Страница:
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- Следующая »
- Последняя >>
Александр Логачев, Грегори Инчес
Колумбийская балалайка
Пролог
– Принес?
– Ну, принес. Вот она. – Лопес осторожно, словно ребенка или мину, опустил на легкий столик террасы маленький чемоданчик, похожий на “ноутбук”. Потом уселся напротив Диего, достал окурок сигары из нагрудного кармана, сунул в рот. Поежился от утренней прохлады, обняв себя за плечи. – Бр-р-р… Что за беготня, Диего? Кому понадобилась эта игрушка, да еще в такую рань?
– Маэстро понадобилась. – Диего Марсиа, тоже в камуфляжной форме, выглядел бодрым, словно спать и не ложился. Хотя кто его разберет – может, и вправду не ложился. – И застегни куртку, Лопес.
– Маэстро? Дела-а… – Лопес зевнул и закурил сигару, щелкнув серебристой бензиновой зажигалкой, после чего с показной неторопливостью застегнул две верхние пуговицы камуфляжной куртки с закатанными до локтей рукавами.
Небо над Андами уже серело, возвещая о скором наступлении нового дня.
– Ты еще больше удивишься, когда узнаешь, что нам разрешили использовать оба изделия, – сообщил Диего. – Если промажем с первой попытки.
– Ого! – Лопес потер костяшками пальцев глаза, прогоняя остатки сна, и с уважением посмотрел на чемоданчик. – Что, настолько серьезно?
– Очень на то похоже. Я и сам до конца не знаю. Известно только, что цель морская. Какой-то корабль.
Диего придвинулся к столу вместе со стулом, едва ли не с нежностью огладил металлическую окантовку створок чемоданчика и выставил на кодовом замке набор из пяти цифр. Раздался щелчок.
– До сих пор код помнишь? – Лопес, с интересом наблюдая за его манипуляциями, выпустил вверх струйку дыма. – Или заглянул в сейф, в бумаги?
Дым обнял горящую над столом стоваттную лампочку в металлической оплетке и распугал кружащую вокруг нее мошкару.
– Представь себе, помню. Хотя год к этой штуковине не притрагивался. С тех пор как получили и изучили. – Диего раскрыл чемоданчик. Изнутри он тоже походил на “ноутбук”. Только клавиатура отличалась, да экран располагался в левом верхнем углу на той же, что и клавиши, панели и уступал размером “ноутбуковскому” – был где-то с карманного формата книжицу. – А у тебя что, все вылетело из головы?
– Э! – Лопес прихлопнул на шее москита и вытер ладонь о край столешницы. Еще раз зевнул. – Ты же знаешь, у меня на цифры всегда была плохая память. С остальным, кроме цифр, вроде порядок… Да там управление не сложнее, чем в компьютерной игре. Даже Нуньес справится.
– Ну и отлично. Нуньес останется на кухне, а ехать придется тебе. Скорее всего, тебе. Потому что Маэстро, – Диего показал на спутниковый телефон “Моторолла”, лежащий на столе рядом с открытым чемоданчиком, – может, еще и переиграет. Но пока так: я остаюсь, ты едешь на берег. И очень скоро.
– Я? Значит, и стрелять я?.. Дьявольщина! – Лопес щелчком выбросил окурок в темноту за террасой. Красный огонек прочертил в воздухе дугу и рассыпался на искорки. Диего Марсиа поморщился: он не любил беспорядок на территории лагеря. Но промолчал. А Лопес сделал вид, что не заметил его недовольства. – И охота поработать с таким чудом, и страшновато. Уж больно дорогая игрушка. Это тебе не из автомата садить. Сотней патронов больше, сотней меньше – кто их считает, кто за них спросит… А такая дрянь, как этот “Бискай”, тянет, наверное, не на один “феррари”. За кем охотимся, Диего? За Биллом Гейтсом?
– Узнаешь, все узнаешь. Сейчас позвонит Маэстро, и я сам до конца со всем разберусь… О!
Телефон мелодично запиликал.
– Маэстро, как Господь, слышит нас. – Диего взял трубку. – Третий звонок за полчаса. – Нажал кнопку соединения. – Да, слушаю вас, дон Мигель. – Помолчал. Потом отозвался: – Передо мной. Да, да, готово. Грузовик ждет, ребята на месте. “Бискай” погружен. Да, конечно, обе. Да. Помню. Буэно, набираю.
Далеко в лесу, на пределе слышимости, завыл какой-то ночной зверь. Должно быть, ничего не поймал за ночь и ругался на быстро разгорающийся день. Утренний туман лениво сползал с гор, путаясь в кронах деревьев.
База, размещенная в небольшой долинке посреди гор и со всех сторон окруженная лесом, была погружена во мрак. Свет горел только на террасе офицерского коттеджа, где сидели Диего и Лопес, да в окошке караульной по другую сторону посадочной площадки мерцал желтоватый огонек – ночная стража наверняка режется в карты. Луна пряталась за легкими облачками. Возле невидимого в темноте гаража фырчал мотор грузовика – бойцы терпеливо ждали отправки.
Диего пробежался пальцами по клавишам. Зажегся экран. Еще несколько нажатий – и на нем появился силуэт судна, примитивный синий контур. Словно маринист сделал первый набросок будущей картины.
– Работает старушка, – доложил Диего в микрофон спутникового. – Готов вводить.
– Тогда вводи, – приказал напряженный голос в трубке. – Так, так… Морской туристский катер типа “Эксплорадор”. Имя на борту – “Виктория”. Построен на верфи… ну, неважно. В общем, старая калоша… Ага, вот. Набирай. Длины: наибольшая – восемнадцать и двадцать пять сотых метра, по ватерлинии – шестнадцать и семьдесят пять сотых. Ввел? Ширина – три и восемь десятых метра. Осадка – метр пятнадцать. Высота борта – два и восемь. Водоизмещение – четырнадцать и восемь кубов. Что там у тебя?
– Все о’кей, дон Мигель, толковая машинка, – похвалил Диего компьютер, который после нажатия “ввод” быстро обозначил ватерлинию, сделал разметку, а также вывел на экран вдобавок к имеющейся проекцию “вид сверху”.
– Тогда дальше. Так… Погоди… – В трубке зашуршало. – Эти чертовы чертежи мне только сейчас принесли, разбираюсь на ходу…
– Быстро сработали. – Марсиа позволил себе заполнить возникшую паузу.
Лопес задумчиво смотрел на лампу, вокруг которой снова начала свой танец ночная мошкара, и насвистывал что-то себе под нос. К разговору он особо не прислушивался – все равно слышны были только реплики Диего. Впрочем, и из них становилось ясно, что Маэстро настроен весьма решительно.
– Когда нужно, Падре умеет просить так, что заминок не возникает, – с ноткой назидательности прозвучало в трубке. – Я же говорил, что это дело первостепенной важности. Слушай дальше. Нас интересует машинное отделение… Ага, вот оно. Значит, отступи по ватерлинии слева семь восемьдесят. Метров, конечно. Справа… так… Шесть ноль пять справа. Участок посередине между отметками – машинное отделение. Выдели его. К сведению, расположено под рубкой. Его длина всего два девяносто. От ватерлинии на выделенном участке отступай полметра ровно. Ну, ввел? Отлично. Образованный прямоугольник – это зона поражения. Только она! Ясно? Промахнуться нельзя ни в коем случае. Исключается любой риск для пассажиров этой лоханки.
– Ну, это вопрос к “Бискаю”, а не ко мне. Я только ввожу целеуказание… Дон Мигель, компьютер спрашивает, из какого материала изготовлен корпус цели.
Прервав посвист, Лопес посмотрел на часы. Половина седьмого. Через полчаса подъем. А ведь еще целых тридцать минут он мог нежиться на своей койке. И что Маэстро не спится? Он вздохнул и закурил новую сигару. Плохо вот – побриться не успел, щетина колется и неприятно шуршит о воротник.
– Так, так… Корпус из легкого металла, – говорил тем временем абонент Диего Марсиа. – Стоят два дизеля “Перкинс” мощностью по триста лошадей. Что еще?
– Вроде все. Надеюсь, достаточно, чтоб потопить этот “Титаник”. Если “Бискай” действительно так хорош, как его расписывали.
– Диего, – воззвала к вниманию трубка, – заряд кумулятивный, минимальной мощности. Только чтобы лоханка остановилась, в крайнем случае – затонула. Разносить ее в клочья нам ни к чему. Даже опасно. Никто из пассажиров пострадать не должен. Это приказ. Действуй, как договаривались. Катер пройдет мимо вас часа через три – три с половиной… если не изменит курс. Так что времени подготовиться достаточно.
– А если изменит?
– Тогда отбой. Пусть Лопес возвращается в лагерь и ждет дальнейших указаний. Где он?
– Рядом. Хотите поговорить?
– Нет. Пусть не задерживается. Навел ракету – выстрелил – подобрал пассажиров – вернулся с ними в лагерь. Все, дальше ждете меня.
– Понял, босс. – Диего отключил спутниковый телефон, положил трубку на стол и поднял глаза на Лопеса. – Что ты там насвистывал?
Выпустив причудливое кольцо сигарного дыма, Лопес ответил:
– Топить такую посудину “Бискаем” – все равно что бить мух из “Стингера”.
– Ты не понял, – глядя на экран, спокойно ответил Диего. – Катер не обязательно топить. Его надо остановить – но так, чтобы с голов пассажиров ни один волос не упал. Потому и выбрали “Бискай”.
– Пассажиров не трогать – а катер “Бискаем” останавливать? Ну ничего себе!.. Кто на нем плывет, Фидель Кастро или Марадона?
Диего закончил ввод данных цели, откинулся на спинку и улыбнулся:
– Ты не поверишь. Какие-то русские. Теперь слушай, что ты должен будешь сделать…
…Изделие шло красиво. Оно напоминало барракуду – длиной и хищной устремленностью к цели. Но было несколько потолще “морской щуки”, в поперечном разрезе идеально круглое, нашпигованное электроникой. Может, и следовало назвать его “Барракуда”. Но создатели решили по-другому, дав ему имя “Бискай”.
Оно неслось по безукоризненной прямой в трехстах миллиметрах от поверхности воды, над зеленовато-прозрачными прибрежными волнами, едва не задевая беспенные гребни матовым брюхом. И “морская щука” могла бы позавидовать его скорости.
Зато изделие было начисто лишено самостоятельности, полностью подчинено чужой воле. Сейчас судьба “Биская” находилась в руках человека, сжимающего в зубах потухшую сигару. Палец этого человека завис над кнопкой со стрелкой, направленной вниз, глаза сквозь стекла солнцезащитных очков-“капелек” следили за маленьким экраном в левом верхнем углу портативного пульта управления. На электронном контуре корабля под отмеченной пунктиром ватерлинией пульсировал синий крестик. В верхней части экрана изменялись цифры, показывающие, сколько метров осталось до цели. Встроенный в “Бискай” радиолокатор вымерял это расстояние с точностью до миллиметра. Мельтешение на дисплее не интересовало человека. Его взгляд был направлен чуть левее и, когда дистанция до цели сократилась до двадцати метров, нажал кнопку со стрелкой, смотрящей вниз.
Синхронизированный с пультом управления бортовой компьютер “Биская” продублировал команду. Электронная начинка приборного отсека пропустила ее через себя, переходя на новый режим и приводя в движение механическую часть изделия.
Дорогая и опасная “сигара” снизилась, вошла в толщу воды и опустилась на пятьдесят сантиметров. Начавшее полет как ракета, изделие теперь продолжило движение в воде, как торпеда. Головной обтекатель и стабилизаторы рассекали теперь не воздух, а воду и медуз. До поражения объекта оставались сотые доли секунды.
– Ну, принес. Вот она. – Лопес осторожно, словно ребенка или мину, опустил на легкий столик террасы маленький чемоданчик, похожий на “ноутбук”. Потом уселся напротив Диего, достал окурок сигары из нагрудного кармана, сунул в рот. Поежился от утренней прохлады, обняв себя за плечи. – Бр-р-р… Что за беготня, Диего? Кому понадобилась эта игрушка, да еще в такую рань?
– Маэстро понадобилась. – Диего Марсиа, тоже в камуфляжной форме, выглядел бодрым, словно спать и не ложился. Хотя кто его разберет – может, и вправду не ложился. – И застегни куртку, Лопес.
– Маэстро? Дела-а… – Лопес зевнул и закурил сигару, щелкнув серебристой бензиновой зажигалкой, после чего с показной неторопливостью застегнул две верхние пуговицы камуфляжной куртки с закатанными до локтей рукавами.
Небо над Андами уже серело, возвещая о скором наступлении нового дня.
– Ты еще больше удивишься, когда узнаешь, что нам разрешили использовать оба изделия, – сообщил Диего. – Если промажем с первой попытки.
– Ого! – Лопес потер костяшками пальцев глаза, прогоняя остатки сна, и с уважением посмотрел на чемоданчик. – Что, настолько серьезно?
– Очень на то похоже. Я и сам до конца не знаю. Известно только, что цель морская. Какой-то корабль.
Диего придвинулся к столу вместе со стулом, едва ли не с нежностью огладил металлическую окантовку створок чемоданчика и выставил на кодовом замке набор из пяти цифр. Раздался щелчок.
– До сих пор код помнишь? – Лопес, с интересом наблюдая за его манипуляциями, выпустил вверх струйку дыма. – Или заглянул в сейф, в бумаги?
Дым обнял горящую над столом стоваттную лампочку в металлической оплетке и распугал кружащую вокруг нее мошкару.
– Представь себе, помню. Хотя год к этой штуковине не притрагивался. С тех пор как получили и изучили. – Диего раскрыл чемоданчик. Изнутри он тоже походил на “ноутбук”. Только клавиатура отличалась, да экран располагался в левом верхнем углу на той же, что и клавиши, панели и уступал размером “ноутбуковскому” – был где-то с карманного формата книжицу. – А у тебя что, все вылетело из головы?
– Э! – Лопес прихлопнул на шее москита и вытер ладонь о край столешницы. Еще раз зевнул. – Ты же знаешь, у меня на цифры всегда была плохая память. С остальным, кроме цифр, вроде порядок… Да там управление не сложнее, чем в компьютерной игре. Даже Нуньес справится.
– Ну и отлично. Нуньес останется на кухне, а ехать придется тебе. Скорее всего, тебе. Потому что Маэстро, – Диего показал на спутниковый телефон “Моторолла”, лежащий на столе рядом с открытым чемоданчиком, – может, еще и переиграет. Но пока так: я остаюсь, ты едешь на берег. И очень скоро.
– Я? Значит, и стрелять я?.. Дьявольщина! – Лопес щелчком выбросил окурок в темноту за террасой. Красный огонек прочертил в воздухе дугу и рассыпался на искорки. Диего Марсиа поморщился: он не любил беспорядок на территории лагеря. Но промолчал. А Лопес сделал вид, что не заметил его недовольства. – И охота поработать с таким чудом, и страшновато. Уж больно дорогая игрушка. Это тебе не из автомата садить. Сотней патронов больше, сотней меньше – кто их считает, кто за них спросит… А такая дрянь, как этот “Бискай”, тянет, наверное, не на один “феррари”. За кем охотимся, Диего? За Биллом Гейтсом?
– Узнаешь, все узнаешь. Сейчас позвонит Маэстро, и я сам до конца со всем разберусь… О!
Телефон мелодично запиликал.
– Маэстро, как Господь, слышит нас. – Диего взял трубку. – Третий звонок за полчаса. – Нажал кнопку соединения. – Да, слушаю вас, дон Мигель. – Помолчал. Потом отозвался: – Передо мной. Да, да, готово. Грузовик ждет, ребята на месте. “Бискай” погружен. Да, конечно, обе. Да. Помню. Буэно, набираю.
Далеко в лесу, на пределе слышимости, завыл какой-то ночной зверь. Должно быть, ничего не поймал за ночь и ругался на быстро разгорающийся день. Утренний туман лениво сползал с гор, путаясь в кронах деревьев.
База, размещенная в небольшой долинке посреди гор и со всех сторон окруженная лесом, была погружена во мрак. Свет горел только на террасе офицерского коттеджа, где сидели Диего и Лопес, да в окошке караульной по другую сторону посадочной площадки мерцал желтоватый огонек – ночная стража наверняка режется в карты. Луна пряталась за легкими облачками. Возле невидимого в темноте гаража фырчал мотор грузовика – бойцы терпеливо ждали отправки.
Диего пробежался пальцами по клавишам. Зажегся экран. Еще несколько нажатий – и на нем появился силуэт судна, примитивный синий контур. Словно маринист сделал первый набросок будущей картины.
– Работает старушка, – доложил Диего в микрофон спутникового. – Готов вводить.
– Тогда вводи, – приказал напряженный голос в трубке. – Так, так… Морской туристский катер типа “Эксплорадор”. Имя на борту – “Виктория”. Построен на верфи… ну, неважно. В общем, старая калоша… Ага, вот. Набирай. Длины: наибольшая – восемнадцать и двадцать пять сотых метра, по ватерлинии – шестнадцать и семьдесят пять сотых. Ввел? Ширина – три и восемь десятых метра. Осадка – метр пятнадцать. Высота борта – два и восемь. Водоизмещение – четырнадцать и восемь кубов. Что там у тебя?
– Все о’кей, дон Мигель, толковая машинка, – похвалил Диего компьютер, который после нажатия “ввод” быстро обозначил ватерлинию, сделал разметку, а также вывел на экран вдобавок к имеющейся проекцию “вид сверху”.
– Тогда дальше. Так… Погоди… – В трубке зашуршало. – Эти чертовы чертежи мне только сейчас принесли, разбираюсь на ходу…
– Быстро сработали. – Марсиа позволил себе заполнить возникшую паузу.
Лопес задумчиво смотрел на лампу, вокруг которой снова начала свой танец ночная мошкара, и насвистывал что-то себе под нос. К разговору он особо не прислушивался – все равно слышны были только реплики Диего. Впрочем, и из них становилось ясно, что Маэстро настроен весьма решительно.
– Когда нужно, Падре умеет просить так, что заминок не возникает, – с ноткой назидательности прозвучало в трубке. – Я же говорил, что это дело первостепенной важности. Слушай дальше. Нас интересует машинное отделение… Ага, вот оно. Значит, отступи по ватерлинии слева семь восемьдесят. Метров, конечно. Справа… так… Шесть ноль пять справа. Участок посередине между отметками – машинное отделение. Выдели его. К сведению, расположено под рубкой. Его длина всего два девяносто. От ватерлинии на выделенном участке отступай полметра ровно. Ну, ввел? Отлично. Образованный прямоугольник – это зона поражения. Только она! Ясно? Промахнуться нельзя ни в коем случае. Исключается любой риск для пассажиров этой лоханки.
– Ну, это вопрос к “Бискаю”, а не ко мне. Я только ввожу целеуказание… Дон Мигель, компьютер спрашивает, из какого материала изготовлен корпус цели.
Прервав посвист, Лопес посмотрел на часы. Половина седьмого. Через полчаса подъем. А ведь еще целых тридцать минут он мог нежиться на своей койке. И что Маэстро не спится? Он вздохнул и закурил новую сигару. Плохо вот – побриться не успел, щетина колется и неприятно шуршит о воротник.
– Так, так… Корпус из легкого металла, – говорил тем временем абонент Диего Марсиа. – Стоят два дизеля “Перкинс” мощностью по триста лошадей. Что еще?
– Вроде все. Надеюсь, достаточно, чтоб потопить этот “Титаник”. Если “Бискай” действительно так хорош, как его расписывали.
– Диего, – воззвала к вниманию трубка, – заряд кумулятивный, минимальной мощности. Только чтобы лоханка остановилась, в крайнем случае – затонула. Разносить ее в клочья нам ни к чему. Даже опасно. Никто из пассажиров пострадать не должен. Это приказ. Действуй, как договаривались. Катер пройдет мимо вас часа через три – три с половиной… если не изменит курс. Так что времени подготовиться достаточно.
– А если изменит?
– Тогда отбой. Пусть Лопес возвращается в лагерь и ждет дальнейших указаний. Где он?
– Рядом. Хотите поговорить?
– Нет. Пусть не задерживается. Навел ракету – выстрелил – подобрал пассажиров – вернулся с ними в лагерь. Все, дальше ждете меня.
– Понял, босс. – Диего отключил спутниковый телефон, положил трубку на стол и поднял глаза на Лопеса. – Что ты там насвистывал?
Выпустив причудливое кольцо сигарного дыма, Лопес ответил:
– Топить такую посудину “Бискаем” – все равно что бить мух из “Стингера”.
– Ты не понял, – глядя на экран, спокойно ответил Диего. – Катер не обязательно топить. Его надо остановить – но так, чтобы с голов пассажиров ни один волос не упал. Потому и выбрали “Бискай”.
– Пассажиров не трогать – а катер “Бискаем” останавливать? Ну ничего себе!.. Кто на нем плывет, Фидель Кастро или Марадона?
Диего закончил ввод данных цели, откинулся на спинку и улыбнулся:
– Ты не поверишь. Какие-то русские. Теперь слушай, что ты должен будешь сделать…
…Изделие шло красиво. Оно напоминало барракуду – длиной и хищной устремленностью к цели. Но было несколько потолще “морской щуки”, в поперечном разрезе идеально круглое, нашпигованное электроникой. Может, и следовало назвать его “Барракуда”. Но создатели решили по-другому, дав ему имя “Бискай”.
Оно неслось по безукоризненной прямой в трехстах миллиметрах от поверхности воды, над зеленовато-прозрачными прибрежными волнами, едва не задевая беспенные гребни матовым брюхом. И “морская щука” могла бы позавидовать его скорости.
Зато изделие было начисто лишено самостоятельности, полностью подчинено чужой воле. Сейчас судьба “Биская” находилась в руках человека, сжимающего в зубах потухшую сигару. Палец этого человека завис над кнопкой со стрелкой, направленной вниз, глаза сквозь стекла солнцезащитных очков-“капелек” следили за маленьким экраном в левом верхнем углу портативного пульта управления. На электронном контуре корабля под отмеченной пунктиром ватерлинией пульсировал синий крестик. В верхней части экрана изменялись цифры, показывающие, сколько метров осталось до цели. Встроенный в “Бискай” радиолокатор вымерял это расстояние с точностью до миллиметра. Мельтешение на дисплее не интересовало человека. Его взгляд был направлен чуть левее и, когда дистанция до цели сократилась до двадцати метров, нажал кнопку со стрелкой, смотрящей вниз.
Синхронизированный с пультом управления бортовой компьютер “Биская” продублировал команду. Электронная начинка приборного отсека пропустила ее через себя, переходя на новый режим и приводя в движение механическую часть изделия.
Дорогая и опасная “сигара” снизилась, вошла в толщу воды и опустилась на пятьдесят сантиметров. Начавшее полет как ракета, изделие теперь продолжило движение в воде, как торпеда. Головной обтекатель и стабилизаторы рассекали теперь не воздух, а воду и медуз. До поражения объекта оставались сотые доли секунды.
Терция первая
Пики
Аккорд первый
Дым над водой
Владимир Михношин
Спасибо, что я к тому времени вообще проснулся. Хотя “проснулся” тут не подходит – очухался. Откупорил глаза, выплывая из мрака.
Ну конечно! Опять… Любимая формула подъема. В голове гудеж и полные непонятки: где я, чего я, что вчера было и где мой багаж. Было оно, так-растак вашу, видать, неплохо. Лежу бревном, а раскачивает, как этого… как дерьмо на гибкой палочке. Начинаю потихоньку разворачивать башню, шевелить корпусом, включаю локаторы ушей – короче, приступаю к познанию мира, как только вылупившийся младенец. И что ж я узнаю? Что я в каюте, что в иллюминаторе волнуется море, что эта лоханка куда-то плывет, где-то гудит мотор, что подо мной еще чья-то койка, что кругом разбросаны вещи – и все не мои, что нигде нет ни капли H2O. Более серьезные соединения (типа C2H5OH) меня сейчас не влекут. Даже пиво, уж я себя знаю, замучаешься заливать в баки – все будет выплевывать измученный организм. А с чего он такой измученный, кстати? Опять, видать, мешал. Или просто перебрал? Ладно, время воспоминаний еще придет. Сейчас – на палубу, под ветер, и пить воду. Холодную, безалкогольную воду.
Каким сполз с верхней полки – кроссовки, шорты, футболка – таким и выполз из каюты. Растянулся в коридоре, хорошо – на клевом коврике, не убился. Идти можно было вперед, и никуда больше. Туда я и пошел. Мимо каких-то пижонских дверей, отвратно блестящих ручек, до лесенки и по ней… ну, по трапу, по трапу… наверх, на запах свежего воздуха.
Под ветром и брызгами чуть отпустило. Теперь можно было и вслушаться в монологи образовавшегося рядом раскормленного типа. Знакомая морда… Да вон еще парочка, и тоже вроде видел их когда-то… Все вспомню, мне бы только залить трубы холодной водой, потом вылить на себя ведро-другое, заглотить лимончик, высосать чашку чая с сахаром, после царапнуть по пивку калибра ноль тридцать три – и готово. Задвигаются приводные ремни соображения, застучат клапаны памяти – короче, машина тогда покатится под горку.
А, мордатый как раз и сватает мне пивко. Говорит по-русски, харя тоже русская – это радует. Очень уж в лом объяснять каким-нибудь неврубающимся туземцам тонкости своего состояния и что тебе в сей момент позарез нужно.
– Брат, – вырывается из меня хрип (таким говорят комические урки в наших фильмах), – воды хочу, холодной. Согласен на дистиллированную.
Он мне: иди туда-то и туда-то. Не, отвечаю, сам не дойду, собьюсь с верного пути. Он ржет, как лошадюга, хлопает меня по спине, идиот, от чего тянет блевануть – и не просто так, а ему на трусы с пальмами и корабликами.
Наконец повел за собой. И все что-то говорит, размахивая рукой с банкой джин-тоника. Сознание, как мух на лету, ловит отдельные словечки: вчера, молодец, текила, водка с кальвадосом, пиво в бассейне. Его тоже, видать, заносит после вчерашнего. Какое может быть пиво в бассейне, где такие бассейны водятся?
Кстати, я разобрался, на какой посудине меня катают. На катере, вот, на очень большом и навороченном. Но не на торпедном. Это я не для смеха говорю. Очухайся я на торпедном, тоже не удивился бы. Ничего, скоро все прояснится. Чувствую, разгадка близка.
Мы протиснулись куда-то и натолкнулись, как на айсберг, на холодильник. Мой приятель протянул к чуду техники руку, ко мне повернул лыбящуюся физиономию, что-то проговорил. Наверное, представлял нас с холодильником друг другу, не иначе, потому что сразу и оставил нас наедине.
– Я тебя люблю, холодильник, – воскликнул я, когда распахнул дверцу и меня обнял морозец, а с нижних полок предложили себя доступные, запотевшие бутылки “кока-колы”.
Посекундно легчало. Я сидел на полу, прижавшись спиной к холодным полкам, употреблял уже вторую бутылку “колы” и грыз шоколадку. Жизнь возвращалась.
Вот на этом месте мой интим с холодильником обломали. К нам впорхнула деваха, и притом симпатичная. Притом в таком невесомом платьишке, что будь я в форме… Ничего, скоро буду, ждите…
– Миши нет? – спросила она после того, как оглядела все округ и убедилась, что в этой кандейке я единственный.
Ох, как бы я сострил, будь на коне, а не под конем. А так…
– Миши? – переспрашиваю. – Какого Миши?
И нет девочки, упорхнула. А может, и не было? Впрочем, была, и до этого я ее тоже как-то видел. А может, не просто видел? Ну, погодите у меня, еще чуть-чуть, и я вас всех вспомню. Все вы у меня припомнитесь. Уже восстанавливаетесь. Правда, кусками, обрывками, но скоро они сложатся в ленту с кадриками, и я пойму, с кем и куда плыву. И зачем, главное, – я ведь не на катере должен быть, а на… на… блин, где ж я быть-то должен…
Захватив пластиковую поллитровку “спрайта”, я пошел искать палубу. Ведро, веревка, забортная вода – вот что поможет мне окатиться. Потом покурю, вылакаю “спрайт”, поговорю с людьми, попью пивка (не больше банки, хватит, надо ограничивать) и во всем разберусь.
Таков план.
Из него осуществилась только палуба. Выбрался по знакомому трапу наружу, вздохнул глубоко, углядел берег в виде леса метрах в пятистах от нас (деревья знакомые, не нашенские, стало быть, мы по-прежнему в Южной Америке), увидел на корме мужика и бабу в шезлонгах, пошел к ним стрельнуть папироску…
Вот тут как раз и вжарило.
Где-то под ногами грохотнуло, меня словно подняли за ручки и – о-па! – подкинули. Дернулись катер, море и палубные доски, помчались куда-то, краем глаза зацепил прыгнувшую береговую зелень – и я животом врезаюсь в ограждение катера. И тут же вспоминаю, как оно правильно называется. Фальшборт, так его разэдак. Спасибо детским книжкам, лично Стивенсону и Джеку Лондону. Бутылка “спрайта” вырывается из моих рук, точно жизнелюбивая рыбешка, и бросается в волны. Как я не последовал тогда за “спрайтушкой” – ума не приложу. Впрочем, скоро выяснится, что это лишь временная отсрочка. А пока я повис на фальшборте, и мне было плохо. Из меня полились в открытое море “спрайт” и “кока-кола”. Очень своевременно, разве не так?
А с нашим пароходом и впрямь случилось что-то неладное. Его перекосило, откуда-то повалил вряд ли технологически предусмотренный дым, вокруг завопили и завизжали мои товарищи по этому бреду. Я вцепился в перила, чтобы крены и толчки не увлекли куда-нибудь, куда я совсем не захочу. Над палубой пролетел и плюхнулся в воду ярко-оранжевый тюк. Кто-то из сопалубников “ласточкой” сиганул в пучину. Кто-то выскакивал по знакомому трапу наружу, и даже с вещичками, а – ты смотри – кто-то внутрь. Мать моя женщина, подумалось, куда я попал?
Мордатый в трусах с пальмами ломанулся вниз – забыл, видать, чего-то. Штаны, может. А мне есть что спасать, кроме себя, любимого? Тогда чего ж я жду? Посудина явно тонет, во, водичка все ближе и ближе. Пора?
Я приподнялся и оглядел просторы. Берег недалече. Не знаю, как там в милях и кабельтовых, а по-русски говоря, метров пятьсот. Вода, конечно, теплая. Ну, это еще хорошо мы тонем.
В море уже покачивался оранжевый спасательный плот, человек на десять пассажироизмещением, на нем грудились вещи. Кто-то из попрыгавших людей забрался на плот к вещам, кто-то плавал вокруг. Ну, пора мне или не пора?
И тут я совершил подвиг. Вернее, мной его совершили. Неведомые могущественные силы. Они повлекли меня в подпалубные помещения. Да-да, в те, откуда валил дым. У трапа внизу я столкнулся с мордатым, услышал от него “мудила”, вырвался из его захвата и продолжил подвиг. Силы протащили меня сквозь едкую завесу до холодильника, заставили нащупать в нем на верхней полке упаковку пива, замеченную во время употребления лимонада, и спасти ее.
Я был быстр и ловок и потому не задохнулся. Выскочил на палубу со спасенным пивом.
И тут сзади бабахнуло. Потом очевидцы рассказывали про столб огня, а я могу рассказать только про славный подброс вверх сродни могучему пинку. Про полет и приводнение живым и невредимым. И даже не уронившим пива, чести и достоинства.
Я зашвырнул упаковку на плотик. Зашвыривая, подумал, захватил ли кто-нибудь сигареты. (Овладела тревога: вдруг никто?) Ну, теперь уже ничего не поделаешь. Руку дайте, ироды, потону же. Или акулы закусают. А вода была действительно теплая. Вот только пересоленная. Да уж, это не родненькое Черное море. Океан, однако, едрить его…
На десятиместном плотике оказались лишние места. Семеро счастливчиков, включая меня, спасшихся после кораблекрушения, дрожали, рассевшись на натянутых между бортами резиновых лентах, которые, очевидно, исполняли роль лавок. (Как это по-морскому? Банки, во как.) Дрожали, обсыхали и ошарашенно озирали морские просторы. А вот интересно, сколько ж нас всего было на катере, царство ему небесное? Не помню. А вдруг погиб кто?..
Все, с меня лично хватит. Вот выберусь на берег, хлопну пивка, грохнусь спать и проснусь уже на какой-нибудь более подходящей койке…
Однако выбраться на берег нам не дали.
2003 г., 09.19 утра. Температура воздуха + 27 °С, температура воды в береговой зоне + 25 °С, ветер умеренный, до 7 м/с. Территориальные воды Республики Колумбии, примерно 50 км от границы с Республикой Панамой.
Точка на карте и дата в календаре ничем примечательным не отмечены, хотя именно здесь и именно в это время затонул дизельный катер “Виктория”. Десять минут назад воздух еще полнился испуганными криками, треском горящей надстройки, глухими разрывами где-то во внутренностях тонущего судна, океанская гладь кипела вокруг него, короткие пластиковые весла спасающихся в оранжевой надувной лодке вспенивали мутную зеленую воду, насквозь простреливаемую солнечными лучами. Сизый, словно от исполинской сигары, низко стелющийся дым лизал соленый Тихий океан.
Люди перестали грести.
“Виктория” встала по-титаниковски вертикально, бесстыдно обнажив оба винта и пошкрябанное бордовое брюхо, и задрала корму к безоблачному, почти белому небу, едва тронутому голубизной. С днища текло ручьем. Потом во внутренностях катера шваркнуло как-то по-особенному гадко, и сцену кораблекрушения заволокло непроглядным черным дымом. “Виктория”, тяжело вздохнув, начала заваливаться на правый борт и вдруг стремительно провалилась под воду, как под лед, – точно ее кто-то дернул за нос.
На том месте, где несколько минут назад сиял высокими бортами прогулочный катер, с утробным урчанием вспух сноп белых пузырей, вытолкнул на свет божий несколько никчемных обломков, исчез, и – все стихло. Дым медленно струился над водой, таял, растворялся в солнечном сиянии. Неподалеку, метрах в пятистах, слышится монотонный шорох наползающих на песчаный берег волн; лодка вяло покачивается; под днищем раздаются тихие бульки. Солнечные блики скользят по воде, играют на смурных лицах семерых уцелевших.
Словно и не было никогда бодро бороздящего океанский простор катера под гордым именем “Виктория”.
– Ой, блин… ой, блин… ой, блин… – тупо повторял Мишаня, обхватив волосатыми ручищами свою коротко стриженную головенку и раскачиваясь на банке. Его переживаниям больше бы подошли черные траурные одежды, а уж никак не игривые трусы с пальмами и кораблями и курортная фиолетовая маечка с плейбоевским кроликом.
Владимир, последним забравшийся в лодку, малость очухался за время вынужденного купания и теперь зачем-то пытался стащить с ног промокшие кроссовки. Не получилось: руки дрожали, как перепуганные зайцы. Тогда он покосился на две упаковки с пивом у себя под ногами, решил с этим делом повременить, сдул со лба прядь волос, с которых капало, и пробормотал, неизвестно к кому обращаясь:
– Дурак ты, боцман, и шутки у тебя… Народ, а че это было?
– Хотелось бы понять, – тихо то ли ответил на вопрос, то ли произнес вслух то, о чем подумал, старик в коричневых вельветовых брюках и серой рубашке с короткими рукавами. Он неторопливо, демонстративно спокойно стащил с головы кепку и выжал ее за борт.
Последив за его действиями, растрепанная рыжеволосая женщина на корме, очевидно только что выйдя из ступора, вдруг начала подвывать в тон Михаилу. Видно было, что еще немного – и ее прорвет по-серьезному. Пальцы судорожно сцепленных между колен рук побелели от напряжения, словно она искупалась не в теплой водичке, а по крайней мере в проруби.
– Так, ну-ка хватит тут истерить, бляха-муха! – крикнул высокий крепыш и в сердцах пнул чей-то спасенный баул на дне лодки. В бауле звякнуло, из незастегнутого кармашка вывалилась пудреница, а лодка от крика заходила ходуном. Был он небрит, но в спортивные штанцы и футболку с надписью “Рыбфлот” одет чистые, хоть и насквозь промокшие.
– Алешенька… – растерянно выдохнула растрепанная женщина, на которой из одежды был лишь темно-синий закрытый купальник, и посмотрела на названного мужчину безумным коровьим взглядом.
Однако “Рыбфлот” кричал не на нее:
– Тихо, Любка. Мишаня, это я к тебе обращаюсь!
– Че такое?.. – Михаил поднял голову. На левом запястье весело блеснули часы “роллекс”. Судя по всему, только они радовались ситуации.
– А ниче такое! Берись за весла! До берега рукой подать, там разбираться будем!
– Разбираться? Это ты мне про разборки говоришь?! – Миша угрожающе приподнялся с банки, а потом вдруг круто развернулся к седому усачу в темно-синем парусиновом костюмчике, стилизованном под морскую форму: – Че за херня, а? Я за это, что ли, бабки платил?! – Он обвел рукой океанские просторы – пустынные и бескрайние, подернутые на горизонте сероватой дымкой. – Танька, ну-ка переведи ему: я за это, что ли, бабки платил?!
Но переводить не понадобилось: до сих пор подавленно молчавший капитан “Виктории” Энрике вдруг ухватил Татьяну за голый локоток и, попеременно тыча пальцем то в горизонт, то в сторону берега, принялся громко лопотать по-своему. Но даже без знания испанского спасшиеся кое-что из сказанного поняли прекрасно:
– Базука!.. Эсте а базука!.. Бандитос а терра!..
Усач быстро выдохся и теперь лишь шумно дышал, хлюпая длинным крючковатым носом и выпучив глаза.
– Чего? – на всякий случай переспросил Мишаня у Татьяны.
И Татьяна подтвердила то, что уже уяснили все остальные: катер не просто затонул – “Виктория” была подорвана бандитской ракетой, пущенной с берега. Дескать, он, Энрике, прекрасно видел дымный след.
В оранжевой спасательной лодке поднялся галдеж. До берега метров пятьсот, но на берег, в лапы неизвестных злыдней с ракетной установкой, уже никто не рвался – Миша предлагал ждать панамских пограничников, дескать, граница-то с Колумбией вроде как совсем рядом, должны же были там услышать взрыв. На это Энрике, тряся своими роскошными седыми усами, возражал, что граница между Панамой и Колумбией в этих местах – чисто символическая, никаких пограничников тут отродясь не было; а кроме того… А кроме того, ночью катер, судя по радиомаяку, благополучно эту границу пересек, и теперь они находятся в колумбийских территориальных водах. Как пересек?! Очень просто – шел вперед, шел и пересек! Он, Энрике, перед тем, как… гхм… отправиться спать, прекрасно слышал, как Мигуил после “Баллантайна” решил поиграть в пиратов и встал к рулю. А ты, значит, спать пошел, старый пердун?! А он, Энрике, честно предупреждал Мигуила, что с океаном шутки плохи, но разве кто-нибудь слушает старого опытного моряка? Даже мой тупоголовый брат Агустино слушает старого опытного моряка!..
Спасибо, что я к тому времени вообще проснулся. Хотя “проснулся” тут не подходит – очухался. Откупорил глаза, выплывая из мрака.
Ну конечно! Опять… Любимая формула подъема. В голове гудеж и полные непонятки: где я, чего я, что вчера было и где мой багаж. Было оно, так-растак вашу, видать, неплохо. Лежу бревном, а раскачивает, как этого… как дерьмо на гибкой палочке. Начинаю потихоньку разворачивать башню, шевелить корпусом, включаю локаторы ушей – короче, приступаю к познанию мира, как только вылупившийся младенец. И что ж я узнаю? Что я в каюте, что в иллюминаторе волнуется море, что эта лоханка куда-то плывет, где-то гудит мотор, что подо мной еще чья-то койка, что кругом разбросаны вещи – и все не мои, что нигде нет ни капли H2O. Более серьезные соединения (типа C2H5OH) меня сейчас не влекут. Даже пиво, уж я себя знаю, замучаешься заливать в баки – все будет выплевывать измученный организм. А с чего он такой измученный, кстати? Опять, видать, мешал. Или просто перебрал? Ладно, время воспоминаний еще придет. Сейчас – на палубу, под ветер, и пить воду. Холодную, безалкогольную воду.
Каким сполз с верхней полки – кроссовки, шорты, футболка – таким и выполз из каюты. Растянулся в коридоре, хорошо – на клевом коврике, не убился. Идти можно было вперед, и никуда больше. Туда я и пошел. Мимо каких-то пижонских дверей, отвратно блестящих ручек, до лесенки и по ней… ну, по трапу, по трапу… наверх, на запах свежего воздуха.
Под ветром и брызгами чуть отпустило. Теперь можно было и вслушаться в монологи образовавшегося рядом раскормленного типа. Знакомая морда… Да вон еще парочка, и тоже вроде видел их когда-то… Все вспомню, мне бы только залить трубы холодной водой, потом вылить на себя ведро-другое, заглотить лимончик, высосать чашку чая с сахаром, после царапнуть по пивку калибра ноль тридцать три – и готово. Задвигаются приводные ремни соображения, застучат клапаны памяти – короче, машина тогда покатится под горку.
А, мордатый как раз и сватает мне пивко. Говорит по-русски, харя тоже русская – это радует. Очень уж в лом объяснять каким-нибудь неврубающимся туземцам тонкости своего состояния и что тебе в сей момент позарез нужно.
– Брат, – вырывается из меня хрип (таким говорят комические урки в наших фильмах), – воды хочу, холодной. Согласен на дистиллированную.
Он мне: иди туда-то и туда-то. Не, отвечаю, сам не дойду, собьюсь с верного пути. Он ржет, как лошадюга, хлопает меня по спине, идиот, от чего тянет блевануть – и не просто так, а ему на трусы с пальмами и корабликами.
Наконец повел за собой. И все что-то говорит, размахивая рукой с банкой джин-тоника. Сознание, как мух на лету, ловит отдельные словечки: вчера, молодец, текила, водка с кальвадосом, пиво в бассейне. Его тоже, видать, заносит после вчерашнего. Какое может быть пиво в бассейне, где такие бассейны водятся?
Кстати, я разобрался, на какой посудине меня катают. На катере, вот, на очень большом и навороченном. Но не на торпедном. Это я не для смеха говорю. Очухайся я на торпедном, тоже не удивился бы. Ничего, скоро все прояснится. Чувствую, разгадка близка.
Мы протиснулись куда-то и натолкнулись, как на айсберг, на холодильник. Мой приятель протянул к чуду техники руку, ко мне повернул лыбящуюся физиономию, что-то проговорил. Наверное, представлял нас с холодильником друг другу, не иначе, потому что сразу и оставил нас наедине.
– Я тебя люблю, холодильник, – воскликнул я, когда распахнул дверцу и меня обнял морозец, а с нижних полок предложили себя доступные, запотевшие бутылки “кока-колы”.
Посекундно легчало. Я сидел на полу, прижавшись спиной к холодным полкам, употреблял уже вторую бутылку “колы” и грыз шоколадку. Жизнь возвращалась.
Вот на этом месте мой интим с холодильником обломали. К нам впорхнула деваха, и притом симпатичная. Притом в таком невесомом платьишке, что будь я в форме… Ничего, скоро буду, ждите…
– Миши нет? – спросила она после того, как оглядела все округ и убедилась, что в этой кандейке я единственный.
Ох, как бы я сострил, будь на коне, а не под конем. А так…
– Миши? – переспрашиваю. – Какого Миши?
И нет девочки, упорхнула. А может, и не было? Впрочем, была, и до этого я ее тоже как-то видел. А может, не просто видел? Ну, погодите у меня, еще чуть-чуть, и я вас всех вспомню. Все вы у меня припомнитесь. Уже восстанавливаетесь. Правда, кусками, обрывками, но скоро они сложатся в ленту с кадриками, и я пойму, с кем и куда плыву. И зачем, главное, – я ведь не на катере должен быть, а на… на… блин, где ж я быть-то должен…
Захватив пластиковую поллитровку “спрайта”, я пошел искать палубу. Ведро, веревка, забортная вода – вот что поможет мне окатиться. Потом покурю, вылакаю “спрайт”, поговорю с людьми, попью пивка (не больше банки, хватит, надо ограничивать) и во всем разберусь.
Таков план.
Из него осуществилась только палуба. Выбрался по знакомому трапу наружу, вздохнул глубоко, углядел берег в виде леса метрах в пятистах от нас (деревья знакомые, не нашенские, стало быть, мы по-прежнему в Южной Америке), увидел на корме мужика и бабу в шезлонгах, пошел к ним стрельнуть папироску…
Вот тут как раз и вжарило.
Где-то под ногами грохотнуло, меня словно подняли за ручки и – о-па! – подкинули. Дернулись катер, море и палубные доски, помчались куда-то, краем глаза зацепил прыгнувшую береговую зелень – и я животом врезаюсь в ограждение катера. И тут же вспоминаю, как оно правильно называется. Фальшборт, так его разэдак. Спасибо детским книжкам, лично Стивенсону и Джеку Лондону. Бутылка “спрайта” вырывается из моих рук, точно жизнелюбивая рыбешка, и бросается в волны. Как я не последовал тогда за “спрайтушкой” – ума не приложу. Впрочем, скоро выяснится, что это лишь временная отсрочка. А пока я повис на фальшборте, и мне было плохо. Из меня полились в открытое море “спрайт” и “кока-кола”. Очень своевременно, разве не так?
А с нашим пароходом и впрямь случилось что-то неладное. Его перекосило, откуда-то повалил вряд ли технологически предусмотренный дым, вокруг завопили и завизжали мои товарищи по этому бреду. Я вцепился в перила, чтобы крены и толчки не увлекли куда-нибудь, куда я совсем не захочу. Над палубой пролетел и плюхнулся в воду ярко-оранжевый тюк. Кто-то из сопалубников “ласточкой” сиганул в пучину. Кто-то выскакивал по знакомому трапу наружу, и даже с вещичками, а – ты смотри – кто-то внутрь. Мать моя женщина, подумалось, куда я попал?
Мордатый в трусах с пальмами ломанулся вниз – забыл, видать, чего-то. Штаны, может. А мне есть что спасать, кроме себя, любимого? Тогда чего ж я жду? Посудина явно тонет, во, водичка все ближе и ближе. Пора?
Я приподнялся и оглядел просторы. Берег недалече. Не знаю, как там в милях и кабельтовых, а по-русски говоря, метров пятьсот. Вода, конечно, теплая. Ну, это еще хорошо мы тонем.
В море уже покачивался оранжевый спасательный плот, человек на десять пассажироизмещением, на нем грудились вещи. Кто-то из попрыгавших людей забрался на плот к вещам, кто-то плавал вокруг. Ну, пора мне или не пора?
И тут я совершил подвиг. Вернее, мной его совершили. Неведомые могущественные силы. Они повлекли меня в подпалубные помещения. Да-да, в те, откуда валил дым. У трапа внизу я столкнулся с мордатым, услышал от него “мудила”, вырвался из его захвата и продолжил подвиг. Силы протащили меня сквозь едкую завесу до холодильника, заставили нащупать в нем на верхней полке упаковку пива, замеченную во время употребления лимонада, и спасти ее.
Я был быстр и ловок и потому не задохнулся. Выскочил на палубу со спасенным пивом.
И тут сзади бабахнуло. Потом очевидцы рассказывали про столб огня, а я могу рассказать только про славный подброс вверх сродни могучему пинку. Про полет и приводнение живым и невредимым. И даже не уронившим пива, чести и достоинства.
Я зашвырнул упаковку на плотик. Зашвыривая, подумал, захватил ли кто-нибудь сигареты. (Овладела тревога: вдруг никто?) Ну, теперь уже ничего не поделаешь. Руку дайте, ироды, потону же. Или акулы закусают. А вода была действительно теплая. Вот только пересоленная. Да уж, это не родненькое Черное море. Океан, однако, едрить его…
На десятиместном плотике оказались лишние места. Семеро счастливчиков, включая меня, спасшихся после кораблекрушения, дрожали, рассевшись на натянутых между бортами резиновых лентах, которые, очевидно, исполняли роль лавок. (Как это по-морскому? Банки, во как.) Дрожали, обсыхали и ошарашенно озирали морские просторы. А вот интересно, сколько ж нас всего было на катере, царство ему небесное? Не помню. А вдруг погиб кто?..
Все, с меня лично хватит. Вот выберусь на берег, хлопну пивка, грохнусь спать и проснусь уже на какой-нибудь более подходящей койке…
Однако выбраться на берег нам не дали.
2003 г., 09.19 утра. Температура воздуха + 27 °С, температура воды в береговой зоне + 25 °С, ветер умеренный, до 7 м/с. Территориальные воды Республики Колумбии, примерно 50 км от границы с Республикой Панамой.
Точка на карте и дата в календаре ничем примечательным не отмечены, хотя именно здесь и именно в это время затонул дизельный катер “Виктория”. Десять минут назад воздух еще полнился испуганными криками, треском горящей надстройки, глухими разрывами где-то во внутренностях тонущего судна, океанская гладь кипела вокруг него, короткие пластиковые весла спасающихся в оранжевой надувной лодке вспенивали мутную зеленую воду, насквозь простреливаемую солнечными лучами. Сизый, словно от исполинской сигары, низко стелющийся дым лизал соленый Тихий океан.
Люди перестали грести.
“Виктория” встала по-титаниковски вертикально, бесстыдно обнажив оба винта и пошкрябанное бордовое брюхо, и задрала корму к безоблачному, почти белому небу, едва тронутому голубизной. С днища текло ручьем. Потом во внутренностях катера шваркнуло как-то по-особенному гадко, и сцену кораблекрушения заволокло непроглядным черным дымом. “Виктория”, тяжело вздохнув, начала заваливаться на правый борт и вдруг стремительно провалилась под воду, как под лед, – точно ее кто-то дернул за нос.
На том месте, где несколько минут назад сиял высокими бортами прогулочный катер, с утробным урчанием вспух сноп белых пузырей, вытолкнул на свет божий несколько никчемных обломков, исчез, и – все стихло. Дым медленно струился над водой, таял, растворялся в солнечном сиянии. Неподалеку, метрах в пятистах, слышится монотонный шорох наползающих на песчаный берег волн; лодка вяло покачивается; под днищем раздаются тихие бульки. Солнечные блики скользят по воде, играют на смурных лицах семерых уцелевших.
Словно и не было никогда бодро бороздящего океанский простор катера под гордым именем “Виктория”.
– Ой, блин… ой, блин… ой, блин… – тупо повторял Мишаня, обхватив волосатыми ручищами свою коротко стриженную головенку и раскачиваясь на банке. Его переживаниям больше бы подошли черные траурные одежды, а уж никак не игривые трусы с пальмами и кораблями и курортная фиолетовая маечка с плейбоевским кроликом.
Владимир, последним забравшийся в лодку, малость очухался за время вынужденного купания и теперь зачем-то пытался стащить с ног промокшие кроссовки. Не получилось: руки дрожали, как перепуганные зайцы. Тогда он покосился на две упаковки с пивом у себя под ногами, решил с этим делом повременить, сдул со лба прядь волос, с которых капало, и пробормотал, неизвестно к кому обращаясь:
– Дурак ты, боцман, и шутки у тебя… Народ, а че это было?
– Хотелось бы понять, – тихо то ли ответил на вопрос, то ли произнес вслух то, о чем подумал, старик в коричневых вельветовых брюках и серой рубашке с короткими рукавами. Он неторопливо, демонстративно спокойно стащил с головы кепку и выжал ее за борт.
Последив за его действиями, растрепанная рыжеволосая женщина на корме, очевидно только что выйдя из ступора, вдруг начала подвывать в тон Михаилу. Видно было, что еще немного – и ее прорвет по-серьезному. Пальцы судорожно сцепленных между колен рук побелели от напряжения, словно она искупалась не в теплой водичке, а по крайней мере в проруби.
– Так, ну-ка хватит тут истерить, бляха-муха! – крикнул высокий крепыш и в сердцах пнул чей-то спасенный баул на дне лодки. В бауле звякнуло, из незастегнутого кармашка вывалилась пудреница, а лодка от крика заходила ходуном. Был он небрит, но в спортивные штанцы и футболку с надписью “Рыбфлот” одет чистые, хоть и насквозь промокшие.
– Алешенька… – растерянно выдохнула растрепанная женщина, на которой из одежды был лишь темно-синий закрытый купальник, и посмотрела на названного мужчину безумным коровьим взглядом.
Однако “Рыбфлот” кричал не на нее:
– Тихо, Любка. Мишаня, это я к тебе обращаюсь!
– Че такое?.. – Михаил поднял голову. На левом запястье весело блеснули часы “роллекс”. Судя по всему, только они радовались ситуации.
– А ниче такое! Берись за весла! До берега рукой подать, там разбираться будем!
– Разбираться? Это ты мне про разборки говоришь?! – Миша угрожающе приподнялся с банки, а потом вдруг круто развернулся к седому усачу в темно-синем парусиновом костюмчике, стилизованном под морскую форму: – Че за херня, а? Я за это, что ли, бабки платил?! – Он обвел рукой океанские просторы – пустынные и бескрайние, подернутые на горизонте сероватой дымкой. – Танька, ну-ка переведи ему: я за это, что ли, бабки платил?!
Но переводить не понадобилось: до сих пор подавленно молчавший капитан “Виктории” Энрике вдруг ухватил Татьяну за голый локоток и, попеременно тыча пальцем то в горизонт, то в сторону берега, принялся громко лопотать по-своему. Но даже без знания испанского спасшиеся кое-что из сказанного поняли прекрасно:
– Базука!.. Эсте а базука!.. Бандитос а терра!..
Усач быстро выдохся и теперь лишь шумно дышал, хлюпая длинным крючковатым носом и выпучив глаза.
– Чего? – на всякий случай переспросил Мишаня у Татьяны.
И Татьяна подтвердила то, что уже уяснили все остальные: катер не просто затонул – “Виктория” была подорвана бандитской ракетой, пущенной с берега. Дескать, он, Энрике, прекрасно видел дымный след.
В оранжевой спасательной лодке поднялся галдеж. До берега метров пятьсот, но на берег, в лапы неизвестных злыдней с ракетной установкой, уже никто не рвался – Миша предлагал ждать панамских пограничников, дескать, граница-то с Колумбией вроде как совсем рядом, должны же были там услышать взрыв. На это Энрике, тряся своими роскошными седыми усами, возражал, что граница между Панамой и Колумбией в этих местах – чисто символическая, никаких пограничников тут отродясь не было; а кроме того… А кроме того, ночью катер, судя по радиомаяку, благополучно эту границу пересек, и теперь они находятся в колумбийских территориальных водах. Как пересек?! Очень просто – шел вперед, шел и пересек! Он, Энрике, перед тем, как… гхм… отправиться спать, прекрасно слышал, как Мигуил после “Баллантайна” решил поиграть в пиратов и встал к рулю. А ты, значит, спать пошел, старый пердун?! А он, Энрике, честно предупреждал Мигуила, что с океаном шутки плохи, но разве кто-нибудь слушает старого опытного моряка? Даже мой тупоголовый брат Агустино слушает старого опытного моряка!..