Страница:
Бриджет снова расслабилась и принялась разглядывать сквозь воду расписную плитку. «Сплошная мифология, история Древнего Рима в картинках», — подумала она. Рисунки на плитке не давали точного представления, чем конкретно занимались изображенные персонажи, хотя домыслить было совсем несложно. Правильно говорил викарий, что слаб человек, ибо, единожды совершив грех, быстро привыкает к нему. Однако сие праведное предостережение не помешало ей продолжить изыскания.
Глядя на эти картинки, ребенок, наверное, мог решить, что бык просто играет с хорошенькой девушкой, а сатиры уводят ее подружек на пикник. «Довольно! — сказала себе Бриджет. — Оставь эти глупости. Эйвена такой мозаикой, может, и не смутишь, но она не для детского глаза и в иллюстрации к сказкам явно не годится».
По ассоциации возникли мысли о детях. Интересно, будут ли у них с Эйвеном дети? Бриджет вдруг растерянно захлопала глазами. А вдруг она уже зачала ребенка?
Продолжая нежиться в теплой воде, Бриджет вспоминала, как они с Эйвеном услаждали друг друга прошлой ночью. Всплывавшие в памяти образы вместе с впечатлениями от мозаики заставили ее пожалеть о своем решении купаться без Эйвена.
Слегка приунывший и растерянный, в халате и с серебряным подносом в руках, Эйвен остановился перед дверью. Входить или не входить? Неужели каждый раз придется начинать с омовения? Чистоплотность занимает второе место после благочестия, но… Прошлой ночью он устроил тот сюрприз с ванной, чтобы избавить Бриджет от тревоги в преддверии боевого крещения, а сегодня… «Брось, приятель! — усмехнулся он. — Не изображай святого. Вчера ты сделал это потому, что не мог ждать ни минуты. Тебя пожирал огонь».
Сегодня он хотел постепенно и медленно довести ее до такого же состояния. А начнется это с ванны или с чего-то .другого, не имеет никакого значения. Лишь бы закончилось пожаром, который охватил бы их обоих.
Поднос был заставлен розетками с фруктами, цукатами и прочими лакомствами, нарезанными в форме дамских пальчиков. Очень приятный и удобный десерт для досуга мужчины и женщины. Можно лежать в бассейне и угощать друг друга. Эйвен прекрасно знал, как это делается, так как часто доставлял себе подобное удовольствие,
С кем он развлекался здесь последний раз? С полногрудой блондинкой… или брюнеткой, которая боялась намочить волосы? Определенно, не лучшая была ночь, подумал он и взялся за ручку двери, однако так и не посмел ее повернуть.
Там внутри находилась Бриджет. Не та разбитная белокурая толстуха или темноволосая красотка, а простодушная и бесхитростная Бриджет, только-только постигающая азы секса и так сильно отличающаяся от всех женщин, с которыми он имел дело раньше. Именно это Эйвен ценил в ней. Применить с женой затасканный прием значило бы превратить таинство в похотливое развлечение. А Бриджет не такая, как его прежние подружки. Эйвен питал к ней совсем иные чувства.
Да, несомненно, Бриджет заслуживала лучшего. Он и помыслить не мог, чтобы уподобить ее тем, с кем его связывала лишь мимолетная близость.
Эйвен повернулся и пошел к себе, позвав камердинера, чтобы тот помог ему одеться к ужину.
Бриджет вошла в просторную комнату.
— Да это настоящий дворцовый зал! — возбужденно воскликнула она.
В столовой не было ни одного слуги. Эйвен выдвинул ее стул и подождал, пока она сядет.
Бриджет была в одной из своих обновок — шелковом бледно-зеленом, лимонного оттенка, платье с пышными рукавами, неброском, но дорогом, радующем глаз своей простотой и элегантностью. Однако, заметив некоторую холодность супруга, Бриджет чувствовала неловкость, не зная, как реагировать на его поведение. Во всяком случае, считала она, сейчас, когда оба познали близость, Эйвен мог бы держаться не так чопорно. В нем, казалось, жили два разных человека.
Хорошо хоть сидит рядом. Если б Эйвен восседал во главе стола, а она на противоположном конце, как бы они стали разговаривать? Наверное, пришлось бы кричать друг другу.
Столовая, несмотря на внушительные размеры, выглядела уютной. Стены были отделаны панелями из полированного дуба. Окна выходили на лужайку со скошенной травой, покрывшейся пятнистыми тенями уходящего дня. В воздухе уже чувствовалась вечерняя прохлада. Поэтому огромный камин был растоплен, и сейчас в нем весело потрескивал огонь.
— Неплохо, должно быть, жить в такой прелестной гостинице, — сказала Бриджет.
— Она станет для тебя гостеприимным домом. Кстати, понравился ли бассейн?
— Да. — Бриджет перевела взгляд на свой бокал. — Да, понравился, — повторила она, теперь уже с задорным блеском в глазах, — но…
— Что «но»?
— Я чувствовала себя одиноко.
Сначала Эйвен решил, что ослышался. Затем увидел, как ее губы медленно растягиваются в лукавой улыбке, и рассмеялся.
Хорошо, что Брук-Хаус не имел репутации дома с привидениями, потому что лакеи, вошедшие с первым блюдом, застали совершенно пустую комнату, в которой слышались только странные, уплывающие ввысь отголоски смеха.
— Он опять там, — сказал один слуга другому, показывая на лестницу, — Надо нести все обратно на кухню и сказать кухарке, чтоб готовила поднос, как обычно. Раз его светлость развлекает девушку…
— Эта не такая, как те, — перебил его напарник, прислушиваясь к затихающему наверху веселью. — С ней, видать, все будет по-другому.
— По-другому? Она что, не женщина, что ли?
— Он сам сказал, что на этот раз будет не так, как раньше, — упорствовал второй слуга.
— Как же! Тигр линяет, полоски остаются. Ты что, вчера на свет родился?
Ее газовое платье было легким как пушинка. Такое что снять, что надеть — одна секунда. Но каким образом элегантно одетый джентльмен сумел так же быстро избавиться от сюртука, сапог, галстука, панталон, жилета и нижнего белья, этого она не могла постичь.
В мгновение ока они домчались до комнаты и в следующее мгновение уже были на своем ложе. Бриджет ощутила радостный трепет, безумное волнение и прилив тепла от обнаженного мужского тела, оказавшегося рядом с ней.
В этот раз ее жажда была под стать его.
— Бриджет, подожди! — со стоном взмолился он. — Пожалей, пощади! Ах, Бриджет, что ты делаешь со мной!
Ее руки обвились вокруг него. Она сразу воспрянула, снова обретя Эйвена, своего Эйвена. Те долгие минуты пребывания в воде и еще более долгое время воспоминаний о нем распалили дремавшее желание, превратив его в пламя. От озорного смеха и дерзких ласк Эйвеном овладело возбуждение, и он сделал все, чтобы пламя Бриджет переросло в бушующий пожар. Потом, уже будучи не в силах бороться ни с ее любопытством, ни со своей страстью, он соединил их тела в одно.
Большего блаженства виконт еще не испытывал. Усилием воли он заставил себя подавить безудержное желание и умерить пыл, чтобы растянуть удовольствие. И только увидев, что у Бриджет перехватило дыхание, Эйвен дал себе свободу, но лишь до определенной степени.
Ничтожно малое время отделяло его от утраты контроля над собой. От одного движения мог последовать мощный взрыв и сладостное избавление от напряжения. Но за долю секунды до этого Эйвен неожиданно ушел от нее.
А Бриджет тем временем, виток за витком, словно по спирали, возносилась к таким высотам, о каких никогда и не подозревала. Однако после его столь внезапного ухода началось медленное падение на землю. Вернувшись к реальности, Бриджет в смятении увидела, что Эйвен уткнулся лбом в подушку. Его широкий торс сотрясался от непроизвольных сильных конвульсий, но одной рукой он все же продолжал обнимать ее. Бриджет услышала бурный выдох возле своего уха в тот момент, когда он достиг облегчения. Рядом с ней, но без нее.
— Эйвен… Эйвен! Что случилось?
— Что случилось? — сказал он, почти не дыша, приподнимаясь на локте, чтобы видеть ее лицо. — Ничего. Просто я хотел избавить тебя от беременности.
В ее широко раскрытых глазах мелькнула тревога.
— О, ты не хочешь, чтобы я родила тебе ребенка? Но почему? Я твоя жена, Эйвен!
— Бриджет, ты еще не вкусила всей прелести наших забав. Наверное, тебе не хочется так скоро оказаться в положении? Во всяком случае, не в первые же дни!
Ее округлившиеся серые глаза стали похожи на густые сумерки.
— Я уже не так молода, Эйвен. Скажи лучше… Я знаю, о чем ты думаешь. Но если у меня шрам, это не значит, что такая же метка будет у ребенка. Все это вымыслы старых колдуний! Я выясняла у доктора.
— Черт подери! Опять этот шрам! Проклятие какое-то! — Эйвен выпрямился и поднял Бриджет, положив свои тяжелые руки ей на плечи. — Я знаю! У меня не было таких мыслей. Я только старался сделать лучше для тебя. Большинство женщин…
— Я не большинство женщин, Эйвен.
— Я знаю, что ты не такая, как они. Боже мой! Как же мне не знать этого! Очень хорошо знаю. Значит, ты хочешь меня всего, без остатка? Независимо от последствий?
— А ты? Разве ты хочешь меня меньше?
— Я? Так сильно, как только способен, — сердито пророкотал он, подминая ее под себя.
Ее страхи сразу превратились в трут, и пробежавшей между ними искры оказалось достаточно для нового пожара.
Высоко в небе сияла луна, освещая их обнаженные и переплетенные тела: Бриджет положила голову ему на грудь, Эйвен лежал, закинув одну руку под голову, другой тихо поглаживая ее по спине.
— Скажи, так и должно быть? — спросила Бриджет сквозь истому. — При этом всегда так чувствуешь себя?
— Нет, не всегда. У меня никогда не было ничего похожего.
— Спасибо, — сказала она, — но я имела в виду себя. Был момент, когда я абсолютно… Ну, в общем, ты понимаешь. — Хорошо, что в темноте он не мог видеть, как она покраснела.
Бриджет вспомнила, какие вздохи Эйвен заставил ее исторгать. Правда, поначалу она не заметила этого, но, даже спохватившись, все равно не могла ничего с собой поделать. А уж потом, когда он услышал ее сладострастные стоны и продолжил ласки, Бриджет не только не могла остановиться, но и начала просить большего. — А мужчина чувствует что-то похожее?
— Я уже сказал, что у меня никогда не было ничего похожего, а за других говорить не берусь. Но подозреваю, что для тебя это только начало. Вот увидишь.
— Начало?
— Судя по всему, да. Я вижу, как ты быстро обучаешься. А я, похоже, недоработал, если ты еще помнишь, как тебя зовут и где ты находишься. В следующий, раз исправлюсь.
— Ой! — воскликнула Бриджет и притихла, прислушиваясь к размеренному биению его сердца. — Знаешь, какая забавная история была у меня в детстве? Она связана с мамой и моим именем.
— Нет, — сказал он сквозь дрему.
— Хочешь, расскажу? Я росла без братьев и сестер. Никто со мной не занимался, кроме мамы. Иногда меня трудно было уложить спать. В такие летние вечера, как сегодня, мама в темноте усаживалась возле моей кроватки и начинала меня уговаривать. Она говорила, что если я буду лежать тихо, то услышу много интересных вещей, так как все живые существа, находящиеся поблизости, разговаривают со мной. Послушай, Эйвен! Они и сейчас произносят мое имя. Слышишь? Это лягушка. Как ты думаешь, что она говорит? Брид-жет. Брид-жет. И сверчки тоже. Ты слышишь их? Я рада, Эйвен, что ты сказал им, что я здесь.
Они оба улыбнулись.
— Я жила в компаньонках то у одной, то у другой кузины. Когда было совсем тоскливо, я прислушивалась к ночным звукам. И мне становилось легче, потому что я знала: все птицы и звери со мной.
Эйвен снова улыбнулся.
— Все, говоришь? И я тоже? Брид-жет! — пробасил он, целуя ее. — Больше ты не будешь одинока, моя милая. А почему ты не спрашиваешь меня? — сказал Эйвен своим низким рокочущим голосом.
— О чем?
— Почему моя мать дала мне такое имя.
— У-м-м, — протянула она, пытаясь вырваться из щупальцев сна и вникнуть в его слова, но была настолько расслаблена после услады, что лишь механически повторила: — Почему, Эйвен?
— Ты сама и ответила. Слышишь, как звучит мое имя? Совершенно верно. Эй-вен! Ты победишь[2]! Бальзам на душу! Мама говорила, кто бы ни бросил мне вызов, победа всегда останется за мной. Люди будут невольно признавать это, хотя бы только потому, что им придется произносить мое имя.
Бриджет на секунду задумалась и засмеялась.
— Это правда, Бриджет, — добавил Эйвен уже более серьезно. — Если вдруг захочешь испытать меня, запомни, я всегда выхожу победителем.
— Хорошо, хорошо, — пробормотала она засыпая, но все еще улыбаясь.
А Эйвен тем временем погрузился в размышления. Он считал, что стыдливость в интимных делах ему совершенно чужда. Когда это было, чтобы он по полночи не смыкал глаз и предавался грезам? Нет, рефлексий после любовных забав никогда не наблюдалось. Но с Бриджет все оказалось иначе, она была неповторима и доставляла ему ни с кем и ни с чем несравнимую радость и удовольствие. Он не мог припомнить года, месяца или дня, когда чувствовал себя лучше, чем сейчас.
Но за спиной маячила тень прошлого, а впереди — неопределенное, непредсказуемое будущее. Теперь судьба Бриджет зависела от него. «Любимая должна быть счастливой», — поклялся Эйвен себе. Сегодня, доставляя наслаждение себе, он делал счастливой и ее. А дальше? Раньше Эйвен никогда не задумывался над этим.
Когда она проснулась, в спальню уже пробивались первые лучи солнца. Бриджет улыбнулась. Это было замечательное утро. Тем более замечательное, что первый раз в жизни она проснулась в постели рядом с мужчиной. И не просто с мужчиной, а со своим супругом. И не просто супругом, а со своим Эйвеном.
Продолжая изучать его лицо, Бриджет отметила, что у любимого довольно длинные ресницы. Темная короткая щетина на подбородке подчеркивала жесткие линии нижней части лица.
Она с удовольствием смотрела на Эйвена еще несколько секунд, просто любуясь им и размышляя, стоит ли его будить. В мыслях не было ничего дерзкого, хотелось лишь слегка прикоснуться к нему. В самом деле, только дотронуться и убедиться, не хочет ли он…
«Безумная! Всю ночь услаждалась его ласками, а впереди еще день тяжелой дороги. Опомнись и держись подальше от соблазна». Бриджет начала потихоньку вылезать из-под простыни, но не тут-то было! Длинная рука, как змея, обвилась вокруг ее талии и вернула обратно.
— Подглядываешь, значит, — насмешливо сказал Эйвен. — Рассмотрела получше и решила сбежать?
Она со смехом нырнула в постель и, встав на колени, склонилась над мужем. Ее рассыпавшиеся волосы упали ему на лицо.
— Коварный мужчина! Ты хоть когда-нибудь спишь?
— Не посмел. Подумал, вдруг захраплю, и ты уйдешь.
— Ты хочешь сказать: «Потеряешь голову!» Но действительно пора вставать. Еще ехать и ехать. Эйвен, мне надо спросить у тебя одну вещь, — нерешительно продолжила Бриджет. — Сколько времени нам добираться до дома твоего отца? Дня два или три?
Эйвен пристально посмотрел ей в глаза.
— В темноте — серые, на рассвете — серебристые, — пробормотал он. — У тебя самые удивительные в мире глаза.
— Очень приятно, хотя я никогда их не разглядывала, — сказала Бриджет, пропуская мимо ушей его комплимент. — Эйвен, как далеко мы уедем за сегодняшний день?
— Как далеко? До ванной комнаты и обратно, до обеденного стола и обратно. Если, конечно, тебе вообще захочется вылезать из постели.
Эйвен провел губами по ее брови.
— Шутками не отделаешься. Я хочу знать.
— Я еще никогда не был более серьезным. По его глазам Бриджет поняла, что намерения мужа были действительно серьезными; однако не имевшими ничего общего с поездкой. Похоже, он вовсе не собирался покидать постель. .
— Эйвен, перестань! Ну, правда! Мы должны двигаться дальше.
— Ты прямо читаешь мои мысли, — с улыбкой сказал он и потянул за покрывало, которое Бриджет прижимала к груди.
— Я имею в виду к твоему отцу, — запротестовала она. — Ты сказал, что надо рано выезжать.
— Сказал, — пробормотал Эйвен, прижимаясь губами к ее плечу, — но я ошибся.
— Что?! — С тревогой в глазах она толкала его руками в грудь, пытаясь отстраниться. — Эйвен, зачем же было устраивать такую спешку с бракосочетанием? Вчера весь день неслись как сумасшедшие, а спрашивается — зачем? Чтобы только приехать сюда? Ну, вот мы здесь, а что дальше? Ты говоришь, нам некуда торопиться. Я не понимаю…
Он взял обе ее ладони в свою руку и положил их себе на сердце. Увидев, как упало покрывало с ее груди, обнажив два остроконечных розовых коралла, Эйвен подумал:
«Как украшения в хрупкой рамке».
— Я рано просыпаюсь, — начал объяснять он, заставляя себя снова смотреть ей в глаза. — Привычка, скажем прямо, не очень подходящая для распутника. Словом, я поднялся на заре, пока ты еще спала, и спустился вниз, посмотреть, нет ли известий от отца. Ты ведь знаешь, я каждый день получаю от него депеши. Раз мы теперь ближе к нему, подумал я, письмо могут доставить раньше. Так и оказалось: ему полегчало. Бриджет, я не знаю, с чем это связано. То ли так благотворно подействовало мое сообщение о женитьбе, то ли Богу так было угодно. Но как бы то ни было, отец чувствует себя лучше.
Изумление в глазах и смущенный вид придавали ей особое очарование. Эйвен улыбнулся и продолжил более мягко:
— Не думай, что мой отец какой-нибудь нудный ипохондрик. Нет, до недавних пор он был в полном здравии. Но, к несчастью, этой зимой непонятно каким образом подхватил малярию, началась лихорадка. За первым приступом последовал другой, более тяжелый. Потом ему стало еще хуже. Но сейчас кризис наконец миновал. Вчера на рассвете жар окончательно спал. Поэтому я рискнул остановиться здесь. Доктор считает, что лекарства ему больше не нужны. Остается только вылежаться в постели. Сегодня я получил от него личное послание, — добавил Эйвен, широко улыбаясь. — Видишь, отец настолько окреп, что уже может писать. А знаешь, что он пишет? Что предпочел бы не встречаться с тобой в постели. Каков старик! Можешь себе представить?
Эйвен снова улыбнулся, довольный своей шуткой. Вообще все утро он только и делал, что улыбался.
— И еще отец хочет, — продолжал он, прикасаясь пальцем к кончику ее носа, — чтобы у нас был настоящий медовый месяц. Он считает, что мы должны посвятить себе несколько недель, а он тем временем полностью поправится. Вот тщеславный человек! Ты только подумай! Хочет быть в полной форме и произвести на тебя впечатление. В этом смысле я весь в него. Такой вот расклад. По-моему, лучшего места для медового месяца и желать нельзя. Так что, Бриджет, сегодня мы никуда не поедем. Единственное, о чем я могу просить тебя, это… совершить сейчас небольшое путешествие со мной.
— Путешествие? Куда?
— Туда, где ты и я будем счастливы, — прошептал он у самых ее губ. — Я думаю» к звездам для начала.
Эйвен не сдержал слова. Вместо полета к звездам он перенес ее в своих объятиях в сердцевину солнца. Бриджет покорно шла туда, куда он вел ее. Кружила вместе с ним по тропинкам, проторенным ночью, и каждый раз вновь возвращалась к яркому свету дня. Если б не странное объяснение, что больше им некуда спешить, это было бы исключительное путешествие. Однако ничтожно малая капля сомнения не уменьшила полноты наслаждения, потому что ощущения оказались просто сказочными.
Глава 12
Глядя на эти картинки, ребенок, наверное, мог решить, что бык просто играет с хорошенькой девушкой, а сатиры уводят ее подружек на пикник. «Довольно! — сказала себе Бриджет. — Оставь эти глупости. Эйвена такой мозаикой, может, и не смутишь, но она не для детского глаза и в иллюстрации к сказкам явно не годится».
По ассоциации возникли мысли о детях. Интересно, будут ли у них с Эйвеном дети? Бриджет вдруг растерянно захлопала глазами. А вдруг она уже зачала ребенка?
Продолжая нежиться в теплой воде, Бриджет вспоминала, как они с Эйвеном услаждали друг друга прошлой ночью. Всплывавшие в памяти образы вместе с впечатлениями от мозаики заставили ее пожалеть о своем решении купаться без Эйвена.
Слегка приунывший и растерянный, в халате и с серебряным подносом в руках, Эйвен остановился перед дверью. Входить или не входить? Неужели каждый раз придется начинать с омовения? Чистоплотность занимает второе место после благочестия, но… Прошлой ночью он устроил тот сюрприз с ванной, чтобы избавить Бриджет от тревоги в преддверии боевого крещения, а сегодня… «Брось, приятель! — усмехнулся он. — Не изображай святого. Вчера ты сделал это потому, что не мог ждать ни минуты. Тебя пожирал огонь».
Сегодня он хотел постепенно и медленно довести ее до такого же состояния. А начнется это с ванны или с чего-то .другого, не имеет никакого значения. Лишь бы закончилось пожаром, который охватил бы их обоих.
Поднос был заставлен розетками с фруктами, цукатами и прочими лакомствами, нарезанными в форме дамских пальчиков. Очень приятный и удобный десерт для досуга мужчины и женщины. Можно лежать в бассейне и угощать друг друга. Эйвен прекрасно знал, как это делается, так как часто доставлял себе подобное удовольствие,
С кем он развлекался здесь последний раз? С полногрудой блондинкой… или брюнеткой, которая боялась намочить волосы? Определенно, не лучшая была ночь, подумал он и взялся за ручку двери, однако так и не посмел ее повернуть.
Там внутри находилась Бриджет. Не та разбитная белокурая толстуха или темноволосая красотка, а простодушная и бесхитростная Бриджет, только-только постигающая азы секса и так сильно отличающаяся от всех женщин, с которыми он имел дело раньше. Именно это Эйвен ценил в ней. Применить с женой затасканный прием значило бы превратить таинство в похотливое развлечение. А Бриджет не такая, как его прежние подружки. Эйвен питал к ней совсем иные чувства.
Да, несомненно, Бриджет заслуживала лучшего. Он и помыслить не мог, чтобы уподобить ее тем, с кем его связывала лишь мимолетная близость.
Эйвен повернулся и пошел к себе, позвав камердинера, чтобы тот помог ему одеться к ужину.
Бриджет вошла в просторную комнату.
— Да это настоящий дворцовый зал! — возбужденно воскликнула она.
В столовой не было ни одного слуги. Эйвен выдвинул ее стул и подождал, пока она сядет.
Бриджет была в одной из своих обновок — шелковом бледно-зеленом, лимонного оттенка, платье с пышными рукавами, неброском, но дорогом, радующем глаз своей простотой и элегантностью. Однако, заметив некоторую холодность супруга, Бриджет чувствовала неловкость, не зная, как реагировать на его поведение. Во всяком случае, считала она, сейчас, когда оба познали близость, Эйвен мог бы держаться не так чопорно. В нем, казалось, жили два разных человека.
Хорошо хоть сидит рядом. Если б Эйвен восседал во главе стола, а она на противоположном конце, как бы они стали разговаривать? Наверное, пришлось бы кричать друг другу.
Столовая, несмотря на внушительные размеры, выглядела уютной. Стены были отделаны панелями из полированного дуба. Окна выходили на лужайку со скошенной травой, покрывшейся пятнистыми тенями уходящего дня. В воздухе уже чувствовалась вечерняя прохлада. Поэтому огромный камин был растоплен, и сейчас в нем весело потрескивал огонь.
— Неплохо, должно быть, жить в такой прелестной гостинице, — сказала Бриджет.
— Она станет для тебя гостеприимным домом. Кстати, понравился ли бассейн?
— Да. — Бриджет перевела взгляд на свой бокал. — Да, понравился, — повторила она, теперь уже с задорным блеском в глазах, — но…
— Что «но»?
— Я чувствовала себя одиноко.
Сначала Эйвен решил, что ослышался. Затем увидел, как ее губы медленно растягиваются в лукавой улыбке, и рассмеялся.
Хорошо, что Брук-Хаус не имел репутации дома с привидениями, потому что лакеи, вошедшие с первым блюдом, застали совершенно пустую комнату, в которой слышались только странные, уплывающие ввысь отголоски смеха.
— Он опять там, — сказал один слуга другому, показывая на лестницу, — Надо нести все обратно на кухню и сказать кухарке, чтоб готовила поднос, как обычно. Раз его светлость развлекает девушку…
— Эта не такая, как те, — перебил его напарник, прислушиваясь к затихающему наверху веселью. — С ней, видать, все будет по-другому.
— По-другому? Она что, не женщина, что ли?
— Он сам сказал, что на этот раз будет не так, как раньше, — упорствовал второй слуга.
— Как же! Тигр линяет, полоски остаются. Ты что, вчера на свет родился?
Ее газовое платье было легким как пушинка. Такое что снять, что надеть — одна секунда. Но каким образом элегантно одетый джентльмен сумел так же быстро избавиться от сюртука, сапог, галстука, панталон, жилета и нижнего белья, этого она не могла постичь.
В мгновение ока они домчались до комнаты и в следующее мгновение уже были на своем ложе. Бриджет ощутила радостный трепет, безумное волнение и прилив тепла от обнаженного мужского тела, оказавшегося рядом с ней.
В этот раз ее жажда была под стать его.
— Бриджет, подожди! — со стоном взмолился он. — Пожалей, пощади! Ах, Бриджет, что ты делаешь со мной!
Ее руки обвились вокруг него. Она сразу воспрянула, снова обретя Эйвена, своего Эйвена. Те долгие минуты пребывания в воде и еще более долгое время воспоминаний о нем распалили дремавшее желание, превратив его в пламя. От озорного смеха и дерзких ласк Эйвеном овладело возбуждение, и он сделал все, чтобы пламя Бриджет переросло в бушующий пожар. Потом, уже будучи не в силах бороться ни с ее любопытством, ни со своей страстью, он соединил их тела в одно.
Большего блаженства виконт еще не испытывал. Усилием воли он заставил себя подавить безудержное желание и умерить пыл, чтобы растянуть удовольствие. И только увидев, что у Бриджет перехватило дыхание, Эйвен дал себе свободу, но лишь до определенной степени.
Ничтожно малое время отделяло его от утраты контроля над собой. От одного движения мог последовать мощный взрыв и сладостное избавление от напряжения. Но за долю секунды до этого Эйвен неожиданно ушел от нее.
А Бриджет тем временем, виток за витком, словно по спирали, возносилась к таким высотам, о каких никогда и не подозревала. Однако после его столь внезапного ухода началось медленное падение на землю. Вернувшись к реальности, Бриджет в смятении увидела, что Эйвен уткнулся лбом в подушку. Его широкий торс сотрясался от непроизвольных сильных конвульсий, но одной рукой он все же продолжал обнимать ее. Бриджет услышала бурный выдох возле своего уха в тот момент, когда он достиг облегчения. Рядом с ней, но без нее.
— Эйвен… Эйвен! Что случилось?
— Что случилось? — сказал он, почти не дыша, приподнимаясь на локте, чтобы видеть ее лицо. — Ничего. Просто я хотел избавить тебя от беременности.
В ее широко раскрытых глазах мелькнула тревога.
— О, ты не хочешь, чтобы я родила тебе ребенка? Но почему? Я твоя жена, Эйвен!
— Бриджет, ты еще не вкусила всей прелести наших забав. Наверное, тебе не хочется так скоро оказаться в положении? Во всяком случае, не в первые же дни!
Ее округлившиеся серые глаза стали похожи на густые сумерки.
— Я уже не так молода, Эйвен. Скажи лучше… Я знаю, о чем ты думаешь. Но если у меня шрам, это не значит, что такая же метка будет у ребенка. Все это вымыслы старых колдуний! Я выясняла у доктора.
— Черт подери! Опять этот шрам! Проклятие какое-то! — Эйвен выпрямился и поднял Бриджет, положив свои тяжелые руки ей на плечи. — Я знаю! У меня не было таких мыслей. Я только старался сделать лучше для тебя. Большинство женщин…
— Я не большинство женщин, Эйвен.
— Я знаю, что ты не такая, как они. Боже мой! Как же мне не знать этого! Очень хорошо знаю. Значит, ты хочешь меня всего, без остатка? Независимо от последствий?
— А ты? Разве ты хочешь меня меньше?
— Я? Так сильно, как только способен, — сердито пророкотал он, подминая ее под себя.
Ее страхи сразу превратились в трут, и пробежавшей между ними искры оказалось достаточно для нового пожара.
Высоко в небе сияла луна, освещая их обнаженные и переплетенные тела: Бриджет положила голову ему на грудь, Эйвен лежал, закинув одну руку под голову, другой тихо поглаживая ее по спине.
— Скажи, так и должно быть? — спросила Бриджет сквозь истому. — При этом всегда так чувствуешь себя?
— Нет, не всегда. У меня никогда не было ничего похожего.
— Спасибо, — сказала она, — но я имела в виду себя. Был момент, когда я абсолютно… Ну, в общем, ты понимаешь. — Хорошо, что в темноте он не мог видеть, как она покраснела.
Бриджет вспомнила, какие вздохи Эйвен заставил ее исторгать. Правда, поначалу она не заметила этого, но, даже спохватившись, все равно не могла ничего с собой поделать. А уж потом, когда он услышал ее сладострастные стоны и продолжил ласки, Бриджет не только не могла остановиться, но и начала просить большего. — А мужчина чувствует что-то похожее?
— Я уже сказал, что у меня никогда не было ничего похожего, а за других говорить не берусь. Но подозреваю, что для тебя это только начало. Вот увидишь.
— Начало?
— Судя по всему, да. Я вижу, как ты быстро обучаешься. А я, похоже, недоработал, если ты еще помнишь, как тебя зовут и где ты находишься. В следующий, раз исправлюсь.
— Ой! — воскликнула Бриджет и притихла, прислушиваясь к размеренному биению его сердца. — Знаешь, какая забавная история была у меня в детстве? Она связана с мамой и моим именем.
— Нет, — сказал он сквозь дрему.
— Хочешь, расскажу? Я росла без братьев и сестер. Никто со мной не занимался, кроме мамы. Иногда меня трудно было уложить спать. В такие летние вечера, как сегодня, мама в темноте усаживалась возле моей кроватки и начинала меня уговаривать. Она говорила, что если я буду лежать тихо, то услышу много интересных вещей, так как все живые существа, находящиеся поблизости, разговаривают со мной. Послушай, Эйвен! Они и сейчас произносят мое имя. Слышишь? Это лягушка. Как ты думаешь, что она говорит? Брид-жет. Брид-жет. И сверчки тоже. Ты слышишь их? Я рада, Эйвен, что ты сказал им, что я здесь.
Они оба улыбнулись.
— Я жила в компаньонках то у одной, то у другой кузины. Когда было совсем тоскливо, я прислушивалась к ночным звукам. И мне становилось легче, потому что я знала: все птицы и звери со мной.
Эйвен снова улыбнулся.
— Все, говоришь? И я тоже? Брид-жет! — пробасил он, целуя ее. — Больше ты не будешь одинока, моя милая. А почему ты не спрашиваешь меня? — сказал Эйвен своим низким рокочущим голосом.
— О чем?
— Почему моя мать дала мне такое имя.
— У-м-м, — протянула она, пытаясь вырваться из щупальцев сна и вникнуть в его слова, но была настолько расслаблена после услады, что лишь механически повторила: — Почему, Эйвен?
— Ты сама и ответила. Слышишь, как звучит мое имя? Совершенно верно. Эй-вен! Ты победишь[2]! Бальзам на душу! Мама говорила, кто бы ни бросил мне вызов, победа всегда останется за мной. Люди будут невольно признавать это, хотя бы только потому, что им придется произносить мое имя.
Бриджет на секунду задумалась и засмеялась.
— Это правда, Бриджет, — добавил Эйвен уже более серьезно. — Если вдруг захочешь испытать меня, запомни, я всегда выхожу победителем.
— Хорошо, хорошо, — пробормотала она засыпая, но все еще улыбаясь.
А Эйвен тем временем погрузился в размышления. Он считал, что стыдливость в интимных делах ему совершенно чужда. Когда это было, чтобы он по полночи не смыкал глаз и предавался грезам? Нет, рефлексий после любовных забав никогда не наблюдалось. Но с Бриджет все оказалось иначе, она была неповторима и доставляла ему ни с кем и ни с чем несравнимую радость и удовольствие. Он не мог припомнить года, месяца или дня, когда чувствовал себя лучше, чем сейчас.
Но за спиной маячила тень прошлого, а впереди — неопределенное, непредсказуемое будущее. Теперь судьба Бриджет зависела от него. «Любимая должна быть счастливой», — поклялся Эйвен себе. Сегодня, доставляя наслаждение себе, он делал счастливой и ее. А дальше? Раньше Эйвен никогда не задумывался над этим.
Когда она проснулась, в спальню уже пробивались первые лучи солнца. Бриджет улыбнулась. Это было замечательное утро. Тем более замечательное, что первый раз в жизни она проснулась в постели рядом с мужчиной. И не просто с мужчиной, а со своим супругом. И не просто супругом, а со своим Эйвеном.
Продолжая изучать его лицо, Бриджет отметила, что у любимого довольно длинные ресницы. Темная короткая щетина на подбородке подчеркивала жесткие линии нижней части лица.
Она с удовольствием смотрела на Эйвена еще несколько секунд, просто любуясь им и размышляя, стоит ли его будить. В мыслях не было ничего дерзкого, хотелось лишь слегка прикоснуться к нему. В самом деле, только дотронуться и убедиться, не хочет ли он…
«Безумная! Всю ночь услаждалась его ласками, а впереди еще день тяжелой дороги. Опомнись и держись подальше от соблазна». Бриджет начала потихоньку вылезать из-под простыни, но не тут-то было! Длинная рука, как змея, обвилась вокруг ее талии и вернула обратно.
— Подглядываешь, значит, — насмешливо сказал Эйвен. — Рассмотрела получше и решила сбежать?
Она со смехом нырнула в постель и, встав на колени, склонилась над мужем. Ее рассыпавшиеся волосы упали ему на лицо.
— Коварный мужчина! Ты хоть когда-нибудь спишь?
— Не посмел. Подумал, вдруг захраплю, и ты уйдешь.
— Ты хочешь сказать: «Потеряешь голову!» Но действительно пора вставать. Еще ехать и ехать. Эйвен, мне надо спросить у тебя одну вещь, — нерешительно продолжила Бриджет. — Сколько времени нам добираться до дома твоего отца? Дня два или три?
Эйвен пристально посмотрел ей в глаза.
— В темноте — серые, на рассвете — серебристые, — пробормотал он. — У тебя самые удивительные в мире глаза.
— Очень приятно, хотя я никогда их не разглядывала, — сказала Бриджет, пропуская мимо ушей его комплимент. — Эйвен, как далеко мы уедем за сегодняшний день?
— Как далеко? До ванной комнаты и обратно, до обеденного стола и обратно. Если, конечно, тебе вообще захочется вылезать из постели.
Эйвен провел губами по ее брови.
— Шутками не отделаешься. Я хочу знать.
— Я еще никогда не был более серьезным. По его глазам Бриджет поняла, что намерения мужа были действительно серьезными; однако не имевшими ничего общего с поездкой. Похоже, он вовсе не собирался покидать постель. .
— Эйвен, перестань! Ну, правда! Мы должны двигаться дальше.
— Ты прямо читаешь мои мысли, — с улыбкой сказал он и потянул за покрывало, которое Бриджет прижимала к груди.
— Я имею в виду к твоему отцу, — запротестовала она. — Ты сказал, что надо рано выезжать.
— Сказал, — пробормотал Эйвен, прижимаясь губами к ее плечу, — но я ошибся.
— Что?! — С тревогой в глазах она толкала его руками в грудь, пытаясь отстраниться. — Эйвен, зачем же было устраивать такую спешку с бракосочетанием? Вчера весь день неслись как сумасшедшие, а спрашивается — зачем? Чтобы только приехать сюда? Ну, вот мы здесь, а что дальше? Ты говоришь, нам некуда торопиться. Я не понимаю…
Он взял обе ее ладони в свою руку и положил их себе на сердце. Увидев, как упало покрывало с ее груди, обнажив два остроконечных розовых коралла, Эйвен подумал:
«Как украшения в хрупкой рамке».
— Я рано просыпаюсь, — начал объяснять он, заставляя себя снова смотреть ей в глаза. — Привычка, скажем прямо, не очень подходящая для распутника. Словом, я поднялся на заре, пока ты еще спала, и спустился вниз, посмотреть, нет ли известий от отца. Ты ведь знаешь, я каждый день получаю от него депеши. Раз мы теперь ближе к нему, подумал я, письмо могут доставить раньше. Так и оказалось: ему полегчало. Бриджет, я не знаю, с чем это связано. То ли так благотворно подействовало мое сообщение о женитьбе, то ли Богу так было угодно. Но как бы то ни было, отец чувствует себя лучше.
Изумление в глазах и смущенный вид придавали ей особое очарование. Эйвен улыбнулся и продолжил более мягко:
— Не думай, что мой отец какой-нибудь нудный ипохондрик. Нет, до недавних пор он был в полном здравии. Но, к несчастью, этой зимой непонятно каким образом подхватил малярию, началась лихорадка. За первым приступом последовал другой, более тяжелый. Потом ему стало еще хуже. Но сейчас кризис наконец миновал. Вчера на рассвете жар окончательно спал. Поэтому я рискнул остановиться здесь. Доктор считает, что лекарства ему больше не нужны. Остается только вылежаться в постели. Сегодня я получил от него личное послание, — добавил Эйвен, широко улыбаясь. — Видишь, отец настолько окреп, что уже может писать. А знаешь, что он пишет? Что предпочел бы не встречаться с тобой в постели. Каков старик! Можешь себе представить?
Эйвен снова улыбнулся, довольный своей шуткой. Вообще все утро он только и делал, что улыбался.
— И еще отец хочет, — продолжал он, прикасаясь пальцем к кончику ее носа, — чтобы у нас был настоящий медовый месяц. Он считает, что мы должны посвятить себе несколько недель, а он тем временем полностью поправится. Вот тщеславный человек! Ты только подумай! Хочет быть в полной форме и произвести на тебя впечатление. В этом смысле я весь в него. Такой вот расклад. По-моему, лучшего места для медового месяца и желать нельзя. Так что, Бриджет, сегодня мы никуда не поедем. Единственное, о чем я могу просить тебя, это… совершить сейчас небольшое путешествие со мной.
— Путешествие? Куда?
— Туда, где ты и я будем счастливы, — прошептал он у самых ее губ. — Я думаю» к звездам для начала.
Эйвен не сдержал слова. Вместо полета к звездам он перенес ее в своих объятиях в сердцевину солнца. Бриджет покорно шла туда, куда он вел ее. Кружила вместе с ним по тропинкам, проторенным ночью, и каждый раз вновь возвращалась к яркому свету дня. Если б не странное объяснение, что больше им некуда спешить, это было бы исключительное путешествие. Однако ничтожно малая капля сомнения не уменьшила полноты наслаждения, потому что ощущения оказались просто сказочными.
Глава 12
Теперь Бриджет поняла, почему первый месяц после свадьбы называют медовым. Началась неторопливая, невероятно приятная жизнь. Чудесный день незаметно сменялся не менее восхитительной ночью, и вереницы тех дней и ночей, словно соединившись в единый ручей, разливались волшебным озером наслаждений.
Однако после стольких лет трудной жизни без чьей-либо заботы и поддержки она привыкла ощущать твердую почву под ногами. Поэтому даже сейчас, окруженная любовью и вниманием, время от времени Бриджет напоминала себе, что никакой рай не может быть вечным. Избыток сладостей в конце концов приводит к пресыщению.
Тем не менее этого не случилось.
Она не переставала изумляться силе Эйвена и тому, насколько ему удавалось деликатно подчинять ее себе. Прошла всего неделя, а она уже знала, как разжечь в муже пламя страсти. Она знала его любимые блюда, запахи и музыкальные пристрастия. Она забрасывала его вопросами и получала на них ответы. Иногда это были шутки, иногда поцелуи или объятия, заставлявшие ее забывать свой вопрос.
Кое-какие факты Бриджет все-таки выцарапала. Отца Эйвена звали Симон Катберт Синклер, мать — Мэри Элизабет. У него были брат и две сестры, но все трое умерли в детстве. Он увлекался плаванием, верховой ездой и фехтованием. Раньше любил охоту, сейчас сохранил интерес к рыбалке. Эйвен признался, что получает удовольствие от хорошего боксерского поединка, ежедневно уделяет внимание газетам и старается прочитывать по книге в неделю. Конечно, все это было до того, как она, Бриджет, вошла в его жизнь. Теперь чтение будет забыто надолго, объяснил он.
О каких-то вещах муж рассказывал весьма охотно, например о детстве, школе и экзотических местах, которые повидал, находясь вдали от родины. На некоторые вопросы Эйвен отвечал неохотно, и то только если она настаивала.
Как-то раз в саду Бриджет стала расспрашивать его о пребывании на континенте.
— Да, иногда приходилось рисковать, — сказал он, отвечая на вопрос о своей работе на Англию. — Не вижу в этом ничего особенного. Многие из моих друзей подвергали себя опасности постоянно. Они проливали кровь на поле брани, а я сражался с Наполеоном в салонах и на балах. На них сыпались картечь и удары сабель. Их разрывали на части артиллерийские снаряды. Пока они были в самом центре адского пекла, я выуживал крохи драгоценной информации в чужих спальнях и за карточным столом. Что касается опасности или страха, то такой вопрос вообще никогда не вставал.
— Но если б тебя, раскрыли, ты бы погиб!
Эйвен пожал плечами:
— Это же война. Я должен был помогать Англии. В армию меня не взяли, как единственного сына. Не мог же я из-за этого отсиживаться дома. Для мужчины есть кое-что поважнее собственной жизни.
— Честь и достоинство.
— И любовь, — добавил Эйвен.
Были вещи, которые ей очень хотелось знать, но спросить язык не поворачивался. И все-таки однажды — это было глубокой ночью, когда они лежали в постели, только что насладившись друг другом, — Бриджет набралась смелости, благо Эйвен не мог видеть ее лица, и спросила:
— Ты помнишь, как было в прошлый раз? Ты так внезапно отстранился, прежде чем…
Бриджет говорила очень торопливо, так как сильно волновалась. В голосе у нее появились обычно несвойственные ей неприятные визгливые нотки. Раньше это всегда вызывало у нее раздражение. Но сейчас она не могла ничего с собой поделать. Ей было очень неловко обсуждать подобные вещи, хотя многие из них она сама теперь совершала.
— Почему ты сделал это? Тогда ты сказал, что хотел избавить меня от ребенка. Но вспомни, что ты говорил, когда женился на мне… Тебя беспокоило здоровье твоего отца, и ты хотел подарить ему наследника.
Часы медленно отсчитывали минуту за минутой, а Эйвен все не отвечал.
— А, ты про тот разговор! — сказал он наконец. — Тогда я был на дюйм от лжи. Можно даже сказать, солгал. Но я убедился, что обманывал самого себя. Милая Бриджет, дорогая моя Бриджет, мне стыдно сейчас признаваться тебе, но действительно я сказал тебе только часть правды. Как ты помнишь, я сказал, что не хочу лишать тебя удовольствия. Это только одна причина, вторая связана с моей привычкой.
Бриджет лежала очень тихо, а он поглаживал ее плечо и продолжал низким певучим голосом:
— Дорогая моя, тебе хорошо известно, что до встречи с тобой я вел отнюдь не монашескую жизнь. У меня было много женщин, очень много, и мне совершенно не хотелось плодить внебрачных детей. Поэтому я выработал в себе привычку… Ну ты понимаешь. А в тот раз, наверное, меня просто заклинило. Ты же сама видишь, что со мной делаешь. Но подожди, мы еще посмотрим, как это у тебя дальше получится.
Что он хотел этим сказать? Что способен превратить кровь в ее жилах в огонь? О, это она и так усвоила!
Однажды прекрасным теплым утром, когда они прогуливались вдоль реки, Бриджет, собравшись с духом, спросила напрямик, не хочет ли он приоткрыть завесу вокруг интересующего ее вопроса.
— Ты имеешь в виду мою жену? — Эйвен помолчал с минуту и, тщательно подбирая слова, ответил: — Да, она была красивая. И молодая. Как и я, впрочем. Но мы пробыли вместе не слишком долго.
Бриджет радовалась игре тени и света под сенью листвы, потому что таким образом в какой-то степени скрадывался ее шрам, о котором временами она почти забывала. Но только не за пределами дома.
— Наверное, для тебя это была настоящая трагедия? — нерешительно спросила Бриджет.
Постоянно настороженное отношение Эйвена ко всему, что касалось его личной жизни, не позволяло задать этот вопрос раньше.
— Бриджет! Откуда такая робость? Неужели ты думаешь, что я скорблю о ней? Или сравниваю с тобой? Выкинь эти мысли из головы. Я ничуть не жалею. И никогда не жалел. Да, собственно, и не о чем.
— Но почему-то ты никогда не рассказывал о жене. Совсем ничего. Мне хочется знать, какая она была. Блондинка? Брюнетка? Меньше меня ростом или…
— Это не важно, — сказал Эйвен, подобрав камешек и кидая его в воду. — Сейчас это не имеет никакого значения, И прежде тоже не имело. Наши отцы хотели, чтобы мы поженились, а мы с ней согласились. Мы были послушными детьми, — добавил он с иронией и усмехнулся.
Однако после стольких лет трудной жизни без чьей-либо заботы и поддержки она привыкла ощущать твердую почву под ногами. Поэтому даже сейчас, окруженная любовью и вниманием, время от времени Бриджет напоминала себе, что никакой рай не может быть вечным. Избыток сладостей в конце концов приводит к пресыщению.
Тем не менее этого не случилось.
Она не переставала изумляться силе Эйвена и тому, насколько ему удавалось деликатно подчинять ее себе. Прошла всего неделя, а она уже знала, как разжечь в муже пламя страсти. Она знала его любимые блюда, запахи и музыкальные пристрастия. Она забрасывала его вопросами и получала на них ответы. Иногда это были шутки, иногда поцелуи или объятия, заставлявшие ее забывать свой вопрос.
Кое-какие факты Бриджет все-таки выцарапала. Отца Эйвена звали Симон Катберт Синклер, мать — Мэри Элизабет. У него были брат и две сестры, но все трое умерли в детстве. Он увлекался плаванием, верховой ездой и фехтованием. Раньше любил охоту, сейчас сохранил интерес к рыбалке. Эйвен признался, что получает удовольствие от хорошего боксерского поединка, ежедневно уделяет внимание газетам и старается прочитывать по книге в неделю. Конечно, все это было до того, как она, Бриджет, вошла в его жизнь. Теперь чтение будет забыто надолго, объяснил он.
О каких-то вещах муж рассказывал весьма охотно, например о детстве, школе и экзотических местах, которые повидал, находясь вдали от родины. На некоторые вопросы Эйвен отвечал неохотно, и то только если она настаивала.
Как-то раз в саду Бриджет стала расспрашивать его о пребывании на континенте.
— Да, иногда приходилось рисковать, — сказал он, отвечая на вопрос о своей работе на Англию. — Не вижу в этом ничего особенного. Многие из моих друзей подвергали себя опасности постоянно. Они проливали кровь на поле брани, а я сражался с Наполеоном в салонах и на балах. На них сыпались картечь и удары сабель. Их разрывали на части артиллерийские снаряды. Пока они были в самом центре адского пекла, я выуживал крохи драгоценной информации в чужих спальнях и за карточным столом. Что касается опасности или страха, то такой вопрос вообще никогда не вставал.
— Но если б тебя, раскрыли, ты бы погиб!
Эйвен пожал плечами:
— Это же война. Я должен был помогать Англии. В армию меня не взяли, как единственного сына. Не мог же я из-за этого отсиживаться дома. Для мужчины есть кое-что поважнее собственной жизни.
— Честь и достоинство.
— И любовь, — добавил Эйвен.
Были вещи, которые ей очень хотелось знать, но спросить язык не поворачивался. И все-таки однажды — это было глубокой ночью, когда они лежали в постели, только что насладившись друг другом, — Бриджет набралась смелости, благо Эйвен не мог видеть ее лица, и спросила:
— Ты помнишь, как было в прошлый раз? Ты так внезапно отстранился, прежде чем…
Бриджет говорила очень торопливо, так как сильно волновалась. В голосе у нее появились обычно несвойственные ей неприятные визгливые нотки. Раньше это всегда вызывало у нее раздражение. Но сейчас она не могла ничего с собой поделать. Ей было очень неловко обсуждать подобные вещи, хотя многие из них она сама теперь совершала.
— Почему ты сделал это? Тогда ты сказал, что хотел избавить меня от ребенка. Но вспомни, что ты говорил, когда женился на мне… Тебя беспокоило здоровье твоего отца, и ты хотел подарить ему наследника.
Часы медленно отсчитывали минуту за минутой, а Эйвен все не отвечал.
— А, ты про тот разговор! — сказал он наконец. — Тогда я был на дюйм от лжи. Можно даже сказать, солгал. Но я убедился, что обманывал самого себя. Милая Бриджет, дорогая моя Бриджет, мне стыдно сейчас признаваться тебе, но действительно я сказал тебе только часть правды. Как ты помнишь, я сказал, что не хочу лишать тебя удовольствия. Это только одна причина, вторая связана с моей привычкой.
Бриджет лежала очень тихо, а он поглаживал ее плечо и продолжал низким певучим голосом:
— Дорогая моя, тебе хорошо известно, что до встречи с тобой я вел отнюдь не монашескую жизнь. У меня было много женщин, очень много, и мне совершенно не хотелось плодить внебрачных детей. Поэтому я выработал в себе привычку… Ну ты понимаешь. А в тот раз, наверное, меня просто заклинило. Ты же сама видишь, что со мной делаешь. Но подожди, мы еще посмотрим, как это у тебя дальше получится.
Что он хотел этим сказать? Что способен превратить кровь в ее жилах в огонь? О, это она и так усвоила!
Однажды прекрасным теплым утром, когда они прогуливались вдоль реки, Бриджет, собравшись с духом, спросила напрямик, не хочет ли он приоткрыть завесу вокруг интересующего ее вопроса.
— Ты имеешь в виду мою жену? — Эйвен помолчал с минуту и, тщательно подбирая слова, ответил: — Да, она была красивая. И молодая. Как и я, впрочем. Но мы пробыли вместе не слишком долго.
Бриджет радовалась игре тени и света под сенью листвы, потому что таким образом в какой-то степени скрадывался ее шрам, о котором временами она почти забывала. Но только не за пределами дома.
— Наверное, для тебя это была настоящая трагедия? — нерешительно спросила Бриджет.
Постоянно настороженное отношение Эйвена ко всему, что касалось его личной жизни, не позволяло задать этот вопрос раньше.
— Бриджет! Откуда такая робость? Неужели ты думаешь, что я скорблю о ней? Или сравниваю с тобой? Выкинь эти мысли из головы. Я ничуть не жалею. И никогда не жалел. Да, собственно, и не о чем.
— Но почему-то ты никогда не рассказывал о жене. Совсем ничего. Мне хочется знать, какая она была. Блондинка? Брюнетка? Меньше меня ростом или…
— Это не важно, — сказал Эйвен, подобрав камешек и кидая его в воду. — Сейчас это не имеет никакого значения, И прежде тоже не имело. Наши отцы хотели, чтобы мы поженились, а мы с ней согласились. Мы были послушными детьми, — добавил он с иронией и усмехнулся.