Лезинский Михаил. Мы с тобой Макаренки

   Мартьянов с интересом прислушивался. Оказывается, приготовить простейший гуляш, которым Светлана пичкает их чуть ли не каждый день, тоже наука. И он уже с гораздо большим уважением стал тыкать вилкой в тушенное по всем законам мясо. И работа поварихи стала ему казаться более значительной. Ведь сказал же кто-то, кажется, Наполеон: «Путь к сердцу солдата лежит через его желудок». Стало быть, желудок играет не последнюю роль в любом деле.
   Чем черт не шутит, возможно, часть процентов перевыполненного плана корнями уходит в Светланин котел?!
   И Мартьянов, съев гуляш, сказал:
   – Спасибо, Светлана Ивановна, ужин сегодня действительно превосходный. А на завтрак приготовьте, пожалуйста…
   Скрипичкина, Пастухов и Мартьянов еще сидели за столом, ведя гастрономические разговоры, когда показался Олег Синельников. Одет он был по-праздничному. Кремовая, в чуть заметную елочку, рубашка приятно контрастаровала с темно-синим цветом брюк. Наваксенные «стиляжьи» полуботинки таинственно поблескивали. Столь же таинственно он спросил, обращаясь к Мартьянову:
   – Какой сегодня день?
   – Суббота, – ответил вместо Игоря Пастухов.
   – Правильно,-подтвердил Синельников.- Что мы делаем в субботу?
   – По-видимому, отдыхаете, – пожал плечами Пастухов.
   – Правильно, – снова подтвердил Олег, – по субботам мы всегда выезжаем отдыхать.
   – И на здоровье, – сказал Пастухов.
   – Требуется машина,-сказал Синельников.
   – Машины нет, – вмешался Мартьянов, – Илью Матвеевича надо подкинуть на вокзал. Так что..
   – Нас ждут в колхозе, там же сегодня концерт художественной самодеятельности, – перебил Синельников, – Жора просил обязательно быть.
   – И танцы, – умоляющим голосом продолжила Светлана, обращаясь прямо к Пастухову, – Лукьяненко говорит, что у них по субботам всегда танцы.
   – Лукьяненко говорит, значит, все правильно, – засмеялся Илья Матвеевич, – лично я против танцев ничего не имею, – и,
   повернувшись к Мартьянову, таким же жалобным, как у Светланы, голосом попросил: – Игорь Николаевич, разреши, суббота ведь…
   – А вы? Вы же сами говорили, – Игорь провел ладонью по горлу, – вот так вам надо быть сегодня в Евпатории.
   – Я говорил? – притворно удивился Пастухов. – Я говорил, к утру надо быть. Ты меня просто не понял.
   – Может быть, – усмехнулся Игорь и закричал, повернувшись в сторону палатки, – Гена! Сафонов!
   – Чего?! – тотчас откликнулся Сафонов.
   – Заводи машину! Едем к Зозуле.
   Подпрыгивая, несется по степной дороге автомашина. Свет фар вспугивает зайцев, и те сломя голову несутся сами не зная куда. Шум двигателя пугает все живое: торопливо улетают степные журавли, недовольно покряхтывая, как сварливые тещи; из-под колес вылетают хохлатые жаворонки, устроившие ночлег прямо в пыли дороги.
   – Улю-лю-лю, – несется им вслед из кузова, – держи, лови, хватай за хвост. За хвост, говорю, держи!
   В кузове гомон и смех – марьяновцы едут в колхоз. На танцы! На концерт художественной самодеятельности! На Жоркин концерт!
   – Посмотрим, посмотрим, что он там натворил, – смеется Мартьянов, – если плохо, то назад заберем.
   – Так его Зозуля и отпустит! – отвечает ему Олег Синельников, – наш Жорка теперь деятель культурного фронта. Зозуля держится
   за него обеими руками.
   – Обеими руками, говоришь? Это хорошо. Так и надо. Пусть знают севастопольских монтажников!
   Синельников ему на это ничего не ответил и, наклонившись к окошку кабины, прокричал:
   – Светлана! А ну – песню!
   – Что?! – высунулась из кабины Светланина голова.
   – Запевай, говорю.
   Скрипичкина не стала отказываться запевать, так запевать:
   Огней так много золотых
   На улицах Саратова.
   Парней так много холостых,
   А я люблю женатого…
   Синельников сморщился, как от зубной боли. Ну и певица! Ну и голос – отрава!
   – Светлана!
   – У? – прервалась Скрипичкина «на любви к женатому».
   – Ты когда-нибудь в своей жизни пела? – старался перекричать шум мотора Олег.
   – В школе. В хоре. А что?
   – Вот и подожди. Когда запоем хором, тогда и вклинишься. Поняла?
   – Ну и пожалуйста, – надулась Светлана.
   – Митрич! Давай!
   И поплыла над степью песня…
   Вырос парень крепкий душой,
   Едет парень в город большой…
   – Подхватывай!
   Ты, брат, молод, кровь – как вино.
   Счастье в руки всем нам дано…
   Слушает песню маракутская степь. Звонкую. Задорную. Не успела она отзвучать, как хор, не сговариваясь, подхватил знаменитую «Тачанку-ростовчанку, все четыре колеса». Песня сменяет песню. Тут и «Удар короток, и мяч в воротах», и «Ехал я из Берлина», и «Севастопольские улицы вечерние», и… Да разве все песни можно перечислить!!
   А спидометр на машине продолжает наматывать километры. Зайцы в страхе мечутся по степи. Вот бы сейчас сюда Пастухова с его ружьем! И снова из-под колес в темень ночи взлетают короткопалые жаворонки (бедные пташки, не дают им спокойно подремать!), и снова в кузове гомон и смех – молодость ищет раавлечений, молодость едет веселиться.
   … Наверное, за всю историю своего существования клуб не вмещал сразу столько людей. Сегодня здесь танцы, концерт и снова танцы. Танцы без ограничения времени. До упаду! Так могут танцевать только в сельских клубах. Куда там нашим облегченным городским танцулькам до деревенского размаха! Разве могут выдержать сравнение городские танцпятачки, где «мероприятие» полностью заканчивается в 23-00, с настежь распахнутыми дверьми колхозного клуба?! Нет, конечно. Монтажники сразу же по достоинству оценили это. Работать так работать, а танцевать так до утра.
   Светлана не давала своим ногам ни минуты отдыха; казалось, что сегодня она хочет оттанцевать за целый месяц. И в этом ей шли навстречу – в партнерах недостатка не было. На зависть деревенским красавицам, Светлану ни на минуту не оставляли в покое. То и дело слышалось:
   – Светлана Ивановна! Разрешите! Этот вальс вы обещали мне.
   – Следующ.ий танец за мной! Не забыла, Светочка?
   – Жо… то есть Светка, сбацаем?
   Светлана внимательно оглядела Жорку с головы до ног и небрежно проронила:
   – С тобой не буду, не заслужил еще, товарищ худрук.
   – Ну и не надо! Не больно и хотелось, – обиделся Лукьяненко и, поправиз «бабочку», с независимым видом отошел в сторону.
   Скрипичкиной не дают скучать. Нет, что бы кто ни говорил, но много значит на сегодняшний день красивая внешность!
   Игорь с Зозулей стоят у бочонка с пивом и ждут, когда освободятся кружки, захваченные более предприимчивыми монтажниками.
   В ильф-петровские времена пиво выдавалось «только членам профсоюза», а сегодня этот напиток пили в первую очередь на правах гостей монтажники да Зозуля, которому сделали исключение как председателю колхоза.
   Впрочем, местные хлопцы не особенно страдали от этих ограничений. Колхоз «Гигант» был зажиточным, и почти в каждом доме было вдоволь наварено своего пива.
   Вот Зозуля ухитрился завладеть кружками, и Игорь получил возможность оценить напиток по достоинству.
   – А ничего, – похвалил он, – напоминает рижское.
   – Лучше, уверяю тебя, лучше!-воскликнул Зозуля. – Ты пей, пей. В Севастополе такого пива не бывает. Сами варили.
   Пил Игорь пиво и сдержанно похваливал. Похваливал и наблюдал за Волковым. «Эх, Гришка, Гришка!»
   А великан, ничего не замечая, прислонился к стенке и следил за Светланой. В его взгляде скользила ничем не прикрытая ревность.
   Говорят, что ревность на данном историческом этапе является пережитком проклятого прошлого, а вот сейчас тень прошлого витала над вполне современным человеком и скалила зубы. Митрич ревновал в открытую (вот что значит не посещать лекций на морально-этические темы!).
   Светлана держала себя со всеми ровно, и, на Игорев взгляд, поводов для ревности у рыжего «мавра» не было.
   Мартьянов взглядом отыскал Скрипичкину и внимательно посмотрел на нее. Скрестились взгляды, и Светлане сразу же сделалось жарко, должно быть, от выпитого пива и танцев. А может быть, и не от пива, потому что никто не видел, чтобы она его пила.
   Встретились взгляды и тотчас разошлись. Светлана небрежно повела плечами, – дескать, нечего за мной наблюдение вести.
   «Чего это она, – подумал Игорь, – неужели рассердилась на меня за что-нибудь? По-моему, за последнее время у нас никаких столкновений не было. Ничего не понимаю!»
   – О чем задумался, Игорь Николаевич? – ворвался в мысли Зозулин голос. – Выпьем еще по кружечке, чтоб дома не журились, и, пожалуй, можно один разок станцевать. Да,
   можно!
   Зозуля допил пиво, крутнул ус и помчался к Светлане.
   – Пожалуйста, танго! – попросил он баяниста.
   На полуноте оборвался вальс, и раздались звуки замедленного танго – персональная просьба председателя колхоза.
   – Разрешите, – Зозуля остановился перед Скрипичкиной.
   – Пожалуйста, – протянула ему руку Светлана.
   Танго – единственный танец, в котором Зозуля умел кое-как передвигать ноги, и этот танец он хотел станцевать с некоронованной королевой вечера Светланой Скрипичкиной.
   Конферанс вел Жора Лукьяненко. Он с завидной непринужденностью держался на сцене. Его нисколько не смущали сотни глаз, устремленных на него. Было ясно – он рожден для эстрады.
   – Бетховен. «Крейцерова соната», – объявил он. – Исполняет на скрипке тракторист Гоша Сапегин. Партию фортепьяно ведет агроном Петр Дмитриевич Машаркин.
   Сапегин выходит на сцену и неумело раскланивается. На его лице написаны робость и смущение. Жора подбодряет его взглядом.
   Но вот смычок коснулся струны, и словно порывистый ветер ворвался в зал-. Страстная, полная мужества музыка наэлектризовала людей. На секунду застонала скрипка, словно умоляя о чем-то, и снова маршевый победный взлет. Мелодия скрипки привольно разливается по залу, за ней повторяет мотив фортепьяно. Бурные вспышки и мимолетная грусть – все воплощено в «разговоре» двух инструментов.
   – До чего замечательно, – шепчет на ухо Волкову Гена Сафонов, – прямо-таки артист…
   – Отвяжись,-бросает Волков односложно.
   Музыка расстроила его. Да и Светлана сидит рядом с Игорем, это тоже не ускользнуло от его взгляда. Будет после этого хорошее настроение!
   А музыка продолжает петь о жизни, о счастье, о радости всего земного.
   Музыкантам хлопали долго – ладоней не жалели. Гоша Сапегин засмущался и, кивнув торопливо головой, покинул сцену. Это было первое в его жизни публичное выступление, и; он еще не привык к аплодисментам.
   – Минуточку внимания, – Жора поднял руку и подождал, когда установится тишина. – Даю справку. Гоша Сапегин заканчивает
   десятый класс вечерней школы. Тракторист по специальности, скрипач по призванию. В нашем колхозе все свое. Свои музыканты и свои поэты, свои композиторы и свои лекторы…
   – Жора, – протяжным голосом спросил Машаркин, вставая из-за фортепьяно, – при чем же тут лекторы?
   – Как при чем?! – повернулся к нему Лукьяненко. – Свой лектор в колхозе просто таки необходим. Как, Сергей Федорович, поддерживаете идею насчет лектора? – обратился Лукьянеико к сидящему а зале Зозуле.
   – Поддерживаю, – ответил председатель колхоза, хотя и не сообразил еще, для чего колхозу собственный лектор. «Ну уж наверное Жорка что-нибудь придумал».
   – Вот видишь, – обрадовался Лукьяненко, – все за.
   – А-а-а, понимаю, – поднес палец к голове Машаркин, – это для того, чтобы мы умели не только слушать лекции, но и понимать?
   – Совершенно верно. Это просто необходимо. Помнишь, как нам недавно читали лекцию- «Мораль и эстетика»?
   – Помню, конечно.
   И Машаркин, надев на нос пенсне, менторским, тоном произнес:
   – Товарищи члены общественного коллектива, именуемого колхозом! Чтобы рассмотреть данный вопрос с точки зрения диалектики, то диалектическая концепция анализа, в связи с примитивной эстетикой, будет являться идейной базой данного вопроса. Итак, товарищи члены общественного коллектива…
   Зал вздрогнул от хохота. Машаркин снял пенсне -и спрятал его в карман.
   – Вот так, примерно, нас просвещал городской лектор.
   – Но наш сторож, дед Кузьма, ему тоже здорово ответил, – улыбнулся Лукьяненко а отыскал глазами деда.
   – Что дед Кузьма?! – прокричал с места сторож и заерзал на стуле.
   – Я говорю, правильно вы тогда выступили, – через головы сидящих повел с ним разговор Жора.
   – Что я ему сказал? – насторожился дед.- Я ж ни на какой лекции не был.
   Но зрители уже не слушали деда Кузьму и торопили Лукьяненко. Что он там сказал?!
   Лукьяненко откашлялся и скрипучим голосом деда Кузьмы произнес:
   – Товарищи! Оно пошто поди конешно, ежели дескать, так сказать. В самом деле почему? То оно не што – либо как, и не как – либо што, а то случись иное дело и – пожалуйста. У мене – всё. – Вот что сказал наш дед Кузьма. Выступил не хуже городского лектора.
   И снова не может успокоиться зал. А дед Кузьма тычет в сторону сцены пальцем и, смеясь, кричит:
   – Ах шельмец! Поддел-таки деда.
   – Здорово! Волков, верно здорово? – спрашивает Сафонов.
   Волков мычит в ответ что-то невразумительное.
   – Митрич, Митрич…
   – Да замолчишь ли ты наконец! – Волков ткнул Генку кулаком в бок, и тот с недовольным видом отодвинулся подальше.
   «Не иначе, как с ним что-то стряслось, – думает про себя Сафонов, – на глазах испортился человек».
   А Лукьяненко, поправив «бабочку», объявляет следующий номер:
   – Старинная русская песня… исполняет…
   – Каким он был пижоном, таким и остался, – наклонилась к Мартьянову Скрипичкина, – «бабочку» нацепил!
   – Я ему говорил, чтоб снял, да Зозуля против, – засмеялся Игорь. – Чтоб у меня было, говорит, как в Большом театре.
   На них недовольно шикнули, и Светлана с Игорем поспешили замолчать.
   После песни снова появился на сцене Лукьяненко и торжественно объявил:
   – Поэт-монтажник Григорий Волков! Стихотворение «Мы сломим волю Маракута».
   Исполняет… Разрешите мне исполнить, как старому монтажнику.
   Зрители рассмеялись и милостиво разрешили. И зазвучали в зале стихи бригадного поэта:
 

 
Мы не приходим на готовое,
Хоть и такие есть нередко…
Мы сами, сами строим новое
В нелегких буднях семилетки!
Что ж, нам порой бывает круто:
Открыты солнцу и ветрам,
С трудом мы движемся, как будто
Не по степи, а по горам.
Мы сломим волю Маракута,
Зажжем в ночной степи огни.
И в жизни новые маршруты
Нам будут освещать они!
 

 
   Хлопали исполнителю. Хлопали автору.
   – Я давно знала, что Гриша стихи пишет,- шепчет Светлана Игорю на ухо.
   – Еще какие! – восклицает Игорь. – Я ж говорил, что Волков замечательный человек.
   – Гриша очень хороший, – подтвердила Светлана, – он мне всегда помогает. Я просто не знаю, как бы я без него справилась на кухне.
   На них опять шикнули.
   – Давайте слушать, Светлана Ивановна.
   Концерт продолжался.
   На крыльцо вышли трое – Скрипичкина, Мартьянов и Волков. Вышли подышать свежим воздухом и полюбоваться звездами.
   – Хороша ночка, даже спать жалко,-сказал Игорь.
   – Ничего, – согласился Волков.
   – Ночь просто замечательная! – подтвердила Светлана.
   – Есть предложение прогуляться по степи, – предложил Игорь, и глаза его хитро блеснули, – впрочем, в темноте этого никто не
   заметил.
   – Я – за, – тотчас же согласилась Свет¬ лана, – идемте, Игорь Николаевич. Туда.
   – А Митрич не против? – Мартьянов посмотрел на Волкова.
   – Пойдешь в степь, Гриша? – спросила Светлана в надежде, что Митрич откажется.
   Митрич не отказался.
   … Идут трое по степи. Как хорошо и спокойно сейчас на сердце у Светланы. Как удивительно легко дышится. Какими трелями заливаются неугомонные цикады. Как прекрасен их ночной концерт!
   Ох как тяжело на душе у Волкова. Безжалостное солнце так раскалило за день землю, что и ночью нечем дышать. Нахальные цикады не умолкнут ни на минуту, как будто без них и верещать некому.
   Все раздражает Митрича – сказываются недели работы под палящим солнцем, трудной, мужской работы.
   «Уехать бы сейчас в Севастополь, – думает Митрич, – в городе сейчас хорошо и…»
   Додумать Волков не успел, он услышал голос Мартьянова:
   – Чуть не забыл!
   – Что случилось, Игорь Николаевич? – испугалась Светлана.
   – Совсем из памяти выскочило! У меня же свидание.
   – С кем?! – Светлана не услышала своего голоса.
   – Есть тут одна хорошая девушка, – усмехнулся Игорь, – мне она очень понравилась. Я пошел. А вы гуляйте, гуляйте, – торопливо
   сказал Игорь, видя, что Светлана тоже собирается уходить, – день завтра выходной – выспитесь…
   Остались в степи двое. Двое и должны оставаться. Третий – лишний!
   – Как концерт, Светлана? Понравился?
   – Угу, – отвечает Скрипичкина. Голос у нее какой-то дребезжащий. Чужой, противный голос.
   – Мне тоже понравился, особенно Жорка.
   Замолчали. Слышен только стрекот кузнечиков и рулады цикад. Молчание затянулось. Неужели они все время будут молчать?! Нет, заговорили.
   – Утром назад.
   – Да.
   Праздные, ни к чему не обязывающие вопросы – ответы. И снова молчание. Волков! Нельзя отмалчиваться. Волков, скажи что-нибудь существенное. Ты же мужчина, Волков! Мужчина должен быть смелым. Ты же ее любишь! Скажи ей то, что тебе хочется сказать. Не зря ведь Мартьянов устроил это свидание. Ну!
   – О чем задумалась, Светочка?
   – Так, ни о чем.
   Волков осторожно взял девушку за руку. Светлана вздохнула, но руки не отняла. – Пройдемся еще?
   Светлана согласно кивнула головой. Что ей еще оставалось делать? Она вышла прогуляться по степи, вот и гуляй себе на здоровье.
   Повеселел Волков. Вот оно, счастье! А впереди – даль! Невидимая, неясная, волнующая даль. Идут двое по степи и приближают даль.
   Остановились. Удлиненные луной тени приросли к жухлой траве. Утонула Светланина ручка в руке Митрича. Светлана улыбается, но своему воспоминанию. Улыбка у нее виноватая-виноватая. И вдруг Волкову до боли стало жалко ее, так же, как тогда, когда он впервые ее увидел. Захотелось прижать ее к сердцу крепко-крепко. Рука потянулась к плечу. Светлана, словно проснувшись, вздрогнула, и горестная гримаса исказила ее лицо. Она всхлипнула.
   Митрич испугашю отдернул руку.
   – Что с тобой, Светочка? Кто тебя обидел?
   – Ничего, ничего. Так, пустяки.
   Волков вытирает ей платком слезы, гладит ее по голове. Она тихонько, но настойчиво отводит его руки.
   – Не надо, Гриша.
   – Что же с тобой?
   – Все. Больше я не плачу. Ты видишь, я уже не плачу. – И вдруг неожиданное признание слетело с ее уст. – Не люблю я тебя,
   Гриша. Ты очень хороший, Гриша. Ты все поймешь.
   Рука отдернулась, как от удара электрическим током,
   – Кто он? Игорь?
   – Не знаю. Ничего не знаю.
   – Давно ты его любишь? – спрашивает Митрич, как будто это столь важно сейчас.
   – Не знаю, не знаю. Ничего не знаю, – твердит Светлана.
   … Тяжело, устало, нерадостно дышит степь. Какая духота – дышать нечем. Не иначе, будет дождь. Давно не было дождя, дождь просто необходим.
   – Пойдем спать, Света, поздно уже.
   – Да. Поздно. Надо идти спать.
   Грустные человеческие тени скользят по земле. Луна по прежнему на своем месте. Она равнодушно смотрит с высоты на людей-видно, привыкла за миллиарды лет своего существования к удачным и неудачным объяснениям. Этим ее не удивишь.
 

Глава семнадцатая ЕСТЬ НАПРЯЖЕНИЕ

 
   На установку «зозулиной» передвижной подстанции собралась не только вся бригада монтажников, но и некоторые колхозники. Правда, их помощь была не нужна, а вот Гоша Сапегин, прибывший на своем тракторе, был просто-таки необходим. Подстанция хоть и называлась маломощной, но весом была нисколько не меньше, чем ее солидные собратья. Снаружи подстанция имела очень мирный вид и своей внешностью напоминала домик, обыкновенный домик, чуть больше размерами, чем будка путевого обходчика. Только домик этот был «зашит» полностью железом, и сбоку виднелись рукоятка шинного разъединителя да два массивных кольца для транспортировки.
   Уже была подготовлена бетонная площадка, и сейчас оставалось установить «домик» на фундамент. Волков «колдовал» с тросами, Соединяя ими трактор с подстанцией.
   – Готово!
   Гоша повернул рычаг вперед.
   Натянулся трос, и подстанция нехотя, словно делая людям одолжение, двинулась к уготованному ей месту.
   Откалывая и измельчая куски бетона, «домик» въехал на площадку. Игорь припал к земле и, следя за подошвой подстанции, жестом стал подавать сигналы.
   Один вытянутый палец – стоп. Палец изгибается – еще мало-помалу вперед. Снова стоп, и снова чуть заметное глазу движение.
   Сапегин внимательно следит за сигналами. Он умеет держать в руках не только скрипку, но и рычаги. Трактор послушен ему.
   Взмах Игоревен руки и – окончательный стоп. «Домик» встал на свое место. Теперь оставалось только подключить кабель к выводным зажимам да «врезаться» в высоковольтную линию.
   Игорь взглянул на часы – без двадцати четыре. Через двадцать минут, согласно договоренности, будет обесточена линия.
   Каждый знал, что ему нужно было делать в оставшееся время.
   Митрич кувалдой вбивал в землю металлический штырь для разрядки линии. Закоротки лежали тут же, наготове.
   Синельников наращивал индикатор напряжения, прикидывая на глазок примерное расстояние от земли до проводов.
   – Что ты делаешь, Олег? – заинтересовалась его работой Светлана.
   Волков «колдовал» с тросами, соединяя ими трактор с подстанцией.
   – Готово!
   Гоша повернул рычаг вперед.
   Натянулся трос, и подстанция нехотя, словно делая людям одолжение, двинулась к уготованному ей месту.
   Откалывая и измельчая куски бетона, «домик» въехал на площадку. Игорь припал к земле и, следя за подошвой подстанции, жестом стал подавать сигналы.
   Один вытянутый палец – стоп. Палец изгибается – еще мало-помалу вперед. Снова стоп, и снова чуть заметное глазу движение.
   Сапеган внимательно следит за сигналами. Он умеет держать в руках не только скрипку, но и рычаги. Трактор послушен ему.
   Взмах Игоревой руки и – окончательный стоп. «Домик» встал на свое место. Теперь оставалось только подключить кабель к выводным зажимам да «врезаться» в высоковольтную линию.
   Игорь взглянул на часы – без двадцати четыре. Через двадцать минут, согласно договоренности, будет обесточена линия.
   Каждый знал, что ему нужно было делать в оставшееся время.
   Митрич кувалдой вбивал в землю металлический штырь для разрядки линии. Закоротки лежали тут же, наготове.
   Синельников наращивал индикатор напряжения, прикидывая на глазок примерное расстояние от земли до проводов.
   – Что ты делаешь, Олег? – заинтересовалась его работой Светлана.
   Металлический «знак вопроса» не дошел До провода еще добрых с полметра, как вспыхнула лампочка.
   – Горит!-закричала Светлана.-Честное слово, горит, Игорь Николаевич!
   – Вижу, – засмеялся Игорь, – значит, линия не обесточена. В нашем распоряжении еще целых пять минут. Можно пока отдыхать.
   Светлана осторожно положила индикатор на землю и уселась на траву. Чувствовала она себя сейчас удивительно хорошо, словно совершила какое-то большое и нужное дело.
   …Ровно через пять минут Мартьянов уловил, что гудение в линии прекратилось, значит, обесточили вовремя. Но нужно проверить.
   – Скрипичкина!
   – Что случилось, Игорь Николаевич? – испугалась Светлана и вскочила на ноги.
   – Проверить линию и о результатах доложить! – приказал Игорь.
   Светлана что-то хотела ответить, но Мартьянов уже не глядел в ее сторону. Он разговаривал с Волковым. Скрипичкиной ничего не оставалось делать, как выполнять приказание. Да по правде говоря, она бы и не стала отказываться. Было лестно, что ей доверили такую серьезную работу.
   Светлана снова влезла в боты и накинула «крючок» индикатора прямо на провод.
   – Горит, – жалобным голосом проговорила она. – Почему горит, Игорь Николаевич?!
   – Остаточное напряжение, – коротко ответил Игорь и, встретив непонимающий взгляд Скрипичкиной, пояснил:
   – Помните по физике? Конденсаторы. В школе проходят.
   – Помню, – неуверенно произнесла Светлана. Что-что, а физику она забыла давным-давно.
   – Так вот,- продолжал пояснять Игорь,- линия и является сейчас таким конденсатором. Выключенная линия как бы хранит энергию.
   – Может убить, даже когда выключено?!- воскликнула она, увидев, что Снегирев с Синельниковым подходят к опоре и готовятся к подъему.
   – Не убьет, – засмеялся Игорь, – Мнтрич сейчас разрядит линию.
   Действительно, в руках у Волкова была бухточка гибкого медного троса. Рассчитанным движением, точно таким же, каким ковбои ловят диких мустангов, Митрич подбросил бухту вверх, к проводам. Трос легко раскрутился – помог груз, подвешенный на конце тросика, – и стал обвивать провода. Раздался треск, словно где-то поблизости дали нестройный залп из пистолетов, и в воздухе запахло озоном, как после грозового дождя.
   – Вот и все, – удовлетворенно сказал Игорь, – теперь безопасно. Можно подключаться.
   Синельников со Снегиревым уже карабкались по решетчатой металлической опоре вверх. Вот они рукой схватились за провода. Щелкнули замки «карабинов», и монтажники прочно соединились с проводом.
   Пока они занимались верхним присоединением, Митрич стал заводить кабель на выводные клеммы трехполюсного линейного разъединителя. Массивный, в руку толщиной кабель вибрировал, старался вырваться. Митрич от усилий стал красным.