Страница:
Вызвали министра. Приезжий прошептал ему что-то на ухо.
— Молчи! — приказали ему.
— Нет, не замолчу! — рявкнул незваный гость, привлекая всеобщее внимание.
Разговоры в зале умолкли. Все смотрели только на него.
— Гуссейн-паша! — не понижая тона, обратился он к дею, занятому переговорами с Бейт-эль-ма-лем, верховным судьей, об участи экипажа «Аль-Джезаира».
— Исмаил, ты?
Корсарский капитан почтительно приблизился к турку, пал ниц.
— Встань! Что ты хочешь от меня? — спросил Гуссейн-паша.
— По городу ходят слухи. Я только что вернулся, ошвартовался и тут же поспешил к тебе. Омар не совершал преступления, в котором, как я слышал, ты его обвиняешь. В это самое время мы встретились с ним в Гибралтарском проливе, он шел курсом на Атлантику. Мы не друзья с Омаром: очень уж он лихой и везучий, но ты не должен приговорить к казни невиновного!
— Хорошо. Докладывай. Как произошла ваша встреча?
— Я сказал уже: я встретился с «Аль-Джезаиром» в Гибралтарском проливе. Точнее, он пересек мой курс. Перед тем я поджидал в засаде одного «испанца», у меня порвались якорь-цепи, и я потерял якорь. Омар мог бы меня выручить, пока я не добуду себе новый якорь. Я еще раз настаиваю, что друзьями мы никогда не были, но мы оба — твои слуги, господин! Вот я и подошел к нему и попросил о помощи. Омар дал мне якорь. Потом он пошел дальше в океан. Я же снова занялся охотой на «испанца». Это все, о дей! Капитан Омар не имеет никакого отношения к гибели твоих кораблей.
— Подожди здесь!
Исмаил отступил назад, а Гуссейн-паша отдал одному из своих приближенных какой-то приказ. Тот почтительно поклонился и вышел.
Спустя некоторое время он вернулся и доложил властителю, что распоряжение его исполнено.
— Исмаил, подойди ко мне! — подозвал дей капитана.
— Ввести Омара! — отдал он затем приказ начальнику стражи, Исмаилу же указал стоять спокойно и, пока не спросят, рта не открывать.
Люди, затаив дыхание, следили за словами молодого корсара: надо же, во всех деталях совпадают с показаниями капитана Исмаила!
— Все точно, Омар. Ты свободен. И твоя команда — тоже.
Принести извинение лучшему из своих корсарских капитанов турок посчитал излишним. Но и Омар тоже и не подумал даже припасть в благодарности к ногам властелина.
— Что вы думаете обо всей этой истории? — спросил Гуссейн-паша обоих капитанов.
Для Исмаила все было покрыто полнейшим мраком. У Омара же имелись кое-какие соображения. Однако высказывать их сейчас было бы преждевременно. Они только что пришли ему в голову. Сперва следовало хорошенько все взвесить.
Пытался разобраться с происшедшим и дей. Пауза затягивалась.
— Так что же, Омар, ты тоже стоишь перед загадкой? — спросил наконец Гуссейн-паша снова входящего в милость корсара.
Вопрос требовал ответа. Как бы получше облечь свои предположения в слова? Да, но ведь дей был несправедлив к нему, едва не отправил на плаху, а теперь, выходит, надо обо всем этом забыть и опять помогать ему?
— Разве что… — нерешительно начал Омар.
«Продолжай, продолжай!» — требовали глаза турка.
Омар повиновался.
— Может, эти люди потеряли свои корабли в бою, потерпели поражение, а спасшиеся с них из страха перед тобой дали ложные показания.
— Потерпели поражение? От кого?
— Этого я не знаю.
Дей немного поразмыслил.
— Допустим, твои предположения верны, но почему же они представили злодеем именно тебя?
— Давно уже многие косо поглядывали на меня, завидовали. Вот и представился им случай убить сразу двух зайцев: и твоего гнева избежать, и «Аль-Джезаир» себе заполучить. А для этого, как оказалось, надо было всего лишь оклеветать меня. Оставалось только придумать правдоподобную увертку.
— Неплохо. Я велю притащить этих парней, и они будут говорить, можешь не сомневаться!
Движением руки дей отпустил капитанов.
Глашатаи разнесли по городу весть об отмене приговора.
Люди, готовые час назад побить Омара камнями, алчно ожидавшие до последних минут его смерти, теперь шумно восторгались им. Вторым героем дня был Исмаил.
Команду «Аль-Джезаира» уже выпустили из тюрьмы. Люди встретили своего рейса молча. Лишь один моряк от имени всего экипажа поклялся, что они пойдут за своим рейсом хоть в ад, хоть на небо и возьмут на абордаж самого дьявола — лишь бы Омар повел их.
Молодой капитан был растроган этим изъявлением верности. Он обвел глазами своих людей. Ни одного турка — только мавры и негры. «Аль-Джезаир» был единственным таким кораблем во флоте дея, на всех остальных непременно обитались добрых шесть, а то и все восемь десятков этих инородцев. Покойные Омар-паша и Мустафа безошибочно оценили политическое значение свободного от турок экипажа. Допусти Омар какой-нибудь просчет, наносящий ущерб интересам дея, и властитель с чистой совестью может сказать: турки здесь ни при чем!
Обвинение, подобное нынешнему, было бы бессмысленным, находись у Омара на борту люди, близкие к правительству: они просто не допустили бы никакого преступления. Разве что в знак неповиновения Гуссейн-паше.
Шум в честь оправданного Омара докатился и до ушей Бенедетто. Итальянец совсем уже было снарядился в дорогу, ибо посчитал, что песенка капитана теперь спета. До второго прибывшего в порт парусника старику не было никакого дела. Для него, бывшего раба, черная полоса жизни под названием «Алжир» окончилась. В чудесное спасение своего молодого хозяина он не верил.
Однако, заслышав ликующие крики «Омар! Омар!», Бенедетто решил с отъездом пока погодить. Затесавшись в возбужденную толпу и яростно работая локтями, он стал медленно, но верно продвигаться вперед. Гавани он достиг как раз в тот самый момент, когда к стенке подошла шлюпка с «Аль-Джезаира».
Старик со слезами на глазах заключил Омара в объятия. Слова здесь были ни к чему. Страшные часы, когда смерть была за спиной, совершенно истощили силы капитана. Бенедетто пришлось подставить ему плечо и чуть ли не волоком тащить его вверх по крутым переулкам.
Прежде всего капитану нужен был покой. Едва войдя в дом, он свалился на подушки и закрыл глаза. Но сон долго не шел к нему. Слишком он был возбужден.
Бенедетто примостился на корточках возле него, да так и просидел, не спуская глаз с молодого земляка, пока тот не проснулся.
— Моя жизнь висела на волоске, — пробормотал чуть слышно Омар.
Бенедетто придвинул ему поднос с ужином.
— Сперва ешь, а потом рассказывай, — попросил он.
Но Омар и не притронулся к пище.
Он вскочил вдруг на ноги и, дрожа от волнения, спросил.
— Кто я? Я не араб, не бербер, не мавр!
«Вот как далеко зашло», — подумал итальянец.
— Когда ты узнал это? — спросил он осторожно.
— Еще после нашего последнего разговора в лагере шейха Османа. Я противился, всеми силами защищался от этого ужасного осознания. Но оно не уходило, оно жило во мне. Я все еще верил, что сумею уйти от правды, потому и не поговорил с тобой перед уходом в последний рейд. Но я не могу больше. Я должен знать все. Только ты один, Бенедетто, можешь мне сказать, кто я. Пожалуйста, назови мне мое настоящее имя!
— Ты Ливио Парвизи, сын моего хозяина, убитого на «Астре».
— Ливио Парвизи? Ливио — я припоминаю, а Парвизи — нет. Ливио Парвизи — как чуждо это звучит… А мой отец — он умер? У меня нет отца? О-о-о!
Он спрятал лицо в ладони. У него нет отца — грозному корсарскому капитану показалось вдруг, что страшнее этого ничего нельзя и придумать. Бенедетто не сказал ни слова. Молчал и Ливио. Наконец, немного придя в себя, он продолжил свои расспросы.
— Почему ты не назвал мне мое имя, когда мы сидели вместе в тюрьме у Османа?
— Я не был убежден, поверишь ли ты этому.
— Нет?
— К сожалению, я не догадался при первой нашей встрече расспросить тебя о твоих самых ранних годах. Наверное, я укрепился бы в своих предположениях.
— И еще тогда мог бы рассказать мне правду!
— Я и сам сперва так думал, Ливио. Но после понял, что это было бы неправильно. Мои слова до Омара не дошли бы. А вот разберись он сам, что к чему, это было бы отлично. Ты ведь и без меня скоро понял, что ты не сын этой страны, и все же продолжал свои корсарские рейды. Что же дальше, Ливио?
У молодого Парвизи бессильно опустились руки. Он не знал ответа на этот вопрос.
— Я — корсар… — тихо сказал он. Бесконечная печаль звучала в этих словах. Что делать, куда идти дальше? Откажись он сейчас от этой своей профессии — и жизнь теряет всякую цену.
— Позволь мне решить за тебя, Ливио, — попросил Бенедетто Мецци. — Мы вместе вернемся на родину.
— Невозможно, мой друг. Мне, который принес людям столько горя, жить среди тех, на чью жизнь и имущество я посягал? Так не пойдет. Я не могу ни сидеть сложа руки, ни ходить за плугом, ни пасти стада. У меня свой удел. Мне бы — в битву, помериться с противником силами и сноровкой!
— Однажды это будет стоить тебе головы. И ведь опасность ждет тебя не только в бою. Взять хоть бы и сегодняшнюю историю. Где бы ты был, не явись в последний миг твой спаситель?
— Да, еще немного, и все было бы кончено… Ты прав, отец. И все же я остаюсь! Возвращайся домой один. Возьми от моих достатков сколько требуется, чтобы вести жизнь состоятельного человека.
— Награбленное добро! Я не возьму у тебя ни цехина, Ливио!
— Аллах да накажет тебя, старик! Еще чего! — вскипел корсар. — Ты возьмешь все, что я тебе дам. Я же пойду дальше своим путем. Я — Омар! И горе тому, кто захочет мне помешать!
«Да, это снова неукротимый Омар, — огорченно подумал Бенедетто. — Молодой человек, любящий сражения и опасности больше самого себя, настоящего, лучшего!»
— Пойдем со мной, Ливио! — еще раз попытался итальянец.
— Нет. А ты иди. Иди, пока я не передумал и не задержал тебя здесь! — решительно заявил Омар.
— Я уже говорил тебе когда-то: ни одна душа не ждет меня дома. Я остаюсь, Омар!
— Как хочешь! Уходи или оставайся, мне все равно.
Внезапно у старика мелькнула мысль, отчаянная, дерзкая, страшная.
— Хорошо, Ливио! Оставайся корсаром Омаром! Я не хочу больше, чтобы ты возвращался домой!
Омар удивленно уставился на него, не зная, что сказать.
А Бенедетто продолжал:
— Еще раз повторяю — оставайся корсаром! Он обнял земляка и, глядя ему прямо в глаза, пояснил: — Но не будь рабом вашего властелина, стань корсаром — против корсаров!
— Я не понимаю тебя! — покачал головой Омар.
— Ты убежден, сын моего покойного хозяина, что не можешь жить без сражений. Я уже не настолько молод, чтобы самому заниматься этим, хотя гнетет меня не груз лет, а только пережитое, превратившее меня в старика. Оставайся тем, кто ты есть, но стань независимым от Гуссейн-паши. Ты сможешь это, Ливио! Сделай правдой то, в чем тебя обвинили: уничтожай алжирские пиратские корабли! Открой на них корсарскую охоту! Ты искупишь этим все, что было прежде. Ни Алжир, ни какая иная страна не имеют права истязать другие народы и навязывать им свою волю. Помоги Европе, помоги нашим, твоим братьям освободиться от давящего их многовекового нечеловеческого гнета. Помогай им оружием, кораблями, помогай всем, чем можешь. Действуй! Действуй, охотник на корсаров Омар!
Дерзостный план Бенедетто взбудоражил Омара. Он вскочил на ноги и, тяжело дыша, подошел к старику. Жизнь итальянца висела на волоске. Он чувствовал это.
— Ты с ума сошел! Дьявол! — прошипел корсар. Лицо его судорожно скорчилось. Большими шагами он мерил комнату. Взад и вперед, взад и вперед. В десятый раз, в двадцатый… — Приведи ко мне одного из тех, кто солгал, будто их атаковал «Аль-Джезаир». Сейчас же! — резко приказал он и, уже чуть спокойнее, добавил: — Ему ничего не будет. Я даже вознагражу его, если он расскажет, не лукавя, все как было. Возьми вот это в залог того, что я не замышляю ничего дурного.
Он протянул Бенедетто несколько талеров с изображением Марии-Терезии — монеты, имевшие хождение по всей Северной Африке,
Была уже полночь. Однако желание Омара следовало исполнить, хотя Бенедетто и не понимал пока, что задумал его друг.
Одного из тех, кто спасся после атаки, они знали. Однако в Алжире его не оказалось, он успел уже уйти в рейд с другим кораблем. От его брата они узнали еще одно имя. Пират, к счастью, был дома, но идти к Омару наотрез отказался. Не изменили его отказа далее деньги.
— Обратитесь-ка вы лучше вот к кому… — назвал он новое имя.
— Благодарю, друг, мой господин богато вознаградит тебя, — попытался переубедить его негр.
— Не нуждаюсь я в его деньгах! — стоял на своем пират.
Третий, кого они всполошили в столь необычное время, сразу согласился пойти с ними. Как осторожный человек он уведомил об этом все свое семейство и наказал поднять на ноги весь Алжир, если до рассвета он не будет живым и здоровым стоять на том же самом месте, у себя дома.
— Благодарю тебя за то, что ты нашел мужество прийти ко мне сейчас, — приветствовал Омар пришельца. — Вот, возьми! — Он вложил в руку дрожащего всем телом мавра маленький кошелек с талерами. — А теперь расскажи мне, пожалуйста, как можно точнее, как вас атаковал «Аль-Джезаир».
Пират выложил все, что знал, а под конец сказал:
— Я говорю правду, Омар, сколь лишенной смысла она ни казалась бы. Корабль, что напал на нас, в самом деле был «Аль-Джезаир».
— Но ведь капитан Исмаил засвидетельствовал, что в это самое время встретился с моим кораблем далеко от Триполи, — усомнился Омар в утверждении мавра.
— Это был «Аль-Джезаир»! — настаивал тот.
— Но ведь это же невозможно, быть в один и тот же час в двух, на много дневных переходов удаленных друг от друга местах! Ты явно заблуждаешься!
— Это был «Аль-Джезаир»!
В глазах Омара заплясала ярость.
Бенедетто, будто невзначай, оказался вдруг между обоими спорщиками.
— Опиши этот корабль. Вспомни все детали, — попросил он мавра. — Видел ли ты Омара на борту?
Спрошенный долго размышлял. Потом махнул рукой и заговорил:
— Сперва я отвечу на твой вопрос: да, я видел Омара!
Далее он изложил до мелочей верное описание «Аль-Джезаира».
— Сколько тебе заплатили за эти выдумки? — вспылил Омар.
— Никто меня не подкупал, капитан. Я говорю правду.
В глазах мавра стоял страх, но трусом он не был и говорить неправду с перепугу перед разгневанным рейсом, определенно, не стал бы.
— Вот и я тоже говорю правду… — протянул Омар. — Ладно, друг, благодарю тебя. Больше у меня вопросов нет. Возьми свое вознаграждение.
Бенедетто проводил мавра до самого дома. Когда он вернулся, Омар сказал:
— И все-таки мавр лжет!
Итальянец молчал. Он не знал, что и думать.
— Или, может, есть еще второй «Аль-Джезаир»? — размышлял вслух корсар.
Бенедетто бросился к Омару, схватил его за плечи и стал трясти.
— Мальчик, друг, Ливио! Вот она, отгадка! Кто-то построил точно такой же корабль. Может, тунисский бей, с которым у Алжира давно уже натянутые отношения. Только так и могло быть. Даю голову на отсечение, твоя догадка верна.
— Мы ничего не знаем точно, — осадил капитан восторженность старика. — Но если это так, то я уничтожу этот ложный «Аль-Джезаир». Сожалею, что твой план, который мне, откровенно признаться, очень по душе, выполнить я пока не смогу. Здесь на кон поставлено мое доброе имя. Это — дело чести! Хочешь остаться со мной, Бенедетто? А потом, обещаю тебе, я обдумаю и твое предложение.
Мецци разочарованно отвернулся, утешая себя, однако, мыслью, что, удайся Омару потопить этот второй, таинственный парусник, у европейского мореплавания станет одним врагом меньше. Все свое внимание Омар устремит на неведомого противника, а о призах и думать забудет. И это тоже весьма ценно. Бенедетто махнул рукой и принял предложение.
Они долго обсуждали все детали предстоящей операции. Всех сколь-нибудь сомнительных парней своей команды Омар уберет и заменит их другими дельными людьми. Это не трудно, ибо вступить под начало удачливого пиратского капитана охотников хоть отбавляй.
Поначалу Омар должен остаться корсаром, как и прежде: ведь ложный «Аль-Джезаир» наверняка держится подальше от Алжира, его еще надо найти. Если только он вообще не предпочтет уклониться от встречи…
Не поспав за ночь и четверти часа, ранним утром Омар отправился к Гуссейн-паше.
— У нас завелся противник, о дей, — начал он. — Существует второй «Аль-Джезаир», который нападает на твои корабли.
— Откуда это тебе вдруг стало известно? — недоверчиво глядя на Омара, спросил турок. Коварный и вероломный, он и других подозревал в тех же грехах. Особенно таких вот, способных на все молодых и Удачливых рейсов.
— Я не знаю пока этого точно, но ничего другого просто быть не может. Подожди немного, и ты услышишь о новых нападениях на твои корабли, когда мой «Аль-Джезаир» будет стоять в гавани или крейсировать совсем в других районах Средиземного моря
— Если ты прав, тогда…
— …Тогда я его уничтожу! — перебил Омар могущественного дея.
— Сумеешь управиться с ним, и я постараюсь исполнить любое твое желание! — пообещал Гуссейн-паша.
— У меня одна лишь мечта — отомстить этому негодяю. Но для успеха в этой борьбе я прошу твоего позволения так оснастить, вооружить и обеспечить людьми мой корабль, как сам найду нужным. Пусть даже на это уйдет изрядное время.
— Поступай, как хочешь, только отправь этого супостата в ад!
Капитан уехал. К Ахмеду, Али и другим своим друзьям детства. Он хотел позвать их на свой корабль. В предстоящей великой борьбе на его стороне должны быть верные люди.
Глава 18
— Молчи! — приказали ему.
— Нет, не замолчу! — рявкнул незваный гость, привлекая всеобщее внимание.
Разговоры в зале умолкли. Все смотрели только на него.
— Гуссейн-паша! — не понижая тона, обратился он к дею, занятому переговорами с Бейт-эль-ма-лем, верховным судьей, об участи экипажа «Аль-Джезаира».
— Исмаил, ты?
Корсарский капитан почтительно приблизился к турку, пал ниц.
— Встань! Что ты хочешь от меня? — спросил Гуссейн-паша.
— По городу ходят слухи. Я только что вернулся, ошвартовался и тут же поспешил к тебе. Омар не совершал преступления, в котором, как я слышал, ты его обвиняешь. В это самое время мы встретились с ним в Гибралтарском проливе, он шел курсом на Атлантику. Мы не друзья с Омаром: очень уж он лихой и везучий, но ты не должен приговорить к казни невиновного!
— Хорошо. Докладывай. Как произошла ваша встреча?
— Я сказал уже: я встретился с «Аль-Джезаиром» в Гибралтарском проливе. Точнее, он пересек мой курс. Перед тем я поджидал в засаде одного «испанца», у меня порвались якорь-цепи, и я потерял якорь. Омар мог бы меня выручить, пока я не добуду себе новый якорь. Я еще раз настаиваю, что друзьями мы никогда не были, но мы оба — твои слуги, господин! Вот я и подошел к нему и попросил о помощи. Омар дал мне якорь. Потом он пошел дальше в океан. Я же снова занялся охотой на «испанца». Это все, о дей! Капитан Омар не имеет никакого отношения к гибели твоих кораблей.
— Подожди здесь!
Исмаил отступил назад, а Гуссейн-паша отдал одному из своих приближенных какой-то приказ. Тот почтительно поклонился и вышел.
Спустя некоторое время он вернулся и доложил властителю, что распоряжение его исполнено.
— Исмаил, подойди ко мне! — подозвал дей капитана.
— Ввести Омара! — отдал он затем приказ начальнику стражи, Исмаилу же указал стоять спокойно и, пока не спросят, рта не открывать.
* * *
— Расскажи еще раз со всеми подробностями о встрече с Исмаилом, — велел дей Омару.Люди, затаив дыхание, следили за словами молодого корсара: надо же, во всех деталях совпадают с показаниями капитана Исмаила!
— Все точно, Омар. Ты свободен. И твоя команда — тоже.
Принести извинение лучшему из своих корсарских капитанов турок посчитал излишним. Но и Омар тоже и не подумал даже припасть в благодарности к ногам властелина.
— Что вы думаете обо всей этой истории? — спросил Гуссейн-паша обоих капитанов.
Для Исмаила все было покрыто полнейшим мраком. У Омара же имелись кое-какие соображения. Однако высказывать их сейчас было бы преждевременно. Они только что пришли ему в голову. Сперва следовало хорошенько все взвесить.
Пытался разобраться с происшедшим и дей. Пауза затягивалась.
— Так что же, Омар, ты тоже стоишь перед загадкой? — спросил наконец Гуссейн-паша снова входящего в милость корсара.
Вопрос требовал ответа. Как бы получше облечь свои предположения в слова? Да, но ведь дей был несправедлив к нему, едва не отправил на плаху, а теперь, выходит, надо обо всем этом забыть и опять помогать ему?
— Разве что… — нерешительно начал Омар.
«Продолжай, продолжай!» — требовали глаза турка.
Омар повиновался.
— Может, эти люди потеряли свои корабли в бою, потерпели поражение, а спасшиеся с них из страха перед тобой дали ложные показания.
— Потерпели поражение? От кого?
— Этого я не знаю.
Дей немного поразмыслил.
— Допустим, твои предположения верны, но почему же они представили злодеем именно тебя?
— Давно уже многие косо поглядывали на меня, завидовали. Вот и представился им случай убить сразу двух зайцев: и твоего гнева избежать, и «Аль-Джезаир» себе заполучить. А для этого, как оказалось, надо было всего лишь оклеветать меня. Оставалось только придумать правдоподобную увертку.
— Неплохо. Я велю притащить этих парней, и они будут говорить, можешь не сомневаться!
Движением руки дей отпустил капитанов.
Глашатаи разнесли по городу весть об отмене приговора.
Люди, готовые час назад побить Омара камнями, алчно ожидавшие до последних минут его смерти, теперь шумно восторгались им. Вторым героем дня был Исмаил.
Команду «Аль-Джезаира» уже выпустили из тюрьмы. Люди встретили своего рейса молча. Лишь один моряк от имени всего экипажа поклялся, что они пойдут за своим рейсом хоть в ад, хоть на небо и возьмут на абордаж самого дьявола — лишь бы Омар повел их.
Молодой капитан был растроган этим изъявлением верности. Он обвел глазами своих людей. Ни одного турка — только мавры и негры. «Аль-Джезаир» был единственным таким кораблем во флоте дея, на всех остальных непременно обитались добрых шесть, а то и все восемь десятков этих инородцев. Покойные Омар-паша и Мустафа безошибочно оценили политическое значение свободного от турок экипажа. Допусти Омар какой-нибудь просчет, наносящий ущерб интересам дея, и властитель с чистой совестью может сказать: турки здесь ни при чем!
Обвинение, подобное нынешнему, было бы бессмысленным, находись у Омара на борту люди, близкие к правительству: они просто не допустили бы никакого преступления. Разве что в знак неповиновения Гуссейн-паше.
Шум в честь оправданного Омара докатился и до ушей Бенедетто. Итальянец совсем уже было снарядился в дорогу, ибо посчитал, что песенка капитана теперь спета. До второго прибывшего в порт парусника старику не было никакого дела. Для него, бывшего раба, черная полоса жизни под названием «Алжир» окончилась. В чудесное спасение своего молодого хозяина он не верил.
Однако, заслышав ликующие крики «Омар! Омар!», Бенедетто решил с отъездом пока погодить. Затесавшись в возбужденную толпу и яростно работая локтями, он стал медленно, но верно продвигаться вперед. Гавани он достиг как раз в тот самый момент, когда к стенке подошла шлюпка с «Аль-Джезаира».
Старик со слезами на глазах заключил Омара в объятия. Слова здесь были ни к чему. Страшные часы, когда смерть была за спиной, совершенно истощили силы капитана. Бенедетто пришлось подставить ему плечо и чуть ли не волоком тащить его вверх по крутым переулкам.
Прежде всего капитану нужен был покой. Едва войдя в дом, он свалился на подушки и закрыл глаза. Но сон долго не шел к нему. Слишком он был возбужден.
Бенедетто примостился на корточках возле него, да так и просидел, не спуская глаз с молодого земляка, пока тот не проснулся.
— Моя жизнь висела на волоске, — пробормотал чуть слышно Омар.
Бенедетто придвинул ему поднос с ужином.
— Сперва ешь, а потом рассказывай, — попросил он.
Но Омар и не притронулся к пище.
Он вскочил вдруг на ноги и, дрожа от волнения, спросил.
— Кто я? Я не араб, не бербер, не мавр!
«Вот как далеко зашло», — подумал итальянец.
— Когда ты узнал это? — спросил он осторожно.
— Еще после нашего последнего разговора в лагере шейха Османа. Я противился, всеми силами защищался от этого ужасного осознания. Но оно не уходило, оно жило во мне. Я все еще верил, что сумею уйти от правды, потому и не поговорил с тобой перед уходом в последний рейд. Но я не могу больше. Я должен знать все. Только ты один, Бенедетто, можешь мне сказать, кто я. Пожалуйста, назови мне мое настоящее имя!
— Ты Ливио Парвизи, сын моего хозяина, убитого на «Астре».
— Ливио Парвизи? Ливио — я припоминаю, а Парвизи — нет. Ливио Парвизи — как чуждо это звучит… А мой отец — он умер? У меня нет отца? О-о-о!
Он спрятал лицо в ладони. У него нет отца — грозному корсарскому капитану показалось вдруг, что страшнее этого ничего нельзя и придумать. Бенедетто не сказал ни слова. Молчал и Ливио. Наконец, немного придя в себя, он продолжил свои расспросы.
— Почему ты не назвал мне мое имя, когда мы сидели вместе в тюрьме у Османа?
— Я не был убежден, поверишь ли ты этому.
— Нет?
— К сожалению, я не догадался при первой нашей встрече расспросить тебя о твоих самых ранних годах. Наверное, я укрепился бы в своих предположениях.
— И еще тогда мог бы рассказать мне правду!
— Я и сам сперва так думал, Ливио. Но после понял, что это было бы неправильно. Мои слова до Омара не дошли бы. А вот разберись он сам, что к чему, это было бы отлично. Ты ведь и без меня скоро понял, что ты не сын этой страны, и все же продолжал свои корсарские рейды. Что же дальше, Ливио?
У молодого Парвизи бессильно опустились руки. Он не знал ответа на этот вопрос.
— Я — корсар… — тихо сказал он. Бесконечная печаль звучала в этих словах. Что делать, куда идти дальше? Откажись он сейчас от этой своей профессии — и жизнь теряет всякую цену.
— Позволь мне решить за тебя, Ливио, — попросил Бенедетто Мецци. — Мы вместе вернемся на родину.
— Невозможно, мой друг. Мне, который принес людям столько горя, жить среди тех, на чью жизнь и имущество я посягал? Так не пойдет. Я не могу ни сидеть сложа руки, ни ходить за плугом, ни пасти стада. У меня свой удел. Мне бы — в битву, помериться с противником силами и сноровкой!
— Однажды это будет стоить тебе головы. И ведь опасность ждет тебя не только в бою. Взять хоть бы и сегодняшнюю историю. Где бы ты был, не явись в последний миг твой спаситель?
— Да, еще немного, и все было бы кончено… Ты прав, отец. И все же я остаюсь! Возвращайся домой один. Возьми от моих достатков сколько требуется, чтобы вести жизнь состоятельного человека.
— Награбленное добро! Я не возьму у тебя ни цехина, Ливио!
— Аллах да накажет тебя, старик! Еще чего! — вскипел корсар. — Ты возьмешь все, что я тебе дам. Я же пойду дальше своим путем. Я — Омар! И горе тому, кто захочет мне помешать!
«Да, это снова неукротимый Омар, — огорченно подумал Бенедетто. — Молодой человек, любящий сражения и опасности больше самого себя, настоящего, лучшего!»
— Пойдем со мной, Ливио! — еще раз попытался итальянец.
— Нет. А ты иди. Иди, пока я не передумал и не задержал тебя здесь! — решительно заявил Омар.
— Я уже говорил тебе когда-то: ни одна душа не ждет меня дома. Я остаюсь, Омар!
— Как хочешь! Уходи или оставайся, мне все равно.
Внезапно у старика мелькнула мысль, отчаянная, дерзкая, страшная.
— Хорошо, Ливио! Оставайся корсаром Омаром! Я не хочу больше, чтобы ты возвращался домой!
Омар удивленно уставился на него, не зная, что сказать.
А Бенедетто продолжал:
— Еще раз повторяю — оставайся корсаром! Он обнял земляка и, глядя ему прямо в глаза, пояснил: — Но не будь рабом вашего властелина, стань корсаром — против корсаров!
— Я не понимаю тебя! — покачал головой Омар.
— Ты убежден, сын моего покойного хозяина, что не можешь жить без сражений. Я уже не настолько молод, чтобы самому заниматься этим, хотя гнетет меня не груз лет, а только пережитое, превратившее меня в старика. Оставайся тем, кто ты есть, но стань независимым от Гуссейн-паши. Ты сможешь это, Ливио! Сделай правдой то, в чем тебя обвинили: уничтожай алжирские пиратские корабли! Открой на них корсарскую охоту! Ты искупишь этим все, что было прежде. Ни Алжир, ни какая иная страна не имеют права истязать другие народы и навязывать им свою волю. Помоги Европе, помоги нашим, твоим братьям освободиться от давящего их многовекового нечеловеческого гнета. Помогай им оружием, кораблями, помогай всем, чем можешь. Действуй! Действуй, охотник на корсаров Омар!
Дерзостный план Бенедетто взбудоражил Омара. Он вскочил на ноги и, тяжело дыша, подошел к старику. Жизнь итальянца висела на волоске. Он чувствовал это.
— Ты с ума сошел! Дьявол! — прошипел корсар. Лицо его судорожно скорчилось. Большими шагами он мерил комнату. Взад и вперед, взад и вперед. В десятый раз, в двадцатый… — Приведи ко мне одного из тех, кто солгал, будто их атаковал «Аль-Джезаир». Сейчас же! — резко приказал он и, уже чуть спокойнее, добавил: — Ему ничего не будет. Я даже вознагражу его, если он расскажет, не лукавя, все как было. Возьми вот это в залог того, что я не замышляю ничего дурного.
Он протянул Бенедетто несколько талеров с изображением Марии-Терезии — монеты, имевшие хождение по всей Северной Африке,
Была уже полночь. Однако желание Омара следовало исполнить, хотя Бенедетто и не понимал пока, что задумал его друг.
Одного из тех, кто спасся после атаки, они знали. Однако в Алжире его не оказалось, он успел уже уйти в рейд с другим кораблем. От его брата они узнали еще одно имя. Пират, к счастью, был дома, но идти к Омару наотрез отказался. Не изменили его отказа далее деньги.
— Обратитесь-ка вы лучше вот к кому… — назвал он новое имя.
— Благодарю, друг, мой господин богато вознаградит тебя, — попытался переубедить его негр.
— Не нуждаюсь я в его деньгах! — стоял на своем пират.
Третий, кого они всполошили в столь необычное время, сразу согласился пойти с ними. Как осторожный человек он уведомил об этом все свое семейство и наказал поднять на ноги весь Алжир, если до рассвета он не будет живым и здоровым стоять на том же самом месте, у себя дома.
— Благодарю тебя за то, что ты нашел мужество прийти ко мне сейчас, — приветствовал Омар пришельца. — Вот, возьми! — Он вложил в руку дрожащего всем телом мавра маленький кошелек с талерами. — А теперь расскажи мне, пожалуйста, как можно точнее, как вас атаковал «Аль-Джезаир».
Пират выложил все, что знал, а под конец сказал:
— Я говорю правду, Омар, сколь лишенной смысла она ни казалась бы. Корабль, что напал на нас, в самом деле был «Аль-Джезаир».
— Но ведь капитан Исмаил засвидетельствовал, что в это самое время встретился с моим кораблем далеко от Триполи, — усомнился Омар в утверждении мавра.
— Это был «Аль-Джезаир»! — настаивал тот.
— Но ведь это же невозможно, быть в один и тот же час в двух, на много дневных переходов удаленных друг от друга местах! Ты явно заблуждаешься!
— Это был «Аль-Джезаир»!
В глазах Омара заплясала ярость.
Бенедетто, будто невзначай, оказался вдруг между обоими спорщиками.
— Опиши этот корабль. Вспомни все детали, — попросил он мавра. — Видел ли ты Омара на борту?
Спрошенный долго размышлял. Потом махнул рукой и заговорил:
— Сперва я отвечу на твой вопрос: да, я видел Омара!
Далее он изложил до мелочей верное описание «Аль-Джезаира».
— Сколько тебе заплатили за эти выдумки? — вспылил Омар.
— Никто меня не подкупал, капитан. Я говорю правду.
В глазах мавра стоял страх, но трусом он не был и говорить неправду с перепугу перед разгневанным рейсом, определенно, не стал бы.
— Вот и я тоже говорю правду… — протянул Омар. — Ладно, друг, благодарю тебя. Больше у меня вопросов нет. Возьми свое вознаграждение.
Бенедетто проводил мавра до самого дома. Когда он вернулся, Омар сказал:
— И все-таки мавр лжет!
Итальянец молчал. Он не знал, что и думать.
— Или, может, есть еще второй «Аль-Джезаир»? — размышлял вслух корсар.
Бенедетто бросился к Омару, схватил его за плечи и стал трясти.
— Мальчик, друг, Ливио! Вот она, отгадка! Кто-то построил точно такой же корабль. Может, тунисский бей, с которым у Алжира давно уже натянутые отношения. Только так и могло быть. Даю голову на отсечение, твоя догадка верна.
— Мы ничего не знаем точно, — осадил капитан восторженность старика. — Но если это так, то я уничтожу этот ложный «Аль-Джезаир». Сожалею, что твой план, который мне, откровенно признаться, очень по душе, выполнить я пока не смогу. Здесь на кон поставлено мое доброе имя. Это — дело чести! Хочешь остаться со мной, Бенедетто? А потом, обещаю тебе, я обдумаю и твое предложение.
Мецци разочарованно отвернулся, утешая себя, однако, мыслью, что, удайся Омару потопить этот второй, таинственный парусник, у европейского мореплавания станет одним врагом меньше. Все свое внимание Омар устремит на неведомого противника, а о призах и думать забудет. И это тоже весьма ценно. Бенедетто махнул рукой и принял предложение.
Они долго обсуждали все детали предстоящей операции. Всех сколь-нибудь сомнительных парней своей команды Омар уберет и заменит их другими дельными людьми. Это не трудно, ибо вступить под начало удачливого пиратского капитана охотников хоть отбавляй.
Поначалу Омар должен остаться корсаром, как и прежде: ведь ложный «Аль-Джезаир» наверняка держится подальше от Алжира, его еще надо найти. Если только он вообще не предпочтет уклониться от встречи…
Не поспав за ночь и четверти часа, ранним утром Омар отправился к Гуссейн-паше.
— У нас завелся противник, о дей, — начал он. — Существует второй «Аль-Джезаир», который нападает на твои корабли.
— Откуда это тебе вдруг стало известно? — недоверчиво глядя на Омара, спросил турок. Коварный и вероломный, он и других подозревал в тех же грехах. Особенно таких вот, способных на все молодых и Удачливых рейсов.
— Я не знаю пока этого точно, но ничего другого просто быть не может. Подожди немного, и ты услышишь о новых нападениях на твои корабли, когда мой «Аль-Джезаир» будет стоять в гавани или крейсировать совсем в других районах Средиземного моря
— Если ты прав, тогда…
— …Тогда я его уничтожу! — перебил Омар могущественного дея.
— Сумеешь управиться с ним, и я постараюсь исполнить любое твое желание! — пообещал Гуссейн-паша.
— У меня одна лишь мечта — отомстить этому негодяю. Но для успеха в этой борьбе я прошу твоего позволения так оснастить, вооружить и обеспечить людьми мой корабль, как сам найду нужным. Пусть даже на это уйдет изрядное время.
— Поступай, как хочешь, только отправь этого супостата в ад!
Капитан уехал. К Ахмеду, Али и другим своим друзьям детства. Он хотел позвать их на свой корабль. В предстоящей великой борьбе на его стороне должны быть верные люди.
Глава 18
ВРАГ
Предчувствия Омара сбылись. Два небольших алжирских корабля подверглись нападению. Что с ними приключилось, никто толком не знал. «Аль-Джезаир» все еще стоял в гавани.
Привлечь к ответу за случившееся Омара теперь было просто невозможно: здесь явно орудовал какой-то другой таинственный незнакомец.
Наконец все приготовления были завершены. «Аль-Джезаир» вышел в море на поиск неизвестного врага. Купеческие суда Омара не интересовали.
Богатая добыча ускользала от корсаров. Команда начала роптать. Почему капитан не «стрижет» чужие парусники? Ведь они сами, как перезрелые плоды, так и сыплются к его ногам. А он и не пытается перекрыть им путь. Конечно, люди клялись ему в верности и повиновении, изъявляли готовность идти за ним хоть против самого неба и преисподней, однако терпеть при этом убытки в их намерения вовсе не входило. Любой пропущенный корабль — уже разор для людей, ибо все они состоят в доле.
Люди ворчали, ссорились друг с другом, однако требовать своего обожаемого капитана к ответу не отваживались. Разве что бросали на него порой хмурые взгляды.
Омар правильно расценил эти взгляды: его люди были недовольны.
Вдали показался парусник. Это был «испанец».
— Хвала Аллаху! Он пришел в самое время, — пробормотал капитан.
В самое время, чтобы пригасить тлеющий жар Еще немного, и вспыхнуло бы пламя. Теперь — атаковать! Это его, капитана, решение, и ничье больше. Ни в коем случае нельзя показывать людям, что принято оно, в сущности, под их давлением. Иначе власть на «Аль-Джезаире», считай, перешла уже к ним.
— Берем его, люди! — приказал он.
Ночь сразу сменилась ясным днем. Мрачные лица расцветились улыбками, глаза засияли. Омар в считанные минуты снова стал непререкаемым авторитетом для этих необузданных парней. Настроение на борту в корне изменилось.
«Надо постоянно поддерживать в людях бодрость духа, — подумал Омар, — а не то в самый ответственный момент могут подвести».
Посвящать команду в свои планы ему и в голову не приходило. Он — командует, они — реализуют его замыслы и приказы.
Беречь силы для решительного удара? Конечно, но нельзя забывать, что выиграть битву с таинственным противником люди способны лишь в добром настроении. И ничего, что они рвутся из одной атаки в другую. Битва — часть их жизни, ее смысл.
«Испанец» не сопротивлялся.
Корсары были счастливы.
Фрегат Омара снова стал ужасом Средиземного моря. Горе парусу, который покажется на горизонте! Никому не уйти от «Аль-Джезаира»!
Когда трофеев стало слишком много, фрегат вернулся в родную гавань.
Меж тем выяснилось, что оба пропавших парусника, по всей вероятности, захвачены или потоплены неизвестным, плавающим под флагом «Аль-Джезаира». Достоверно было, что Омар и таинственный незнакомец — не одно и то же лицо: оба подвергшихся нападению корабля были в море, когда «Аль-Джезаир» еще стоял в гавани. А это значит, что существует второй корабль с тем же именем!
Омар пользовался любой возможностью встретиться с другими алжирскими корсарами, чтобы, случись новая попытка посягнуть на его честь и усомниться в его преданности туркам, всегда можно было назвать свидетелей его верности дею.
Ничего не изменилось. Омар, как и прежде, оставался грозным пиратом.
Бенедетто давно уже не разговаривал с Ливио по душам. Только кратко, лишь бы отделаться, отвечал на его вопросы. Время дружеских бесед между ними ушло в прошлое. Зато Омар почти не разлучался со своими друзьями детства Али и Ахмедом, и с Махмудом — бывшим врагом, который немедленно изъявил готовность идти с ним, хотя реис его не очень-то и приглашал. Всем этим троим Омар рассказал в общих чертах о своих планах.
Глаза старого итальянца не могли утаить того, что он думал о действиях молодого земляка. В них постоянно стоял тихий упрек. Всякий раз, как брали приз, он укоризненно смотрел на Омара.
— Пойдем! — потребовал однажды капитан по окончании боя.
Бенедетто молча последовал за ним в каюту.
— Я знаю, о чем ты думаешь, — начал Омар, — хотя и не открываешь рта для упреков. Вот моя рука! В ту ночь, что едва не стала для меня последней, ты просил меня вложить ее в твою руку, последовать твоему замыслу. И вот я готов, я согласен. Я стану охотником за корсарами, как только разделаюсь с ложным «Аль-Джезаиром». Даю тебе клятву. Я не знаю, чем мне поклясться, ибо до бороды пророка мне давно уже нет дела. Потерпи еще немного, друг!
— Потерплю, конечно потерплю — что же остается, когда ты только и занят своей персоной! — вспылил Бенедетто, но тут же успокоился и продолжил: — Хорошо, мне так хочется верить тебе, Ливио, я живу мечтой увидеть тебя не корсаром, а честным воином, защитником свободы. Удастся ли это — Бог весть. Предсказать не берусь.
Натянутость в их отношениях с тех пор несколько ослабла. Бывший раб прилагал все усилия, чтобы не выказывать своего недовольства. Несколько раз он отваживался все-таки снова упрекать Омара.
— Почему бы тебе не ограничить себя только поиском этого неизвестного врага? — спросил он. — Неужели ты и дальше должен заниматься своим позорным ремеслом и сеять горе?
— Я ищу его, Бенедетто, и делаю это целенаправленно. Не думай, что я полагаюсь только на случай. Но, откровенно говоря, порой мне перестает вериться, что я когда-нибудь встречусь с этим ложным «Аль-Джезаиром».
— Что такое, Омар? Ты чего-то не договариваешь, что-то скрываешь?
Омар рассмеялся:
— Ответь мне ясно, как человек, не имеющий никакого отношения к этому делу: могу ли я вести войну против дея, сидящего за городскими стенами Алжира?
— Я полагал, ты нацелился на этого своего таинственного врага…
— Разумеется, сперва на него. И когда он падет, хозяином Средиземного моря буду я! Стоит волнам сомкнуться над ложным «Аль-Джезаиром», я стану маром-охотником за корсарами, который никогда уже больше не вернется в Алжир.
— Вот как?
— Если я и лукавлю с кем-то, то тебя, Бенедетто, я не обманываю. Разве ты не замечаешь, что я постоянно подбираю себе в команду новых людей? Бреши, пробитые в схватках в рядах старых, испытанных в разбое корсаров, заполняются людьми из глубинных зон страны. Все это требует времени. Я знаю из собственного горького опыта, что кабилы, берберы и арабы — враги турок. Из этих новых людей надо еще сделать моряков и воинов. Вот для того, чтобы усыпить подозрительность дея и сколотить надежную и преданную мне команду, я и должен брать призы.
Старый итальянец был изумлен дальновидностью Ливио. Мальчик-то, оказывается, всерьез озабочен мыслями о борьбе против турецкого пиратства!
— Я сомневался в тебе, Ливио. Извини меня. Мой замысел так воодушевил меня, что мне не терпелось поскорее исполнить его. О разных там мелочах я просто не думал. Ты — молодчина, мальчик! Я так верю в тебя!
Охота на «купцов» и поиски неизвестного супостата продолжались, но встретиться с ним никак не удавалось. Ложный «Аль-Джезаир» будто в воду канул. Затаился он, что-ли, где-то, испугавшись мести опаснейшего из корсаров, с которым затеял было свою гнусную игру?
В очередной приход «Аль-Джезаира» в Алжир дей приказал рейсу тотчас явиться во дворец. Омар снова вынужден был доложить, что враг еще не обнаружен.
Терпение властителя готово было лопнуть.
В канун праздника по городу поползли слухи, смутные, туманные сплетни-полунамеки. Омар никак не мог раскусить, в чем тут дело, хотя и пытался выведать кое-какие детали.
Привлечь к ответу за случившееся Омара теперь было просто невозможно: здесь явно орудовал какой-то другой таинственный незнакомец.
Наконец все приготовления были завершены. «Аль-Джезаир» вышел в море на поиск неизвестного врага. Купеческие суда Омара не интересовали.
Богатая добыча ускользала от корсаров. Команда начала роптать. Почему капитан не «стрижет» чужие парусники? Ведь они сами, как перезрелые плоды, так и сыплются к его ногам. А он и не пытается перекрыть им путь. Конечно, люди клялись ему в верности и повиновении, изъявляли готовность идти за ним хоть против самого неба и преисподней, однако терпеть при этом убытки в их намерения вовсе не входило. Любой пропущенный корабль — уже разор для людей, ибо все они состоят в доле.
Люди ворчали, ссорились друг с другом, однако требовать своего обожаемого капитана к ответу не отваживались. Разве что бросали на него порой хмурые взгляды.
Омар правильно расценил эти взгляды: его люди были недовольны.
Вдали показался парусник. Это был «испанец».
— Хвала Аллаху! Он пришел в самое время, — пробормотал капитан.
В самое время, чтобы пригасить тлеющий жар Еще немного, и вспыхнуло бы пламя. Теперь — атаковать! Это его, капитана, решение, и ничье больше. Ни в коем случае нельзя показывать людям, что принято оно, в сущности, под их давлением. Иначе власть на «Аль-Джезаире», считай, перешла уже к ним.
— Берем его, люди! — приказал он.
Ночь сразу сменилась ясным днем. Мрачные лица расцветились улыбками, глаза засияли. Омар в считанные минуты снова стал непререкаемым авторитетом для этих необузданных парней. Настроение на борту в корне изменилось.
«Надо постоянно поддерживать в людях бодрость духа, — подумал Омар, — а не то в самый ответственный момент могут подвести».
Посвящать команду в свои планы ему и в голову не приходило. Он — командует, они — реализуют его замыслы и приказы.
Беречь силы для решительного удара? Конечно, но нельзя забывать, что выиграть битву с таинственным противником люди способны лишь в добром настроении. И ничего, что они рвутся из одной атаки в другую. Битва — часть их жизни, ее смысл.
«Испанец» не сопротивлялся.
Корсары были счастливы.
Фрегат Омара снова стал ужасом Средиземного моря. Горе парусу, который покажется на горизонте! Никому не уйти от «Аль-Джезаира»!
Когда трофеев стало слишком много, фрегат вернулся в родную гавань.
Меж тем выяснилось, что оба пропавших парусника, по всей вероятности, захвачены или потоплены неизвестным, плавающим под флагом «Аль-Джезаира». Достоверно было, что Омар и таинственный незнакомец — не одно и то же лицо: оба подвергшихся нападению корабля были в море, когда «Аль-Джезаир» еще стоял в гавани. А это значит, что существует второй корабль с тем же именем!
Омар пользовался любой возможностью встретиться с другими алжирскими корсарами, чтобы, случись новая попытка посягнуть на его честь и усомниться в его преданности туркам, всегда можно было назвать свидетелей его верности дею.
Ничего не изменилось. Омар, как и прежде, оставался грозным пиратом.
Бенедетто давно уже не разговаривал с Ливио по душам. Только кратко, лишь бы отделаться, отвечал на его вопросы. Время дружеских бесед между ними ушло в прошлое. Зато Омар почти не разлучался со своими друзьями детства Али и Ахмедом, и с Махмудом — бывшим врагом, который немедленно изъявил готовность идти с ним, хотя реис его не очень-то и приглашал. Всем этим троим Омар рассказал в общих чертах о своих планах.
Глаза старого итальянца не могли утаить того, что он думал о действиях молодого земляка. В них постоянно стоял тихий упрек. Всякий раз, как брали приз, он укоризненно смотрел на Омара.
— Пойдем! — потребовал однажды капитан по окончании боя.
Бенедетто молча последовал за ним в каюту.
— Я знаю, о чем ты думаешь, — начал Омар, — хотя и не открываешь рта для упреков. Вот моя рука! В ту ночь, что едва не стала для меня последней, ты просил меня вложить ее в твою руку, последовать твоему замыслу. И вот я готов, я согласен. Я стану охотником за корсарами, как только разделаюсь с ложным «Аль-Джезаиром». Даю тебе клятву. Я не знаю, чем мне поклясться, ибо до бороды пророка мне давно уже нет дела. Потерпи еще немного, друг!
— Потерплю, конечно потерплю — что же остается, когда ты только и занят своей персоной! — вспылил Бенедетто, но тут же успокоился и продолжил: — Хорошо, мне так хочется верить тебе, Ливио, я живу мечтой увидеть тебя не корсаром, а честным воином, защитником свободы. Удастся ли это — Бог весть. Предсказать не берусь.
Натянутость в их отношениях с тех пор несколько ослабла. Бывший раб прилагал все усилия, чтобы не выказывать своего недовольства. Несколько раз он отваживался все-таки снова упрекать Омара.
— Почему бы тебе не ограничить себя только поиском этого неизвестного врага? — спросил он. — Неужели ты и дальше должен заниматься своим позорным ремеслом и сеять горе?
— Я ищу его, Бенедетто, и делаю это целенаправленно. Не думай, что я полагаюсь только на случай. Но, откровенно говоря, порой мне перестает вериться, что я когда-нибудь встречусь с этим ложным «Аль-Джезаиром».
— Что такое, Омар? Ты чего-то не договариваешь, что-то скрываешь?
Омар рассмеялся:
— Ответь мне ясно, как человек, не имеющий никакого отношения к этому делу: могу ли я вести войну против дея, сидящего за городскими стенами Алжира?
— Я полагал, ты нацелился на этого своего таинственного врага…
— Разумеется, сперва на него. И когда он падет, хозяином Средиземного моря буду я! Стоит волнам сомкнуться над ложным «Аль-Джезаиром», я стану маром-охотником за корсарами, который никогда уже больше не вернется в Алжир.
— Вот как?
— Если я и лукавлю с кем-то, то тебя, Бенедетто, я не обманываю. Разве ты не замечаешь, что я постоянно подбираю себе в команду новых людей? Бреши, пробитые в схватках в рядах старых, испытанных в разбое корсаров, заполняются людьми из глубинных зон страны. Все это требует времени. Я знаю из собственного горького опыта, что кабилы, берберы и арабы — враги турок. Из этих новых людей надо еще сделать моряков и воинов. Вот для того, чтобы усыпить подозрительность дея и сколотить надежную и преданную мне команду, я и должен брать призы.
Старый итальянец был изумлен дальновидностью Ливио. Мальчик-то, оказывается, всерьез озабочен мыслями о борьбе против турецкого пиратства!
— Я сомневался в тебе, Ливио. Извини меня. Мой замысел так воодушевил меня, что мне не терпелось поскорее исполнить его. О разных там мелочах я просто не думал. Ты — молодчина, мальчик! Я так верю в тебя!
Охота на «купцов» и поиски неизвестного супостата продолжались, но встретиться с ним никак не удавалось. Ложный «Аль-Джезаир» будто в воду канул. Затаился он, что-ли, где-то, испугавшись мести опаснейшего из корсаров, с которым затеял было свою гнусную игру?
В очередной приход «Аль-Джезаира» в Алжир дей приказал рейсу тотчас явиться во дворец. Омар снова вынужден был доложить, что враг еще не обнаружен.
Терпение властителя готово было лопнуть.
* * *
В середине апреля 1827 года Омар снова вернулся из первого после проведенных в безделье зимних месяцев каперского похода. Ему и его людям хотелось справить на берегу байрам — главный мусульманский праздник, наступающий вслед за месяцем поста — рамаданом.В канун праздника по городу поползли слухи, смутные, туманные сплетни-полунамеки. Омар никак не мог раскусить, в чем тут дело, хотя и пытался выведать кое-какие детали.