Лидин Александр. Запах смерти

   Женский голос.
   В машине была женщина. Она кричала. Он помнил ее крик. Крик и запах… и мухи. Мухи тоже там были. Большие желто-красные мухи-листья. Листья слетали с деревьев — мухи осени.
   И тут в его памяти всплыл какой-то чердак. Кучи засохшего дерьма, по которым ползали его настоящие друзья. Мухи? Мухи, которые так любили садиться на трупы. Мухи, которые совершали намаз, опуская щетинистые лапки в человеческую кровь. Мухи, которые, жужжа над телом, пели отходную молитву.
   Голоса что-то говорили, но он не слышал их.
   Перед ним стояли его жертвы. Тогда он еще не знал, что они именно его жертвы . Он просто видел искалеченные тела. Вспоротые животы, кишки, растянутые по залитому кровью полу; куски плоти, плавающие в ванне, до краев наполненной кровью. Медленная смерть и удовольствие. «Убить низшее существо — наслаждение. Это то же самое, что испытать оргазм с женщиной». Где же это он читал? Ницше? Геббельс?
   А череда трупов шла перед ним. Он видел всех. Видел кровь, размазанную по бледной коже. Лишь через какое-то время к нему пришло осознание, что это он — он их убил. Он вспорол животы этим самкам и самцам рода человеческого. Он убил всех этих случайных прохожих и отдал их истерзанные, кровоточащие тела мухам.
   Нет! Этого не может быть! Это слишком ужасно!
   Тело его содрогнулось, выгнулось дугой. Он почувствовал на языке привкус желчи. Инстинктивно открыл рот, и содержимое желудка волной выплеснулось наружу.
   Нет! Не верю! Это не мог быть я! Это — слишком ужасно!
   Он захлебнулся собственной рвотой.
   А потом пришла боль, и, почувствовав прикосновение чьих-то рук, он с трудом разлепил веки.
   Где же он все-таки был? Кто тот солидный пожилой человек в толстом джемпере — этакий английский джентльмен, вышедший прогулять собачку по Кенсингтонскому саду? Кто этот второй — щеголеватый человек, в чертах которого проглядывает что-то кавказское? Кто они?
   Друзья?
   Трупы и видения Смерти отступили. Вот он сдает экзамены в медицинский институт. Вот юбилей отца. Они празднуют его в ресторане… Защита диплома… В огромном великолепном зале ему вручают диплом и значок… Вот Светлана… Он вздрогнул, вспомнив ее. Прекрасная Светлана. Ее волосы. Ее глаза. Ее бедра, ее руки. Ее груди с такими маленькими, как капельки, сосками…
   И тут новая волна захлестнула его.
   Подвал. Скальпель в его руке. Острие металла входит в глаз блондинке. Навстречу его руке из глаза ударяет струя крови, смешанной с глазной жидкостью. Сладковатая кровь бьет ему в лицо. Он весь в крови, но еще сильнее вдавливает скальпель. Втискивает кусочек металла все дальше в глазницу жертве. А как она кричит! Но почему он наслаждается ее криком? Почему он без отвращения смотрит, как жирные отвратительные мухи садятся на заляпанные кровью белокурые волосы.
   Мухи, он и труп.
   Неужели это был он?
   Новая волна спазматической дрожи. Снова его тело выворачивают приступы рвоты, снова желудок рвется наружу, хочет протиснуться через узкое горло, выскочить в таз, который подставил пожилой человек. И вместе с очищением желудка приходят воспоминания. Он вспоминает, что его зовут Павел; вспоминает, кто он; вспоминает, кто эти люди, почему он здесь, зачем… Вспоминает об Искусстве…

* * *

   Викториан сам едва держался на ногах, поэтому, когда Валентина пришла в себя, ею занялся я.
   — Как это было? — спросил я, помогая ей встать, поддерживая ее еще слабое тело.
   — Ужасно.
   — Страшно?
   — Не только. Мне кажется, что на какой-то миг я попала в сказку… В кошмарную сказку. И…— она чуть помедлила. — Викториан правильно сделал, что нашел меня. Ты бы там погиб.
   — И?
   — Его черный бог мертв. Я убила его бога и освободила его душу, — она закашлялась. — Больно говорить. Дай воды.
   Я принес воды и она, как и Викториан, стала жадно пить. Она пила и пила. Потом, переведя дыхание, осмотрела себя.
   — Сколько все это продолжалось?
   — Часа два.
   — А волосы?.. Я думала, ты скажешь — месяца два. Разве за два часа волосы могут так отрасти?
   На мгновение я потупил взгляд.
   — Знаешь, то, что я видел… То, что происходило с тобой… Мне было очень страшно…
   — Ладно, потом все расскажешь. А сейчас помоги мне. У меня болит каждый мускул, но надо что-то сделать с этими… порезами и волосами. Ужасно…
   Я помог ей добраться до стола. Тут она остановилась и стояла, пока я обрабатывал трещины в коже йодом и зеленкой. Валентина морщилась, но молчала. Теперь ее тело оплела малиново-зеленая паутина, и Валентина стала напоминать утопленницу.
   — Ты пока не одевайся. Пусть зеленка подсохнет, а то всю одежду перемажешь.
   Потом я достал большие ножницы, безопасную бритву с единственным лезвием и взялся за работу. Валентина едва держалась на ногах, но стойко переносила все мои «повернись», «подними голову», «опусти подбородок». Волосы на голове Валентины в порядок привести не удалось. Они срослись колтунами, и ни одна расческа их не брала. Тогда Валентина велела срезать их под ноль. В мгновение ока я оголил ее череп и с мастерством заправского парикмахера стал работать помазком, мыля темную щетину.
   Занимаясь Валентиной, я заметил, что волосы сильно отросли по всему ее телу. Щиколотки покрылись темным пушком, несколько упругих и длинных волосин появились на груди вокруг сосков. Женщина с волосатой грудью?.. Побрив Валентине голову, я окончательно затупил единственное лезвие, и Валентина сказала, что займется собой позже, у себя дома. Выглядела она ужасно, и, если на свете и существуют демонессы, то вот сейчас она ею и была — ни больше ни меньше.
   Тем временем оклемался и Викториан. Что-то бормоча себе под нос, он отправился в кладовую. Зажег газовую плитку и начал что-то готовить. Только когда из кладовки потянуло жареной ветчиной, мы с Валентиной почувствовали, как голодны. Я выдвинул письменный стол Виктора в центр комнаты. В мгновение ока на столе появились тарелки, вилки. Огромная пластиковая бутыль импортной минералки. Валентина, ловко орудуя огромным ножом, нарезала хлеб, порубила зеленый лук и болгарские маринованные огурчики.
   Яичница вышла роскошной. И главное ее достоинство было в том, что она была подана вовремя. Викториан открыл пару банок сайры, посыпал свое кулинарное творение мелко нарезанным лучком. Боже, что это был за пир! Мне казалось, что я не ел так веков пять. И тогда нам не важно было, удался ли наш эксперимент. Мы были просто рады тому, что все закончилось.
   И вот, насытившись, расслабившись, мы сидели вокруг стола, потягивая минералку. Жаждущий стал подавать первые признаки жизни. Вначале его тело скрутило судорогой, потом выгнуло дугой. Его стало рвать.
   Викториан притащил таз.
   Валентина хотела тоже чем-то помочь, но мы заставили ее убирать со стола, и она, нервничая, гремела тарелками у нас за спиной, а мы внимательно разглядывали Жаждущего, пытаясь визуально обнаружить: произошла с ним какая-то перемена или нет?
   Жаждущий выглядел жалко.
   В ту ночь он не сказал нам, удался наш опыт или нет. Да он и сам, видимо, этого не знал. Он был подавлен, разбит.
   Немного отлежавшись, он ушел, так ничего и не сказав. И только когда он покинул склеп, сделал несколько шагов по белому, невинному, только что выпавшему снегу и, не выдержав, упал на колени, воздел руки к небу в безмолвной мольбе — мы поняли, что он окончательно оставил путь Искусства. Он остался один на один со своими жертвами, со своей совестью, лишившись защитной оболочки Искусства. Теперь он понимал, что он — чудовище, и если раньше это диктовалось лишь его разумом, теперь об этом кричало его сердце. А мы для него тоже стали чудовищами, которые шли нечеловеческими путями, между делом забирая жизни невинных низших существ — одним из которых он теперь стал. Раньше он убивал людей, наслаждаясь этим, а теперь по собственной воле лишился единственного оправдания. Стал мазохистом особого, самого ужасного рода, потому что обрек себя на вечные муки раскаянья.
   А мы? Мы по глупости, играясь с Искусством, как с детской игрушкой, помогли ему, не понимая, к чему ведет такая помощь, не думая, чем закончатся наши игры. Только потом, когда история Жаждущего завершилась и все эти события стали лишь воспоминаниями, мы, обсуждая случившееся, поняли свою ошибку…
   В то утро Жаждущий ушел из обители Колдуна. Ушел, не попрощавшись, едва переставляя негнущиеся ноги; ушел, отказавшись от нашей помощи, отказавшись даже говорить с нами. И мы, глядя ему вслед, невольно чувствовали обиду. Мы выполнили его просьбу, а он… Но теперь он принадлежал другому миру — миру людей. Дороги Искусства закрылись для него. Он покинул наш круг.

Глава 10
Мир Мухи

   Хань Юн сказал:
   — Теперь я понял, что все происходящее в мире — не случайно.

Чжан Ши «Красный лист»

   От испарений мазей, которыми Викториан умастил ее тело, кружилась голова. В районе паха и сосков поначалу неимоверно жгло, но не было сил поднять руку. Тяжесть, томление. Веки сами закрывались, словно отлитые из свинца. На уме вертелась цитата из Гоголевского «Вия». Сейчас Валентине тоже хотелось сказать кому-нибудь властным голосом: «Поднимите мне веки», — но сил говорить не было.
   Постепенно жжение прошло. Ощущение теперь было такое, словно она напилась, однако тут было что-то другое. Валентине было легко, и весь мир плыл перед глазами. Ни головокружения, ни тошноты, но безумная карусель продолжалась.
   Викториан сказал, чтобы она закрыла глаза, и Валентина подчинилась. Тьма нахлынула со всех сторон, но через тонкую кожу век пробивался яркий свет свечей. Она слышала бормотание Колдуна, которое становилось все тише и тише. Она засыпала? Может быть.
   Воспитанная в семье атеистов, полностью осознавая свой «дар», Валентина не считала его чем-то сверхъестественным. Просто еще один неизученный феномен природы. Наверное, это и подтолкнуло ее согласиться на безумный опыт. Доводы, которые приводили ей мы с Викторианом, пытаясь пошатнуть хотя бы одну из аксиом, что вдалбливалась ей с детства, выглядели такими простыми и логичными. Наши доводы она воспринимала разумом, а не сердцем, и они оставили след в ее душе. Но слишком уютно чувствовала она себя в рациональном мире материализма. Тут все явления подчинялись строгим физическим законам. Давным-давно отринув основные законы общества, поняв, что общество, в котором она живет, строится лишь на лживой пропаганде, она так никогда и не смогла отказаться от основ материалистического мировоззрения, все еще подчинявшего душу. Но на этих основах покоились устои отринутого ею общества, поэтому Валентина не заметила начавшейся трансформации восприятия.
   Сознание ее как бы стало выползать из тела, растекаться невидимым облаком во все стороны, выполняя упражнение из системы Шри Ауробиндо. А может, это душа покидала тело? Вот она коснулась ауры Жаждущего — лед, злоба; моей ауры — тепло, доброта; ауры Викториана — равнодушие.
   Все дальше и дальше вытягивались усики ее сознания. Но ощущения ослабевали. Чем дальше двигался ее разум, тем слабей он становился. Валентина растворялась в окружающем мире, впитывая его каждой клеточкой своей кожи. Нечто подобное она испытала в детстве, когда после долгого похода (а дело было в пионерском лагере, куда Валентину отправляли каждое лето) их усталый отряд к концу дня вышел к озеру с горячей, почти вскипяченной палящим солнцем водой. Все они были грязны, по лицам протянулись полосы от налипшей на пот пыли. Тогда купаться в не отведенных для этого местах им строго-настрого запрещалось, но все пионеры во главе с вожатым, на ходу сбрасывая одежду, бросились в воду. Валентина на всю жизнь запомнила прикосновение теплой озерной воды к усталым ногам. Как приятно было лежать там, на мелководье, смотреть в высокое летнее небо и ни о чем не думать. Ее мысли обратились к детству, к тому времени, когда она еще не осознала частицы Искусства, затаившейся в ее теле…
   Она даже не заметила, как уснула.

* * *

   Где она оказалась? Что за странное, мрачное место! Она не могла и представить себе более зловещего пейзажа: низкие темно-серые тучи нависли над головой, в обе стороны от нее раскинулись невысокие, мрачные холмы, заросшие пожухлой травой. Кое-где возвышались какие-то то ли стелы, то ли памятники. Ближайший из них находился слишком далеко, чтобы Валентина могла хорошенько рассмотреть его.
   Куда она попала?
   И тут она заметила, что стоит на мосту.
   Между холмами вилась узкая речонка, почти ручеек, с матово-черной, как ночное небо, водой. Вода казалась совершенно неподвижной и, если смотреть сверху, напоминала поток смолы, застывший, словно по мановению волшебной палочки. По берегам реки замер сухой камыш. Ни один даже самый легкий ветерок не колыхал его тонкие желтые стебли. А сам мост!
   Валентине показалось, что в мгновение ока она перенеслась в какую-то сказку. Не в веселую детскую сказку, какие обычно печатают в книжках с яркими иллюстрациями, а в настоящую сказку, достойную страниц колдовских «Хроник подземного». Мост был древним. Валентина и представить не могла, что камень может до такой степени выветриться — и, тем не менее, не рассыпаться. На обоих концах моста стояли странные скульптуры, изображающие горы черепов. Воплощенная в камне и многократно повторенная картина Верещагина… И что-то витало в воздухе… Валентина глубоко втянула ноздрями воздух. Зло! Опасность! Где-то рядом затаилась опасность. Кроме опасности, в воздухе чувствовался запах Искусства.
   Неужели? Этого не может быть! Наверное, она попала в мир Древних! Но для мира Древних, если судить по рассказам Викториана, тут слишком привычная обстановка.
   А потом Валентина обратила внимание, что она совершенно обнажена. Она стояла нагишом на выгнутом дугой мосту и оглядывалась, не зная, что делать.
   Она отлично помнила, как Викториан колдовал над ней в своей обители. Потом она, кажется, уснула или потеряла сознание, и вот она здесь.
   Где же все-таки она? Куда она попала?
   Валентина еще раз беспомощно оглянулась, шагнула вперед… и тут сказалась долгая спецподготовка. За один шаг — время, необходимое на быстрое движение ноги от одной точки камня до другой — ее тело вспомнило все, чему его учили. Мышцы ее мгновенно напряглись, под кожей рельефно проступили мускулы. Она была готова встретиться с любой опасностью. Она являлась машиной убийства и была готова действовать.
   Но что удивило Валентину больше всего: если она и вправду спит в обители Викториана, то как ступни ее могут чувствовать шероховатый камень моста? Значит, она тут оказалась на самом деле. Нет, это не самое важное. В первую очередь надо определить, где она находится. Постараться понять, как она тут очутилась, и выбираться в реальный, известный ей мир.
   Осторожный шаг вперед. Еще один шаг.
   Неожиданно из-за инфернальной скульптурной композиции выступила какая-то фигура. Человек был одет в странные одежды, и если бы Валентина встретила его где-то на улице, то, наверное, долго бы смеялась. Но странный, похожий на средневековые самурайские доспехи костюм выглядел совершенно естественно на фоне бежевых холмов, пожухлой травы и искрошенных временем камней.
   Валентина замерла. Кто перед ней? Друг? Враг? Прохожий? Можно ли встретить постороннего человека во вселенной, созданной сознанием другого человека? (Само по себе это было забавным вопросом, не правда ли?)
   Она шагнула вперед, словно кошка — огромная кошка, в любой момент готовая взвиться в прыжке и, выпустив когти, вонзить их в своего врага.
   — Стой, женщина! — голос незнакомца был хриплым, неестественным, и хотя он говорил почти шепотом, его голос громко разнесся по замершим в ожидании холмам. — Кто ты? Зачем собираешься потревожить покой моего господина?
   В руке его блеснул меч. Что-то среднее между самурайским клинком и саблей континентального Китая. В чем в чем, а в оружии рукопашного боя Валентина разбиралась неплохо — но никогда еще не видела ничего похожего, столь устрашающего.
   Решив не отступать, она смело шагнула вперед.
   — Кто твой господин? Где я?
   — Тут вопросы задаю я.
   Незнакомец угрожающе качнул мечом. Он не был новичком в своем искусстве.
   Несколько медленных круговых движений полусогнутыми руками, и она была готова. Она снова очутилась на ринге в тренировочном лагере, снова ее противником был ненавистный инструктор, и она должна была победить. Никакой пощады. Движения и смерть.
   — Остановись, женщина! Никто не должен входить в эти владения.
   Голос доносился из-под рогатого шлема «самурая», но лица противника Валентина видеть не могла. «Воин-призрак» — так назвала она его про себя, и теперь ее сжигало желание победить этого призрака. Сцепиться с ним, опрокинуть, услышать под ребром ладони треск ломающейся кости.
   — Дальше ни шагу! — объявил незнакомец. — Иначе я должен буду тебя убить.
   Если бы не окружающая мрачная атмосфера и эта зловещая тишина, Валентина бы рассмеялась ему в лицо. Однако лучше смеяться над уже поверженным противником. Ноги Валентины сами собой медленно перемещали тело, она шла, описывая широкий полукруг, центром которого был воин.
   И тут Валентина заметила, насколько древними были доспехи ее противника. Сеть трещин покрывала иссеченный ударами нагрудник и наплечники воина — но, несмотря на это, Валентина была совершенно уверена: эти доспехи выдержат прямое попадание из гранатомета. Надо было действовать осторожно: приблизиться к противнику, обезоружить, свалить с ног, нанеся максимальный ущерб. Так ее учили.
   Легкое обманное движение. Прыжок. Но противник уже очутился в другом месте, метнувшись, словно молния и избежав разящего удара босой ноги Валентины. Та не ожидала от незнакомца такой прыти. «Только бы коснуться его кожи, и тогда он мой!» — мысленно прошептала она сама себе. Но похоже, легче было бы схватиться с десятком обычных людей, чем с этим средневековым чудовищем.
   Наконец Валентина решилась. Она даже не пыталась бить в броню противника. Тут пришлось применить нечто из айкидо. Плавное движение мимо. Враг, нацелив на нее смертоносный меч, сделал выпад. Это была его ошибка. Пальцы Валентины вцепились в грубую ткань рукава. Рывок, подсечка. Валентина действовала совершенно автоматически и даже не почувствовала боли, когда закованная в железо нога воина ударила ее в голень. Рыцарь с грохотом врезался в каменную пирамиду черепов, зашатался. Тогда Валентина с разворота ударила ногой по шипастым доспехам. Там с треском что-то сломалось. Воин взвыл от боли и сполз по камню на землю.
   Валентина на мгновение остановилась, замерла над поверженным противником. Нестерпимо болела нога. Из раны, там, где кожу разодрали шипы доспехов, сочилась кровь.
   «Интересно, если это все лишь моя фантазия, то как я могла повредить ногу?»
   Воин! Одним молниеносным движением Валентина сорвала с его головы шлем. Перед ней лежал Жаждущий. Мертвый Жаждущий — неестественно вывернутая шея, злобно оскаленный рот, из уголка которого по подбородку протянулась темная струйка крови. Остекленевшие глаза ничего не видящим взором уставились в небо. Еще одно движение руки, и Валентина опустила ему веки. Мертвые должны спать, а не взирать на окружающий мир.
   «Зачем я убила его? Изменит ли это что-то в реальном мире? Может, это как раз и есть то действо, что должна я совершить в волшебном сне?»
   Валентина не знала ответов ни на один из этих вопросов, но ей казалось, что смертью Жаждущего все не закончится… иначе слишком уж простой оказалась бы ее миссия.
   В любом случае глупо было и дальше стоять над трупом. Нагнувшись, Валентина стала раздевать мертвеца. Было неудобно, но Валентина по части раздевания мужчин имела кое-какой опыт. Она стянула с трупа нечто среднее между халатом и броней. Наплечники, налокотники и ножные латы она оставила. Ей вполне хватит одного платья-халата.
   Одежда мертвеца оказалась грязной и заношенной до невероятности. Серое в пятнах нижнее белье, черные жирные полосы на шее «халата» — толстого негнущегося сооружения, собравшего воедино ватную подкладку, металлический панцирь, толстые шерстяные рукава и юбку грубой вязки с нашитыми на них кусками кожи и металла. Но Валентина все равно решила его одеть. Лучше носить хоть что-то, чем бегать нагишом, пусть даже во сне. Интересно, если бы Жаждущий убил ее здесь, что случилось бы с ней там, в реальном мире? Или тут сработала бы одна из сказок Викториана… Возможно, то, что сейчас окружает ее, Валентину, и впрямь столь же реально, как мир, в котором существовали ее родители, Викториан, «завуч» и все остальные.
   Сапоги мертвеца оказались на три размера больше, и Валентина оставила их рядом с трупом. Подпоясавшись, она повесила на пояс его меч, предварительно немного покрутив клинок в воздухе, проверяя баланс.
   Убрав оружие в ножны, легким, упругим шагом она направилась дальше — по едва заметной тропке, уходящей к холмам.
   Идти было легко, но при каждом шаге ноги Валентины поднимали облака мельчайшей серой пыли. В этом мире было достаточно тепло, а в «халате» оказалось до невозможности жарко. Валентина чувствовала, как ручейки пота стекают со лба, ползут по спине вдоль позвоночника. Точно так же, как когда-то в пионерском лагере… А может, именно это привязчивое воспоминание детства и диктовало ее ощущения? Викториан говорил, что причинно-следственная связь в этом мире может нарушаться. «Все дальше и дальше, всестраньше и страньше».
   Скоро она едва дышала. Халат давил на нее могильным саваном. Валентина тонула в липкой духоте и потоках пота, смешанного с пылью. И тогда, словно пловец после прыжка в воду, стремящийся как можно быстрее всплыть на поверхность, глотнуть живительного воздуха, она, не в силах сдерживаться, сорвала халат, отшвырнула его, как мерзкую ненужную тряпку. Разбросав рукава, подстреленной птицей полетел он в серую кучу пыли и замер там.
   Теперь Валентине стало легче. Правда, руки у нее были заняты. Она не решилась надеть грубую перевязь с мечом на голое тело, боясь стереть кожу, и несла клинок в руках.
   Пейзаж и не думал изменяться. Валентина уже начала уставать, но, к своему удивлению, голода или желания спать не чувствовала. Ее прогулка напоминала кошмарный сон, когда в карусели алкогольного опьянения тебе кажется, что ты мчишься или быстро идешь по нескончаемым лабиринтам коридоров, открывая одну дверь за другой.
   Но вот вдали, на фоне так и не приблизившихся ни на йоту холмов, замаячило какое-то темное пятнышко. Подойдя ближе, Валентина остановилась, зачарованно любуясь очертаниями готического особняка. Дом, позаимствованный из хичкоковского «Психо». В таком доме мог жить только психопат-убийца. На верхнем этаже у него, конечно, хранится мумия матери, а в подвале дома он устроил небольшое кладбище для неосторожных гостей. В болоте за домом должна находиться подводная автостоянка для машин, чьи хозяева нашли вечный приют в доме. Однако Валентина понятия не имела о таких вещах. Она решительно направилась к строению, надеясь найти там кого-нибудь — или, по крайней мере, отыскать нормальную одежду.
   Вблизи дом оказался еще более мрачным. Готика Нового Света — именно так можно было охарактеризовать архитектурный стиль сооружения, основание которого казалось много уже нависающего верхнего этажа.
   Валентина осторожно ступила на крыльцо. Обычные доски. Тогда она решительно подошла к двери и постучала. Но никто не ответил. В доме, как и во всем этом мире, царила мертвая тишина. Казалось, Валентина осталась одна во всей вселенной, но после встречи с Жаждущим-стражем она знала, насколько обманчиво такое впечатление. Еще раз громко постучав и не получив ответа, Валентина осторожно толкнула дверь и вошла.
   Внутри дом оказался еще более удивительным, чем снаружи. Валентину поразила старинная обстановка, резная мебель красного дерева с множеством затейливых узоров, кресла с шелковой обивкой и причудливо изогнутыми ножками, бронзовые лампы в стиле барокко и куча всяких безделушек, заботливо расставленных тут и там. Да и сам дом — резные перила, балки, деревянные панели — прекрасно гармонировал с мебелью, так что при первом взгляде было трудно различить, где кончается мебель и начинаются витиеватые украшения стен.
   Из боковой двери навстречу Валентине шагнула молодая женщина в платье, которое могли бы носить дамы в конце девятнадцатого века. Она не была красавицей, но выглядела очень мило. Ее тонкие, четко очерченные губы расплылись в улыбке. Рыжие волосы были собраны в аккуратную прическу.
   — Дорогая…— заговорила она мягким грудным голосом, ничуть не удивляясь наготе Валентины. — Я так рада. У нас здесь почти ничего не происходит. Гости бывают очень редко.
   Она выглядела столь чарующе и приветливо, что Валентина невольно насторожилась, боясь обнаружить за этой обаятельной внешностью врага. Рука крепко впилась в рукоять клинка, готовая рвануться при первом же признаке опасности, обнажить полосу смертоносного металла. Но хозяйка продолжала улыбаться, словно не замечая напряжения Валентины.
   — Я стучала, — медленно сказала гостья. — Мне никто не открыл… Тогда я вошла.
   — Ах, милочка, извините, я была в задних комнатах, услышала ваш стук, поспешила… но, знаете, как это бывает… Дом большой…
   Лицо хозяйки покраснело. Она определенно не умела врать, и это позволило Валентине немного расслабиться.
   — Я хочу узнать, где я.
   — Тут. У меня дома.
   — Тогда скажите, кто вы? Где находится этот дом? Куда я попала?