Цирк был заполнен до отказа вмещать еще кого бы то ни было. Рядом со мной сидел какой-то толстый братец в узком не по размеру тела фраке. Он весь вспотел, ерзая по скамейке от нетерпения, и то и дело вытирал большим полосатым платком широкое радостное лицо.
— Прошу, братец, прощения! — восклицал он, толкнув меня очередной раз в бок локтем.
Наконец я не вытерпел и сказал:
— Нельзя ли, братец, покультурнее?
Он повернулся ко мне лучшей стороной, расплылся в культурной улыбке и ответил:
— Извиняюсь, братец! Я, знаешь ли, братец, всегда сильно волнуюсь перед началом матча, слава Самому Братцу Президенту… Выложил на бывшего братца Ивана Грозного XVIII двадцать монет, а теперь сомневаюсь в содеянном. Говорят, бывший братец Бисмарк VII тоже братец не промах. Несмотря на то, что бывший братец Иван Грозный XVIII уже в полуфинале, а этот проводит только первый бой, боюсь, как бы не плакали моими слезами мои драгоценные денежки. В бывшем братце Бисмарке VII на восемь кило больше, и он на десять лет моложе…
В ложу номер двадцать один, отгороженную от цирка толстым бронированным и пуленепробиваемым стеклом, вошли братцы мыслеводители из Кабинета Избранных, которых возглавлял сам Сам Братец Президент. Пуленепробиваемое стекло ложи было затемненным, и братцы зрители братцев мыслеводителей в ложе не видели, а только слышали через микрофоны и динамики. Сам Братец Президент захлопал в ладоши, аплодисменты тут же подхватили и понесли в массы братцы мыслеводители. Братцы на трибунах повскакали с трибун и разразились овациями. Овации стали бурными, послышались радостные возгласы:
— Сплотившиеся возле ложи номер двадцать один братцы едины!
— Ура! Ура! Ура!
— Слава Самому Братцу Президенту!
— Ура! Ура! Ура!
— Сплотимся возле ложи номер двадцать один еше теснее!
— Ура! Ура! Ура!
Все стали сплачиваться еще теснее. От этого сплочения и еще от того, что наши овации превратились в настоящую бурю, северная трибуна рухнула. Братцы, выкрикивая разные лозунги и провозглашая здравицы в честь Самого Братца Президента и братцев мыслеводителей из Кабинета Избранных, не обратили на это никакого внимания, так как к обвалам трибун все давно привыкли. Перед каждым матчем всегда обваливалась какая-нибудь трибуна: то ли северная, то ли южная, то ли восточная, то ли западная, короче — любая, кроме ложи номер двадцать один, которая была бронированная. Мы продолжали сплачиваться и кричать «ура!», аплодисменты Самого Братца Президента транслировались и печатались всеми орудиями массовой информации. Из-под обломков рухнувшей трибуны к санитарным машинам понесли убитых и раненых, которым за это полагались медали «За сплочение» и которым я очень завидовал, так как о такой медали давно мечтал, а у меня ее не было.
Когда убитйх и раненых вынесли и аплодисменты затихли, под куполом цирка стало звучать эхо аплодисментов, звучавшее до самого конца матча. Сам Братец Президент махнул не видимой нами за пуленепробиваемым стеклом левой рукой. На арену вышли бывшие братцы Иван Грозный XVIII и Бисмарк VII, одеты они были в короткие серые фраки, в руках они держали отточенные мечи и полосатые пуленепробиваемые домовые флаги, на головах у них были бумажные короны без зубьев.
Все зааплодировали снова, на этот раз — с возмущением в аплодисментах. Мой сосед ткнул меня в живот кулаком и даже не попросил прощения. Я отодвинулся от него подальше, он тут же сплотился со мной поближе.
Бывшие братцы прошлись по арене кругом позора, остановились в центре позора и опустили на бумажные опилки древки флагов.
Из динамиков на всех нас полился торжественный домовой гимн. Все братцы, вскочив с трибун, его подхватили и понесли. На всех лицах несущих братцев было написано торжественное выражение.
С последними тактами торжественного домового гимна противники порядка разошлись в разные стороны, кто куда, и встали в боевые торжественные стойки. Сам Братец Президент через микрофон провозгласил:
— Закон есть закон!
И поединок начался.
Я стал сравнивать противников порядка. Бывший братец Иван Грозный XVIII, хотя и был на восемь кило легче и на десять лет старше другого противника порядка, но у него не было такого круглого живота, как у бывшего братца Бисмарка VII, да и вообще на нем была лучшая спортивная форма. Я пожалел, что с подачи братца Клеопатры II поставил на бывшего братца Бисмарка VII, шансы которого на победу в этом матче были явно невелики. С другой стороны, если бы он все же выхватил из тела бывшего братца Ивана Грозного XVIII победу, мой выигрыш на тотализаторе составил бы кругленькую сумму, поскольку большинство братцев поставило на лучшую спортивную форму. Я заглянул в программку. Бывший братец Иван Грозный XVIII был приговорен к десяти матчам за строительство канализации, семь он уже выиграл, а сейчас проводил восьмой. Бывший же братец Бисмарк VII, приговоренный к двадцати матчам за разглашение какой-то священной домовой тайны, участвовал только в первом.
Бывшие братцы начали сходиться. Чуть перегнув ноги в коленях, опустив дальний конец знамени на бумажные опилки и вытянув колющий край меча вперед, бывший братец Иван Грозный XVIII обошел для знакомства вокруг бывшего братца Бисмарка VII, который, не сходя с отведенного ему инструкцией места, знакомился с другим противником порядка только взглядом. Неожиданно бывший братец Иван Грозный XVIII сделал резкий выпад: отклонил флаг в сторону и кольнул вперед сверкающим в лучах юпитеров мечом. Бывший братец Бисмарк VII легко парировал меч и, в свою очередь упав, но не совсем, а только на колено, попытался нанести резкий мстительный удар братцу Ивану Грозному XVIII в грудь живота. Такой мстительной прыти от него, видимо, никто не ожидал. Братцы на трибунах одобрительно засвистели и закричали: «Слава Самому Братцу Президенту! Да здравствует Кабинет Избранных!» Но бывший братец Иван Грозный XVIII ловко увернулся и ударил древком флага бывшего братца Бисмарка VII по тому месту, где у всех не бывших братцев находится корона, а не беззубая бумага. Бывший братец Бисмарк VII вскочил и ошалело завертел ударенным местом. Раздался свисток, братец судья сделал бывшему братцу Ивану Грозному XVIII первое предупреждение.
Трибуны закричали:
— Судью на мыло!
На арену вышел новый судья.
Поклонившись ложе номер двадцать один, гладиаторы встали в стойки. На этот раз сразу же после свистка вперед кинулся бывший братец Бисмарк VII, обрушив на бывшего братца Ивана Грозного XVIII сверху вниз грозный удар. Тот прикрылся древком флага и лишь слегка покачнулся, согласно правилам, а потом выбросил меч вперед, правда, как-то уж слишком не по правилам вяло, отчего меч остался в руке. Бывший братец Бисмарк VII спокойно парировал выброс и рассек правое предплечье другого противника порядка выше пояса.
Черные бумажные опилки арены окропила бывшебратцевская кровь, трибуны стали провозглашать здравицы в честь Самого Братца Президента и братцев мыслеводителей из Кабинета Избранных…
Но тут бывший братец Иван Грозный XVIII, издав домовой клич, кинулся на бывшего братца Бисмарка VII, древко знамени в руке которого переломилось от страшного клича. Воспользовавшись переломом знамени, бывший братец Иван Грозный XVIII пихнул соперника головой на пол и мгновенно приставил острие обоюдоострого меча к горлу поверженного бывшего братца.
Сам Братец Президент провозгласил в микрофон:
— Венец — делу конец!
Кашлянул, прочищая горло для последующих гениальных провозглашений, и изрек:
— Делу — конец венца!
Немного помолчал и высказал следующую re-га ниальную мысль:
— Конец венца — делу!
Братцы зрители, затаив дыхание, не говоря уже обо всех остальных жизненных процессах, с благоговением следили за титанической работой гениальной мысли.
— Венец дела — конец!
— Два конца, два венца, посередине — дело!
— Делу — два конца!
В динамиках послышался треск. Так каждый раз в завершении матча гениально трещала гениальная мысль Самого Братца Президента от титаничности напряжения.
— Конец — делу венец!
Динамики разразились громом аплодисментов братцев мыслеводителей. Гром аплодисментов подхватили принявшиеся сплачиваться братцы мы-слеводимые. Гром аплодисментов перемешался с эхом грома предматчевых аплодисментов. От всего этого рухнула западная трибуна, на которой сидел я. Я было обрадовался, что наконец получу заветную медаль, но меня не убило и даже не ранило, а только чуть-чуть прищемило корону обломком трибуны, за что полагалась именная благодарность Кабинета Избранных.
Убитых и раненых понесли в машины. Бывший братец Иван Грозный XVIII изящным ударом отсек верхний конец бывшего братца Бисмарка VII. Все троекратно прокричали «ура!» и стали расходиться.
Когда я вышел на прицирковую площадь, ее уже красиво украшали красивые транспаранты с гениальными мыслями Самого Братца Президента, только что произнесенными в ложе номер двадцать один. Я перечитал их несколько раз и несколько раз поразился гениальности.
На площади меня уже поджидали братец Клеопатра II, братец Малюта Скуратов XXXII и братец Мадонна. К их глубочайшему огорчению, они на этот раз не получили даже именную благодарность.
Братец Мадонна была высокая братец блондинка с крайне стройными двумя ногами, двумя бедрами, одним телом и с восьмизубой короной на голове. Он посмотрела на меня так, будто бы тут же
очень хотела сделать со мной то, что хотела. % было тоже очень захотел, но мы пошли к братцу Великану.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
— Прошу, братец, прощения! — восклицал он, толкнув меня очередной раз в бок локтем.
Наконец я не вытерпел и сказал:
— Нельзя ли, братец, покультурнее?
Он повернулся ко мне лучшей стороной, расплылся в культурной улыбке и ответил:
— Извиняюсь, братец! Я, знаешь ли, братец, всегда сильно волнуюсь перед началом матча, слава Самому Братцу Президенту… Выложил на бывшего братца Ивана Грозного XVIII двадцать монет, а теперь сомневаюсь в содеянном. Говорят, бывший братец Бисмарк VII тоже братец не промах. Несмотря на то, что бывший братец Иван Грозный XVIII уже в полуфинале, а этот проводит только первый бой, боюсь, как бы не плакали моими слезами мои драгоценные денежки. В бывшем братце Бисмарке VII на восемь кило больше, и он на десять лет моложе…
В ложу номер двадцать один, отгороженную от цирка толстым бронированным и пуленепробиваемым стеклом, вошли братцы мыслеводители из Кабинета Избранных, которых возглавлял сам Сам Братец Президент. Пуленепробиваемое стекло ложи было затемненным, и братцы зрители братцев мыслеводителей в ложе не видели, а только слышали через микрофоны и динамики. Сам Братец Президент захлопал в ладоши, аплодисменты тут же подхватили и понесли в массы братцы мыслеводители. Братцы на трибунах повскакали с трибун и разразились овациями. Овации стали бурными, послышались радостные возгласы:
— Сплотившиеся возле ложи номер двадцать один братцы едины!
— Ура! Ура! Ура!
— Слава Самому Братцу Президенту!
— Ура! Ура! Ура!
— Сплотимся возле ложи номер двадцать один еше теснее!
— Ура! Ура! Ура!
Все стали сплачиваться еще теснее. От этого сплочения и еще от того, что наши овации превратились в настоящую бурю, северная трибуна рухнула. Братцы, выкрикивая разные лозунги и провозглашая здравицы в честь Самого Братца Президента и братцев мыслеводителей из Кабинета Избранных, не обратили на это никакого внимания, так как к обвалам трибун все давно привыкли. Перед каждым матчем всегда обваливалась какая-нибудь трибуна: то ли северная, то ли южная, то ли восточная, то ли западная, короче — любая, кроме ложи номер двадцать один, которая была бронированная. Мы продолжали сплачиваться и кричать «ура!», аплодисменты Самого Братца Президента транслировались и печатались всеми орудиями массовой информации. Из-под обломков рухнувшей трибуны к санитарным машинам понесли убитых и раненых, которым за это полагались медали «За сплочение» и которым я очень завидовал, так как о такой медали давно мечтал, а у меня ее не было.
Когда убитйх и раненых вынесли и аплодисменты затихли, под куполом цирка стало звучать эхо аплодисментов, звучавшее до самого конца матча. Сам Братец Президент махнул не видимой нами за пуленепробиваемым стеклом левой рукой. На арену вышли бывшие братцы Иван Грозный XVIII и Бисмарк VII, одеты они были в короткие серые фраки, в руках они держали отточенные мечи и полосатые пуленепробиваемые домовые флаги, на головах у них были бумажные короны без зубьев.
Все зааплодировали снова, на этот раз — с возмущением в аплодисментах. Мой сосед ткнул меня в живот кулаком и даже не попросил прощения. Я отодвинулся от него подальше, он тут же сплотился со мной поближе.
Бывшие братцы прошлись по арене кругом позора, остановились в центре позора и опустили на бумажные опилки древки флагов.
Из динамиков на всех нас полился торжественный домовой гимн. Все братцы, вскочив с трибун, его подхватили и понесли. На всех лицах несущих братцев было написано торжественное выражение.
С последними тактами торжественного домового гимна противники порядка разошлись в разные стороны, кто куда, и встали в боевые торжественные стойки. Сам Братец Президент через микрофон провозгласил:
— Закон есть закон!
И поединок начался.
Я стал сравнивать противников порядка. Бывший братец Иван Грозный XVIII, хотя и был на восемь кило легче и на десять лет старше другого противника порядка, но у него не было такого круглого живота, как у бывшего братца Бисмарка VII, да и вообще на нем была лучшая спортивная форма. Я пожалел, что с подачи братца Клеопатры II поставил на бывшего братца Бисмарка VII, шансы которого на победу в этом матче были явно невелики. С другой стороны, если бы он все же выхватил из тела бывшего братца Ивана Грозного XVIII победу, мой выигрыш на тотализаторе составил бы кругленькую сумму, поскольку большинство братцев поставило на лучшую спортивную форму. Я заглянул в программку. Бывший братец Иван Грозный XVIII был приговорен к десяти матчам за строительство канализации, семь он уже выиграл, а сейчас проводил восьмой. Бывший же братец Бисмарк VII, приговоренный к двадцати матчам за разглашение какой-то священной домовой тайны, участвовал только в первом.
Бывшие братцы начали сходиться. Чуть перегнув ноги в коленях, опустив дальний конец знамени на бумажные опилки и вытянув колющий край меча вперед, бывший братец Иван Грозный XVIII обошел для знакомства вокруг бывшего братца Бисмарка VII, который, не сходя с отведенного ему инструкцией места, знакомился с другим противником порядка только взглядом. Неожиданно бывший братец Иван Грозный XVIII сделал резкий выпад: отклонил флаг в сторону и кольнул вперед сверкающим в лучах юпитеров мечом. Бывший братец Бисмарк VII легко парировал меч и, в свою очередь упав, но не совсем, а только на колено, попытался нанести резкий мстительный удар братцу Ивану Грозному XVIII в грудь живота. Такой мстительной прыти от него, видимо, никто не ожидал. Братцы на трибунах одобрительно засвистели и закричали: «Слава Самому Братцу Президенту! Да здравствует Кабинет Избранных!» Но бывший братец Иван Грозный XVIII ловко увернулся и ударил древком флага бывшего братца Бисмарка VII по тому месту, где у всех не бывших братцев находится корона, а не беззубая бумага. Бывший братец Бисмарк VII вскочил и ошалело завертел ударенным местом. Раздался свисток, братец судья сделал бывшему братцу Ивану Грозному XVIII первое предупреждение.
Трибуны закричали:
— Судью на мыло!
На арену вышел новый судья.
Поклонившись ложе номер двадцать один, гладиаторы встали в стойки. На этот раз сразу же после свистка вперед кинулся бывший братец Бисмарк VII, обрушив на бывшего братца Ивана Грозного XVIII сверху вниз грозный удар. Тот прикрылся древком флага и лишь слегка покачнулся, согласно правилам, а потом выбросил меч вперед, правда, как-то уж слишком не по правилам вяло, отчего меч остался в руке. Бывший братец Бисмарк VII спокойно парировал выброс и рассек правое предплечье другого противника порядка выше пояса.
Черные бумажные опилки арены окропила бывшебратцевская кровь, трибуны стали провозглашать здравицы в честь Самого Братца Президента и братцев мыслеводителей из Кабинета Избранных…
Но тут бывший братец Иван Грозный XVIII, издав домовой клич, кинулся на бывшего братца Бисмарка VII, древко знамени в руке которого переломилось от страшного клича. Воспользовавшись переломом знамени, бывший братец Иван Грозный XVIII пихнул соперника головой на пол и мгновенно приставил острие обоюдоострого меча к горлу поверженного бывшего братца.
Сам Братец Президент провозгласил в микрофон:
— Венец — делу конец!
Кашлянул, прочищая горло для последующих гениальных провозглашений, и изрек:
— Делу — конец венца!
Немного помолчал и высказал следующую re-га ниальную мысль:
— Конец венца — делу!
Братцы зрители, затаив дыхание, не говоря уже обо всех остальных жизненных процессах, с благоговением следили за титанической работой гениальной мысли.
— Венец дела — конец!
— Два конца, два венца, посередине — дело!
— Делу — два конца!
В динамиках послышался треск. Так каждый раз в завершении матча гениально трещала гениальная мысль Самого Братца Президента от титаничности напряжения.
— Конец — делу венец!
Динамики разразились громом аплодисментов братцев мыслеводителей. Гром аплодисментов подхватили принявшиеся сплачиваться братцы мы-слеводимые. Гром аплодисментов перемешался с эхом грома предматчевых аплодисментов. От всего этого рухнула западная трибуна, на которой сидел я. Я было обрадовался, что наконец получу заветную медаль, но меня не убило и даже не ранило, а только чуть-чуть прищемило корону обломком трибуны, за что полагалась именная благодарность Кабинета Избранных.
Убитых и раненых понесли в машины. Бывший братец Иван Грозный XVIII изящным ударом отсек верхний конец бывшего братца Бисмарка VII. Все троекратно прокричали «ура!» и стали расходиться.
Когда я вышел на прицирковую площадь, ее уже красиво украшали красивые транспаранты с гениальными мыслями Самого Братца Президента, только что произнесенными в ложе номер двадцать один. Я перечитал их несколько раз и несколько раз поразился гениальности.
На площади меня уже поджидали братец Клеопатра II, братец Малюта Скуратов XXXII и братец Мадонна. К их глубочайшему огорчению, они на этот раз не получили даже именную благодарность.
Братец Мадонна была высокая братец блондинка с крайне стройными двумя ногами, двумя бедрами, одним телом и с восьмизубой короной на голове. Он посмотрела на меня так, будто бы тут же
очень хотела сделать со мной то, что хотела. % было тоже очень захотел, но мы пошли к братцу Великану.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Братец Малюта Скуратов XXXII, прихватив с собой братца Мадонну, отправился на кухню составлять меню, а мы с братцем Клеопатрой II прошли в кабинет.
Сев за стол, мы с минуту молчали. Братец Клеопатра II повертела в пальцах черную салфетку, по углам которой были вышиты миниатюрные белые братцы Великаны, и спросила:
— Тебя устраивает синекура пятого зама?
— Устраивает.
— Нет, не устраивает. Если бы ты поменял доминанту полушарий желудка Самого Братца Президента, дай ему Сам Братец Президент здоровья, братец Цезарь X стал бы Великим Ревизором, а Великому Ревизору ничего не стоит устроить тебе синекуру начальника департамента.
Придав выражению лица крайне таинственный вид, я как следует навострил корону и спросил:
— Ты знаешь про смену доминанты? Откеда?
— От велосипеда, — загадочно ответила братец Клеопатра II.
Намек я понял и, придав выражению лица крайне незаинтересованное выражение, спросил:
— Ты член полулегального отдела активных акций правосторонних? Пароль?
— Я — начальник отдела активных акций правосторонних на полставки. Пароль: сегодня тень. Отзыв?
— Отзыв: завтра — день.
На наших глазах, согласно инструкции, выступили слезы, мы поднялись из-за стола и немножко, согласно инструкции, обнялись.
— Планы? — прошептал я.
— Ситуация может в любую секунду измениться до полной неузнаваемости, ответила братец Клеопатра II. — Она может измениться и после домового переворота, когда сегодняшняя оппозиция, завтра ставшая не оппозицией, послезавтра снова окажется в оппозиции. Братец Белый Полковник заботится не только о сегодняшнем, не только о завтрашнем дне, он уже заботится о послезавтрашнем! Точно так же, как братец Цезарь X… Зубья так и посыплются, так и посыплются в наши короны!
— Постой, братец Клеопатра II, я что-то совсем запутался в твоих мыслях. Ты на чьей стороне: левой или правой? В чью корзину ты играешь?
— Вот еще! — воскликнула, позабыв о конспирации, братец Клеопатра II. — В чью… Не строй из себя идиота, конечно, в свою. Каждый в этом Нашем замечательном Доме играет только в свою корзину!
— Домовые интересы превыше всего! — гордо сказал я.
— Плевать на все домовые интересы! Мы будем играть сразу в две корзины, играя только в свою. столкнем их всех так, чтобы от них ничего не осталось, а потом создадим свою, истинную партию: партию праволевосторонних, в которой станем на пару Самим Братцем Президентом. Понимаешь? А сначала нужно поменять доминанту полушарий желудка нынешнего дурачка Самого Братца Президента, дай ему Сам Братец Президент здоровья. Потом — еще раз. Еще и еще… С каждым разом мы будем опускаться все ниже и ниже…
На этой заманчивой перспективе опускания, от которой у меня похолодело в мыслях, наш разговор оборвался — в кабинет вошли братец Малюта Скуратов XXXII и братец Мадонна, которая все еще очень хотела, сопровождаемые братцем Великаном и братцами официантами, сопровождавшими подносы с разнообразными закусками и бутылями с божественным нектаром.
Переставив закуски и бутыли с подносов на стол, братцы сопровождающие удалились. Я провозгласил тост за лишние зубья в корону Самого Братца Президента и наших славных братцев мыслеводителей. Мы выпили. В нашей среде повеселело. Когда повеселело, я сказал:
— Ну-ка, братец Малюта Скуратов XXXII, налей-ка нам в бокалы божественного.
Мы выпили. Повеселело веселее. Чтобы повысить веселье, мы выпили снова. Потом стали есть. А когда стали есть, стали пить. Веселье крепчало…
Когда оно достаточно окрепло, мы стали петь песню о том, как нам всем радостно живется в Нашем замечательном Доме. Еще в этой веселой песне пелось о том, что в других Домах Нашего Общего Дома братцы не умеют петь так радостно, как умеем петь мы… Но в этом самом месте песни братец Пилат III вдруг подумал умом о том, что никто из нас ни в одном другом Доме Нашего Общего Дома никогда не бывал и не имел ни малейшего представления о том, насколько где радостно поют. От этой вражеской думы мое веселье чуть потускнело.
Братец Мадонна, которая продолжала хотеть, наступила мне под столом шпилькой туфли на мой ботинок. Видимо, ее хотение стало нетерпеливым. Мне тоже чего-то захотелось такого, и я наступил ей ботинком на шпильку. Но было не место. К тому же тут к моему правому уху нагнулся братец Малюта Скуратов XXXII и зашептал в его дырку:
— Надеюсь, наши деловые отношения теперь войдут в новую фазу. Теперь перед нами открылись совершенно новые, я бы сказал, грандиозные возможности.
— Одиннадцатизубочникам разрешено провозить в Наш Дом не более одиннадцати килограммов фруктов.
— Э… Все привозят больше, тележками привозят. Но нам одной тележки мало! Нам нужно много тележек, очень много! Миллионы тележек! С братцами спецтаможенниками я договорюсь, ты будешь провозить в Наш Дом тонны и тонны фруктов. Да что там… ух… монеты в наши карманы так и посыплются, так и посыплются…
Я представил себе, как в мои карманы сыплются монеты. Потом представил себе, как в мою корону сыплются зубья. От этих представлений мне захотелось утолить жажду, возникшую в горле.
Мы выпили. Братец Малюта Скуратов XXXII протянул каждому из нас и из них по пакетику с пыльцой. Я разорвал свой, закрыл глаза братца Пилата III и вдохнул аромат пыльцы. По телу, которое было на мне, что-то разлилось. Оставив в забегаловке братца Великана сыплющиеся в мои карманы и в мою корону монеты и зубья, я полетел, плавно размахивая крыльями, в синее небо ядовитой окружающей среды, туда, где рядом со светящимся над лесом полукольцом меня ждала братец Принцесса. А где-то далеко-далеко была сытая физиономия братца Малюты Скуратова XXXII, который, откинувшись на спинку стула, пускал изо рта пенные пузыри, где-то далеко-далеко была братец Клеопатра II, наклонившаяся к столу так низко, что прядь его волос лежала в тарелке с салатом, где-то далеко-далеко была очень хотевшая братец Мадонна… В синеве неба я достал из фрака часы, щелкнул крышкой, и над деревьями заиграла, заискрилась чудными звуками музыка, заглушая, уничтожая нудный скрип Железного Бастиона…
В общем, я дошел от нашего веселья до ручки, открыл дверь и стал переступать порог. Но меня взяли руки братца Малюты Скуратова XXXII, братца Клеопатры II, братца Мадонны и усадили на положенное место. Братец Клеопатра II стала наставлять меня на путь:
— Ты куда это собрался? С минуты на минуту тебя захочет увидеть братец Цезарь X.
Мой язык сказал:
— Плевать на братца Цезаря X!
— Что такое? — поразились все моему языку.
— Плевать на братца Белого Полковника! Я хочу к Принцессе, я хочу за Железный Бастион.
— Вражеские иллюзии действуют на некоторых выходящих братцев самым странным образом, — констатировали все, а потом провозгласили: — Пять зубьев в корону самого братца Пилата III!
И влили мне в глотку целую бутыль божественного нектара.
Все иллюзии из меня вышли, в меня вошла темнота, а когда она вдруг рассеялась, я увидел удивленными глазами, что лечу по Великой Мечте…
Я летел по Великой Мечте в персональном автомобиле братца Цезаря X, сидя в ванне. Через открытые окна летевшего автомобиля в мои легкие проникал пьянящий воздух двадцать первого яруса. Братец Цезарь X был рядом.
Прервав сильно затянувшееся молчание, он сказал:
— Ну ты и шалун, братец Пилат III… Божественный нектар разумотворящ, но и творя собственный разум, надо знать меру. Разве можно так надираться? Говоришь, плевать?
Я затрепетал. От моего трепета вода из ванны стала выплескиваться на братца Цезаря X, обрызгивая братца Цезаря X.
Братец Цезарь X нажал соответствующую кнопку, и я выбрался из ванны на сиденье, причем уже одетым и причем одетым уже в новенький не по рангу широкополосый фрак с моими прежними медалями, а также с новой медалью «За службу» на груди фрака.
Догадавшись, зачем я плевал, братец Цезарь X резюмировал:
— Молодец, очень тонко… Какова конспирация, а?! И каково чувство юмора! Ха-ха-ха… Плевал на братца Цезаря X и плевал на братца Белого Полковника… Это же надо было придумать…
— Служу Нашему Дому! — рявкнул я, скосив взгляд правого глаза на новую медаль, которая позвякивала у меня на груди, подпевая хрустальному звону штанов братца Цезаря X.
— А скажи-ка, братец Пилат III, — спросил меня тот, — истинно ли ты веришь в нашу святую Великую Мечту?
— Верю! — рявкнул я что было мочи, а потом проникновенно, со слезой в голосе добавил: Истинно, свято верю.
— А скажи-ка, братец Пилат III, хочешь ли ты в ней прописаться?
— Служу Нашему Дому!
— Тогда перехожу к делу. А ты смотри, во все свои глаза, сколько их у тебя ни на есть, смотри на Великую Мечту — у тебя появился реальный шанс там прописаться… То, что я тебе сейчас сообщу, сообщу сугубо, глубоко конфиденциально…
— Так точно!
— Итак… Вот тебе микромагнитофон. — Он протянул мне орден, на котором была изображена обвитая белой змеей маленькая черная двадцатизубая корона. — Сегодня ты встретишься с братцем Принцессой и вызовешь его на особую откровенность. Нажав вот эту микрокнопку, запишешь все ваши разговоры на микропленку. Завтра утром явишься ко мне вот по этому адресу… Помни, что на пленке должен быть записан страшный небратцевский бред. Этот бред послужит нам почвой для успешного проведения активной акции. Потом я вручу тебе револьвер, ты уговоришь братца Принцессу провести тебя в его шикарный дворец и там убьешь Самого Братца Президента, дай ему Сам Братец Президент здоровья.
Моя новая медаль зазвенела снова, на этот раз от кашля, который потряс мою грудь, видимо, оттого, что я несколько простудился в ванне, а может быть, потому что я цитировал кашель Самого Братца Президента, произнесенный им в цирке.
— Как… — прошептал я..
— Как— как… Да вот так: выстрелом в голову. Обязательно в левую ее половину.
— Самого Братца Президента? Да ведь он же бессмертен!
— А скажи-ка, братец Пилат III, разве тебе кто— нибудь говорил обратное?
— Никак нет! Но я все равно не посмею…
— Сметь тут будешь не ты, а я. Ты будешь только стрелять. Ты выстрелишь в левую половину его бессмертной головы, Сам Братец Президент умрет и тут же, прямо на твоих счастливых глазах, воскреснет, но уже с другим, правым доминантным полушарием…
— Если я выстрелю ему в голову, он поменяет доминанту полушарий желудка? — не очень поверил я.
Братец Цезарь X хрустально позвенел штанами и ответил:
— Некоторые партийные таинства Нашего замечательного Дома таинственны даже для посвященных. Сейчас я тебе открою самое страшное, самое таинственное таинство… А скажи-ка, братец Пилат III, как ты думаешь, зачем братцам головы?
— Для того, чтобы носить на них короны! — отчеканил я.
— Правильно. И чтобы носить их с максимальной пользой для Нашего Дома, не отвлекаясь на мысли, официально считается, что головы ни на что более не пригодны. На самом же деле… — Лицо братца Цезаря X, а особенно его носовая бородавка, стало предельно конспиративным…
— На самом же деле… — придав своему лицу предельно конспиративное выражение, повторил я.
— На самом же деле, — конспиративно прошептал мне в самое правое ухо братец Цезарь X, — на самом же деле братцы думают не желудками, а головами, в которых находятся две полуголовы, только одна из которых может быть доминантной…
Мои медали зазвенели снова, на этот раз — все. Братец Цезарь X взял их в руку и чуть менее конспиративно продолжил:
— Если мы выведем из строя левую голову головы Самого Братца Президента, он уже никогда не сможет мыслеводить братцами, мыслеводимыми неистинной левой доминантой, а будет мыслеводить только истинной правой. А скажи-ка, братец Пилат III, ты меня понял?
— Никак нет! — честно рявкнул я.
— Партийные домовые тайны понять трудно, именно поэтому они и являются тайнами. А скажи-ка, братец Пилат III, ты все еще смотришь на Великую Мечту? Во все свои глаза смотришь?
— Так точно!
— Смотри на нее как можно внимательнее. Сейчас я тебе открою самую-самую страшную и таинственную домовую тайну…
Я стал смотреть на Великую Мечту так внимательно, что от напряжения внимательности у меня на лбу чуть было не прорезался третий глаз. А братец Цезарь X забрался мне в правое ухо и зашептал:
— Это только так официально считается, что левые у нас — левые, а правые у нас — правые. На самом же деле… На самом же деле… левые у нас — правые, а правые у нас — левые. Так как там, где у нас право, на самом деле — лево, а там, где у нас лево, на самом деле — право. Для конспирации, для запутывания врагов, сколько бы у нас их ни было… Так вот, как только Сам Братец Президент воскреснет, он на самом деле воскреснет с единственно истинным, на самом деле — левым доминантным полушарием, неистинное правое навсегда умрет, и у нас уже никогда не будет правых-левых, а только — левые. Точно так же, как не будет правого направления, не будет правой стороны… ног, ушей, половин... Все-все-все будет левым. Среди обновленных левых ты получишь синекуру одного из мыслеводителей…
Я попеременно трепетал то от ужаса, то от восторга, попеременно представляя себе, как стреляю в голову Самого Братца Президента, как на мою голову возлагают двадцатиоднозубую корону.
Похлопав меня ладонью по коленке, вылезший из моего уха братец Цезарь X приказал через микрофон персональному братцу шоферу:
— К ближайшему лифту.
— Братец Цезарь X! — воскликнул я восклицание. — А что мне нужно будет делать после того, как я выстрелю из револьвера в левую, которая на самом деле…
— Тсс… — замахал на меня руками братец Цезарь X, и от этого «тсс» зазвенело в его штанах, хотя он сам штаны не чесал, а уже обнял меня за горло.
— …является не правой, а левой половиной головы Самого Братца Президента, дай ему Сам Братец Президент многих лет жизни…
Братец Цезарь X ослабил объятия, а я добавил:
— Меня, можно не сомневаться, самого лишат всех голов.
— Сам Братец Президент воскреснет, пожмет тебе руку, лично поблагодарит за то, что ты помог ему навсегда избавиться от ненавистного левого полушария. А потом возложит на твою голову двадцатиоднозубую корону.
— Двадцатиоднозубую?
— Конечно. Ведь ты именно о такой короне мечтаешь в Великой Мечте?
Я кивнул «так точно!» и впал в глубокую задумчивость, страстно рассматривая то, что располагалось за окнами летевшего вперед автомобиля.
Сев за стол, мы с минуту молчали. Братец Клеопатра II повертела в пальцах черную салфетку, по углам которой были вышиты миниатюрные белые братцы Великаны, и спросила:
— Тебя устраивает синекура пятого зама?
— Устраивает.
— Нет, не устраивает. Если бы ты поменял доминанту полушарий желудка Самого Братца Президента, дай ему Сам Братец Президент здоровья, братец Цезарь X стал бы Великим Ревизором, а Великому Ревизору ничего не стоит устроить тебе синекуру начальника департамента.
Придав выражению лица крайне таинственный вид, я как следует навострил корону и спросил:
— Ты знаешь про смену доминанты? Откеда?
— От велосипеда, — загадочно ответила братец Клеопатра II.
Намек я понял и, придав выражению лица крайне незаинтересованное выражение, спросил:
— Ты член полулегального отдела активных акций правосторонних? Пароль?
— Я — начальник отдела активных акций правосторонних на полставки. Пароль: сегодня тень. Отзыв?
— Отзыв: завтра — день.
На наших глазах, согласно инструкции, выступили слезы, мы поднялись из-за стола и немножко, согласно инструкции, обнялись.
— Планы? — прошептал я.
— Ситуация может в любую секунду измениться до полной неузнаваемости, ответила братец Клеопатра II. — Она может измениться и после домового переворота, когда сегодняшняя оппозиция, завтра ставшая не оппозицией, послезавтра снова окажется в оппозиции. Братец Белый Полковник заботится не только о сегодняшнем, не только о завтрашнем дне, он уже заботится о послезавтрашнем! Точно так же, как братец Цезарь X… Зубья так и посыплются, так и посыплются в наши короны!
— Постой, братец Клеопатра II, я что-то совсем запутался в твоих мыслях. Ты на чьей стороне: левой или правой? В чью корзину ты играешь?
— Вот еще! — воскликнула, позабыв о конспирации, братец Клеопатра II. — В чью… Не строй из себя идиота, конечно, в свою. Каждый в этом Нашем замечательном Доме играет только в свою корзину!
— Домовые интересы превыше всего! — гордо сказал я.
— Плевать на все домовые интересы! Мы будем играть сразу в две корзины, играя только в свою. столкнем их всех так, чтобы от них ничего не осталось, а потом создадим свою, истинную партию: партию праволевосторонних, в которой станем на пару Самим Братцем Президентом. Понимаешь? А сначала нужно поменять доминанту полушарий желудка нынешнего дурачка Самого Братца Президента, дай ему Сам Братец Президент здоровья. Потом — еще раз. Еще и еще… С каждым разом мы будем опускаться все ниже и ниже…
На этой заманчивой перспективе опускания, от которой у меня похолодело в мыслях, наш разговор оборвался — в кабинет вошли братец Малюта Скуратов XXXII и братец Мадонна, которая все еще очень хотела, сопровождаемые братцем Великаном и братцами официантами, сопровождавшими подносы с разнообразными закусками и бутылями с божественным нектаром.
Переставив закуски и бутыли с подносов на стол, братцы сопровождающие удалились. Я провозгласил тост за лишние зубья в корону Самого Братца Президента и наших славных братцев мыслеводителей. Мы выпили. В нашей среде повеселело. Когда повеселело, я сказал:
— Ну-ка, братец Малюта Скуратов XXXII, налей-ка нам в бокалы божественного.
Мы выпили. Повеселело веселее. Чтобы повысить веселье, мы выпили снова. Потом стали есть. А когда стали есть, стали пить. Веселье крепчало…
Когда оно достаточно окрепло, мы стали петь песню о том, как нам всем радостно живется в Нашем замечательном Доме. Еще в этой веселой песне пелось о том, что в других Домах Нашего Общего Дома братцы не умеют петь так радостно, как умеем петь мы… Но в этом самом месте песни братец Пилат III вдруг подумал умом о том, что никто из нас ни в одном другом Доме Нашего Общего Дома никогда не бывал и не имел ни малейшего представления о том, насколько где радостно поют. От этой вражеской думы мое веселье чуть потускнело.
Братец Мадонна, которая продолжала хотеть, наступила мне под столом шпилькой туфли на мой ботинок. Видимо, ее хотение стало нетерпеливым. Мне тоже чего-то захотелось такого, и я наступил ей ботинком на шпильку. Но было не место. К тому же тут к моему правому уху нагнулся братец Малюта Скуратов XXXII и зашептал в его дырку:
— Надеюсь, наши деловые отношения теперь войдут в новую фазу. Теперь перед нами открылись совершенно новые, я бы сказал, грандиозные возможности.
— Одиннадцатизубочникам разрешено провозить в Наш Дом не более одиннадцати килограммов фруктов.
— Э… Все привозят больше, тележками привозят. Но нам одной тележки мало! Нам нужно много тележек, очень много! Миллионы тележек! С братцами спецтаможенниками я договорюсь, ты будешь провозить в Наш Дом тонны и тонны фруктов. Да что там… ух… монеты в наши карманы так и посыплются, так и посыплются…
Я представил себе, как в мои карманы сыплются монеты. Потом представил себе, как в мою корону сыплются зубья. От этих представлений мне захотелось утолить жажду, возникшую в горле.
Мы выпили. Братец Малюта Скуратов XXXII протянул каждому из нас и из них по пакетику с пыльцой. Я разорвал свой, закрыл глаза братца Пилата III и вдохнул аромат пыльцы. По телу, которое было на мне, что-то разлилось. Оставив в забегаловке братца Великана сыплющиеся в мои карманы и в мою корону монеты и зубья, я полетел, плавно размахивая крыльями, в синее небо ядовитой окружающей среды, туда, где рядом со светящимся над лесом полукольцом меня ждала братец Принцесса. А где-то далеко-далеко была сытая физиономия братца Малюты Скуратова XXXII, который, откинувшись на спинку стула, пускал изо рта пенные пузыри, где-то далеко-далеко была братец Клеопатра II, наклонившаяся к столу так низко, что прядь его волос лежала в тарелке с салатом, где-то далеко-далеко была очень хотевшая братец Мадонна… В синеве неба я достал из фрака часы, щелкнул крышкой, и над деревьями заиграла, заискрилась чудными звуками музыка, заглушая, уничтожая нудный скрип Железного Бастиона…
В общем, я дошел от нашего веселья до ручки, открыл дверь и стал переступать порог. Но меня взяли руки братца Малюты Скуратова XXXII, братца Клеопатры II, братца Мадонны и усадили на положенное место. Братец Клеопатра II стала наставлять меня на путь:
— Ты куда это собрался? С минуты на минуту тебя захочет увидеть братец Цезарь X.
Мой язык сказал:
— Плевать на братца Цезаря X!
— Что такое? — поразились все моему языку.
— Плевать на братца Белого Полковника! Я хочу к Принцессе, я хочу за Железный Бастион.
— Вражеские иллюзии действуют на некоторых выходящих братцев самым странным образом, — констатировали все, а потом провозгласили: — Пять зубьев в корону самого братца Пилата III!
И влили мне в глотку целую бутыль божественного нектара.
Все иллюзии из меня вышли, в меня вошла темнота, а когда она вдруг рассеялась, я увидел удивленными глазами, что лечу по Великой Мечте…
Я летел по Великой Мечте в персональном автомобиле братца Цезаря X, сидя в ванне. Через открытые окна летевшего автомобиля в мои легкие проникал пьянящий воздух двадцать первого яруса. Братец Цезарь X был рядом.
Прервав сильно затянувшееся молчание, он сказал:
— Ну ты и шалун, братец Пилат III… Божественный нектар разумотворящ, но и творя собственный разум, надо знать меру. Разве можно так надираться? Говоришь, плевать?
Я затрепетал. От моего трепета вода из ванны стала выплескиваться на братца Цезаря X, обрызгивая братца Цезаря X.
Братец Цезарь X нажал соответствующую кнопку, и я выбрался из ванны на сиденье, причем уже одетым и причем одетым уже в новенький не по рангу широкополосый фрак с моими прежними медалями, а также с новой медалью «За службу» на груди фрака.
Догадавшись, зачем я плевал, братец Цезарь X резюмировал:
— Молодец, очень тонко… Какова конспирация, а?! И каково чувство юмора! Ха-ха-ха… Плевал на братца Цезаря X и плевал на братца Белого Полковника… Это же надо было придумать…
— Служу Нашему Дому! — рявкнул я, скосив взгляд правого глаза на новую медаль, которая позвякивала у меня на груди, подпевая хрустальному звону штанов братца Цезаря X.
— А скажи-ка, братец Пилат III, — спросил меня тот, — истинно ли ты веришь в нашу святую Великую Мечту?
— Верю! — рявкнул я что было мочи, а потом проникновенно, со слезой в голосе добавил: Истинно, свято верю.
— А скажи-ка, братец Пилат III, хочешь ли ты в ней прописаться?
— Служу Нашему Дому!
— Тогда перехожу к делу. А ты смотри, во все свои глаза, сколько их у тебя ни на есть, смотри на Великую Мечту — у тебя появился реальный шанс там прописаться… То, что я тебе сейчас сообщу, сообщу сугубо, глубоко конфиденциально…
— Так точно!
— Итак… Вот тебе микромагнитофон. — Он протянул мне орден, на котором была изображена обвитая белой змеей маленькая черная двадцатизубая корона. — Сегодня ты встретишься с братцем Принцессой и вызовешь его на особую откровенность. Нажав вот эту микрокнопку, запишешь все ваши разговоры на микропленку. Завтра утром явишься ко мне вот по этому адресу… Помни, что на пленке должен быть записан страшный небратцевский бред. Этот бред послужит нам почвой для успешного проведения активной акции. Потом я вручу тебе револьвер, ты уговоришь братца Принцессу провести тебя в его шикарный дворец и там убьешь Самого Братца Президента, дай ему Сам Братец Президент здоровья.
Моя новая медаль зазвенела снова, на этот раз от кашля, который потряс мою грудь, видимо, оттого, что я несколько простудился в ванне, а может быть, потому что я цитировал кашель Самого Братца Президента, произнесенный им в цирке.
— Как… — прошептал я..
— Как— как… Да вот так: выстрелом в голову. Обязательно в левую ее половину.
— Самого Братца Президента? Да ведь он же бессмертен!
— А скажи-ка, братец Пилат III, разве тебе кто— нибудь говорил обратное?
— Никак нет! Но я все равно не посмею…
— Сметь тут будешь не ты, а я. Ты будешь только стрелять. Ты выстрелишь в левую половину его бессмертной головы, Сам Братец Президент умрет и тут же, прямо на твоих счастливых глазах, воскреснет, но уже с другим, правым доминантным полушарием…
— Если я выстрелю ему в голову, он поменяет доминанту полушарий желудка? — не очень поверил я.
Братец Цезарь X хрустально позвенел штанами и ответил:
— Некоторые партийные таинства Нашего замечательного Дома таинственны даже для посвященных. Сейчас я тебе открою самое страшное, самое таинственное таинство… А скажи-ка, братец Пилат III, как ты думаешь, зачем братцам головы?
— Для того, чтобы носить на них короны! — отчеканил я.
— Правильно. И чтобы носить их с максимальной пользой для Нашего Дома, не отвлекаясь на мысли, официально считается, что головы ни на что более не пригодны. На самом же деле… — Лицо братца Цезаря X, а особенно его носовая бородавка, стало предельно конспиративным…
— На самом же деле… — придав своему лицу предельно конспиративное выражение, повторил я.
— На самом же деле, — конспиративно прошептал мне в самое правое ухо братец Цезарь X, — на самом же деле братцы думают не желудками, а головами, в которых находятся две полуголовы, только одна из которых может быть доминантной…
Мои медали зазвенели снова, на этот раз — все. Братец Цезарь X взял их в руку и чуть менее конспиративно продолжил:
— Если мы выведем из строя левую голову головы Самого Братца Президента, он уже никогда не сможет мыслеводить братцами, мыслеводимыми неистинной левой доминантой, а будет мыслеводить только истинной правой. А скажи-ка, братец Пилат III, ты меня понял?
— Никак нет! — честно рявкнул я.
— Партийные домовые тайны понять трудно, именно поэтому они и являются тайнами. А скажи-ка, братец Пилат III, ты все еще смотришь на Великую Мечту? Во все свои глаза смотришь?
— Так точно!
— Смотри на нее как можно внимательнее. Сейчас я тебе открою самую-самую страшную и таинственную домовую тайну…
Я стал смотреть на Великую Мечту так внимательно, что от напряжения внимательности у меня на лбу чуть было не прорезался третий глаз. А братец Цезарь X забрался мне в правое ухо и зашептал:
— Это только так официально считается, что левые у нас — левые, а правые у нас — правые. На самом же деле… На самом же деле… левые у нас — правые, а правые у нас — левые. Так как там, где у нас право, на самом деле — лево, а там, где у нас лево, на самом деле — право. Для конспирации, для запутывания врагов, сколько бы у нас их ни было… Так вот, как только Сам Братец Президент воскреснет, он на самом деле воскреснет с единственно истинным, на самом деле — левым доминантным полушарием, неистинное правое навсегда умрет, и у нас уже никогда не будет правых-левых, а только — левые. Точно так же, как не будет правого направления, не будет правой стороны… ног, ушей, половин... Все-все-все будет левым. Среди обновленных левых ты получишь синекуру одного из мыслеводителей…
Я попеременно трепетал то от ужаса, то от восторга, попеременно представляя себе, как стреляю в голову Самого Братца Президента, как на мою голову возлагают двадцатиоднозубую корону.
Похлопав меня ладонью по коленке, вылезший из моего уха братец Цезарь X приказал через микрофон персональному братцу шоферу:
— К ближайшему лифту.
— Братец Цезарь X! — воскликнул я восклицание. — А что мне нужно будет делать после того, как я выстрелю из револьвера в левую, которая на самом деле…
— Тсс… — замахал на меня руками братец Цезарь X, и от этого «тсс» зазвенело в его штанах, хотя он сам штаны не чесал, а уже обнял меня за горло.
— …является не правой, а левой половиной головы Самого Братца Президента, дай ему Сам Братец Президент многих лет жизни…
Братец Цезарь X ослабил объятия, а я добавил:
— Меня, можно не сомневаться, самого лишат всех голов.
— Сам Братец Президент воскреснет, пожмет тебе руку, лично поблагодарит за то, что ты помог ему навсегда избавиться от ненавистного левого полушария. А потом возложит на твою голову двадцатиоднозубую корону.
— Двадцатиоднозубую?
— Конечно. Ведь ты именно о такой короне мечтаешь в Великой Мечте?
Я кивнул «так точно!» и впал в глубокую задумчивость, страстно рассматривая то, что располагалось за окнами летевшего вперед автомобиля.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Время неумолимо перевалило за полночь. Я вошел в будку телефона-автомата, стоявшую возле спецлифта, и набрал номер. Очень долго в трубке слышались только гудки.
— Да, — наконец ответила братец Принцесса.
— Ты спала? Я тебя разбудил?
— Почему ты так долго не звонил?
— Я был занят службой. Ты еще хочешь со мной встретиться, Принцесса?
— Я жду тебя уже пять часов.
— Мне пройти в твои апартаменты?
— Да.
Он повесила трубку. Я вышел из телефонной будки и побежал к спецлифту.
Увидев сразу два показанных мной двадцатизубых ордена, братцы таможенники почтительно пропустили меня в лифт. Дверцы захлопнулись, и кабина поехала вверх.
Вдруг через микрофон экстренного вызова техника в кабину начало просачиваться белое дымное облачко. Лифт остановился. Облачко колыхнулось и материализовалось в маленького горбатого братца в широкополосом не по рангу фраке без пуговиц на фраке и в однозубой короне на огромном лысом месте короны.
— Голос узнаешь? — спросил меня материализовавшийся братец голосом братца Белого Полковника.
— Так точно! — бодро рявкнул я, отступив к стене кабины.
— Направляешься в гости к братцу Принцессе, так, братец Пилат III?
— Так точно!
— Выполнять спецзадание с микромагнитофоном?
— Так точно!
— Отлично.
— Служу Нашему вашему Дому!
— Да, — наконец ответила братец Принцесса.
— Ты спала? Я тебя разбудил?
— Почему ты так долго не звонил?
— Я был занят службой. Ты еще хочешь со мной встретиться, Принцесса?
— Я жду тебя уже пять часов.
— Мне пройти в твои апартаменты?
— Да.
Он повесила трубку. Я вышел из телефонной будки и побежал к спецлифту.
Увидев сразу два показанных мной двадцатизубых ордена, братцы таможенники почтительно пропустили меня в лифт. Дверцы захлопнулись, и кабина поехала вверх.
Вдруг через микрофон экстренного вызова техника в кабину начало просачиваться белое дымное облачко. Лифт остановился. Облачко колыхнулось и материализовалось в маленького горбатого братца в широкополосом не по рангу фраке без пуговиц на фраке и в однозубой короне на огромном лысом месте короны.
— Голос узнаешь? — спросил меня материализовавшийся братец голосом братца Белого Полковника.
— Так точно! — бодро рявкнул я, отступив к стене кабины.
— Направляешься в гости к братцу Принцессе, так, братец Пилат III?
— Так точно!
— Выполнять спецзадание с микромагнитофоном?
— Так точно!
— Отлично.
— Служу Нашему вашему Дому!