Страница:
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- Следующая »
- Последняя >>
Деннис Лихэйн
Прощай, детка, прощай
Посвящается моей сестре Морин и братьям Майклу, Томасу и Джерарду. Спасибо вам за поддержку, спасибо, что терпели меня. Я понимаю, это было непросто. Также посвящается Джей Си Пи, которому не на что было надеяться
Предисловие автора
Всякий, знающий Бостон, Дорчестер, Южный Бостон и Куинси, а также карьеры Куинси и заповедник Блю-Хиллс, заметит, что с их географией и топографией я обращаюсь очень вольно. И это вполне сознательно. Все эти географические объекты существуют на самом деле, но в книге изменены в соответствии с требованиями повествования и по воле моей фантазии, так что должны считаться всецело вымышленными. Более того, сходство героев романа с конкретными людьми, ныне здравствующими или ушедшими из жизни, а также описываемых событий с реальными – совершенно случайно.* * *
Порт-Меса, ТехасОктябрь 1998 года
Задолго до того, как солнце найдет залив, в темень выходят рыбачьи лодки. В основном – на лов креветок, иногда за марлинами или тарпонами. Ловом креветок занимаются преимущественно мужчины, эту работу они оставляют для себя. Женщин среди них почти нет. Это – побережье Техаса, и оттого, что за два столетия морского промысла столько народу здесь нелегко рассталось с жизнью, потомки погибших в море и их выжившие друзья считают, что честно заработали право на свои предрассудки, ненависть к конкурентам-вьетнамцам, недоверие к любой женщине, берущейся за эту черную работу – возиться в темноте с толстым тросом, усаженным крючками, которые норовят впиться в кисть и разорвать кожу между фалангами пальцев.
Капитан траулера сбавил обороты, и стали слышны лишь тихий рокот двигателя да плеск аспидных волн.
– Были бы, – сказал один рыбак в предрассветной мгле, – все бабы как Рейчел. Вот это – женщина.
– Да, это женщина что надо, – кивнул другой. – Будь я проклят. Да, сэр.
Рейчел в Порт-Меса сравнительно недавно. Приехала она сюда со своим мальчонкой в прошлом июле на видавшем виды пикапе «додже», сняла небольшой дом в северной части городка, забрала вывеску с надписью «Найму помощницу» из окна «Последней стоянки Крокетта», бара, что примостился у пристани на старых сваях, наклонившихся в сторону моря.
Фамилию ее здесь узнали только через несколько месяцев: Смит. В Порт-Меса Смитов так и тянет. Было у нас и несколько Доу. На половине судов, ведущих промысел креветок, все люди, от чего-то бежавшие. Спят они, когда большая часть мира бодрствует, работают, пока она спит, а в остальное время пьют в барах, куда не всякий чужак сунется, выходят в море за добычей, в зависимости от времени года уходят на запад до Баха, на юг – до Ки-Веста и плату получают наличными.
Далтон Вой, владелец «Последней стоянки Крокетта», тоже платил Рейчел Смит наличными. Платил бы и золотыми слитками, если б она захотела, – с ее появлением за стойкой бара прибыль подскочила на двадцать процентов. И, хоть и трудно в это поверить, драться там тоже стали меньше. Обычно рыбак ступает на берег весь – и плоть, и кровь – пропеченный солнцем и от этого делается раздражительным, склонным покончить спор ударом бутылки или кия. А в присутствии красивых женщин – Далтон уж давно это заметил – рыбаки только хуже становятся. Чаще смеются, но становятся и более обидчивыми.
Но было в Рейчел что-то такое, что их успокаивало.
И одновременно предостерегало.
Это что-то, злое и холодное, нет-нет, бывало, да и промелькнет у нее в глазах, когда кто-нибудь переступит границу дозволенного, задержит руку у нее на запястье или отпустит несмешную сальную шутку. И в ее лице – тоже, в морщинах, в увядшей красоте, в следах бурной жизни, прожитой до Порт-Меса, в которой бывали и утра темней, и беды тяжелей, чем у большинства наших.
В сумочке Рейчел носила пистолет. Далтон Вой увидел его случайно, и единственное, что показалось ему при этом странным, так это то, что он нисколько не удивился. Каким-то непонятным образом он это и так знал. Каким-то непонятным образом все остальные тоже знали. После работы никто никогда не подходил к Рейчел на стоянке, не приглашал подвезти. Никто не провожал.
Но из глаз ее уходил холод, лицо покидала отрешенность, а в баре будто становилось светлей. Она двигалась по залу, как танцовщица, и каждый поворот и разворот, каждое движение руки было исполнено грации. Смеясь, она широко открывала рот, глаза сияли, и в баре каждый силился придумать новую шутку, еще лучше той, что сейчас ее рассмешила, просто чтобы услышать ее смех.
И потом – ее мальчонка, очаровательный белокурый парнишка. Нисколько не похож на нее, но, стоило ему улыбнуться, всякому становилось ясно, что это сынок Рейчел. Может, как и у матери, у него слишком часто менялось настроение. И во взгляде иногда угадывалось предостережение, что для такого малыша очень необычно. Едва ходить научился, а уже научился вешать на мордашку табличку «Не беспокоить».
Пока Рейчел работала в баре, за мальчонкой присматривала пожилая миссис Хейли. Как-то она сказала Далтону, что еще не видела такого послушного мальчика и любящего сына.
– Из него, – сказала миссис Хейли, – большой человек должен вырасти. Президент или что-то в этом роде. На войне героем станет. Попомни мои слова, Далтон. Попомни.
Как-то на закате, по обыкновению прогуливаясь у бухты Бойнтон, Далтон увидел их. Рейчел, зайдя на мелководье по пояс и держа мальчика под ручки, окунала в теплую воду. От солнца шелковистая поверхность воды – как золото, Далтону показалось, что Рейчел, купая в нем сына, исполняет какой-то древний ритуал, призванный сделать его неуязвимым для меча и копья.
Оба они смеются, и по янтарному морю за ними солнце разливает багрянец заката. Рейчел целует сына в шею, укладывает его ножки себе на бока, поддерживает его, а он откидывается назад. И оба глядят друг другу в глаза.
Далтон решил, что ничего прекрасней в жизни не видел.
Рейчел не заметила его, Далтон ей даже не помахал. Почувствовал себя лишним, втянул голову в плечи и пошел туда, откуда пришел.
Что-то случается с человеком при виде столь чистой любви. Он начинает считать себя ничтожным, скверным, недостойным. Ему становится стыдно.
Увидев мать и дитя, играющих в янтарной воде, Далтон Вой понял простую истину: за всю жизнь его ни секунды никто так не любил.
Никто никогда не любил? Черт! Эта любовь казалась такой чистой, чуть ли не преступной.
Часть первая
Бабье лето 1997 года
1
Каждый день в полицию США поступает в среднем две тысячи триста заявлений о пропаже детей. Чаще всего их похищают друг у друга разведенные супруги, более чем в половине случаев место нахождения ребенка легко устанавливается, и домой такие дети возвращаются в течение недели.
Другая часть из этих двух тысяч трехсот убегает из дому. Опять-таки большинство из них в розыске находится недолго, таких обычно сразу или почти сразу находят – чаще всего дома у кого-нибудь из их друзей.
Еще одна категория пропавших детей – нелюбимые и ненужные, их выгоняют или они убегают из дома сами, но родители не пытаются вернуть беглецов. Такие часто укрываются под навесами на конечных остановках автобусов, торчат на углах в кварталах красных фонарей и в конце концов попадают в тюрьмы.
Из ежегодно пропадающих восьмисот тысяч с лишним детей лишь тридцать пять – сорок тысяч Министерство юстиции относит к категории «похищенных не родственниками», то есть к случаям, когда полиция быстро исключает похищение членами семьи, побег и изгнание из дома, а также случаи, когда ребенок потерялся или получил телесные повреждения.
Каждый год безвозвратно пропадает по триста таких детей.
Ни родители, ни друзья, ни правоохранительные органы, ни детские приюты, ни центры, куда стекается информация о пропавших людях, – никто не знает, где они находятся. Возможно, в могилах; в подвалах или в логовах педофилов; на дне моря, вероятно, в дырах, существующих в материи вселенной, откуда о них уже больше не услышат.
Где бы ни были эти триста в год, они – без вести пропавшие. Минуту-другую мысль о таком ребенке тревожит тех, кто ознакомился с разыскным делом, но тяжелее всего приходится его родным.
Нет тела – нет доказательства ухода из жизни, для близких пропавший не умирает, но заставляет чувствовать пустоту.
И остается пропавшим.
– Лайонел, – одернула его жена.
Он выставил руку в ее сторону, как бы показывая, что должен высказать это сейчас, иначе не сможет вообще.
– Мне повезло, я встретил Беатрис, образумился. Я ведь что хочу сказать, со временем, если хотя бы иногда попадаешь в нормальную среду – вырастаешь из этого, стряхиваешь с себя всю эту дрянь. Моя сестра еще растет, вот что я хочу сказать. Может быть. Ведь жизнь у нее была нелегкая и…
– Лайонел, перестань извиняться за Хелен. – Беатрис провела ладонью по коротко стриженным клубничного цвета волосам. – Сядь, дорогой. Пожалуйста.
– Я просто пытаюсь объяснить, что Хелен жилось несладко.
– Тебе тоже, – возразила Беатрис, – но ты же хороший отец.
– Сколько у вас детей? – спросила Энджи.
Беатрис улыбнулась:
– Один, Мэтт, пять лет. Поживет с моим братом и его женой, пока не найдем Аманду.
При упоминании о сыне Лайонел оживился.
– Отличный парень, – сказал он и сам чуть смутился от такого явного проявления родительской гордости.
– А Аманда? – спросил я.
– Чудесный ребенок, – сказала Беатрис. – Но она слишком маленькая, вряд ли могла уйти сама.
Аманда Маккриди исчезла три дня назад. С тех пор, казалось, весь Бостон сосредоточился исключительно на ее поисках. Полиция задействовала в них бо́льшие силы, чем четыре года назад при охоте на Джона Сэлви после стрельбы в клинике абортов. Мэр пообещал придать поискам Аманды приоритет перед другими городскими делами. СМИ только и говорили что об исчезновении ребенка: этой теме посвящали передовицы обе утренние газеты, она же шла главным материалом в вечерних новостях всех трех основных телеканалов, и каждый час, перемежая мыльные оперы и беседы в студии, выходили специальные новостные выпуски.
И за три дня – никакого результата. Даже намека на результат.
Аманда Маккриди к моменту исчезновения прожила на этом свете четыре года и семь месяцев. Мама уложила ее спать в субботу вечером, заглянула к ней около половины девятого, а на следующее утро в начале десятого увидела пустую кроватку.
Приготовленные на утро розовая футболка, джинсовые шортики, розовые носочки и белые кроссовки исчезли, как и любимая кукла Аманды по имени Горошина, светловолосая копия своей хозяйки. Следов борьбы в комнате не обнаружили.
Хелен с дочерью жили на втором этаже трехэтажного дома. Аманду могли похитить, поставив лестницу под окно спальни и открыв раму с москитной сеткой, но вряд ли. Ни на этой раме, ни на подоконнике не нашли никаких следов проникновения в комнату, в земле под окном углублений от лестницы не осталось.
Если четырехлетний ребенок не вздумал вдруг сам уйти из дому посреди ночи, значит, похититель вошел через парадную дверь. Он не взламывал замок и не отжимал дверь от косяка, в этом попросту не было необходимости – дверь держали незапертой.
Это обстоятельство выплыло на свет, и Хелен Маккриди изрядно досталось от журналистов. Через сутки после исчезновения бостонская газета «Новости», аналог «Нью-Йорк пост», вышла с таким заголовком на первой полосе:
Для большинства жителей города такие тонкости особого значения не имели. Хелен Маккриди оставила четырехлетнюю дочь одну в незапертой квартире, а сама пошла к соседке Дотти Мэхью смотреть телевизор – две комедии и кинофильм недели, под названием «Грехи ее отца» с Сюзан Сомерс и Тони Кертисом в главных ролях. После новостей начался развлекательный выпуск «В выходные вечером», Хелен досидела до середины и вернулась домой.
Примерно три часа сорок пять минут Аманда оставалась одна в незапертой квартире, и за это время она либо вышла из дома сама, либо ее похитили.
Мы с Энджи, как и весь город, внимательно следили за развитием событий и, как и все остальные, не знали, что думать. Хелен Маккриди успешно прошла испытание на детекторе лжи, не оставив полиции ни одной зацепки. Поговаривали, что к поискам привлекают экстрасенсов. На улице стояло бабье лето, большинство окон в доме в ту роковую ночь были открыты. Соседи и случайные прохожие не заметили ничего подозрительного, не слышали ничего такого, что можно было бы принять за детский крик. Никто не видел ни малолетнего ребенка, идущего по улице в одиночку, ни подозрительного человека, ни людей с ребенком или странным на вид свертком в руках.
Аманда Маккриди будто сквозь землю провалилась.
– Миссис Маккриди, – сказал я, – поберегите ваши деньги.
– Но если они помогут спасти Аманду…
– Кто отец девочки? – спросила Энджи.
По-видимому, обязанность отвечать на подобные вопросы была возложена на плечи Лайонела.
– Не знаем. Возможно, Тодд Морган. Он уехал из города сразу после того, как Хелен забеременела. С тех пор о нем не слышали.
– Но список возможных отцов довольно длинный, – поджав губы, произнесла Беатрис.
Лайонел уставился в пол.
– Мистер Маккриди. – Я негромко попытался вывести его из созерцательного состояния.
Он поднял глаза:
– Лайонел.
– Пожалуйста, Лайонел, присядьте.
После недолгой борьбы с самим собой он устроился на стуле по другую сторону стола.
– Этот Тодд Морган… – сказала Энджи, записав имя в блокнот. – Полиции известно, где он находится?
– В Мангейме, в Германии, – ответила Беатрис. – Его армейская часть там базируется. В ту ночь он был на базе.
– Его исключили из списка подозреваемых? – спросил я. – Не мог он для такого дела нанять кого-нибудь?
Лайонел откашлялся.
– В полиции говорят, он мою сестру знать не хочет и, как бы то ни было, не считает Аманду своим ребенком. – Взгляд у Лайонела был добрый и растерянный. – Так и сказал, мол, «нужна была бы мне доченька, чтобы срала и орала все время, я бы себе немецкую завел».
Видно было: чтобы повторить эти слова, Лайонелу пришлось сделать над собой усилие. Я кивнул.
– Расскажите о Хелен.
Рассказать они смогли немного. Хелен Маккриди была младше Лайонела на четыре года, то есть сейчас ей двадцать восемь. В первый же год после перехода в среднюю школу имени монсеньора Райана она бросила учебу, осталась без аттестата о среднем образовании, правда, все-таки собиралась его получить, но собиралась уже давно. В семнадцать лет уехала с каким-то типом на пятнадцать лет ее старше. Они прожили полгода на стоянке автоприцепов в Нью-Гэмпшире, после чего Хелен вернулась домой с синяками на лице. Тогда же она сделала первый из своих трех абортов. С тех пор сменила несколько мест работы: кассиром в «Зайди и купи», секретарем в «Шахматном короле», работником химчистки, приемщицей на почте, но больше полутора лет нигде не удерживалась. После исчезновения Аманды она взяла отпуск на своей работе, которая оставляла ей много свободного времени и состояла в управлении лотерейным аппаратом в «Маленьком персике». И, судя по всему, выходить из этого отпуска Хелен не собиралась.
– Но девочку она любила, – закончил рассказ Лайонел.
Беатрис, похоже, придерживалась иного мнения, но промолчала.
– Где сейчас Хелен? – спросила Энджи.
– У нас, – ответил Лайонел. – Юрист говорит, что мы должны ограничить ее общение с посторонними как можно дольше.
– Почему? Ведь пропал ребенок. Почему не привлечь общественность? По крайней мере, опросить соседей по улице?
Лайонел открыл рот, потом закрыл и посмотрел на свои ботинки.
– Это не для Хелен, – сказала Беатрис.
– Почему же? – спросила Энджи.
– Потому что… ну, потому что это Хелен.
– Полиция прослушивает телефон у нее на квартире на случай, если потребуют выкуп?
– Прослушивает, – сказал Лайонел.
– А Хелен совсем в другом месте, – заметила Энджи.
– Ей и так досталось. Ей важно, чтобы в ее жизнь не вторгались. – Лайонел с вызовом поглядел на нас.
– О, – сказал я. – Чтобы не вторгались.
– Ну, разумеется, – сказала Энджи.
– Послушайте, – Лайонел опять стал мять в руках кепку, – я понимаю, как это выглядит со стороны. Понимаю. Но каждый беду переживает по-своему. Так ведь?
Я неуверенно кивнул.
– Если у нее было три аборта, – начал я, и Лайонел поморщился, – что побудило ее родить Аманду?
– По-моему, возраст. – Лайонел подался вперед, лицо его просветлело. – Видели бы вы, как она изменилась во время беременности. Жизнь обрела смысл, понимаете? Она думала, что с появлением ребенка все наладится.
– Для нее – да, – заметила Энджи. – А как насчет ребенка?
– Вот как раз об этом я ей и говорила, – вставила Беатрис.
Лайонел обернулся к женщинам, в его глазах заплескалось отчаяние.
– Они были нужны друг другу. Я так думаю.
Беатрис посмотрела на свои туфли, Энджи – в окно.
Лайонел снова обратился ко мне:
– Это действительно так.
Я кивнул, и его лицо гончей собаки приняло умиротворенное выражение.
– Лайонел, – сказала Энджи, продолжая смотреть в окно, – я читала газеты. Никаких предположений о возможном похитителе нет. Полиция ничего сделать не может, и, судя по тому, что пишут, у Хелен тоже нет никаких идей по этому поводу.
– Знаю, – кивнул Лайонел.
– Хорошо. – Энджи отвернулась от окна и посмотрела на него. – Что же, по-вашему, произошло?
– Не знаю, – сказал он и так скрутил кепку, что мне показалось, она сейчас порвется в его ручищах. – Ее будто летающая тарелка унесла.
– Хелен с кем-нибудь встречалась последнее время?
Беатрис фыркнула.
– Был у нее кто-нибудь постоянный? – спросил я.
– Нет, – ответил Лайонел.
– Пишут, что она поддерживала отношения с сомнительными личностями, – заметила Энджи.
Лайонел пожал плечами, будто иначе и быть не могло.
– Она обычно торчит целыми днями в «Филмо Тэп», – сказала Беатрис.
– Самый большой притон в Дорчестере, – заметила Энджи.
– А сколько баров борются за честь таковым считаться! – сказала Беатрис.
– Не так уж он и плох. – Лайонел посмотрел на меня, надеясь на поддержку.
Я покачал головой.
– Постоянно приходится ходить с пистолетом, Лайонел, но в «Филмо» мне все равно как-то не по себе.
– «Филмо» известен как бар наркоманов, – сказала Энджи. – Героин и кокаин там толкают, как жареные куриные крылышки. Ваша сестра употребляет наркотики?
– Вы имеете в виду героин?
– Имеются в виду любые наркотики, – сказала Беатрис.
– Травку иногда курит, – сказал Лайонел.
– Иногда? – переспросил я. – Или часто?
– Часто – это сколько?
– Кальян, бумагу для самокруток на тумбочке у кровати держит? – спросила Энджи.
Лайонел покосился на нее.
– У Хелен нет зависимости, – сказала Беатрис. – Она просто иногда балуется.
– А кокаин?
Беатрис кивнула, и Лайонел, ошеломленный, посмотрел на нее.
– Таблетки?
Беатрис пожала плечами.
– Колется?
– Нет-нет, – поторопился Лайонел.
– Насколько я знаю, нет, – сказала Беатрис и задумалась. – Нет. Мы видели ее в шортах и рубашке без рукавов все лето. Никаких следов не было.
– Погодите. – Лайонел выставил руку. – Погодите-ка. Мы же обсуждаем, как Аманду найти, а не вредные привычки моей сестры.
– Нам надо знать о Хелен все, о ее привычках и друзьях, – сказала Энджи. – Причины исчезновения ребенка обычно кроются в семье.
– Что это значит? – нахмурился Лайонел.
– Сядь, – сказала Беатрис.
– Нет. Я хочу понять, что это значит. Вы что же, думаете, моя сестра имеет какое-то отношение к исчезновению Аманды?
Энджи спокойно и пристально посмотрела на него:
– Это вы мне скажите.
– Нет, – громко сказал он. – Так? Нет. – Лайонел посмотрел сверху вниз на жену. – Она – не преступница, ясно? Она – женщина, потерявшая ребенка. Вам понятно?
Беатрис взглянула на него. По лицу невозможно было догадаться, что у нее на уме.
Лайонел долго смотрел на жену, потом перевел взгляд на Энджи.
– Лайонел, – окликнул его я, и он обернулся. – Вы сами сказали, что Аманду будто летающая тарелка унесла. Хорошо. Ее ищут пятьдесят полицейских. Может, и больше. Вы оба этим занимались. Соседи по улице…
– Да, – сказал он. – Многие. Отличные люди.
– Хорошо. Так где девочка?
Он уставился на меня так, будто я мог вдруг вытащить ее из ящика стола.
– Не знаю. – Он закрыл глаза.
– И никто не знает, – сказал я. – И если мы собираемся этим заниматься – я не хочу сказать, что мы обязательно…
Беатрис выпрямилась на стуле и пристально посмотрела на меня.
– Но если… надо исходить из того, что если Аманду похитили, то кто-то из близких к ней людей.
Лайонел снова сел.
– Вы все-таки думаете, что ее похитили?
– А вы так не думаете? – уточнила Энджи. – Четырехлетний ребенок сам убегает из дому, отсутствует три дня, и все это время никто его не видит?
– Да, – выдохнул он, как будто согласившись с чем-то, что знал, но до сих пор не сознавал. – Да. Наверное, вы правы.
– Так что же нам теперь делать? – спросила Беатрис.
– Хотите честно? – спросил я.
Она чуть наклонила голову.
– Даже не знаю.
– У вас сын скоро в школу пойдет, да?
Беатрис кивнула.
– Потратьте деньги, которые заплатили бы нам, на его образование.
Голова Беатрис осталась склоненной немного направо, на мгновение на лице возникло такое выражение, будто она получила пощечину.
– Вы что же, не возьметесь за это дело?
– Не знаю, есть ли в этом смысл.
– Ребенок про… – Беатрис повысила голос, заполнив им пространство небольшого помещения.
– Да, пропал, – перебила ее Энджи. – Да, но девочку ищут. Много народу. Новости смотрят почти все. Теперь жители города и, вероятно, почти всего штата могут узнать ее в лицо. И поверьте мне, теперь будут смотреть во все глаза.
Беатрис взглянула на Лайонела. Он слегка пожал плечами. Она отвернулась от мужа и стала буравить меня немигающим взглядом. Невысокая женщина, не более чем метр шестьдесят, бледное скуластое веснушчатое лицо в форме сердечка сохранило детскую округлость, нос кнопкой, вид не то чтобы очень солидный. Но вокруг нее была мощная аура, казалось, уступить и умереть для нее – одно и то же.
– Я пришла к вам, – сказала она, – потому что вы находите пропавших. Вы это умеете. Вы нашли типа, который перебил столько народу несколько лет назад, вы спасли того малыша и его мать с игровой площадки, вы…
– Миссис Маккриди…
– Меня все отговаривали к вам идти. И Хелен, и муж, и полиция. Все твердили, что я зря потрачу деньги, что Аманда не мой ребенок…
– Дорогая. – Лайонел прикрыл ее руку своей, но Беатрис стряхнула ее, подалась вперед и гневно уставилась на нас своими сапфировыми глазами.
– Мистер Кензи, вы сможете ее найти.
– Нет, – мягко сказал я. – Если ее надежно спрятали, не смогу. Если те, кто не хуже нас, не смогли – тоже не смогу. Мы просто еще двое, миссис Маккриди. Только и всего.
– То есть вы хотите сказать… – ледяным тоном произнесла она.
– Мы хотим сказать, – не дала ей договорить Энджи, – что пользы от лишних двух пар глаз будет немного.
– А вреда? Можете вы мне ответить на такой вопрос? Сильно эти две лишние пары повредят?
Другая часть из этих двух тысяч трехсот убегает из дому. Опять-таки большинство из них в розыске находится недолго, таких обычно сразу или почти сразу находят – чаще всего дома у кого-нибудь из их друзей.
Еще одна категория пропавших детей – нелюбимые и ненужные, их выгоняют или они убегают из дома сами, но родители не пытаются вернуть беглецов. Такие часто укрываются под навесами на конечных остановках автобусов, торчат на углах в кварталах красных фонарей и в конце концов попадают в тюрьмы.
Из ежегодно пропадающих восьмисот тысяч с лишним детей лишь тридцать пять – сорок тысяч Министерство юстиции относит к категории «похищенных не родственниками», то есть к случаям, когда полиция быстро исключает похищение членами семьи, побег и изгнание из дома, а также случаи, когда ребенок потерялся или получил телесные повреждения.
Каждый год безвозвратно пропадает по триста таких детей.
Ни родители, ни друзья, ни правоохранительные органы, ни детские приюты, ни центры, куда стекается информация о пропавших людях, – никто не знает, где они находятся. Возможно, в могилах; в подвалах или в логовах педофилов; на дне моря, вероятно, в дырах, существующих в материи вселенной, откуда о них уже больше не услышат.
Где бы ни были эти триста в год, они – без вести пропавшие. Минуту-другую мысль о таком ребенке тревожит тех, кто ознакомился с разыскным делом, но тяжелее всего приходится его родным.
Нет тела – нет доказательства ухода из жизни, для близких пропавший не умирает, но заставляет чувствовать пустоту.
И остается пропавшим.
* * *
– Жизнь сестры складывалась очень непросто, – рассказывал Лайонел Маккриди, расхаживая по нашему офису. Это был крупный мужчина с немного обвисшими щеками, что придавало ему сходство с гончей. Линия широких плеч круто поворачивала вниз, будто на них что-то давило. Застенчивой улыбкой он тоже напоминал косматую собаку, крепкое пожатие мозолистой руки впечатляло. Он был в коричневой камуфляжной куртке и в огромных ручищах мял бейсбольную кепку такой же расцветки. – Наша мама была… в общем, откровенно говоря, пьяница. Отец ушел, когда мы были совсем маленькие. В такой обстановке… по-моему… в общем, растешь озлобленным на весь мир. Чтобы разобраться, что к чему, понять, как жить дальше, нужно время. Дело не только в Хелен. У меня после двадцати тоже выдался сложный период, я был далеко не ангел.– Лайонел, – одернула его жена.
Он выставил руку в ее сторону, как бы показывая, что должен высказать это сейчас, иначе не сможет вообще.
– Мне повезло, я встретил Беатрис, образумился. Я ведь что хочу сказать, со временем, если хотя бы иногда попадаешь в нормальную среду – вырастаешь из этого, стряхиваешь с себя всю эту дрянь. Моя сестра еще растет, вот что я хочу сказать. Может быть. Ведь жизнь у нее была нелегкая и…
– Лайонел, перестань извиняться за Хелен. – Беатрис провела ладонью по коротко стриженным клубничного цвета волосам. – Сядь, дорогой. Пожалуйста.
– Я просто пытаюсь объяснить, что Хелен жилось несладко.
– Тебе тоже, – возразила Беатрис, – но ты же хороший отец.
– Сколько у вас детей? – спросила Энджи.
Беатрис улыбнулась:
– Один, Мэтт, пять лет. Поживет с моим братом и его женой, пока не найдем Аманду.
При упоминании о сыне Лайонел оживился.
– Отличный парень, – сказал он и сам чуть смутился от такого явного проявления родительской гордости.
– А Аманда? – спросил я.
– Чудесный ребенок, – сказала Беатрис. – Но она слишком маленькая, вряд ли могла уйти сама.
Аманда Маккриди исчезла три дня назад. С тех пор, казалось, весь Бостон сосредоточился исключительно на ее поисках. Полиция задействовала в них бо́льшие силы, чем четыре года назад при охоте на Джона Сэлви после стрельбы в клинике абортов. Мэр пообещал придать поискам Аманды приоритет перед другими городскими делами. СМИ только и говорили что об исчезновении ребенка: этой теме посвящали передовицы обе утренние газеты, она же шла главным материалом в вечерних новостях всех трех основных телеканалов, и каждый час, перемежая мыльные оперы и беседы в студии, выходили специальные новостные выпуски.
И за три дня – никакого результата. Даже намека на результат.
Аманда Маккриди к моменту исчезновения прожила на этом свете четыре года и семь месяцев. Мама уложила ее спать в субботу вечером, заглянула к ней около половины девятого, а на следующее утро в начале десятого увидела пустую кроватку.
Приготовленные на утро розовая футболка, джинсовые шортики, розовые носочки и белые кроссовки исчезли, как и любимая кукла Аманды по имени Горошина, светловолосая копия своей хозяйки. Следов борьбы в комнате не обнаружили.
Хелен с дочерью жили на втором этаже трехэтажного дома. Аманду могли похитить, поставив лестницу под окно спальни и открыв раму с москитной сеткой, но вряд ли. Ни на этой раме, ни на подоконнике не нашли никаких следов проникновения в комнату, в земле под окном углублений от лестницы не осталось.
Если четырехлетний ребенок не вздумал вдруг сам уйти из дому посреди ночи, значит, похититель вошел через парадную дверь. Он не взламывал замок и не отжимал дверь от косяка, в этом попросту не было необходимости – дверь держали незапертой.
Это обстоятельство выплыло на свет, и Хелен Маккриди изрядно досталось от журналистов. Через сутки после исчезновения бостонская газета «Новости», аналог «Нью-Йорк пост», вышла с таким заголовком на первой полосе:
ЗАХОДИТЕ:Под заголовком поместили две фотографии: на одной Аманда, на другой – парадная дверь квартиры настежь открыта. Под нее явно что-то подложили, чтобы смотрелось поубедительней. В полиции заявили, что наутро, когда обнаружилось исчезновение Аманды, дверь – да, была не заперта, но и не была так широко распахнута.
Мама малышки Аманды оставила дверь незапертой.
Для большинства жителей города такие тонкости особого значения не имели. Хелен Маккриди оставила четырехлетнюю дочь одну в незапертой квартире, а сама пошла к соседке Дотти Мэхью смотреть телевизор – две комедии и кинофильм недели, под названием «Грехи ее отца» с Сюзан Сомерс и Тони Кертисом в главных ролях. После новостей начался развлекательный выпуск «В выходные вечером», Хелен досидела до середины и вернулась домой.
Примерно три часа сорок пять минут Аманда оставалась одна в незапертой квартире, и за это время она либо вышла из дома сама, либо ее похитили.
Мы с Энджи, как и весь город, внимательно следили за развитием событий и, как и все остальные, не знали, что думать. Хелен Маккриди успешно прошла испытание на детекторе лжи, не оставив полиции ни одной зацепки. Поговаривали, что к поискам привлекают экстрасенсов. На улице стояло бабье лето, большинство окон в доме в ту роковую ночь были открыты. Соседи и случайные прохожие не заметили ничего подозрительного, не слышали ничего такого, что можно было бы принять за детский крик. Никто не видел ни малолетнего ребенка, идущего по улице в одиночку, ни подозрительного человека, ни людей с ребенком или странным на вид свертком в руках.
Аманда Маккриди будто сквозь землю провалилась.
* * *
Сегодня днем к нам заходила невестка Хелен, Беатрис Маккриди. Вряд ли мы сможем сделать для ее племянницы нечто, чего еще не сделали сотня полицейских, половина бостонских журналистов и тысячи простых горожан.– Миссис Маккриди, – сказал я, – поберегите ваши деньги.
– Но если они помогут спасти Аманду…
* * *
Вечером в среду, когда час пик на проспекте внизу под окнами утих до редких гудков и всхрапов двигателей, мы с Энджи сидели в офисе на колокольне церкви Святого Варфоломея в Дорчестере и слушали, как дядя и тетя Аманды излагают суть дела.– Кто отец девочки? – спросила Энджи.
По-видимому, обязанность отвечать на подобные вопросы была возложена на плечи Лайонела.
– Не знаем. Возможно, Тодд Морган. Он уехал из города сразу после того, как Хелен забеременела. С тех пор о нем не слышали.
– Но список возможных отцов довольно длинный, – поджав губы, произнесла Беатрис.
Лайонел уставился в пол.
– Мистер Маккриди. – Я негромко попытался вывести его из созерцательного состояния.
Он поднял глаза:
– Лайонел.
– Пожалуйста, Лайонел, присядьте.
После недолгой борьбы с самим собой он устроился на стуле по другую сторону стола.
– Этот Тодд Морган… – сказала Энджи, записав имя в блокнот. – Полиции известно, где он находится?
– В Мангейме, в Германии, – ответила Беатрис. – Его армейская часть там базируется. В ту ночь он был на базе.
– Его исключили из списка подозреваемых? – спросил я. – Не мог он для такого дела нанять кого-нибудь?
Лайонел откашлялся.
– В полиции говорят, он мою сестру знать не хочет и, как бы то ни было, не считает Аманду своим ребенком. – Взгляд у Лайонела был добрый и растерянный. – Так и сказал, мол, «нужна была бы мне доченька, чтобы срала и орала все время, я бы себе немецкую завел».
Видно было: чтобы повторить эти слова, Лайонелу пришлось сделать над собой усилие. Я кивнул.
– Расскажите о Хелен.
Рассказать они смогли немного. Хелен Маккриди была младше Лайонела на четыре года, то есть сейчас ей двадцать восемь. В первый же год после перехода в среднюю школу имени монсеньора Райана она бросила учебу, осталась без аттестата о среднем образовании, правда, все-таки собиралась его получить, но собиралась уже давно. В семнадцать лет уехала с каким-то типом на пятнадцать лет ее старше. Они прожили полгода на стоянке автоприцепов в Нью-Гэмпшире, после чего Хелен вернулась домой с синяками на лице. Тогда же она сделала первый из своих трех абортов. С тех пор сменила несколько мест работы: кассиром в «Зайди и купи», секретарем в «Шахматном короле», работником химчистки, приемщицей на почте, но больше полутора лет нигде не удерживалась. После исчезновения Аманды она взяла отпуск на своей работе, которая оставляла ей много свободного времени и состояла в управлении лотерейным аппаратом в «Маленьком персике». И, судя по всему, выходить из этого отпуска Хелен не собиралась.
– Но девочку она любила, – закончил рассказ Лайонел.
Беатрис, похоже, придерживалась иного мнения, но промолчала.
– Где сейчас Хелен? – спросила Энджи.
– У нас, – ответил Лайонел. – Юрист говорит, что мы должны ограничить ее общение с посторонними как можно дольше.
– Почему? Ведь пропал ребенок. Почему не привлечь общественность? По крайней мере, опросить соседей по улице?
Лайонел открыл рот, потом закрыл и посмотрел на свои ботинки.
– Это не для Хелен, – сказала Беатрис.
– Почему же? – спросила Энджи.
– Потому что… ну, потому что это Хелен.
– Полиция прослушивает телефон у нее на квартире на случай, если потребуют выкуп?
– Прослушивает, – сказал Лайонел.
– А Хелен совсем в другом месте, – заметила Энджи.
– Ей и так досталось. Ей важно, чтобы в ее жизнь не вторгались. – Лайонел с вызовом поглядел на нас.
– О, – сказал я. – Чтобы не вторгались.
– Ну, разумеется, – сказала Энджи.
– Послушайте, – Лайонел опять стал мять в руках кепку, – я понимаю, как это выглядит со стороны. Понимаю. Но каждый беду переживает по-своему. Так ведь?
Я неуверенно кивнул.
– Если у нее было три аборта, – начал я, и Лайонел поморщился, – что побудило ее родить Аманду?
– По-моему, возраст. – Лайонел подался вперед, лицо его просветлело. – Видели бы вы, как она изменилась во время беременности. Жизнь обрела смысл, понимаете? Она думала, что с появлением ребенка все наладится.
– Для нее – да, – заметила Энджи. – А как насчет ребенка?
– Вот как раз об этом я ей и говорила, – вставила Беатрис.
Лайонел обернулся к женщинам, в его глазах заплескалось отчаяние.
– Они были нужны друг другу. Я так думаю.
Беатрис посмотрела на свои туфли, Энджи – в окно.
Лайонел снова обратился ко мне:
– Это действительно так.
Я кивнул, и его лицо гончей собаки приняло умиротворенное выражение.
– Лайонел, – сказала Энджи, продолжая смотреть в окно, – я читала газеты. Никаких предположений о возможном похитителе нет. Полиция ничего сделать не может, и, судя по тому, что пишут, у Хелен тоже нет никаких идей по этому поводу.
– Знаю, – кивнул Лайонел.
– Хорошо. – Энджи отвернулась от окна и посмотрела на него. – Что же, по-вашему, произошло?
– Не знаю, – сказал он и так скрутил кепку, что мне показалось, она сейчас порвется в его ручищах. – Ее будто летающая тарелка унесла.
– Хелен с кем-нибудь встречалась последнее время?
Беатрис фыркнула.
– Был у нее кто-нибудь постоянный? – спросил я.
– Нет, – ответил Лайонел.
– Пишут, что она поддерживала отношения с сомнительными личностями, – заметила Энджи.
Лайонел пожал плечами, будто иначе и быть не могло.
– Она обычно торчит целыми днями в «Филмо Тэп», – сказала Беатрис.
– Самый большой притон в Дорчестере, – заметила Энджи.
– А сколько баров борются за честь таковым считаться! – сказала Беатрис.
– Не так уж он и плох. – Лайонел посмотрел на меня, надеясь на поддержку.
Я покачал головой.
– Постоянно приходится ходить с пистолетом, Лайонел, но в «Филмо» мне все равно как-то не по себе.
– «Филмо» известен как бар наркоманов, – сказала Энджи. – Героин и кокаин там толкают, как жареные куриные крылышки. Ваша сестра употребляет наркотики?
– Вы имеете в виду героин?
– Имеются в виду любые наркотики, – сказала Беатрис.
– Травку иногда курит, – сказал Лайонел.
– Иногда? – переспросил я. – Или часто?
– Часто – это сколько?
– Кальян, бумагу для самокруток на тумбочке у кровати держит? – спросила Энджи.
Лайонел покосился на нее.
– У Хелен нет зависимости, – сказала Беатрис. – Она просто иногда балуется.
– А кокаин?
Беатрис кивнула, и Лайонел, ошеломленный, посмотрел на нее.
– Таблетки?
Беатрис пожала плечами.
– Колется?
– Нет-нет, – поторопился Лайонел.
– Насколько я знаю, нет, – сказала Беатрис и задумалась. – Нет. Мы видели ее в шортах и рубашке без рукавов все лето. Никаких следов не было.
– Погодите. – Лайонел выставил руку. – Погодите-ка. Мы же обсуждаем, как Аманду найти, а не вредные привычки моей сестры.
– Нам надо знать о Хелен все, о ее привычках и друзьях, – сказала Энджи. – Причины исчезновения ребенка обычно кроются в семье.
– Что это значит? – нахмурился Лайонел.
– Сядь, – сказала Беатрис.
– Нет. Я хочу понять, что это значит. Вы что же, думаете, моя сестра имеет какое-то отношение к исчезновению Аманды?
Энджи спокойно и пристально посмотрела на него:
– Это вы мне скажите.
– Нет, – громко сказал он. – Так? Нет. – Лайонел посмотрел сверху вниз на жену. – Она – не преступница, ясно? Она – женщина, потерявшая ребенка. Вам понятно?
Беатрис взглянула на него. По лицу невозможно было догадаться, что у нее на уме.
Лайонел долго смотрел на жену, потом перевел взгляд на Энджи.
– Лайонел, – окликнул его я, и он обернулся. – Вы сами сказали, что Аманду будто летающая тарелка унесла. Хорошо. Ее ищут пятьдесят полицейских. Может, и больше. Вы оба этим занимались. Соседи по улице…
– Да, – сказал он. – Многие. Отличные люди.
– Хорошо. Так где девочка?
Он уставился на меня так, будто я мог вдруг вытащить ее из ящика стола.
– Не знаю. – Он закрыл глаза.
– И никто не знает, – сказал я. – И если мы собираемся этим заниматься – я не хочу сказать, что мы обязательно…
Беатрис выпрямилась на стуле и пристально посмотрела на меня.
– Но если… надо исходить из того, что если Аманду похитили, то кто-то из близких к ней людей.
Лайонел снова сел.
– Вы все-таки думаете, что ее похитили?
– А вы так не думаете? – уточнила Энджи. – Четырехлетний ребенок сам убегает из дому, отсутствует три дня, и все это время никто его не видит?
– Да, – выдохнул он, как будто согласившись с чем-то, что знал, но до сих пор не сознавал. – Да. Наверное, вы правы.
– Так что же нам теперь делать? – спросила Беатрис.
– Хотите честно? – спросил я.
Она чуть наклонила голову.
– Даже не знаю.
– У вас сын скоро в школу пойдет, да?
Беатрис кивнула.
– Потратьте деньги, которые заплатили бы нам, на его образование.
Голова Беатрис осталась склоненной немного направо, на мгновение на лице возникло такое выражение, будто она получила пощечину.
– Вы что же, не возьметесь за это дело?
– Не знаю, есть ли в этом смысл.
– Ребенок про… – Беатрис повысила голос, заполнив им пространство небольшого помещения.
– Да, пропал, – перебила ее Энджи. – Да, но девочку ищут. Много народу. Новости смотрят почти все. Теперь жители города и, вероятно, почти всего штата могут узнать ее в лицо. И поверьте мне, теперь будут смотреть во все глаза.
Беатрис взглянула на Лайонела. Он слегка пожал плечами. Она отвернулась от мужа и стала буравить меня немигающим взглядом. Невысокая женщина, не более чем метр шестьдесят, бледное скуластое веснушчатое лицо в форме сердечка сохранило детскую округлость, нос кнопкой, вид не то чтобы очень солидный. Но вокруг нее была мощная аура, казалось, уступить и умереть для нее – одно и то же.
– Я пришла к вам, – сказала она, – потому что вы находите пропавших. Вы это умеете. Вы нашли типа, который перебил столько народу несколько лет назад, вы спасли того малыша и его мать с игровой площадки, вы…
– Миссис Маккриди…
– Меня все отговаривали к вам идти. И Хелен, и муж, и полиция. Все твердили, что я зря потрачу деньги, что Аманда не мой ребенок…
– Дорогая. – Лайонел прикрыл ее руку своей, но Беатрис стряхнула ее, подалась вперед и гневно уставилась на нас своими сапфировыми глазами.
– Мистер Кензи, вы сможете ее найти.
– Нет, – мягко сказал я. – Если ее надежно спрятали, не смогу. Если те, кто не хуже нас, не смогли – тоже не смогу. Мы просто еще двое, миссис Маккриди. Только и всего.
– То есть вы хотите сказать… – ледяным тоном произнесла она.
– Мы хотим сказать, – не дала ей договорить Энджи, – что пользы от лишних двух пар глаз будет немного.
– А вреда? Можете вы мне ответить на такой вопрос? Сильно эти две лишние пары повредят?
2
С точки зрения сыщика, если исключить побег из дома или похищение другим родителем, исчезновение ребенка сродни убийству: если дело не раскрыто в первые трое суток, скорее всего, оно не будет раскрыто вообще. Это вовсе не обязательно значит, что ребенок мертв, хоть вероятность такого исхода и велика. Но если ребенок жив, его положение определенно хуже, чем непосредственно после исчезновения. Потому что спектр мотиваций взрослых, оказывающихся рядом не со своим ребенком, крайне узок. Либо вы помогаете этому ребенку, либо вы его используете. Использовать детей можно разными способами – требовать с родителей выкуп, принуждать к труду, развращать для проституции и/или ради удовлетворения сексуальных потребностей похитителя, убивать в собственное удовольствие, – но ни один из этих способов не во благо ребенка. И если он останется жив и будет в конце концов найден, нанесенная ему психологическая травма так глубока, что следы ее не изгладятся, скорее всего, никогда.