Страница:
Понятно, что очень скоро придремнул Илья малость, а затем и вовсе заснул. Заснул, что называется, на свою голову…
Ближе к полуночи к костру подкрались две темные фигуры: одна побольше, а другая поменьше. Осторожно порыскали вокруг и на светлое место выбрались. В ярком свете пламени темные фигуры обрели вполне определенные черты.
— Вроде как спят, — едва слышно прошептал Иван Наркозов, осторожно снимая с пояса крепкую дубинку. — Гляди, этот дурень даже рот во сне раззявил.
Муромец действительно спал с открытым ртом, что было чревато всякими нехорошими последствиями. Ну, к примеру, мухи могли туда залететь аль зуб кто мог невзначай вырвать…
— Сейчас я его…
— Ванька, не дури! — — Ведун погрозил помощнику кулаком. — Видишь, как сопит. Сон лучшее обезболивающее!
— Ну, тебе, конечно, виднее.
Старикашка призадумался и на всякий случай пощелкал прямо у носа Муромца сухонькими пальцами. Богатырь не проснулся. Да что там не проснулся, он даже бровью не повел.
— Иван, давай струмент…
Иван порылся за пазухой и подал ведуну кузнечные щипцы.
— Да не этот, дурак, — аки змей прошипел старикан. — Ты что, хочешь, чтобы он меня спросонья придушил?!!
Иван спрятал щипцы и протянул врачевателю моток тонких льняных ниток. Ведун со знанием дела заглянул Муромцу в раззявленный рот.
— А ну-ка посвети мне!
Помощник взял из костра горящую головешку и поднес ее к лицу богатыря.
— Да брови ему не опали, болван.
— Извиняюсь.
— Ага, вот он наш зубик.
Сделав на конце нитки маленькую петельку, ведун ловко накинул ее на больной зуб Муромца и не менее ловко затянул. Ведь не кого-нибудь, а самого Осмомысла Ижорского иногда лечил. Великий зубной мастер!
— Ну а теперь чего? — Иван Наркозов с тревогой оглянулся на дрыхнущего кузнеца.
— Не мешай…
Старик осторожно размотал крепкую нитку и привязал другой ее конец к телеге. Привязал и, довольно потерев ручонки, захихикал.
— Ну что? — Иван явно нервничал, неуклюже переминаясь с ноги на ногу.
— Не суетись! — ответил врачеватель. — Как только я свистну, побежишь в лес.
Наркозов понятливо кивнул. Старик снова захихикал и, подкравшись к дремлющему Буцефалу, по-разбойничьи засвистел.
— Е… — вскочил с земли Колупаев.
— И-и-и-и… — дико заржал Буцефал, резко дернув с места.
Задний деревянный борт телеги жалобно заскрипел и с оглушительным треском отвалился от покатившейся повозки.
— Сто-о-о-о-й, куда?!! — закричал кузнец, бросаясь следом за телегой.
Муромец же, безмятежно повернувшись на бок, засопел пуше прежнего.
Затаившиеся неподалеку врачеватели ошеломленно переглянулись.
— Стой, мать твою!!! — отчаянно орал, ломясь сквозь ночной лес за повозкой, Колупаев.
В лесу заухали потревоженные совы, отрывисто застрекотал разбуженный шумом какой-то сумасшедший дятел.
— В следующий раз воспользуемся щипцами, — хмуро изрек Иван Наркозов, с укором глядя на злобно сверкающего глазами ведуна.
Судя по всему, сегодняшний конфуз случился в его практике впервые.
А от догорающего костра несся умиротворенный богатырский храп Муромца.
Высота до земли была небольшая, в полтора человеческих роста. Но прыгать вниз Луке никак не хотелось, ибо там сплошь и рядом росла высокая крапива да сухой цеплючий репей.
Изнутри терема слышались душераздирающие крики, женский плач и звонкие взвизгивания славной княжьей нагайки.
Босая нога юноши соскользнула вниз, но Лука чудом удержался, вцепившись пальцами в замысловатые резные узоры под стрехой терема. В женской исподней рубахе на голое тело парень выглядел более чем подозрительно, но что под рукой в последний момент было, то и набросил. Голому ему уж точно отсюда не выбраться.
Свист нагайки и женский плач внезапно стихли.
— Дружину ко мне! — зычно проревел в наступившей тишине княжеский бас.
Раздался оглушительный топот десятка ног, несчастный терем задрожал. Затем кто-то из витязей догадался открыть псарню, и псы, заливаясь азартным лаем, бросились врассыпную.
— Ату его, ату!!! — послышалось со двора.
— Дайте им понюхать одежду! — приказал разъяренный князь.
— Все, пропал, — прошептал Лука и, закрыв руками лицо, сиганул в крапиву.
Однако прыгнул он довольно удачно.
Угодив по большей части не в крапиву, а в заросли сухого репейника.
Перекатился по земле и затих, прислушиваясь.
Собаки лаяли где-то в отдалении, видно, воспользовавшись ситуацией, решили лишний раз порезвиться в близлежашем лесу, куда уже неслись с зажженными факелами княжеские слуги.
Умные собачки. Поймай они Луку прямо сейчас, их тут же снова загнали бы на ночлег в псарню.
Погоня стремительно перемешалась в лес.
Юноша с облегчением вздохнул. Во всяком случае, теперь у него появились какие-никакие шансы спастись. И с чего это он вдруг на Акулину польстился? Правда, это она его сама опоила и в княжескую постель уложила. Однако экая змея, кто бы мог подумать?
Сам князь, понятное дело, не мог.
— И чего это бабы на меня так падки? — закручинился, сидя по уши в репьях, Лука. — И, главное, хоть бы одна приличная попалась, сплошь вульгарные хрюхи. Видно, на роду у меня так написано.
Собачий гвалт затихал вдалеке.
— Пора! — решительно подбодрил себя юноша, однако ликовать пока было преждевременно.
Приключившаяся с ним оказия была из самых худших, хуже в общем-то некуда. Во всяком случае, виселица на этот раз ему обеспечена. Предадут теперь Луку анафеме, как какого-нибудь Пашку Расстебаева, а все из-за минутной слабости.
И перед тем как броситься бежать, парень не удержался и прочел вслух только что сочиненное двустишие:
ГЛАВА 16
Ближе к полуночи к костру подкрались две темные фигуры: одна побольше, а другая поменьше. Осторожно порыскали вокруг и на светлое место выбрались. В ярком свете пламени темные фигуры обрели вполне определенные черты.
— Вроде как спят, — едва слышно прошептал Иван Наркозов, осторожно снимая с пояса крепкую дубинку. — Гляди, этот дурень даже рот во сне раззявил.
Муромец действительно спал с открытым ртом, что было чревато всякими нехорошими последствиями. Ну, к примеру, мухи могли туда залететь аль зуб кто мог невзначай вырвать…
— Сейчас я его…
— Ванька, не дури! — — Ведун погрозил помощнику кулаком. — Видишь, как сопит. Сон лучшее обезболивающее!
— Ну, тебе, конечно, виднее.
Старикашка призадумался и на всякий случай пощелкал прямо у носа Муромца сухонькими пальцами. Богатырь не проснулся. Да что там не проснулся, он даже бровью не повел.
— Иван, давай струмент…
Иван порылся за пазухой и подал ведуну кузнечные щипцы.
— Да не этот, дурак, — аки змей прошипел старикан. — Ты что, хочешь, чтобы он меня спросонья придушил?!!
Иван спрятал щипцы и протянул врачевателю моток тонких льняных ниток. Ведун со знанием дела заглянул Муромцу в раззявленный рот.
— А ну-ка посвети мне!
Помощник взял из костра горящую головешку и поднес ее к лицу богатыря.
— Да брови ему не опали, болван.
— Извиняюсь.
— Ага, вот он наш зубик.
Сделав на конце нитки маленькую петельку, ведун ловко накинул ее на больной зуб Муромца и не менее ловко затянул. Ведь не кого-нибудь, а самого Осмомысла Ижорского иногда лечил. Великий зубной мастер!
— Ну а теперь чего? — Иван Наркозов с тревогой оглянулся на дрыхнущего кузнеца.
— Не мешай…
Старик осторожно размотал крепкую нитку и привязал другой ее конец к телеге. Привязал и, довольно потерев ручонки, захихикал.
— Ну что? — Иван явно нервничал, неуклюже переминаясь с ноги на ногу.
— Не суетись! — ответил врачеватель. — Как только я свистну, побежишь в лес.
Наркозов понятливо кивнул. Старик снова захихикал и, подкравшись к дремлющему Буцефалу, по-разбойничьи засвистел.
— Е… — вскочил с земли Колупаев.
— И-и-и-и… — дико заржал Буцефал, резко дернув с места.
Задний деревянный борт телеги жалобно заскрипел и с оглушительным треском отвалился от покатившейся повозки.
— Сто-о-о-о-й, куда?!! — закричал кузнец, бросаясь следом за телегой.
Муромец же, безмятежно повернувшись на бок, засопел пуше прежнего.
Затаившиеся неподалеку врачеватели ошеломленно переглянулись.
— Стой, мать твою!!! — отчаянно орал, ломясь сквозь ночной лес за повозкой, Колупаев.
В лесу заухали потревоженные совы, отрывисто застрекотал разбуженный шумом какой-то сумасшедший дятел.
— В следующий раз воспользуемся щипцами, — хмуро изрек Иван Наркозов, с укором глядя на злобно сверкающего глазами ведуна.
Судя по всему, сегодняшний конфуз случился в его практике впервые.
А от догорающего костра несся умиротворенный богатырский храп Муромца.
* * *
Лука осторожно крался по карнизу княжеского терема.Высота до земли была небольшая, в полтора человеческих роста. Но прыгать вниз Луке никак не хотелось, ибо там сплошь и рядом росла высокая крапива да сухой цеплючий репей.
Изнутри терема слышались душераздирающие крики, женский плач и звонкие взвизгивания славной княжьей нагайки.
Босая нога юноши соскользнула вниз, но Лука чудом удержался, вцепившись пальцами в замысловатые резные узоры под стрехой терема. В женской исподней рубахе на голое тело парень выглядел более чем подозрительно, но что под рукой в последний момент было, то и набросил. Голому ему уж точно отсюда не выбраться.
Свист нагайки и женский плач внезапно стихли.
— Дружину ко мне! — зычно проревел в наступившей тишине княжеский бас.
Раздался оглушительный топот десятка ног, несчастный терем задрожал. Затем кто-то из витязей догадался открыть псарню, и псы, заливаясь азартным лаем, бросились врассыпную.
— Ату его, ату!!! — послышалось со двора.
— Дайте им понюхать одежду! — приказал разъяренный князь.
— Все, пропал, — прошептал Лука и, закрыв руками лицо, сиганул в крапиву.
Однако прыгнул он довольно удачно.
Угодив по большей части не в крапиву, а в заросли сухого репейника.
Перекатился по земле и затих, прислушиваясь.
Собаки лаяли где-то в отдалении, видно, воспользовавшись ситуацией, решили лишний раз порезвиться в близлежашем лесу, куда уже неслись с зажженными факелами княжеские слуги.
Умные собачки. Поймай они Луку прямо сейчас, их тут же снова загнали бы на ночлег в псарню.
Погоня стремительно перемешалась в лес.
Юноша с облегчением вздохнул. Во всяком случае, теперь у него появились какие-никакие шансы спастись. И с чего это он вдруг на Акулину польстился? Правда, это она его сама опоила и в княжескую постель уложила. Однако экая змея, кто бы мог подумать?
Сам князь, понятное дело, не мог.
— И чего это бабы на меня так падки? — закручинился, сидя по уши в репьях, Лука. — И, главное, хоть бы одна приличная попалась, сплошь вульгарные хрюхи. Видно, на роду у меня так написано.
Собачий гвалт затихал вдалеке.
— Пора! — решительно подбодрил себя юноша, однако ликовать пока было преждевременно.
Приключившаяся с ним оказия была из самых худших, хуже в общем-то некуда. Во всяком случае, виселица на этот раз ему обеспечена. Предадут теперь Луку анафеме, как какого-нибудь Пашку Расстебаева, а все из-за минутной слабости.
И перед тем как броситься бежать, парень не удержался и прочел вслух только что сочиненное двустишие:
Воистину звучало сие как пророчество.
В любовный омут с головой ныряю.
Я это делаю, но ведь не одобряю…
ГЛАВА 16
О происшествиях разных да о поэзии
— Как, однако, отлично я выспался! — Муромец сладко зевнул и с удовольствием потянулся.
— Ты-то выспался… — проворчал Колупаев, — а я вот всю ночь по лесу бегал, Буцефала ловил. Нет чтобы помочь, дрых аки сурок.
— Дык а что случилось? — Илья пожевал губами, обнаружив у себя во рту какую-то непонятную нитку.
— Да Лесовик, скорее всего, местный шалил, — ответил Степан. — Свистом лошадь пужал. Такое, говорят, в этих лесах случается.
— Угу, — буркнул богатырь, вытаскивая изо рта длинную нитку, которой, похоже, не было конца.
— Эй, ты что это делаешь?!! — Кузнец с удивлением уставился на Муромца.
— Да сам не знаю, — прохрипел богатырь. — Гляди, прямо целый моток получается…
Илья наматывал нитку на указательный палец, а моток все увеличивался и увеличивался. Но, к счастью, вскоре нитка кончилась.
— Фух, — с облегчением выдохнул Муромец. — Чудеса в решете.
Покачав головой, Степан вывел Буцефала на дорогу.
— И куда теперь? — полюбопытствовал богатырь.
— До Разлив-переправы.
— А там что?
— Там паром!
— Через реку?
— Ага, а в чем, собственно, дело? Ты боишься воды?
Илья промолчал.
— Ты плавать-то хоть умеешь? — не отставал Колупаев.
— На втором месте опосля топора, — нехотя ответил Муромец.
— Не боись, Илья, у меня там лодочники знакомые. Все пройдет как по маслу…
Через час выехали к Разлив-переправе, вернее, к широченной речке, на берегу которой был сооружен небольшой причал да рядом стоял бревенчатый домик под соломенной крышей.
— Что за речка такая? — подивился Муромец, вглядываясь в далекий противоположный берег.
— Ижора, — пояснил кузнец, направляя телегу прямо к маленькому домику.
На воде у причала покачивалась некая плоская посудина, которую наивный Илья поначалу принял за дощатый настил для рыбной ловли.
— И на этом мы поплывем?!!
— Поплывем, поплывем, — подтвердил Степан. — Еще как поплывем. Эй, люди добрые, есть здесь кто?
Из домика тут же выскочили два озорных парня в совершенно одинаковых штанцах и косоворотках.
— У меня в глазах двоится или вы братья? — встряхнув головой, произнес Муромец. — Меда навроде я вчера как бы не пил.
— Мы близнецы, — хором ответствовали парни, и спрыгнувший с телеги Колупаев по очереди с ними обнялся.'
— Это Гребибля, — сказал кузнец, указывая на одного из близнецов, — а ентот Гребубля.
Илья очумело моргнул, ибо не видел во внешности братьев решительно никаких различий. Кто из них Гребибля, а кто Гребубля, они, пожалуй, и сами толком не знали.
— Сколько возьмете за переправу? — весело осведомился Степан.
— Для тебя, друг, все бесплатно, — улыбнулся Гребибля, а может быть, Гребубля.
Кузнец не стал спорить и повел слегка упирающегося Буцефала к шаткому парому.
— Мама, — тихонько заскулил сидящий в телеге Илья Муромец и на всякий случай крепко схватился за деревянные борта.
— Нормально, — кивнул Гребибля.
— Сейчас поплывем, — добавил Гребубля.
— Ядрить! — воскликнул богатырь, когда повозка неуверенно заехала на раскачивающийся паром.
Хотя какой это, к лешему, паром, уж скорее плот. Да и то много чести будет.
Паромщики взялись за багры. Колупаев снял веревку, привязанную к пеньку на берегу, и жуткая посудина медленно отчалила от берега.
— Нормально! — хором повторили братья.
— Качает, — скулил Муромец.
— Течение сильное, — пояснил кузнец. — Осенью почему-то в особенности.
Однако вопреки мрачным ожиданиям они не перевернулись, благополучно добравшись до противоположного берега. К концу этого водного путешествия Илью уже слегка трясло, хотя вообще-то богатырь держался молодцом.
Попрощавшись с близнецами, путешественники поехали по довольно накатанной дороге. По обе ее стороны стеной возвышался сосновый бор. Золотые стволы, земля, укрытая, словно ковром, сухой хвоей — все настраивало на умиротворенный лад.
Но вот впереди послышались звонкий собачий лай и дробный конский топот. Кузнец насторожился. Шум усилился. Из-за поворота стремительно выскочил небольшой конный отряд, во главе которого на белоснежном жеребце мчался князь Осмомысл Ижорский собственной персоной. Гладко выбрит, длинные черные волосы ниспадают на широкие плечи, ни с кем другим Осмомысла не спутаешь.
Охотничьи псы, утробно подвывая, бежали чуть позади удалой кавалькады. Хмурый князь, не менее хмурая дружина. Что же там у них могло случиться?
Узрев телегу, Осмомысл сбавил скорость и, подняв вверх руку, остановил свою вооруженную до зубов свиту.
— Ну, здравствуй, Степан, — мрачно приветствовал кузнеца князь, осаживая рвущегося вперед славного жеребца.
«Ого! — подумал Муромец. — Какие знатные у этого правдолюба знакомства!»
— При других обстоятельствах угостил бы тебя медом славным да баньку с дороги приказал истопить.
— А что стряслось, князь?!! — Колупаев почтительно снял шапку.
— Ищу одного суче… гм… мерзавца, — прищурился князь. — Может, видал на дороге такого? Молод, в меру смазлив, в женской исподней рубахе.
— Нет, такого я точно в глаза не видывал, — искренне изумился Степан. — Прости, князь, коль ничем не могу тебе помочь.
— Да уж, — невесело усмехнулся Осмомысл. — Мне вот на Вече уже выезжать надобно, а тут… еще и это.
И, не вдаваясь в лишние разъяснения, князь резко рванул с места. Верная дружина, лязгая начищенным до блеска оружием, поспешно понеслась следом. Громко залаяли собаки, и кавалькада быстро растворилась в придорожной пыли.
— Видал? — кивнул в их сторону Колупаев, натягивая поводья.
— Видал! — подтвердил Муромец. — А откуда ты князя этого знаешь?
— Да помогал ему один раз, — нехотя пояснил кузнец, — упырей в болотах Ижорских извести. Давняя то история и кровавая…
Илья поежился:
— Далее лучше не рассказывай.
Какое-то время ехали в обоюдном молчании.
Колупаев задумался, вспоминая давнюю охоту, и совершенно не обратил внимания на раздавшийся вдруг хруст ломающихся веток.
— А-а-а-а!!! — истошно завопил Илья, да так, словно его половец зарезал.
Мертвенно побледнев (вопль воистину был ужасен!), Степан обернулся.
В телеге шла борьба.
Дико воющий Муромец от кого-то неистово отбивался. Единственный, кто был совершенно спокоен, так это Буцефал, давно уже притерпевшийся к постоянным воплям богатыря.
Поплевав на ладони, кузнец грубо растащил дерущихся.
— Ты?!! — удивленно выдохнул он, узнав в юноше, облаченном в женскую исподнюю рубаху, Луку Пырьева.
— Это насильник!!! — фальцетом орал Муромец. — Извра… извращенец. Он на меня с дерева прыгнул.
— Спокойно!
Колупаев отпустил юношу.
— Братья русичи, богом Велесом заклинаю, помогите, — запричитал пиит. — Не дайте в обиду, ибо жизнь моя висит на волоске.
— Что, снова девку какую соблазнил? — усмехнулся Степан, успокаивающе гладя близкого к нервному срыву Илью по пустой головушке.
— Так и есть! — кивнул Лука. — Нечистый меня попутал.
— Уж не с женой ли Осмомысла ты давеча тешился? — с подозрением поинтересовался кузнец, хотя ответ и так был очевиден.
— С ней самой! — чуть не плакал юноша.
— С благоверной родного дяди?!!
— Нечистый! Это все он, не я, — с отчаянием бил себя кулаком в грудь повеса.
— Гм… — Колупаев призадумался. — Ладно, можешь ехать с нами. Вот токмо… одет ты не по сезону.
— Спасибо, братья!
— Э… нет, я с этим типом в одной телеге не поеду, — прорезавшимся басом запротестовал Муромец. — Клянусь, он хотел мною овладеть.
— Чего?!! — Степан обалдело посмотрел на пиита. — Это правда?
— Да ты что, кузнец?!! — возмутился юноша. — За кого ты меня принимаешь?
— Дык…
— Илья, заткнись!
Богатырь злобно сверкнул глазами, но промолчал.
— Вот послушайте. — Лука вытащил из-за пазухи маленький листок бересты. — Я написал это сегодня утром в спальне любимой перед тем, как… ну вы поняли. Перед тем как туда ворвался дядя.
— Ну, давай-давай, — оживился Колупаев, всегда любивший вольную поэзию.
И пиит с выражением прочел:
— Отменно! — Кузнец даже захлопал в ладоши от переполнявших его светлых чувств. — Ты, Лука, настоящий талант. Брильянт, так сказать, в нашей серой расейской действительности. Прочти еще чего-нибудь.
— Неужели вам действительно нравится?
— Давай, читай-читай!
Юноша явно был польщен столь эмоциональной реакцией на свой маленький опус и потому снова принялся нараспев декламировать:
— М-да, ничего, — подал голос Муромец, по-прежнему с опаской поглядывая на странного юношу.
Лука смущенно покраснел, что в последний раз случилось с ним, пожалуй, во младенчестве.
— Дай сюда, — отпустив секретарю подзатыльник, Всеволод отобрал у него ценный навигационный прибор. — Да, навроде все верно. Где это озеро находится, я, положим, знаю. Но что на его берегу стоит некий город, слышу впервые. И когда это его там построить успели?
Роскошный экипаж неистово подбрасывало на ухабах, но князюшка терпел, крепко стиснув зубы. Зато с каким шиком к Кипишу подкатит, врагам на зависть! То-то! Ради такого дела и неудобства в дороге перетерпеть можно. Задницу, чай, не отобьет.
— Ох ты, Акулина, Акулина, — хором пели сопровождающие карету дружинники, — грудь до пяток, просто чертовщина!
Князюшка злобно клацнул зубами и, высунувшись в зашторенное бархатом оконце экипажа, сипло прокричал:
— А ну заткнитесь, вражье племя!
— Так точно заткнуться, — браво отрапортовали дружинники.
— Вот так-то. — Князь засунулся обратно, но карета вдруг резко затормозила. — Ну что там еще?
«Еще» оказалось лежащими поперек дороги огромными соснами. Николашка поспешно выскочил из экипажа.
— Спиленные! — прокричал он, наметанным глазом изучая завал.
— Засада? — Всеволод вытащил из-под сиденья верный лук.
— Навряд ли это ловушка, — покачал головой секретарь, вернувшись к карете.
— И что теперь делать? — Князюшка нервно барабанил пальцами по дорогой обшивке экипажа.
Николашка повернулся к бравой дружине, уже готовой дать деру при первом же разбойничьем свисте.
— А ну-ка, увальни, расчехляйте пушку!
— Есть расчехлить пушку.
— А ты, Николай, голова, — похвалил прозорливость секретаря Всеволод.
Орудие быстро расчехлили, зарядили, навели на цель.
— Готовьсь! — решительно скомандовал Николашка. — Пли!
Оглушительное «Бабах» прозвучало громче, чем обычно. Видно, со страху дружинники малость переусердствовали с зарядом.
Искусственную преграду словно ветром сдуло.
Вытащив из ушей пальцы, Всеволод довольно осклабился.
— Знать бы, чьих это рук дело. М-да… Видно, кто-то очень не хочет, чтобы я до Кипиша добрался.
— Эт-то точно, — грустно кивнул Николашка. — Говорят, банда Семи Семенов снова в этих лесах бесчинствует. Может, они?
— Енто навряд ли, — не согласился князюшка. — Эти бы засаду устроили.
— Тогда кто?
— Узнаю, порешу, — пообещал Всеволод, и экипаж, скрипя колесами, двинулся дальше.
Притаившийся в придорожных кустах агент Шмалдер злобно выругался.
Хотя, может, оно и к лучшему. Хмельград место опасное, его добрые люди стараются обходить стороной.
— Телега! — объявил Гришка, слух у коего был не в пример лучше, чем у братца.
— Может, Илья Муромец? — тут же предположил Тихон.
Снова встречаться с ненормальным богатырем княжьи племянники совсем не желали и потому быстро шмыгнули в придорожную канаву.
Непонятная телега приближалась. Затем послышалось дребезжание расстроенной балалайки. Братья как по команде переглянулись.
— Ай-я-яй, ай-я-яй, — заливался сидящий на козлах телеги с ворованным скарбом Сивка Урка. — Убили ефиопа, ни за что ни про что, мерзавцы, задушили…
Добры молодцы затаились, но Сивка настолько был увлечен своим разбойничьим пением, что вряд ли их заметил бы, даже если бы Гришка с Тихоном голосовали на дороге.
— А он не идет играть на бубне, — все надрывался вор в законе. — Совсем мертвый лежит и уже плохо пахнет…
— Ну что, проучим рыжего? — полушепотом предложил Гришка.
— Не понял.
— Ну нельзя ведь упускать такой великолепный шанс ему отомстить.
— А как же Хмельград?
— Да леший с ним, с Хмельградом. Всеволоду сейчас не до нас. Все мысли у князюшки токмо о скором Вече. Потом что-нибудь да придумаем. Уедет же!
— Ай-я-яй, ай-я-яй, убили ефиопа, — неслось над дорогой. — Ни за что, ни про что гады удавили…
— Ну, Тихон, решайся!
— А он не ест авокадо, на тамтаме не игра-а-а-ает…
— Ладно, давай
— Лишь лежит под кустом и тихонько воня-а-а-ает…
Стараясь шуметь как можно меньше, добры молодцы побежали следом за удаляющейся повозкой. План их был прост. Стащить вора с телеги и отдубасить хорошенько, чтобы знал, как честной народ обирать.
— А он лежит совсем тихий-тихий, но по-прежнему черный, хотя и ме-о-о-о-ртвый…
Дружинники запрыгнули на повозку и, грубо стащив певца с козел, швырнули его в придорожную пыль.
Гришка стремительно подобрал балалайку и в щепки разнес ее о голову Сивки.
— А-а-а-а… — заорал ворюга и тут же получил сапогом под ребра от Тихона.
— Что, не узнаешь нас, разбойничья морда? — злобно зарычал Гришка, пиная Сивку ногами.
— Ай, узнаю! — закричал вор в законе. — Пощадите, хлопцы, у меня золото в сундуках, все отдам…
— Так ты еще и пытаешься нас подкупить? Нас, княжеских, дружинников?!!
— Ой-ей-ей…
Здорово отметелив рыжего мерзавца, добры молодцы его связали и, подвесив за руки к дереву, удовлетворенно осмотрели итог проделанной работы.
С кляпом во рту из жесткой мешковины Сивка Урка был по-своему симпатичен. Зрячий глаз заплыл лиловым фингалом, часть передних зубов бесследно исчезла, клок бороды вырван, одежка — сплошные лохмотья. Дружинники и сами ужаснулись, видя дело рук своих.
— Будет тебе наукой! — нравоучительно добавил Гришка, и добры молодцы вернулись на дорогу.
Забрались в конфискованную у Сивки телегу, обыскали короба… И чего тут только не было: золотые женские побрякушки, половецкое оружие, украшенное драгоценными каменьями, заморские ткани и даже (?!!) позолоченная булава краинского гетмана. Этот трофей Урки вызвал у княжеских племянников некоторое недоумение, поскольку о пропаже данной необычайно ценной вещи заявлено не было. Стало быть, краинцы еще не в курсе. Вот так дела!
Перебрав ворованный скарб, добры молодцы отыскали свои ратные доспехи, облачились в них и весело покатили к Разлив-переправе.
Но спокойно доехать до речки им не удалось.
В лесу раздался пронзительный свист, в ответ заухала сова, и на растерянно раззявивших рты княжьих племянников упала сверху огромная крепкая сетка.
Отчаянно ругаясь, добры молодцы кубарем свалились на дно экспроприированной телеги. Побарахтались там, еще больше запутавшись, а затем в ужасе уставились на вынырнувших из леса, словно привидения, семерых ладных незнакомцев во всем черном.
— Семь Семенов! — жалобно просипел Гришка. — Романтики вольных расейских дорог.
— Все, — отозвался Тихон, — теперь уж нам точно звездец…
Бесшумно окружив остановившуюся телегу, Семены молча разглядывали спутанных по рукам и ногам дружинников сквозь узкие прорези своих черных тряпичных масок.
— Илья, — Колупаев укоризненно покачал головой, — как тебе не стыдно!
— Ничего-ничего, я к подобным шуточкам давно привык, — совсем не обиделся Лука. — Обо мне такого на Руси понавыдумывали, что иногда и самого оторопь берет. Бездельников у нас много. Ведь все беды от этого. Всем все лень, всем на все наплевать. Мой нужник с краю, ничего не знаю. Вот от ентого самого безделья и выдумывают сами не зная что.
— Дык и что же они выдумывают…
— Да разное… Что я, например, на самом деле не русич, а арап, или эфиоп, как кому нравится. Что, мол, на дуэли с одним иноземцем дрался из-за дуры одной и был ранен в живот, а потом наутро помер. Да разве обо мне только брешут? Один вот мечтатель домечтался до того, что его печь стала по Руси возить и все за него само собой делалось. Другой вот дрых тридцать три года, а пока он дрых, ратные подвиги сами собой совершаться стали. Проснулся… а тут и почет, и слава, все, так сказать, горяченькое, прямо в руки…
— Ты на кого это, жеребец сельский, намекаешь?!! — леденящим тоном поинтересовался Муромец, доставая из ножен булатный меч. — Сейчас я тебя твоего орудия труда лишу!
— Какого орудия труда? — испугался пиит.
— Языка! — ответил Илья и двинул юношу рукоятью меча в лоб.
— Эй! — заорал Степан. — А ну прекратить немедленно!
Наверное, и зарезал бы Луку богатырь, коль не диво дивное на небольшой поляне, мимо которой они проезжали, случившееся. Даже Буцефал и тот на месте замер, очумело хлопая губами и тараща круглые аки пятаки глаза.
— Это че? — прошептал Колупаев.
— Дык… — булькнул Муромец.
— Е… — выдохнул Лука.
Прямо посередине небольшой полянки лежало огромное, переливающееся дивным внутренним светом блестящее яйцо. Навряд ли его могла снести даже избушка на курьих ножках, ибо было само яйцо как две избушки, поставленные друг на дружку. Рядом с яйцом суетились непонятные зеленые существа, здорово смахивавшие на чудо-помощничков из волшебного ларца Кощея. Вот только эта их зеленоватость…
— Одно из двух, — произнес Илья, — либо мы совсем недавно пили, либо… они.
Действительно, ежели пили русичи, то все объясняется довольно просто: у них галлюцинации. Ну а ежели пили эти на поляне, то ясно, почему они такие зеленые.
— А может, и мы, и они? — неуверенно предположил пиит.
Деловито снующие по поляне существа на открывших рты русичей никакого внимания не обращали. Заставив яйцо каким-то немыслимым волшебством приподняться над травой, они вырастили из него изяшную лесенку и по очереди исчезли внутри.
— Ну, чтобы из яйца кто-нибудь да вылазил, я не раз видел, — продолжал бормотать себе под нос Муромец. — Но чтобы кто-то в яйцо лез. Это что же… они вылупливаются наоборот?!!
Последний «зеленый» поспешно исчез в яйце, затем оно вздрогнуло и, рванув с места, стремительно унеслось в небо, словно его с силой буцнул расшалившийся великан. И все это в полной тишине!
— Значицца, так, — через пять минут нарушил тягостное молчание Колупаев. — Либо у нас окончательно съехала крыша, либо мы чего-то не знаем, что на Руси тайно от всех творится.
— Ты-то выспался… — проворчал Колупаев, — а я вот всю ночь по лесу бегал, Буцефала ловил. Нет чтобы помочь, дрых аки сурок.
— Дык а что случилось? — Илья пожевал губами, обнаружив у себя во рту какую-то непонятную нитку.
— Да Лесовик, скорее всего, местный шалил, — ответил Степан. — Свистом лошадь пужал. Такое, говорят, в этих лесах случается.
— Угу, — буркнул богатырь, вытаскивая изо рта длинную нитку, которой, похоже, не было конца.
— Эй, ты что это делаешь?!! — Кузнец с удивлением уставился на Муромца.
— Да сам не знаю, — прохрипел богатырь. — Гляди, прямо целый моток получается…
Илья наматывал нитку на указательный палец, а моток все увеличивался и увеличивался. Но, к счастью, вскоре нитка кончилась.
— Фух, — с облегчением выдохнул Муромец. — Чудеса в решете.
Покачав головой, Степан вывел Буцефала на дорогу.
— И куда теперь? — полюбопытствовал богатырь.
— До Разлив-переправы.
— А там что?
— Там паром!
— Через реку?
— Ага, а в чем, собственно, дело? Ты боишься воды?
Илья промолчал.
— Ты плавать-то хоть умеешь? — не отставал Колупаев.
— На втором месте опосля топора, — нехотя ответил Муромец.
— Не боись, Илья, у меня там лодочники знакомые. Все пройдет как по маслу…
Через час выехали к Разлив-переправе, вернее, к широченной речке, на берегу которой был сооружен небольшой причал да рядом стоял бревенчатый домик под соломенной крышей.
— Что за речка такая? — подивился Муромец, вглядываясь в далекий противоположный берег.
— Ижора, — пояснил кузнец, направляя телегу прямо к маленькому домику.
На воде у причала покачивалась некая плоская посудина, которую наивный Илья поначалу принял за дощатый настил для рыбной ловли.
— И на этом мы поплывем?!!
— Поплывем, поплывем, — подтвердил Степан. — Еще как поплывем. Эй, люди добрые, есть здесь кто?
Из домика тут же выскочили два озорных парня в совершенно одинаковых штанцах и косоворотках.
— У меня в глазах двоится или вы братья? — встряхнув головой, произнес Муромец. — Меда навроде я вчера как бы не пил.
— Мы близнецы, — хором ответствовали парни, и спрыгнувший с телеги Колупаев по очереди с ними обнялся.'
— Это Гребибля, — сказал кузнец, указывая на одного из близнецов, — а ентот Гребубля.
Илья очумело моргнул, ибо не видел во внешности братьев решительно никаких различий. Кто из них Гребибля, а кто Гребубля, они, пожалуй, и сами толком не знали.
— Сколько возьмете за переправу? — весело осведомился Степан.
— Для тебя, друг, все бесплатно, — улыбнулся Гребибля, а может быть, Гребубля.
Кузнец не стал спорить и повел слегка упирающегося Буцефала к шаткому парому.
— Мама, — тихонько заскулил сидящий в телеге Илья Муромец и на всякий случай крепко схватился за деревянные борта.
— Нормально, — кивнул Гребибля.
— Сейчас поплывем, — добавил Гребубля.
— Ядрить! — воскликнул богатырь, когда повозка неуверенно заехала на раскачивающийся паром.
Хотя какой это, к лешему, паром, уж скорее плот. Да и то много чести будет.
Паромщики взялись за багры. Колупаев снял веревку, привязанную к пеньку на берегу, и жуткая посудина медленно отчалила от берега.
— Нормально! — хором повторили братья.
— Качает, — скулил Муромец.
— Течение сильное, — пояснил кузнец. — Осенью почему-то в особенности.
Однако вопреки мрачным ожиданиям они не перевернулись, благополучно добравшись до противоположного берега. К концу этого водного путешествия Илью уже слегка трясло, хотя вообще-то богатырь держался молодцом.
Попрощавшись с близнецами, путешественники поехали по довольно накатанной дороге. По обе ее стороны стеной возвышался сосновый бор. Золотые стволы, земля, укрытая, словно ковром, сухой хвоей — все настраивало на умиротворенный лад.
Но вот впереди послышались звонкий собачий лай и дробный конский топот. Кузнец насторожился. Шум усилился. Из-за поворота стремительно выскочил небольшой конный отряд, во главе которого на белоснежном жеребце мчался князь Осмомысл Ижорский собственной персоной. Гладко выбрит, длинные черные волосы ниспадают на широкие плечи, ни с кем другим Осмомысла не спутаешь.
Охотничьи псы, утробно подвывая, бежали чуть позади удалой кавалькады. Хмурый князь, не менее хмурая дружина. Что же там у них могло случиться?
Узрев телегу, Осмомысл сбавил скорость и, подняв вверх руку, остановил свою вооруженную до зубов свиту.
— Ну, здравствуй, Степан, — мрачно приветствовал кузнеца князь, осаживая рвущегося вперед славного жеребца.
«Ого! — подумал Муромец. — Какие знатные у этого правдолюба знакомства!»
— При других обстоятельствах угостил бы тебя медом славным да баньку с дороги приказал истопить.
— А что стряслось, князь?!! — Колупаев почтительно снял шапку.
— Ищу одного суче… гм… мерзавца, — прищурился князь. — Может, видал на дороге такого? Молод, в меру смазлив, в женской исподней рубахе.
— Нет, такого я точно в глаза не видывал, — искренне изумился Степан. — Прости, князь, коль ничем не могу тебе помочь.
— Да уж, — невесело усмехнулся Осмомысл. — Мне вот на Вече уже выезжать надобно, а тут… еще и это.
И, не вдаваясь в лишние разъяснения, князь резко рванул с места. Верная дружина, лязгая начищенным до блеска оружием, поспешно понеслась следом. Громко залаяли собаки, и кавалькада быстро растворилась в придорожной пыли.
— Видал? — кивнул в их сторону Колупаев, натягивая поводья.
— Видал! — подтвердил Муромец. — А откуда ты князя этого знаешь?
— Да помогал ему один раз, — нехотя пояснил кузнец, — упырей в болотах Ижорских извести. Давняя то история и кровавая…
Илья поежился:
— Далее лучше не рассказывай.
Какое-то время ехали в обоюдном молчании.
Колупаев задумался, вспоминая давнюю охоту, и совершенно не обратил внимания на раздавшийся вдруг хруст ломающихся веток.
— А-а-а-а!!! — истошно завопил Илья, да так, словно его половец зарезал.
Мертвенно побледнев (вопль воистину был ужасен!), Степан обернулся.
В телеге шла борьба.
Дико воющий Муромец от кого-то неистово отбивался. Единственный, кто был совершенно спокоен, так это Буцефал, давно уже притерпевшийся к постоянным воплям богатыря.
Поплевав на ладони, кузнец грубо растащил дерущихся.
— Ты?!! — удивленно выдохнул он, узнав в юноше, облаченном в женскую исподнюю рубаху, Луку Пырьева.
— Это насильник!!! — фальцетом орал Муромец. — Извра… извращенец. Он на меня с дерева прыгнул.
— Спокойно!
Колупаев отпустил юношу.
— Братья русичи, богом Велесом заклинаю, помогите, — запричитал пиит. — Не дайте в обиду, ибо жизнь моя висит на волоске.
— Что, снова девку какую соблазнил? — усмехнулся Степан, успокаивающе гладя близкого к нервному срыву Илью по пустой головушке.
— Так и есть! — кивнул Лука. — Нечистый меня попутал.
— Уж не с женой ли Осмомысла ты давеча тешился? — с подозрением поинтересовался кузнец, хотя ответ и так был очевиден.
— С ней самой! — чуть не плакал юноша.
— С благоверной родного дяди?!!
— Нечистый! Это все он, не я, — с отчаянием бил себя кулаком в грудь повеса.
— Гм… — Колупаев призадумался. — Ладно, можешь ехать с нами. Вот токмо… одет ты не по сезону.
— Спасибо, братья!
— Э… нет, я с этим типом в одной телеге не поеду, — прорезавшимся басом запротестовал Муромец. — Клянусь, он хотел мною овладеть.
— Чего?!! — Степан обалдело посмотрел на пиита. — Это правда?
— Да ты что, кузнец?!! — возмутился юноша. — За кого ты меня принимаешь?
— Дык…
— Илья, заткнись!
Богатырь злобно сверкнул глазами, но промолчал.
— Вот послушайте. — Лука вытащил из-за пазухи маленький листок бересты. — Я написал это сегодня утром в спальне любимой перед тем, как… ну вы поняли. Перед тем как туда ворвался дядя.
— Ну, давай-давай, — оживился Колупаев, всегда любивший вольную поэзию.
И пиит с выражением прочел:
— Ну как?
Таинству жизни удивляюсь вновь,
Устроено все просто до предела:
Раз иссушает нам мозги любовь,
То кровь спешит в другие части тела…
— Отменно! — Кузнец даже захлопал в ладоши от переполнявших его светлых чувств. — Ты, Лука, настоящий талант. Брильянт, так сказать, в нашей серой расейской действительности. Прочти еще чего-нибудь.
— Неужели вам действительно нравится?
— Давай, читай-читай!
Юноша явно был польщен столь эмоциональной реакцией на свой маленький опус и потому снова принялся нараспев декламировать:
— Знатно! — снова восхитился Колупаев, чуть не свалившись при этом с телеги.
Не обвиняй мужчину в низости,
О женщина! Таков итог:
Вам хочется душевной близости
А нас иначе создал Бог…
— М-да, ничего, — подал голос Муромец, по-прежнему с опаской поглядывая на странного юношу.
Лука смущенно покраснел, что в последний раз случилось с ним, пожалуй, во младенчестве.
* * *
— Двигаемся в верном направлении. — Николашка с глубокомысленным выражением на лукавой физиономии крутил в руках морской компас.— Дай сюда, — отпустив секретарю подзатыльник, Всеволод отобрал у него ценный навигационный прибор. — Да, навроде все верно. Где это озеро находится, я, положим, знаю. Но что на его берегу стоит некий город, слышу впервые. И когда это его там построить успели?
Роскошный экипаж неистово подбрасывало на ухабах, но князюшка терпел, крепко стиснув зубы. Зато с каким шиком к Кипишу подкатит, врагам на зависть! То-то! Ради такого дела и неудобства в дороге перетерпеть можно. Задницу, чай, не отобьет.
— Ох ты, Акулина, Акулина, — хором пели сопровождающие карету дружинники, — грудь до пяток, просто чертовщина!
Князюшка злобно клацнул зубами и, высунувшись в зашторенное бархатом оконце экипажа, сипло прокричал:
— А ну заткнитесь, вражье племя!
— Так точно заткнуться, — браво отрапортовали дружинники.
— Вот так-то. — Князь засунулся обратно, но карета вдруг резко затормозила. — Ну что там еще?
«Еще» оказалось лежащими поперек дороги огромными соснами. Николашка поспешно выскочил из экипажа.
— Спиленные! — прокричал он, наметанным глазом изучая завал.
— Засада? — Всеволод вытащил из-под сиденья верный лук.
— Навряд ли это ловушка, — покачал головой секретарь, вернувшись к карете.
— И что теперь делать? — Князюшка нервно барабанил пальцами по дорогой обшивке экипажа.
Николашка повернулся к бравой дружине, уже готовой дать деру при первом же разбойничьем свисте.
— А ну-ка, увальни, расчехляйте пушку!
— Есть расчехлить пушку.
— А ты, Николай, голова, — похвалил прозорливость секретаря Всеволод.
Орудие быстро расчехлили, зарядили, навели на цель.
— Готовьсь! — решительно скомандовал Николашка. — Пли!
Оглушительное «Бабах» прозвучало громче, чем обычно. Видно, со страху дружинники малость переусердствовали с зарядом.
Искусственную преграду словно ветром сдуло.
Вытащив из ушей пальцы, Всеволод довольно осклабился.
— Знать бы, чьих это рук дело. М-да… Видно, кто-то очень не хочет, чтобы я до Кипиша добрался.
— Эт-то точно, — грустно кивнул Николашка. — Говорят, банда Семи Семенов снова в этих лесах бесчинствует. Может, они?
— Енто навряд ли, — не согласился князюшка. — Эти бы засаду устроили.
— Тогда кто?
— Узнаю, порешу, — пообещал Всеволод, и экипаж, скрипя колесами, двинулся дальше.
Притаившийся в придорожных кустах агент Шмалдер злобно выругался.
* * *
К великому сожалению, добраться до Разлив-переправы Гришке с Тихоном было не суждено.Хотя, может, оно и к лучшему. Хмельград место опасное, его добрые люди стараются обходить стороной.
— Телега! — объявил Гришка, слух у коего был не в пример лучше, чем у братца.
— Может, Илья Муромец? — тут же предположил Тихон.
Снова встречаться с ненормальным богатырем княжьи племянники совсем не желали и потому быстро шмыгнули в придорожную канаву.
Непонятная телега приближалась. Затем послышалось дребезжание расстроенной балалайки. Братья как по команде переглянулись.
— Ай-я-яй, ай-я-яй, — заливался сидящий на козлах телеги с ворованным скарбом Сивка Урка. — Убили ефиопа, ни за что ни про что, мерзавцы, задушили…
Добры молодцы затаились, но Сивка настолько был увлечен своим разбойничьим пением, что вряд ли их заметил бы, даже если бы Гришка с Тихоном голосовали на дороге.
— А он не идет играть на бубне, — все надрывался вор в законе. — Совсем мертвый лежит и уже плохо пахнет…
— Ну что, проучим рыжего? — полушепотом предложил Гришка.
— Не понял.
— Ну нельзя ведь упускать такой великолепный шанс ему отомстить.
— А как же Хмельград?
— Да леший с ним, с Хмельградом. Всеволоду сейчас не до нас. Все мысли у князюшки токмо о скором Вече. Потом что-нибудь да придумаем. Уедет же!
— Ай-я-яй, ай-я-яй, убили ефиопа, — неслось над дорогой. — Ни за что, ни про что гады удавили…
— Ну, Тихон, решайся!
— А он не ест авокадо, на тамтаме не игра-а-а-ает…
— Ладно, давай
— Лишь лежит под кустом и тихонько воня-а-а-ает…
Стараясь шуметь как можно меньше, добры молодцы побежали следом за удаляющейся повозкой. План их был прост. Стащить вора с телеги и отдубасить хорошенько, чтобы знал, как честной народ обирать.
— А он лежит совсем тихий-тихий, но по-прежнему черный, хотя и ме-о-о-о-ртвый…
Дружинники запрыгнули на повозку и, грубо стащив певца с козел, швырнули его в придорожную пыль.
Гришка стремительно подобрал балалайку и в щепки разнес ее о голову Сивки.
— А-а-а-а… — заорал ворюга и тут же получил сапогом под ребра от Тихона.
— Что, не узнаешь нас, разбойничья морда? — злобно зарычал Гришка, пиная Сивку ногами.
— Ай, узнаю! — закричал вор в законе. — Пощадите, хлопцы, у меня золото в сундуках, все отдам…
— Так ты еще и пытаешься нас подкупить? Нас, княжеских, дружинников?!!
— Ой-ей-ей…
Здорово отметелив рыжего мерзавца, добры молодцы его связали и, подвесив за руки к дереву, удовлетворенно осмотрели итог проделанной работы.
С кляпом во рту из жесткой мешковины Сивка Урка был по-своему симпатичен. Зрячий глаз заплыл лиловым фингалом, часть передних зубов бесследно исчезла, клок бороды вырван, одежка — сплошные лохмотья. Дружинники и сами ужаснулись, видя дело рук своих.
— Будет тебе наукой! — нравоучительно добавил Гришка, и добры молодцы вернулись на дорогу.
Забрались в конфискованную у Сивки телегу, обыскали короба… И чего тут только не было: золотые женские побрякушки, половецкое оружие, украшенное драгоценными каменьями, заморские ткани и даже (?!!) позолоченная булава краинского гетмана. Этот трофей Урки вызвал у княжеских племянников некоторое недоумение, поскольку о пропаже данной необычайно ценной вещи заявлено не было. Стало быть, краинцы еще не в курсе. Вот так дела!
Перебрав ворованный скарб, добры молодцы отыскали свои ратные доспехи, облачились в них и весело покатили к Разлив-переправе.
Но спокойно доехать до речки им не удалось.
В лесу раздался пронзительный свист, в ответ заухала сова, и на растерянно раззявивших рты княжьих племянников упала сверху огромная крепкая сетка.
Отчаянно ругаясь, добры молодцы кубарем свалились на дно экспроприированной телеги. Побарахтались там, еще больше запутавшись, а затем в ужасе уставились на вынырнувших из леса, словно привидения, семерых ладных незнакомцев во всем черном.
— Семь Семенов! — жалобно просипел Гришка. — Романтики вольных расейских дорог.
— Все, — отозвался Тихон, — теперь уж нам точно звездец…
Бесшумно окружив остановившуюся телегу, Семены молча разглядывали спутанных по рукам и ногам дружинников сквозь узкие прорези своих черных тряпичных масок.
* * *
— А вот еще такое послушайте! — все не унимался вошедший в поэтический раж пиит. — Гм… как вам это…— Такты че, и с Бабой Ягой тоже? — неприлично заржал Муромец.
Муза парит предо мной.
От счастья мыслю тупо,
Нет крыльев у ней за спиной,
Зато есть метла и ступа…
— Илья, — Колупаев укоризненно покачал головой, — как тебе не стыдно!
— Ничего-ничего, я к подобным шуточкам давно привык, — совсем не обиделся Лука. — Обо мне такого на Руси понавыдумывали, что иногда и самого оторопь берет. Бездельников у нас много. Ведь все беды от этого. Всем все лень, всем на все наплевать. Мой нужник с краю, ничего не знаю. Вот от ентого самого безделья и выдумывают сами не зная что.
— Дык и что же они выдумывают…
— Да разное… Что я, например, на самом деле не русич, а арап, или эфиоп, как кому нравится. Что, мол, на дуэли с одним иноземцем дрался из-за дуры одной и был ранен в живот, а потом наутро помер. Да разве обо мне только брешут? Один вот мечтатель домечтался до того, что его печь стала по Руси возить и все за него само собой делалось. Другой вот дрых тридцать три года, а пока он дрых, ратные подвиги сами собой совершаться стали. Проснулся… а тут и почет, и слава, все, так сказать, горяченькое, прямо в руки…
— Ты на кого это, жеребец сельский, намекаешь?!! — леденящим тоном поинтересовался Муромец, доставая из ножен булатный меч. — Сейчас я тебя твоего орудия труда лишу!
— Какого орудия труда? — испугался пиит.
— Языка! — ответил Илья и двинул юношу рукоятью меча в лоб.
— Эй! — заорал Степан. — А ну прекратить немедленно!
Наверное, и зарезал бы Луку богатырь, коль не диво дивное на небольшой поляне, мимо которой они проезжали, случившееся. Даже Буцефал и тот на месте замер, очумело хлопая губами и тараща круглые аки пятаки глаза.
— Это че? — прошептал Колупаев.
— Дык… — булькнул Муромец.
— Е… — выдохнул Лука.
Прямо посередине небольшой полянки лежало огромное, переливающееся дивным внутренним светом блестящее яйцо. Навряд ли его могла снести даже избушка на курьих ножках, ибо было само яйцо как две избушки, поставленные друг на дружку. Рядом с яйцом суетились непонятные зеленые существа, здорово смахивавшие на чудо-помощничков из волшебного ларца Кощея. Вот только эта их зеленоватость…
— Одно из двух, — произнес Илья, — либо мы совсем недавно пили, либо… они.
Действительно, ежели пили русичи, то все объясняется довольно просто: у них галлюцинации. Ну а ежели пили эти на поляне, то ясно, почему они такие зеленые.
— А может, и мы, и они? — неуверенно предположил пиит.
Деловито снующие по поляне существа на открывших рты русичей никакого внимания не обращали. Заставив яйцо каким-то немыслимым волшебством приподняться над травой, они вырастили из него изяшную лесенку и по очереди исчезли внутри.
— Ну, чтобы из яйца кто-нибудь да вылазил, я не раз видел, — продолжал бормотать себе под нос Муромец. — Но чтобы кто-то в яйцо лез. Это что же… они вылупливаются наоборот?!!
Последний «зеленый» поспешно исчез в яйце, затем оно вздрогнуло и, рванув с места, стремительно унеслось в небо, словно его с силой буцнул расшалившийся великан. И все это в полной тишине!
— Значицца, так, — через пять минут нарушил тягостное молчание Колупаев. — Либо у нас окончательно съехала крыша, либо мы чего-то не знаем, что на Руси тайно от всех творится.