• Беглый солдат Брянского пехотного полка Петр Чернышов (конец 1762 года. Изюмский уезд, с. Купенки);
• Беглый рядовой Орловского лант-милицийского полка Гаврила Кремнёв (начало 1765 г. Уманский уезд);
• Некто Асланбеков (1765 г.);
• Беглый солдат Мамыкин (1767 г.);
• Беглый крепостной крестьянин Федот Богомолов (март-июнь 1772 года. Дубовка – Царицын);
• С сентября 1767 по 1774 г. в Черногории выступал под именем Петра III Степан Малый (Степано Пикколо).
«Да нет ли здесь каких из Яика-то казаков? – спрашивал Пугачев. – Я бы с ними хотел поговорить. Я бы мог их провести на Кубань, где живут некрасовцы». (В 1708 году во время подавления Булавинского восстания часть донских казаков во главе с атаманом Игнатом Некрасовым бежала на Кубань, а затем эмигрировала в Турцию.) Оболяев позвал Григория Закладнова, от которого Пугачев узнал важные подробности о событиях в Яицком войске.
На второй день рано утром путники отправились в городок. Пугачев решил поделиться своими мыслями с Филипповым. «Я в Яик-то еду не за рыбой. Я намерен яицких казаков увести на Кубань. Видишь сам, какое нынче на них гонение».
«Родственник» Филиппов сдал Пугачева властям, и заняться исполнением воли судеб Пугачев смог только в следующем 1773 году. «Ночью 15 сентября 1773 года Пугачев приехал на хутор братьев Толкачевых, находившийся в 100 верстах от Яицкого городка. Зарубин и Тимофей Толкачев уехали по ближним зимовьям собирать казаков. К утру собрались 60 человек. Пугачев вышел в круг и говорил: "Я точно государь, и послужите мне верою и правдою, за то жалую вас реками, морями и травами, денежным жалованьем, хлебом, свинцом и порохом и всею вольностью. Я знаю, – продолжал он, – что вы все обижены и лишают вас всей вашей привилегии и всю вашу вольность истребляют, а напротив того, Бог вручает мне царство по-прежнему, то я намерен вашу вольность восстановить и дать вам благоденствие"». Это точно приведенные свидетелями слова самого Пугачева – Петра III, и их можно прочитать в Госархиве, р. VI, д. 506, л. 189. То есть раздел 6, дело 506, а лист 189.
Затем грамотный казак Почиталин (в тюрьме человека, который разносит бумаги по камерам, так и зовут «грамотный») прочел собравшимся именной указ. Далее Пугачев привел казаков к присяге. 17 сентября Пугачев во главе отряда, состоявшего из 70 вооруженных казаков и калмыков, с распущенными по ветру знаменами выступил из толкачевских хуторов в направлении Яицкого городка. Крестьянская война 1773—1775 годов началась. Впрочем, это было на самом деле восстание беглых солдат, поддержанное иноверцами. Всеми, кто попал под немецкий пресс Екатерины. Место же действия – Яицкий городок, действующих лиц – яицкие казаки, а также роль для самого Пугачева как Петра III по примеру Федора Богомолова подсказал Пугачеву старец Филарет в Мечетной слободе. Важнейшее событие русской истории произошло в начале ноября 1772 года в Мечетной слободе.
С 24 декабря 1797 года по 9 октября 1800 года атаман Донского казачьего войска Матвей Иванович Платов находился в ссылке в городе Костроме. Затем положение опального донского атамана ухудшилось. 9 октября 1800 года, вызванный в столицу, он сразу же по прибытии в Санкт-Петербург был заключен в Алексеевский равелин Петропавловской крепости. Там он находился до 11 января 1801 года, когда над ним начался сенатский суд.
Однако в тот же день император Павел I вызвал Платова из камеры Алексеевского равелина. Дело в том, что Павел I, раздраженный провокационным поведением своих союзников Англии и Австрии, порвал с ними отношения и почти одновременно оформил союз с Наполеоном. Одним из условий этого союза являлось немедленное нанесение удара по Индии – богатейшей колонии Англии. Первыми в Индию должны были вступить донские казаки.
Павел I освободил Платова из заключения. Дал ему три дня пребывания в Петербурге и велел спешно ехать в Черкасск собирать казаков. Посадить на коня всех, кто только сидеть может, и отправиться с Дона через Урал на Оренбург. «В Оренбурге губернатор Бахметьев даст тебе языков и все нужное для похода. От Оренбурга ты пустишься степями, мимо Хивы и Бухары, до самой Индии».
19 января Платов уже мчался на почтовых в Черкасск. Туда же пришел именной высочайший Указ: «Собрать все Донское войско на сборные места: чтобы все наличные офицеры и нижние чины непременно в 6 дней выступили на двух конях и с полуторамесячным провиантом». Собрались. И двинулись в путь. Первый месяц они шли весело, с песнями. Но дальше открылись неизведанные заволжские степи (где сейчас и находится большинство пенитенциарных колоний УИНа Саратовской области). Начались бедствия, казаки голодали, заболевали. Лошади и верблюды падали ежедневно. Дорогу на Хиву и Бухару искали наугад. На карте, которую прислал Павел I, дорога до Бухары и Хивы и далее на Индию была обозначена тонкой линией, а что скрывалось за ней, никто не знал. За три недели казаки по тяжелой дороге прошли 700 верст. Многие умирали от болезней и холода. Падеж лошадей усилился. В войске поднялся ропот, были даже случаи открытого неповиновения не только среди рядовых казаков, но и среди офицерства. Все стали просить атамана Платова вернуться на Дон. Наконец, 23 марта, когда передовые отряды войска уже достигли верховьев Иргиза, в селе Мечетном Вольского уезда Саратовской губернии гонец из Санкт-Петербурга догнал их и объявил о смерти Павла I и восшествии на престол нового государя Александра I. Александр I повелел донцам вернуться на родину. Павел I был убит в результате заговора, организованного английским послом в Санкт-Петербурге. Россия разорвала союз с Наполеоном. Английские колонии в Индии избежали русского нашествия. Голова кругом идет от мысли о той ситуации, которая сложилась бы, если бы донские казаки закрепились тогда в Индии.
Император же французов Наполеон не отказался от своей идеи завоевания Индии. Помимо желания отобрать у Англии богатую колонию, Наполеон жаждал подвигов, а где же еще и совершать подвиги, если не в Индии. Европу, как известно, он презрительно называл «кротовьей норой». Наполеон, еще будучи республиканским генералом, ведь совершил поход в Египет с совершенно необъяснимой никакой военной стратегией целью. Но Египет подходил как площадка для подвигов.
4 и 5 ноября 1812 года под селом Красным казаки все того же атамана Платова захватили часть обоза маршала Даву. Кроме пушек, пленных генералов, множества офицеров и нижних чинов, там в обозе среди бумаг и планов оказались карты Турции, Средней Азии и Индии. Известно также, что Наполеон пытался сделать участие в нашествии на Индостан русской армии одним из условий мира с Россией. Вероятнее всего, целью Наполеона не было завоевание России, он лишь желал пройти сквозь нашу Скифию и вынудить нас завоевать с ним Индию. Наполеон ведь соревновался с Александром Великим.
Таким образом, в слободе Мечетной, далеком заволжском раскольничьем поселении на речке Иргиз, совершились два огромных по значимости исторических события. Почему? Очевидно, там непростое пространство. Расхаживая по раскаленной от солнца локалке колонии №13 в какой-нибудь полусотне километров от Мечетной, я это чувствую.
В качестве эпилога к этому примеру существования магической географической точки, где дважды осуществлялась Великая История, небезынтересно присоединить следующие сведения. Василий Иванович Чапаев, солдат известный (ведь и Пугачев, и Платов – солдаты), родился 09.02.1887 года и погиб 05.09.1919 года. С 1897 по 1913 год Чапаев жил в городе Балаково Саратовской области. Затем он участвовал в Первой мировой войне. В сентябре 1916 года он был тяжело ранен. На излечении он находился в 1916—1917 годах в городе Саратове. 13 декабря 1917 года Чапаев был избран командиром 138-го запасного пехотного полка, расквартированного около города Николаевска, до 1835 года поселение называлось Мечетная слобода. Чапаев сформировал там 1-й Николаевский батальон, преобразованный в бригаду, затем в дивизию, впоследствии 25-я стрелковая Чапаевская дивизия. Чапаевская дивизия сыграла значительную роль в разгроме войск Колчака. По личному предложению Чапаева в 1918 году город Николаевск, бывшая слобода Мечетная, был переименован в город Пугачев.
Вот о чем я размышлял в раскаленной локалке, расхаживая от красной линии – границы с 9-м отрядом до синей ограды.
XIII
XIV
• Беглый рядовой Орловского лант-милицийского полка Гаврила Кремнёв (начало 1765 г. Уманский уезд);
• Некто Асланбеков (1765 г.);
• Беглый солдат Мамыкин (1767 г.);
• Беглый крепостной крестьянин Федот Богомолов (март-июнь 1772 года. Дубовка – Царицын);
• С сентября 1767 по 1774 г. в Черногории выступал под именем Петра III Степан Малый (Степано Пикколо).
* * *
Бывший московский купец 2-й гильдии настоятель раскольничьих скитов на Иргизе Филарет Семенов имел связи среди купцов-раскольников Москвы, Казани и других городов. Он был в курсе событий того времени, часто бывал в Москве, Казани и Яицком городке. По своему положению он был столпом раскольников в Поволжье. У Филарета Пугачев прожил пять дней. От него Пугачев впервые узнал важные подробности о восстании яицкого казачества в январе 1772 года против новых порядков, вводимых правительством, о бегстве калмыков из России в Джунгарию, о самозванце Богомолове. Все это Пугачев запомнил и проанализировал. Филарет советовал Пугачеву пробраться в Яицкий городок и там остаться на постоянное жительство, а если на Яике не примут, то советовал ехать в Казань, где у Филарета жил приятель, купец Василий Федорович Щелоков, старовер <…> Уезжая в Малыковку, Пугачев просил Филарета поговорить с управителем об отсрочке отъезда в Симбирск. Он поддержал свою просьбу взяткой – проезжая через село Терсы, купил пуд меду в подарок управителю, за что и получил разрешение жить в Малыковке до 6 января. Там, в Малыковке, он расстался с Логачевым, дал ему 12 рублей и уехал из Малыковки в Мечетную слободу, где остановился у крестьянина Степана Косова. Там он крестил ребенка Косова и таким образом стал ему кумом. Когда 16 ноября тесть Косова некто Филиппов стал собираться ехать в Яик с хлебом, то Пугачев напросился ехать с ним: «Возьмите, Семен Филиппович, и меня с собой в Яик. Я хочу ехать туда и купить рыбу». По пути они остановились ночевать на постоялом дворе у отставного солдата Степана Оболяева. На вопрос Пугачева: «Каково живется яицким казакам?» Оболяев ответил: «Жить им очень худо. Их старшины обижают, и они, убив атамана, бегают кое-где, а их ловят и сажают в тюрьму. Они было шарахнулись идти в Астрабат, да не пустил их генерал».«Да нет ли здесь каких из Яика-то казаков? – спрашивал Пугачев. – Я бы с ними хотел поговорить. Я бы мог их провести на Кубань, где живут некрасовцы». (В 1708 году во время подавления Булавинского восстания часть донских казаков во главе с атаманом Игнатом Некрасовым бежала на Кубань, а затем эмигрировала в Турцию.) Оболяев позвал Григория Закладнова, от которого Пугачев узнал важные подробности о событиях в Яицком войске.
На второй день рано утром путники отправились в городок. Пугачев решил поделиться своими мыслями с Филипповым. «Я в Яик-то еду не за рыбой. Я намерен яицких казаков увести на Кубань. Видишь сам, какое нынче на них гонение».
«Родственник» Филиппов сдал Пугачева властям, и заняться исполнением воли судеб Пугачев смог только в следующем 1773 году. «Ночью 15 сентября 1773 года Пугачев приехал на хутор братьев Толкачевых, находившийся в 100 верстах от Яицкого городка. Зарубин и Тимофей Толкачев уехали по ближним зимовьям собирать казаков. К утру собрались 60 человек. Пугачев вышел в круг и говорил: "Я точно государь, и послужите мне верою и правдою, за то жалую вас реками, морями и травами, денежным жалованьем, хлебом, свинцом и порохом и всею вольностью. Я знаю, – продолжал он, – что вы все обижены и лишают вас всей вашей привилегии и всю вашу вольность истребляют, а напротив того, Бог вручает мне царство по-прежнему, то я намерен вашу вольность восстановить и дать вам благоденствие"». Это точно приведенные свидетелями слова самого Пугачева – Петра III, и их можно прочитать в Госархиве, р. VI, д. 506, л. 189. То есть раздел 6, дело 506, а лист 189.
Затем грамотный казак Почиталин (в тюрьме человека, который разносит бумаги по камерам, так и зовут «грамотный») прочел собравшимся именной указ. Далее Пугачев привел казаков к присяге. 17 сентября Пугачев во главе отряда, состоявшего из 70 вооруженных казаков и калмыков, с распущенными по ветру знаменами выступил из толкачевских хуторов в направлении Яицкого городка. Крестьянская война 1773—1775 годов началась. Впрочем, это было на самом деле восстание беглых солдат, поддержанное иноверцами. Всеми, кто попал под немецкий пресс Екатерины. Место же действия – Яицкий городок, действующих лиц – яицкие казаки, а также роль для самого Пугачева как Петра III по примеру Федора Богомолова подсказал Пугачеву старец Филарет в Мечетной слободе. Важнейшее событие русской истории произошло в начале ноября 1772 года в Мечетной слободе.
* * *
Во второй раз время (История) сошлось с пространством в Мечетной слободе всего лишь через 28 лет. А именно 23 марта 1801 года.С 24 декабря 1797 года по 9 октября 1800 года атаман Донского казачьего войска Матвей Иванович Платов находился в ссылке в городе Костроме. Затем положение опального донского атамана ухудшилось. 9 октября 1800 года, вызванный в столицу, он сразу же по прибытии в Санкт-Петербург был заключен в Алексеевский равелин Петропавловской крепости. Там он находился до 11 января 1801 года, когда над ним начался сенатский суд.
Однако в тот же день император Павел I вызвал Платова из камеры Алексеевского равелина. Дело в том, что Павел I, раздраженный провокационным поведением своих союзников Англии и Австрии, порвал с ними отношения и почти одновременно оформил союз с Наполеоном. Одним из условий этого союза являлось немедленное нанесение удара по Индии – богатейшей колонии Англии. Первыми в Индию должны были вступить донские казаки.
Павел I освободил Платова из заключения. Дал ему три дня пребывания в Петербурге и велел спешно ехать в Черкасск собирать казаков. Посадить на коня всех, кто только сидеть может, и отправиться с Дона через Урал на Оренбург. «В Оренбурге губернатор Бахметьев даст тебе языков и все нужное для похода. От Оренбурга ты пустишься степями, мимо Хивы и Бухары, до самой Индии».
19 января Платов уже мчался на почтовых в Черкасск. Туда же пришел именной высочайший Указ: «Собрать все Донское войско на сборные места: чтобы все наличные офицеры и нижние чины непременно в 6 дней выступили на двух конях и с полуторамесячным провиантом». Собрались. И двинулись в путь. Первый месяц они шли весело, с песнями. Но дальше открылись неизведанные заволжские степи (где сейчас и находится большинство пенитенциарных колоний УИНа Саратовской области). Начались бедствия, казаки голодали, заболевали. Лошади и верблюды падали ежедневно. Дорогу на Хиву и Бухару искали наугад. На карте, которую прислал Павел I, дорога до Бухары и Хивы и далее на Индию была обозначена тонкой линией, а что скрывалось за ней, никто не знал. За три недели казаки по тяжелой дороге прошли 700 верст. Многие умирали от болезней и холода. Падеж лошадей усилился. В войске поднялся ропот, были даже случаи открытого неповиновения не только среди рядовых казаков, но и среди офицерства. Все стали просить атамана Платова вернуться на Дон. Наконец, 23 марта, когда передовые отряды войска уже достигли верховьев Иргиза, в селе Мечетном Вольского уезда Саратовской губернии гонец из Санкт-Петербурга догнал их и объявил о смерти Павла I и восшествии на престол нового государя Александра I. Александр I повелел донцам вернуться на родину. Павел I был убит в результате заговора, организованного английским послом в Санкт-Петербурге. Россия разорвала союз с Наполеоном. Английские колонии в Индии избежали русского нашествия. Голова кругом идет от мысли о той ситуации, которая сложилась бы, если бы донские казаки закрепились тогда в Индии.
Император же французов Наполеон не отказался от своей идеи завоевания Индии. Помимо желания отобрать у Англии богатую колонию, Наполеон жаждал подвигов, а где же еще и совершать подвиги, если не в Индии. Европу, как известно, он презрительно называл «кротовьей норой». Наполеон, еще будучи республиканским генералом, ведь совершил поход в Египет с совершенно необъяснимой никакой военной стратегией целью. Но Египет подходил как площадка для подвигов.
4 и 5 ноября 1812 года под селом Красным казаки все того же атамана Платова захватили часть обоза маршала Даву. Кроме пушек, пленных генералов, множества офицеров и нижних чинов, там в обозе среди бумаг и планов оказались карты Турции, Средней Азии и Индии. Известно также, что Наполеон пытался сделать участие в нашествии на Индостан русской армии одним из условий мира с Россией. Вероятнее всего, целью Наполеона не было завоевание России, он лишь желал пройти сквозь нашу Скифию и вынудить нас завоевать с ним Индию. Наполеон ведь соревновался с Александром Великим.
Таким образом, в слободе Мечетной, далеком заволжском раскольничьем поселении на речке Иргиз, совершились два огромных по значимости исторических события. Почему? Очевидно, там непростое пространство. Расхаживая по раскаленной от солнца локалке колонии №13 в какой-нибудь полусотне километров от Мечетной, я это чувствую.
В качестве эпилога к этому примеру существования магической географической точки, где дважды осуществлялась Великая История, небезынтересно присоединить следующие сведения. Василий Иванович Чапаев, солдат известный (ведь и Пугачев, и Платов – солдаты), родился 09.02.1887 года и погиб 05.09.1919 года. С 1897 по 1913 год Чапаев жил в городе Балаково Саратовской области. Затем он участвовал в Первой мировой войне. В сентябре 1916 года он был тяжело ранен. На излечении он находился в 1916—1917 годах в городе Саратове. 13 декабря 1917 года Чапаев был избран командиром 138-го запасного пехотного полка, расквартированного около города Николаевска, до 1835 года поселение называлось Мечетная слобода. Чапаев сформировал там 1-й Николаевский батальон, преобразованный в бригаду, затем в дивизию, впоследствии 25-я стрелковая Чапаевская дивизия. Чапаевская дивизия сыграла значительную роль в разгроме войск Колчака. По личному предложению Чапаева в 1918 году город Николаевск, бывшая слобода Мечетная, был переименован в город Пугачев.
Вот о чем я размышлял в раскаленной локалке, расхаживая от красной линии – границы с 9-м отрядом до синей ограды.
XIII
Сам я ничего не мог решить. Я ходил по локалке и ждал. Потом Али-Паша отвел меня опять в 16-й отряд. Он тоже ничего не знал о моей дальнейшей судьбе.
По лагерю шастать просто так не полагается. Простого зэка не выпустят козлы из калитки. Они бдят на своих постах. Как уже стало ясно, – в столовую, в клуб, в баню – мы везде ходим отрядом, в шеренгу по пять человек, строевым шагом, завхоз и бригадиры впереди. Если же зэка вызывают, скажем, в здание оперативного дежурного, в медчасть или в особый отдел (так называется всего-навсего отдел документации), или к режимникам, или еще куда, сопровождать его должен или завхоз, или бригадир. А бригадир берет специальный пропуск с собой, и, когда его и сопровождаемого зэка выпустят из калитки, бригадир подымается по ступенькам к козлам (посты установлены на цементных цоколях, чтоб козлам было видать окрест), показывает пропуск и объясняет, куда идет и кого ведет. Самостоятельно идущий куда-либо простой осужденный – это ЧП. Козлы выбегут из своей будки и тотчас схватят его.
Али-Паша отвел меня в 16-й и выразил надежду, что меня все же переведут к ним в 13-й, где собрались «достойные люди», как он сказал.
Наутро я сидел в ПВО 16-го отряда и делал вид, что пишу протокол. Рядом со мной сидел молчаливый Лешка Лещ и ожесточенно писал бирки и таблички для новоприбывших зэков. Это он так переживал письмо Елены. Этапные осторожно протирали пальцами листья многочисленных растений ПВО. Я рассказал Лешке о моей встрече с Приставкиным. Лешка выслушал и резюмировал:
– Скоро домой пойдете, Эдуард. К вашей Партии. А вот куда я пойду…
– Езжай в Москву, зайди к нам в Партию, – сказал я. – Пригодишься. Нам такие нужны. Ты хороший сержант. Я тебя наблюдал, пришел к выводу, что умения у тебя есть. Вот только не знаю твоих отношений с алкоголем… Пьешь?
– Пью, но как все, – сказал Лешка. – Особых пристрастий не имею. Сейчас, правда, выйду, попью немного. А потом, наверное, приеду в Москву. Да и вы к тому времени на свободе будете.
– Это еще вилами на воде писано, – сказал я. – Коньяку представитель президента, может быть, выпил больше, чем следовало за обедом. Вот и расчувствовался. О правах человека вспомнил. Ты на мое освобождение не рассчитывай. Ты езжай, давай я тебе адрес нашей штаб-квартиры напишу. Скажешь, со мной в лагере сидел. Они тебя примут и дело тебе найдут. Людей строить ты умеешь, я видел.
Я написал Лешке наш адрес в Москве. Бункера Партии. Когда я пишу эти строки, бункера уже нет. А Лешка приезжал, когда я уже был на свободе. Позвонил в бункер из Москвы, ему сказали, что найдут меня, чтоб перезвонил через пару часов. Но он не перезвонил. Нетерпеливым оказался Лешкин темперамент. Неустойчивым. Упорный еврей бы, если ему надо, перезвонил бы десять раз. Сто раз. А русского человека сбить легко. Не поймал меня сразу по телефону и пытаться бросил. Вердикт сам себе вынес.
А тогда, в один из последних дней мая, забитые этапные протирали листья растений, а мы с Лешкой сидели у стены за партой. После обеда в тот день меня все же перевели в 13-й отряд.
После обеда я уже ходил по раскаленной локалке 13-го с Юркой Карлашем, парнем из Подмосковья, рок-музыкантом в прошлой вольной жизни. До Подмосковья он жил в Перми, и у него была кликуха Солома. Юрка расспрашивал меня о Летове. Летов – легенда русского панка – оказал влияние на все Юркино поколение.
Юрка прихрамывал рядом. Позднее оказалось, что, по лагерным стандартам, меня сразу приняли в высшую лигу отряда: со мной общались Али-Паша – бригадир, завхоз Антон, да и Юрка Карлаш был председателем секции СКО, а не просто осужденным на 6,5 лет по статье 111-й.
Его «преступление» сформировалось следующим образом. У себя в подмосковном Подольске Юрка имел обыкновение отдыхать в долгострое – так и недостроенном здании. Там он играл на гитаре, принимал посетителей и поклонников, выпивал и общался с девушками. Случилось так, что на месте Юркиного обычного стойбища нашли труп мужчины. Оперы, брошенные на расследование, разумеется, сразу же узнали, что место является пунктом сбора молодежи. В России молодежи традиционно некуда деваться. Не было у них места в советское время, нет и сейчас. Понятно, что дети состоятельных родителей собираются в клубах, в кафе или ресторанах, а куда пойдет дворовая компания? Традиционно в дворик детского сада, в подвал, на чердак или на стройку. Оперы стали копать. Их дело – чтобы за преступление кто-нибудь был бы осужден. Юрка в это время, как и значительная часть российской молодежи, переживал свой скиновский период. Несмотря на темные волосы и явно венгерское происхождение, о том и его фамилия говорит, в тот период Юрка ненадолго стал скином. Как раз это, по-видимому, и привлекло больше всего оперативников. Шел ведь 2000 год. Скины тогда уже были отрицательно модными персонажами. В показаниях свидетелей есть высказывания, что, мол, Карлаш якобы говорил, что черных нужно мочить, и о своей ненависти к черным. Это все рассказывал мне Юрка в подробностях позднее, когда мы имели время прогуливаться, обычно его не было, и он хотел рассказать мне свою историю. Обычно он не хотел. Опера стали прессовать Юрку и ребят, которые бывали с ним в долгострое. Испуганные угрозами превратить их из свидетелей в подсудимых, свидетели дали показания, косвенно изобличающие Юрку. Они не сказали, что вот мы видели, как избивал, желая убить. Ничего такого. Но дали мелкие показания вроде: мы ушли, а он еще там оставался. Один. А у Юрки, увы, не было алиби. В результате по совокупности свидетельств дело это тянуло на 6,5 лет. Самым абсурдным звучит мотив преступления. Якобы Юрка забил до смерти человека, потому что Юрка – расист и ненавидит горбоносых кавказцев. Все зловещее остроумие истории заключается в том, что труп не был ни кавказцем, ни горбоносым, у него внешность русского Вани-блондина.
Юрка посидел в подольской тюрьме и научился делать татуировки. Жил он там неплохо. Пострадал он, уже когда прибыл на самую образцово-показательную зону в России, его избил бригадир. Потому он и хромает, что в результате избиения была изуродована его нога. Впрочем, возможно, что и не бригадир избил Юрку тогда, а дубак, надзиратель. Юрка скрытный и осторожный тип. Он не скажет того, что ему может повредить. Привыкнув к вольностям черной подольской тюрьмы, Юрка попытался вести себя так же и в 13-й колонии Саратовской области. Но его обломали здесь. В том, что из Московской области он попал в 13-ю колонию, нет ничего удивительного. На это есть распоряжение ГУИНа, чтобы осужденных в Московской области возили отбывать наказание в 13-ю колонию. Почему? Может быть, потому, что москвичи с областью традиционно считаются и в армии, и в тюрьме наглыми говнюками, а саратовская самая красная колония призвана их обломать? Вероятнее всего, именно так.
Есть юноши в русских селеньях, так удивленно думал я о Юрке, перефразируя поэта Некрасова. Удивительное сочетание деловитости, работоспособности, холодной собранности и дисциплины. Ну, понятно, что в колонии все волей-неволей дисциплинированны. Однако между рассеянным читателем детективов «наркоманом» Кирилловым и австрийским военнопленным Карлашем дистанция в световые годы. Я забыл сказать, что, помимо огромного количества дел, которые он выполняет в качестве председателя секции культурного отдыха, а он не только организовывал команду КВН 13-го отряда, но и писал для нее песни и тексты диалогов, Юрка еще и учился в техникуме. Раз в полгода сюда приезжали принимать экзамены. Разумеется, ведение двенадцати различных журналов всех секций разумной деятельностью не назовешь, эта деятельность придумана для того, чтобы белка носилась в колесе. То есть это та же категория – сизифов труд, как и собирание небесной влаги после дождя. Вот самое удивительное, что Юрка сам признавался мне несколько раз, очевидно, забыв, что делал это уже ранее, он признавался, что стал таким собранным и деловым только в колонии. И даже в его словах звучали интонации благодарности к месту, где ему вначале сломали ногу, избили, а потом он стал собранным и разумным существом. Я, который сделался собранным и разумным сам, и очень давно, не мог ему сочувственно поддакивать. Начнем с того, что я твердо понял, что он не забивал насмерть того несчастливого мужика на стройке. Потому все происшедшее с ним в дальнейшем имело смысл только в качестве издевательства, напрасных страданий, насилия со стороны государства. Думаю, Юрка и без колонии стал бы однажды разумным и собранным, австро-венгерская кровь сказалась бы в нем. Генное наследство – мощная вещь, никакая среда не сделает из человека с положительной наследственностью бомжа и алкоголика. Не в силах будет сделать.
Так вот, Юрка… Он даже взял надо мной шефство, сказал, чтоб я снял рубашку из-под куртки, нельзя, могут приебаться, поедешь в карцер – только майку можно под низ или свитерок без горла. Он указал мне на то, что многие зэки стирают носки чуть ли не каждый вечер перед отбоем. Юрка не лежал рядом со мной, он не мог знать, воняют ли мои носки, но он деликатно указал, что многие стирают. Они там не только стирали, но и постоянно гладились. Два раза в неделю нас дотошно осматривали козлы. И спереди и сзади, подбрита ли сзади линия скальпа. Бывали случаи, что с зэков сдирали линялые рубашки, штаны или стоптанные туфли.
Я понял, что прототипом колонии является Советская армия. Ни что иное. То, что офицеры знали в армии, то они внедряли и нам сюда. Разумеется, над всеми сидел наш крупный тестообразный полковник Зорин, он же Хозяин. Но не он придумал порядки в местах заключения, их придумали первые армейцы, брошенные, когда там, ну, еще в 20-х годах, я полагаю, на строительство советской системы наказания: ГУЛага, а потом ГУИНа. Советская армия унаследовала от крепостных армий царского времени жесткие и неприятные традиции мордобоя, использования солдат офицерами в качестве крепостных (а уж тем более «хозяин», «батя» и в армии, и в еще большей степени в колонии и царь, и бог). Юрка внедрился в эту армию, принял ее и стал в ней поворотливым, инициативным, безотказным солдатом. Однако в этом тоже заключалась опасность. Умея делать лучшую самодеятельность в колонии, он рисковал тем, что колония будет заинтересована задержать его в своих колючепроволочных объятиях как можно дольше. Так бывало с нужными колонии людьми: с завхозами, со специалистами-техниками промзоны, с богатыми зэка, которых можно было доить на «гуманитарку» – гуманитарную помощь колонии – в виде краски, унитазов, цемента, досок и тому подобных материалов, нужных колонии. Эти категории заключенных старались не выпускать по УДО, хотя как раз они-то УДО и заслуживали больше других. Но такова подлость колонии и ее жизни.
По лагерю шастать просто так не полагается. Простого зэка не выпустят козлы из калитки. Они бдят на своих постах. Как уже стало ясно, – в столовую, в клуб, в баню – мы везде ходим отрядом, в шеренгу по пять человек, строевым шагом, завхоз и бригадиры впереди. Если же зэка вызывают, скажем, в здание оперативного дежурного, в медчасть или в особый отдел (так называется всего-навсего отдел документации), или к режимникам, или еще куда, сопровождать его должен или завхоз, или бригадир. А бригадир берет специальный пропуск с собой, и, когда его и сопровождаемого зэка выпустят из калитки, бригадир подымается по ступенькам к козлам (посты установлены на цементных цоколях, чтоб козлам было видать окрест), показывает пропуск и объясняет, куда идет и кого ведет. Самостоятельно идущий куда-либо простой осужденный – это ЧП. Козлы выбегут из своей будки и тотчас схватят его.
Али-Паша отвел меня в 16-й и выразил надежду, что меня все же переведут к ним в 13-й, где собрались «достойные люди», как он сказал.
Наутро я сидел в ПВО 16-го отряда и делал вид, что пишу протокол. Рядом со мной сидел молчаливый Лешка Лещ и ожесточенно писал бирки и таблички для новоприбывших зэков. Это он так переживал письмо Елены. Этапные осторожно протирали пальцами листья многочисленных растений ПВО. Я рассказал Лешке о моей встрече с Приставкиным. Лешка выслушал и резюмировал:
– Скоро домой пойдете, Эдуард. К вашей Партии. А вот куда я пойду…
– Езжай в Москву, зайди к нам в Партию, – сказал я. – Пригодишься. Нам такие нужны. Ты хороший сержант. Я тебя наблюдал, пришел к выводу, что умения у тебя есть. Вот только не знаю твоих отношений с алкоголем… Пьешь?
– Пью, но как все, – сказал Лешка. – Особых пристрастий не имею. Сейчас, правда, выйду, попью немного. А потом, наверное, приеду в Москву. Да и вы к тому времени на свободе будете.
– Это еще вилами на воде писано, – сказал я. – Коньяку представитель президента, может быть, выпил больше, чем следовало за обедом. Вот и расчувствовался. О правах человека вспомнил. Ты на мое освобождение не рассчитывай. Ты езжай, давай я тебе адрес нашей штаб-квартиры напишу. Скажешь, со мной в лагере сидел. Они тебя примут и дело тебе найдут. Людей строить ты умеешь, я видел.
Я написал Лешке наш адрес в Москве. Бункера Партии. Когда я пишу эти строки, бункера уже нет. А Лешка приезжал, когда я уже был на свободе. Позвонил в бункер из Москвы, ему сказали, что найдут меня, чтоб перезвонил через пару часов. Но он не перезвонил. Нетерпеливым оказался Лешкин темперамент. Неустойчивым. Упорный еврей бы, если ему надо, перезвонил бы десять раз. Сто раз. А русского человека сбить легко. Не поймал меня сразу по телефону и пытаться бросил. Вердикт сам себе вынес.
А тогда, в один из последних дней мая, забитые этапные протирали листья растений, а мы с Лешкой сидели у стены за партой. После обеда в тот день меня все же перевели в 13-й отряд.
После обеда я уже ходил по раскаленной локалке 13-го с Юркой Карлашем, парнем из Подмосковья, рок-музыкантом в прошлой вольной жизни. До Подмосковья он жил в Перми, и у него была кликуха Солома. Юрка расспрашивал меня о Летове. Летов – легенда русского панка – оказал влияние на все Юркино поколение.
Юрка прихрамывал рядом. Позднее оказалось, что, по лагерным стандартам, меня сразу приняли в высшую лигу отряда: со мной общались Али-Паша – бригадир, завхоз Антон, да и Юрка Карлаш был председателем секции СКО, а не просто осужденным на 6,5 лет по статье 111-й.
Его «преступление» сформировалось следующим образом. У себя в подмосковном Подольске Юрка имел обыкновение отдыхать в долгострое – так и недостроенном здании. Там он играл на гитаре, принимал посетителей и поклонников, выпивал и общался с девушками. Случилось так, что на месте Юркиного обычного стойбища нашли труп мужчины. Оперы, брошенные на расследование, разумеется, сразу же узнали, что место является пунктом сбора молодежи. В России молодежи традиционно некуда деваться. Не было у них места в советское время, нет и сейчас. Понятно, что дети состоятельных родителей собираются в клубах, в кафе или ресторанах, а куда пойдет дворовая компания? Традиционно в дворик детского сада, в подвал, на чердак или на стройку. Оперы стали копать. Их дело – чтобы за преступление кто-нибудь был бы осужден. Юрка в это время, как и значительная часть российской молодежи, переживал свой скиновский период. Несмотря на темные волосы и явно венгерское происхождение, о том и его фамилия говорит, в тот период Юрка ненадолго стал скином. Как раз это, по-видимому, и привлекло больше всего оперативников. Шел ведь 2000 год. Скины тогда уже были отрицательно модными персонажами. В показаниях свидетелей есть высказывания, что, мол, Карлаш якобы говорил, что черных нужно мочить, и о своей ненависти к черным. Это все рассказывал мне Юрка в подробностях позднее, когда мы имели время прогуливаться, обычно его не было, и он хотел рассказать мне свою историю. Обычно он не хотел. Опера стали прессовать Юрку и ребят, которые бывали с ним в долгострое. Испуганные угрозами превратить их из свидетелей в подсудимых, свидетели дали показания, косвенно изобличающие Юрку. Они не сказали, что вот мы видели, как избивал, желая убить. Ничего такого. Но дали мелкие показания вроде: мы ушли, а он еще там оставался. Один. А у Юрки, увы, не было алиби. В результате по совокупности свидетельств дело это тянуло на 6,5 лет. Самым абсурдным звучит мотив преступления. Якобы Юрка забил до смерти человека, потому что Юрка – расист и ненавидит горбоносых кавказцев. Все зловещее остроумие истории заключается в том, что труп не был ни кавказцем, ни горбоносым, у него внешность русского Вани-блондина.
Юрка посидел в подольской тюрьме и научился делать татуировки. Жил он там неплохо. Пострадал он, уже когда прибыл на самую образцово-показательную зону в России, его избил бригадир. Потому он и хромает, что в результате избиения была изуродована его нога. Впрочем, возможно, что и не бригадир избил Юрку тогда, а дубак, надзиратель. Юрка скрытный и осторожный тип. Он не скажет того, что ему может повредить. Привыкнув к вольностям черной подольской тюрьмы, Юрка попытался вести себя так же и в 13-й колонии Саратовской области. Но его обломали здесь. В том, что из Московской области он попал в 13-ю колонию, нет ничего удивительного. На это есть распоряжение ГУИНа, чтобы осужденных в Московской области возили отбывать наказание в 13-ю колонию. Почему? Может быть, потому, что москвичи с областью традиционно считаются и в армии, и в тюрьме наглыми говнюками, а саратовская самая красная колония призвана их обломать? Вероятнее всего, именно так.
Есть юноши в русских селеньях, так удивленно думал я о Юрке, перефразируя поэта Некрасова. Удивительное сочетание деловитости, работоспособности, холодной собранности и дисциплины. Ну, понятно, что в колонии все волей-неволей дисциплинированны. Однако между рассеянным читателем детективов «наркоманом» Кирилловым и австрийским военнопленным Карлашем дистанция в световые годы. Я забыл сказать, что, помимо огромного количества дел, которые он выполняет в качестве председателя секции культурного отдыха, а он не только организовывал команду КВН 13-го отряда, но и писал для нее песни и тексты диалогов, Юрка еще и учился в техникуме. Раз в полгода сюда приезжали принимать экзамены. Разумеется, ведение двенадцати различных журналов всех секций разумной деятельностью не назовешь, эта деятельность придумана для того, чтобы белка носилась в колесе. То есть это та же категория – сизифов труд, как и собирание небесной влаги после дождя. Вот самое удивительное, что Юрка сам признавался мне несколько раз, очевидно, забыв, что делал это уже ранее, он признавался, что стал таким собранным и деловым только в колонии. И даже в его словах звучали интонации благодарности к месту, где ему вначале сломали ногу, избили, а потом он стал собранным и разумным существом. Я, который сделался собранным и разумным сам, и очень давно, не мог ему сочувственно поддакивать. Начнем с того, что я твердо понял, что он не забивал насмерть того несчастливого мужика на стройке. Потому все происшедшее с ним в дальнейшем имело смысл только в качестве издевательства, напрасных страданий, насилия со стороны государства. Думаю, Юрка и без колонии стал бы однажды разумным и собранным, австро-венгерская кровь сказалась бы в нем. Генное наследство – мощная вещь, никакая среда не сделает из человека с положительной наследственностью бомжа и алкоголика. Не в силах будет сделать.
Так вот, Юрка… Он даже взял надо мной шефство, сказал, чтоб я снял рубашку из-под куртки, нельзя, могут приебаться, поедешь в карцер – только майку можно под низ или свитерок без горла. Он указал мне на то, что многие зэки стирают носки чуть ли не каждый вечер перед отбоем. Юрка не лежал рядом со мной, он не мог знать, воняют ли мои носки, но он деликатно указал, что многие стирают. Они там не только стирали, но и постоянно гладились. Два раза в неделю нас дотошно осматривали козлы. И спереди и сзади, подбрита ли сзади линия скальпа. Бывали случаи, что с зэков сдирали линялые рубашки, штаны или стоптанные туфли.
Я понял, что прототипом колонии является Советская армия. Ни что иное. То, что офицеры знали в армии, то они внедряли и нам сюда. Разумеется, над всеми сидел наш крупный тестообразный полковник Зорин, он же Хозяин. Но не он придумал порядки в местах заключения, их придумали первые армейцы, брошенные, когда там, ну, еще в 20-х годах, я полагаю, на строительство советской системы наказания: ГУЛага, а потом ГУИНа. Советская армия унаследовала от крепостных армий царского времени жесткие и неприятные традиции мордобоя, использования солдат офицерами в качестве крепостных (а уж тем более «хозяин», «батя» и в армии, и в еще большей степени в колонии и царь, и бог). Юрка внедрился в эту армию, принял ее и стал в ней поворотливым, инициативным, безотказным солдатом. Однако в этом тоже заключалась опасность. Умея делать лучшую самодеятельность в колонии, он рисковал тем, что колония будет заинтересована задержать его в своих колючепроволочных объятиях как можно дольше. Так бывало с нужными колонии людьми: с завхозами, со специалистами-техниками промзоны, с богатыми зэка, которых можно было доить на «гуманитарку» – гуманитарную помощь колонии – в виде краски, унитазов, цемента, досок и тому подобных материалов, нужных колонии. Эти категории заключенных старались не выпускать по УДО, хотя как раз они-то УДО и заслуживали больше других. Но такова подлость колонии и ее жизни.
XIV
Я остался в 13-м, и они прикрепили меня к ПВО. Завхоз Антон сообщил мне об этом через посредника, бригадира Солдатова, молодого светленького пацана вполне разумного нрава.
– Эдуард, будешь помогать убирать ПВО, – сказал стесняясь Солдатов. – Чего делать, тебе покажут.
– А я пенсионер, – сказал я нагло.
– Это ясно, – вздохнул Солдатов. – Но у нас тут все что-то делают. Ничего не делать нельзя. – Он пододвинулся ко мне ближе. – Возьмешь тряпку в руки и будешь делать вид, что работаешь. Будешь помогать Сафронову.
Сафронов, пацан из Подмосковья, когда я к нему явился, сказал, чтоб я не спешил. Он оставил меня в ПВО, а сам ушел в туалет и вернулся с ведром воды. И с тряпкой. Ведро он поставил, а мне предложил переставить секции клубных стульев плотно к стене. Мы брали секцию с двух сторон и ловко переместили всю эту батарею. Затем Сафронов не спеша стал мыть пол. Мне он посоветовал заняться стиранием пыли с горизонтальных поверхностей стульев и с четырех аквариумов. А еще с телевизора, стоящего высоко справа от двери, и со столов в углу слева от двери – там помещалось все хозяйство Юрки Карлаша, а также с наших дипломов и призов, всего 27 штук экспонатов, я считал, и с фотографии девочки с зелеными волосами, сделанной из мозаики puzzle. Я взял мелкую тряпку и занялся этой никчемной работой, потому что зэки выполняют ее ежедневно. Никакой пыли у нас не залежаться. Но уборка у нас в расписании, и за выполнением уборки следят козлы, запросто появляясь среди нас внезапно. На уборку отведено два часа. У каждого есть свое место. Самое противное – конечно, уборка спалок, а так как у нас спальных мест более сотни, то передвигать все эти двухъярусные шконки, вытирать пыль со спинок, намыливать до пены пол, смывать его, все это казалось мне еще более скучным и отвратительным занятием. Чем даже уборка ПВО. В ПВО было меньше шума, и я мог, пока Сафронов там молча мыл пол, погрузиться в мой одинокий мир, что есть высшее и редкое удовольствие в многолюдной колонии.
Начинал я с окон. Открывал их. Составлял на пол под телевизором цветы. Приходил заключенный, ответственный за цветы, и поливал их. И они там стояли, дожидаясь, когда стечет из них на пол остаток воды. Из локалки от природы терпко пахли деревья, иногда несло ядовитым дымом промзоны. Но запах деревьев все же был сильнее. И запах свежей сырости. В углу в это время еще писал наши отрядные бумаги Юрка Карлаш, перед тем как отправиться в клуб. Порой вместе с Карлашем сидел и писал один из его помощников. Спины их были мирными, уютными. Дверь в спалку была обыкновенно закрыта. Сквозь стекла двери были видны зэки, двигающие кровати или натирающие пол щетками. В ПВО было уютно. И смотрела на меня темным взором девочка с зелеными пышными волосами. Я признаюсь, что вступил с нею в особые отношения. Она так смотрела на меня, эта похожая на красивую еврейку девочка-подросток! Так смотрела! Как охотник на дичь! Неизвестно, сколько лет ей было, этой девочке-Демону. Боже мой, как она меня волновала! Из всякого пункта ПВО, если я вдруг оборачивался, она следила за мной душным горячим взором запрещенной законом плоти. Непростая и страдающая, она преследовала меня. В конце концов, я вступил с ней в странные отношения близости. Я, например, ревновал ее к другим зэка, и мне неприятно было, когда на нее смотрели, на ее горячее лицо и голые руки. Слава богу, зэки, впрочем, мало смотрели на нее. Маленький Демон их не волновал, я полагаю, им нравились разъевшиеся тетки. Я спросил Карлаша как бы между прочим, что это за картина, откуда она появилась. Юрка равнодушно упомянул безымянного уже зэка, который собрал ее – этот puzzle, и сказал, что зэк давно освободился, а картина вот осталась.
– А кого она изображает, – спросил я, – может, это фотография Льюиса Кэролла? Он был порочным человеком и любил детишек.
Юрка не очень помнил, кто такой Льюис Кэролл. Он сказал, что не знает, кто изображен. И Юрка вернулся к своей писанине. Я же постепенно изо дня в день втянулся в созерцание ее таинственности до такой степени, что Демон этот стал меня возбуждать и волновать. Отдавая себе отчет в том, что это своего рода извращение, я как бы стал жить с этой девочкой-Демоном, взял ее в наложницы. Я воображал о ней самые липкие и страстные вещи, и она отвечала мне. Всегда отвечала мне! Она хотела меня! Я способен был возбудиться, всего лишь взглянув на нее на стене. Даже в присутствии зэков и козлов! Я расширил границы человека этой своей связью. Оказалось, можно жить с портретом смурной малолетки как с живым человеком. Более того, у этого Демона не было изъянов!
– Эдуард, будешь помогать убирать ПВО, – сказал стесняясь Солдатов. – Чего делать, тебе покажут.
– А я пенсионер, – сказал я нагло.
– Это ясно, – вздохнул Солдатов. – Но у нас тут все что-то делают. Ничего не делать нельзя. – Он пододвинулся ко мне ближе. – Возьмешь тряпку в руки и будешь делать вид, что работаешь. Будешь помогать Сафронову.
Сафронов, пацан из Подмосковья, когда я к нему явился, сказал, чтоб я не спешил. Он оставил меня в ПВО, а сам ушел в туалет и вернулся с ведром воды. И с тряпкой. Ведро он поставил, а мне предложил переставить секции клубных стульев плотно к стене. Мы брали секцию с двух сторон и ловко переместили всю эту батарею. Затем Сафронов не спеша стал мыть пол. Мне он посоветовал заняться стиранием пыли с горизонтальных поверхностей стульев и с четырех аквариумов. А еще с телевизора, стоящего высоко справа от двери, и со столов в углу слева от двери – там помещалось все хозяйство Юрки Карлаша, а также с наших дипломов и призов, всего 27 штук экспонатов, я считал, и с фотографии девочки с зелеными волосами, сделанной из мозаики puzzle. Я взял мелкую тряпку и занялся этой никчемной работой, потому что зэки выполняют ее ежедневно. Никакой пыли у нас не залежаться. Но уборка у нас в расписании, и за выполнением уборки следят козлы, запросто появляясь среди нас внезапно. На уборку отведено два часа. У каждого есть свое место. Самое противное – конечно, уборка спалок, а так как у нас спальных мест более сотни, то передвигать все эти двухъярусные шконки, вытирать пыль со спинок, намыливать до пены пол, смывать его, все это казалось мне еще более скучным и отвратительным занятием. Чем даже уборка ПВО. В ПВО было меньше шума, и я мог, пока Сафронов там молча мыл пол, погрузиться в мой одинокий мир, что есть высшее и редкое удовольствие в многолюдной колонии.
Начинал я с окон. Открывал их. Составлял на пол под телевизором цветы. Приходил заключенный, ответственный за цветы, и поливал их. И они там стояли, дожидаясь, когда стечет из них на пол остаток воды. Из локалки от природы терпко пахли деревья, иногда несло ядовитым дымом промзоны. Но запах деревьев все же был сильнее. И запах свежей сырости. В углу в это время еще писал наши отрядные бумаги Юрка Карлаш, перед тем как отправиться в клуб. Порой вместе с Карлашем сидел и писал один из его помощников. Спины их были мирными, уютными. Дверь в спалку была обыкновенно закрыта. Сквозь стекла двери были видны зэки, двигающие кровати или натирающие пол щетками. В ПВО было уютно. И смотрела на меня темным взором девочка с зелеными пышными волосами. Я признаюсь, что вступил с нею в особые отношения. Она так смотрела на меня, эта похожая на красивую еврейку девочка-подросток! Так смотрела! Как охотник на дичь! Неизвестно, сколько лет ей было, этой девочке-Демону. Боже мой, как она меня волновала! Из всякого пункта ПВО, если я вдруг оборачивался, она следила за мной душным горячим взором запрещенной законом плоти. Непростая и страдающая, она преследовала меня. В конце концов, я вступил с ней в странные отношения близости. Я, например, ревновал ее к другим зэка, и мне неприятно было, когда на нее смотрели, на ее горячее лицо и голые руки. Слава богу, зэки, впрочем, мало смотрели на нее. Маленький Демон их не волновал, я полагаю, им нравились разъевшиеся тетки. Я спросил Карлаша как бы между прочим, что это за картина, откуда она появилась. Юрка равнодушно упомянул безымянного уже зэка, который собрал ее – этот puzzle, и сказал, что зэк давно освободился, а картина вот осталась.
– А кого она изображает, – спросил я, – может, это фотография Льюиса Кэролла? Он был порочным человеком и любил детишек.
Юрка не очень помнил, кто такой Льюис Кэролл. Он сказал, что не знает, кто изображен. И Юрка вернулся к своей писанине. Я же постепенно изо дня в день втянулся в созерцание ее таинственности до такой степени, что Демон этот стал меня возбуждать и волновать. Отдавая себе отчет в том, что это своего рода извращение, я как бы стал жить с этой девочкой-Демоном, взял ее в наложницы. Я воображал о ней самые липкие и страстные вещи, и она отвечала мне. Всегда отвечала мне! Она хотела меня! Я способен был возбудиться, всего лишь взглянув на нее на стене. Даже в присутствии зэков и козлов! Я расширил границы человека этой своей связью. Оказалось, можно жить с портретом смурной малолетки как с живым человеком. Более того, у этого Демона не было изъянов!