не Мог понять, то ли это мир окончательно сошел с ума и все действовавшие прежде законы теперь отменены, то ли он сам, неведомо как, ухитрился сделать нечто такое, что привело к теперешнему положению вещей.
В мгновение ока его мозг, подчиняясь пришедшему из глубины сознания импульсу, оценил давление на разные части тела. Оно было одинаково повсюду кроме лодыжек. Такое чувство, будто у него на ногах кандалы. Или кто-то держит его за щиколотки? Может, это русалки, живущие в зыбучих песках, – помнится, Шильба говорил, что в Великой Соленой Топи водятся такие. О великий Мог, только не это!
Он вновь устремил взгляд на Фафхрда, показавшегося ему высоким, как сосна, и раскрыл рот в беззвучной мольбе – но неуклюжий болван лишь таращил на него глаза, гримасничал и корчил рожи и не только не спешил помочь, но и, казалось, даже не понимал, какое это счастье – стоять на земле во весь рост, а не быть замурованным в нее по самые уши.
Из-за спины Фафхрда показалась Сиф. Она бежала к нему со всех ног. Если она не остановится, то наступит ему прямо на лицо! По привычке он попытался было увернуться, но чуть не вывихнул себе шею. И тут хватка вокруг его лодыжек стала сильнее, и он почувствовал, как все его существо втягивается под землю, а грязь начинает забивать ему рот. Он плотно сжал губы, сделал глубокий вдох и постарался даже сомкнуть ноздри и наконец, когда движение вниз не прекратилось, закрыл глаза. Последним, что он видел, была луна. Постепенно и ее рассеянный свет, проникавший сквозь зажмуренные веки, остался где-то наверху, и он почувствовал, как чьи-то ногти царапнули его макушку прежде, чем земля сомкнулась над ним. Что-то шершавое и холодное скользнуло вдоль его щек. Странно, но неожиданно ему стало намного теплее и даже свободнее, так что он смог раздуть щеки, наполнив их воздухом, поспешно набранным в рот перед самым погружением. Зернистая поверхность, об которую терлись не закрытые одеждой части тела, преимущественно лицо, стала шерстяной и мягкой, но потом вновь сменилась на шершавую. Он понял, что его шерстяная накидка осталась позади. И тут соскальзывание как будто прекратилось. Да, и еще кое-что изменилось: ощущение невыносимой тяжести, неотступно мучившее его на протяжении некоторого времени наверху, совершенно исчезло. Как бы плотно ни сжимала его со всех сторон земля, теперь он скорее плыл, чем вдавливался в глубину.
Тем временем его сознание составило краткий список врагов, достаточно озлобленных, чтобы пожелать ему такой муки, и вместе с тем достаточно могущественных, чтобы осуществить все это. Волшебник Квармал из Квармала, Кхакхт Ледяной Маг, Великий Умфорафор, Хисвин Крысиный Король, его наставник Шильба, ополчившийся против него, очаровательная дьяволица Хисвет, боги Локи и Мог. Продолжать можно было еще долго.
Ясно было одно: мир, в котором живого человека могут загнать в могилу фокусы какого-нибудь безумного бога или демона, чудовищно несправедлив!
Глава 10
А тем временем Сиф поднялась с колен и одну за другой обняла сгрудившихся вокруг нее девочек; все время, пока она, стоя на коленях, в отчаянии рыла мерзлую землю, ломая ногти и в кровь обдирая пальцы, они толпились вокруг, стараясь дотронуться до нее – не столько для того, чтобы утешить ее, сколько для того, чтобы успокоиться самим. Теперь она поглаживала их по головам и прижимала к себе, опять же больше для собственного успокоения, а также чтобы унять их крики. Всем было холодно.
Онемев от изумления, Фафхрд повернулся к Афрейт спросить, что именно увидела она в тот момент, когда Мышелов ушел под землю. Но тут он и вовсе перестал отдавать себе отчет в происходящем, поскольку увидел, что Афрейт и Гронигер со всех ног мчались к Эльвенхольму, а Рилл поспешала за ними, все еще держа в руке незажженную лампу.
Ничего не понимая, он вновь обернулся к утешавшей девочек Сиф и поверх их голов увидел Пшаури: его лицо искажала гримаса боли и гнева, он раскачивался взад и вперед и буквально рвал на себе волосы. Кос побери этого наглеца, он что, уже решил надеть траур по Мышелову?
Тут истерзанный взгляд молодого помощника остановился на Сиф. Зрачки его расширились, тело перестало раскачиваться из стороны в сторону, а руки перестали прореживать шевелюру и в немой мольбе протянулись к ней.
Она немедленно оставила девочек и двинулась было к нему, но тут к Фафхрду вернулся дар речи.
– Ни шагу больше! – скомандовал он. – Стой, где стоишь, а не то мы потеряем место, где Мышелов ушел под землю.
И он решительно шагнул к ней, здоровой рукой вытаскивая из чехла топорик, висевший у него на поясе.
– Нужно копать здесь, – с нажимом произнес он, опускаясь рядом с ней на колени.
Увидев, что он достает топор, она испугалась, как бы он не начал крошить им мерзлую землю, и закричала:
– Нет, не надо, ты можешь поранить его! Он отрицательно мотнул головой и, взявшись за соединение топорика и рукоятки, начал подгребать к себе верхний слой земли, одновременно просеивая ее крюком левой руки. Вскоре ему удалось высвободить пространство с небольшой люк величиной, и тогда он осторожно принялся снимать следующий слой почвы.
Тем временем Пшаури сам подошел к Сиф, нашаривая что-то в своей поясной сумке и несвязно лопоча:
– Добрейшая госпожа, я виноват в несчастье, случившемся с капитаном, на мне одном вина. Вот, позволь, я покажу тебе…
Не прерывая работы, Фафхрд резко бросил:
– Забудь об этом, Пшаури, и иди сюда. У меня есть для тебя поручение.
Но, видя, что тот ничего не слышит и лишь продолжает умоляюще глядеть на Сиф, Фафхрд сделал ей знак отвести обезумевшего капрала в сторонку и там выслушать его бредни, а сам скомандовал:
– Скаллик, тогда поди сюда ты!
Скаллик, бросив на товарища тревожный взгляд, повиновался. Продолжая грести землю, Фафхрд отдавал распоряжения:
– Беги в казарму что есть мочи. Найди Скора и Миккиду. Пусть берут одного-двоих человек каждый и несут сюда рабочие рукавицы, заступы, лопаты, ведра, фонари и веревки. Не трать время на объяснения – на, возьми мое кольцо. Сам соберешь по одному человеку из людей Мышелова, моих и минголов и привезешь сюда доски, колья, еще веревки, лебедки, еду, дрова, воду, флягу бренди, одеяла, бинты. Грузи все на собачью упряжку и приезжай, как только будешь готов. Маннимарк остается в казарме за старшего. Все понял? Тогда иди!
Скаллик ушел. На его месте тут же возникла Рилл.
– Фафхрд, – начала она настойчиво, – Афрейт и Гронигер велели тебе передать, что то, что мы видели или нам показалось, будто мы видели, на самом деле обманутые фантомом, со сверхъестественной скоростью унесло Мышелова к Эльвенхольму и там укрылось. Они идут искать его там и настаивают, чтобы ты послал за фонарями и собаками, а потом присоединился к ним. И прикажи еще принести что-нибудь из нестиранных носильных вещей Мышелова.
Фафхрд перестал грести и взглянул на стоявших рядом.
– Капитан, он ушел в землю как раз там, где ты роешь, – заявил Урф Мингол. – Я видел.
– Верно, – проворчала матушка Грам, – хотя в тот момент он и сам походил на призрак.
Сиф вырвала свою руку из цепкой хватки Пшаури и уверенно заявила:
– Он провалился здесь. Я успела коснуться его макушки и волос, прежде чем он совсем исчез. Пшаури, однако, не отставал:
– Посмотри, госпожа, я нашел его. Вот доказательство того, что я солгал капитану вчера вечером, сказав, будто ничего не достал из Мальстрема.
На его ладони лежал кубик из гладких металлических прутьев, с кулачок ребенка размером. Внутри него торчало что-то черное и зернистое. В свете луны металл был похож на серебро, но Сиф знала, что это золото и не что иное, как почитаемая на острове святыня, при помощи которой Мышелов усмирил Мальстрем после того, как в нем безвозвратно погиб мингольский флот.
– Я вытащил его из самого сердца Мальстрема, чтобы порадовать капитана, – заявил Пшаури, переводя безумный взгляд с одного на другого из своих слушателей. – А вместо этого он стал для него роковым. И ведь капитан опасался, что это может произойти. О Боги, случалось ли кому-нибудь столь жестоко заблуждаться?
– Зачем же ты солгал? – спросил Фафхрд. – И почему тебе самому так нужен был этот куб?
– Я не могу вам этого сказать, – отвечал несчастный Пшаури. – Это частное дело, только между мною и капитаном. Боги мои, что же теперь делать? Что же делать?
– Копать, – отозвался Фафхрд, переходя от слов к делу. – Рилл, сообщи Гронигеру и Афрейт мое решение.
– Сначала позволь мне помочь тебе немного, – ответила та и, поставив на землю рядом с вырытым Фафхрдом углублением в пять-шесть дюймов глубиной наполненную жиром левиафана лампу, трижды щелкнула пальцами правой руки.
– Гори без жара, – произнесла она одновременно.
Нехитрая магия сделала свое дело.
Белый, как только что выпавший снег, жир левиафана, чистый бисторий, тут же занялся ровным холодным пламенем, точно на землю упал кусок луны. В его свете даже мельчайшие частички земли в вырытой Фафхрдом яме внезапно обрели индивидуальность.
Фафхрд должным образом поблагодарил женщину, и та, развернувшись, скорым шагом двинулась в сторону Эльвенхольма.
Фафхрд повернулся к Пшаури и приказал:
– Садись напротив меня и просеивай землю после каждого моего движения. Две руки проворнее, чем один крюк. Гейл! Ты и Пальчики тоже, садитесь по обе стороны от меня и начинайте отбрасывать землю, которую я выгребаю топором. Мерзлый грунт кончился, так что теперь дело пойдет быстрее. Пшаури, пока ты пытаешься нащупать голову Мышелова, расскажи нам, спокойно и ясно, все, что можешь, о твоем пребывании в Мальстреме.
– Думаешь, он еще жив? – прерывающимся голосом спросила Сиф, точно боясь обмануться надеждой.
– Госпожа, – ответил Фафхрд, – я не первый день знаю Мышелова. Не стоит недооценивать его изобретательность и хладнокровие в минуту опасности.
Онемев от изумления, Фафхрд повернулся к Афрейт спросить, что именно увидела она в тот момент, когда Мышелов ушел под землю. Но тут он и вовсе перестал отдавать себе отчет в происходящем, поскольку увидел, что Афрейт и Гронигер со всех ног мчались к Эльвенхольму, а Рилл поспешала за ними, все еще держа в руке незажженную лампу.
Ничего не понимая, он вновь обернулся к утешавшей девочек Сиф и поверх их голов увидел Пшаури: его лицо искажала гримаса боли и гнева, он раскачивался взад и вперед и буквально рвал на себе волосы. Кос побери этого наглеца, он что, уже решил надеть траур по Мышелову?
Тут истерзанный взгляд молодого помощника остановился на Сиф. Зрачки его расширились, тело перестало раскачиваться из стороны в сторону, а руки перестали прореживать шевелюру и в немой мольбе протянулись к ней.
Она немедленно оставила девочек и двинулась было к нему, но тут к Фафхрду вернулся дар речи.
– Ни шагу больше! – скомандовал он. – Стой, где стоишь, а не то мы потеряем место, где Мышелов ушел под землю.
И он решительно шагнул к ней, здоровой рукой вытаскивая из чехла топорик, висевший у него на поясе.
– Нужно копать здесь, – с нажимом произнес он, опускаясь рядом с ней на колени.
Увидев, что он достает топор, она испугалась, как бы он не начал крошить им мерзлую землю, и закричала:
– Нет, не надо, ты можешь поранить его! Он отрицательно мотнул головой и, взявшись за соединение топорика и рукоятки, начал подгребать к себе верхний слой земли, одновременно просеивая ее крюком левой руки. Вскоре ему удалось высвободить пространство с небольшой люк величиной, и тогда он осторожно принялся снимать следующий слой почвы.
Тем временем Пшаури сам подошел к Сиф, нашаривая что-то в своей поясной сумке и несвязно лопоча:
– Добрейшая госпожа, я виноват в несчастье, случившемся с капитаном, на мне одном вина. Вот, позволь, я покажу тебе…
Не прерывая работы, Фафхрд резко бросил:
– Забудь об этом, Пшаури, и иди сюда. У меня есть для тебя поручение.
Но, видя, что тот ничего не слышит и лишь продолжает умоляюще глядеть на Сиф, Фафхрд сделал ей знак отвести обезумевшего капрала в сторонку и там выслушать его бредни, а сам скомандовал:
– Скаллик, тогда поди сюда ты!
Скаллик, бросив на товарища тревожный взгляд, повиновался. Продолжая грести землю, Фафхрд отдавал распоряжения:
– Беги в казарму что есть мочи. Найди Скора и Миккиду. Пусть берут одного-двоих человек каждый и несут сюда рабочие рукавицы, заступы, лопаты, ведра, фонари и веревки. Не трать время на объяснения – на, возьми мое кольцо. Сам соберешь по одному человеку из людей Мышелова, моих и минголов и привезешь сюда доски, колья, еще веревки, лебедки, еду, дрова, воду, флягу бренди, одеяла, бинты. Грузи все на собачью упряжку и приезжай, как только будешь готов. Маннимарк остается в казарме за старшего. Все понял? Тогда иди!
Скаллик ушел. На его месте тут же возникла Рилл.
– Фафхрд, – начала она настойчиво, – Афрейт и Гронигер велели тебе передать, что то, что мы видели или нам показалось, будто мы видели, на самом деле обманутые фантомом, со сверхъестественной скоростью унесло Мышелова к Эльвенхольму и там укрылось. Они идут искать его там и настаивают, чтобы ты послал за фонарями и собаками, а потом присоединился к ним. И прикажи еще принести что-нибудь из нестиранных носильных вещей Мышелова.
Фафхрд перестал грести и взглянул на стоявших рядом.
– Капитан, он ушел в землю как раз там, где ты роешь, – заявил Урф Мингол. – Я видел.
– Верно, – проворчала матушка Грам, – хотя в тот момент он и сам походил на призрак.
Сиф вырвала свою руку из цепкой хватки Пшаури и уверенно заявила:
– Он провалился здесь. Я успела коснуться его макушки и волос, прежде чем он совсем исчез. Пшаури, однако, не отставал:
– Посмотри, госпожа, я нашел его. Вот доказательство того, что я солгал капитану вчера вечером, сказав, будто ничего не достал из Мальстрема.
На его ладони лежал кубик из гладких металлических прутьев, с кулачок ребенка размером. Внутри него торчало что-то черное и зернистое. В свете луны металл был похож на серебро, но Сиф знала, что это золото и не что иное, как почитаемая на острове святыня, при помощи которой Мышелов усмирил Мальстрем после того, как в нем безвозвратно погиб мингольский флот.
– Я вытащил его из самого сердца Мальстрема, чтобы порадовать капитана, – заявил Пшаури, переводя безумный взгляд с одного на другого из своих слушателей. – А вместо этого он стал для него роковым. И ведь капитан опасался, что это может произойти. О Боги, случалось ли кому-нибудь столь жестоко заблуждаться?
– Зачем же ты солгал? – спросил Фафхрд. – И почему тебе самому так нужен был этот куб?
– Я не могу вам этого сказать, – отвечал несчастный Пшаури. – Это частное дело, только между мною и капитаном. Боги мои, что же теперь делать? Что же делать?
– Копать, – отозвался Фафхрд, переходя от слов к делу. – Рилл, сообщи Гронигеру и Афрейт мое решение.
– Сначала позволь мне помочь тебе немного, – ответила та и, поставив на землю рядом с вырытым Фафхрдом углублением в пять-шесть дюймов глубиной наполненную жиром левиафана лампу, трижды щелкнула пальцами правой руки.
– Гори без жара, – произнесла она одновременно.
Нехитрая магия сделала свое дело.
Белый, как только что выпавший снег, жир левиафана, чистый бисторий, тут же занялся ровным холодным пламенем, точно на землю упал кусок луны. В его свете даже мельчайшие частички земли в вырытой Фафхрдом яме внезапно обрели индивидуальность.
Фафхрд должным образом поблагодарил женщину, и та, развернувшись, скорым шагом двинулась в сторону Эльвенхольма.
Фафхрд повернулся к Пшаури и приказал:
– Садись напротив меня и просеивай землю после каждого моего движения. Две руки проворнее, чем один крюк. Гейл! Ты и Пальчики тоже, садитесь по обе стороны от меня и начинайте отбрасывать землю, которую я выгребаю топором. Мерзлый грунт кончился, так что теперь дело пойдет быстрее. Пшаури, пока ты пытаешься нащупать голову Мышелова, расскажи нам, спокойно и ясно, все, что можешь, о твоем пребывании в Мальстреме.
– Думаешь, он еще жив? – прерывающимся голосом спросила Сиф, точно боясь обмануться надеждой.
– Госпожа, – ответил Фафхрд, – я не первый день знаю Мышелова. Не стоит недооценивать его изобретательность и хладнокровие в минуту опасности.
Глава 11
Стоя зажатый в тисках земли, точно погребенный заживо на островной манер, Мышелов ощутил комок в горле, который, как он чувствовал, становился все больше и плотнее, так что вскоре у него стало покалывать небо и заныло в груди. Легкие его напряглись так, что зазвенело в ушах. Ощущение удушья нарастало.
Он вспомнил, что в последний раз его легкие заполнялись воздухом еще при свете луны.
Мощным усилием воли он поборол настойчивое желание сделать глубокий вдох, который, как он прекрасно понимал, наверняка стал бы для него последним, так как его рот и нос тут же заполнились бы грязью и пылью и он немедленно задохнулся бы. Вместо этого он принялся очень медленно (можно было бы сказать – в качестве эксперимента, если бы это не было абсолютно необходимо) выдыхать, сначала через нос, а потом и сквозь слегка приоткрытые уголки губ. При этом его язык непрестанно двигался, увлажняя поверхность губ и отталкивая от них мелкие частички земли, норовившие попасть ему в рот. Этот процесс напомнил ему общепринятую технику курения гашиша, когда через приоткрытые уголки губ в рот впускают тонкие струйки воздуха, чтобы разбавить густой дурманящий дым. («О, восхитительная свобода движений языка во рту! Как недооценивают ее люди», – подумал Мышелов.) Впитывая в себя драгоценные крупинки воздуха, сохранявшиеся между мельчайшими крупинками почвы даже на такой глубине, и старясь заглатывать при этом как можно меньше земли, Мышелов мрачно размышлял, что если его пребывание здесь затянется, то, может быть, он научится глотать землю вместо еды и через некоторое время начнет оставлять за собой след из земляных экскрементов.
Он вспомнил, что в последний раз его легкие заполнялись воздухом еще при свете луны.
Мощным усилием воли он поборол настойчивое желание сделать глубокий вдох, который, как он прекрасно понимал, наверняка стал бы для него последним, так как его рот и нос тут же заполнились бы грязью и пылью и он немедленно задохнулся бы. Вместо этого он принялся очень медленно (можно было бы сказать – в качестве эксперимента, если бы это не было абсолютно необходимо) выдыхать, сначала через нос, а потом и сквозь слегка приоткрытые уголки губ. При этом его язык непрестанно двигался, увлажняя поверхность губ и отталкивая от них мелкие частички земли, норовившие попасть ему в рот. Этот процесс напомнил ему общепринятую технику курения гашиша, когда через приоткрытые уголки губ в рот впускают тонкие струйки воздуха, чтобы разбавить густой дурманящий дым. («О, восхитительная свобода движений языка во рту! Как недооценивают ее люди», – подумал Мышелов.) Впитывая в себя драгоценные крупинки воздуха, сохранявшиеся между мельчайшими крупинками почвы даже на такой глубине, и старясь заглатывать при этом как можно меньше земли, Мышелов мрачно размышлял, что если его пребывание здесь затянется, то, может быть, он научится глотать землю вместо еды и через некоторое время начнет оставлять за собой след из земляных экскрементов.