Лежер Вернер. Капитан «Аль-Джезаира»

   Прежде чем скрыться за первыми домиками деревни, Махмуд остановился и погрозил Ахмеду и Али кулаком.
   — Берегись, предатель! — чуть не с пеной на губах крикнул он срывающимся голосом.
   Лишь теперь Али ощутил полученные удары. Однако гордость от победы над верзилой словно бальзамом капала на его болячки.
   Яблоко раздора, маленький Омар, наблюдавший сражение со стороны, подобрался поближе и стоял съежившись, словно мокрый пудель.
   — Иди сюда, Омар! — позвал негритенок.
   Мальчик не сдвинулся с места.
   — Иди же, мы ничего тебе не сделаем. Ты ни в чем не виноват.
   Но и это не подействовало.
   Тогда оба друга подошли к нему сами.
   Омар стоял, опустив глаза. Удрать? Нет, не стоит. Он так устал, так ему все опостылело, ничто не радовало. Будь что будет, он не в силах сопротивляться.
   Кто их знает, что хотят эти двое!
   — Омар, — еще раз обратился к нему Али. Слова его звучали вовсе не враждебно, скорее дружелюбно.
   — Вы хорошие, добрые. Вы даже подрались с ним из-за меня.
   Оба мальчика, как по команде, прыснули смехом. Омар вздрогнул, будто от удара тонкой свистящей плетью. Ну вот, опять все продолжается, опять тычки и насмешки. Он так хотел подружиться с этими мальчиками. А они смеются над ним, как и все остальные. Повсюду его шпыняют. Взрослые косо поглядывают на него, когда он проходит по деревне. Соученики мучат насмешками за его незнание разных разностей, для них вполне очевидных. Никто, никто его здесь не любит.
   Слезы горошинами покатились по круглому детскому лицу. Он молча повернулся и пошел прочь.
   Друзья переглянулись. Али кивнул. И Ахмед кивнул.
   Два шага, и они догнали Омара, один справа, другой слева.
   Одна маленькая рука коснулась Омара справа, другая — слева.
   — Отчего ты плачешь? — спросил маленький негритенок, у которого слезы тоже навертывались на глаза.
   — Я… я… Ах, вы смеетесь надо мной, как и все.
   — Не сердись, — сказал Ахмед. — Мы больше не будем. Знаешь, ты так потешно говоришь, что и в самом деле становится смешно. Послушай, давай играть с нами, стань нашим другом. А потом ты привыкнешь и еще как хорошо будешь учиться.
   — Вы примете меня? — с надеждой и радостью, хоть и несколько недоверчиво, спросил мальчик.
   Оба кивнули в знак согласия.
   Снова глаза Омара подернулись слезами, в этот раз от радости.
   — Я так рад, так рад! — воскликнул малыш. — Так благодарен вам! Вы даже не знаете, как это замечательно. Я всегда буду вас любить, всю мою жизнь! Али, Ахмед!
   Радость Омара была столь беспредельна, столь заразительна, что, позабыв об угрозах Махмуда, развеселились с ним вместе и новые друзья.
   — Пойдешь с нами пасти овец? — спросил Али.
   — Конечно, конечно! И Ахмед?
   — И он тоже. Мы ведь всегда и везде вместе.
   С трогательным терпением новые друзья подсказывали Омару слова молитвы, покуда он сам не затараторил ее без единой ошибки. Звучала она, правда, из его уст несколько своеобразно, но тем не менее вполне внятно и разборчиво.
   Так много и легко, как в тот вечер, он никогда еще не учился. Да новые друзья его, в сущности, и не обучали. Все шло как бы играючи. Когда не сидишь, словно в каком змеюшнике, в ненавистной школе, когда не следят за тобой неотвязно то сонные, то колючие, как кинжалы, глаза учителя, учение — удовольствие.
   Впрочем, сам-то Омар и не догадывался, что успехами своими обязан в первую очередь как раз освобождению от гнета, который все это время давил на него, как на пришлого, нездешнего, на турецкого любимчика.
   Он, родом вовсе не из Алжира, был теперь на пути к обретению новой родины. Те, что любили малыша и всегда были наготове доказать кулаками свою дружбу, расшевелили его, пробудили в нем жизнерадостность и веселье.
   Для Махмуда и его приспешников Омар больше как бы и не существовал. Они просто не замечали его. Али и Ахмед удивлялись этому. Они-то полагали, что вот-вот разразится скандал и без хорошей драки дело не обойдется. Ничего подобного!
   Когда Али рассказал однажды всю эту историю отцу и подивился на неожиданное поведение Махмуда, то узнал, что разгадку всему этому следует искать у родителей его соучеников.
   Омар и отношение детей к нему стало важным событием, о котором советовались сообща все отцы. Решено было, что самое лучшее — не давать ненавистному и грозному дею никаких козырей для вспышки его высочайшего гнева. Все здесь в глубине души ненавидели чужеземного властителя, а вместе с ним — и его подопечного Омара. Однако чувств своих пока лучше было не проявлять. Всего этого Али, разумеется, не знал, как не знал и того, что отцу его на совете старейшин было рекомендовано всячески способствовать дружбе сына с маленьким чужаком. Случись вдруг дею справиться об Омаре, всегда можно сообщить, что дети обожают его, да и вся деревня прямо-таки души в нем не чает. Ну а там придет время — с обоими с ними, и с деем, и с Омаром, да поможет Аллах, глядишь, и рассчитаемся!
   Меж тем затюканный прежде Омар превратился со временем в настоящего маленького сорванца, стал совсем другим, бойким, дерзким, бедовым сорвиголовой, не боящимся никого и ничего. Сперва его ненавидели, потом терпели, а затем можно стало уже сказать о проснувшейся вдруг любви сверстников. Алжир о нем забот не проявлял. Это хорошо, решили жители деревни, хорошо и для них, и для Омара. Похоже, что связи-то между мальчиком и алжирским властителем не столь уж и тесные…
   Неразлучные друзья, Али, Ахмед и Омар, отправились на охоту. Вчера негритенок отыскал в горах следы неизвестного зверя размерами с кошку. Неизвестный зверь! Добыть его! — решил Омар. Двое остальных были того же мнения. Дети сообща приступили к постройке западни. Омар в работе почти не участвовал, ибо ничего в этом не понимал, лишь помогал копать яму и маскировать сооружение. На след они вскоре вышли, самого же неизвестного зверя, как ни искали, не обнаружили.
   По соседству со строящейся западней оказалась скала, которую спорый на всякие затеи Али еще не покорил. Прикинув, что шести рук для маленькой западни многовато, он решил предоставить работу друзьям, самому же попытаться вскарабкаться на вершину. Чем и занялся.
   Все выше и выше поднимался он. Вскоре уже проворному берберу приятели казались совсем крохотными. До чего же смешно. С этого продуваемого всеми ветрами места они смотрелись будто припечатанными к земле, копошащимися в пыли муравьями. А вверх даже и не глянут!
   — Ахмед! Омар!
   Приятели вертели головами. Откуда Али кричит? За работой они и не заметили даже его отсутствия.
   Каменный откос блистал в лучах солнца. Разглядеть человека на этой сверкающей сланцем стене было нелегко.
   Они не видели его.
   Новый клич, радостный, ликующий: Али гордился своим достижением. Впрочем, все оказалось проще, чем он предполагал.
   А друзья все еще не видели его.
   «Надо помахать им», — решил Али и оторвал руки от узкого карниза.
   — Вон он, наверху! Сумасшедший!
   Омар заметил его и показал Ахмеду направление. Да… но где же он?
   Крик о помощи, пронзительный, испуганный, эхом отразился от каменной стены.
   Али сорвался со скалы.
   Посыпались, загрохотали камни, взметнулось облако пыли.
   Омар прижал кулаки к глазам. Не видеть, не видеть бы этого ужаса!
   Вот, сейчас — сейчас тело несчастного друга должно удариться о подножие скалы, всего в нескольких метрах от него. Когда же наконец завершится это мучение, это убийственное ожидание?
   Последний удар. Тяжелый, глухой.
   — Али?..
   А потом тишина. Мертвая тишина.
   Бедный Али, бедный дорогой друг.
   Кулаки разжались. Сквозь пальцы Омар со страхом глядел на отвесно убегающие кверху скалы.
   Пыль подымалась кверху, понемногу рассеивалась. Видимость мало-помалу восстанавливалась. Как и несколько минут назад, все снова затихло, все успокоилось. Однако над всем этим простерла свое крыло смерть.
   Но что такое? Среди груды свалившихся со скалы камней ничего не белеется, а ведь Али был в белой рубашке… Где же он?
   — Где Али?
   Крик Омара вывел Ахмеда из оцепенения.
   — Али! Али!
   Два срывающихся от страха детских голоса выкрикивали имя друга.
   — Али! Али! — отзывалось на их крики эхо.
   Ахмед закрыл глаза. Он еще раз крикнул: «Али! Али!» — и вслушался в тишину. Что это? Или ему показалось? Он предостерегающе поднял кверху указательный палец, предлагая Омару замереть и прислушаться.
   Так оно и есть! Тихое, едва различимое:
   — Ахмед… Омар!
   Это был голос друга.
   — Он жив, Ахмед! Он жив! Но где же он?
   — Найти! Надо искать! Скорее!
   — Али, где ты?
   Никакого ответа.
   Искать? На этой каменной стене? От одной мысли, что надо лезть наверх, по спине Омара побежали мурашки. Он, конечно, научился кое-чему от Али, но хватит ли у него сил?
   Нет, надо бежать в деревню, звать на помощь. Маленький негритенок ту же согласился отправиться в путь. Он знал, что Омар по такой жаре долго не пробежит, а до самых крайних хижин очень неблизко.
   — Да, Ахмед, беги в деревню, беги как можно быстрее и приведи сюда людей с веревками. Но скорее, скорее. А я тем временем постараюсь найти Али.
   — Ты хочешь залезть наверх? — Ахмед растерянно посмотрел на скалу, на Омара.
   — Конечно. Беги же! Скорее: может быть, он тяжело ранен.
   Негр кинулся бежать, словно преследуемый хищным зверем Он напрягал все силы, чтобы быстрее помочь другу
   Маленький, уныло сгорбившийся Омар в отчаянии стоял у каменной стены. Он внимательно осмотрел утес снизу, слева, справа и испугался. Несомненно, лезть вверх было можно. Но вот удастся ли такой номер новичку? Не приведет ли это к новому несчастью?
   Но друг в опасности, нужна помощь!
   А стена-то какая крутая, ну как загремишь оттуда?
   Но руки нащупали трещины, ноги — уступы, зубцы. Омар полез вверх.
   Друг в опасности!
   Вперед, вперед! Омар не оглядывался. Он ничего не чувствовал, ни о чем не думал, кроме как: друг в опасности!
   Путь загородил выступ скалы. Дальше не продвинуться.
   А друг в опасности!
   — На помощь… Ахмед… Омар! — едва слышно выдохнула сдавленная грудь. Он зовет друзей, надеется на них!
   — Где ты, Али? Я иду!
   Не отвечает. А может, бешеный стук сердца перекрывает его голос? Но нет, вот снова прозвучали отрывистые слова:
   — Я… в… щели. А ты?
   — Под выступом. Мне не пролезть дальше.
   Как страшно ожидать, пока друг снова соберется с силами для разговора. Одно лишь слово на сей раз:
   — Защемило!
   — Как мне до тебя добраться? Я тебя не вижу.
   — На… право… чуть назад… осторожно. Предупреждение своевременно, путь крайне опасен.
   Перед каждым шагом требуется тщательно ощупать стенку. Можно ли прочно поставить ногу, достаточно ли цепко ухватится рука?
   Рубашка на Омаре — хоть выжимай. От страха и перенапряжения с лица ручьями льет пот. Но Али должен быть спасен. Али — его друг!
   Омар добрался до места, откуда кричал Али. От карниза отломился небольшой осколок, ставший для друга роковым.
   Под ним — узкая щель, настолько узкая, что обломок скалы зажал Али, словно скобой. Он не мог ни шевельнуться, ни вытянуть ноги, ни распрямить колени и спину. Без посторонней помощи бедняге никак не высвободиться.
   Но помощь-то, вот она: Омар!
   Лечь на узенький, чуть шире тела, край скалы, протянуть руки, вытащить друга. Экая штука!
   Омар попытался немного спуститься. Зубы его от страха выбивали дробь. Он зацепился руками за выступ, вытянув ноги в поисках опоры. Наконец ему удалось лечь на живот. Справа с шумом посыпались камни. Он осторожно вытянул руку. Рука дрожала, как лист на ветру.
   Всего несколько сантиметров, и он дотянется до Али. Всего-то ничего!
   Надо же — спасся и угодил в каменный плен! Нет, не дотянуться… Напрасны все труды, весь отчаянный страх.
   — Я не могу достать тебя, Али!
   Всего ширина ладони между успехом и неудачей.
   Омар чуть не плакал. Неужели тщетны невероятные усилия, вымотавшие все его силы?
   Али удивленно глянул вверх. Что-то мокрое капнуло ему на лоб. Слезы. Омар ревел от злости и разочарования.
   — Была бы у меня веревка! — бормотал Али.
   — Конечно. Только кто нам ее сюда притащит? Ни одному взрослому на эту стену не взобраться. А мы — маленькие и легкие, наши руки и ноги найдут опору. Только я снова подняться не смогу. Я и вниз-то теперь уже не спущусь. Али… Дорогой мой Али!
   — Снимай рубашку. Бросай ее вниз. Нет, разорви ее и сделай из нее веревку. Только быстрее, я не могу уже больше стоять. Мои ноги стиснуты камнями.
   — Снять рубашку?
   — Святая Матерь Божья, помоги мне!
   Слова на чужом языке? Али не понял того, что непроизвольно сорвалось с губ Омара. А он в эту страшную минуту заговорил на родном языке, взывая к Господу, а не к Аллаху.
   — Как же я до этого не додумался! — воскликнул Омар, переходя снова на арабский, который стал мальчику уже привычным. — Сейчас, Али!
   Сопревшая ткань рвалась, но кое-как свивалась все же в веревку. Али — не тяжелый, авось выдержит…
   Другой рубашки у Омара не было. Теперь ему придется ходить полуголым или завертываться в какое-нибудь тряпье. Оборванец, нищий — снова издевки всех соучеников. Но ведь это для Али, для друга!
   — Можешь… ты… закрепить… за что-то… конец?
   — Да. А для надежности я и сам буду придерживать.
   — Могу… я?..
   — Давай!
   Что-то затрещало, захрустело. У Омара глаза чуть не выпрыгнули из глазниц, рот широко раскрылся от страха. Ткань не выдержала! Он хотел закричать, предупредить друга. Не вышло! Слова застряли в горле. Ни звука не удалось ему выдавить. Не в силах отвести глаз, мальчик смотрел на тонкие нити все еще державшейся вопреки всему ткани.
   Вот, сейчас…
   Порвалась!
   — Омар!
   Руки друга лежали на краю карниза. Перед Омаром зияла пропасть. Он не сознавал, что происходит вокруг. Темная ночь обняла его.
   — Что это? Где я?
   Теплое, живое тело прижалось к Омару, обхватило, обняло его. Друг спасен, а сам он — в опасности, вот-вот свалится со своей «воздушной беседки».
   — Держи меня, Али! Держи крепче! Я ничего не вижу!
   — Не бойся, ничего с тобой не случится. Просто надо немного успокоиться.
   — Али! Омар!
   Это был голос Ахмеда. Хриплый от натуги, но все же полный радости.
   Негритенок пробежал всю длинную дорогу до деревни, еле добрался до крайней хижины, сообщил об ужасном несчастье и рухнул без сил наземь.
   Тревога! Отовсюду сбегались люди, вели лошадей, тащили веревки. Отец Али посадил Ахмеда перед собой в седло и пустил коня в галоп. За ним последовали остальные.
   — Сидите спокойно! Не двигайтесь! Мы зайдем с другой стороны! — кричал отец Али мальчикам.
   Запаленных коней погнали дальше. Пыль облаком взвилась из-под их копыт.
   — Они придут сверху! — радостно крикнул Али. — Тебе лучше?
   — Да, Али, куда лучше!
   Омар не хотел пугать друга, а сам дрожал всем телом.
   Ахмед не спускал глаз с друзей, будто мог удержать их взглядом от падения.
   Тем временем подъехали остальные сельчане. Они молча следили за ходом спасательной операции. Будь на то воля Аллаха — и дети избегут опасности, а реши Аллах по-иному — суждено им вечное небесное блаженство. Кисмет!
   Али уловил голоса.
   — Внимание, веревка!
   Веревка, спасение. Обычная веревка, сплетенная из пальмовых волокон, но такая теперь необходимая, единственно способная спасти людей от смерти.
   — Стой, не шевелись, Омар. Я обвяжу тебя.
   — Нет, нет, Али! Сперва ты!
   — Никаких возражений. Так. Только держись покрепче. Не бойся, соберись с духом. И отпихивайся ногами от стены, чтобы не оцарапать голое тело о камни и чтобы тебя не крутило.
   — А ты?
   — Я пойду потом. За меня не беспокойся. Ну, держись! Не спеши!
   Омар поплыл кверху. Вот, уже не видна его голова, затем торс, мелькнули босые ноги.
   Как вытаскивали Али, Омар уже не видел. Будто сквозь вуаль, он видел только, что его сажают на лошадь, ощущал, как обнимают его сильные руки. Большая черная борода щекотала порой его лицо. Ах, какая борода! О, да это же отец его врага Махмуда! Так бы и лежать целую вечность, какое это было бы бесконечное счастье. Укрыться в сильных руках отца — ничего счастливее нет в целом свете!
   Прошло несколько дней, пока Омар не избавился от своего страха. Весь мир переменился в эти дни, совсем другие лица смотрели на него.
   Когда он наконец раскрыл глаза после приключения, стершего из его памяти все прошлое, то увидел перед собой вовсе не голые стены хижины своей опекунши. Не очень-то отличалась и здесь обстановка от его прежнего закутка, однако все было новое, непривычное. На постели у него сидел Али, заулыбавшийся во весь рот, заметив, что спаситель его пришел в себя.
   Чужак Омар обрел новую родину. Отныне он стал членом семьи друга, не изгоем, а полноправным членом общины деревни Уксейре. Конечно, он лишь частично содействовал спасению Али, но его отвага и пренебрежение собственной жизнью показали людям, что он достоин их внимания и любви. Даже сердитый марабут, учитель, не отваживался придираться к мальчику. Да и поводов к тому у него не было. Омар учился прилежно, с охотой, был внимателен; и разговаривать стал уже вполне прилично и гладко.
   В остальном же: ни Али, ни Омар по скалам больше не лазали. Столь удачно предотвращенное несчастье показало им, что подобные дела не для детей.
   Деревенские жители часто сравнивали Омара с Эль-Франси. Кто же он, этот знаменитый охотник? Судя по имени — чужак. Правда, и он, Омар, тоже чужак. Но что же у него общего с этим Эль-Франси, и почему его с ним сравнивают?
   — Ах, ты не знаешь о нем, Омар? Пойдем, я расскажу тебе об этом человеке.
   То, что отец Али рассказал о знаменитом охотнике, просто пленило Омара. Эль-Франси знали и ценили во всей стране; всюду его почитали, ибо он всегда готов был прийти на помощь.
   — И он был здесь, в этой деревне? — с жаром интересовался Омар.
   — Да.
   — А снова он сюда придет?
   — Мы надеемся; ибо мы не забыли о помощи, которую он нам оказал.
   Эль-Франси стал кумиром для Омара. Стать таким же мужественным и готовым помочь другим — мальчик страстно желал этого. Разве и он не мог бы стать маленьким помощником людям? Помочь ухаживать за лошадьми, собрать хворост, разбить палатки — мало ли найдется всяких мелочей, которые шутя может исполнить мальчишка? Эх, пришел бы сюда Эль-Франси!
   Но прославленный охотник все не приходил. Может, это даже и к лучшему. Ведь тем временем он, Омар, успеет обучиться многому, что так необходимо на охоте.

Глава 11
НАБЕГ НА АЛЖИР

   Эль-Франси трясла лихорадка, и доставить его обратно в Ла-Каль оказалось задачей весьма не легкой.
   Когда, спустя несколько недель, Пьер Шарль покидал наконец лазарет городка сборщиков кораллов, врач категорически заявил, что восстановить подорванное здоровье может только длительное пребывание на родине. Доктор сказал даже, что о возвращении в Алжир не должно быть и речи: иначе может произойти самое худшее.
   Француз порешил обосноваться где-нибудь в умеренном климате, скажем на севере Франции, и заняться приведением в порядок своих научных трудов, для иллюстрации которых как нельзя лучше подошли искусно выполненные рисунки Парвизи.
   Ах, Парвизи! Какое еще преступление совершили турки, куда они девали его сына? Что же теперь будет, если он, испытанный охотник Эль-франси, не может больше помочь Луиджи отыскать и освободить ребенка?
   Эль-франси больше не существует! Конечно, еще долгое время у костров, в хижинах, у колодцев и на привалах будут рассказывать о его приключениях, но уже в прошедшем времени: "А вот было однажды… "
   Живой Эль-франси превратится в сказочного персонажа, в героя легенд.
   Отчего так? Почему Эль-франси должен становиться де Вермоном?
   Француз взялся за перо и набросал на листке бумаги несколько строк для отсутствующего Парвизи. Потом больной с трудом поднялся в седло и поехал к Селиму.
   Негр напряженно внимал словам друга.
   — Это все, Селим. Что ты думаешь об этом?
   — Ты возьмешь меня с собой? Разве приходилось тебе когда-нибудь сожалеть, что я был рядом?
   — Как ты можешь такое говорить? Но, видишь ли, Марсель — большой город, совсем другой, чем Алжир, Константина, Бона, а тем более — наш крохотный Ла-Каль. Тебе было бы трудно там жить. Возможно, я и не останусь в Марселе. Однако главное все же не в этом, а кое в чем ином: я не могу взять тебя с собой, потому что ты будешь еще нужен здесь. Ты должен помочь Луиджи вырвать ребенка из лап турок. Не печалься, Селим. Может быть, я еще когда-нибудь вернусь.
   — Может быть… — негр безнадежно махнул рукой; он не верил в это. — Но, конечно, должен же кто-то защищать Парвизи. Я берусь за это.
   Именно эти слова и хотел услышать де Вермон. Оставалось надеяться, что и Парвизи тоже целиком согласится с его планами и предложениями.
   Точно продуманными словами он объяснил итальянцу, что не сможет более участвовать в освобождении Ливио.
   Парвизи давно уже предполагал это, однако теперь, когда все окончательно встало на свои места, он побледнел и ответил молчанием на слова друга.
   Горькое это было молчание. Пьер Шарль как никто понимал Луиджи, представлял, как сжимается сердце отца, узнавшего, что помощь сыну грозит отодвинуться на неопределенный срок.
   Парвизи молчал и лишь спустя довольно долгое время заговорил:
   — Желаю тебе полного выздоровления, Пьер Шарль. Я так благодарен тебе, что даже не нахожу слов.
   «Почему он не спросил, что делать дальше? — подумал Пьер Шарль. — Ведь дело идет о спасении Ливио. Неужели друг утратил всю жизнестойкость? Неужели снова угроза помрачения разума?»
   — Послушай, Луиджи! Мой отъезд ничего не меняет в нашей задаче — найти ребенка. И не надо меня благодарить: мы же друзья на всю жизнь. То, что гнетет тебя, не оставляет безучастным и меня. Я без колебаний, не задумываясь, отдал бы жизнь, чтобы только помочь вам, Ливио и тебе. И занялся бы поисками еще сегодня, когда бы не болезнь, сделавшая меня совершенно неспособным для этого. Сейчас я — всего лишь камень на дороге, только помеха, невзирая на все мое желание помочь. Я и дальше буду делать все, что возможно. Я был у Селима и советовался с ним. Этот добрый малый хотел было сопровождать меня во Францию. Но я не согласился. Ты в последние недели научился, как вести себя в горах, на равнине и в пустыне; ты видел, как я обхожусь с людьми, и я убежден, что в будущем ты и сам сможешь стать Эль-Франси, чужестранцем — другом туземцев.
   Парвизи устало поднял глаза на друга.
   — Я — Эль-Франси? Ты шутишь. Ха-ха. Мне стать Эль-Франси!
   — Не смейся, Луиджи. Я знаю, о чем говорю. Это необходимо; это единственная возможность спасти твоего сына. Рядом с тобой будет Селим. В любви и преданности его можешь не сомневаться. Ты для него — второй я.
   — Разумеется, так и должно быть, Пьер Шарль, я всецело согласен с тобой. Что станется с Ливио, опусти я руки? Ведь сам-то он ко мне не прибежит. Но ты и я — какая огромная разница!
   — Со временем ты вживешься в эту роль.
   — Время, время! Пока еще я и в самом деле добьюсь чести с полным правом называться Эль-Франси! Что станется за это время с моим мальчиком? Каждый день в мире творится столько ужасного. Минует ли злая судьба моего сына в его опасном пребывании у корсаров? Каждый час, каждую минуту я боюсь за него. О Пьер Шарль!
   Француз не знал, что ответить на полные муки слова несчастного друга, как утешить его, как подбодрить.
   — Может, в этот самый миг Ливио грозит беда, а меня нет рядом с ним. Куда мне спешить, где его искать?
   — Это бессмысленные причитания, Луиджи. Выкинь подобные мысли из головы! Никогда больше не позволяй себе думать об этом. Это только расслабляет волю, снижает решимость. Если дальше растравливать себя такими думами, это приведет лишь к тому, что ты и в самом деле можешь опоздать. Жизнь требует совсем другого. Очень многое зависит от воли. Ты хочешь освободить Ливио. Если вера сдвигает горы, то на что же способна неукротимая воля Эль-Франси?
   — Ты прав, как всегда. Я надеюсь, что сумею с честью носить имя Эль-Франси, получившее благодаря тебе такую славу.

* * *

   Новый Эль-Франси скитался вместе со своей тенью Селимом по всему регентству. Сегодня он был здесь, завтра — уже совсем в другом месте. Он стал скуп на слова; прежде он был куда разговорчивее, находили туземцы. На это не обижались, ибо во всем прочем он оставался таким же, как всегда.
   Он частенько часами сидел вместе с людьми, не принимая участия в разговоре. Зато Селим так и трещал, разузнавая, между прочим, о заботах и нуждах приютившей их деревни. Иной раз вступал в разговор и Эль-Франси, и даже хватался за оружие… Если звучали выстрелы, люди знали, что у них есть надежный защитник.
   В одном лишь заметно отличался гость со времени прошлых его посещений несколько лет назад. Он любил присутствовать на школьных занятиях, играл с детьми, брал их с собой на недельные охотничьи вылазки, короче говоря, стал большим другом детей. Ничего удивительного, что дети и подростки спали и видели, как бы подружиться с Эль-Франси, которого почитали самым отважным охотником Африки.
   Вокруг Парвизи всегда собиралась стайка мальчишек. Все жаждали послушать его охотничьи рассказы.
   Он с улыбкой удовлетворял их желание, умело вплетая в повествование быль и вымысел. Чем больше он рассказывал, тем требовательнее становились слушатели: «Еще, Эль-Франси, еще!»