Лейбер Фриц Ройтер. Валет мечей

   На пути в Соленую Гавань ветер дул им в спину, что было значительно лучше. Разговаривать никому не хотелось. На полдороге Сиф подозрительно спросила:
   – В том бренди, что ты дала мне, маковой воды, случайно, не было? Привкус у него какой-то странный, сладковато-тошнотворный.
   – Ровно столько, чтобы помочь тебе расслабиться и заснуть.
   Афрейт направилась прямо к дому Сиф и поручила девочкам вернуть повозку в казарму, прежде чем они разойдутся по домам. Она разогрела для Сиф хороший обед, проследила за тем, чтобы она все до крошки съела, налила обеим бренди и протянула Сиф письмо Пшаури со словами:
   – Я, конечно, прочитала его. И тебе тоже стоит. Это важно для тебя.
   Развернув письмо, Сиф прежде всего внимательно изучила адрес.
   – Это письмо было в доставленном капитану мешке с почтой, – подтвердила она.
   Затем она умолкла, погрузившись в чтение. Письмо гласило:
   Дорогой сын Пшаури!
   Надеюсь, ты жив и здоров в твоем северном приключении под командованием этого отъявленного мошенника Серого Мышелова.
   Должна сказать, что у него больше причин сделать тебя своим лейтенантом, чем он думает.
   Когда ты был еще совсем юным, я, помнится, указала тебе на него как на одного из наиболее замечательных жителей Ланкмара. Но тогда я не считала нужным сообщать тебе (или ему), что ты – его сын. Как показывает мой жизненный опыт, такая тактика редко срабатывает, и я не из тех, кто добивается милостей таким путем.
   Это случилось, когда я была еще совсем зеленой, задолго до того, как я стала профессионалкой. Тогда я была в услужении у танцовщицы Ивлис, и мы с ней попали в переделку, связанную с какими-то мудреными драгоценностями, с Гильдией Воров и неотесанным дружком Мышелова – Северянином Фафхрдом.
   Эти двое сговорились соблазнить меня. Фафхрду я нравилась больше, но Мышелов был хитрее и ловчее наливал вино – и мне, и себе. Всему, что я знаю о лжи и притворстве, я научилась у этого дьявола.
   Но теперь, когда волею случая ты оказался под его началом, то можешь извлечь какую-нибудь выгоду из этих сведений. Воспользуйся ими как сочтешь нужным. К счастью, существует неоспоримое доказательство вашего родства. В его семье из поколения в поколение передаются родинки, расположенные в виде равностороннего треугольника.
   Спасибо за серебряное кольцо и семь рильков.
   Желаю тебе процветания,
   Твоя любящая мать Фрег.
   Сиф взглянула на Афрейт.
   – Очень похоже на правду, – сказала она, кивая.
   – Тебе тоже так показалось? – переспросила другая.
   – Клянусь весами Скамы, что в этом удивительного! Мужчине свойственно бросать семя там, где почва выглядит привлекательной.
   – А уж тем более герою… – добавила Афрейт. – Откуда же иначе взяться подвигам? Сиф продолжала задумчиво:
   – Помнится, когда мы рассказывали Мышелову с Фафхрдом о том, как нам удалось завлечь на службу к островитянам иноземных богов Локи и Одина, соблазнив их любовными ловушками и посулами, они тоже намекали на свои победы среди богинь – невидимая принцесса Стардока, морские русалки, королева крыс Хисвет и какая-то воздушная принцесса, бывшая одно время у нее в услужении.
   Афрейт возразила:
   – У этой женщины, которая заявляет, что Пшаури – ее сын, в жилах не течет даже просто благородная, не то что божественная кровь. А что если он начнет претендовать на права сына Мышелова? Как ты к этому отнесешься?
   Сиф строго посмотрела на нее:
   – Пшаури верно служил Мышелову до сих пор, а в качестве его сына может сделать еще больше. Я одобряю его стремление обратить на себя внимание отца. Между ними и в самом деле есть глубинное сходство. К тому же на бедре у Мышелова действительно есть треугольник из родинок.
   – Другой вопрос, – продолжала Афрейт. – Твой серый любовник проявлял когда-нибудь какие-нибудь странные пристрастия в любви?
   – А твой рыжеволосый варвар? – ответила Сиф вопросом на вопрос.
   – Не знаю, можно ли назвать это странностью, – с натянутым смешком отвечала та, – но однажды, когда мы с ним развлеклись в постели, он вдруг предложил позвать к нам Рилл. Я сказала, что лучше задушу его своими руками, и попыталась привести угрозу в исполнение. Возникла небольшая потасовка, вскоре перешедшая в любовную игру, и тут уж мы забыли обо всем, включая и предложение, которое к этому привело. Поэтому серьезно он это говорил или только в шутку, чтобы завести меня как следует, я так никогда и не узнаю.
   Сиф рассмеялась, потом впала в задумчивость.
   – Одно время Мышелов все приставал ко мне с расспросами, не чувствовала ли я когда-нибудь влечения к женщинам. Я, разумеется, поставила его на место, сказав, что никогда не имела отношения ни к чему подобному, но с тех пор вопрос, почему это его так интересовало, нет-нет да и приходит мне в голову.
   Афрейт бросила на нее лукавый взгляд:
   – Так, значит, ты не рассказала ему о нашем с тобой… – Она не закончила предложение.
   – Но мы же были всего лишь девчонками, когда это случилось, – возмутилась Сиф.
   – Правда твоя, – ответила Афрейт. – Лет по четырнадцать нам было, как я помню. Но ты засыпаешь. Да и я, по правде сказать, тоже.

Глава 25

   Когда Серый Мышелов в очередной раз пришел в сознание, он позабыл не только кто, но и что он такое.
   Поначалу он никак не мог понять, почему подземная тварь, состоящая из складки плоти, заполненной твердыми гладкими полукружьями с заостренными вершинами, плотно смыкающимися вокруг чего-то наподобие улитки, бесконечно обшаривающей свою темницу и облегчающей доступ тоненькой воздушной струйки откуда-то из окружающего сухого и пыльного пространства, обладает мозгом, достаточно мощным для того, чтобы вобрать миры пространства и опыта.
   Моллюск, окруженный скорлупой пересохшей плоти, знал о существовании мозга, так как от него исходили бессвязные обрывки мыслей, пронзавшие окружающую темноту с быстротой молний. Они грозили вот-вот взорваться яркой вспышкой образов и воспоминаний, которая перевернет окружающий мир.
   Мысли, еще слепые и немые, уже принялись, точно щупальца, обшаривать тесное окружающее пространство, наполненное желтоватой мглой, не заслуживавшей наименования света.
   Неожиданно без всякого предупреждения темнота расступилась, и заточенному в темницу мозгу открылась картина ярко освещенной комнаты, заставленной книжными шкафами. На одной из стен висела огромная карта Невона. Подле нее сидело двуногое животное почтенного и представительного вида, беззвучно беседовавшее со своей копией, которая, стоя напротив, внимала родителю.
   Услужливая память подсказала складке плоти, что животное перед ним именуется человеком, и тут наступила минута прозрения, и он понял, что толстые красные губы, беспрестанно движущиеся на лице человека, называются ртом, что за ними обыкновенно бывает расположен такой же влажный карман, каким ощущал себя в данную минуту и он сам, что карман заполняли ровные белые полукружья, известные как зубы, позади которых обитал моллюск-язык, и, следовательно, к нему должно прилагаться такое же тело, как и у этого двуногого, и что сам он тоже человек, хотя и немилосердно стиснутый и сжатый со всех сторон пластами земли.
   И тут же тело наводнило мозг лавиной импульсов, давших ему понять, что он лежит скорчившись в позе нерожденного младенца, обеими руками прикрывая свой член, бессильно обмякший после оргазма-пытки, который он испытал в объятиях голубокожей сестрицы Боли.
   Воспоминание об этой чудовищной муке навело его на мысль о последней виденной им сцене в покоях Хисвет, и тут же он подумал, что, должно быть, видит заклинательный покой ее отца, куда вот-вот ворвется голая Четверка, чтобы сообщить о грозящей опасности, а скелетоподобная красотка еще раз подкрадется к нему сзади и подвергнет очередной пытке, пока он лежит здесь, беспомощный и беззащитный.
   Но нет! Он чувствовал, что и запах, и сам состав окружающей его почвы изменились. Здешние глубинные породы были явно вулканического, а не осадочного происхождения. И пропитывавшая их влага не отдавала затхлостью Соленой Топи или нижнего течения реки Хлал, но имела резкий, железистый привкус минеральных источников, сбегавших с Голодных Гор, что вздымали свои ледяные пики к небу в доброй тысяче миль к югу от Ланкмара. Эта вода не походила по вкусу ни на один из тех напитков, что были в ходу в разноязыкой метрополии, но наводили на мысли о гораздо более замкнутой и уединенной общине. Поганковое вино!
   Второй, более внимательный взгляд, брошенный им на подземную комнату и ее обитателей, прояснил его местонахождение. Если бы не причиненная пыткой временная амнезия, он никогда не перепутал бы с раздражительным, похожим на злого школьного учителя Хисвином исполненную силы и сознания собственной власти фигуру человека, сидевшего перед ним и беседовавшего с мальчиком. Крючковатый нос, впалые щеки, гордый ястребиный профиль и, конечно же, кроваво красные глаза, угольно-черные зрачки которых окружала белоснежная радужка, – одна эта деталь должна была подсказать, что перед ним их с Фафхрдом заклятый враг, Квармаль, владыка Квармалла.
   Как только он это понял, его сознание тут же отметило массу других деталей, подтверждавших правильность его догадки. Так, в дальнем конце покоя он заметил вспучившийся от ветра занавес из множества висячих шнуров, а за ним виднелся короткорукий человекообразный монстр с толстыми ляжками, безостановочно шагавший на одном месте. Властитель Квармалла во множестве создавал таких рабов для работы на ступальных колесах, которые приводили в действие вентиляторы, нагнетавшие воздух в скрытые под землей пещеры Квармалла. Преимущество этих созданий перед рабочей силой другого рода было в том, что они обладали лишь крохотной толикой разума, необходимой для исполнения их обязанностей.
   Без всяких сомнений, расстояние между ним и Льдистым островом увеличилось вполовину против того момента, когда сестрица Боль застигла его у покоев Хисвет в Нижнем Ланкмаре, где он подглядывал, как та коротает досужий полдень. Он не переставал удивляться, каким чудом ему удавалось одолевать такие расстояния под землей. Чем дальше, тем больше утверждался он в мысли, что все это ему лишь снится, пока он лежит неглубоко в земле под вершиной Виселичного Холма и ждет, когда его вытащат оттуда – если, конечно, вытащат.
   Выйдя из владевшей им задумчивости, Мышелов убедился, что его техника частого неглубокого дыхания по-прежнему действует, и принялся в подробностях разглядывать открывшуюся его магическому взору комнату, наполненную книгами, картами и хитроумными приспособлениями. Положение, в котором он оказался, может служить моделью всей его жизни, подумалось вдруг ему. Вечно он вынужден заглядывать в окна уютных комнат, где культурные и воспитанные люди ведут занимательные беседы в приятной компании, а он в это время мокнет под проливным дождем, мерзнет от ледяного ветра или страдает от чего-нибудь похуже, как сейчас. Ну как тут не сделаться вором?
   «Однако вернемся к делу», – напомнил он себе и принялся изучать комнату и двух с половиной ее обитателей (половиной он считал безмозглого раба, беспрестанно вращавшего колесо в дальнем конце помещения).
   И повелитель Квармалла, примостившийся на высоком табурете подле узкого стола и беззвучно произносивший свои поучения, и мальчик, к которому он обращался, в равной степени производили впечатление набросков, сделанных художником, решившим попрактиковаться в изображении очень худых и очень измученных людей. Несомненное семейное сходство между двумя было очень заметно, хотя глаза мальчика нисколько не походили на налитые кровью буркалы его родителя; в свою очередь жидкая растительность, покрывавшая череп последнего между плешивой макушкой и сморщенными ушами, не имела того зеленого оттенка, которым отличались коротко стриженные завитушки на голове его отпрыска.
   «О чем же они там треплются?» – задал себе вопрос Мышелов. Черт побери, где звук? Вспомнив, что поначалу ему также не был слышен разговор Хисвет и ее компаньонок, он сконцентрировал все внимание на слухе, стараясь сделать так, чтобы он проникал сквозь толщу земли так же легко, как и зрение.
   Сначала у него ничего не вышло, и он подумал, что, должно быть, слишком торопится. Он расслабился и стал думать о другом. Тут Квармаль как раз взмахнул длинным тонким жезлом, который был у него в руке, и тем самым привлек внимание Мышелова к карте Невона на стене. Это было настоящее произведение искусства, и он решил рассмотреть ее получше, просто для удовольствия. Цветовая гамма карты соответствовала природным краскам: моря и озера были голубыми и синими, пустыни – желтыми, снег и лед – белыми и так далее. На западе, вблизи ярко-синего Крайнего моря, четко вырисовывались пурпурные очертания Квармалла: даже если бы картограф написал на нем: «Ты здесь», это и то не было бы более очевидно.
   К северу от него карта была покрыта сыпью небольших белых овалов – Голодные горы. За ними простирался обширный коричневый участок, пересеченный синей ниточкой, – хлебные поля и река Хлал. Там, где Хлал впадал в более светлое Срединное море, на восточном берегу великой реки, виднелся Ланкмар.
   В верхней части карты темно-зеленые просторы Земли Восьми Городов упирались в покрытые снегом горы Пляшущих Троллей, к северу от которых тянулась однообразная белизна Стылых Пустошей. За ними, в левом верхнем углу карты, среди яркой синевы Крайнего моря Мышелов увидел то, чего никогда в жизни не видел ни на одной карте, – Льдистый остров. Он выглядел крохотным. Мышелов содрогнулся, воочию увидев расстояние, отделявшее сто от родной гавани. Хоть бы это оказался кошмарный сон, взмолился он про себя.
   Его взгляд вновь пустился в странствие по карте, теперь в другую сторону. За Стылыми Пустошами, за Морем Монстров он увидел еще кое-что новое для себя: овальное черное пятно с яркой сапфировой искрой посредине – Царство Теней, обитель Смерти. В Восточной Империи любой картограф, осмелившийся хотя бы намеком указать на ее местоположение, немедленно был бы казнен.
   По всей карте были разбросаны загадочно мерцавшие фиолетовые искры – особенно много их скопилось возле больших городов, а кое-где горели ярко-красные пятнышки, – можно было подумать, что владелец щедро утыкал карту булавками с аметистовыми головками, а на рубиновые поскупился. Что бы это значило? Мышелов с неудовольствием отметил, что одна из редких красных точек находилась на Льдистом острове, прямо возле Соленой Гавани.
   И тут до Серого дошло, что на протяжении нескольких последних минут какой-то тихий, но явственный звук достигает его слуха. Он напоминал шелест, который могли бы издавать тысячи и тысячи собранных в одном месте морских раковин. Это были вентиляторы, приводимые в действие рабами при помощи ступального колеса. Десять лет минуло с тех пор, как он, Мышелов, служил в этих пещерах телохранителем Принца Гваая, но раз услышав этот звук, его никогда не забудешь.
   Теперь к непрерывному шелесту вентиляторов начал примешиваться еще один звук, отдаленно напоминающий рев, смягченный до шепота. Звук этот явно совпадал с движениями губ старого Квармаля. Вслушавшись в это шипение, наводившее на мысль о жаждущих отмщения духах, Мышелов понял, что это верхнеквармаллийский язык. Сделав еще одно усилие, он с торжеством разобрал первую фразу: «Караваны сокровищ из Куша». С этими словами Квармаль щелкнул своим жезлом по силуэту тропической страны, изображенной на карте чуть ниже Квармалла. Дальше Мышелов уже понимал весь диалог целиком. Хотя он и придерживался чрезвычайно высокого мнения о своих лингвистических способностях, но в этом случае даже он вынужден был признать, что без вмешательства магии дело тут не обошлось.
   Квармаль. Итак, дражайший Ингварль, сын моих чресл и наследник моих пещер, хотя первейшей обязанностью властелина Квармалла и является месть врагам и недоброжелателям своего королевства, но запомни, никогда мщение не должно осуществляться ценой разглашения тайны о местонахождении нашего подземного города. Вот почему на этой карте так много фиолетовых точек, символизирующих наших шпионов и тайных союзников, и так мало красных, означающих наемных убийц.
   Ингварль. Значит ли это, что число льстецов и двурушников всегда должно преобладать над числом отважных воинов?
   Квармаль. Не многие из моих наемников – воины. Большинство из них отнимают драгоценную жизнь при помощи сладких, как сон, ядов или усыпляющих заклятий, прекрасных, как грезы любви.
   Ингварль. Почему нельзя всегда действовать открыто, как на войне!
   Квармаль. Нетерпение молодости! Квармалл пытался вести войну и проиграл. Теперь настало время действовать медленно, но наверняка. В связи с этим позволь тебя спросить: кому может доверять принц Квармалла?
   Ингварль. Тебе, отец. Но не матери. Брату – никогда! Но он может доверять подругам-наложницам, если они приходятся ему сестрами и, следовательно, прошли его выучку и покорны его воле.
   Со своего сокрытого в толще земли наблюдательного поста Мышелов увидел, как раздуваемый воздушной струей занавес в конце покоя раздвинулся и через него, минуя беспрестанно шагавшего на месте раба, вошла обнаженная девочка. Она была того же возраста, что и Ингварль, вдвое худее его, зеленовато-белые волосы коротко подстрижены. Неся узкий длинный кинжал с обоюдоострым лезвием впереди себя, она неумолимо приближалась к ничего не подозревавшему мальчику. Двигалась она легко, но чуть прихрамывала на левую ногу. Лицо ее было лишено всякого выражения – как у лунатика.
   Квармаль. Которой из сестер можно доверять? Скажем, Иссе?
   Ингварль. Больше, чем младшим подругам-наложницам, поскольку она прошла более длительную выучку.
   Квармаль. Рад это слышать. Оглянись.
   Ингварль обернулся и застыл.
   Квармаль дал ему осознать всю серьезность положения. Не отрываясь, точно готовящийся к прыжку леопард, смотрел он на детей. Жезл в правой руке был у него наготове. Левую руку он держал на уровне головы на расстоянии фута от своего лица.
   Девочка достигла места, откуда можно было нанести удар.
   Быстрый, точно нападающая змея, Ингварль выхватил из-за пояса кинжал.
   Его престарелый родитель стукнул своим жезлом по костяшкам пальцев правой руки мальчика, и оружие бессильно звякнуло о каменный пол.
   Преданный вторично, Ингварль окончательно остолбенел.
   И тут же средний палец левой руки Квармаля соскользнул с подушечки большого и со щелчком, больше всего похожим на щелканье извозчичьего кнута, опустился точно в ложбинку между прижатым к ладони безымянным и основанием большого пальца. И еще раз. И еще.
   При звуке первого щелчка девочка споткнулась, ее кинжал замер на расстоянии ладони от живота Ингварля, глаза широко распахнулись.
   Со вторым щелчком в них отразилось понимание всей чудовищности предпринятой попытки. Она побледнела.
   С третьим щелчком глаза ее закатились, веки сомкнулись, точно ужас перед содеянным лишил ее чувств. Кинжал выпал из ее пальцев и, ударившись о пол со всего размаху, отскочил в сторону. Она качнулась вперед. Жезл Квармаля вылетел из-за плеча изумленного мальчика, и его медный наконечник уперся ей в солнечное сплетение. Ее сомкнутые веки сморщились, точно она хотела мигнуть с закрытыми глазами, лицо побледнело еще больше.
   – Поддержи Иссу, иначе она упадет, – приказал Квармаль сыну. К его чести, Ингварль справился довольно быстро, подхватив падающую навзничь худенькую фигурку за плечи и под коленки.
   – Положи ее сюда, – продолжал Квармаль, указывая на стол подле себя.
   Ингварль выполнил указания отца. Похоже, что в этой семье все приучены действовать быстро и без суеты, когда того требует дело, подумал Мышелов.
   Квармаль. Учебная демонстрация застигла тебя врасплох. (Он произнес эти слова без всякого выражения, почти небрежно.) Ты привык к безопасности наших подземных пещер и не подготовился к возможному нападению. Сестра, даже самая хорошо обученная, не заслуживает доверия, в особенности если рядом есть кто-то, кто может повлиять на нее. Чтобы преподать тебе наглядный урок, я ввел Иссу в транс и заставил ее действовать помимо ее воли, потом отменил заклятие.
   Ингварль. Ты отменил заклятие, щелкнув три раза пальцами? (Старый Квармаль кивнул.) А что если твоя отмена не сработала?
   Квармаль. Ты видел, как быстро и уверенно остановил я падение Иссы при помощи жезла и при его же помощи не позволил тебе раньше времени прервать урок и заодно предотвратил порчу драгоценного имущества Квармалла.
   Ингварль. Но что если бы жезл тоже не подействовал?
   Квармаль. Что ж, и это не беда – там, откуда ты взялся, есть еще. Неужели ты думаешь, что отец, позволивший наиболее одаренным старшим сыновьям поубивать друг друга ради блага страны, пожалел бы тебя в аналогичных обстоятельствах? Кроме того, я стремился преподать тебе урок недоверия ко всем, не исключая и меня.
   Ингварль. Ты добился желаемого, почтенный родитель.
   Квармаль (поднимая ногу Иссы, чтобы поближе рассмотреть красные круги на пятке и у основания большого пальца). Зачем было калечить драгоценную собственность Квармалла?
   Ингварль (хмуро). Эту часть тела обычно не выставляют на всеобщее обозрение, так что красоте это не вредит.
   Квармаль. Не вредит? Разве хромота – это признак привлекательности? Можно было догадаться использовать для воспитательных целей пах или подмышку.
   Ингварль. Преклоняюсь перед твоей мудростью, почтенный родитель. Научи же меня искусству накладывать заклятия.
   Квармаль. Всему свое время, сынок. Сейчас я должен привести в чувство Иссу.
   Старик больно ущипнул девочку за грудь, отчего она тут же открыла глаза и со свистом втянула в себя воздух. Но он не успел обратиться к ней: взгляд его стал рассеянным, а рука сжалась вокруг плеча мальчика. Тот сморщился от боли.
   – В окружающих нас скалах прячется невидимый враг, – прошипел старый волшебник. – Он появился, пока я обучал тебя.
   Дети, взглянув в его рубиновые глаза, задрожали от страха.
   Мышелов в своей земляной тюрьме ощутил какое-то движение. Окружающие пласты сдавили его так, что он едва мог дышать, потом их давление ослабло настолько, что он почувствовал себя почти свободным. Так повторилось несколько раз. Можно было подумать, что наверху расхаживают колоссы, под ногами которых пружинит земля.
   Старый Квармаль в своей заклинательной комнате вновь обрел дар речи:
   – Это мой враг двенадцатилетней давности, защитник Гваая, король воров и разрушитель империй, Серый Мышелов. Он как-то разузнал о моем замысле извести его дружка (должно быть, Шильба и Нингобль ему подсказали) и явился сюда шпионить за мной. Натравить на него червей-бурильщиков и ядовитых кротов! Выпустить на свободу пауков и слизняков, чей яд прожигает камень насквозь!
   Этих угроз, которые Мышелов прекрасно слышал и почти принял всерьез, было более чем достаточно. Когда земляные пласты в очередной раз выжали из него весь временный запас дыхания, он отключился.

Глава 26

   Всю жизнь Пшаури руководствовался одним неписаным правилом – достигать своей цели с минимальными усилиями. Поэтому он никогда не строил планов заранее, а всегда находил помощников на месте и черпал вдохновение из ситуации. Так что, когда он наконец вскарабкался по залитому лунным светом восточному склону вулкана Черный Огонь и, выпрямившись в полный рост на самом краю его кратера, ощутил всю мощь северного ветра, никакие предчувствия его не мучили.
   Первое, что он увидел, был черный камень, размером и формой напоминающий череп. Он наклонился вперед и ощупал его. Камень оказался не шершавым, как обычные куски вулканического пепла или застывшей лавы, но гладким и тяжелым, словно свинец, – именно поэтому ярящиеся вокруг кратера ветры и не смогли сбросить его в долину.
   Собравшись с духом, Пшаури окинул взглядом затянутое облаками ночное небо. Он снова почуял угрозу с юго-востока: казалось, нечто вот-вот появится оттуда, широко шагая на призрачных ногах-ходулях, или склонится над кратером с небосвода.
   Он сделал три шага вперед и уставился в узкое глубокое жерло вулкана.
   Крохотное красновато-розовое озерко лавы внизу выглядело удивительно спокойным, однако на своих обожженных ледяным ветром щеках он немедленно почувствовал жар его дыхания.
   Его рука так и рвалась к сумке, где лежал талисман иноземного бога, врага его отца, чтобы выхватить его оттуда и зашвырнуть в жерло, пока ночь не собрала свои злые силы.
   Но, точно прочитав его мысли, маленький, но тяжелый Усмиритель Водоворота ожил и забился, ища выхода, стремясь разорвать удерживавшую его сумку, колошматя его по ногам и гениталиям, причиняя мучительную боль.
   Пшаури продолжал действовать, не удивляясь сверхъестественности происходящего. Его загрубевшие от работы ладони сомкнулись вокруг сумки. Он обернулся, подскочил к свинцовому камню-черепу и изо всех сил прижал к нему плененный (и, несомненно, зачарованный!) золотой талисман, наполненный золой иноземного бога. Сумку трясло у него в руках. Он радовался, что у талисмана нет по крайней мере зубов. Он также чувствовал, как силы ночи смыкаются вокруг него.
   Но вверх он по-прежнему не смотрел. Прижимая усмиритель к камню коленом и левой рукой, правой он достал кинжал и перерезал ремни, удерживавшие сумку у него на поясе. Потом, сжав рукоятку кинжала зубами, размотал висевшую у него на боку тонкую веревку, которая помогла ему взобраться на эту высоту, и крепко-накрепко обвязал ею камень вместе с прижатой к нему сумкой и ее обезумевшей кладью, останавливаясь при каждом новом витке веревки, чтобы убедиться, что узел затянут основательно.