Василий Лобов
 
Дом, который сумашедший

роман

ГЛАВА ПЕРВАЯ

   В то утро я проснулся ни свет ни заря — фонари на нашем девятом ярусе тлели всего вполнакала, — и было еще слишком рано, чтобы идти на службу. Несколько долгих минут я лежал неподвижно, рассматривая глазами полосатые пузыри вздувшейся на потолке штукатурки, потом повернулся на левый бок и стал смотреть на шикарное убранство моего шикарного однокомнатного дворца: на шикарный пластмассовый стул с поломанной ножкой, на шикарный стол, покрытый шикарной бело-черной скатертью с обтрепанными и кое-где отвалившимися шикарными кисточками, на собственный местами лоснившийся шикарный фрак, который висел на шикарном гвозде, вбитом в дворцовую дверь…
   В желудок лезли самые разные мысли, я с силой пытался их от него отогнать, они не отгонялись… и мне казалось! Мне казалось, что мой шикарный дворец не такой уж и шикарный. Мне казалось, что печальна вечная песня радости Железного Бастиона. Мне даже казалось, что я несчастлив.
   — Ты что это, а, братец Пилат III, совсем ополоумел?! — наконец рявкнул я сам на себя шепотом. И помотал короной.
   От мотания короной казаться мне стало немножко меньше, но тут я вспомнил свой сон, вскочил с кровати и заглянул в буфет. Заветная бутыль была пуста, а в серой бронированной коробке, где у меня хранилась пыльца, не оказалось ни одного пакетика. Тогда я быстро оделся, внимательно осмотрел себя в зеркало — глаза были спятившими — и выбежал на улицу.
   Его я приметил издали. Прижав ладонь к уху на голове, он сидела на разбитом пороге обшарпанного шикарного дворца в переулке, за которым находился ближайший эскалатор, и на этой самой голове абсолютно не было никакой короны.
   Отсутствие на его голове короны сразу же бросилось мне в ум. Я было решил, что это — счастливчик, но ум подсказал мне, что вряд ли: во-первых, на нижних ярусах счастливчики никогда не прохлаждались без дела; во-вторых, время счастливчиков уже кончилось, но главное, его лицо было очень и очень печальным, таким же печальным, как показавшаяся мне сегодня с утра печальной вечная песня радости Железного Бастиона. Приблизившись почти вплотную, я увидел, что край короны высовывался из черной блестящей сумочки, лежавшей у него на коленях ног.
   Он повернула лицо в мою сторону. Его глаза на лице были такими же спятившими, как мои в зеркале.
   С минуту мы молча друг друга рассматривали: я — засунув руки в карманы фрака, который был на мне, и беспокойно перебирая пальцами кругляшки монет, он — не отнимая ладонь от уха. Ему было холодно, он дрожала. Он была красивая. Скоро мне стало окончательно не по себе, захотелось уйти, убежать, но хотелось остаться. Наконец я сказал:
   — Думал, что ты счастливчик.
   — Нет. — Голос у него был совсем не громкий.
   — Почему же ты без короны?
   — Мне так нравится.
   — Лучше надень, еще кто увидит…
   — Пусть.
   — Как это… пусть?
   — Пусть смотрят.
   — Ну ты даешь… Что ты тут делаешь?
   — Ничего. Сижу, слушаю музыку. — Он протянула мне часы с поднятой крышкой. Странные часы.
   Я взял их в руку. Из часов что-то пиликало.
   — Нравится?
   Я пожал плечами фрака.
   — Наверное, ты никогда не слышал настоящую музыку. Возьми их себе.
   — Очень дорого?
   — Нет, — улыбнулась он. Его губы были странными: некрашеными. — Часы я тебе дарю.
   — Дарю? — переспросил я.
   — Теперь они твои.
   — Мои? А сколько я тебе должен?
   — Я же сказала: дарю! Дарю, значит, даю, не требуя денег.
   — Это подачка? За что?
   — Ни за что. Ты мне нравишься, ясно?
   Мне было неясно, но спорить я не стал — щелкнул крышкой и убрал часы во фрак.
   — Ну ты чудная… — сказал я.
   А он вдруг спросила:
   — С тобой это часто бывает?
   — Что? — не зная, бежать или пока нет, прошептал я.
   — Да это, когда начинает казаться?
   Если я не побежал, то только потому, что ужас сковал все мои ноги, которых у меня две штуки. Бежать со скованными ужасом ногами я не решился. Да и он перевела наш разговор на другую тему:
   — Хочешь пыльцы? — И вытащила из сумочки пакетик.
   Я взял его в руку и надорвал…
   — А ты?
   Он покачала головой, странной такой головой, головой, на которой абсолютно не было никакой короны.
   — С сегодняшнего дня я с этим покончила.
   — Почему? — удивился я.
   — Не хочу больше одурять себя разной гадостью.
   И снова я ничего не понял…
   — Гадостью? Почему?
   — Да потому что пыльца и божественный нектар делают из нас идиотов.
   — И божественный?
   — Конечно.
   Ничего себе, вот это да, подумал я, а потом приложил пакетик к ноздрям, закрыл оба глаза — левый и правый — и вдохнул в себя аромат пыльцы. Казаться мне стало немного меньше.
   — Иногда по утрам у меня это бывает, — тихо сказал я. — Вот сегодня, например, мне казалось, что я не очень счастлив. Ужас… А как же, когда это найдет на тебя?
   — Никак. Пусть находит.
   — Ну да! Сегодня ночью, когда я спал, мне снился сумасшедший дом… Целый сон снился… Ужас! Ты что, хочешь туда попасть?
   — Не думаю, что там хуже, чем здесь.
   — Как… выдохнул я из себя. Как ты сказала?
   — Да не трясись ты, нас никто не слышит. Легче стало?
   — Немного, но все равно придется добавить. Я иду на десятый ярус, в забегаловку братца Великана.
   — Можно я пойду с тобой? Только надень корону!
   — А если не надену?
   — Как хочешь… На таможне придется.
   Он поднялась с порога. Маленькая, тоненькая, сероглазая, черноволосая. Одета он была в сильно поношенное широкополосое платье, выдававшее в нем довольно низкую корону. Он была очень красивая.
   — Как твоя кличка? — спросил я, когда мы направились к эскалатору.
   — Золушка.
   — А с какого ты яруса?
   — Да плюнь ты на все эти ярусы! — вдруг воскликнула он, и я подумал, что иметь с ним дело крайне, крайне, крайне опасно.
   Подумав об опасности, я стал думать об опасности. Было самое время сбежать от братца Золушки. Но ведь он была чрезвычайно красивая! Я повернулся назад. Из подъезда обшарпанного шикарного дворца, на пороге которого он недавно сидела, вышел и пошел за нами какой-то братец пятизубочник. Наверное, решил я, это один из тех самых братцев, которые цепляются к одиноким красивым братцам, несколько от меня физиологически отличающимся, чтобы силой или подачкой вступить с ними в некоторые физиологические связи. Я представил себе братца Золушку в его объятиях. В объятиях этого толстого противного пятизубочника! Я не хотел, чтобы братец Золушка попала в его объятия! Я хотел братца Золушку сам!
   — Иди к братцу Великану, я скоро приду, — сказал я и повернул себя быстро назад.
   Я надвигал себя на него Железным Бастионом. Через минуту мы друг друга догнали. Он сделал шаг в левую сторону, но не приподнял корону. Я схватил его за фалду фрака.
   — Почему не снимаешь корону перед младшим по рангу, братец родимый пятизубочник?
   — Виноват, братец девятизубочник, — пробормотал он и попытался вырваться.
   Я не отпускал. Наконец он стянул с головы корону. Был он очень стар и очень лыс.
   — Виноват, братец девятизубочник, замечтался…
   — Ах, он, видите ли, замечтался! — уже совершенно серьезно рассердился я. — Мечтать нужно у себя в шикарном дворце!
   Он с силой дернулся. Я не выпускал.
   — Служи! — приказал я. Служить он не стал — еще раз дернулся и прошипел:
   — Да отпусти же, тебе говорят!
   — Что?! Всякие тут паршивые пятизубочники не снимают перед тобой корону, а потом еще и огрызаются? Ну я тебе сейчас покажу…
   — Хорошо, — зло выдавил он из себя. Его лицо сделалось пепельно-черным, в уголках губ появилась пена. Он отвернул лацкан фрака… и я увидел своими вмиг онемевшими глазами серый орден, на котором была изображена обвитая черной змеей маленькая белая двадцатизубая корона.
   Что— то во мне здорово дернулось, я вытянулся в струнку. В моем несчастном желудке царил настоящий сумбур, но мысль о том, что на этот раз я вляпался в историю хуже некуда, была четкой до безобразия.
   — Виноват, братец Белый Полковник, — как можно громче и как можно подобострастнее рявкнул я. — Меня ввела в заблуждение твоя секретная корона. Чего изволите?
   — Служить!
   — Так точно!
   — Кличка, братец родимый девятизубочник?
   — Пилат III.
   — Ага… Так точно!
   — Место службы?
   — Департамент круглой печати Министерства внешних горизонтальных сношений.
   — Синекура?
   — Постановщик печати.
   — Право— или левосторонний?
   — Так точно: левосторонний, — ответил я и от себя лично, хотя братец Белый Полковник — Великий Ревизор Ордена Великой Ревизии — вовсе не спрашивал, добавил: — Порядочная шлюха!
   — Ага… О чем, братец Пилат III, ты разговаривал с братцем, который сидела на пороге? Докладывай.
   Я доложил:
   — О чем обычно разговаривают братцы с братцами, несколько от них физиологически отличающимися, когда собираются вступить с ними в некоторые физиологические связи? Да ни о чем таком особенном…
   — Вы договорились встретиться?
   — Так точно!
   — Где?
   — В забегаловке братца Великана.
   — Когда?
   — Сейчас.
   — Спецзадание: сойтись с ним как можно ближе, запомнить все, что он говорит, передать все мне. Сегодня в двадцать один ноль пять я буду ждать тебя вот по этому адресу. — Братец Белый Полковник протянул мне визитную карточку, в левом углу которой была изображена обвитая черной змеей маленькая белая двадцатизубая корона.
   Спрятав карточку в карман, я опять вытянулся в струнку. От моего прежнего состояния психического неравновесия, возможно, из-за действия пыльцы, возможно, благодаря благотворной встрече с Великим Ревизором, не осталось и следа. Я снова ощущал себя настоящим братцем: братцем, готовым не раздумывая выполнить любое исходящее снизу приказание. Меня наполнили бодрость и радость. Железный Бастион запел вечную песню победы.
   — Все ясно? — спросил меня братец Белый Полковник.
   — Так точно! — рявкнул я, хотя и подумал, что ясно мне все, кроме одного: если братцем Золушкой заинтересовалась Великая Ревизия, нужно держать себя от него как можно дальше, однако как мне держать себя как можно дальше, если мне приказано сойтись с ним как можно ближе, а?
   А братец Белый Полковник, ничего более не добавив, развернулся и не спеша зашагал в противоположную эскалатору сторону. Вдруг сбросил личину, превратился в белое облачко и дематериализовался. Спустя минуту дематериализовалась и валявшаяся на асфальте личина. Асфальт в месте личины продолжал дымиться, я немного посмотрел на дым глазами и пошел ногами к эскалатору.

ГЛАВА ВТОРАЯ

   Вообще-то забегаловка «У братца Великана», как и все остальные на десятом ярусе, обслуживала только братцев десятизубочников, но братец Великан слыл демократом и принимал за соответствующую подачку монеты от посетителей всех рангов, как ему, впрочем, и было предписано специальным циркуляром. Это делало забегаловку «У братца Великана» популярной в среде тех братцев, что занимались всякими светлыми махинациями и были вынуждены встречаться с братцами более высоких или менее низких рангов.
   Смачно улыбаясь, швейцар распахнул передо мной дверь. В забегаловке никого не было, только компания таких же, как я, девятизубочников проводила перед началом службы свою обычную утреннюю зарядку. Братец Золушка сидела в углу на стуле за легкой пластиковой занавеской. При моем появлении он махнула братцу Пилату III рукой. Я ответил щелчком каблуков и пошел к братцу Великану, карлику, десятизубая корона которого едва высовывалась из-за медной стойки. На мое приветствие он ответил зловеще-радостной улыбкой.
   — Два божественных, — сказал я, но после того, как сказал, вспомнил, что мне говорила братец Золушка о пыльце и нектаре, и поправил сказанное: -Один божественный и какой-нибудь фрукт подешевле.
   Братец Великан не шелохнулся, братец Великан продолжал читать газету, разложенную на стойке. Я вытащил из потайного кармана пять десятизубовиков. Братец Великан покачал короной. Я понял, убрал десятизубовики и достал пятнадцатизубовик. Кивнув в знак нашего согласия, братец Великан спрятал газету в бронированный сейф, наполнил бокал божественным, достал из-под прилавка контрабандную сливу, положил контрабандную сливу на мелкую тарелочку с серой каемочкой, отсчитал сдачу, причем пятизубовиками, один пятизубовик движением ловкой руки сбросил под стойку, а все остальное пододвинул мне. Почему-то на этот раз возражать, как того требовали от меня правила хорошего тона, я не стал, и отсутствие у меня хорошего тона привело братца Великана в некоторое недоумение и еще более зловеще-радостную улыбку.
   Уже понимая, что имею дело с кем-то не тем, за кого он себя выдавала, что это, несомненно, братец довольно низкого ранга, по каким-то своим тайным причинам скрывающая свою истинную экзистенцию, я взял в две руки бокал и тарелочку с серой каемочкой и, чеканя шаг, направился к братцу Золушке. При моем приближении он опять сняла с головы корону и спрятала в сумочку. Достоинство короны я разглядеть так и не умудрился.
   Остановившись возле столика, я как можно громче щелкнул каблуками, но рявкать «чего изволите?» не осмелился по конспиративным причинам. Он улыбнулась, его лицо побелело. Он была необыкновенно красивая.
   — Что стоишь? Садись, — сказала он.
   Я сел.
   — Надеюсь, братец Золушка, от фрукта ты не откажешься?
   Неожиданно он рассмеялась, хотя ничего особенно смешного я не сказал. А может, все же сказал, но только не понял, что сказал что-то смешное.
   — Я пошутила. Золушка — имя из сказки, которую я очень люблю.
   — Любишь сказки?… Но ведь сказки — это ложь! Ты что, хочешь сказать, что любишь ложь?
   — А ты читал хоть одну сказку?
   — Конечно, нет. Зачем читать ложь?
   — Как же ты можешь утверждать, что сказки — ложь, если ты ни одной не читал?
   — Если бы это была не ложь, то сказки назывались бы не сказками, а как-то совсем по-другому. Так как твоя настоящая кличка? Моя — Пилат III.
   — Принцесса, — ответила братец Золушка.
   — Принцесса? — не поверил я. — Как… Принцесса? Тот самая Принцесса?
   — Ну да, та самая.
   — Сынок Самого Братца Президента? — еще более не поверил я.
   Он молча кивнула, вытащила из сумочки и положила на стол корону. Двадцать один зуб!
   Кое— как справившись с приступом чуть не задушившего меня кашля, я вскочил со стула на ноги и застыл перед братцем Сынком Самого Братца Президента по стойке «смирно» двадцать первой степени.
   — Чего изволите? — как можно громче и как можно подобострастнее рявкнул я.
   Он почему-то сразу же погрустнела.
   — Сядь, пожалуйста. И, пожалуйста, не кричи и не таращь на меня глаза.
   Я упал на стул. Мои руки потянулись к бокалу с божественным нектаром, я попытался с ними совладать, упрятав под стол. Упрятал. Упрятать глаза было некуда, разве — зажмурить, но на это я не решился и продолжал таращиться на братца Принцессу.
   А он сказала:
   — Давай договоримся, что в отношениях со мной ты забудешь о рангах.
   — Как это… — было попытался заикнуться я.
   — Да так. Будто в Нашем Доме нет никаких рангов.
   — Это как… — опять было попытался я заикнуться.
   — Я уже жалею, что показала тебе эту дурацкую корону… Ну, договорились?
   — Если братец Принцесса приказывает…
   — Не приказываю — прошу. Идет?
   Так точно, — неуверенно рявкнул я и стал размышлять о том, что все это очень, очень странно. Прошу… Влиятельнейшая корона -и просит. Просит, когда нужно отдать приказ. Двадцатиоднозубая корона просит у короны девятизубой!
   Мои размышления прервала братец Принцесса, он положила руку на мое запястье моей, братца Пилата III, руки.
   — Скажи, а почему ты остановился и заговорил со мной?
   — Можно я сначала немножко попью божественного нектара? — попросил я.
   Он кивнула головой без короны, и я залпом осушил бокал.
   — Так почему?
   — Да ведь ты красивая!
   — Разве только поэтому? Честно.
   Раз братец Принцесса, сам Сынок Самого Братца Президента, приказывала, хотя вроде бы просила, говорить честно, я не имел права говорить нечестно. К тому же любые свои высказывания и любые свои действия я мог смело списать на полученное от братца Белого Полковника спецзадание. Вот почему я сказал:
   — Глаза, все дело в глазах… Когда я вижу такие глаза у себя в зеркале, всегда страшно пугаюсь. Трепещу от ужаса! Такие же глаза мне снились сегодня целый сон ночью, когда я спал, — у сумасшедших. Ужас, ужас, ужас! Ведь сумасшедшие это те, кому кажется, а когда братцу что-либо кажется, он галлюцинирует, а галлюцинации это иллюзии, а иллюзии — это порождение враждебной нам окружающей Наш Общий Дом ядовитой среды.
   Я понизил голос и продолжил:
   — Сегодня утром, когда я только-только проснулся, я галлюцинировал. Я вроде бы был не очень счастлив… Они-то, наши славные братцы мыслеводители, конечно же, лучше знают, счастлив я или нет. Тогда что же это, я им не очень верю? Конечно, верю. Все братцы в Нашем Доме верят. А те редкие, кто не верит, кому это кажется, те просто сумасшедшие. Значит, я тоже сошел с ума? Ужас! Но ведь, как правило, мне ничего не кажется. Значит, я не совсем сошел с ума, а только чуть-чуть? Ну а это чуть-чуть… считается или не считается? Ужас это или все же не очень ужас?… Вот об этом я и думал, когда шел по переулку. И вдруг встретил тебя. У тебя был взгляд из сна, из зеркала по утрам… но я почему-то даже не затрепетал от страха, а почему-то даже обрадовался… Да, видит Сам Братец Президент, обрадовался, да…
   Братец Принцесса сжала мое запястье братца Пилата III.
   — Твои глаза там мне тоже понравились. Именно потому что они были ясными. Такие глаза внизу никогда не встретишь. Это хорошо, что ты галлюцинируешь, очень хорошо. А что тебе еще кажется?
   — Иногда мне кажется, что в моем шикарном дворце… шикарно не то чтобы очень… И еще что радостная вечная песня Железного Бастиона радостна тоже не очень…
   — Все?
   — Так ведь и этого на троих хватит.
   — А бывает, что ты сомневаешься? Ты не сомневаешься в справедливости существующего в Нашем Доме порядка, нет?
   — Как это? — не понял я. — Порядок может быть только один. А что-то другое это уже беспорядок. В чем тут можно сомневаться? В том, что порядок лучше беспорядка? Ну, знаешь… -Я только развел руками.
   — Ладно, — сразу же согласилась братец Принцесса. — Об этом поговорим потом. Ты ведь хочешь со мной дружить?
   — Это как? — спросил я.
   — Мне хотелось бы, чтобы мы сошлись с тобой как можно ближе…
   Ага, — подумал я, — оказывается, дружить-то с братцем Принцессой и приказал мне братец Белый Полковник. Тут их приказания и желания полностью совпадали. Желая дружить, я рявкнул:
   — Я очень хочу с тобой дружить!
   А братец Принцесса, улыбнувшись, продолжила:
   — Вчера я ушла из дворца… Навсегда.
   — Навсегда? — не поверил я.
   — Не могу там больше жить.
   — Что?
   — Мне там все надоело.
   — На двадцать первом ярусе?
   — На двадцать первом…
   — Надоела Великая Мечта?
   — Да ты просто не знаешь, что это такое!
   — Значит, именно поэтому за тобой подглядывает братец Белый Полковник?
   — С чего ты взял?
   — Тот пятизубочник…
   — Это был Белый Полковник?
   Я понял, но слишком поздно, что сдуру сболтнул секретное лишнее. Но вроде бы братец Белый Полковник не приказывал мне не сбалтывать сдуру братцу Принцессе секретное лишнее, и я рявкнул:
   — Так точно!
   — Да не кричи ты, пожалуйста… О чем он спрашивал?
   — Братец Принцесса приказывает мне доложить ему о всех наших разговорах?
   — Ничего я не приказываю… Конечно, в покое они меня не оставят.
   Мы помолчали. Когда мы помолчали, я вспомнил, что должен продолжать собирать разведывательную информацию, которую ждет от меня братец Белый Полковник. Не выполнить спецзадание я не мог. Законспирированно безразлично спросил:
   — Что ты собираешься делать?
   — Не знаю. Ничего…
   — Где будешь жить?
   — Сниму комнату в каком-нибудь отеле.
   — Сними, если, конечно, хочешь, на девятом ярусе в «Черном яблоке». Это отель без непорядочных шлюх. Я там недалеко живу.
   — Хорошо.
   Я вытащил из кармана подаренные мне братцем Принцессой часы. Щелкнул крышкой. Было уже восемь двадцать.
   — Пора идти?
   — Минут через пять.
   Часы приглушенно пиликали в моей ладони, звуча диссонансом с радостной песней Железного Бастиона. Я приложил их к левому уху… Чудно, и вот это он называла музыкой?…
   — Где ты служишь? — спросила братец Принцесса.
   — В департаменте круглой печати Министерства внешних горизонтальных сношений, — ответил я и убрал часы во фрак.
   — О! Пилатик, ты бываешь за Железным Бастионом?
   — Нет.
   — Ты не видел живую природу, жаль…
   — Какую природу?
   — Ну, окружающую среду.
   — А, ядовитую окружающую среду — почему, видел… По телевизору. Ужас! Не знаю, чего некоторые братцы туда так рвутся.
   — По телевизору не видно главное — не виден цвет.
   — Какой еще цвет?
   — Кроме черного и белого, существуют другие цвета: синий, желтый, красный… Их много, не говоря уже об оттенках. А в Нашем Доме повсюду горят монохромные лампочки. Кроме дворцов на двадцать первом ярусе. Вот почему мы все видим в черно-белом свете.
   Я беспокойно заерзал на стуле, на котором сидел. Возможно, самому Сынку Самого Братца Президента и позволялось иногда нести всякую бредятину, но я-то, вовсе не сынок, как был должен реагировать на подобные сумасшедшие высказывания? Меня об этом братец Белый Полковник не инструктировал.
   — Ты бы потише… — жалобно заскулил я.
   — А я не боюсь.
   — Братец Принцесса…
   — И, пожалуйста, никогда не называй меня братцем. Я не братец, я — женщина!
   Ничего себе — не братец, подумал я, ничего себе — какой-то женщина… И в одно какое-нибудь мгновение перед моими несчастными глазами во всех своих страшных подробностях пронесся давешний сон: мрачные, узкие, грязные коридоры, палаты, заполненные бывшими братцами в клетчатых фраках. Мне захотелось бежать. Но я не имел ни малейшего права не выполнить спецзадание, пусть даже подвергая и без того несколько расстроенную психику воздействию этой новой заразной заразы.
   Посмотрев на мое возмущенное лицо, братец Принцесса ласково улыбнулась.
   — Не бойся, то, что они называют безумием, совсем не заразно. Да и никакое это не безумие. Никогда и ничего не бойся. Запомни: все наши несчастья от страха, страх — самая страшная зараза. А они заставляют нас всех дрожать, чтобы им было проще над всеми нами измываться…
   Затрепетав от ужаса, я закрыл уши руками. Зажмурил глаза. Стиснул зубы, чтобы не сказать братцу Принцессе что-нибудь такое, чего подобной короне сказать не мог… Но он отвела мои руки в стороны и примирительно спросила:
   — Хочешь сегодня взглянуть на живую… на окружающую среду?
   Не веря собственным ушам, я разжмурил глаза. Нижняя челюсть отвалилась от верхней сама…
   — Ты можешь вывести меня за Железный Бастион? — выдавилось из меня.
   — Нет. Но я знаю, как и где это можно сделать, не выходя из Нашего Дома. Часов в девять тебя устроит?
   — В девять… Никак нет, в девять никак не могу, — с сожалением сказал я. А потом, будто кто-то задергал меня за язык, взял его да и сказал им: — В девять мне приказано быть у братца Белого Полковника.
   — А…
   — Я обязан доложить ему о нашей встрече.
   — Конечно, — погрустнела он.
   — Да ты не бойся, ничего лишнего я не скажу, прикажи только.
   — Я не боюсь! — гордо сказала братец Принцесса, и его глаза так и полыхнули безумием.
   — Мне надо идти, можно?
   — Иди.
   — Я приду в отель часов в десять, можно?
   — Я буду ждать тебя в холле.
   — До свидания, бр… Принцесса.
   Я направился к выходу, завернул к стойке, выпил залпом два бокала божественного нектара и, щелкнув на прощанье братцу Принцессе каблуками, вышел из забегаловки.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

   До расположенного на пятнадцатом ярусе родного Департамента круглой печати я был обязан добираться по своему девятому ярусу: доехать на трамвае до Южного Железного Бастиона и спуститься на эскалаторе вниз.
   Спрятав все имеющиеся у меня в карманах монеты ниже девятизубовиков в потайной карман фрака, я подошел к таможне. Братцы таможенники произвели тщательный таможенный досмотр. Потайной карман вместе с припрятанными монетами они обнаружили, и мне пришлось уступить им пару пятнадцатизубовиков, чтобы получить тайное разрешение пронести вверх остальные. Поднявшись ярусом выше, я заспешил к остановке трамвая. На остановке трамвая собралась большая трамвайная толпа.
   Увидев толпу, я вдруг вспомнил, что увидел толпу в четверг, значит, в это самое время по нашему девятому ярусу собирался проехать трамвай с одним из братцев мыслеводителей из Кабинета Избранных.
   Пристроившись в конец толпы, я стал ждать. Тут было много переодетых в штатские конспиративные фраки братцев из Ордена Великой Ревизии и братцев из Ордена Святой Экзекуции, которые крайне зорко бросали по сторонам бдительные взгляды. Один из этих взглядов попал прямо в меня. Я отвернулся лицом к ближайшему шикарному дворцу и стал смотреть на ближайшую стену, которую снизу доверху облепляли предвыборные плакаты обеих кабинетных партий: белая кошка в черную полоску — левосторонней, черная кошка в белую полоску — правосторонней. Несмотря на то, что выборы уже давно прошли, плакатами были оклеены все шикарные дворцы на всех улицах всех ярусов всего Нашего Дома, делая все это еще гораздо шикарнее.