Страница:
Ко всему прочему все они были в новеньких одинаковых солнечных очках, с которых еще небыли сняты этикетки – ядовито-оранжевые овальные наклейки с ценой– $ 6,99!
Я потянулся и дотронулся до ценника на очках Прыщавого. Он отвернулся, отчего моя рука соскользнула вниз, зацепила дужку очков, и те упали ему на колени.
– Черт! – бросил Прыщавый, торопясь водрузить очки обратно на нос, словно я мог узнать его без них.
– Давай-ка без фокусов! – рявкнул Толстый и снова сжал мою шею. То, как он прижимал меня к себе в машине, напомнило мне о давнем тике, побуждавшем меня целоваться.
– Хорошо, – кивнул я, понимая, однако, что мне будет очень трудно заставить себя не трогать ценники на очках, коль скоро до них так просто дотянуться. – Но что за игру вы затеяли, парни?
– Мы должны напугать тебя, – рассеянно пробормотал Толстый, наблюдая за тем, как Худой ведет машину. – Чтобы ты держался подальше от «Дзендо», понятно? Эй, ты, сворачивай на эту долбаную дорогу! На Семьдесят девятой улице есть поворот.
– Я не могу туда подъехать, – пожаловался Худой, глядя на непрерывную ленту транспорта.
– А что такого хорошего в федеральном шоссе? – спросил Невыразительный. – Почему мы не можем кататься по улицам?
– Что? – вскричал Толстый. – Ты хочешь вытолкать его из машины и избить на Парк-авеню?
– А может, достаточно просто напугать меня и не избивать? – предложил я. – Кончайте быстрее с этим и занимайтесь своими делами.
– Не давай ему так много болтать!
– Да, но как его заткнуть, к тому же он говорит дело.
– Съешьменячеловекдела!
Толстый зажал мне рот рукой. И тут я услышал тоненькое попискивание. Четверо похитителей и я стали озираться по сторонам, ища источник сигнала. Мы выглядели как герои какой-то видеоигры, только что перешедшие на следующий уровень и еще не знающие, откуда на нас выпрыгнут враги. А потом я понял, что сигнал раздается из моего собственного кармана: звонил пейджер Минны.
– Что это еще такое?
Я высвободил голову. Толстый не сопротивлялся.
– Барнамум Пейджум, – ответил я.
– Что это? Какой-то особенный пейджер, что ли? Вынь его из кармана. Разве вы, болваны, не обыскали его?
– А ты-то сам!
– Господи!
Они стали возить по мне руками и тут же нашли пейджер. На маленьком дисплейчике сообщалось, что со мной желают связаться из Бруклин-Квинс-Бронкса, и был дан номер телефона.
– Кто это? – спросил Прыщавый.
Я нахмурился и пожал плечами: телефон был мне незнаком. Нет, правда, я не узнал его. Наверное, звонил человек, считавший, что Минна еще жив. Я поежился. Это напугало меня больше, чем все четверо похитителей.
– Пусть позвонит по указанному номеру, – сказал сидевший за рулем Худой.
– Ты хочешь, чтобы мы выпустили его и позволили ему позвонить?
– Ларри, у тебя есть телефон?
Невыразительный повернулся и протянул мне сотовый телефон.
– Набирай номер! – приказал Толстый.
Я набрал, они ждали. Мы все еще ползли по Второй авеню. Напряжение в машине стало почти физически ощутимым. Сотовый телефон звонил, ту-ту-ту, – и к этой миниатюрной игрушке было приковано внимание всех присутствующих. Я вполне мог сунуть его в рот и проглотить, вместо того чтобы прижимать к своему уху. «Ту-ту-ту», – гудело в трубке, а потом раздался голос.
Полицейский-мусорщик.
– Лайонел? – сказал Лумис.
– М-м-м… – протянул я, борясь с рвущимся наружу криком. – Откуда ты звонишь?
– Это ты позвонил мне.
– Нет, сперва ты позвонил мне на пейджер, – напомнил я. – Так где же ты, Лумис?
– Я и не знаю даже… – Его голос стал тише. – Эй, – обратился он к кому-то. – Как называется это место? Да-а? Спасибо! Би-Би-Кью? Правда, всего три буквы? Отлично! Лайонел, ты еще там?
– Да, я слушаю.
– Это столовая, и называется она «Би-Би-Кью», почти как барбекю. Ну надо же, всего три буквы. Подумать только, я все время тут ем и даже не знал, как это место называется! – Он явно был поражен своим открытием.
– Так зачем ты позвонил мне, Лумис? – «Би-Би и Кью сидят на заборе…»
– Ты же сам просил меня, – отозвался коп. – Просил дать тебе один адресок, помнишь? Ульмана, того мертвого парня.
– Ах да, верно, – сказал я, отталкивая плечом Толстого, который все еще обнимал меня за шею, но некрепко, чтобы я мог держать трубку. Толстый поморщился, но в том, что он был смущен, моей вины не было. Я тоже был смущен и смущетревожен.
– Так вот, он лежит передо мной, – с гордостью заявил полицейский-мусорщик.
– Что проку катать его и смотреть, как он болтает по телефону? – возмутился Прыщавый.
– Забери у него телефон, – сказал сидевший за рулем Худой.
– Просто двинь ему как следует, – посоветовал Невыразительный. – Пусть напугается.
– С тобой кто-то есть? – спросил Лумис.
Четверо моих похитителей начали злиться, видя, как улетучивается их авторитет, и злость их была направлена на современное изобретение– кусочек пластика, набитый микросхемами – в моей ладони. Мне надо было как-то успокоить их. Я закивал и расширил глаза в знак того, что готов сотрудничать с ними, губами попросил их подождать немного, надеясь, что они поведут себя как герои кинофильмов: будут внимательно все слушать и запоминать, притворяясь при этом, что им наплевать на мой разговор.
Мои попытки пропали даром: они меня не слушали.
– Дай мне адрес, – попросил я.
– Записывай, – сказал Лумис. – У тебя есть ручка?
– Чей адрес? – спохватившись, зашептал Толстый мне на ухо. Итак, он проглотил мою наживку. Значит, его с легкостью можно надрессировать на что угодно, правда, в его сотоварищах я не был так уверен.
– Да, дай мне адрес Ульмана, – громко сказал я, чтобы они слышали.
– Конечно, Ульмана, – саркастическим тоном подтвердил Лумис. – А кого же еще?
– Ульмана? – переспросил Толстый, но не у меня, а у Прыщавого. – Он говорит об Ульмане?
– Чей! Ад! Рес! – взвизгнул я.
– Да ладно тебе, – устало произнес Лумис.
Моя остальная аудитория так быстро утомиться не могла. Прыщавый выхватил у меня телефон, а Толстый заломил мне руку за спину, отчего я наклонился вперед так низко, что почти уперся головой в переднее сиденье. Можно было подумать, что он хочет уложить меня себе на колени, чтобы отшлепать. Тем временем сидевшие впереди Худой и Невыразительный принялись горячо спорить о том, стоит ли остановить машину, если они увидят свободное место для парковки.
Прыщавый приложил телефон к уху и стал слушать, но Лумис повесил трубку, хотя, может, он и не отключился вовсе, а тоже прислушивался, так что они оба молчали. Наконец Худому удалось припарковаться, удачно или нет, я сказать не мог из-за своего неудобного положения. Парочка впереди все еще о чем-то переругивалась вполголоса, но Толстый молчал и продолжал заводить мою руку еще дальше за спину, видимо желая узнать, на сколько хватит моего терпения.
– Похоже, тебе стало не по себе, когда ты услыхал имя Ульмана, – пропыхтел я, морщась от боли.
– Ульман был нашим другом, – отозвался Толстый.
– Не позволяй ему говорить об Ульмане, – сказал Худой.
– Но это же глупо, – с отвращением произнес Невыразительный.
– Сам ты дурак, – бросил Толстый. – Нам велели напугать этого парня, так давайте сделаем это.
– Я вовсе не так уж напуган, – вмешался я. – По-моему, вы, ребята, больше боитесь меня. Вы боитесь говорить об Ульмане.
– Ну да, только если мы чего и боимся, то ты не знаешь, чего именно, – заметил Толстый. – И никогда не догадаешься. Так что нечего тут болтать.
– Вы боитесь огромного поляка, – заявил я.
– Это глупо, – повторил Невыразительный. По его тону можно было подумать, что он вот-вот заплачет. А потом Невыразительный выскочил из машины и с грохотом захлопнул за собой дверь.
Прыщавый наконец перестал слушать молчание в трубке, отключил телефон и бросил его на сиденье между нами.
– Ну и что, если мы боимся его? – спросил Толстый. – Мы должны его бояться, так и знай. Мы бы и не работали на него, если бы не боялись. – Он отпустил меня, я смог выпрямиться и осмотреться по сторонам. Мы стояли около популярного кафе на Второй улице. В окно было видно, как сосредоточенные дети нажимают кнопки портативных игровых компьютеров и читают журналы. Занятые своими делами, они не замечали нас, да и почему они должны были нас замечать?
Невыразительного нигде не было видно.
– Я понимаю вас, – сказал я, желая разговорить их. – Я тоже боюсь этого великана. Все дело в том, что от страха не так-то просто избавиться.
Я подумал о Тони. Если он прошлой ночью приходил в «Дзендо», то вызвал ли его визит такой же переполох, как мой? Видимо, на него тоже должны были напасть эти выпускники клоунского колледжа, притворявшиеся крутыми парнями?
– А почему же ты не боишься нас? – спросил Худой. – Или мы не страшные? – Он обратился к Толстому. – Ты ведь уже ударил его.
– Вы можете сделать мне больно, но при этом не напугаете меня, – проговорил я рассеянно. Часть моего мозга, по обыкновению, играла со словами: «Обращаться со страхом, стращать крахом», и так далее. А другая часть раздумывала о Тони.
– С кем ты разговаривал по телефону? – спросил Прыщавый, все еще находившийся под впечатлением оборвавшейся беседы.
– Ты мне не поверишь, – ответил я.
– А ты все-таки попробуй, – предложил Толстый, опять заламывая мне руку.
– Просто один парень, который кое-что расследует для меня, вот и все. Я хотел узнать адрес Ульмана, – объяснил я. – Моего партнера арестовали по подозрению в убийстве.
– Послушай, нам не нужны никакие посторонние парни, никакие расследования, – сказал Толстый. – Это мы и пытаемся тебе втолковать. Не вздумай вмешиваться, лезть в квартиру Ульмана – нас послали тебя как следует припугнуть и предостеречь, – пояснил он.
«Напугать меня, пугало, – пел мой мозг. – Пугало Бейли. Пустоголовый Брейни».
– Двинь ему посильнее, напугай, и давайте уходить отсюда, – сказал Худой. – Не нравится мне все это. Ларри был прав: это глупо. Мне наплевать, кто ведет расследование.
– Я все еще хочу знать, с кем ты разговаривал, – настаивал Прыщавый.
– Послушай, – заговорил Толстый. Он попытался урезонить меня, видя, что настроение в его банде изменилось. – Мы здесь по приказу того самого здоровяка, о котором ты нам говорил, ясно? Это он послал нас. – И тут он сделал весьма неординарное заявление: – А раз уж он хотел тебя напугать, так ты и пугайся, и нам не придется тебя колошматить.
– Такие парни, как вы, могли бы убить меня. Но я бы все равно не испугался, – отозвался я.
– Сразу было ясно, что ничего у нас не выйдет, – проговорил Худой и тоже выбрался из машины. Теперь оба передних сиденья опустели. – Не стоило нам браться за это дело, – договорил он, заглянув в машину и обращаясь к Толстому и Прыщавому. Он приподнял брови, взглянув на меня. – Ты должен простить нас. Мы такими вещами не занимаемся. Мы мирные люди. – С этими словами Худой захлопнул дверцу.
Я вывернул шею, чтобы увидеть, как он идет по улице: походка была у него чуть подпрыгивающая, как у птицы.
– Пугливыйкоп! – выкрикнул я.
– Где? – спросил Толстый, немедленно выпустив мою руку.
Оба похитителя принялись озираться по сторонам, их глаза под темными стеклами очков с ценниками были полны страха. Обретя наконец свободу, я тоже принялся вертеть головой, но не потому, что искал кого-то взглядом, а просто желая доставить себе удовольствие повторить их движения.
– Надо кончать с этим, – пробормотал Прыщавый.
Они быстренько выбрались из машины и пустились вдогонку за исчезающим в толпе Худым.
Худой забрал ключи от машины, но сотовый телефон Невыразительного по-прежнему лежал на сиденье рядом со мной. Я сунул его в карман. Потом я наклонился вперед, открыл отделение для перчаток, пошарил там и нашел квитанцию агентства по прокату автомобилей. Машина была взята напрокат на шесть месяцев корпорацией «Фудзисаки», Парк-авеню, 1030. Я был почти уверен, что это недалеко от «Дзендо». То есть там, где я был, когда на меня напали. Я постучал по крышке бардачка пять раз, но раздавшийся при этом звук был глуховатый и совсем мне не понравился.
Идя пешком на Парк-авеню, 1030, я раскрыл сотовый телефон и позвонил в «Л amp;Л». До этого мне еще ни разу не доводилось звонить с улицы, и я чувствовал себя настоящим киногероем.
– «Л amp;Л», – ответил голос, который я надеялся услышать.
– Тони, это я, – сказал я. – Эссрог. – Именно так Минна всегда начинал телефонный разговор: «Лайнел, это Минна». Ты – первое имя, я – последнее. Иными словами, ты – ничтожество, а я – босс ничтожества.
– Ты где? – спросил Тони.
Мне следовало ответить, что в данный момент я пересекаю Лексингтон по Семьдесят шестой улице. Но я не хотел говорить ему этого.
Почему? Я бы не смог объяснить; и все же позволил моему тику ответить Тони:
– Поцелуй меня, пугало!
– Я беспокоюсь о тебе, Лайнел. Дэнни сказал, что ты ушел с тем копом-мусорщиком по каким-то делам.
– Примерно так и было, – подтвердил я.
– Ты и сейчас с ним?
– Мусорщик-кок, – серьезно сообщил я.
– Почему бы тебе не вернуться в офис, Лайнел? Нам надо потолковать.
– Я расследую дело, – сказал я. «Дую в дупло я».
– Ну да? – удивился Тони. – И куда же привело тебя расследование?
Какой-то хорошо причесанный господин в синем костюме свернул с Лексингтона и пошел впереди меня. Он говорил по сотовому телефону. Я пристроился следом за ним и шел, имитируя его походку.
– В разные места, – уклончиво ответил я Тони.
– Назови хоть одно.
Чем настойчивее был Тони, тем меньше мне хотелось отвечать ему.
– Я надеялся, что мы могли бы втроем посовещаться, – заметил я. – И сравнить наши данные.
– Так где же ты все-таки был, Лайнел?
– Ну, например… Посовещаемся втроем и все данные найдем!… Ты разузнал что-нибудь в «Дзендо», когда ходил туда прошлой ночью?
– Я тебе все расскажу при встрече. А сейчас ты должен вернуться, произошло кое-что важное. Кстати, ты откуда звонишь? Из телефонной будки?
– Из втроефонной! – ответил я. – Между прочим, пареньки, набившиеся в автомобиль, не пытались предостеречь тебя кое от чего?
– Что за фигню ты несешь?
– А как насчет девушки, которая заходила в дом до Минны и которую я видел? – Еще не договорив, я уже знал, что задаю очень важный, настоящий вопрос.
Я не доверял Тони.
И я понял, что прав, еще до того, как он мне ответил.
– Мне удалось узнать кое-что, – заявил Тони после паузы. – Но пока что нам необходимо сплотить наши ряды, Лайнел. Тебе следует вернуться в офис. Потому что у нас тут возникли кое-какие новые проблемы.
Даже по его голосу я слышал, что он лжет – лжет с легкостью и ничуть не колеблясь. Да и стоило ли напрягаться, ведь звонил всего лишь Эссрог.
– Знаю я про наши проблемы, – ответил я. – Гилберт в тюрьме по обвинению в убийстве.
– Это только одна из них.
– Прошлой ночью ты не был в «Дзендо». – Человек в синем костюме свернул на Парк-авеню, по-прежнему говоря по телефону. Я отпустил его, а сам замер на углу в толпе, ожидая, пока сменится сигнал светофора.
– Может, тебе стоит побеспокоиться о себе, черт возьми, Лайнел, а не обо мне, – разозлился Тони. – Ты-то сам где провел ночь?
– Я делал то, что мне было велено, – ответил я, желая спровоцировать его. – Я рассказал все Джулии. Правда, она и так все знала. – Я не стал ничего говорить о преследовавшем нас с Джулией детективе по расследованию убийств.
– Это интересно. Меня вообще интересовало, куда она ездит. Надеюсь, тебе удалось выяснить это.
Голос Тони стал небрежным, он пытался говорить равнодушным тоном, но это ему не удавалось.
– Что значит «вообще интересовало»? Ты хочешь сказать, что Джулия часто уезжала из города?
– Возможно, – последовал ответ Тони.
– А откуда ты знаешь, что она и сейчас куда-то уехала?
– Чем мы, черт возьми, по-твоему, тут занимаемся, Лайнел? Мы узнаем разные вещи!
– Да уж, узнаем… А Гилберт попал в тюрьму, Тони. – Мои глаза неожиданно наполнились слезами. Я понимал, что мне следует сосредоточиться на разговоре о Джулии, но мы предали Гилберта, бросили его в тюрьме, и это мучило меня невыносимо.
– Знаю, но он там в безопасности. Приезжай сюда, и давай потолкуем, Лайнел, – продолжал настаивать Тони.
Я пустился через дорогу вместе с остальной толпой, однако посреди Парк-авеню остановился на островке безопасности, представлявшем собой маленький садик. Над клочком земли висело название цветка, составлявшего гордость этого сада: «Доблестный нарцисс (Северная Америка)», но сама земля была перерыта, на ней ничего не росло, словно только что кто-то вырвал нарциссы вместе с луковицами. Я присел на деревянную скамейку и дождался, пока толпа пройдет мимо меня, сигнал светофора сменится и по улице поползет плотный поток транспорта. Солнечный лучик скользнул по дороге, согрел меня. Огромные многоквартирные дома на Парк-авеню, словно резьбой, были покрыты пятнами тени и утреннего солнца. Я был как потерпевший крушение корабль, выброшенный на островок, возвышавшийся над этой рекой из оранжевых такси.
– Ты где, шут? – раздалось в трубке.
– Не называй меня шутом, – предупредил я.
– Но как же мне называть тебя? Лютиком?
– Доблестным нарциссом! – выкрикнул я. – Неуверенным алиби.
– Так где же ты, Нарцисс? – неожиданно ласковым голосом заговорил Тони. – Может, нам приехать за тобой?
– Копик, лютик, – промолвил я, чувствуя, что глаза у меня застилает слезами. Назвав меня шутом – прозвищем, которое дал мне Минна, – Тони разбудил моего Туретта, прорвался сквозь наслоения лет к моей душе, и я вновь почувствовал себя жалким подростком. Было большим облегчением не сдерживать тики, говоря с человеком, так хорошо знавшим меня. Но я ему не доверял. Минна был мертв, я не доверял Тони и сам не понимал, что это означает.
– Ну скажи мне, куда привело тебя твое маленькое расследование? – вновь попросил Тони.
Я посмотрел на Парк-авеню, на ее каменные старые стены, хмурившиеся глубокими трещинами»
– Я в Бруклине, – сказал я. – Съешьменя-гринпойнт.
– Да? – удивился он. – Что же такое Гринпойнт?
– Я ищу… Гринпапуримского парня, который убил Минну, большого поляка. Что скажешь на это?
– Так что же, ты просто ходишь по улицам и ищешь его?
– Съешьменятелефон!
– Ты болтаешься в каких-то польских барах, что ли?
Я залаял и прикусил язык. Моя челюсть постукивала по круглой кнопке, отчего на линии слышался странный шум. Свет чуть изменился, такси, ползущие по дороге, перекрикивали друг друга гудками клаксонов, стараясь пробраться сквозь пробки. Очередной поток пешеходов пересек мой островок и направился к реке.
– Что-то по звукам это не походит на Гринпойнт, – заметил Тони.
– Здесь снимают кино, – нашелся я. – Ты бы видел, что тут творится. Наставили декораций так, что Гринпойнт… Гринфон! Грипкоуи!… Гринпойнт-авеню выглядит – ну что твой Манхэттен. И вся массовка, такси и статисты делают вид, что находятся где-нибудь на Парк-авеню. Эти звуки тебе и слышны.
– А кто там?
– Что-что? – переспросил я.
– Кто снимается в кино? – поинтересовался Тони.
– Кто-то сказал, что Мел… Гисспод, Гаспойнт, Писсфон…
– Мел Гибсон, – поправил меня Тони.
– Да. Но его я не видел, передо мной только статисты ходили.
– И что же, там действительно настроили декораций?
– Ты спал с Джулией, Тони?
– Почему ты задаешь мне этот вопрос?
– Так спал или нет? – не унимался я.
– Против чего ты протестуешь, Нарцисс? Против смерти Минны?
– Я хочу знать.
– Я скажу тебе, когда мы встретимся.
– Дикий нарцисс! Выгляни из-за кулис. Смешной стриптиз!
– Ох, слышал я все это уже сотню раз! – с досадой произнес Тони Вермонте.
– Лепить ланчфон, лезть на фронтон, лемур Тони, мутант Дзендо, пенис выпендро…
– Ты, долбаный буксирщик!
– До свидания, Тонибейли!
Дом 1030 на Парк-авеню был солидным каменным гигантом, не отличавшимся от своих соседей. Деревянные двери были выполнены в стиле, сочетавшем пышность с армейской простотой, а крохотные окна, забранные железными решетками, наводили на мысль о бомбоубежище. На дверной доске значились лишь номера, никаких августейших вычурных имен, какие можно увидеть на зданиях Сентрал-парк-вест или на Бруклин-Хайтс, – обитатели здешних мест не стремились потрясти мир; их анонимность производила куда большее впечатление, чем самое известное имя. У этого дома была собственная погрузочная зона, а мостовая перед входом во всю мочь распевала о деньгах, выплаченных городским муниципальным властям, и о женских туфлях на каблучках, слишком тонких при длине в целых четыре дюйма, слишком дорогих, чтобы случайно ступить в собачье дерьмо. Специальный охранник караулил двери. Он был готов открывать дверцы машин, пинать собак и посылать куда подальше нежеланных гостей, прежде чем те успели шагнуть в вестибюль. Я быстрым шагом подошел к дверям и успел проскользнуть в них, прежде чем этот тип поймал меня.
Вестибюль был широким и темным, рассчитанным на то, чтобы ослепить незнакомого гостя, вошедшего сюда с солнечного света. Целая толпа швейцаров в белых перчатках и знакомых синих костюмах с черными кантами на брюках окружила меня, едва я просочился в дверь. Та же самая униформа была на крутых парнях из машины, в которой я недавно сидел.
Так вот почему роль «крутых» им так плохо удавалась! Они были всего лишь швейцарами, и в этом не было ничего постыдного. Но ведь они могли выполнять здесь и какие-то иные функции?…
– Вам чем-нибудь помочь?
– Помочь вам, сэр?
– Как ваше имя?
– Обо всех гостях следует докладывать!
– Вы что-то принесли?
– У вас есть имя?
Они окружили меня – их было пять-шесть человек, – возникнув из тьмы вестибюля, точно призраки; причем вовсе не по чьему-то приказу, а просто в этом заключалась их работа. Сейчас, в перчатках и униформах, они напугали меня гораздо больше, чем когда в темных очках затолкали в арендованную машину. Напугали своей ужасающей уместностью в сумраке этого дома. Среди них я не узнавал Прыщавого, Толстого, Худого и Невыразительного, но здание-то было большим. Вместо этого я видел перед собой Силуэт, другой Силуэт, высокий Силуэт и еще один Силуэт.
– Я ищу здесь Фудзисаки, – сказал я. – Мужчину, женщину или корпорацию.
– Должно быть, вы ошибаетесь.
– Да, наверняка вы вошли не в то здание.
– Здесь нет никакого Фудзисаки.
– Как его имя?
– Корпорация Фудзисаки Менеджмент, – ответил я.
– Нет.
– Нет, здесь такого нет. Вы ошиблись.
– Нет.
– Имя? Кто его спрашивает, сэр?
Я вытащил одну из визиток Минны.
– Фрэнк Минна, – ответил я. Мне без труда удалось произнести это имя, и я не чувствовал себя так неловко, как если бы назвал свое.
Толпа швейцаров, окружавшая меня, слегка расступилась при виде визитки. Я хоть чем-то продемонстрировал свою легитимность. Это были вышколенные швейцары, элита среди людей этой профессии, которые испытывали враждебность к новичкам и самозванцам.
– Вас ждут?
– Извините?
– Вас здесь ждут? У вас назначена встреча? Имя? С кем связаться?
– Вы случайно зашли сюда?
– Хм!
– Нет.
– Нет.
Я все меньше им нравился. Они снова окружили меня плотным кольцом. Визитная карточка Минны куда-то исчезла.
– Должно быть, вы что-то спутали.
– Да.
– Вероятно.
– Вы наверняка перепутали дом.
– Мы могли бы передать сообщение от вас, но что именно вы хотели бы сообщить?
– Лишь в том случае, как вы понимаете, если вы пришли по правильному адресу.
– Да.
– Да.
– Никаких сообщений, – сказал я.
Я похлопал по груди стоявшего ближе всех ко мне швейцара. Скривив гримасу, он попятился назад. Они превратились для меня в пингвинов. Я должен был прикоснуться к каждому из них. Я дотронулся до следующего, самого высокого, хотел сжать его плечо, но лишь скользнул по нему рукой. Кольцо швейцаров стало постепенно редеть. Возможно, они подумали, что я пачкаю их специальной невидимой краской, чтобы потом опознать, или цепляю на их одежду микроскопические электронные жучки, или… попросту поглаживаю их перья.
– Нет.
– Вам придется уйти.
– У нас нет того, что вы ищете.
– Здесь такого нет.
– Вон.
А потом двое из них подхватили меня под руки и вытолкали на улицу.
Я медленно прошелся вдоль здания, намереваясь взглянуть на его северную часть в надежде приметить что-нибудь интересное. Разумеется, на пути мне попался дежуривший на улице охранник, но я не стал обращать на него внимания. У служебного входа пахло сухой химчисткой, а судя по тому, как были набиты бачки для пищевых отходов, в этом доме поглощали целые тонны пищи. Интересно, есть ли здесь еще и личный повар? Я хотел было сунуть голову в дверь и спросить у кого-нибудь об этом, но охранник тут же поднес к губам рацию и принялся что-то быстро говорить в микрофон, так что я почел за лучшее унести подальше ноги. Но сначала я помахал ему на прощание, и он невольно попятился назад. Что ни говори, а в каждом из нас есть – пусть и небольшая – склонность к каким-нибудь тикам.
Я потянулся и дотронулся до ценника на очках Прыщавого. Он отвернулся, отчего моя рука соскользнула вниз, зацепила дужку очков, и те упали ему на колени.
– Черт! – бросил Прыщавый, торопясь водрузить очки обратно на нос, словно я мог узнать его без них.
– Давай-ка без фокусов! – рявкнул Толстый и снова сжал мою шею. То, как он прижимал меня к себе в машине, напомнило мне о давнем тике, побуждавшем меня целоваться.
– Хорошо, – кивнул я, понимая, однако, что мне будет очень трудно заставить себя не трогать ценники на очках, коль скоро до них так просто дотянуться. – Но что за игру вы затеяли, парни?
– Мы должны напугать тебя, – рассеянно пробормотал Толстый, наблюдая за тем, как Худой ведет машину. – Чтобы ты держался подальше от «Дзендо», понятно? Эй, ты, сворачивай на эту долбаную дорогу! На Семьдесят девятой улице есть поворот.
– Я не могу туда подъехать, – пожаловался Худой, глядя на непрерывную ленту транспорта.
– А что такого хорошего в федеральном шоссе? – спросил Невыразительный. – Почему мы не можем кататься по улицам?
– Что? – вскричал Толстый. – Ты хочешь вытолкать его из машины и избить на Парк-авеню?
– А может, достаточно просто напугать меня и не избивать? – предложил я. – Кончайте быстрее с этим и занимайтесь своими делами.
– Не давай ему так много болтать!
– Да, но как его заткнуть, к тому же он говорит дело.
– Съешьменячеловекдела!
Толстый зажал мне рот рукой. И тут я услышал тоненькое попискивание. Четверо похитителей и я стали озираться по сторонам, ища источник сигнала. Мы выглядели как герои какой-то видеоигры, только что перешедшие на следующий уровень и еще не знающие, откуда на нас выпрыгнут враги. А потом я понял, что сигнал раздается из моего собственного кармана: звонил пейджер Минны.
– Что это еще такое?
Я высвободил голову. Толстый не сопротивлялся.
– Барнамум Пейджум, – ответил я.
– Что это? Какой-то особенный пейджер, что ли? Вынь его из кармана. Разве вы, болваны, не обыскали его?
– А ты-то сам!
– Господи!
Они стали возить по мне руками и тут же нашли пейджер. На маленьком дисплейчике сообщалось, что со мной желают связаться из Бруклин-Квинс-Бронкса, и был дан номер телефона.
– Кто это? – спросил Прыщавый.
Я нахмурился и пожал плечами: телефон был мне незнаком. Нет, правда, я не узнал его. Наверное, звонил человек, считавший, что Минна еще жив. Я поежился. Это напугало меня больше, чем все четверо похитителей.
– Пусть позвонит по указанному номеру, – сказал сидевший за рулем Худой.
– Ты хочешь, чтобы мы выпустили его и позволили ему позвонить?
– Ларри, у тебя есть телефон?
Невыразительный повернулся и протянул мне сотовый телефон.
– Набирай номер! – приказал Толстый.
Я набрал, они ждали. Мы все еще ползли по Второй авеню. Напряжение в машине стало почти физически ощутимым. Сотовый телефон звонил, ту-ту-ту, – и к этой миниатюрной игрушке было приковано внимание всех присутствующих. Я вполне мог сунуть его в рот и проглотить, вместо того чтобы прижимать к своему уху. «Ту-ту-ту», – гудело в трубке, а потом раздался голос.
Полицейский-мусорщик.
– Лайонел? – сказал Лумис.
– М-м-м… – протянул я, борясь с рвущимся наружу криком. – Откуда ты звонишь?
– Это ты позвонил мне.
– Нет, сперва ты позвонил мне на пейджер, – напомнил я. – Так где же ты, Лумис?
– Я и не знаю даже… – Его голос стал тише. – Эй, – обратился он к кому-то. – Как называется это место? Да-а? Спасибо! Би-Би-Кью? Правда, всего три буквы? Отлично! Лайонел, ты еще там?
– Да, я слушаю.
– Это столовая, и называется она «Би-Би-Кью», почти как барбекю. Ну надо же, всего три буквы. Подумать только, я все время тут ем и даже не знал, как это место называется! – Он явно был поражен своим открытием.
– Так зачем ты позвонил мне, Лумис? – «Би-Би и Кью сидят на заборе…»
– Ты же сам просил меня, – отозвался коп. – Просил дать тебе один адресок, помнишь? Ульмана, того мертвого парня.
– Ах да, верно, – сказал я, отталкивая плечом Толстого, который все еще обнимал меня за шею, но некрепко, чтобы я мог держать трубку. Толстый поморщился, но в том, что он был смущен, моей вины не было. Я тоже был смущен и смущетревожен.
– Так вот, он лежит передо мной, – с гордостью заявил полицейский-мусорщик.
– Что проку катать его и смотреть, как он болтает по телефону? – возмутился Прыщавый.
– Забери у него телефон, – сказал сидевший за рулем Худой.
– Просто двинь ему как следует, – посоветовал Невыразительный. – Пусть напугается.
– С тобой кто-то есть? – спросил Лумис.
Четверо моих похитителей начали злиться, видя, как улетучивается их авторитет, и злость их была направлена на современное изобретение– кусочек пластика, набитый микросхемами – в моей ладони. Мне надо было как-то успокоить их. Я закивал и расширил глаза в знак того, что готов сотрудничать с ними, губами попросил их подождать немного, надеясь, что они поведут себя как герои кинофильмов: будут внимательно все слушать и запоминать, притворяясь при этом, что им наплевать на мой разговор.
Мои попытки пропали даром: они меня не слушали.
– Дай мне адрес, – попросил я.
– Записывай, – сказал Лумис. – У тебя есть ручка?
– Чей адрес? – спохватившись, зашептал Толстый мне на ухо. Итак, он проглотил мою наживку. Значит, его с легкостью можно надрессировать на что угодно, правда, в его сотоварищах я не был так уверен.
– Да, дай мне адрес Ульмана, – громко сказал я, чтобы они слышали.
– Конечно, Ульмана, – саркастическим тоном подтвердил Лумис. – А кого же еще?
– Ульмана? – переспросил Толстый, но не у меня, а у Прыщавого. – Он говорит об Ульмане?
– Чей! Ад! Рес! – взвизгнул я.
– Да ладно тебе, – устало произнес Лумис.
Моя остальная аудитория так быстро утомиться не могла. Прыщавый выхватил у меня телефон, а Толстый заломил мне руку за спину, отчего я наклонился вперед так низко, что почти уперся головой в переднее сиденье. Можно было подумать, что он хочет уложить меня себе на колени, чтобы отшлепать. Тем временем сидевшие впереди Худой и Невыразительный принялись горячо спорить о том, стоит ли остановить машину, если они увидят свободное место для парковки.
Прыщавый приложил телефон к уху и стал слушать, но Лумис повесил трубку, хотя, может, он и не отключился вовсе, а тоже прислушивался, так что они оба молчали. Наконец Худому удалось припарковаться, удачно или нет, я сказать не мог из-за своего неудобного положения. Парочка впереди все еще о чем-то переругивалась вполголоса, но Толстый молчал и продолжал заводить мою руку еще дальше за спину, видимо желая узнать, на сколько хватит моего терпения.
– Похоже, тебе стало не по себе, когда ты услыхал имя Ульмана, – пропыхтел я, морщась от боли.
– Ульман был нашим другом, – отозвался Толстый.
– Не позволяй ему говорить об Ульмане, – сказал Худой.
– Но это же глупо, – с отвращением произнес Невыразительный.
– Сам ты дурак, – бросил Толстый. – Нам велели напугать этого парня, так давайте сделаем это.
– Я вовсе не так уж напуган, – вмешался я. – По-моему, вы, ребята, больше боитесь меня. Вы боитесь говорить об Ульмане.
– Ну да, только если мы чего и боимся, то ты не знаешь, чего именно, – заметил Толстый. – И никогда не догадаешься. Так что нечего тут болтать.
– Вы боитесь огромного поляка, – заявил я.
– Это глупо, – повторил Невыразительный. По его тону можно было подумать, что он вот-вот заплачет. А потом Невыразительный выскочил из машины и с грохотом захлопнул за собой дверь.
Прыщавый наконец перестал слушать молчание в трубке, отключил телефон и бросил его на сиденье между нами.
– Ну и что, если мы боимся его? – спросил Толстый. – Мы должны его бояться, так и знай. Мы бы и не работали на него, если бы не боялись. – Он отпустил меня, я смог выпрямиться и осмотреться по сторонам. Мы стояли около популярного кафе на Второй улице. В окно было видно, как сосредоточенные дети нажимают кнопки портативных игровых компьютеров и читают журналы. Занятые своими делами, они не замечали нас, да и почему они должны были нас замечать?
Невыразительного нигде не было видно.
– Я понимаю вас, – сказал я, желая разговорить их. – Я тоже боюсь этого великана. Все дело в том, что от страха не так-то просто избавиться.
Я подумал о Тони. Если он прошлой ночью приходил в «Дзендо», то вызвал ли его визит такой же переполох, как мой? Видимо, на него тоже должны были напасть эти выпускники клоунского колледжа, притворявшиеся крутыми парнями?
– А почему же ты не боишься нас? – спросил Худой. – Или мы не страшные? – Он обратился к Толстому. – Ты ведь уже ударил его.
– Вы можете сделать мне больно, но при этом не напугаете меня, – проговорил я рассеянно. Часть моего мозга, по обыкновению, играла со словами: «Обращаться со страхом, стращать крахом», и так далее. А другая часть раздумывала о Тони.
– С кем ты разговаривал по телефону? – спросил Прыщавый, все еще находившийся под впечатлением оборвавшейся беседы.
– Ты мне не поверишь, – ответил я.
– А ты все-таки попробуй, – предложил Толстый, опять заламывая мне руку.
– Просто один парень, который кое-что расследует для меня, вот и все. Я хотел узнать адрес Ульмана, – объяснил я. – Моего партнера арестовали по подозрению в убийстве.
– Послушай, нам не нужны никакие посторонние парни, никакие расследования, – сказал Толстый. – Это мы и пытаемся тебе втолковать. Не вздумай вмешиваться, лезть в квартиру Ульмана – нас послали тебя как следует припугнуть и предостеречь, – пояснил он.
«Напугать меня, пугало, – пел мой мозг. – Пугало Бейли. Пустоголовый Брейни».
– Двинь ему посильнее, напугай, и давайте уходить отсюда, – сказал Худой. – Не нравится мне все это. Ларри был прав: это глупо. Мне наплевать, кто ведет расследование.
– Я все еще хочу знать, с кем ты разговаривал, – настаивал Прыщавый.
– Послушай, – заговорил Толстый. Он попытался урезонить меня, видя, что настроение в его банде изменилось. – Мы здесь по приказу того самого здоровяка, о котором ты нам говорил, ясно? Это он послал нас. – И тут он сделал весьма неординарное заявление: – А раз уж он хотел тебя напугать, так ты и пугайся, и нам не придется тебя колошматить.
– Такие парни, как вы, могли бы убить меня. Но я бы все равно не испугался, – отозвался я.
– Сразу было ясно, что ничего у нас не выйдет, – проговорил Худой и тоже выбрался из машины. Теперь оба передних сиденья опустели. – Не стоило нам браться за это дело, – договорил он, заглянув в машину и обращаясь к Толстому и Прыщавому. Он приподнял брови, взглянув на меня. – Ты должен простить нас. Мы такими вещами не занимаемся. Мы мирные люди. – С этими словами Худой захлопнул дверцу.
Я вывернул шею, чтобы увидеть, как он идет по улице: походка была у него чуть подпрыгивающая, как у птицы.
– Пугливыйкоп! – выкрикнул я.
– Где? – спросил Толстый, немедленно выпустив мою руку.
Оба похитителя принялись озираться по сторонам, их глаза под темными стеклами очков с ценниками были полны страха. Обретя наконец свободу, я тоже принялся вертеть головой, но не потому, что искал кого-то взглядом, а просто желая доставить себе удовольствие повторить их движения.
– Надо кончать с этим, – пробормотал Прыщавый.
Они быстренько выбрались из машины и пустились вдогонку за исчезающим в толпе Худым.
Худой забрал ключи от машины, но сотовый телефон Невыразительного по-прежнему лежал на сиденье рядом со мной. Я сунул его в карман. Потом я наклонился вперед, открыл отделение для перчаток, пошарил там и нашел квитанцию агентства по прокату автомобилей. Машина была взята напрокат на шесть месяцев корпорацией «Фудзисаки», Парк-авеню, 1030. Я был почти уверен, что это недалеко от «Дзендо». То есть там, где я был, когда на меня напали. Я постучал по крышке бардачка пять раз, но раздавшийся при этом звук был глуховатый и совсем мне не понравился.
Идя пешком на Парк-авеню, 1030, я раскрыл сотовый телефон и позвонил в «Л amp;Л». До этого мне еще ни разу не доводилось звонить с улицы, и я чувствовал себя настоящим киногероем.
– «Л amp;Л», – ответил голос, который я надеялся услышать.
– Тони, это я, – сказал я. – Эссрог. – Именно так Минна всегда начинал телефонный разговор: «Лайнел, это Минна». Ты – первое имя, я – последнее. Иными словами, ты – ничтожество, а я – босс ничтожества.
– Ты где? – спросил Тони.
Мне следовало ответить, что в данный момент я пересекаю Лексингтон по Семьдесят шестой улице. Но я не хотел говорить ему этого.
Почему? Я бы не смог объяснить; и все же позволил моему тику ответить Тони:
– Поцелуй меня, пугало!
– Я беспокоюсь о тебе, Лайнел. Дэнни сказал, что ты ушел с тем копом-мусорщиком по каким-то делам.
– Примерно так и было, – подтвердил я.
– Ты и сейчас с ним?
– Мусорщик-кок, – серьезно сообщил я.
– Почему бы тебе не вернуться в офис, Лайнел? Нам надо потолковать.
– Я расследую дело, – сказал я. «Дую в дупло я».
– Ну да? – удивился Тони. – И куда же привело тебя расследование?
Какой-то хорошо причесанный господин в синем костюме свернул с Лексингтона и пошел впереди меня. Он говорил по сотовому телефону. Я пристроился следом за ним и шел, имитируя его походку.
– В разные места, – уклончиво ответил я Тони.
– Назови хоть одно.
Чем настойчивее был Тони, тем меньше мне хотелось отвечать ему.
– Я надеялся, что мы могли бы втроем посовещаться, – заметил я. – И сравнить наши данные.
– Так где же ты все-таки был, Лайнел?
– Ну, например… Посовещаемся втроем и все данные найдем!… Ты разузнал что-нибудь в «Дзендо», когда ходил туда прошлой ночью?
– Я тебе все расскажу при встрече. А сейчас ты должен вернуться, произошло кое-что важное. Кстати, ты откуда звонишь? Из телефонной будки?
– Из втроефонной! – ответил я. – Между прочим, пареньки, набившиеся в автомобиль, не пытались предостеречь тебя кое от чего?
– Что за фигню ты несешь?
– А как насчет девушки, которая заходила в дом до Минны и которую я видел? – Еще не договорив, я уже знал, что задаю очень важный, настоящий вопрос.
Я не доверял Тони.
И я понял, что прав, еще до того, как он мне ответил.
– Мне удалось узнать кое-что, – заявил Тони после паузы. – Но пока что нам необходимо сплотить наши ряды, Лайнел. Тебе следует вернуться в офис. Потому что у нас тут возникли кое-какие новые проблемы.
Даже по его голосу я слышал, что он лжет – лжет с легкостью и ничуть не колеблясь. Да и стоило ли напрягаться, ведь звонил всего лишь Эссрог.
– Знаю я про наши проблемы, – ответил я. – Гилберт в тюрьме по обвинению в убийстве.
– Это только одна из них.
– Прошлой ночью ты не был в «Дзендо». – Человек в синем костюме свернул на Парк-авеню, по-прежнему говоря по телефону. Я отпустил его, а сам замер на углу в толпе, ожидая, пока сменится сигнал светофора.
– Может, тебе стоит побеспокоиться о себе, черт возьми, Лайнел, а не обо мне, – разозлился Тони. – Ты-то сам где провел ночь?
– Я делал то, что мне было велено, – ответил я, желая спровоцировать его. – Я рассказал все Джулии. Правда, она и так все знала. – Я не стал ничего говорить о преследовавшем нас с Джулией детективе по расследованию убийств.
– Это интересно. Меня вообще интересовало, куда она ездит. Надеюсь, тебе удалось выяснить это.
Голос Тони стал небрежным, он пытался говорить равнодушным тоном, но это ему не удавалось.
– Что значит «вообще интересовало»? Ты хочешь сказать, что Джулия часто уезжала из города?
– Возможно, – последовал ответ Тони.
– А откуда ты знаешь, что она и сейчас куда-то уехала?
– Чем мы, черт возьми, по-твоему, тут занимаемся, Лайнел? Мы узнаем разные вещи!
– Да уж, узнаем… А Гилберт попал в тюрьму, Тони. – Мои глаза неожиданно наполнились слезами. Я понимал, что мне следует сосредоточиться на разговоре о Джулии, но мы предали Гилберта, бросили его в тюрьме, и это мучило меня невыносимо.
– Знаю, но он там в безопасности. Приезжай сюда, и давай потолкуем, Лайнел, – продолжал настаивать Тони.
Я пустился через дорогу вместе с остальной толпой, однако посреди Парк-авеню остановился на островке безопасности, представлявшем собой маленький садик. Над клочком земли висело название цветка, составлявшего гордость этого сада: «Доблестный нарцисс (Северная Америка)», но сама земля была перерыта, на ней ничего не росло, словно только что кто-то вырвал нарциссы вместе с луковицами. Я присел на деревянную скамейку и дождался, пока толпа пройдет мимо меня, сигнал светофора сменится и по улице поползет плотный поток транспорта. Солнечный лучик скользнул по дороге, согрел меня. Огромные многоквартирные дома на Парк-авеню, словно резьбой, были покрыты пятнами тени и утреннего солнца. Я был как потерпевший крушение корабль, выброшенный на островок, возвышавшийся над этой рекой из оранжевых такси.
– Ты где, шут? – раздалось в трубке.
– Не называй меня шутом, – предупредил я.
– Но как же мне называть тебя? Лютиком?
– Доблестным нарциссом! – выкрикнул я. – Неуверенным алиби.
– Так где же ты, Нарцисс? – неожиданно ласковым голосом заговорил Тони. – Может, нам приехать за тобой?
– Копик, лютик, – промолвил я, чувствуя, что глаза у меня застилает слезами. Назвав меня шутом – прозвищем, которое дал мне Минна, – Тони разбудил моего Туретта, прорвался сквозь наслоения лет к моей душе, и я вновь почувствовал себя жалким подростком. Было большим облегчением не сдерживать тики, говоря с человеком, так хорошо знавшим меня. Но я ему не доверял. Минна был мертв, я не доверял Тони и сам не понимал, что это означает.
– Ну скажи мне, куда привело тебя твое маленькое расследование? – вновь попросил Тони.
Я посмотрел на Парк-авеню, на ее каменные старые стены, хмурившиеся глубокими трещинами»
– Я в Бруклине, – сказал я. – Съешьменя-гринпойнт.
– Да? – удивился он. – Что же такое Гринпойнт?
– Я ищу… Гринпапуримского парня, который убил Минну, большого поляка. Что скажешь на это?
– Так что же, ты просто ходишь по улицам и ищешь его?
– Съешьменятелефон!
– Ты болтаешься в каких-то польских барах, что ли?
Я залаял и прикусил язык. Моя челюсть постукивала по круглой кнопке, отчего на линии слышался странный шум. Свет чуть изменился, такси, ползущие по дороге, перекрикивали друг друга гудками клаксонов, стараясь пробраться сквозь пробки. Очередной поток пешеходов пересек мой островок и направился к реке.
– Что-то по звукам это не походит на Гринпойнт, – заметил Тони.
– Здесь снимают кино, – нашелся я. – Ты бы видел, что тут творится. Наставили декораций так, что Гринпойнт… Гринфон! Грипкоуи!… Гринпойнт-авеню выглядит – ну что твой Манхэттен. И вся массовка, такси и статисты делают вид, что находятся где-нибудь на Парк-авеню. Эти звуки тебе и слышны.
– А кто там?
– Что-что? – переспросил я.
– Кто снимается в кино? – поинтересовался Тони.
– Кто-то сказал, что Мел… Гисспод, Гаспойнт, Писсфон…
– Мел Гибсон, – поправил меня Тони.
– Да. Но его я не видел, передо мной только статисты ходили.
– И что же, там действительно настроили декораций?
– Ты спал с Джулией, Тони?
– Почему ты задаешь мне этот вопрос?
– Так спал или нет? – не унимался я.
– Против чего ты протестуешь, Нарцисс? Против смерти Минны?
– Я хочу знать.
– Я скажу тебе, когда мы встретимся.
– Дикий нарцисс! Выгляни из-за кулис. Смешной стриптиз!
– Ох, слышал я все это уже сотню раз! – с досадой произнес Тони Вермонте.
– Лепить ланчфон, лезть на фронтон, лемур Тони, мутант Дзендо, пенис выпендро…
– Ты, долбаный буксирщик!
– До свидания, Тонибейли!
Дом 1030 на Парк-авеню был солидным каменным гигантом, не отличавшимся от своих соседей. Деревянные двери были выполнены в стиле, сочетавшем пышность с армейской простотой, а крохотные окна, забранные железными решетками, наводили на мысль о бомбоубежище. На дверной доске значились лишь номера, никаких августейших вычурных имен, какие можно увидеть на зданиях Сентрал-парк-вест или на Бруклин-Хайтс, – обитатели здешних мест не стремились потрясти мир; их анонимность производила куда большее впечатление, чем самое известное имя. У этого дома была собственная погрузочная зона, а мостовая перед входом во всю мочь распевала о деньгах, выплаченных городским муниципальным властям, и о женских туфлях на каблучках, слишком тонких при длине в целых четыре дюйма, слишком дорогих, чтобы случайно ступить в собачье дерьмо. Специальный охранник караулил двери. Он был готов открывать дверцы машин, пинать собак и посылать куда подальше нежеланных гостей, прежде чем те успели шагнуть в вестибюль. Я быстрым шагом подошел к дверям и успел проскользнуть в них, прежде чем этот тип поймал меня.
Вестибюль был широким и темным, рассчитанным на то, чтобы ослепить незнакомого гостя, вошедшего сюда с солнечного света. Целая толпа швейцаров в белых перчатках и знакомых синих костюмах с черными кантами на брюках окружила меня, едва я просочился в дверь. Та же самая униформа была на крутых парнях из машины, в которой я недавно сидел.
Так вот почему роль «крутых» им так плохо удавалась! Они были всего лишь швейцарами, и в этом не было ничего постыдного. Но ведь они могли выполнять здесь и какие-то иные функции?…
– Вам чем-нибудь помочь?
– Помочь вам, сэр?
– Как ваше имя?
– Обо всех гостях следует докладывать!
– Вы что-то принесли?
– У вас есть имя?
Они окружили меня – их было пять-шесть человек, – возникнув из тьмы вестибюля, точно призраки; причем вовсе не по чьему-то приказу, а просто в этом заключалась их работа. Сейчас, в перчатках и униформах, они напугали меня гораздо больше, чем когда в темных очках затолкали в арендованную машину. Напугали своей ужасающей уместностью в сумраке этого дома. Среди них я не узнавал Прыщавого, Толстого, Худого и Невыразительного, но здание-то было большим. Вместо этого я видел перед собой Силуэт, другой Силуэт, высокий Силуэт и еще один Силуэт.
– Я ищу здесь Фудзисаки, – сказал я. – Мужчину, женщину или корпорацию.
– Должно быть, вы ошибаетесь.
– Да, наверняка вы вошли не в то здание.
– Здесь нет никакого Фудзисаки.
– Как его имя?
– Корпорация Фудзисаки Менеджмент, – ответил я.
– Нет.
– Нет, здесь такого нет. Вы ошиблись.
– Нет.
– Имя? Кто его спрашивает, сэр?
Я вытащил одну из визиток Минны.
– Фрэнк Минна, – ответил я. Мне без труда удалось произнести это имя, и я не чувствовал себя так неловко, как если бы назвал свое.
Толпа швейцаров, окружавшая меня, слегка расступилась при виде визитки. Я хоть чем-то продемонстрировал свою легитимность. Это были вышколенные швейцары, элита среди людей этой профессии, которые испытывали враждебность к новичкам и самозванцам.
– Вас ждут?
– Извините?
– Вас здесь ждут? У вас назначена встреча? Имя? С кем связаться?
– Вы случайно зашли сюда?
– Хм!
– Нет.
– Нет.
Я все меньше им нравился. Они снова окружили меня плотным кольцом. Визитная карточка Минны куда-то исчезла.
– Должно быть, вы что-то спутали.
– Да.
– Вероятно.
– Вы наверняка перепутали дом.
– Мы могли бы передать сообщение от вас, но что именно вы хотели бы сообщить?
– Лишь в том случае, как вы понимаете, если вы пришли по правильному адресу.
– Да.
– Да.
– Никаких сообщений, – сказал я.
Я похлопал по груди стоявшего ближе всех ко мне швейцара. Скривив гримасу, он попятился назад. Они превратились для меня в пингвинов. Я должен был прикоснуться к каждому из них. Я дотронулся до следующего, самого высокого, хотел сжать его плечо, но лишь скользнул по нему рукой. Кольцо швейцаров стало постепенно редеть. Возможно, они подумали, что я пачкаю их специальной невидимой краской, чтобы потом опознать, или цепляю на их одежду микроскопические электронные жучки, или… попросту поглаживаю их перья.
– Нет.
– Вам придется уйти.
– У нас нет того, что вы ищете.
– Здесь такого нет.
– Вон.
А потом двое из них подхватили меня под руки и вытолкали на улицу.
Я медленно прошелся вдоль здания, намереваясь взглянуть на его северную часть в надежде приметить что-нибудь интересное. Разумеется, на пути мне попался дежуривший на улице охранник, но я не стал обращать на него внимания. У служебного входа пахло сухой химчисткой, а судя по тому, как были набиты бачки для пищевых отходов, в этом доме поглощали целые тонны пищи. Интересно, есть ли здесь еще и личный повар? Я хотел было сунуть голову в дверь и спросить у кого-нибудь об этом, но охранник тут же поднес к губам рацию и принялся что-то быстро говорить в микрофон, так что я почел за лучшее унести подальше ноги. Но сначала я помахал ему на прощание, и он невольно попятился назад. Что ни говори, а в каждом из нас есть – пусть и небольшая – склонность к каким-нибудь тикам.