Страница:
– Она редко показывается в свете, – сказал Шедоу. – Стоит пойти хотя бы для того, чтобы на нее посмотреть. Король Вильгельм долго не протянет.
– Это плохо, – искренне сказал Нилс. – Он был менее несносен, чем большинство Ганноверов.
– Ты, конечно, пойдешь?
– Не могу же я разочаровать столь любезную принцессу Джоанну.
Шедоу протянул письмо брату.
– А как насчет принцессы Амелии?
– Что именно насчет ее?
– Много можно сказать о женщине с характером.
– Возможно, если тебя не угнетают мысли о том, что ты можешь оказаться на противоположной стороне в войне против ее отца, братьев, дядьев.
– Это так, – согласился Шедоу. – Ван Бурен не даст тебе много времени на раздумья.
– Много времени мне скорее всего и не понадобится. – Нилс открыл выдвижной ящик стола и, вынув оттуда кожаную папку, положил на стол, раскрыл.
На него смотрел мужчина, вернее, рисунок, изображающий мужчину.
Того мужчину видели лишь немногие, и из тех, кто его видел, никого не осталось в живых. Умирающие дали его описание, а специально обученный художник по ним нарисовал его портрет.
Мужчина был прекрасен как ангел. Его черты были исполнены красоты и достоинства, на лоб падали кольца золотых волос. На рисунке он улыбался, словно приглашал зрителя разделить только ему ведомое удовольствие, но глаза, глубоко посаженные, в обрамлении густых черных ресниц, были пусты.
Этот человек мог существовать. А мог и нет. Но если он существовал, то перед Нилсом был портрет описанного убийцы.
Вопрос оставался открытым: был ли он акоранцем?
В основной массе акоранцы имели темные волосы и тот тип лица, который принято называть средиземноморским. Но время от времени люди из внешнего мира проникали в крепость-королевство. Говорили, что чужестранцев в Акоре убивают, но факты утверждали обратное.
Два члена королевской семьи – Ройс и Джоанна Хоукфорт – не только путешествовали в Акору и вернулись живыми и здоровыми, но еще и породнились с акоранцами, найдя среди них свои вторые половины. Более того, жена самого правителя Акоры была англичанкой по рождению, по крайней мере со стороны одного из родителей. Ребенком выброшенная на берег с потерпевшего кораблекрушение судна, она была принята акоранцами с любовью и воспитана как акоранка. Мало того, ее, чужестранку, акоранцы не только не убили, но и сделали королевой, всеми почитаемой и любимой.
Таким образом, златовласый мужчина мог быть акоранцем или работать на них. Надо было найти его, и как можно быстрее. Нилс надеялся разыскать его среди тех, кто вращается в акоранских кругах. Если он там бывает, то Волк его непременно найдет. Этот человек умрет, но смерть его будет лишь началом в долгой череде смертей во имя справедливого возмездия.
Голоса мертвых взывали к отмщению.
А Амелия? Нилс нахмурился. Было бы разумнее думать о ней лишь как о нити, которая приведет его к искомому. Ему и в голову не могло прийти, что он станет воспринимать ее по-другому. Не могло прийти до тех пор, пока она не вылезла из канавы, мокрая, в грязи, гордо заявив о том, что она – принцесса.
– Я буду делать что угодно: скрести полы, чистить картошку, посуду мыть! И то полезнее и почетнее того, чем вы заставляете меня заниматься! – Амелия в отчаянии смотрела на мать.
Джоанна, будучи в обычных обстоятельствах самой понимающей и снисходительной мамой на свете, сейчас лишь улыбалась. Но оставалась непоколебима.
– Мелли, ты преувеличиваешь. Это всего лишь примерка, последняя к тому же.
– Этого наряда. Ненавижу это платье! Глаза бы мои на него не смотрели!
– Прелестное платье. Ты сама говорила.
– Пять примерок назад. Тогда я еще не жила в страхе услышать стук в дверь и узнать, что опять явилась эта ненавистная мадам Дюпре.
– Мадам Дюпре шила наряды мне и Кассандре многие годы...
– И все эти годы вы вместо себя для примерок подставляли слуг. И, смею добавить, вы щедро вознаграждали слуг за мучения.
– Я просто пыталась более разумно тратить свое время, – поджав губы, сказала Кассандра. – Кроме того, тебе известно, что найдись здесь хоть кто-нибудь с похожей фигурой, и тебе удалось бы избежать этой участи. Но, увы – ты одна такая.
– Несколько дюймов роста...
– Дело не только в росте, дорогая. У тебя чудная высокая талия и грудь несколько более пышная, чем у большинства женщин. У тебя исключительная фигура. Грех жаловаться.
– Я бы не жаловалась, если бы при разговоре мужчины смотрели мне в глаза, а не ниже шеи.
Джоанна засмеялась и пожала дочери руку.
– В отношении мистера Вулфсона я такой привычки не замечала, но тут дело, полагаю, в том, что он исключительно хорошо владеет собой.
– Хочется верить... – На самом деле он не терял головы, общаясь с ней. Он вел себя с ней совершенно ровно, не заискивал и не был снисходительным, но отчего-то ей бы хотелось увидеть в нем больше непосредственности, прямоты. – Кстати, он ответил на приглашение?
– На прием? Да, он его принял. Час назад от него принесли записку. Он с нетерпением ждет этого события.
– Рада за него, – пробормотала Амелия, хотя, узнав о присутствии на приеме мистера Вулфсона, испытала приятную дрожь. Настроение у нее чудесным образом приподнялось. И примерка уже не казалась такой мучительной. – Да, насчет платья...
– Мелли, в тебе течет королевская кровь, я уже не говорю обо всех твоих аристократических английских предках. Не дай какой-то французской портнихе себя раздавить.
С этими словами Джоанна величаво выплыла из комнаты, оставив Амелию заботам драконше от высокой моды, чьи визиты всегда казались Амелии нескончаемо долгими.
Но все когда-то кончается, кончилась и пытка под названием «последняя примерка». Амелия бросилась вниз, в сад, чтобы дать своему исколотому булавками многострадальному телу желанный отдых.
Глоток свежего воздуха – что бальзам на душу. Хотя для Лондона понятие «свежий воздух» весьма относительно.
– Что это за ужасный запах?
– Это от реки. Люди сбрасывают туда слишком много всякой дряни, – с готовностью ответил Андреас.
– Трудно поверить, но те же самые люди продолжают пить воду, которую берут из той же Темзы, – сказал мужчина, стоявший рядом с Андреасом. Улыбнувшись, он поклонился Амелии, не сводя с нее заинтересованного взгляда.
– Лорд Хоули, я не знала, что вы тут. – Нельзя сказать, что присутствие лорда обрадовало Амелию. Он ее раздражал. Она видела в лорде Хоули лишь человека, слишком уверенно идущего к своей цели, и больше ничего. Если он и испытывал какие-то чувства, то умел очень глубоко их скрывать. Нельзя сказать, чтобы Амелия считала целеустремленность недостатком, но отчего-то в присутствии лорда ей было некомфортно, несмотря на то что все окружающие считали его интересным мужчиной.
Он был также ее потенциальным ухажером и на этом поприще вел себя куда мудрее соперников. Хоули не устраивал осады, он лишь дал ей понять, что она ему интересна, постарался понравиться ее родственникам, стал вхож в их круг и таким образом приобрел возможность больше участвовать в ее жизни. Амелия не знала, как с ним быть.
– Вы выглядите несколько утомленной, принцесса.
Принцесса. В его тоне не было никакой насмешки, никакого скрытого смысла, принцесса так принцесса. Совсем иначе звучал ее титул в устах мистера Вулфсона, которому, по-видимому, сам факт того, что она принцесса, казался достойным осмеяния.
– Вы знакомы с мадам Дюпре, милорд?
– Разумеется. Все в обществе ее знают. – Улыбка его стала несколько снисходительной. – Неужели шить у нее наряды такая обуза?
– Думаю, Мелли предпочла бы пытку на дыбе, – с усмешкой ответил за кузину Андреас.
– Это потому, что наряды стали такими сложными, – чуть запальчиво сказала Амелия. Она понимала, что не имеет права жаловаться на жизнь, зная, как трудно приходится большинству горожан.
– Мы с лордом Хоули отправляемся на прогулку верхом. К «Обжорным рядам». Поехали с нами? – предложил Андреас.
– Спасибо, что-то не хочется.
Она очень любила верховую езду и, если бы не лорд Хоули, поехала бы непременно. Но с нее хватило общества мадам Дюпре. Лорд Хоули – уже перебор. Но, как бы то ни было, вежливость превыше всего.
– Вы будете на приеме у принцессы Виктории, милорд? – любезно улыбнувшись, спросила она гостя.
– Непременно, и с нетерпением жду увидеть там вас в новом, оплаченном такими трудами наряде, принцесса.
Поклонившись с безукоризненной фацией искушенного в этикете вельможи, он удалился. Он был безупречен во всем, но отчего-то Амелия нахмурилась, глядя ему вслед.
Она вскоре забыла о визите Хоули за новыми хлопотами – они с матерью делали последние приготовления перед приемом. До того как стать принцессой Акоры, Джоанна была леди Хоукфорт, хозяйкой древнего и глубоко почитаемого дома. Там она приобрела навыки проведения торжеств, которые теперь пыталась передать дочери.
– Все дело в причинах организации приема, – объясняла свою позицию Джоанна, стремительно перемещаясь между кладовой, молочной и другими подсобными помещениями. Джоанна никогда не бегала по-настоящему, но чудесным образом все делала быстро и хорошо, сохраняя достойный вид и королевскую осанку. Шаги Джоанны и Амелии гулко отдавались в подвале специальной конструкции с кафельным полом и кирпичными сводчатыми стенами. – До замужества я избегала общества и вообще не хотела светской жизни, но потом поняла, что мои личные желания не могут быть приняты в расчет, когда речь идет о добрых взаимоотношениях между Акорой и Британией.
– У тебя отлично все получается, – сказала Амелия. – Никогда еще отношения между двумя странами не были так хороши.
– Пока – да, но все может измениться.
– Ты имеешь в виду желание лорда Мельбурна установить официальные дипломатические отношения между Британией и Акорой?
– Твой отец сделал все возможное, чтобы объяснить премьер-министру, что дружеские отношения куда надежнее официальных, которые могут повлечь определенное давление со стороны Британии на Акору. Потребовав от нас уступок, на которые мы не можем пойти, британцы могут все погубить.
– Ты о военно-морской базе?
Джоанна кивнула.
– Здешнее правительство это отрицает, но едва ли есть сомнения в том, что Британия хочет ее получить.
– И она будет стремиться заполучить желаемое уже при новом монархе?
– Думаю, да. Непохоже, чтобы Мельбурн изменил свое мнение по этому вопросу.
Амелия вдруг остановилась и внимательно посмотрела на мать. В подвале стало очень тихо. В зарешеченные оконца наверху пробивались лучи света, в котором плясали пылинки. Тишина была гулкой, и казалось, что мир замер в ожидании чего-то.
– Так странно думать о девушке моложе меня как о королеве могущественной страны.
– Виктория не станет править сама. Ее будут направлять, не смею сказать, контролировать, но я не уверена, что это хорошо для страны.
– Но как может быть иначе? Она не имеет никакого руководящего опыта. Да у нее и комнаты своей никогда не было, всегда жила с матерью.
– Ее всегда держали в ежовых рукавицах, и в этом есть что-то нездоровое, – согласилась Джоанна. Она заглянула на кухню, обменялась парой слов с главным поваром, напоминавшим генерала в пылу сражения, и потащила дочь к лестнице. Когда они поднялись на первый этаж, Джоанна продолжила: – Но, когда я виделась с ней в прошлом году, хотя наша встреча и была недолгой, мне показалось, что у нее сильная воля и твердый характер, я бы осмелилась даже назвать ее упрямой.
– Ей понадобится сила, если она захочет править по-своему. И немного упрямства тоже не повредит, – сказала Амелия.
– Вижу, ты ей уже сочувствуешь, – поддразнила дочь Джоанна и более серьезным тоном добавила: – Есть новости о том доме, где тебя держали. Его снял некий ирландец, который не моргнув глазом выложил сумму ренты за полгода, когда хозяин дома поставил ему такое условие.
– Тот самый ирландец, которого пока никто не нашел?
– Да, пока его не нашли, – подтвердила мать. – Твой отец поставил людей наблюдать в портах, но никого, по приметам похожего на человека, которого видела ты, еще не обнаружили.
Женщины дошли до вестибюля у черного хода. У двери стоял акоранский стражник – обнаженный по пояс, с мечом наперевес. Увидев дам, он кивнул, как того требовал устав. Теперь стража была повсюду в доме. Амелия старалась не замечать этого, но всякий раз при виде охраны ей вспоминалось странное приключение, которому она, как ни старалась, не могла найти объяснения.
– Разумеется, тот человек, с которым ты общалась, совсем не обязательно ирландец. Акцент легко подделать, а усы и бороду приклеить.
– Я уже думала об этом. Когда он позволил мне увидеть себя, я решила, что меня убьют.
Джоанна хрипло вскрикнула, но сразу же взяла себя в руки.
– Я надеялась, что тебе не придет это в голову.
– Я ведь твоя дочь, мама, – тихо сказала Амелия, – твоя и папина. И я, надеюсь, унаследовала от вас обоих и храбрость, и, надо думать, здравый смысл.
– Мы пытались подготовить тебя к жизни в этом мире, – сказала Джоанна. Она еще могла заставить себя улыбаться. – Жизнь не всегда бывает легкой. Ты сама узнаешь, насколько силен инстинкт, заставляющий защищать своих детей от любых опасностей. Когда ты пропала, моя первая мысль была о том, что не надо было тебе уезжать из Акоры, что там ты была бы в безопасности.
Амелия порывисто обняла мать. Джоанна всегда была такой сильной, такой надежной, но сейчас она нуждалась в поддержке.
– Я люблю Акору, но я не уверена в том, что моя жизнь – там.
– Я знаю, – со вздохом проговорила Джоанна. – Я тоже не вполне в этом уверена.
– Я могу просто жить, как жила: и там, и тут.
– Могла бы. – Каким-то мистическим образом интонации Джоанны изменились. Теперь это был уже не разговор матери с дочерью, а разговор между двумя женщинами; – Или ты могла бы поступить, как я, и сделать прыжок.
– Прыжок?
– Когда я вскочила на борт корабля твоего отца, – с по-женски чарующей улыбкой говорила Джоанна, – я сделала прыжок в другое измерение. В другую жизнь, в которой была вера и надежда.
– Ты, должно быть, знала...
– Я ничего не знала. Мой брат пропал, отправившись в Акору, страну, опутанную легендами и домыслами зловещего свойства. Твой отец был единственным шансом найти его. Чужеземный принц, чужак, инородец, который уже приказал мне его не беспокоить.
– Не может быть! – Она о таком даже не слышала.
– Очень может быть, и притом публично – на приеме в Карлтон-хауз, не где-нибудь.
– И что ты сделала? – спросила Амелия, заинтригованная этой неожиданной стороной жизни ее родителей той поры, когда они еще не были ее родителями, а просто мужчиной и женщиной, которых тянуло друг к другу.
– Я загнала его в угол. Знаешь, есть ирландская поговорка: мужчина преследует женщину до того момента, пока его не поймают. Думаю, это вполне подходит к твоему отцу.
Амелия засмеялась. Сама мысль о том, чтобы ее отец... И все же в этой истории было свое очарование, и вдруг внезапно она поняла, что все так и было.
– Но вы очень славно поладили.
– К счастью, нам действительно хорошо друг с другом. Хотелось бы мне, чтобы и тебе когда-нибудь так же повезло.
Мать была с ней, как всегда, предельно откровенна. Амелия и не знала, что ответить. Как сказать, что и она тоскует по женскому счастью, и в то же время боится, что не создана для него. Те мужчины, что до сих пор ей встречались... Они не шли ни в какое сравнение с теми, что нашли ее мать и тетя. Любовь – редкость в этом мире. Смеет ли она надеяться на любовь?
Только не с Хоули, в этом она была убеждена. И не с другими, за исключением разве что...
Волка?
О нет, определенно нет! Дерзкий американец, которому она была обязана, это верно, но даже при этом с таким мужчиной ни одна разумная женщина не станет строить планы на будущее. А она была женщиной разумной. Принцессой.
Этот глубокий рокочущий голос. Эта улыбка... Эти руки. Мужчина, способный держать себя под контролем, и женское чутье говорило ей, как это ценно.
– Сомневаюсь, что я вообще выйду когда-нибудь замуж, – непослушными губами произнесла Амелия.
Джоанна рассмеялась. Джоанна – бывшая леди Хоукфорт, теперь принцесса Акоры, Джоанна, которая не побоялась совершить прыжок в никуда, смеялась. А потом крепко обняла дочь. И вскоре обе они закрутились в приготовлениях к приему, который... Бог знает, что сулил.
Глава 6
– Это плохо, – искренне сказал Нилс. – Он был менее несносен, чем большинство Ганноверов.
– Ты, конечно, пойдешь?
– Не могу же я разочаровать столь любезную принцессу Джоанну.
Шедоу протянул письмо брату.
– А как насчет принцессы Амелии?
– Что именно насчет ее?
– Много можно сказать о женщине с характером.
– Возможно, если тебя не угнетают мысли о том, что ты можешь оказаться на противоположной стороне в войне против ее отца, братьев, дядьев.
– Это так, – согласился Шедоу. – Ван Бурен не даст тебе много времени на раздумья.
– Много времени мне скорее всего и не понадобится. – Нилс открыл выдвижной ящик стола и, вынув оттуда кожаную папку, положил на стол, раскрыл.
На него смотрел мужчина, вернее, рисунок, изображающий мужчину.
Того мужчину видели лишь немногие, и из тех, кто его видел, никого не осталось в живых. Умирающие дали его описание, а специально обученный художник по ним нарисовал его портрет.
Мужчина был прекрасен как ангел. Его черты были исполнены красоты и достоинства, на лоб падали кольца золотых волос. На рисунке он улыбался, словно приглашал зрителя разделить только ему ведомое удовольствие, но глаза, глубоко посаженные, в обрамлении густых черных ресниц, были пусты.
Этот человек мог существовать. А мог и нет. Но если он существовал, то перед Нилсом был портрет описанного убийцы.
Вопрос оставался открытым: был ли он акоранцем?
В основной массе акоранцы имели темные волосы и тот тип лица, который принято называть средиземноморским. Но время от времени люди из внешнего мира проникали в крепость-королевство. Говорили, что чужестранцев в Акоре убивают, но факты утверждали обратное.
Два члена королевской семьи – Ройс и Джоанна Хоукфорт – не только путешествовали в Акору и вернулись живыми и здоровыми, но еще и породнились с акоранцами, найдя среди них свои вторые половины. Более того, жена самого правителя Акоры была англичанкой по рождению, по крайней мере со стороны одного из родителей. Ребенком выброшенная на берег с потерпевшего кораблекрушение судна, она была принята акоранцами с любовью и воспитана как акоранка. Мало того, ее, чужестранку, акоранцы не только не убили, но и сделали королевой, всеми почитаемой и любимой.
Таким образом, златовласый мужчина мог быть акоранцем или работать на них. Надо было найти его, и как можно быстрее. Нилс надеялся разыскать его среди тех, кто вращается в акоранских кругах. Если он там бывает, то Волк его непременно найдет. Этот человек умрет, но смерть его будет лишь началом в долгой череде смертей во имя справедливого возмездия.
Голоса мертвых взывали к отмщению.
А Амелия? Нилс нахмурился. Было бы разумнее думать о ней лишь как о нити, которая приведет его к искомому. Ему и в голову не могло прийти, что он станет воспринимать ее по-другому. Не могло прийти до тех пор, пока она не вылезла из канавы, мокрая, в грязи, гордо заявив о том, что она – принцесса.
– Я буду делать что угодно: скрести полы, чистить картошку, посуду мыть! И то полезнее и почетнее того, чем вы заставляете меня заниматься! – Амелия в отчаянии смотрела на мать.
Джоанна, будучи в обычных обстоятельствах самой понимающей и снисходительной мамой на свете, сейчас лишь улыбалась. Но оставалась непоколебима.
– Мелли, ты преувеличиваешь. Это всего лишь примерка, последняя к тому же.
– Этого наряда. Ненавижу это платье! Глаза бы мои на него не смотрели!
– Прелестное платье. Ты сама говорила.
– Пять примерок назад. Тогда я еще не жила в страхе услышать стук в дверь и узнать, что опять явилась эта ненавистная мадам Дюпре.
– Мадам Дюпре шила наряды мне и Кассандре многие годы...
– И все эти годы вы вместо себя для примерок подставляли слуг. И, смею добавить, вы щедро вознаграждали слуг за мучения.
– Я просто пыталась более разумно тратить свое время, – поджав губы, сказала Кассандра. – Кроме того, тебе известно, что найдись здесь хоть кто-нибудь с похожей фигурой, и тебе удалось бы избежать этой участи. Но, увы – ты одна такая.
– Несколько дюймов роста...
– Дело не только в росте, дорогая. У тебя чудная высокая талия и грудь несколько более пышная, чем у большинства женщин. У тебя исключительная фигура. Грех жаловаться.
– Я бы не жаловалась, если бы при разговоре мужчины смотрели мне в глаза, а не ниже шеи.
Джоанна засмеялась и пожала дочери руку.
– В отношении мистера Вулфсона я такой привычки не замечала, но тут дело, полагаю, в том, что он исключительно хорошо владеет собой.
– Хочется верить... – На самом деле он не терял головы, общаясь с ней. Он вел себя с ней совершенно ровно, не заискивал и не был снисходительным, но отчего-то ей бы хотелось увидеть в нем больше непосредственности, прямоты. – Кстати, он ответил на приглашение?
– На прием? Да, он его принял. Час назад от него принесли записку. Он с нетерпением ждет этого события.
– Рада за него, – пробормотала Амелия, хотя, узнав о присутствии на приеме мистера Вулфсона, испытала приятную дрожь. Настроение у нее чудесным образом приподнялось. И примерка уже не казалась такой мучительной. – Да, насчет платья...
– Мелли, в тебе течет королевская кровь, я уже не говорю обо всех твоих аристократических английских предках. Не дай какой-то французской портнихе себя раздавить.
С этими словами Джоанна величаво выплыла из комнаты, оставив Амелию заботам драконше от высокой моды, чьи визиты всегда казались Амелии нескончаемо долгими.
Но все когда-то кончается, кончилась и пытка под названием «последняя примерка». Амелия бросилась вниз, в сад, чтобы дать своему исколотому булавками многострадальному телу желанный отдых.
Глоток свежего воздуха – что бальзам на душу. Хотя для Лондона понятие «свежий воздух» весьма относительно.
– Что это за ужасный запах?
– Это от реки. Люди сбрасывают туда слишком много всякой дряни, – с готовностью ответил Андреас.
– Трудно поверить, но те же самые люди продолжают пить воду, которую берут из той же Темзы, – сказал мужчина, стоявший рядом с Андреасом. Улыбнувшись, он поклонился Амелии, не сводя с нее заинтересованного взгляда.
– Лорд Хоули, я не знала, что вы тут. – Нельзя сказать, что присутствие лорда обрадовало Амелию. Он ее раздражал. Она видела в лорде Хоули лишь человека, слишком уверенно идущего к своей цели, и больше ничего. Если он и испытывал какие-то чувства, то умел очень глубоко их скрывать. Нельзя сказать, чтобы Амелия считала целеустремленность недостатком, но отчего-то в присутствии лорда ей было некомфортно, несмотря на то что все окружающие считали его интересным мужчиной.
Он был также ее потенциальным ухажером и на этом поприще вел себя куда мудрее соперников. Хоули не устраивал осады, он лишь дал ей понять, что она ему интересна, постарался понравиться ее родственникам, стал вхож в их круг и таким образом приобрел возможность больше участвовать в ее жизни. Амелия не знала, как с ним быть.
– Вы выглядите несколько утомленной, принцесса.
Принцесса. В его тоне не было никакой насмешки, никакого скрытого смысла, принцесса так принцесса. Совсем иначе звучал ее титул в устах мистера Вулфсона, которому, по-видимому, сам факт того, что она принцесса, казался достойным осмеяния.
– Вы знакомы с мадам Дюпре, милорд?
– Разумеется. Все в обществе ее знают. – Улыбка его стала несколько снисходительной. – Неужели шить у нее наряды такая обуза?
– Думаю, Мелли предпочла бы пытку на дыбе, – с усмешкой ответил за кузину Андреас.
– Это потому, что наряды стали такими сложными, – чуть запальчиво сказала Амелия. Она понимала, что не имеет права жаловаться на жизнь, зная, как трудно приходится большинству горожан.
– Мы с лордом Хоули отправляемся на прогулку верхом. К «Обжорным рядам». Поехали с нами? – предложил Андреас.
– Спасибо, что-то не хочется.
Она очень любила верховую езду и, если бы не лорд Хоули, поехала бы непременно. Но с нее хватило общества мадам Дюпре. Лорд Хоули – уже перебор. Но, как бы то ни было, вежливость превыше всего.
– Вы будете на приеме у принцессы Виктории, милорд? – любезно улыбнувшись, спросила она гостя.
– Непременно, и с нетерпением жду увидеть там вас в новом, оплаченном такими трудами наряде, принцесса.
Поклонившись с безукоризненной фацией искушенного в этикете вельможи, он удалился. Он был безупречен во всем, но отчего-то Амелия нахмурилась, глядя ему вслед.
Она вскоре забыла о визите Хоули за новыми хлопотами – они с матерью делали последние приготовления перед приемом. До того как стать принцессой Акоры, Джоанна была леди Хоукфорт, хозяйкой древнего и глубоко почитаемого дома. Там она приобрела навыки проведения торжеств, которые теперь пыталась передать дочери.
– Все дело в причинах организации приема, – объясняла свою позицию Джоанна, стремительно перемещаясь между кладовой, молочной и другими подсобными помещениями. Джоанна никогда не бегала по-настоящему, но чудесным образом все делала быстро и хорошо, сохраняя достойный вид и королевскую осанку. Шаги Джоанны и Амелии гулко отдавались в подвале специальной конструкции с кафельным полом и кирпичными сводчатыми стенами. – До замужества я избегала общества и вообще не хотела светской жизни, но потом поняла, что мои личные желания не могут быть приняты в расчет, когда речь идет о добрых взаимоотношениях между Акорой и Британией.
– У тебя отлично все получается, – сказала Амелия. – Никогда еще отношения между двумя странами не были так хороши.
– Пока – да, но все может измениться.
– Ты имеешь в виду желание лорда Мельбурна установить официальные дипломатические отношения между Британией и Акорой?
– Твой отец сделал все возможное, чтобы объяснить премьер-министру, что дружеские отношения куда надежнее официальных, которые могут повлечь определенное давление со стороны Британии на Акору. Потребовав от нас уступок, на которые мы не можем пойти, британцы могут все погубить.
– Ты о военно-морской базе?
Джоанна кивнула.
– Здешнее правительство это отрицает, но едва ли есть сомнения в том, что Британия хочет ее получить.
– И она будет стремиться заполучить желаемое уже при новом монархе?
– Думаю, да. Непохоже, чтобы Мельбурн изменил свое мнение по этому вопросу.
Амелия вдруг остановилась и внимательно посмотрела на мать. В подвале стало очень тихо. В зарешеченные оконца наверху пробивались лучи света, в котором плясали пылинки. Тишина была гулкой, и казалось, что мир замер в ожидании чего-то.
– Так странно думать о девушке моложе меня как о королеве могущественной страны.
– Виктория не станет править сама. Ее будут направлять, не смею сказать, контролировать, но я не уверена, что это хорошо для страны.
– Но как может быть иначе? Она не имеет никакого руководящего опыта. Да у нее и комнаты своей никогда не было, всегда жила с матерью.
– Ее всегда держали в ежовых рукавицах, и в этом есть что-то нездоровое, – согласилась Джоанна. Она заглянула на кухню, обменялась парой слов с главным поваром, напоминавшим генерала в пылу сражения, и потащила дочь к лестнице. Когда они поднялись на первый этаж, Джоанна продолжила: – Но, когда я виделась с ней в прошлом году, хотя наша встреча и была недолгой, мне показалось, что у нее сильная воля и твердый характер, я бы осмелилась даже назвать ее упрямой.
– Ей понадобится сила, если она захочет править по-своему. И немного упрямства тоже не повредит, – сказала Амелия.
– Вижу, ты ей уже сочувствуешь, – поддразнила дочь Джоанна и более серьезным тоном добавила: – Есть новости о том доме, где тебя держали. Его снял некий ирландец, который не моргнув глазом выложил сумму ренты за полгода, когда хозяин дома поставил ему такое условие.
– Тот самый ирландец, которого пока никто не нашел?
– Да, пока его не нашли, – подтвердила мать. – Твой отец поставил людей наблюдать в портах, но никого, по приметам похожего на человека, которого видела ты, еще не обнаружили.
Женщины дошли до вестибюля у черного хода. У двери стоял акоранский стражник – обнаженный по пояс, с мечом наперевес. Увидев дам, он кивнул, как того требовал устав. Теперь стража была повсюду в доме. Амелия старалась не замечать этого, но всякий раз при виде охраны ей вспоминалось странное приключение, которому она, как ни старалась, не могла найти объяснения.
– Разумеется, тот человек, с которым ты общалась, совсем не обязательно ирландец. Акцент легко подделать, а усы и бороду приклеить.
– Я уже думала об этом. Когда он позволил мне увидеть себя, я решила, что меня убьют.
Джоанна хрипло вскрикнула, но сразу же взяла себя в руки.
– Я надеялась, что тебе не придет это в голову.
– Я ведь твоя дочь, мама, – тихо сказала Амелия, – твоя и папина. И я, надеюсь, унаследовала от вас обоих и храбрость, и, надо думать, здравый смысл.
– Мы пытались подготовить тебя к жизни в этом мире, – сказала Джоанна. Она еще могла заставить себя улыбаться. – Жизнь не всегда бывает легкой. Ты сама узнаешь, насколько силен инстинкт, заставляющий защищать своих детей от любых опасностей. Когда ты пропала, моя первая мысль была о том, что не надо было тебе уезжать из Акоры, что там ты была бы в безопасности.
Амелия порывисто обняла мать. Джоанна всегда была такой сильной, такой надежной, но сейчас она нуждалась в поддержке.
– Я люблю Акору, но я не уверена в том, что моя жизнь – там.
– Я знаю, – со вздохом проговорила Джоанна. – Я тоже не вполне в этом уверена.
– Я могу просто жить, как жила: и там, и тут.
– Могла бы. – Каким-то мистическим образом интонации Джоанны изменились. Теперь это был уже не разговор матери с дочерью, а разговор между двумя женщинами; – Или ты могла бы поступить, как я, и сделать прыжок.
– Прыжок?
– Когда я вскочила на борт корабля твоего отца, – с по-женски чарующей улыбкой говорила Джоанна, – я сделала прыжок в другое измерение. В другую жизнь, в которой была вера и надежда.
– Ты, должно быть, знала...
– Я ничего не знала. Мой брат пропал, отправившись в Акору, страну, опутанную легендами и домыслами зловещего свойства. Твой отец был единственным шансом найти его. Чужеземный принц, чужак, инородец, который уже приказал мне его не беспокоить.
– Не может быть! – Она о таком даже не слышала.
– Очень может быть, и притом публично – на приеме в Карлтон-хауз, не где-нибудь.
– И что ты сделала? – спросила Амелия, заинтригованная этой неожиданной стороной жизни ее родителей той поры, когда они еще не были ее родителями, а просто мужчиной и женщиной, которых тянуло друг к другу.
– Я загнала его в угол. Знаешь, есть ирландская поговорка: мужчина преследует женщину до того момента, пока его не поймают. Думаю, это вполне подходит к твоему отцу.
Амелия засмеялась. Сама мысль о том, чтобы ее отец... И все же в этой истории было свое очарование, и вдруг внезапно она поняла, что все так и было.
– Но вы очень славно поладили.
– К счастью, нам действительно хорошо друг с другом. Хотелось бы мне, чтобы и тебе когда-нибудь так же повезло.
Мать была с ней, как всегда, предельно откровенна. Амелия и не знала, что ответить. Как сказать, что и она тоскует по женскому счастью, и в то же время боится, что не создана для него. Те мужчины, что до сих пор ей встречались... Они не шли ни в какое сравнение с теми, что нашли ее мать и тетя. Любовь – редкость в этом мире. Смеет ли она надеяться на любовь?
Только не с Хоули, в этом она была убеждена. И не с другими, за исключением разве что...
Волка?
О нет, определенно нет! Дерзкий американец, которому она была обязана, это верно, но даже при этом с таким мужчиной ни одна разумная женщина не станет строить планы на будущее. А она была женщиной разумной. Принцессой.
Этот глубокий рокочущий голос. Эта улыбка... Эти руки. Мужчина, способный держать себя под контролем, и женское чутье говорило ей, как это ценно.
– Сомневаюсь, что я вообще выйду когда-нибудь замуж, – непослушными губами произнесла Амелия.
Джоанна рассмеялась. Джоанна – бывшая леди Хоукфорт, теперь принцесса Акоры, Джоанна, которая не побоялась совершить прыжок в никуда, смеялась. А потом крепко обняла дочь. И вскоре обе они закрутились в приготовлениях к приему, который... Бог знает, что сулил.
Глава 6
– Как я выгляжу? – спросил Нилс. Он хмурился, глядя на себя в большое зеркало. Он только что побрился, темные блестящие волосы его были зачесаны со лба назад. Сегодняшний прием требовал официального наряда. Он надеялся, что оделся по протоколу.
– Как павлин, – ответил Шедоу и широко улыбнулся. Он лежал на огромной кровати с балдахином, заломив руки за голову. Он отдыхал, в то время как брат его сражался с демонами моды.
– Черт, – выругался Нилс, – заткнись. Шедоу рассмеялся, легко вскочил с кровати и подошел к брату.
– Ты неплохо выглядишь, – сказал он его отражению в зеркале.
– Да уж, сегодня мне нельзя выглядеть плохо.
– Откуда вдруг такая озабоченность? Ты остался жив, пройдя сквозь горнило вашингтонских салонов. Здесь что, труднее, чем там?
– Думаю, труднее.
Англичане веками оттачивали ритуалы, и неписаные правила поведения в обществе были лишь строже оттого, что оставались неписаными. Но лучше об этом не думать. Хотя не думать об этом нельзя. Сейчас все имело значение. Если он провалит миссию из-за незнания этикета, пощады не будет, и в первую очередь от самого себя.
Мальчик из Кентукки. Достиг богатства. Достиг власти. И вот явился сюда.
– Серьезно, – сказал Шедоу, – ты отлично смотришься.
Нилс коротко кивнул и вновь взглянул на свое отражение. На нем был фрак из отличной черной шерсти, брюки в пару, широкий белоснежный пояс и рубашка чуть кремового оттенка, ботинки и плащ. Наряд казался ему самому смехотворным, но он заказал все, как положено. Он не носил манишек, высоких крахмальных воротников, чтобы прямо держать голову, и бантов на туфлях. Есть вещи, которые мужчина не может сделать даже из любви к родине.
– Где твоя пушка? – спросил Шедоу.
– Здесь. – Нилс отвернул полу фрака и показал кожаную кобуру.
Брат кивнул.
– Нож?
Нилс чуть приподнял левую штанину.
– Хорошо, – сказал Шедоу. – Похоже, ты упакован.
– Похоже.
– Не так все плохо, – сказал Шедоу, чтобы поднять брату настроение. – Ты найдешь Ангела, убьешь его, и мы можем ехать домой.
– Чтобы собрать флот и начать войну.
– Война – дело хорошее, если это война за правое дело.
– Говорят, Акора – рай на земле.
– Там живут мужчины, такие же, как мы с тобой, и не менее опасные.
Нилс отвернулся от зеркала, от того образа, каким он должен предстать перед публикой, и порывисто обнял брата.
– Мы выясним правду и поступим так, как она нам подскажет. Понял?
– Не позволь принцессе отвлечь тебя от дела.
– Она мне не помешает.
– Она по-своему красива, и у нее есть сила.
– Ради Бога, она же принцесса.
Шедоу усмехнулся и положил брату ладони на плечи.
– Думаешь, это важно в постели?
– Может, и нет, но по твоим же словам она – враг.
– Да, – сказал Шедоу и помрачнел лицом. – Как бы мне чертовски хотелось, чтобы это было не так.
Того же хотелось и Нилсу, но он даже себе не хотел в этом признаваться.
– Мы делаем то, что обязаны делать, – сказал он вместо этого и вышел в ночь.
Дом сиял, как новогодняя елка. В каждой комнате горел свет, подъезд к дому украшали фонари, развешанные через равные интервалы. Нилс оставил экипаж на улице и к дому подходил уже пешком. Поступил он так вынужденно, потому что давка была такой, что иначе он бы и через час не появился на пороге. Весь высший свет Лондона явился поглазеть на то, как королевское семейство Акоры принимает принцессу Викторию.
Весь Лондон, за исключением короля, который, если бы не серьезная болезнь, тоже был бы здесь. Ночь выдалась теплой для апреля, и, к счастью, ветерок дул не с реки, и ужасный запах почти не ощущался. Наоборот, в воздухе пахло травами и цветами с окрестных лугов к востоку от города. Нилс поднялся по ступеням под самым стягом с рогами и вошел в холл, где уже успел побывать. Там он остановился, чтобы отдать плащ слуге, и огляделся.
Высокий, со сводчатым потолком холл был запружен людьми, которые явно были высокого мнения о себе. Людьми, которые своего ни за что не упустят.
Вечер растянется надолго, решил Нилс. Гости выстроились в линию. Нилс в очередь вставать не стал, а пошел по ковровой дорожке вперед, вглядываясь в лица.
Ангел. Так они заочно окрестили приговоренного. Того, кто взорвал славный корабль и пятьдесят девять душ вместе с ним. Он скорее всего акоранец или работает на них. Ничего другого не приходило Нилсу в голову. Никому другому не было смысла губить «Отважный». Никто другой и не посмел бы этого сделать.
А они? Посмели?
Он не мог позволить личным чувствам повлиять на решение. Справедливость должна восторжествовать. Во имя тех, кто погиб. Во имя безопасности родины. Найти Ангела. Сотворить войну. Убить. Обрести мир. Сколько мужчин за столько веков шли по той же тропе?
Он сделает то, что обязан, но...
Амелия. Принцесса. Она стояла в длинной цепочке ожидающих приема вместе со своими родителями и выглядела настоящей красавицей в наряде из шелка цвета слоновой кости с открытыми плечами, полуобнаженной грудью, в платье, ниспадающем до пят, с тонкой пеленой кружев. Волосы ее, убранные наверх и обрамлявшие лицо будто короной, были украшены цветами. Кожа цвета летнего персика казалась теплой и сладкой. Она смеялась.
Боже правый, избави от того, чтобы эта чудная женщина была его врагом!
Прошел официант с серебряным подносом. Нилс взял бокал шампанского, выпил его, не почувствовав вкуса, продолжая смотреть на Амелию. Она стояла рядом с другой женщиной – тоже молодой, но очень маленького роста, которая выглядела напряженной. Так, как будто этот миг могут у нее украсть, и поэтому надо из последних сил за него держаться.
Виктория.
Нельзя сказать, что уродлива, красивой тоже не назовешь, но достаточно приятная, хотя и слишком миниатюрная. По сравнению с прочими Ганноверами, включая и ее отца, она вызывала симпатию уже одной своей обыденностью, обыкновенностью. Но что-то в посадке головы, в манере держаться, в порывистости, с которой она поворачивала голову, в улыбке притягивало взгляд и делало ее по-настоящему привлекательной.
Птичка, выпорхнувшая из клетки.
Вполне к ней подходит. Еще в Кентукки Нилс знавал человека, который выращивал соколов для охоты. Он даже приходился ему каким-то дальним родственником. Соколят держали в колпаке на рукавице до тех пор, пока они не вырастали настолько, чтобы понять, какую сделку совершает с ними человек: за счастье полетать на свободе надо приносить человеку добычу. А не то не видать тебе неба.
Виктория чем-то походила на такого вот подросшего птенца.
Он обязательно напишет в Вашингтон о том впечатлении, что произвела на него будущая королева. Пока она никто, но скоро все изменится.
Амелия повернула голову к отцу. Говорит с ним. Она была так ослепительно грациозна и так полна жизни! Да, полна жизни. Она не походила на тех людей, коих в высшем свете легион, чья привычка все время что-то рассчитывать и оценивать шансы делает их лица похожими на маски, а движения – как у заводных кукол, лишенных радости от самого движения. Он почувствовал шевеление за ширинкой – тело реагировало само, без участия мозга.
Слишком долго он обходился без женщины. Так что неудивительно. Принцесса была привлекательной, но, кроме нее, хватало и других симпатичных женщин – бери не хочу. Он мог соблазнить едва ли не любую, а еще лучше – купить. Он предпочитал простые и честные отношения. Они его вполне устраивали.
Но с принцессой все было очень даже непросто.
Она снова засмеялась, и он видел, как легкий румянец прокатился вниз, от щек к ямочке у горла, оттуда еще ниже, к груди... Он отвернулся, чтобы не дать разгуляться неуправляемым страстям.
Играла музыка, Моцарт, кажется. Он не слишком хорошо разбирался в подобных вещах. Воздух полнился ароматом дорогих духов, отличного вина и вкусной еды. Куда бы он ни повернулся, повсюду его встречала красота.
Ни одного оборванца, ни грязи, ни отчаяния, ни безнадежности. Сытые и довольные, чувствующие себя абсолютно спокойно.
Будь они прокляты. Крики умирающих, стоны больных и слабых, сдавленные рыдания мальчика из Кентукки, того, кем он был в детстве. Все это внезапно нахлынуло на него, стало настоящей реальностью...
– Мистер Вулфсон?
Нежное прикосновение руки к предплечью, голос, звучащий так близко. Он обернулся и увидел, что смотрит прямо в ореховые глаза.
– Принцесса.
Она покинула гостей, покинула свою семью и свою почетную гостью и подошла к нему. Опасная женщина.
– С вами все в порядке?
– Конечно, я просто несколько ошеломлен всем этим великолепием.
Лицо ее приняло на мгновение выражение тревожного удивления, затем она укоризненно покачала головой.
– Нет, вы говорите неправду. Скорее вы нас осуждаете.
– С чего вы взяли?
Что он такого мог сказать? Надо следить за тем, что болтаешь. К тому же, что еще хуже, на них сейчас смотрят. Ее отец не спускает с него пристального взгляда, да и те гости, что стоят рядом, тоже с интересом поглядывают на них. Принцесса, которая если и обиделась, то не подала вида, лишь спросила:
– Как павлин, – ответил Шедоу и широко улыбнулся. Он лежал на огромной кровати с балдахином, заломив руки за голову. Он отдыхал, в то время как брат его сражался с демонами моды.
– Черт, – выругался Нилс, – заткнись. Шедоу рассмеялся, легко вскочил с кровати и подошел к брату.
– Ты неплохо выглядишь, – сказал он его отражению в зеркале.
– Да уж, сегодня мне нельзя выглядеть плохо.
– Откуда вдруг такая озабоченность? Ты остался жив, пройдя сквозь горнило вашингтонских салонов. Здесь что, труднее, чем там?
– Думаю, труднее.
Англичане веками оттачивали ритуалы, и неписаные правила поведения в обществе были лишь строже оттого, что оставались неписаными. Но лучше об этом не думать. Хотя не думать об этом нельзя. Сейчас все имело значение. Если он провалит миссию из-за незнания этикета, пощады не будет, и в первую очередь от самого себя.
Мальчик из Кентукки. Достиг богатства. Достиг власти. И вот явился сюда.
– Серьезно, – сказал Шедоу, – ты отлично смотришься.
Нилс коротко кивнул и вновь взглянул на свое отражение. На нем был фрак из отличной черной шерсти, брюки в пару, широкий белоснежный пояс и рубашка чуть кремового оттенка, ботинки и плащ. Наряд казался ему самому смехотворным, но он заказал все, как положено. Он не носил манишек, высоких крахмальных воротников, чтобы прямо держать голову, и бантов на туфлях. Есть вещи, которые мужчина не может сделать даже из любви к родине.
– Где твоя пушка? – спросил Шедоу.
– Здесь. – Нилс отвернул полу фрака и показал кожаную кобуру.
Брат кивнул.
– Нож?
Нилс чуть приподнял левую штанину.
– Хорошо, – сказал Шедоу. – Похоже, ты упакован.
– Похоже.
– Не так все плохо, – сказал Шедоу, чтобы поднять брату настроение. – Ты найдешь Ангела, убьешь его, и мы можем ехать домой.
– Чтобы собрать флот и начать войну.
– Война – дело хорошее, если это война за правое дело.
– Говорят, Акора – рай на земле.
– Там живут мужчины, такие же, как мы с тобой, и не менее опасные.
Нилс отвернулся от зеркала, от того образа, каким он должен предстать перед публикой, и порывисто обнял брата.
– Мы выясним правду и поступим так, как она нам подскажет. Понял?
– Не позволь принцессе отвлечь тебя от дела.
– Она мне не помешает.
– Она по-своему красива, и у нее есть сила.
– Ради Бога, она же принцесса.
Шедоу усмехнулся и положил брату ладони на плечи.
– Думаешь, это важно в постели?
– Может, и нет, но по твоим же словам она – враг.
– Да, – сказал Шедоу и помрачнел лицом. – Как бы мне чертовски хотелось, чтобы это было не так.
Того же хотелось и Нилсу, но он даже себе не хотел в этом признаваться.
– Мы делаем то, что обязаны делать, – сказал он вместо этого и вышел в ночь.
Дом сиял, как новогодняя елка. В каждой комнате горел свет, подъезд к дому украшали фонари, развешанные через равные интервалы. Нилс оставил экипаж на улице и к дому подходил уже пешком. Поступил он так вынужденно, потому что давка была такой, что иначе он бы и через час не появился на пороге. Весь высший свет Лондона явился поглазеть на то, как королевское семейство Акоры принимает принцессу Викторию.
Весь Лондон, за исключением короля, который, если бы не серьезная болезнь, тоже был бы здесь. Ночь выдалась теплой для апреля, и, к счастью, ветерок дул не с реки, и ужасный запах почти не ощущался. Наоборот, в воздухе пахло травами и цветами с окрестных лугов к востоку от города. Нилс поднялся по ступеням под самым стягом с рогами и вошел в холл, где уже успел побывать. Там он остановился, чтобы отдать плащ слуге, и огляделся.
Высокий, со сводчатым потолком холл был запружен людьми, которые явно были высокого мнения о себе. Людьми, которые своего ни за что не упустят.
Вечер растянется надолго, решил Нилс. Гости выстроились в линию. Нилс в очередь вставать не стал, а пошел по ковровой дорожке вперед, вглядываясь в лица.
Ангел. Так они заочно окрестили приговоренного. Того, кто взорвал славный корабль и пятьдесят девять душ вместе с ним. Он скорее всего акоранец или работает на них. Ничего другого не приходило Нилсу в голову. Никому другому не было смысла губить «Отважный». Никто другой и не посмел бы этого сделать.
А они? Посмели?
Он не мог позволить личным чувствам повлиять на решение. Справедливость должна восторжествовать. Во имя тех, кто погиб. Во имя безопасности родины. Найти Ангела. Сотворить войну. Убить. Обрести мир. Сколько мужчин за столько веков шли по той же тропе?
Он сделает то, что обязан, но...
Амелия. Принцесса. Она стояла в длинной цепочке ожидающих приема вместе со своими родителями и выглядела настоящей красавицей в наряде из шелка цвета слоновой кости с открытыми плечами, полуобнаженной грудью, в платье, ниспадающем до пят, с тонкой пеленой кружев. Волосы ее, убранные наверх и обрамлявшие лицо будто короной, были украшены цветами. Кожа цвета летнего персика казалась теплой и сладкой. Она смеялась.
Боже правый, избави от того, чтобы эта чудная женщина была его врагом!
Прошел официант с серебряным подносом. Нилс взял бокал шампанского, выпил его, не почувствовав вкуса, продолжая смотреть на Амелию. Она стояла рядом с другой женщиной – тоже молодой, но очень маленького роста, которая выглядела напряженной. Так, как будто этот миг могут у нее украсть, и поэтому надо из последних сил за него держаться.
Виктория.
Нельзя сказать, что уродлива, красивой тоже не назовешь, но достаточно приятная, хотя и слишком миниатюрная. По сравнению с прочими Ганноверами, включая и ее отца, она вызывала симпатию уже одной своей обыденностью, обыкновенностью. Но что-то в посадке головы, в манере держаться, в порывистости, с которой она поворачивала голову, в улыбке притягивало взгляд и делало ее по-настоящему привлекательной.
Птичка, выпорхнувшая из клетки.
Вполне к ней подходит. Еще в Кентукки Нилс знавал человека, который выращивал соколов для охоты. Он даже приходился ему каким-то дальним родственником. Соколят держали в колпаке на рукавице до тех пор, пока они не вырастали настолько, чтобы понять, какую сделку совершает с ними человек: за счастье полетать на свободе надо приносить человеку добычу. А не то не видать тебе неба.
Виктория чем-то походила на такого вот подросшего птенца.
Он обязательно напишет в Вашингтон о том впечатлении, что произвела на него будущая королева. Пока она никто, но скоро все изменится.
Амелия повернула голову к отцу. Говорит с ним. Она была так ослепительно грациозна и так полна жизни! Да, полна жизни. Она не походила на тех людей, коих в высшем свете легион, чья привычка все время что-то рассчитывать и оценивать шансы делает их лица похожими на маски, а движения – как у заводных кукол, лишенных радости от самого движения. Он почувствовал шевеление за ширинкой – тело реагировало само, без участия мозга.
Слишком долго он обходился без женщины. Так что неудивительно. Принцесса была привлекательной, но, кроме нее, хватало и других симпатичных женщин – бери не хочу. Он мог соблазнить едва ли не любую, а еще лучше – купить. Он предпочитал простые и честные отношения. Они его вполне устраивали.
Но с принцессой все было очень даже непросто.
Она снова засмеялась, и он видел, как легкий румянец прокатился вниз, от щек к ямочке у горла, оттуда еще ниже, к груди... Он отвернулся, чтобы не дать разгуляться неуправляемым страстям.
Играла музыка, Моцарт, кажется. Он не слишком хорошо разбирался в подобных вещах. Воздух полнился ароматом дорогих духов, отличного вина и вкусной еды. Куда бы он ни повернулся, повсюду его встречала красота.
Ни одного оборванца, ни грязи, ни отчаяния, ни безнадежности. Сытые и довольные, чувствующие себя абсолютно спокойно.
Будь они прокляты. Крики умирающих, стоны больных и слабых, сдавленные рыдания мальчика из Кентукки, того, кем он был в детстве. Все это внезапно нахлынуло на него, стало настоящей реальностью...
– Мистер Вулфсон?
Нежное прикосновение руки к предплечью, голос, звучащий так близко. Он обернулся и увидел, что смотрит прямо в ореховые глаза.
– Принцесса.
Она покинула гостей, покинула свою семью и свою почетную гостью и подошла к нему. Опасная женщина.
– С вами все в порядке?
– Конечно, я просто несколько ошеломлен всем этим великолепием.
Лицо ее приняло на мгновение выражение тревожного удивления, затем она укоризненно покачала головой.
– Нет, вы говорите неправду. Скорее вы нас осуждаете.
– С чего вы взяли?
Что он такого мог сказать? Надо следить за тем, что болтаешь. К тому же, что еще хуже, на них сейчас смотрят. Ее отец не спускает с него пристального взгляда, да и те гости, что стоят рядом, тоже с интересом поглядывают на них. Принцесса, которая если и обиделась, то не подала вида, лишь спросила: