На прямой вопрос гросса, что же он об этом думает, Куркис Браск пожал плечами: - Если вы непременно хотите узнать, что об этой истории думает честный промышленник, извольте, я скажу... По-моему, ваша святость, здесь пахнет самой настоящей провокацией. Насколько вам известно, чудо устраивалось в самом опасном гнездилище безбожников. Кроме того, подумайте хорошенько: сам бог единый, создатель и повелитель вселенной, и вдруг является в обществе безбожника, к которому явно благоволит. - Это еще ничего не доказывает, ведеор Браск, - тяжко вздохнул гросс и поправил щипцами огонь в камине. - Пути отца моего небесного неисповедимы. Ашем табар! Ашем табар! Ашем табар!.. - Ашем табар... - раздраженно, скороговоркой пробормотал Куркис Браск и продолжал: - Простите, ваша святость, если я по простоте своей скажу что-нибудь не так. Я не вникал во все ваши правила и тонкости. Но я хочу поставить вас в известность, что отвечаю только за техническую часть, согласно пункту пятому нашего договора. Все остальное меня не касается. Поэтому улаживание конфликта вы должны полностью взять на себя. А меня, простого и честного промышленника, трогать не надо. Видит бог единый, что не надо... - Погодите, ведеор Браск! У меня от пустословия голова начинает болеть... - устало поморщился гросс. Затем он внимательно заглянул в лицо Куркису Браску и раздумчиво произнес: - Дело не в виновности. Дело тут совершенно в ином... Скажите мне, ведеор Браск, вы видели карточку с текстом молитвы о ниспослании чуда? - Нет, ваша святость, не видел. - Напрасно. Следует посмотреть. Мне пришло сейчас в голову, что эта карточка может пролить некоторый свет на всю эту загадочную историю... С этими словами сын божий поднялся с кресла, просеменил к своему рабочему столу и там с минуту рылся в бюваре. Вернувшись к камину, он подал Куркису Браску карточку с текстом молитвы и с изображением бога единого на облаке. Незадачливый фабрикант чудес взял карточку, глянул на нее и тут же выронил на ковер, весь содрогнувшись. - Это он, ваша святость! Это несомненно он! Тут не может быть ошибки! произнес он сдавленным голосом. - Я так и думал! - отозвался Брискаль Неповторимый. -Теперь все ясно! - взволнованно заговорил Куркис Браск, подняв с пола карточку и снова всматриваясь в нее. - Да, да, ваша святость, теперь все стало ясно. Во время молитвы крестьяне смотрели на это изображение. Они думали о боге едином, именно о таком вот боге! Информация пошла в ментогенное поле, и там, при выбросе конкретных форм, вместе с дождем образовался бог. В качестве побочного продукта... Такое бывает в любом технологическом процессе, если в него вкрадется ошибка... Да, да, это так! Теперь все ясно! Но и в этом случае, ваша святость, я нисколько не виноват! - Успокойтесь, ведеор Браск. Сейчас не время разбирать, кто прав, кто виноват, - вздохнул гросс. - Скажите лучше вот что. Этот ваш выброс конкретных форм всегда в точности соответствует информации? Иными словами, если крестьяне, молясь, думали о боге как о всемогущем, всеведущем и вездесущем, то он обязательно должен получиться именно таким или же тут допускаются некоторые отклонения? - Что?! Отклонения?! Побойтесь бога единого, ваша святость. Прибор ММ-222 самый совершенный материализатор мысли, какой только можно придумать! Он абсолютно не допускает искажения информации при выбросе конкретных форм! самодовольно отчеканил Куркис Браск. - Следовательно, коли они думали о всемогущем, вездесущем и всеведущем... - начал сын божий упавшим голосом. - ...то он и получился всемогущим, вездесущим и всеведущим, ваша святость! - торжествующе закончил за него Куркис Браск и тут же, уразумев смысл сказанного, вздрогнул и побледнел. В кабинете нависла тяжелая удушливая тишина. Оба собеседника, как бесшабашный марабранский промышленник, так и престарелый первосвященник гирляндской религиозной общины, почувствовали внезапно, что их обволакивает, сковывает и пронизывает насквозь леденящий мистический ужас. Первым робко заговорил Куркис Браск: - Ваша святость, простите меня!.. Я ведь так только, из соображений рекламы сказал, что точно по информации. А на самом деле я сам ничего не знаю. Может, аппарат работает так, а может, и нет... - Это одни догадки! Может быть - не может быть... Подумайте лучше о том, как все это исправить. - Исправить? Что исправить?.. - с глупейшим видом переспросил Куркис Браск. Гросса такая несообразительность вывела из себя. Он резко, всем своим тощим телом подался к марабранскому чудотворцу и зашипел ему прямо в лицо; - Не прикидывайтесь младенцем! Я говорю - исправить, значит, я и имею в виду - исправить!.. Неужели у вас нет никакой возможности вернуть его в первоначальное состояние? Ликвидировать как-нибудь? - Кого ликвидировать? Бога? - едва пошевелил помертвевшими губами несчастный Куркис Браск. - Да не бога, а эту вашу дурацкую конкретизацию! - взвизгнул гросс и вдруг затрясся, задергался, как бесноватый: - Ведеор Браск! Поймите! Нам это совершенно не нужно! Пришествие - это вопиющий абсурд. Мы хранили доселе бога единого в наших сердцах! Он был нашим послушным орудием, а волю его диктовал я, гросс сардунский, его нареченный сын! Поэтому нам не нужно его воплощение, не нужно его пришествие, не нужно его личное вмешательство в дела нашей религиозной общины!.. - Ваша святость!.. - Молчите! Молчите, несчастный! Я знаю, что говорю! Это правда, и теперь не время лицемерить и лгать! Его не было и не должно быть! Уже древние евреи понимали это, потому они и казнили человека, посмевшего назвать себя живым богом! То, что случилось, - ошибка! Страшная, роковая ошибка! Думайте же, думайте, как это исправить! Думайте, пока не поздно! Я готов на любые жертвы! Я озолочу вас! Я отдам вам половину сокровищ Гроссерии! - Не могу, ваша святость.. - всхлипнул Куркис Браск, потрясенный страшными признаниями сына божьего. - Не только за половину, но даже за все сокровища Гроссерии не могу. Нет у меня такого аппарата, чтобы обратно... А кроме того, кроме того... ведь он все слышит, все знает, как мы тут с вами... Увольте, ваша святость, и не говорите больше такое. Мне страшно... Разрешите мне удалиться... - Вы правы. Слышит, знает и уже, наверное, принял меры... Все кончено... обреченно проговорил гросс, сразу опомнившись. - Значит, все кончено! Вот он каков, конец мира... Ашем табар! Ашем табар! Ашем табар!.. Откинувшись в кресле и закрыв свое сморщенное личико руками, гросс затрясся в пароксизме безутешных рыданий. Куркис Браск вскочил и, объятый ужасом, бросился вон из кабинета. День по-прежнему голубой и солнечный, толпы восторженных туристов по-прежнему снуют среди древних дворцов и храмов, но Гроссерия уже охвачена тайным смертельным недугом и бьется в агонии...
   18
   В скромном домике слесаря Дуваниса Фроска богу оказали самое сердечное гостеприимство. Правда, Калия вначале, узнав, что за гость к ней пожаловал, дичилась его и все норовила грохнуться перед ним на колени. Но постепенно и она освоилась с присутствием величественного старца, и чувство мистического страха сменилось в ней восторженным умилением. Вспомнив эпизоды из священной книги Мадаран, она даже предложила старцу, что собственноручно совершит традиционное омовение его ног. Но бог лишь добродушно посмеялся над ней и категорически отказался от столь высокой чести. Что же касается Дуваниса, то он еще по дороге к дому успел проникнуться к богу настоящими дружескими чувствами и теперь держал себя с ним просто и непринужденно, словно это был его родной дядюшка или старший товарищ по работе. Он помог богу умыться, почистить сандалии и мантию и затем усадил его на почетное место. Калия тотчас же принялась подавать на стол. Перед богом очутилось блюдо с целой горой отварной рыбы и тарелка с тонкими ломтиками поджаренного хлеба. Бог с аппетитом принялся за еду, а молодые хозяева последовали его примеру... После обязательного зеленого чая Дуванис с разрешения бога закурил сигарету, а Калия, вся зардевшись от смущения, попросила старца, чтобы он позволил ей расчесать ему волосы. Видя, что молодой женщине это доставит радость, бог согласился. Калия, вооружившись гребнем и замирая от гордости и счастья, принялась старательно расчесывать пышные седые кудри старца. Он жмурился от удовольствия, распустив по лицу широчайшую улыбку, и не спешил начинать разговор, которого Дуванис ожидал с огромным нетерпением. Наконец молодой рабочий не выдержал и сам заговорил: - Вы обещали, ведеор, рассказать о себе. Будьте же столь добры, если вам, конечно, не трудно... - Не трудно, голубчик, совсем не трудно! - густо промурлыкал бог, чуть приподняв веки. - Только куда же ты так спешишь?.. - Да нет, ведеор, я не спешу... А впрочем, почем знать? Может, и спешить нужно! Каша-то ведь заварилась довольно крутая... - Ты прав, Дуванис. Дело затеяно нешуточное... Ну, слушай. И бог, стараясь выбирать выражения попроще и подоходчивее, рассказал Дуванису про удивительный аппарат ММ-222, про пагубное чудо над полями Марабранской провинции, про собственное свое возникновение из крестьянского ментогенного поля. - Тебе все понятно? - спросил он, закончив рассказ. - То, что вы толковали, ведеор, мне понятно. Чудно, конечно, но, в общем, понятно. И все же у меня есть вопрос. Мне интересно знать: откуда у Куркиса Браска взялся этот аппарат ММ-222? Неужели он сам его смастерил? - Конечно, не сам. Ему вручили его в готовом виде и с определенной целью. Но кто вручил и зачем, я пока не знаю. Однако я уверен, что это недолго будет для меня загадкой... Больше у тебя вопросов нет? - Есть, только я не знаю, как бы это поудачнее выразиться... - замялся Дуванис. Бог ему охотно подсказал: - Тебе неясно, что я, собственно, собой представляю? - Да, ведеор. Именно об этом я хотел вас спросить. - Это проще простого, друг мой... Давеча ты признался мне, что не веришь в бога. Я похвалил тебя, ибо глупо и унизительно для человека верить в нечто, реальность чего недоказуема, а сама сущность глубоко абсурдна. Но ты можешь меня спросить, кто же я таков, если не бог. Ты уже понял, каким образом я возник именно в таком вот виде - при бороде, при мантии, усыпанной алмазами, при ременных сандалиях. Я не помню, как я падал с высоты. Возможно, что я возникал постепенно и спускался вниз вместе со струями дождя. Но как бы там ни было, осознал я себя уже на земле, среди мрака и ливня, за четверть часа до того, как ты на меня наткнулся... - Я, кажется, ударил вас довольно сильно. Уж вы простите меня, ведеор, я не видел вас! - Пустяки! Я способен вынести и не такие удары... Но слушай дальше. Значит ли все это, что я действительно тот бог, в которого по простоте своей верят эти добрые труженики земли? Нет, не значит. Дело в том, что бог любой из существующих на Земле религий состоит из сплошных противоречий. Каких? Как бы тебе объяснить... Известно, что жизнь - это поток, бурлящий, стремительный и бесконечно разнообразный. А бог - это узел, железный узел, затянутый намертво и навсегда. Представь себе, что кто-то попытался бы завязать живой кипучий поток в узел. Абсурд, правда? - Да, пожалуй... - Безусловно, абсурд! И поэтому конкретизация бога абсолютно невозможна. Я знал все это с первым же проблеском моего сознания, ибо добрые крестьяне, стремившиеся в простодушии своем наделить меня абсурдным божеским всеведением, дали мне, если можно так выразиться, допустимую долю себяведения. Я сразу понял, что я не бог и даже не воплощение идеи бога, ибо как сам бог, так и отвлеченная идея бога противоречат законам природы и в реальной жизни ни под каким видом недопустимы. Но реально существует иное; существует извечная мечта народа о прекрасной, счастливой и полноценной жизни. Эта мечта растет и развивается вместе с человеком, она неотделима от человека, а следовательно, представляет собой реальнейшую из реальностей. С понятием бога эта мечта связана лишь по ошибке, так как мечта эта как раз и является той мощной силой, которая дает потоку кипучесть и стремительное движение, а бог, как мы уже оказали, всего лишь мертвый узел. Что же касается моей сущности, то можно сказать, что я представляю собой некий энергетический сгусток сокровеннейших чаяний и светлейших представлений твоих бедных односельчан о подлинном призвании и назначении человека... Теперь тебе все понятно, дорогой мой друг Дуванис? - Теперь, ведеор, понятно все. - А тебе, Калия? - обратился бог к молодой женщине, продолжавшей возиться с его белоснежными локонами. - Мне тоже все ясно, - нараспев ответила Калия. - Вон как! Ну а что же тебе все-таки ясно, дочка? - Мне ясно, ведеор, что вы бог для бедных. Ведь правда? - Да, в какой-то мере это правда, - улыбнулся бог и, помолчав, добавил: Ну, кончай, золотко, страдать над моей прической. Мне ты теперь понадобишься для более важного дела. Калия убрала гребень и встала перед богом, глядя на него сияющими, восхищенными глазами. - Слушай, Калия! - сказал бог. - Ты пойдешь сейчас к вашему приходскому священнику. - К его благочестию абу Бернаду? - Да, к абу Бернаду. Ты скажешь ему следующее: "Ваше благочестие! Странствуя по Земле, повелитель вселенной остановился у меня в доме. Он призывает вас немедленно к себе". Запомнишь? - Запомню, ведеор! - Ну, беги! Только смотри не забегай по пути к своим подругам да кумушкам и никому обо мне не болтай! Я не хочу, чтобы обо мне узнала вся деревня! Понятно, стрекоза? - Понятно, ведеор!.. И Калия птицей умчалась прочь, торопясь выполнить поручение самого бога единого, повелителя вселенной...
   19
   После ухода жены Дуванис вновь закурил сигарету. Было заметно, что он сильно взволнован и обеспокоен. Немного поколебавшись, он решительно обратился к богу: - Можно вам задать один вопрос, ведеор? - Конечно, можно, друг мой. - Вы послали за нашим священником абом Бернадом, ведеор. Это как же надо понимать? Вы собираетесь выступить перед местными верующими и просветить их относительно бога? - Нет, Дуванис, этого я делать не собираюсь, - со всей серьезностью ответил старец. - Давай сообща разберемся в моем положении. Я возник из ментогенов честных тружеников. Эти люди постарались вложить в меня свои самые великие чаяния, самые светлые идеалы. Помимо этого, во мне нет решительно ничего. Но именно поэтому я не могу предать вложенные в меня надежды, ибо тем самым предал бы самого себя. Я должен бороться, я должен стремиться к осуществлению, к реализации вложенных в меня надежд и идеалов, так как пассивность в данном случае для меня равносильна предательству. Значит, остается одно: действовать! - Ваше желание действовать мне понятно. Я на вашем месте тоже не сидел бы сложа руки. Но что вы хотите делать? - Я должен использовать свое самое неотразимое оружие, с помощью которого я наверняка добьюсь успеха. Таким оружием является моя номинальная божественность и связанные с нею неограниченные прерогативы власти. Фактического всемогущества у меня нет, но тысячелетний авторитет бога станет для меня верным залогом победы. А первый удар я хочу нанести прямо по своему нареченному сыну, гроссу сардунскому. Я и аба вызвал для того, чтобы с его помощью проникнуть во дворец гросса и заодно узнать, что сейчас творится в Гроссерии. Аб Бернад наверняка получил уже от гросса инструкции относительно моей особы. Вот для чего он мне нужен... Надеюсь, Дуванис, что теперь ты больше не сомневаешься в моих добрых намерениях? - В ваших добрых намерениях я не сомневаюсь, ведеор, но... Дуванис курил частыми затяжками и смущенно смотрел в сторону. У него были веские возражения, но он не решался их высказать. - Ну что еще за "но"? Говори, не стесняйся! - подбодрил его старец. - Я верю в ваши добрые намерения, - повторил Дуванис и, решительно уставившись богу в глаза, продолжал: - Но мне, ведеор, не совсем нравится тот путь, по которому вы решили идти... Простите, что я осмеливаюсь поучать вас. Вы, конечно, знаете гораздо больше моего - о себе, об аппарате ММ-222 и вообще о всяких отвлеченностях. Но живых людей вы, по-моему, совсем не знаете. Не то вы задумали!.. - А что я, по-твоему, должен делать? - строго спросил старец, нахмурившись. - По-моему, вам надо открыться людям. Иного пути, ведеор, нет и не может быть! Некоторое время бог молчал, глубоко задумавшись. Но вот он ударил своей тяжелой ладонью по столу и самоуверенно пророкотал: - Я допускаю, что ты прав, Дуванис. Но я поступаю так, как мне велят мой разум и моя совесть. Я чувствую, что как бог я добьюсь победы!.. Дуванис не стал ни о чем больше спрашивать и отошел к окну. Но, выглянув в окно, он тут же резко повернулся к богу: - Ведеор! Вся Аркотта сбежалась к нашему дому! Народу столько, что яблоку негде упасть! Это как пить дать женушка моя постаралась! Бог улыбнулся и погладил бороду. - Разболтала, ну и ладно. Не стоит из-за этого шуметь, друг мой. Калия, наверное, доверилась только одной своей самой закадычной подруге. У женщин всегда так... А ты говоришь, что я людей не знаю! Тут раздался робкий стук в дверь, и чей-то хриплый, срывающийся голос произнес: - Во имя создателя и повелителя вселенной, бога нашего единого... - Ашем табар!!! - оглушительно гаркнул старец и тотчас же напустил на свое лицо выражение грозного величия. Дуванис отошел в сторонку и приготовился наблюдать небывалую и любопытную сцену - встречу бога со своим служителем. Двери открылись медленно, с протяжным скрипом. Сначала не было видно ничего, потом послышался не то стон, не то вздох, и через порог переступил грузный аб Бернад, облаченный в свою великолепную желтую сутану. Секунду-другую он глядел на бога побелевшими от ужаса глазами, и вдруг словно предсмертный вопль вырвался из его жирной груди: - А-а-ашем таба-а-ар!!! С этим возгласом аб Бернад как подкошенный повалился перед богом на пол и спрятал лицо в ладонях. В дверях вслед за священником появилась восхищенная рожица Калии. Дуванис свирепо погрозил ей пальцем и энергичными жестами приказал ей скрыться на кухне. Калия показала мужу язык и быстро шмыгнула в боковую дверь. Бог с глубоким презрением разглядывал распростертую на полу огромную тушу аба. Выдержав довольно длинную паузу, он наконец строго возгласил: - Встань и подымись, недостойный раб мой! Перепуганный аб приподнялся на колени, воздел молитвенно руки ладонями вверх и пролепетал: - Смилуйся, о смилуйся, солнцеподобный! Ашем табар!.. - Чего милости просишь? Грешил, поди, много?! - сурово спросил бог. - Как не грешить?! Грешил, о повелитель, много грешил... Ты, лучезарный, един без греха и скверны! Ашем табар! В черных глазах старца вспыхнули огоньки грозного веселья. По-видимому, покорностью аба он остался доволен. Но голос его продолжал звучать раскатисто и властно: - Ашем табар! Мне ведомо все, от начала и до скончания века! Соберись с мыслями, червь, и ответствуй перед лицом моим сущую правду, чтобы я увидел душу твою на языке твоем. Мой вероломный и самозванный служитель, гросс сардунский Брискаль Неповторимый, дерзостно присвоивший себе звание сына моего, известил тебя о моем прибытии на Землю? Известил или нет? Отвечай! - Известил, о милосерднейший! Ты все знаешь и все видишь! Час назад пришла от его святости, то бишь от твоего, о владыка, самозванного вероломного сына, шифрованная депеша... - захлебываясь от усердия, торопливо признался аб Бернад. - О чем же была сия депеша? - В депеше, о великий создатель и повелитель вселенной, твой вероломный и самозванный сын приказывает мне, твоему самому ничтожному и мерзкому рабу, разыскать тебя, о лучезарнейший, пригласить к себе в гости и свидетельствовать подлинность твоего божеского естества! - насилу выдавил из себя аб и тут же грохнулся на пол. - И это верно! Подымись и признавайся дальше, червь ничтожный! Что еще было в депеше?! Аб Бернад вновь поднялся на колени: - Затем, о владыка, мне строжайше приказано, буде ты окажешься подлинным создателем и повелителем вселенских миров, отслужить в твою честь торжественный молебен, воздать тебе все надлежащие почести, а главное задержать тебя как можно подольше в здешнем убогом приходе, дабы он, твой вероломнейший служитель и самозванный сын, успел надлежащим образом приготовиться к встрече с тобой... Аб Бернад осекся и потупился. - А остальное?! - загремел старец, вперив в аба свой огненный взор. - Ты не сказал еще, что тебе приказано на случай, если ты не признаешь во мне бога единого! Аб перевел дыхание и прохрипел еле слышно: - На тот случай, если я не признаю тебя, моего владыку великого, мне велено с помощью крестьян связать тебя и выдать полиции... как... как... как безбожника и смутьяна... И это все. Больше в депеше ничего не было... Ты видишь мою душу, о владыка, на языке моем! Ашем табар!.. Сказав это, аб Бернад в третий раз простерся на полу, весь охваченный ужасом. На сей раз бог не приказал ему подняться. Он загремел в необыкновенном возбуждении: - Ну а ты, грязная и отвратительная тля, что мне скажешь? Признаешь ты во мне властелина неба и земли или, быть может, тоже сомневаешься?! - Нет, нет, я не сомневаюсь! Я верую в тебя, верую, верую! Ты видишь мою душу, о милосерднейший! Ашем табар! Ашем табар! Ашем табар!.. - в диком исступлении завопил аб Бернад. - Веруешь? То-то же! А теперь слушай. Приготовь свой автомобиль и через час подай его к воротам этого благословенного дома! Ты лично повезешь меня в Сардуну и в Гроссерию! Ступай! Бог поднялся во весь свой внушительный рост, а вконец раздавленный священник, бормоча бесчисленные "ашем табар", пополз на четвереньках за двери. Когда аб Бернад скрылся, Дуванис вышел из своего угла, а из кухни тотчас же примчалась совершенно очарованная Калия. Бог шутя взял ее за ухо и принялся легонько трепать, приговаривая: - Ты зачем, егоза, по всей деревне секрет растрезвонила? Вот тебе за это! Вот! Вот!.. - Я нечаянно, ведеор бог! Я, честное слово, нечаянно! Бежала к его благочестию и вдруг вижу Лифка горбатая, сидит на крылечке и ревмя ревет, что голод будет, что пропадем все без хлеба. Я лишь на секунду к ней подсела и сказала, что бог такого не допустит, чтобы голод. Ну и... тут у меня и вырвалось про вас, что вы в нашем доме остановились. А дальше я не трезвонила, дальше, наверное, Лифка горбатая... - Ну ладно! - добродушно прогудел бог и отпустил ухо Калии. - На сей раз я тебя прощаю, коли ты Лифку горбатую утешила. Но вперед, дочка, смотри учись держать язык за зубами! После этого бог подошел к окну и глянул на улицу, слегка отогнув уголок ситцевой занавески. Дуванис и Калия ждали, что он решит. Спустя некоторое время бог обернулся к нам и притворно вздохнул: - Ну и оказия... Что же теперь делать-то? Видно, придется-таки показаться народу... Пошли, друзья! И сопутствуемый молодыми супругами, бог направился к выходу.
   20
   Перед домиком Дуваниса Фроска в самом деле собралась вся деревня, от ветхих изможденных стариков, вплоть до горластых грудных младенцев. Коленопреклоненная толпа стояла на теплой влажной земле и сотнями расширенных зрачков настороженно следила за маленькими окнами домика, в котором остановился повелитель вселенной Внезапно на крыльцо выбежала Калия и крикнула звонким голосом: - Ашем табар! Радуйтесь, люди! Идет бог единый!! Следом за ней, не дав пораженным людям опомниться, на крыльце появился сверкающий, величественный старец. Багряные лучи заходящего солнца заиграли тысячами огней в дивных каменьях его голубой мантии. Ослепленная, пораженная толпа со стоном повалилась на землю. И вот, перекрывая стоны, вопли и рыдания, раздался неземной голос: - Встаньте и подымитесь, дети мои! Толпа вздрогнула, как один человек, но лишь крепче еще прижалась к земле, словно ища у нее защиту от неведомого существа. - Встаньте, люди! Это наш бог! Он добрый! - крикнула Калия из-за спины могучего старца. Словно разбуженные ее звонким голосом, крестьяне ряд за рядом стали подниматься на ноги. Из сотен уст, сначала тихо, потом все смелее и громче, зазвучало восторженное: "Ашем табар!". Подождав, пока толпа немного успокоится и привыкнет к его облику, бог простер вперед руки и принялся говорить, улыбаясь при этом со всей возможной добротой и сердечностью: - Чада мои возлюбленные! Распахните глаза и души ваши настежь! Глядите, слушайте и радуйтесь великой радостью дождавшихся! Свершилось!!! Вот встреча, на которую уповали бесчисленные поколения обездоленных и угнетенных! Пришел я к вам наконец, пришел во имя высочайшей справедливости, во имя светлого разума, во имя мира, добра и счастья! Не омрачайте же встречу нашу страхом и преклонением! Ведь я единственная надежда ваша, единственная опора ваша, единственное спасение ваше! Я весь из вас и для вас до конца! Не бойтесь же меня! Мне не надобны ваше поклонение и ваши молитвы! Мне не нужно храмов, алтарей и фимиамов! Я дал вам наивысшее благо - свободную волю устраивать по собственному разумению здесь, на Земле, свое счастье и благополучие! Речь бога лилась плавно, слова звучали горячо, убедительно. Но вместе с тем из них никак нельзя было понять, утверждает он свою божескую сущность или же начисто отрицает ее. Вот он вещает, как бог любвеобильный и справедливый, гремит о себе, как о единственном якоре спасения, но тут же низводит себя на нет и прославляет свободную волю человека, которая одна только и может совершать на Земле великие дела. Но толпа слушала его, завороженная, загипнотизированная звучанием его речи, неслыханными его призывами и откровениями. Груди бурно вздымались, глаза пламенели восторгом, уши жадно ловили каждый звук божественного слова. Вдруг в самый разгар удивительной речи среди крестьян началось странное волнение. В задних рядах послышалось шиканье, приглушенный говор. Люди там двигались, вскидывали руки, кряхтели, словно старались кого-то удержать. Передние ряды с беспокойством оглядывались назад.