Лика Лонго. Омут

   Неожиданно Саймон взял меня за плечи и крепко прижал к себе.
   – А что, если у меня пока нет ответов на твои вопросы?
   – Как так – нет?
   – Ты хочешь спросить, почему Александра и Николь ушли из Бетты?
   – Да!
   – Разве тебе недостаточно, что я остался?
   Я молчала.
   – Некоторые вещи тебе лучше не знать. Достаточно уже того, что ты невольно оказалась хранительницей чужих секретов…
   – Я этого не хотела! – перебила я. – Я просто влюбилась в тебя!
   Его удивительное лицо казалось грустным.
   – Девочка моя, я тоже этого не хотел…
   – Но это случилось! – я почти кричала.
   Он прижал меня к себе еще крепче.
   – Да, это случилось. – Его голос звучал глухо. – Полина, единственное, что я могу тебе сейчас сказать: я хочу стать человеком и быть с тобой. Ради этого я общаюсь с профессором Стояном, хотя не все, что он говорит и делает, мне нравится…
   Я замерла в удивлении. Мне всегда казалось, что Саймон очень уважает Стояна. В конце концов профессор единственный, кто может помочь ему стать человеком.
   – Если профессор не сможет мне помочь… Или не захочет, – Саймон словно прочитал мои мысли, – я попытаюсь найти семью Грасини и заставить их вернуть мне человеческую сущность. Поверь, я сделаю все, что в моих силах!
   – А почему мы сегодня так неожиданно ушли от профессора? – не сдавалась я.
   – Я не хочу, чтобы ты была объектом его экспериментов! – жестко отрезал Саймон – Никогда больше не заходи в его лабораторию! Никогда! – он опять крепко взял меня за руку и повел к дому, показывая, что разговор окончен.
   Около нашей калитки мы снова остановились. Пахло сиренью и морем. Наш маленький домик светился всеми окошками – значит, мама и бабушка дома. Саймон молча смотрел на меня. Отблески света падали на его лицо, казавшееся застывшей маской с темными и бездонными глазами. Мурашки побежали по коже: я вдруг остро ощутила, что рядом со мной не человек. Но вот тени на этой маске дрогнули, он склонился ко мне и нежно поцеловал в губы. Потом отстранился. Я впилась взглядом в его лицо – как я хотела прочитать на нем хотя бы какие-то эмоции! Мне показалось, что Саймон смотрит на меня виновато.
   Я хотела кинуться к нему на шею, но он уже открыл передо мной калитку:
   – До завтра!

Охота на русала

   На следующий день в школе я то и дело вспоминала вчерашний разговор с Саймоном. На душе было тревожно – мне не нравилось, что он говорит загадками и не отвечает прямо на мои вопросы. Я все время думала о том, что может стоять за этой недосказанностью. Желание уберечь меня от чего-то? Или недоверие ко мне?
   Последним уроком был английский. Наша полусонная старая англичанка монотонно вещала что-то про Present и Perfect, когда прозвенел звонок и все повскакивали из-за парт.
   Я тоже стала сгребать в свою большую сумку учебники и ручки и не сразу заметила, что за моей спиной стоит Надя.
   – Поговорить надо! – буркнула подруга, не глядя на меня. – Через пять минут на школьном дворе. – И она тут же пошла к выходу.
   «Двор» – это, конечно, громко сказано. В моей московской школе двор был настоящей спортплощадкой, а тут… Небольшой пятачок с пучками рыже-зеленой травы, ржавый железный турник и две покосившиеся скамейки. Зато черный ход, которым никто никогда не пользовался, образовывал уютный уголок, надежно скрытый от глаз учителей. Двери были заколочены, сквозь ступеньки уже проросла трава. С одной стороны – переход в столовую, через его запыленные мутные стекла утром можно видеть, как дружной гурьбой несутся на завтрак школьники. С другой – окна кабинета биологии, плотно заставленные горшками с цветами.
   Именно на этом заброшенном крылечке совершались самые важные дела – звучали первые признания в любви, выкуривалась первая сигарета, перед школьной дискотекой выпивался первый дешевый коктейль из алюминиевой банки…
   Надька уже была там. Она положила на прогретую майским солнцем ступеньку свою сумку и сидела на ней, задумчиво разминая длинную сигарету. Я подошла, так же кинула сумку на ступеньку и села на нее. Несколько секунд мы молчали. Краем глаза я видела, что Надькина смуглая рука, держащая сигарету, слегка подрагивает.
   – Как дела? – спросила она глухим голосом.
   – Нормально, – с трудом сдерживая волнение, ответила я. – А ты как?
   – Я? Хреново! – она вдруг превратилась в разъяренную фурию. – А ты и не догадываешься?! – Надька повернулась ко мне, и я увидела, как сверкают ее большие карие глаза. – Спасибо тебе за то, что я больше никогда не увижу Игоря!
   – Надь, ну ты же сама знаешь – он занимается незаконными вещами… И никакой он не деятель шоу-биза… – осторожно заметила я.
   – Хорошо! Пусть так. Хотя я и не очень-то верю твоему папе, – мрачно сказала она и отбросила сигарету. – Но у нас с ним было все по-настоящему! Он меня не использовал! Он меня… Он меня… Люби-и-ил!
   И тут Надька отчаянно зарыдала. Слезы лились водопадом, она яростно хлюпала носом и даже не пыталась успокоиться. Из-за угла появились три девчонки из десятого класса, видимо, решившие покурить. Увидев нас, они мгновенно испарились.
   – Надь, ну не плачь, нос распухнет! – сказала я первое, что пришло в голову, и погладила подругу по плечу.
   – Нос! У меня вся жизнь под откос пошла! – простонала Надя. – Я ненавижу эту Бетту теперь! Я и раньше ее ненавидела! А теперь еще больше ненавижу-у-у!
   – Успокойся, подруга. Ты поступишь в институт и уедешь отсюда. А потом еще скучать будешь по Бетте! – сказала я тоном мамы, которая утешает расплакавшегося ребенка.
   Мамин тон подействовал: Надька перестала всхлипывать и подняла на меня раскрасневшееся заплаканное лицо с разводами туши под глазами.
   – Да ты даже не знаешь, как мне было тяжело… – сказала она упавшим голосом.
   – Расскажи… – тихо попросила я.
   Надька еще пару раз судорожно всхлипнула, шмыгнула носом, потом достала очередную сигарету и закурила. С минуту мы сидели молча – по друга собиралась с мыслями.
   – Полин, ты пойми: я влюбилась! Со всей дури! Игорь хотел меня с собой в Москву забрать… – Она дернула плечами. – Дурочка! Уже строила планы, мечтала. Такое счастье, идиллия… а тут – раз, и за один день всё рушится. Всё, понимаешь, всё! Сначала подстава твоего бати, потом Игорь уезжает, даже не попрощавшись. И я остаюсь одна. Понимаешь, одна! – Надя отбросила со лба выгоревшую прядь волос и опять посмотрела на меня.
   – А как же я? – спросила я, втайне радуясь, что подругу «прорвало».
   – Ты? А ты целыми днями со своим спасателем. Подруга больше не подруга. На первом месте любовь. Разве я не права? – спросила она с вызовом.
   Я не нашлась, что ответить. В сущности, Надька была права. С появлением Саймона весь мир перестал существовать для меня.
   – Ладно, я все понимаю… – примирительно сказала Надя. – Любовь так любовь, дело ваше. Но подругу тоже не нужно забывать!
   – Я и не забывала… – слабо протестовала я, в душе соглашаясь с Надькой. Я ведь действительно отодвинула нашу дружбу на второй план.
   – И если хочешь знать, так это он контрабандист, а не Игорь. Это его постоянно у моря видят! И денег у него куры не клюют! – упрямо вскинула голову Надя. – Но это твое дело, мать, я не вмешиваюсь. Ты мне все равно никогда ничего про него не рассказываешь, все секреты у вас!..
   Это была любимая Надькина тема. Она считала, что между подругами не может быть секретов. А я всегда на ее расспросы о Саймоне отделывалась ничего не значащими фразами. Это ее обижало, но я ничего не могла изменить.
   Неуклюже, а от этого еще более трогательно, Надька быстро обняла меня, крепко сжала и тут же отпустила. За углом кто-то нестройно зааплодировал. Мы оглянулись и увидели, как оттуда врассыпную, с радостными визгами и звонким смехом бросились наутек две девочки и совсем еще мелкий мальчишка – наверное, класса из третьего или пятого. Оказывается, они наблюдали за сценой нашего примирения.
   – А ну брысь отсюда! – грозно закричала Надька. Она вскочила и сделала вид, что собирается догнать малышню.
   Обстановка разрядилась сама собой. У меня прямо камень с души свалился от того, что мы все-таки помирились!
 
   Попрощавшись с Надей, я пошла домой учить уроки. Но заставить себя заниматься не смогла. Три раза прочитала параграф по физике, но когда попыталась пересказать его, поняла, что в голове полная пустота. Мысли то и дело возвращались к Саймону. Наконец я не выдержала и взяла мобильный. Раз уж мне удалось сегодня помириться с Надей, может, удастся и с Саймоном объясниться? Начистоту, без всех этих недомолвок и тайн. Я решительно набрала его номер.
   – Саймон, я хочу поговорить с тобой! Прямо сейчас!
   – Хорошо – ответил он – Я сейчас у моря. Подняться к тебе?
   – Нет, я сама спущусь!
 
   Я не раздумывая вышла из дома и побежала к калитке. На тропинке, ведущей к морю, в мое разгоряченное лицо ударил свежий весенний ветер.
   Я бежала вниз, не думая о том, что сейчас скажу Саймону. Я решила, что, если понадобится, обрушу на него весь шквал своих эмоций. «Он не уйдет от разговора!» – повторяла я сама себе, перепрыгивая через корни и раздвигая руками разросшиеся кусты. Саймон стоял у воды и смотрел вдаль – точеный силуэт морского бога на фоне сверкающей воды. Через несколько минут я была около него.
   Услышав мои шаги, он обернулся. Его лицо поразило меня своей безупречной красотой, в нем было нечто такое, к чему невозможно привыкнуть. Как и всегда при нашей встрече, в первые секунды я была ослеплена и парализована. Все, что я видела сейчас – его глаза. Но не сразу, постепенно осознала: взгляд у Саймона несчастный, затравленный. Все мои вопросы сразу отошли на второй план. Неожиданно для себя я сказала:
   – Мне кажется, ты чувствуешь! Да еще как – у тебя все на лице написано!
   – Да, – сказал он и сделал шаг навстречу. Он прижал меня к себе, и я услышала его взволнованный голос: – Ты не представляешь, Полина, что со мной происходит!
   Его руки гладили мои волосы, я вдыхала исходящий от него тонкий аромат и задыхалась от счастья. Сейчас мне не требовались слова, мне было ясно одно: он любит меня! Я все сильнее вжималась в его прохладное мускулистое тело, пряча лицо на его груди. Мир вокруг перестал существовать. «Господи, пусть это длится вечно!» – мысленно взмолилась я. Но вдруг заскрипела галька, и тишину разорвали громкие возгласы.
   – Вот он! Рыба! – крикнул кто-то.
   Со стороны центрального входа на пляж вывалила группа людей. Впереди всех победоносно вышагивал мужчина в темно-коричневой куртке и видавшей виды кепке. Он улыбался нам, но как-то недобро. На шее у него болтался большой фотоаппарат.
   Немного позади семенила женщина лет сорока в голубом джинсовом костюме, в руках она держала какой-то продолговатый предмет. За ними двигался небритый парень с большой профессиональной камерой на плече. И вся эта группа приближалась к нам! Мужчина в коричневой куртке уже расчехлил фотоаппарат и бесцеремонно снимал нас с разных ракурсов.
   – Что вам нужно? – закричала я.
   Мужик в кепке скользнул взглядом по мне, будто я была неодушевленным предметом, затем обернулся к парню с камерой и скомандовал:
   – Слева зайди, Максим!
   – Может, объясните, в чем дело? – сдержанно спросил Саймон, неохотно выпуская меня из объятий.
   – Смотрите, он еще и говорит! – радостно закричал мужик и сделал очередной снимок. Женщина в джинсовом костюме тут же кинулась к нам и вытянула руку – продолговатый предмет, который она несла, оказался микрофоном.
   Я попыталась вырвать из рук репортера фотоаппарат, но тот ловко увернулся и спрятал его за спину – очевидно, ему уже не раз приходилось совершать такой маневр.
   – Но-но, девочка! – осадил он меня. – Почему ты не хочешь, чтобы мы сфотографировали такую чудесную пару? Житель морских глубин, можно сказать, ожившая легенда! И его девушка! Это же кадр года! Твое лицо – на обложках, красавица! Попадешь к Малахову в «Пусть говорят»! – тарахтел он, пытаясь поймать нас в объектив.
   – Да он ничем не отличается от человека – по крайней мере, внешне! – кричала тем временем в мобильник женщина в джинсе.
   Каждая фраза причиняла мне почти физическую боль. Слезы навернулись на глаза, но я сдерживала себя из последних сил: ни за что не заплачу перед… этими. Журналисты принялись что-то быстро писать в своих блокнотах. Кто-то включил диктофон.
   Главный в коричневой куртке снял свою засаленную кепку и стер со лба выступившую испарину.
   – Михаил Быстроумов, телекомпания «Сочи-ТВ», программа «Мир непознанного». Позвольте задать вам… э-э-э… несколько вопросов. Простите, не знаю, как называть вас – существо, рыба или, может быть, м-м-м… русал? – Лицо телевизионщика изобразило вежливое смущение, но наигранность была слишком очевидной.
   В ужасе я взглянула на Саймона. Он был спокоен.
   – Я слушаю вас, Михаил. Что вы хотите узнать? – спросил он своим удивительным бархатным голосом.
   – Я не то чтобы узнать хочу… Скорее посмотреть… – тут Михаил почему-то взглянул на море и замялся. – Вся Бетта гудит о том, что местный спасатель – это Морской из наших старых легенд. Ну, вы знаете, всем нам тут такое бабушки в детстве рассказывали… – он снова кинул тревожный взгляд на море. – Среди местной журналистской братии, которую я возглавляю, волнения сильные…
   Саймон пристально смотрел на Михаила и молчал. Журналист как-то сник, словно сбился с мысли.
   – Ну скажите хоть что-нибудь! Как вы прокомментируете эти слухи? – встряла женщина.
   – Никак. Уходите, – тихо произнес Саймон.
   Женщина не унималась:
   – А что вы так обижаетесь? Мы с вами корректно разговариваем! Вот когда вами спецслужбы займутся, другой будет разговор! – взвизгнула она.
   – Ася, ну что ты болтаешь? Нас же просили не разглашать! – раздраженно прервал ее главный. Он снова покосился на море, затем оглядел свое окружение. – Ладно, пошли. Сворачивай скорее аппаратуру, Максим! – нервно приказал он парню с камерой и надел свою заношенную кепку.
   Максим посмотрел удивленно, но послушался.
   Через несколько минут толпа журналистов уже грузилась в «Газель», стоявшую у входа на пляж. Я боялась даже поднять глаза на Саймона – так мне было стыдно за эту сцену. Но когда он заговорил, в его голосе звучала улыбка.
   – Не догадываешься, почему Быстроумов так стремительно удалился? – спросил Саймон.
   – Внушение? – загорелась я любопытством.
   – Я ему внушил, что с моря идет цунами…
   Мы хохотали, как дети, снимая стресс, вызванный этой неприятной историей. А потом Саймон пригласил меня к себе домой, и мы, взявшись за руки, неторопливо пошли вдоль кромки воды.
   Покрытое мелкой зыбью, море было настроено игриво. Оно то затихало до полного штиля, то вдруг накатывало нам на ноги быструю холодную волну. Я отложила все свои расспросы на потом и приняла игру, то и дело отпрыгивая в сторону, со смехом увертываясь от пенящейся воды. От того, что Саймон находился рядом, я была в эйфории. Мир вокруг стал ярким и сверкающим, он обрушил на меня все свои краски, звуки и запахи. Особенно остро я почему-то ощутила, что море пахнет арбузом! «Боже, как же хорошо в Бетте!» – подумала я и от избытка чувств сжала руку Саймона. Но он даже не взглянул на меня. Его отрешенный и строгий вид свидетельствовал о том, что мысли его далеко отсюда.
   И тут же праздник закончился. Я поняла, что кеды у меня насквозь промокли, а море больше не пахло арбузом. Ну конечно! То, что сейчас произошло на пляже, наверняка ранило и оскорбило Саймона. Перед моим мысленным взором встали телевизионщики. Почему они вели себя так, будто Саймон – сбежавший из зоопарка жираф? Или пришелец из космоса, не понимающий их слов? Как там они его назвали? Русал! В душе у меня все так и вскипело. Я повернулась к Саймону:
   – Я их ненавижу!
   – Кого? – удивленно спросил он, поворачивая ко мне прекрасное лицо.
   – Этих! Телевизионщиков! Как они могли так разговаривать с тобой?!
   – Как? – недоумевал Саймон.
   – Словно ты не человек!
   – Полина, ты забыла. Я действительно не человек… – очень спокойно ответил он. – Я морское существо, которое способно прожить без воды лишь несколько часов…
   – И тебя не задели их слова? – настаивала я.
   – Нет. Это их работа, – все так же невозмутимо сказал он.
   Я подумала, что иногда отсутствие эмоций – большой плюс. Ведь я еще ни разу не видела Саймона переживающим мелкую человеческую обиду. Даже когда мой папа вместо того, чтобы поблагодарить Морского за мое спасение, заподозрил его в причастности к похищению, это не вызвало у Саймона никаких чувств. И наглое поведение телевизионщиков, которое кого угодно вывело бы из себя, не произвело на него впечатления. Но что-то все равно было не так, я чувствовала это!
   – Я о другом задумался… – тихо, словно с самим собой, поделился Саймон. – Кто им про меня рассказал? И что рассказал?
   Он смотрел поверх моей головы на море, словно там искал ответ на свои вопросы. Морской ветерок ворошил его блестящие русые волосы. А ведь правда – кто? И тут только я поняла всю серьезность положения. Кто-то в Бетте знает, что Саймон – не человек. И рассказал об этом журналистам. Но неужели Саймон думает, что это сделала я? Волна с шорохом плеснула на берег и залила мои кеды до щиколоток. Ноги обожгло холодом, но я даже не вздрогнула. Я всматривалась в непроницаемое лицо любимого, пытаясь понять: неужели он считает меня способной на это?
   Обычно у моря в солнечный день глаза его были ярко-голубыми, словно таили в себе весеннее небо. Но сейчас они потемнели, будто небо закрыла грозовая туча. Мне стало страшно.
   – И что ты думаешь по этому поводу? Что человек, который тебя любит, раскрыл кому-то твой секрет? – Голос мой был твердым, но в душе все кипело.
   – Полина, я много лет наблюдаю за людьми. И видел, что некоторые из них ведут себя очень странно…
   – Что значит странно?
   – Для них очень много значит возможность оказаться на страницах газет или на экране телевизора. Иногда ради этого они готовы на все… – Саймон слегка усмехнулся и добавил совсем тихо: – Особенно девушки…
   От промокших ног холод пошел по всему телу, меня бил озноб. Я вспомнила, как совсем недавно Саймон рассказал мне историю одной греческой парочки, с которой он познакомился несколько лет назад. Парень с девушкой, красивые, как боги, любили друг друга, вызывая всеобщее восхищение и зависть. Их часто видели у моря: летом они каждый день уплывали на лодке, чтобы уединиться на острове. Они все время проводили вдвоем, и им никто не был нужен. А в один из сентябрьских дней по греческому телевидению показали ток-шоу, где девушка поливала грязью своего бывшего возлюбленного. После этой передачи ее затухавшая было карьера модели пошла в гору…
   Мы молча шли вдоль кромки воды, и моя рука лежала в его руке. Но мы как никогда были далеки друг от друга. На меня накатывало то отупляющее отчаяние, то, наоборот, страшное возбуждение, и мысли загорались в голове, как вспышки. Я хотела одного: доказать Саймону свою непричастность к слухам. Но все мои доводы и аргументы сводились к беспомощному: «Я же люблю тебя!» И что он ответит мне на это? «Та греческая девушка тоже говорила это своему парню, Полина…»
   Я уже не обращала внимания на волны, то и дело заливавшие мои кеды. Слезы стояли в глазах, сердце жгло огнем. А ноги все шагали и шагали по мокрому песку, и казалось, что мои следы в нем все глубже, потому что на плечи давила невыносимая тяжесть. Уже показалась среди листвы резная крыша дома Саймона, мы почти дошли до ворот. И вдруг меня озарило:
   – Саймон, я согласна – ты знаешь много плохих историй…
   Он повернул ко мне голову, в его темно-синих глазах мелькнул интерес – он явно не ожидал этих слов.
   – Но я никогда не поверю, что за несколько сотен лет ты ни разу не видел настоящую любовь! И если есть девушки, которые отказываются от своего парня ради славы, то есть и такие, которые откажутся от славы и богатства ради любви! – выпалила я на одном дыхании.
   На секунду Морской приостановился и задумался. Прекрасное лицо его посветлело, четко очерченные губы изогнулись в улыбке.
   – А знаешь, Полина, ты права. Я ведь и это видел! Я во время войны много нового узнал о людях… – голос его стал мягче.
   Саймон достал из кармана джинсов пульт управления воротами и нажал кнопку. Металлические панели бесшумно двинулись вверх.
   – Расскажи! – я нетерпеливо потянула его за руку.
   – Конечно, только войдем в дом! – ответил он, обнимая меня за плечи.
   Мы пошли по выложенной мрамором дорожке.
   – Так вот, однажды я встретил… – начал Саймон, как вдруг раздался какой-то негромкий звук, будто большой жук ударился о стекло. Я вздрогнула и посмотрела на Саймона – он прижимал руку к плечу. Когда он отнял ее, я увидела в его пальцах какой-то странный предмет, нечто вроде ампулы с длинной иглой на конце.
   – Что это? – спросила я. И тут же ощутила удар чуть ниже плеча.
   Точно такая же ампула торчала из моей руки. Голова закружилась, ноги сделались ватными. Неожиданно ожили деревья: от их стволов отделились люди в камуфляже. Они шли к нам. Саймон схватил меня за руку и потащил к воротам, но было поздно: металлическая панель уже опустилась. Он обхватил меня, не давая упасть, и что-то крикнул приближающимся людям. Последнее, что я помню – это стальные глаза мужчины в шлеме. Язык не слушался меня, но я успела выговорить:
   – Он умрет без воды…
   После этого мир исчез, и воцарились удивительная тишина и покой. Мне стало очень хорошо…
   – Полина! Девочка, что с тобой? – прорвался в мой уют взволнованный женский голос. Я с трудом разлепила веки. В полутьме надо мной маячила чья-то непомерно большая голова. Как будто со мной разговаривал марсианин.
   – Полина, с тобой все в порядке?
   Голос принадлежал нашей физичке Ольге Ивановне. Я пригляделась и поняла, что голова кажется огромной из-за старомодного начеса, который учительница делала из своей рыжей шевелюры по особо торжественным датам.
   – Да… В порядке… – смогла наконец выговорить я.
   – Ну и слава богу, а то я уже испугалась, девочка моя! Думала, перезанималась Романова. Я вас, конечно, нагружаю, но не так, чтобы вы сознание теряли посреди поселка!
   Я огляделась и поняла, что сижу на лавочке около «дурки» – нашего дома культуры. Это действительно самый центр Бетты, и те, кто меня сюда доставил, рассчитывали, что меня быстро обнаружат. Значит, они не хотели причинить мне вреда. И тут сердце обожгло острой болью: Саймон! Сколько времени я проспала? Может, его уже нет в живых?
   – Я пойду домой, Ольга Ивановна! – сказала я, поднимаясь с лавочки. Было очень трудно двигаться, но кажется, мне удалось скрыть это от физички.
   – Иди, Полина, – не очень уверенно разрешила она. – Хотя подожди! – я похолодела: только бы она не вздумала потащить меня в медпункт. – Завтра можешь на занятия не приходить! Отдохни, как следует…
   Я бесцельно брела по улицам, сжимая в руках мобильный. Саймон был недоступен. На поселок уже опустился вечер – не то чтобы стемнело, но в воздухе разлилась какая-то нежная дымка, предвестник сумерек. Постепенно к мыслям возвращалась ясность. Люди, которые захватили Саймона, должны узнать, что он не может долго без воды. Если они сотрудники спецслужб, о которых упоминала журналистка в джинсовом костюме, я должна попробовать связаться с ними. Вот только как?
   Я в растерянности стояла напротив маленького кондитерского магазинчика, где в детстве бабушка покупала мне калорийные булочки с изюмом. Рядом со мной замер кудлатый рыжий пес. Он умильно смотрел то на витрину, украшенную пластмассовыми муляжами огромных сдобных пирогов, то на меня. «Рыжик совсем от рук отбился без Картошкина. Службу не несет, бегает по городу и попрошайничает…» – вспомнились мне бабушкины слова. Ну конечно! Это же полицейский пес Рыжик, воспитанник сержанта Димы Картошкина. Пока Картошкин работал в Бетте, пес исправно нес службу. Он провожал посетителей до дежурки, облаивал пьяных и не давал никому рвать цветы с клумбы у здания полиции. Но вот уже месяц как Картошкин в Москве. Он уговорил моего папу перевести его к себе. Отец не смог ему отказать, потому что именно Дима помог мне, Саймону и Александре доказать его невиновность, когда майора Романова обвинили во взятке. Алексей Алексеевич, начальник местной полиции, хоть и вздыхал: «Ох, испортите мне в Москве хорошего парня…» – но смирился. А Рыжик до сих пор тоскует и бегает по городу, как неприкаянный.
   – Бедняжка… – погладила я его по всклокоченной голове.
   Пес чуть вильнул грустно повисшим хвостом и посмотрел мне в глаза. В них читалась тоска.
   – Иди уже на работу, – сказала я. – Кто же там без тебя в полиции будет пьяных облаивать?
   И тут я поняла: единственный человек, который может мне помочь, – это друг отца, начальник полиции Бетты Алексей Алексеевич. Я посмотрела на экран мобильного: восемь вечера. Алексей Алексеевич, наверное, еще на службе.
   В дежурке сидел незнакомый хмурый полицейский.
   – Лисицын на месте, – ответил он на мой вопрос о начальнике, и я бегом кинулась к его кабинету.
   – А, Полина, здравствуй! – улыбнулся Алексей Алексеевич.
   При этом он окинул меня профессиональным цепким взглядом. У папы взгляд такой же, от него ничего не скроешь. Считав информацию с моего лица, Алексей Алексеевич помрачнел, скрестил руки на груди и сказал:
   – Рассказывай.
   – Саймона, ох, то есть Семена… – сбилась я. – в общем, его увезли какие-то люди!