Страница:
13
Теплая весенняя ночь опустилась на Ланк. Уснули собаки, уснули дети, уснули почтенные горожане. Даже благочестивый аб Бернад, доселе не получивший ответа на свое послание гроссу сардунскому, смирил растревоженное сердце и тоже уснул в широкой кровати, рядом со своей дородной супругой ведрис Пуарой... Спит благословенный Ланк, нигде ни огонька, ни шороха... Только на самом краю городка, в глухом переулке, где одни лишь заборы да сады, светится сквозь неплотно прилегающие жалюзи одинокое окно большого особняка. Но кого это может удивить? Ведь это не чей-нибудь дом, а старого чудака профессора Нотгорна! Все знают, что престарелый ученый имеет обыкновение допоздна засиживаться за работой. Другое дело, если бы кто-нибудь узнал, что свет в окне не имеет к Нотгорну никакого отношения, что старик Нотгорн спит и понятия не имеет о том, что происходит у него в доме. Вот это вызвало бы не только удивление, но и самые разнообразные пересуды!.. В самую полночь скрипнула калитка Нотгорнова подворья, и в переулок вышли две темные фигуры. Посовещавшись шепотом, они расстались. Одна притаилась у калитки, другая поспешно двинулась к центру городка. Миновав пустынную площадь, фигура обошла черную громадину храма бога единого и остановилась перед домом аба Бернада... Мирно спящий аб был разбужен своей женой. Она бесцеремонно толкала его в бок: - Проснись! Да проснись же ты, горе мое шестипудовое! - А? Что такое? Что тебе надо?.. - проворчал аб, насилу раздирая тяжелые веки. - Звонит кто-то! Наверное, за тобой! - сказала ведрис Пуара. - Кого бы это принесло среди ночи? - прохрипел аб Бернад, окончательно проснувшись и прислушиваясь. Звонки настойчиво повторялись. - Может быть, тебя зовут для последнего напутствия?! - испуганно прошептала ведрис Пуара. - Чепуха! Насколько я знаю, вчера в Ланке никто не собирался умирать... - Вчера! Мало ли что вчера. Это случается так внезапно! - Ну ладно, ладно, пойду погляжу. Все может быть! Аб набросил на себя халат, сунул ноги в шлепанцы и спустился по лестнице в холл. - Во имя бога единого, кто там?! - проговорил он осипшим спросонья голосом. - Это я, ваше благочестие! Я, Нагда, что у профессора Нотгорна! прозвучал из-за двери знакомый голос. - Ведрис Нагда?! Удивленный аб быстро снял с двери запоры и распахнул ее. За порогом действительно стояла рослая экономка профессора Нотгорна. - Простите, ваше благочестие, что я осмелилась в такое неурочное время... - Ничего, ничего, ведрис! Пастырь и ночью пастырь! Я весь к вашим услугам! Что у вас на сердце? - В нашем доме, ваше благочестие, есть человек, которому необходимо исповедаться, и... и он не может ждать ни минуты! - одним духом выпалила Нагда. Аб в изумлении воскликнул: - В вашем доме, в доме заядлого безбожника есть человек, который хочет исповедаться?! Да кто вас, собственно послал за мной? - Доктор Канир послал... - Доктор Канир? Не он ли сам хочет исповедаться? - Нет, ваше благочестие, доктор Канир лишь просит вас прийти. А исповедаться хочет другой человек!.. - Неужели сам профессор Нотгорн?! - вскричал аб в радостной надежде, но Нагда тут же рассеяла его приятное заблуждение: - Что вы, ваше благочестие! Ведеор профессор даже не знает об этом и не должен знать! Исповедаться хочет молодой парень, которого профессор излечил от врожденного идиотизма! - Как вы сказали? Излечил? Да разве профессор занимается врачебной практикой?! - совершенно искренне удивился аб. - Нет, нет, конечно, не занимается! Он слишком для этого стар. Этот пациент наш единственный пациент, если, конечно, не считать того... Впрочем, чего это я болтаю! Ведеор профессор занялся им лишь из жалости к его бедной матери. И вот теперь парень окончательно выздоровел и хочет впервые в жизни открыть душу богу единому! - А профессор Нотгорн об этом знает? - Да нет, не знает. Он спит... - Но позвольте, ведрис, как же я могу... - Ах, ваше благочестие! - горячо воскликнула Нагда. - Вы же знаете, что я честная и набожная женщина! Я никогда бы ничего не сделала во вред своему доброму хозяину. Но разве ведеору профессору повредит, если его пациент изопьет из чаши бесконечного милосердия божьего?! Так мне и доктор Канир сказал... Забудьте же на время ваши распри с профессором и... и утешьте беднягу! Идемте, умоляю вас! Все должно быть сделано, пока хозяин спит! Против таких доводов трудно было что-либо возразить. Аб Бернад отбросил все свои колебания и сказал: - Хорошо, ведрис, я пойду с вами. Подождите меня здесь, я только оденусь... У калитки профессорова дома аба и Нагду поджидал доктор Канир. - Здравствуйте, ведеор аб! Да благословит вас бог единый за то, что вы откликнулись на мою просьбу и пришли! - взволнованно сказал доктор. Нагда тут же молча исчезла, а Канир, попросив аба не делать шума, повел его в дом. Они прошли через темный холл, миновали просторное помещение, в котором аб по запаху без труда узнал лабораторию, и очутились в скупо освещенной комнате с единственным окном, на котором было опущено жалюзи. Обстановка комнаты была предельно проста: стол, стул, больничная койка с тумбочкой. Лишь в стороне, у стены, стояло совершенно новое пианино, резко контрастирующее с остальными предметами. На кровати лежал молодой человек, одетый в полосатую пижаму. Глаза его были широко раскрыты, весь вид какой-то расстроенный и встревоженный. Увидев вошедших, он вскочил на ноги. Доктор плотно прикрыл дверь и жестом успокоил молодого человека. Потом он сказал: - Ведеор Маск, к вам по вашему желанию пришел ведеор аб Бернад, благочестивый настоятель местного прихода. Откройте ему сердце, и вам станет легче! С этими словами доктор Канир сделал общий поклон и вышел.
14
Для начала необходимо было утешить больного, успокоить его, чтобы он мог отвечать на вопросы. Вкрадчиво улыбнувшись, аб Бернад обратился к молодому человеку с такими словами: - Простите мне мою нескромность, ведеор Маск, но ваша фамилия слишком известна в Гирляндии. Не приходитесь ли вы, случайно, родственником нашему прославленному композитору Маску, недавно скончавшемуся? Реакция пациента на этот простой и естественный вопрос была совершенно неожиданной. Он побледнел еще сильнее, до мертвенной синевы, и вдруг заговорил быстро-быстро: - Смилуйтесь надо мной, ваше благочестие! Я не могу больше! Я скажу вам всю правду!.. Вы думаете, родственник? Нет, я не родственник композитора Гионеля Маска, я сам Гионель Маек! Не удивляйтесь, сейчас вы все поймете! То, что вы видите, ваше благочестие, мне не принадлежит! Это тело, это молодое здоровое тело не мое! Я украл его у бедного идиота, у юноши по имени Фернол Бондонайк! Но я не умышленно украл его!!! Поверьте, ваше благочестие, меня обманули!!! И вот этот несчастный вместо меня теперь покоится в моем старом немощном теле в Пантеоне Гениев, приняв мою смерть, а я, Гионель Маск, живу его молодой жизнью, которую у него похитил!.. Сказав это, молодой человек упал лицом в подушку и разразился глухими рыданиями. Аб Бернад стоял, как пораженный громом. Услышанное никак не укладывалось у него в голове. Лишь постепенно, по мере того как проходило первое потрясение, к абу возвращалась способность соображать. И тогда у него мелькнула догадка, что исцеленный идиот Фернол Бондонайк страдает навязчивой идеей: воображает, что в него переселилась душа умершего композитора Гионеля Маска. Он мог услышать о смерти Маска, мог увидеть его похороны по телевизору, и его неокрепшее сознание пошатнулось. Молодой человек продолжал плакать, судорожно подергивая плечами. Аб подошел к нему и, наклонившись, погладил его по голове, как маленького ребенка. - Успокойтесь, дорогой! Не надо предаваться отчаянию. Все это пройдет и забудется. Думайте прежде всего о своем здоровье! - сказал аб, стараясь успокоить несчастного. - Вы не верите мне, ваше благочестие! - глухо проговорил странный юноша. Я вижу, что вы не верите мне. Вы считаете меня помешанным! Но я постараюсь убедить вас! Слышали вы когда-нибудь импровизации Гионеля Маска на рояле? Он схватил единственный в комнате стул и стремительно подошел с ним к пианино. Аб следил за ним с нарастающим беспокойством. Ему было жалко несчастного, но он не знал, как остановить его. Молодой человек опустился на стул и откинул крышку инструмента. На несколько мгновений кисти рук его застыли, вознесенные над клавиатурой, потом вдруг упали на нее, как подстреленные птицы. Грянул первый аккорд, в звучании которого аб почувствовал нечеловеческую боль. Музыка заставила его забыть, кто он, где он и что с ним, собственно, происходит. Аб Бернад слышал по радио сотни концертов Маска. Он знал его симфонии, оперы, сонаты, его божественные клавирные импровизации. Но то, что он услышал теперь, нельзя было сравнить ни с чем. Это был Маек, удесятеренный безграничным отчаянием, жесточайшими муками совести и страшной человеческой тоской. У аба было такое чувство, будто он проваливается в беспросветную черную пропасть, откуда нет и не может быть возврата. Музыка оборвалась резко и неожиданно. Очнувшись, аб Бернад увидел, что возле пианино стоит доктор Канир и, склонившись, что-то тихо говорит юноше. Гениальный безумец тяжело дышал, а по лицу его катились капли пота. Но он послушался доктора и, отойдя от инструмента, вернулся к себе на кровать. Доктор Канир подсел к нему, а священнику молча указал на стул. Совершенно раздавленный, аб Бернад послушно придвинул стул к кровати и в изнеможении на него опустился. Лишенный способности чему-либо удивляться и что-либо соображать, он лишь молча смотрел на молодого человека, словно это был выходец с того света. Наконец странный пациент профессора Нотгорна собрался с силами и тихим прерывающимся голосом принялся рассказывать потрясающую историю своего перевоплощения.
15
Перед своей кончиной старый композитор Гионель Маск долгие годы страдал от неизлечимого недуга. Смерть неумолимо приближалась к Маску, но он не хотел умирать. Это был не просто животный страх перед смертью, не просто инстинктивное стремление сохранить жизнь любой ценой, а скорее страстный протест против нелепой, чудовищно бессмысленной смерти, разрушающей изношенную физиологическую оболочку, в которой обитает зрелый и мощный человеческий интеллект, полный творческих замыслов и неистребимой воли к труду. Маск до самозабвения любил свое искусство и готов был любой ценой отстоять возможность служить ему. Неизбежность смерти повергала больного композитора в пучину мрачного отчаяния и безысходной тоски. Вот тогда-то и пришел к нему впервые профессор Нотгорн. Ровесник Маска, но более крепкий и живучий, этот прославленный ученый сделал умирающему композитору предложение, от которого невозможно было отказаться. Нотгорн предложил спасти от разрушения самое ценное в личности Маска: его талант и мастерство, его опыт и знания, его любовь к искусству и творческие замыслы. В беспросветном мраке обреченности сверкнула искра надежды, и Маек уверовал в высокое гуманное назначение того, что предлагал уважаемый профессор. В течение последующих месяцев Нотгорн лихорадочно готовился к неслыханному эксперименту. Он несколько раз наведывался к больному композитору и беседовал с ним о своей работе. Из этих бесед Маску удалось составить некоторое представление о научных поисках ланкского отшельника. Профессор Нотгорн всю свою жизнь посвятил изучению человеческого мозга, точнее говоря, поискам среди миллиардов микроскопических клеток мозга тех неуловимых частиц, которые являются прямыми носителями сознания, памяти, индивидуальности. Он и в Ланк-то перебрался для того, чтобы иметь возможность полностью отдаться своей работе. К тому дню, когда он явился к Маску со своим предложением, главное было уже сделано. В результате пятидесятилетнего напряженного труда Нотгорн нашел то, что искал. Носителями индивидуальности, сознания, памяти оказались ничтожно малые клетки, распыленные в серо веществе коры головного мозга. Их общее количество колебалось от двух до трех миллиардов штук. Ученый назвал и ментогенами. После того как ментогены были обнаружены и изучены, остальная работа не представляла для Нотгорна особы трудностей. В течение нескольких месяцев он сконструировал специальный прибор, способный извлекать ментогены из одного мозга и переводить их в другой. Этот прибор получил наименование "ментогенный трансфузатор", сокращенно - ментранс. Испытав его несколько раз на собаках, Нотгорн решил совершить операцию над человеком. Старый композитор Гионель Маск был тайно перевезен из Сардуны в Ланк. Путешествие в автомобиле сильно ухудшило его состояние. Нужно было опешить. Второй объект был заранее намечен. Доктор Канир лично помчался за ним в Марабрану. В ожидании его возвращения Маск провел доме Нотгорна трудные сутки: боли в груди усилились, поднялась температура. Наконец Канир вернулся и привез собой двадцатилетнего Фернола Бондонайка, страдавшего врожденным идиотизмом. Нотгорн немедленно приступил к операции. В организмы обоих пациентов были введены наркотические препараты. Укол инъекционной иглы - было последнее, что Маск почувствовал еще в своем старом теле. Очнулся он уже в новом. Ментогены композитора прочно закрепились в мозгу идиота. Когда он очнулся после наркоза, он первым долгом излил свою благодарность профессору Нотгорну. Но это было всего лишь естественной первоначальной реакцией личности, стоявшей перед этим на грани небытия. Выздоровев же окончательно и поняв, что, собственно, произошло, Маск сильно затосковал. Ведь, принимая предложение Нотгорна, он не помышлял о продлении жизни своей личности своего сознания. Он хотел лишь спасти свой талант, свое мастерство, свои знания. Неужели Нотгорн обманул его? Не выдержав напора мучительных сомнений, он упросил доктора Канира устроить ему тайное свидание с духовным лицом. Доктор Канир согласился выполнить просьбу Маска и отправил экономку Нагду за абом Бернадом... Выслушав рассказ, аб Бернад почувствовал, как в груди у него закипает негодование. Доктор Канир сидел на краю койки, возле перевоплощенного Маска, понурив голову и боясь поднять глаза. - Какое неслыханно святотатственное дело! - воскликнул служитель бога единого. - Вы понимаете, доктор, в каком жестоком преступлении вы приняли участие?! - Я виноват, ваше благочестие, - ответил Канир с полной покорностью. - Я виноват и готов нести за свою вину любое наказание! - Виноват?! Наказание?! Но разве раньше вы не понимали, что участвуете в преступлении, за которое вам придется отвечать не только перед богом единым, но и перед гирляндским правосудием?! - Я был обманут, ваше благочестие! Поверьте, что я был обманут!.. Привлекая меня к научному сотрудничеству, профессор Нотгорн скрыл от меня свои истинные планы и намерения! Идею трансфузии ментогенов он преподнес мне в высокогуманном и весьма привлекательном аспекте, который нисколько не противоречил моим религиозным убеждениям. Профессор утверждал, что обмен ментогенами даст людям возможность, минуя громоздкую систему современной педагогики, передавать друг другу не только основные знания, но и качества, доныне непередаваемые, такие, как таланты, культурные навыки, эстетический вкус, жизненный опыт, мастерство. Эта благородная идея, ваше благочестие, настолько захватила меня, что я слепо выполнял волю своего шефа. Нотгорн ни единым словом не обмолвился о переселении душ, а мне самому такая страшная мысль и в голову не могла прийти! Я выполнял все приказы Нотгорна, и у меня не возникало никаких подозрений. Лишь позже я понял, что Маск и Бондонайк были нужны Нотгорну для эксперимента на людях, а второй молодой человек, сторож орангутанга, - для продления собственной жизни... После покаянной речи Канира аб Бернад смягчился. Он предложил своим собеседникам собрать самые необходимые вещи, немедленно покинуть дом Нотгорна и ближайшим поездом выехать в Сардуну, остановиться там в гостинице "Кристалл", ни с кем не общаться и ждать его дальнейших указаний. Все переговоры с профессором Нотгорном аб Бернад взял на себя. Несчастные "грешники" ожили, словно им дали испить живительной влаги. Они готовы были целовать руки своему благочестивому избавителю. Сборы продолжались недолго. Не прошло и двадцати минут, как доктор Канир и перевоплощенный в Фернола Бондонайка Гионель Маск были готовы к отъезду. Аб Бернад благословил их, и они бесшумно удалились в ночь.
16
Высокий старик сбросил с себя одеяло и сел, спустив с кровати тощие ноги в полосатых дудочках пижамы. В окне чуть брезжил рассвет. Будильник на ночном столике показывал половину четвертого. Старик вздохнул и решительно нажал кнопку звонка, прикрепленного к спинке кровати. Вскоре послышалось тяжелое шлепанье, и в дверь постучали. - Входи, входи! - крикнул он резким металлическим голосом, словно ударил в надтреснутый колокол. Дверь распахнулась, и в спальню вошло нечто громоздкое, взлохмаченное и помятое. Это "нечто" заполнило своим массивным корпусом весь дверной проем. Оно широко и гладко зевнуло прямо в лицо старику и сказало: - С добрым вас утром, ведеор профессор! - Почему в таком виде?! - удивился старик, не ответив на приветствие. Сколько раз я говорил тебе, Нагда, чтобы ты не являлась ко мне, пока не приведешь себя в порядок! На кого ты похожа?! Поставь рядом с тобой Кнаппи, и тот покажется красавцем!.. - Ну вот, опять не угодила! - спокойно проворчала Нагда. - Вы с вечера говорили, что встанете в шесть, а сами поднялись в такую рань и трезвонить начали. Где уж тут быть в порядке! - Не оправдывайся! - отрезал профессор. Он помолчал, яростно поскоблил свой череп под колпаком и уже спокойно, хотя и все еще строго, спросил: - Канир у больного? - Не знаю, ведеор профессор... - Что значит "не знаю"? Ты, Нагда, обо всем должна знать, что творится в доме! Ступай разбуди Канира и пошли его ко мне. Некогда нам теперь отдыхать да валяться!.. Да смотри больше не являйся такой растрепой! ' - Больше не явлюсь, ведеор профессор... А что, ведеор профессор, Кнаппи выпустить погулять? Он уже два дня взаперти сидит. Совсем бедный расстроился. Все ворчит и кушает плохо. - С Кнаппи я сам сегодня погуляю в саду... Ну ступай, ступай... Бормоча себе под нос что-то невнятное, Нагда с достоинством отшлепала прочь. Профессор Нотгорн сунул ноги в мягкие домашние туфли, натянул поверх пижамы длиннополый халат с золотыми драконами по красному полю и большими бесшумными шагами прошел к окну. Распахнув створки настежь, он высунулся наружу и с наслаждением вдохнул свежий утренний воздух. Пробуждающийся весенний день подействовал на профессора успокаивающе. Но ему недолго довелось наслаждаться чудесной свежестью раннего утра. В спальню внезапно, без стука, ворвалась Нагда: - Ведеор профессор!!! Никогда прежде Нагда не вопила таким истошным голосом. Нотгорн вздрогнул и повернулся к ней всем своим корпусом. - В чем дело, Нагда? Что случилось? - Ведеор профессор, их там нет!.. - Кого нет? Что ты мелешь? - Никого нет, ведеор профессор! Пусто! Исчезли! Оба! И доктор Канир и этот дурачок Фернол!.. А в комнате больного, ведеор профессор, сидит аб и ждет вас! - Какой аб?! Что за чушь?! - Аб Бернад, ведеор профессор!.. Это я его привела, ведеор профессор, когда вы спали! Мне доктор Канир велел! Он сказал, что в этом нет ничего плохого, если больной исповедуется у его благочестия. Вы ведь всегда говорили, что кому нравится верить в бога, пусть верит! Простите меня, ведеор профессор! Я не виновата, не виновата!.. И Нагда залилась горючими слезами, причитая и захлебываясь в приступе раскаяния. - Какое безобразие! - в сердцах проговорил профессор и, брезгливо обойдя плачущую экономку, стремительно вышел из спальни.
17
Аб Бернад не расслышал шагов хозяина. Просто дверь внезапно распахнулась, и в комнату вошел профессор Нотгорн, пылающий неукротимым гневом. Абу пришлось собрать всю свою волю, чтобы вынести его взгляд. - По какому праву вы ворвались в мой дом, ведеор аб? Что вам здесь нужно? Кто вам позволил вмешаться в мои дела?! Аб важно поднялся со стула навстречу хозяину. Ростом служитель бога единого был не ниже Нотгорна да еще раза в три шире и массивнее его. - Меня пригласили принять исповедь больного, ведеор профессор. Я, конечно, извиняюсь, что вошел в ваш дом без вашего ведома, но мой сан не позволяет отказывать страждущему в духовном утешении даже при таких исключительных обстоятельствах, - спокойно и веско сказал священник. - Значит, мой пациент Фернол Бондонайк пожелал у вас исповедаться? - Нет, ведеор профессор, вы ошиблись в имени. Не Фернол Бондонайк, а ваш пациент Гионель Маск пожелал у меня исповедаться, и я принял его исповедь. Заодно я выслушал и вашего несчастного ассистента доктора Канира. - Довольно! Вы подлый негодяй, злоупотребивший тайной исповеди! За это вы ответите перед своим шефом, гроссом сардунским. Мне же с вами не о чем больше говорить! Извольте немедленно покинуть мой дом, ведеор аб! Профессор шагнул в сторону и решительным жестом указал священнику на двери. Но аб Бернад не тронулся с места. - Спокойно, ведеор профессор, - проговорил он, взвешивая каждое слово. Я, конечно, уйду, если вы будете настаивать. Но мне кажется, нам с вами лучше договориться по-хорошему. В противном случае вам на старости лет придется познакомиться с такими неприятными вещами, как стальные наручники, тюремная решетка, скамья подсудимых, а возможно, даже и эшафот. Мне все известно, ведеор профессор, и если вы рассчитываете, что скроетесь от правосудия, похитив тело у известного вам Рэстиса Шорднэма, то, будьте уверены, ваши расчеты не оправдаются! Шорднэм не придет в ваш дом! Нотгорн выслушал аба, не шевельнув ни единой морщиной на лице. Лишь глаза его сузились, превратившись в два черных сверкающих лезвия. Мозг лихорадочно работал, ища выхода. Наконец он улыбнулся одними уголками бескровных губ и сказал: - Хорошо, ведеор аб. Вам хочется со мной поговорить? Пожалуйста. Видимо, прежние беседы со мной вам доставили большое удовольствие. Не подумайте, однако, что я испугался ваших угроз. Вы просто заинтересовали меня как экземпляр фанатически верующего человека. Но прежде чем приступить к дружеской беседе, давайте все-таки выясним отношения. На каком основании, позвольте вас спросить, вы угрожаете мне такими страшными вещами, как суд и казнь? В чем вы, собственно, меня обвиняете? - Охотно вам отвечу, ведеор профессор! - воодушевившись такой явной уступкой, воскликнул аб и продолжал с огромной важностью: - Я обвиняю вас, профессор Вериан Люмикор Нотгорн, в том, что вы дерзнули посягнуть на запретную тайну души человеческой. С преступной жестокостью и преследуя исключительно личные цели, вы произвели обмен душами в телах двух людей, не испросив на это их согласия. При этом вы одного умертвили, а другому даровали подлую и неприемлемую жизнь! Далее я обвиняю вас в том, что вы намерены украсть для себя лично тело безработного токаря, которого вы с этой целью заманили к себе, пообещав ему выгодную службу в качестве сторожа при вашей мерзкой обезьяне. И наконец, я обвиняю вас в том, что свое открытие вы решили использовать для борьбы со святой гирляндской общиной! Всего этого достаточно, чтобы трижды предать вас суду и казни! - Из всех ваших обвинений, ведеор аб, справедливо только последнее, насмешливо заговорил профессор. - Что же касается всего остального, то, поверьте мне, вы введены в заблуждение моим далеко не умным ассистентом. Но если даже допустить, что все обстоит именно так, как вы говорите, то и тогда с вашей - именно с вашей, а не с моей! - точки зрения в моих поступках трудно обнаружить состав преступления. Подумайте-ка хорошенько! Вы говорите, что я умертвил Фернола Бондонайка. Но ведь, по вашим религиозным убеждениям, душа бессмертна! Вы можете возразить, что таким образом мог бы рассуждать любой убийца. Но ведь я никого не убивал! Вы сами воочию убедились, что тело Фернола Бондонайка абсолютно живо. Я ни в малейшей степени не нарушил его жизненных функций. Следовательно, положение таково: тело Фернола Бондонайка живет на Земле, а душа блаженствует в райских кущах! Идеальный порядок, не правда ли?! А теперь посмотрим на второго пострадавшего, на композитора Гионеля Маска. Пострадал ли в чем-нибудь этот человек? Нет, не пострадал. Разве он торопился перебраться из земной жизни в райские кущи? Нет, не торопился, а даже напротив - хотел побыть в этой юдоли слез и печали как можно дольше. Он сам говорил мне об этом, иначе я не посмел бы проделывать над ним операцию. Другое дело, что он теперь недоволен и тяготится чужим телом. Ну что ж, это всегда можно поправить. В Гирляндии найдется немало стариков, которые будут рады обменять свое дряхлое тело на молодое. Ваш святейший шеф Брискаль Неповторимый сию же минуту примчится, только дайте ему знать об этом! Значит, и с Гионелем Маском все обстоит благополучно. Ну а про Рэстиса Шорднэма и говорить не приходится. Вы сами сказали, что он не придет ко мне, а следовательно, и не потерпит никакого убытка. За что же, позвольте вас опросить, меня следует судить и наказать лютой казнью? - Вы знаете лучше меня, ведеор профессор, что перед настоящим судом все эти ваши игривые рассуждения не будут иметь никакой силы! - коротко ответил аб Бернад. - Пожалуй, вы правы, - тотчас же согласился профессор - Юридически мои оправдания не имеют веса. Но тогда ваши обвинения, уважаемый служитель божий, выглядят, как самый обыкновенный шантаж! Впрочем, понятно. Я открыл ментогены, я создал ментранс, я стал властелином самого неуловимого в человеке: его индивидуальности, его сознания, по-вашему - его бессмертной души. Этим я, как представитель науки, подвел разрушительную мину под последний бастион религиозного мракобесия. Вы здесь представляете интересы Гроссерии. Вы и тысячи вам подобных хотите жить. Отлично! Что же вы хотите получить от меня за то, что избавите меня от гирляндского суда? - Это разговор не на несколько минут, ведеор профессор. Если вы не возражаете, пройдемте в ваш кабинет и поговорим обстоятельно. Но профессор распустил вдруг все морщины на своем лице и, изобразив сладчайшую улыбку, сказал: - Не сейчас, уважаемый аб, не сейчас. Мне нужно все обдумать и приготовиться к разговору с вами. Не откажите в любезности и зайдите ко мне этак часика через три. Тогда мы и обсудим все ваши условия. Три часика, ведь это не так уж много, а? Он даже заискивающе подмигнул абу. Тот подумал, что Нотгорн все равно у него в руках, и согласился на трехчасовую отсрочку. Кроме того, ему самому было необходимо приготовиться к столь ответственным переговорам. - Хорошо, ведеор профессор. Через три часа я снова навещу вас.
Теплая весенняя ночь опустилась на Ланк. Уснули собаки, уснули дети, уснули почтенные горожане. Даже благочестивый аб Бернад, доселе не получивший ответа на свое послание гроссу сардунскому, смирил растревоженное сердце и тоже уснул в широкой кровати, рядом со своей дородной супругой ведрис Пуарой... Спит благословенный Ланк, нигде ни огонька, ни шороха... Только на самом краю городка, в глухом переулке, где одни лишь заборы да сады, светится сквозь неплотно прилегающие жалюзи одинокое окно большого особняка. Но кого это может удивить? Ведь это не чей-нибудь дом, а старого чудака профессора Нотгорна! Все знают, что престарелый ученый имеет обыкновение допоздна засиживаться за работой. Другое дело, если бы кто-нибудь узнал, что свет в окне не имеет к Нотгорну никакого отношения, что старик Нотгорн спит и понятия не имеет о том, что происходит у него в доме. Вот это вызвало бы не только удивление, но и самые разнообразные пересуды!.. В самую полночь скрипнула калитка Нотгорнова подворья, и в переулок вышли две темные фигуры. Посовещавшись шепотом, они расстались. Одна притаилась у калитки, другая поспешно двинулась к центру городка. Миновав пустынную площадь, фигура обошла черную громадину храма бога единого и остановилась перед домом аба Бернада... Мирно спящий аб был разбужен своей женой. Она бесцеремонно толкала его в бок: - Проснись! Да проснись же ты, горе мое шестипудовое! - А? Что такое? Что тебе надо?.. - проворчал аб, насилу раздирая тяжелые веки. - Звонит кто-то! Наверное, за тобой! - сказала ведрис Пуара. - Кого бы это принесло среди ночи? - прохрипел аб Бернад, окончательно проснувшись и прислушиваясь. Звонки настойчиво повторялись. - Может быть, тебя зовут для последнего напутствия?! - испуганно прошептала ведрис Пуара. - Чепуха! Насколько я знаю, вчера в Ланке никто не собирался умирать... - Вчера! Мало ли что вчера. Это случается так внезапно! - Ну ладно, ладно, пойду погляжу. Все может быть! Аб набросил на себя халат, сунул ноги в шлепанцы и спустился по лестнице в холл. - Во имя бога единого, кто там?! - проговорил он осипшим спросонья голосом. - Это я, ваше благочестие! Я, Нагда, что у профессора Нотгорна! прозвучал из-за двери знакомый голос. - Ведрис Нагда?! Удивленный аб быстро снял с двери запоры и распахнул ее. За порогом действительно стояла рослая экономка профессора Нотгорна. - Простите, ваше благочестие, что я осмелилась в такое неурочное время... - Ничего, ничего, ведрис! Пастырь и ночью пастырь! Я весь к вашим услугам! Что у вас на сердце? - В нашем доме, ваше благочестие, есть человек, которому необходимо исповедаться, и... и он не может ждать ни минуты! - одним духом выпалила Нагда. Аб в изумлении воскликнул: - В вашем доме, в доме заядлого безбожника есть человек, который хочет исповедаться?! Да кто вас, собственно послал за мной? - Доктор Канир послал... - Доктор Канир? Не он ли сам хочет исповедаться? - Нет, ваше благочестие, доктор Канир лишь просит вас прийти. А исповедаться хочет другой человек!.. - Неужели сам профессор Нотгорн?! - вскричал аб в радостной надежде, но Нагда тут же рассеяла его приятное заблуждение: - Что вы, ваше благочестие! Ведеор профессор даже не знает об этом и не должен знать! Исповедаться хочет молодой парень, которого профессор излечил от врожденного идиотизма! - Как вы сказали? Излечил? Да разве профессор занимается врачебной практикой?! - совершенно искренне удивился аб. - Нет, нет, конечно, не занимается! Он слишком для этого стар. Этот пациент наш единственный пациент, если, конечно, не считать того... Впрочем, чего это я болтаю! Ведеор профессор занялся им лишь из жалости к его бедной матери. И вот теперь парень окончательно выздоровел и хочет впервые в жизни открыть душу богу единому! - А профессор Нотгорн об этом знает? - Да нет, не знает. Он спит... - Но позвольте, ведрис, как же я могу... - Ах, ваше благочестие! - горячо воскликнула Нагда. - Вы же знаете, что я честная и набожная женщина! Я никогда бы ничего не сделала во вред своему доброму хозяину. Но разве ведеору профессору повредит, если его пациент изопьет из чаши бесконечного милосердия божьего?! Так мне и доктор Канир сказал... Забудьте же на время ваши распри с профессором и... и утешьте беднягу! Идемте, умоляю вас! Все должно быть сделано, пока хозяин спит! Против таких доводов трудно было что-либо возразить. Аб Бернад отбросил все свои колебания и сказал: - Хорошо, ведрис, я пойду с вами. Подождите меня здесь, я только оденусь... У калитки профессорова дома аба и Нагду поджидал доктор Канир. - Здравствуйте, ведеор аб! Да благословит вас бог единый за то, что вы откликнулись на мою просьбу и пришли! - взволнованно сказал доктор. Нагда тут же молча исчезла, а Канир, попросив аба не делать шума, повел его в дом. Они прошли через темный холл, миновали просторное помещение, в котором аб по запаху без труда узнал лабораторию, и очутились в скупо освещенной комнате с единственным окном, на котором было опущено жалюзи. Обстановка комнаты была предельно проста: стол, стул, больничная койка с тумбочкой. Лишь в стороне, у стены, стояло совершенно новое пианино, резко контрастирующее с остальными предметами. На кровати лежал молодой человек, одетый в полосатую пижаму. Глаза его были широко раскрыты, весь вид какой-то расстроенный и встревоженный. Увидев вошедших, он вскочил на ноги. Доктор плотно прикрыл дверь и жестом успокоил молодого человека. Потом он сказал: - Ведеор Маск, к вам по вашему желанию пришел ведеор аб Бернад, благочестивый настоятель местного прихода. Откройте ему сердце, и вам станет легче! С этими словами доктор Канир сделал общий поклон и вышел.
14
Для начала необходимо было утешить больного, успокоить его, чтобы он мог отвечать на вопросы. Вкрадчиво улыбнувшись, аб Бернад обратился к молодому человеку с такими словами: - Простите мне мою нескромность, ведеор Маск, но ваша фамилия слишком известна в Гирляндии. Не приходитесь ли вы, случайно, родственником нашему прославленному композитору Маску, недавно скончавшемуся? Реакция пациента на этот простой и естественный вопрос была совершенно неожиданной. Он побледнел еще сильнее, до мертвенной синевы, и вдруг заговорил быстро-быстро: - Смилуйтесь надо мной, ваше благочестие! Я не могу больше! Я скажу вам всю правду!.. Вы думаете, родственник? Нет, я не родственник композитора Гионеля Маска, я сам Гионель Маек! Не удивляйтесь, сейчас вы все поймете! То, что вы видите, ваше благочестие, мне не принадлежит! Это тело, это молодое здоровое тело не мое! Я украл его у бедного идиота, у юноши по имени Фернол Бондонайк! Но я не умышленно украл его!!! Поверьте, ваше благочестие, меня обманули!!! И вот этот несчастный вместо меня теперь покоится в моем старом немощном теле в Пантеоне Гениев, приняв мою смерть, а я, Гионель Маск, живу его молодой жизнью, которую у него похитил!.. Сказав это, молодой человек упал лицом в подушку и разразился глухими рыданиями. Аб Бернад стоял, как пораженный громом. Услышанное никак не укладывалось у него в голове. Лишь постепенно, по мере того как проходило первое потрясение, к абу возвращалась способность соображать. И тогда у него мелькнула догадка, что исцеленный идиот Фернол Бондонайк страдает навязчивой идеей: воображает, что в него переселилась душа умершего композитора Гионеля Маска. Он мог услышать о смерти Маска, мог увидеть его похороны по телевизору, и его неокрепшее сознание пошатнулось. Молодой человек продолжал плакать, судорожно подергивая плечами. Аб подошел к нему и, наклонившись, погладил его по голове, как маленького ребенка. - Успокойтесь, дорогой! Не надо предаваться отчаянию. Все это пройдет и забудется. Думайте прежде всего о своем здоровье! - сказал аб, стараясь успокоить несчастного. - Вы не верите мне, ваше благочестие! - глухо проговорил странный юноша. Я вижу, что вы не верите мне. Вы считаете меня помешанным! Но я постараюсь убедить вас! Слышали вы когда-нибудь импровизации Гионеля Маска на рояле? Он схватил единственный в комнате стул и стремительно подошел с ним к пианино. Аб следил за ним с нарастающим беспокойством. Ему было жалко несчастного, но он не знал, как остановить его. Молодой человек опустился на стул и откинул крышку инструмента. На несколько мгновений кисти рук его застыли, вознесенные над клавиатурой, потом вдруг упали на нее, как подстреленные птицы. Грянул первый аккорд, в звучании которого аб почувствовал нечеловеческую боль. Музыка заставила его забыть, кто он, где он и что с ним, собственно, происходит. Аб Бернад слышал по радио сотни концертов Маска. Он знал его симфонии, оперы, сонаты, его божественные клавирные импровизации. Но то, что он услышал теперь, нельзя было сравнить ни с чем. Это был Маек, удесятеренный безграничным отчаянием, жесточайшими муками совести и страшной человеческой тоской. У аба было такое чувство, будто он проваливается в беспросветную черную пропасть, откуда нет и не может быть возврата. Музыка оборвалась резко и неожиданно. Очнувшись, аб Бернад увидел, что возле пианино стоит доктор Канир и, склонившись, что-то тихо говорит юноше. Гениальный безумец тяжело дышал, а по лицу его катились капли пота. Но он послушался доктора и, отойдя от инструмента, вернулся к себе на кровать. Доктор Канир подсел к нему, а священнику молча указал на стул. Совершенно раздавленный, аб Бернад послушно придвинул стул к кровати и в изнеможении на него опустился. Лишенный способности чему-либо удивляться и что-либо соображать, он лишь молча смотрел на молодого человека, словно это был выходец с того света. Наконец странный пациент профессора Нотгорна собрался с силами и тихим прерывающимся голосом принялся рассказывать потрясающую историю своего перевоплощения.
15
Перед своей кончиной старый композитор Гионель Маск долгие годы страдал от неизлечимого недуга. Смерть неумолимо приближалась к Маску, но он не хотел умирать. Это был не просто животный страх перед смертью, не просто инстинктивное стремление сохранить жизнь любой ценой, а скорее страстный протест против нелепой, чудовищно бессмысленной смерти, разрушающей изношенную физиологическую оболочку, в которой обитает зрелый и мощный человеческий интеллект, полный творческих замыслов и неистребимой воли к труду. Маск до самозабвения любил свое искусство и готов был любой ценой отстоять возможность служить ему. Неизбежность смерти повергала больного композитора в пучину мрачного отчаяния и безысходной тоски. Вот тогда-то и пришел к нему впервые профессор Нотгорн. Ровесник Маска, но более крепкий и живучий, этот прославленный ученый сделал умирающему композитору предложение, от которого невозможно было отказаться. Нотгорн предложил спасти от разрушения самое ценное в личности Маска: его талант и мастерство, его опыт и знания, его любовь к искусству и творческие замыслы. В беспросветном мраке обреченности сверкнула искра надежды, и Маек уверовал в высокое гуманное назначение того, что предлагал уважаемый профессор. В течение последующих месяцев Нотгорн лихорадочно готовился к неслыханному эксперименту. Он несколько раз наведывался к больному композитору и беседовал с ним о своей работе. Из этих бесед Маску удалось составить некоторое представление о научных поисках ланкского отшельника. Профессор Нотгорн всю свою жизнь посвятил изучению человеческого мозга, точнее говоря, поискам среди миллиардов микроскопических клеток мозга тех неуловимых частиц, которые являются прямыми носителями сознания, памяти, индивидуальности. Он и в Ланк-то перебрался для того, чтобы иметь возможность полностью отдаться своей работе. К тому дню, когда он явился к Маску со своим предложением, главное было уже сделано. В результате пятидесятилетнего напряженного труда Нотгорн нашел то, что искал. Носителями индивидуальности, сознания, памяти оказались ничтожно малые клетки, распыленные в серо веществе коры головного мозга. Их общее количество колебалось от двух до трех миллиардов штук. Ученый назвал и ментогенами. После того как ментогены были обнаружены и изучены, остальная работа не представляла для Нотгорна особы трудностей. В течение нескольких месяцев он сконструировал специальный прибор, способный извлекать ментогены из одного мозга и переводить их в другой. Этот прибор получил наименование "ментогенный трансфузатор", сокращенно - ментранс. Испытав его несколько раз на собаках, Нотгорн решил совершить операцию над человеком. Старый композитор Гионель Маск был тайно перевезен из Сардуны в Ланк. Путешествие в автомобиле сильно ухудшило его состояние. Нужно было опешить. Второй объект был заранее намечен. Доктор Канир лично помчался за ним в Марабрану. В ожидании его возвращения Маск провел доме Нотгорна трудные сутки: боли в груди усилились, поднялась температура. Наконец Канир вернулся и привез собой двадцатилетнего Фернола Бондонайка, страдавшего врожденным идиотизмом. Нотгорн немедленно приступил к операции. В организмы обоих пациентов были введены наркотические препараты. Укол инъекционной иглы - было последнее, что Маск почувствовал еще в своем старом теле. Очнулся он уже в новом. Ментогены композитора прочно закрепились в мозгу идиота. Когда он очнулся после наркоза, он первым долгом излил свою благодарность профессору Нотгорну. Но это было всего лишь естественной первоначальной реакцией личности, стоявшей перед этим на грани небытия. Выздоровев же окончательно и поняв, что, собственно, произошло, Маск сильно затосковал. Ведь, принимая предложение Нотгорна, он не помышлял о продлении жизни своей личности своего сознания. Он хотел лишь спасти свой талант, свое мастерство, свои знания. Неужели Нотгорн обманул его? Не выдержав напора мучительных сомнений, он упросил доктора Канира устроить ему тайное свидание с духовным лицом. Доктор Канир согласился выполнить просьбу Маска и отправил экономку Нагду за абом Бернадом... Выслушав рассказ, аб Бернад почувствовал, как в груди у него закипает негодование. Доктор Канир сидел на краю койки, возле перевоплощенного Маска, понурив голову и боясь поднять глаза. - Какое неслыханно святотатственное дело! - воскликнул служитель бога единого. - Вы понимаете, доктор, в каком жестоком преступлении вы приняли участие?! - Я виноват, ваше благочестие, - ответил Канир с полной покорностью. - Я виноват и готов нести за свою вину любое наказание! - Виноват?! Наказание?! Но разве раньше вы не понимали, что участвуете в преступлении, за которое вам придется отвечать не только перед богом единым, но и перед гирляндским правосудием?! - Я был обманут, ваше благочестие! Поверьте, что я был обманут!.. Привлекая меня к научному сотрудничеству, профессор Нотгорн скрыл от меня свои истинные планы и намерения! Идею трансфузии ментогенов он преподнес мне в высокогуманном и весьма привлекательном аспекте, который нисколько не противоречил моим религиозным убеждениям. Профессор утверждал, что обмен ментогенами даст людям возможность, минуя громоздкую систему современной педагогики, передавать друг другу не только основные знания, но и качества, доныне непередаваемые, такие, как таланты, культурные навыки, эстетический вкус, жизненный опыт, мастерство. Эта благородная идея, ваше благочестие, настолько захватила меня, что я слепо выполнял волю своего шефа. Нотгорн ни единым словом не обмолвился о переселении душ, а мне самому такая страшная мысль и в голову не могла прийти! Я выполнял все приказы Нотгорна, и у меня не возникало никаких подозрений. Лишь позже я понял, что Маск и Бондонайк были нужны Нотгорну для эксперимента на людях, а второй молодой человек, сторож орангутанга, - для продления собственной жизни... После покаянной речи Канира аб Бернад смягчился. Он предложил своим собеседникам собрать самые необходимые вещи, немедленно покинуть дом Нотгорна и ближайшим поездом выехать в Сардуну, остановиться там в гостинице "Кристалл", ни с кем не общаться и ждать его дальнейших указаний. Все переговоры с профессором Нотгорном аб Бернад взял на себя. Несчастные "грешники" ожили, словно им дали испить живительной влаги. Они готовы были целовать руки своему благочестивому избавителю. Сборы продолжались недолго. Не прошло и двадцати минут, как доктор Канир и перевоплощенный в Фернола Бондонайка Гионель Маск были готовы к отъезду. Аб Бернад благословил их, и они бесшумно удалились в ночь.
16
Высокий старик сбросил с себя одеяло и сел, спустив с кровати тощие ноги в полосатых дудочках пижамы. В окне чуть брезжил рассвет. Будильник на ночном столике показывал половину четвертого. Старик вздохнул и решительно нажал кнопку звонка, прикрепленного к спинке кровати. Вскоре послышалось тяжелое шлепанье, и в дверь постучали. - Входи, входи! - крикнул он резким металлическим голосом, словно ударил в надтреснутый колокол. Дверь распахнулась, и в спальню вошло нечто громоздкое, взлохмаченное и помятое. Это "нечто" заполнило своим массивным корпусом весь дверной проем. Оно широко и гладко зевнуло прямо в лицо старику и сказало: - С добрым вас утром, ведеор профессор! - Почему в таком виде?! - удивился старик, не ответив на приветствие. Сколько раз я говорил тебе, Нагда, чтобы ты не являлась ко мне, пока не приведешь себя в порядок! На кого ты похожа?! Поставь рядом с тобой Кнаппи, и тот покажется красавцем!.. - Ну вот, опять не угодила! - спокойно проворчала Нагда. - Вы с вечера говорили, что встанете в шесть, а сами поднялись в такую рань и трезвонить начали. Где уж тут быть в порядке! - Не оправдывайся! - отрезал профессор. Он помолчал, яростно поскоблил свой череп под колпаком и уже спокойно, хотя и все еще строго, спросил: - Канир у больного? - Не знаю, ведеор профессор... - Что значит "не знаю"? Ты, Нагда, обо всем должна знать, что творится в доме! Ступай разбуди Канира и пошли его ко мне. Некогда нам теперь отдыхать да валяться!.. Да смотри больше не являйся такой растрепой! ' - Больше не явлюсь, ведеор профессор... А что, ведеор профессор, Кнаппи выпустить погулять? Он уже два дня взаперти сидит. Совсем бедный расстроился. Все ворчит и кушает плохо. - С Кнаппи я сам сегодня погуляю в саду... Ну ступай, ступай... Бормоча себе под нос что-то невнятное, Нагда с достоинством отшлепала прочь. Профессор Нотгорн сунул ноги в мягкие домашние туфли, натянул поверх пижамы длиннополый халат с золотыми драконами по красному полю и большими бесшумными шагами прошел к окну. Распахнув створки настежь, он высунулся наружу и с наслаждением вдохнул свежий утренний воздух. Пробуждающийся весенний день подействовал на профессора успокаивающе. Но ему недолго довелось наслаждаться чудесной свежестью раннего утра. В спальню внезапно, без стука, ворвалась Нагда: - Ведеор профессор!!! Никогда прежде Нагда не вопила таким истошным голосом. Нотгорн вздрогнул и повернулся к ней всем своим корпусом. - В чем дело, Нагда? Что случилось? - Ведеор профессор, их там нет!.. - Кого нет? Что ты мелешь? - Никого нет, ведеор профессор! Пусто! Исчезли! Оба! И доктор Канир и этот дурачок Фернол!.. А в комнате больного, ведеор профессор, сидит аб и ждет вас! - Какой аб?! Что за чушь?! - Аб Бернад, ведеор профессор!.. Это я его привела, ведеор профессор, когда вы спали! Мне доктор Канир велел! Он сказал, что в этом нет ничего плохого, если больной исповедуется у его благочестия. Вы ведь всегда говорили, что кому нравится верить в бога, пусть верит! Простите меня, ведеор профессор! Я не виновата, не виновата!.. И Нагда залилась горючими слезами, причитая и захлебываясь в приступе раскаяния. - Какое безобразие! - в сердцах проговорил профессор и, брезгливо обойдя плачущую экономку, стремительно вышел из спальни.
17
Аб Бернад не расслышал шагов хозяина. Просто дверь внезапно распахнулась, и в комнату вошел профессор Нотгорн, пылающий неукротимым гневом. Абу пришлось собрать всю свою волю, чтобы вынести его взгляд. - По какому праву вы ворвались в мой дом, ведеор аб? Что вам здесь нужно? Кто вам позволил вмешаться в мои дела?! Аб важно поднялся со стула навстречу хозяину. Ростом служитель бога единого был не ниже Нотгорна да еще раза в три шире и массивнее его. - Меня пригласили принять исповедь больного, ведеор профессор. Я, конечно, извиняюсь, что вошел в ваш дом без вашего ведома, но мой сан не позволяет отказывать страждущему в духовном утешении даже при таких исключительных обстоятельствах, - спокойно и веско сказал священник. - Значит, мой пациент Фернол Бондонайк пожелал у вас исповедаться? - Нет, ведеор профессор, вы ошиблись в имени. Не Фернол Бондонайк, а ваш пациент Гионель Маск пожелал у меня исповедаться, и я принял его исповедь. Заодно я выслушал и вашего несчастного ассистента доктора Канира. - Довольно! Вы подлый негодяй, злоупотребивший тайной исповеди! За это вы ответите перед своим шефом, гроссом сардунским. Мне же с вами не о чем больше говорить! Извольте немедленно покинуть мой дом, ведеор аб! Профессор шагнул в сторону и решительным жестом указал священнику на двери. Но аб Бернад не тронулся с места. - Спокойно, ведеор профессор, - проговорил он, взвешивая каждое слово. Я, конечно, уйду, если вы будете настаивать. Но мне кажется, нам с вами лучше договориться по-хорошему. В противном случае вам на старости лет придется познакомиться с такими неприятными вещами, как стальные наручники, тюремная решетка, скамья подсудимых, а возможно, даже и эшафот. Мне все известно, ведеор профессор, и если вы рассчитываете, что скроетесь от правосудия, похитив тело у известного вам Рэстиса Шорднэма, то, будьте уверены, ваши расчеты не оправдаются! Шорднэм не придет в ваш дом! Нотгорн выслушал аба, не шевельнув ни единой морщиной на лице. Лишь глаза его сузились, превратившись в два черных сверкающих лезвия. Мозг лихорадочно работал, ища выхода. Наконец он улыбнулся одними уголками бескровных губ и сказал: - Хорошо, ведеор аб. Вам хочется со мной поговорить? Пожалуйста. Видимо, прежние беседы со мной вам доставили большое удовольствие. Не подумайте, однако, что я испугался ваших угроз. Вы просто заинтересовали меня как экземпляр фанатически верующего человека. Но прежде чем приступить к дружеской беседе, давайте все-таки выясним отношения. На каком основании, позвольте вас спросить, вы угрожаете мне такими страшными вещами, как суд и казнь? В чем вы, собственно, меня обвиняете? - Охотно вам отвечу, ведеор профессор! - воодушевившись такой явной уступкой, воскликнул аб и продолжал с огромной важностью: - Я обвиняю вас, профессор Вериан Люмикор Нотгорн, в том, что вы дерзнули посягнуть на запретную тайну души человеческой. С преступной жестокостью и преследуя исключительно личные цели, вы произвели обмен душами в телах двух людей, не испросив на это их согласия. При этом вы одного умертвили, а другому даровали подлую и неприемлемую жизнь! Далее я обвиняю вас в том, что вы намерены украсть для себя лично тело безработного токаря, которого вы с этой целью заманили к себе, пообещав ему выгодную службу в качестве сторожа при вашей мерзкой обезьяне. И наконец, я обвиняю вас в том, что свое открытие вы решили использовать для борьбы со святой гирляндской общиной! Всего этого достаточно, чтобы трижды предать вас суду и казни! - Из всех ваших обвинений, ведеор аб, справедливо только последнее, насмешливо заговорил профессор. - Что же касается всего остального, то, поверьте мне, вы введены в заблуждение моим далеко не умным ассистентом. Но если даже допустить, что все обстоит именно так, как вы говорите, то и тогда с вашей - именно с вашей, а не с моей! - точки зрения в моих поступках трудно обнаружить состав преступления. Подумайте-ка хорошенько! Вы говорите, что я умертвил Фернола Бондонайка. Но ведь, по вашим религиозным убеждениям, душа бессмертна! Вы можете возразить, что таким образом мог бы рассуждать любой убийца. Но ведь я никого не убивал! Вы сами воочию убедились, что тело Фернола Бондонайка абсолютно живо. Я ни в малейшей степени не нарушил его жизненных функций. Следовательно, положение таково: тело Фернола Бондонайка живет на Земле, а душа блаженствует в райских кущах! Идеальный порядок, не правда ли?! А теперь посмотрим на второго пострадавшего, на композитора Гионеля Маска. Пострадал ли в чем-нибудь этот человек? Нет, не пострадал. Разве он торопился перебраться из земной жизни в райские кущи? Нет, не торопился, а даже напротив - хотел побыть в этой юдоли слез и печали как можно дольше. Он сам говорил мне об этом, иначе я не посмел бы проделывать над ним операцию. Другое дело, что он теперь недоволен и тяготится чужим телом. Ну что ж, это всегда можно поправить. В Гирляндии найдется немало стариков, которые будут рады обменять свое дряхлое тело на молодое. Ваш святейший шеф Брискаль Неповторимый сию же минуту примчится, только дайте ему знать об этом! Значит, и с Гионелем Маском все обстоит благополучно. Ну а про Рэстиса Шорднэма и говорить не приходится. Вы сами сказали, что он не придет ко мне, а следовательно, и не потерпит никакого убытка. За что же, позвольте вас опросить, меня следует судить и наказать лютой казнью? - Вы знаете лучше меня, ведеор профессор, что перед настоящим судом все эти ваши игривые рассуждения не будут иметь никакой силы! - коротко ответил аб Бернад. - Пожалуй, вы правы, - тотчас же согласился профессор - Юридически мои оправдания не имеют веса. Но тогда ваши обвинения, уважаемый служитель божий, выглядят, как самый обыкновенный шантаж! Впрочем, понятно. Я открыл ментогены, я создал ментранс, я стал властелином самого неуловимого в человеке: его индивидуальности, его сознания, по-вашему - его бессмертной души. Этим я, как представитель науки, подвел разрушительную мину под последний бастион религиозного мракобесия. Вы здесь представляете интересы Гроссерии. Вы и тысячи вам подобных хотите жить. Отлично! Что же вы хотите получить от меня за то, что избавите меня от гирляндского суда? - Это разговор не на несколько минут, ведеор профессор. Если вы не возражаете, пройдемте в ваш кабинет и поговорим обстоятельно. Но профессор распустил вдруг все морщины на своем лице и, изобразив сладчайшую улыбку, сказал: - Не сейчас, уважаемый аб, не сейчас. Мне нужно все обдумать и приготовиться к разговору с вами. Не откажите в любезности и зайдите ко мне этак часика через три. Тогда мы и обсудим все ваши условия. Три часика, ведь это не так уж много, а? Он даже заискивающе подмигнул абу. Тот подумал, что Нотгорн все равно у него в руках, и согласился на трехчасовую отсрочку. Кроме того, ему самому было необходимо приготовиться к столь ответственным переговорам. - Хорошо, ведеор профессор. Через три часа я снова навещу вас.