Лэйтон Эдит. Клад

   Но руки Ханны уже расстегивали его рубаху, а встревоженные глаза осматривали повязку. Бинты по-прежнему оставались белоснежными. Девушка встретилась глазами с Дэном и тут же смущенно отвела взор. Она не знала, куда ей деваться, и, стараясь только не встречаться больше с его взглядом, посмотрела на его щеку, на ухо… И застыла на месте, потому что заметила дырку в мочке. Кажется, ухо было проколото под серьгу. Если многие моряки были исколоты татуировками и все без исключения имели такую же загорелую, словно тиковое дерево, кожу, то украшения в ухе носили только пираты.
   Дэн увидел, что теперь она боится не только его поцелуя, но и чего-то еще.
   — Да, — быстро проговорил он. — Вижу, ты заметила. Это одна из их маленьких шуточек. Они сделали это однажды ночью, и мне некуда было деваться. Взяли раскаленную иглу и бутылку рома — ром был для них, не для меня, конечно, — и принялись за дело, сопровождая все это грубыми насмешками. Могу лишь надеяться, что со временем все зарастет. И так уж моя шкура достаточно потрепалась в переделках.
   Дэн хмыкнул и, пожав плечами, повернулся на бок, чтобы еще раз взбить подушку. При этом расстегнутая рубашка словно нечаянно соскользнула с одного плеча, открыв взору Ханны часть его спины. Она ахнула. Именно на это он и рассчитывал, а дождавшись, повернулся к ней лицом и начал застегиваться, стараясь, чтобы у него как можно правдоподобнее дрожали пальцы.
   — Прости, — пробормотал он. — Мне следовало избавить тебя от этого зрелища.
   Девушка остановила его руки своими руками, которые дрожали не меньше.
   — Это тоже пираты? — спросила она, с гневом взирая на множество длинных, белых, пересекающихся и переплетающихся шрамов, прорезавших гладкий загар.
   — Не стоит об этом, — пожал плечом Дэн.
   Действительно, об этом не стоило говорить ей. Ведь он заработал эти шрамы на службе у многих хозяев. Позднее он понял, что парень с головой на плечах никогда не станет скрывать от чужих глаз подобное богатство, если он живет на корабле, и ничье иное имя, кроме его собственного, не может защитить его от плети. Страшные рубцы не раз сослужили ему неплохую службу, помогая добиться намеченной цели. Вот и теперь они ему пригодились: Ханна совсем забыла о проколотом ухе, отвлекшись на израненную спину.
   — Хватит на сегодня уроков, — сказала она дрогнувшим голосом.
   Дэн согласно кивнул. Завтра у них еще будет время. И для того, чтобы она его поучила, и для того, чтобы он поучил ее. На другой день раненый изъявил желание выйти к обеду.
   — Я уже устал быть для всех обузой, — настаивал он. — Просто ужасно, что я свалился вам на голову в таком виде. Но теперь я чувствую, что силы ко мне возвращаются. Не хочется валяться, пока вокруг меня все хлопочут. Трудно представить себе большее неудобство, чем гость, который не может даже есть со всеми за общим столом.
   Хозяева сдались, поняв, что переубедить его невозможно.
   Поднявшись у изголовья кровати, Дэн покачнулся, но все же ему удалось выпрямиться во весь свой высокий рост. На нем была одежда хозяина дома, и, хотя Джереми и сам был довольно высок, на широкой груди гостя рубашка натянулась, так что пуговицы едва не оторвались. Джереми про себя отметил, сколь крепок этот торс, пока еще и стянутый бинтами. Но потом он увидел, как напряглось лицо Дэна, кивнул и даже губу закусил, наблюдая, как медленно и неуклюже, явно превозмогая боль, гость неверными шагами двинулся вперед. Под напряженными взглядами всех членов семьи Дэн без приключений добрался до большой теплой кухни, где они ежедневно собирались за столом.
   Он осторожно сел, взял салфетку и расстелил у себя на коленях. Огромная смуглая ручища дрожала, когда он поднимал ко рту ложку супа. Служанка так и замирала всякий раз, глядя на это. Ханна напряженно молчала. Рейчел и ее супруг украдкой обменялись взглядами, и даже их юный сын притих перед лицом такого мужества. Все украдкой наблюдали за Дэном, пока тот ел, не поднимая головы, и опасались, что он потеряет сознание и упадет лицом прямо в миску с супом.
   Наконец Джереми поднялся со своего места во главе стола, но совсем не для того, чтобы предложить тост.
   — Ну вот что, парень, ты будешь есть в постели, пока не научишься снова плясать джигу, — скомандовал он.
   Гость выглядел подавленным, но не стал возражать и, опершись на руку хозяина, медленно отправился к себе в комнату.
   Однако очутившись наедине с собой, за запертой дверью, Дэн мгновенно распрямил плечи. Блестя белозубой улыбкой, он действительно сделал парочку па у своей кровати. Правда, голова все-таки закружилась, и грудь заныла, так что когда вошла служанка с подносом еды, Дэн Силвер был уже достаточно бледен. Он смиренно принял поднос из ее рук, хотя при этом испытал чувство неподдельного восторга. Ведь он так привык за свою жизнь к боли, что научился попросту не обращать на нее внимания, если, конечно, она не лишала его сознания. А нынешняя боль была вполне терпимой.
   В общем, все складывалось как надо. Ему требовалось только время и уединение. И еще полное доверие этих добрых людей, которые дали ему убежище.
 
   — Не хочешь продиктовать мне письмо? — устало спросила Ханна через несколько дней, собирая книжки и карандаши после очередного урока. — О, я знаю, что ты делаешь успехи в учебе, — поспешно добавила она, — но у меня получится намного быстрее. Тем скорее можно будет отправить это письмо. Наверняка ведь есть кто-нибудь на свете, кому ты хотел бы сообщить, что с тобой все в порядке.
   «Может и так, — подумал он, — но они тоже не умеют читать. А есть те, кто спал бы спокойнее, если бы узнал как раз противоположное». Но лучше всего, если ни друзья, ни враги не узнают, где он теперь и что с ним. Впрочем, вот этого уже незачем знать Ханне.
   В ожидании его ответа девушка затаила дыхание. Она никогда не позволяла себе думать об этом, но теперь пришло время. Жене уж наверняка следовало сообщить, где находится исчезнувший супруг.
   — Нет, — ответил Дэн, и она облегченно выдохнула, — сомневаюсь, что хоть кому-то есть до этого дело. Правду сказать, я так далеко уехал от дома, потому что у меня его вообще нет.
   Это действительно было правдой. Он криво усмехнулся. Ведь он совсем не привык откровенничать с женщинами. Он вдруг понял, что вообще не может припомнить ни одного долгого разговора с женщиной… Разве что споры со шлюхами о цене. Но это прелестное создание было столь же приятно для глаз, сколь и для беседы. А так как он пока мог себе позволить лишь любоваться ее прелестями, то находил дополнительное удовольствие в разговоре с ней. Он решил, что тем интереснее будет все остальное.
   — Моя семья — и родители, и братья — умерла от какой-то заразы, унесшей половину улицы, — продолжал Дэн. — Однокашники тоже умерли. Просто удивительно, что я так легко перенес лихорадку, ведь я был самым младшим и вечно бегал за всеми по пятам с неизменно сопливым носом. Они ужасно потешались над этим. Да, — добавил он более холодным тоном, — мое выздоровление было просто чудом… Это было настолько непостижимо, что никто потом не захотел взять меня к себе. Вот почему я впервые отправился в море. Капитан, которому нужно скорее набрать команду, бывает не слишком-то разборчив. И при этом его так же мало волнует как прошлое какого-то мальчишки, так и его будущее… — Сколько же тебе было лет? — не удержалась Ханна.
   — Десять, — пожал плечами Дэн.
   Она гневно цокнула языком. Лицо ее стало совсем суровым.
   — Нет-нет, — перебил он, поднимая ладонь, — не вини никого. Я не виню. У всех ведь свои предрассудки. Моряки, например, сама знаешь, не любят альбатросов. Они якобы предвещают беду. То же самое и с белыми рыбинами, которые по природе должны быть серебристыми, или черными, или голубыми. Если кому доводится поймать такую, ее немедленно с проклятиями вышвыривают обратно в море, даже если она могла бы насытить десятерых едоков. И даже самый отчаянный мореход дрожит от страха, когда на мачтах зажигаются огни святого Эльма. Это случается иногда по ночам — многочисленные огоньки дрожат на снастях и мачтах… а если потрогаешь, то почувствуешь только холод и влагу, — голосом сказочника произнес Дэн. — Впрочем, море всегда удивляет. Можно пройти десятки миль, но не узнать даже половины его тайн.
   — Значит, — проговорила Ханна, склонив голову и слишком увлеченно разглядывая корешок книги, которую держала в руках, — ты ждешь не дождешься, когда вернешься в море?
   — Ну, — мягко произнес Дэн, — я думаю, оно может обождать. Ведь море никуда не убежит, не так ли?
   Ханна вскинула голову и с сияющей улыбкой поглядела ему в лицо. Он улыбнулся в ответ и кончиками пальцев тронул шелковистую прядь волос. Девушка моментально покраснела.
   Дэн тряхнул головой. «Настоящая рыбка в бочке, — подумал он с восхищением. — Красивая и ладная, милая маленькая рыбка, которая все плавает и плавает по кругу. Так и просится ко мне на тарелку». Он был и поражен, и очарован. Он еще никогда не встречал настолько незащищенное создание. Ведь лиши эту девушку отца и матери, просто уведи подальше от внимательного родительского ока, извлеки из уютного семейного мирка, и она окажется беспомощной, словно устрица без своей раковины. И такой же вкусной. Эти мысли если не будоражили, то, уж во всяком случае, приятно волновали его.
   Ханна снова опустила глаза. Сердечко ее быстро забилось. Дэн только поиграл ее локоном, а она готова была поклясться, что почувствовала это прикосновение всем телом, вплоть до пальцев ног. Можно было подумать, что кончики ее волос вдруг обрели чувствительность. Она даже забыла, что должна опасаться этого странного выражения его серебристых глаз. И лишь когда Дэн прикоснулся к ней, поняла, что не знает, как теперь осмелится снова встретиться с его удивительным и таким понимающим взглядом.
   — Не могу себе представить, как это — не иметь семьи. Я ведь даже никогда не оставалась одна, — призналась девушка. — Ну разве что ходила в лес по ягоды… или что-нибудь в этом роде.
   — Женщина не должна быть одна. Никогда. Ведь на свете полно опасностей, — сказал он совершенно серьезно.
   — Но я не знаю, — медленно проговорила Ханна, поднимая взор и совсем забыв о своих страхах, потому что прежде всего хотела объяснить Дэну свои мысли. — Иногда мне кажется, что в окружении других людей человек не способен по-настоящему глубоко задумываться. Знаешь, мне кажется, именно поэтому все великие художники и поэты — мужчины. Ведь если мужчина хочет остаться один, то ему это ничего не стоит. А о женщинах всегда так сильно беспокоятся, да и им самим приходится столько всего делать для других, что просто некогда подолгу прислушиваться к собственным мыслям.
   — Уж не знаю, хорошо ли быть одиноким, — задумчиво проговорил Дэн. — Бывало, ночью, когда ты стоишь в полном одиночестве на палубе и над тобой нет ничего, кроме звезд, а под; тобой — только морская бездна, начинаешь ощущать, что ты — ноль, пустота. Да, конечно, можно мысленно рисовать картины на звездном небе, а можно вообразить, будто знаешь все, что происходит внизу, в морской пучине. Но, качаясь во тьме и одиночестве высоко над водой и намного ниже луны, понимаешь, насколько ничтожен даже самый большой корабль — всего лишь кусок дерева, плывущий по воде. Поверь, это не самое приятное чувство. И потом, когда ты слышишь только ветер в парусах, потому что вода слишком далеко внизу, а рядом даже нет берега, чтобы волна могла плескать о него, начинает казаться, что ты вообще один во всем мире. Но если ты не поэт и не художник, то что же тебе делать с этой пустотой?
   Дэн сам поразился тому, что сказал. Ведь за ним не водилось привычки признаваться в подобных мыслях даже самому себе. Но когда он посмотрел на Ханну, в ее глазах не было насмешки. И ответа тоже не было. Было лишь глубокое сочувствие. Ему это показалось настолько непривычным, что он решил больше об этом не думать. Но как же она очарована его речами! Похоже, рыбка подплыла достаточно близко, чтобы он сумел набросить сеть. Да что там, она уже попалась на крючок. Оставалось лишь вытянуть. Слова его сыграли роль наживки, улыбка — роль крючка. А прикосновение?.. Он погрузил пальцы в ее волосы и, держа шелковистые пряди, медленно приблизил лицо девушки к своему… и поцеловал ее. Легонько и быстро, как брат целует сестру.
   — Спасибо тебе за внимание, — сказал он глухим и печальным голосом и остановился, ожидая, что предпримет Ханна. Ведь он никуда не спешил. Тише едешь — дальше будешь. Дэн ни за что не стал бы подсекать, не убедившись, что добыча крепко сидит на крючке. И прекрасно понимал, что сейчас не время и не место наслаждаться своей победой. Он лишь хотел убедиться, что правильно оценивает свое мастерство.
   Она не знала, что говорить, что делать, — но ведь она была женщиной, ей и не полагалось ничего делать…
   Они оставались наедине всего каких-нибудь пятнадцать минут, а в холле уже послышался голос матери. Ханна отпрянула. Пальцы Дэна выпустили ее волосы, но глаза не отрывались от ее губ.
   — Не за что, — торопливо пробормотала она.
   Дэн удовлетворенно улыбнулся. Уж он-то знал, за что благодарит се.
   — Как наш больной? — спросила Рейчел Дженкинс, переводя взгляд с пылающих щек дочери на невинно улыбающееся лицо гостя.
   — Прекрасно, — отозвались хором два голоса.
   Именно это ее и беспокоило.
 
   — У меня отличные новости! — сказала Ханна, входя к нему в комнату. — Папа говорит, что тебе уже пора!
   Дэн резко повернул голову от окна, и глаза его вспыхнули ярче солнца, на которое он смотрел. В этот миг он казался опасным, но она уже научилась не обращать внимания на эти страшные взгляды. Ведь с нею он всегда был неизменно нежен и очарователен. Лишь его массивная фигура и резкие черты лица порой внушали ей чувство слабости. Но и с этим Ханна научилась справляться. Единственное, что ее тревожило, — за последнюю неделю стало ясно: ей теперь постоянно придется бороться со своей слабостью и страхом.
   …Она уже больше не могла долго не заходить к нему в комнату. Дэн Силвер оказался самым волнующим приключением в ее короткой жизни. К родителям он относился с подобающим почтением, к брату — с доброжелательной снисходительностью, да и служанки не могли бы на него пожаловаться… «Разве лишь на то, — с самодовольством думала Ханна, — что им действительно не на что жаловаться». Он подтрунивал над девушками, но никогда не заигрывал. Единственной женщиной, с которой он обращался именно как с женщиной, была она сама.
   Те из ее подружек, кто еще не был замужем, просто обзавидовались такому обворожительному постояльцу. Те же, кто успел найти себе пару, с пониманием глядели на Ханну, а она так и заливалась румянцем. Ведь у них только и речей было что о нем. В то же время она категорически отказывалась приводить подружек в дом и показывать им раненого.
   — Это инвалид, а не цирк шапито! — отрезала Ханна, выходя из церкви в первое же воскресенье после того, как Дэн появился в их доме.
   — О Боже, пошли мне такого же высокого, стройного, широкоплечего белокурого инвалида, — вздохнула Ребекка, ее давняя подружка, и все вокруг дружно расхохотались. Но Ханна молча поспешила домой помогать матери ухаживать за больным.
   Дэн изменил привычное течение их жизни. Прежде Ханна всегда была спокойна и совершенно всем довольна. Теперь же ее дни были наполнены каким-то странным ожиданием. Она просыпалась каждое утро с радостным чувством, потому что знала: покончив с домашними хлопотами, она сможет дать ему очередной урок. Она учила его читать и писать, и он поразительно быстро все усваивал. Но она тоже не отставала, потому что, как только его учеба заканчивалась, наступало время для ее учебы. Она быстро поняла, что если как следует попросить, то, откинувшись на подушки, Дэн будет долго рассказывать о тех диковинных краях, где ему довелось побывать и о некоторых поразительных вещах, которые ему приходилось делать. Он был прекрасным рассказчиком. Вообще-то от его глубокого голоса у нее бежали мурашки по спине, даже если он говорил самые обычные вещи, а не расписывал в красках неизвестные земли и народы. Она была очень рада тому, что Джеффри, поначалу совершенно не доверявший Дэну, взял теперь в привычку прокрадываться потихоньку в комнату, чтобы вместе с сестрой послушать удивительные истории. Если бы не брат, Ханна чувствовала бы себя настоящей дурочкой, очарованной матросскими байками…
   — Разумеется, — ответил Дэн, быстро поднимаясь с постели. — Я готов. Кажется, мне не придется долго паковать вещи, — со странным смехом добавил он. — Вот только попрощаюсь с хозяевами и пойду.
   — Что такое? О нет, нет, — рассмеялась Ханна, поняв, в чем дело. — «Пора» не в том смысле, что пора уходить от нас! Пора выйти на улицу и посидеть на солнце. Господи! Да неужели кто-то из нас мог решить, что ты уже настолько здоров?! Просто мы подумали, что ты не прочь подышать свежим воздухом и немного погулять по саду. Да и потом, пора обновить твой чудный загар, — лукаво добавила девушка, — ведь ты выцвел до табачного оттенка, хотя поначалу был словно тик!
   Молодой человек успокоился. Глаза его заискрились юмором.
   — Значит, был красно-коричневый, а стал почти зеленый, да? Очень милый комплимент, благодарю.
   Они отправились в сад. Дэн шел твердой поступью, но со стороны видно было, что он бережет себя. Во всяком случае, он мог бы шагать намного шире на своих длинных мускулистых ногах. Очевидно, он подстраивался под свою спутницу. Его тронутая солнцем голова склонялась в ее сторону — они явно беседовали о чем-то. Рейчел Дженкинс наблюдала за ними из окна кухни и хмурилась.
   — Джеффри, — позвала она.
   Юноша оторвался от еды, поспешно натянул камзол и поглядел поверх маминой головы в окно.
   — Уже гуляют? — спросил он. — Наверное, он опять рассказывает свои истории. Жаль, что я не могу послушать, но папа велел мне прийти в контору на общее собрание. Старый Тейт продает свои озими, и нам наверняка предложат самую лучшую цену.
   — А я-то думала, теперь, во время каникул, ты все время будешь рядом с ними, — проворчала мать. — Ведь мы же договаривались никогда не оставлять их подолгу наедине. А мне, как назло, нужно к Эми Флетчер. Мы шьем одеяло ей к свадьбе.
   — Ну видишь, мама, я не могу, — возразил Джеффри. — Мне и самому хотелось бы… Я, правда, сначала был против того, чтобы он жил у нас. Но Дэн оказался хорошим малым. И рассказывает такие диковинные истории…
   Мать лишь покачала головой.
   — Ты все еще считаешь его мошенником? — с любопытством спросил юноша.
   — Да не могу я сказать, что это за человек, — отвечала она, нахмурясь. — Знаю только, что это мужчина. И притом привлекательный мужчина.
   — Уж это точно, — отвечал сын, пожимая плечами. — Но что он может сделать в саду, посреди бела дня?
   Ну, если Джеффри не догадывается сам, она, уж конечно, не станет ему объяснять. «Однако, — подумала Рейчел, — отец давно должен был рассказать мальчику не только о закладных и урожаях. И все-таки Джеффри прав: сейчас день, мы на Лонг-Айленде, да и потом, в груди у этого парня совсем недавно побывало лезвие кинжала. Но на будущей неделе, твердо сказала себе Рейчел, — никаких прогулок по саду! Если ему стало настолько хорошо, значит, самое время заняться каким-нибудь делом, чтобы не болтаться без толку… и не глазеть все время на мою дочку. Ох уж эта мне привередница. Ведь ни на одного жениха не смотрела так, как на этого. Я уж и вовсе надеяться перестала, ведь подружки-то, гляди, давно все замуж повыскакивали. Однако, — не без удовольствия подумала Рейчел, — если он настолько же хорош, каким кажется с виду, и если найдет себе достойное занятие, тогда почему бы…»
   С этими мыслями миссис Дженкинс улыбнулась и, погрузившись в мечты, заторопилась прочь из кухни — хлопотать по дому.
   А Ханна тем временем продолжала прогуливать своего потрясающего инвалида. Поднимая взгляд, она видела, как солнце высвечивает золотистые пряди волос и высокие скулы. Глаза молодого человека смотрели ясно, точно летнее небо или синее море. Сегодня он был необычайно хорош собой, и ей с трудом верилось, что всего несколько недель назад они боялись, переживет ли он следующую ночь.
   — А берег отсюда довольно далеко, — заметил Дэн. — Да нет, — возразила Ханна, — тут повсюду до моря рукой подать. Но мы хотели, чтобы даже самый страшный шторм не добрался до маминого сада. Вот почему наш дом стоит именно тут. Мама говорит, что не станет выращивать тыквы для мистера Нептуна.
   Ханна рассмеялась. Солнце так и вспыхнуло радугой в ее блестящих каштановых волосах — шляпку она сняла и держала за завязки. «Сегодняшний день подарит ей еще пару веснушек», — решил Дэн и вдруг почувствовал, что ему ужасно хочется попробовать на вкус эти несколько точечек, красовавшихся, словно коринки, на задорно вздернутом носике. Да, он знавал куда более красивых женщин, но ни одной похожей на нее. Ведь Ханна была порядочной девушкой, ее защищала и лелеяла вся се прекрасная семья. «Милое маленькое создание, — с глубоким чувством подумал Дэн. — Хотя, самое ценное, это то, что она умна и интересна. Узнав меня поближе, она стала вести себя свободнее. И все же недостаточно свободно…»
   Ему еще никогда не приходилось находиться так близко к желанной женщине и при этом не обладать ею. Чувство было столь же новым, сколь и волнующим. Но он понимал, что эта маленькая неудача имеет свои плюсы. По крайней мере было о чем поразмыслить, пока голова свободна от составления планов мести. А ведь он не сомневался, что осуществит эту месть, сумеет вырваться отсюда и достигнет успеха, а заодно получит и ее, прежде чем покинет этот берег.
   Дом находился в самом конце улицы, но одна из тропинок сада вела к морю. Так сказала ему Ханна.
   — Однако ты еще не готов для такой прогулки, — добавила она. — Папа велел начинать только с одного круга по саду. Больше мы никуда не пойдем.
   — Ханна! — с упреком молвил Дэн, остановившись посреди аллеи, когда она повернула к дому. — Я что, садовая улитка, чтобы проползти по листочку и обратно? Или дворовый пес, чтобы сидеть на привязи? О, это будет жестоко, ужасно жестоко — не пустить меня к морю, когда я так отчетливо чувствую его запах и слышу рокот волн!
   — Что за чушь! Это невозможно, — рассмеялась она. — Нужно долго идти по этой тропе, потом вверх по холму, потом снова спускаться вниз, и лишь тогда можно издали увидеть пролив. И потом, папа ясно сказал: только круг по саду!
   — Но ведь море — это Божий сад, — возразил Дэн. — Ты что, хочешь меня пришпилить тут, как бабочку? Знаешь, есть такие крабики, маленькие синие крабики с алыми клешнями, их полно на карибском побережье. Так вот, если унести такого крабика на милю от его родного дома, он погибнет. И даже если ты окутаешь его водорослями, посадишь в ведро и будешь поливать морской водой — это не имеет значения. Вдали от родных волн и песка он умрет в течение дня.
   — Но вы, сэр, — «улыбнулась Ханна, — вы ведь не маленький синий крабик.
   — Нет, я большой синий парень! Ну, прошу тебя, всего один-два шага за калитку, по этой дороге, только чтобы я мог ощутить свободу, хотя меня и запер в этом волшебном саду жестокий тюремщик.
   Ей показалось ужасно смешным, что он, такой могучий и мужественный, называет ее жестоким тюремщиком, тогда как совершенно ясно, что она никак не сможет воспрепятствовать тому, что задумает Дэн. Ханна рассмеялась и покорно пошла за ним. Он распахнул калитку и повел ее туда, где надеялся уединиться с ней: к изгибу дороги, где по обеим сторонам росли деревья, кусты и дикий виноград. Там никто не мог бы их увидеть ни из деревни, ни из дома.
   Очутившись в кружевной тени, он остановился, положил обе ладони на свои стройные бедра и медленно, глубоко вздохнул.
   — Ты как? — встревожилась Ханна. — Ой, что же мы натворили? Теперь ты слишком устанешь.
   — Нет, напротив, беда в том, что я устал недостаточно, — сказал Дэн, поймав обе ее руки своими. — В этом моя настоящая беда, милый мой тюремщик, причем уже много-много дней, — добавил он, с улыбкой заглянув ей в лицо.
   Впрочем, это была не совсем улыбка… Да он, кажется, и не совсем шутил… Ханна еще силилась понять, что бы все это значило, как вдруг Дэн слегка дернул ее за руки, и она очутилась совсем рядом. Теперь девушка пыталась понять себя: смущена ли она или взволнована тем, что его высокая крепкая фигура так близко, а Дэн уже наклонился и поцеловал ее. А уж потом она вообще не могла ни о чем думать, только чувствовала.
   Ей приходилось целоваться и раньше. Но это все равно как если бы тонущая женщина поняла, что прежде ей ни разу не приходилось по-настоящему нырять. Все ее чувства целиком были сосредоточены на Дэне: на его согретом солнцем крепком торсе, на этих настойчивых и нежных губах, сладком поцелуе, остром удовольствии, разлившемся по всему телу… Она почти потеряла сознание от неслыханного наслаждения, как вдруг его язык скользнул между ее губ. Потрясающая новизна ощущения, легкий испуг и трепет ошеломили ее. Подкашивались ноги, поэтому он очень кстати привлек девушку ближе. Теперь, когда она уже не боялась упасть, ей оставалось заботиться лишь о том, чтобы дышать.
   «Сладкая», — думал Дэн, упиваясь поцелуем. Ханна была слаще, чем все его прежние женщины, которых он помнил. Тело ее оказалось мягким, податливым и таким уступчивым в его руках. Он стоял в тени деревьев, свободный ветер гулял по его спине, и он обнимал женщину, которая его желала, и все было совершенно правильно и хорошо. Ах, если б он мог отвести ее куда-нибудь на часок… Тогда бы он совершенно поправился. Но он не был глупым мальчишкой и, несмотря на эту сладость и сильнейший соблазн, постоянно помнил, что здесь он один на чужом берегу. И ни при каких обстоятельствах не должен забывать об этом.