Страница:
Она ужасно скучала по Джеку. Винни никогда не поймет, что значит, когда мужчина не приходит домой каждый вечер, пусть даже очень поздно. Это растрепало ее нервы, и она ездила к отцу выплакивать свое горе, но он, конечно, ничем ей помочь не мог. Типография отца Джека едва ли могла послужить военным целям и безболезненно лишилась одного из сотрудников ради блага страны. Люси лелеяла тайную надежду, что скоро и работа Альберта будет признана не очень важной; ей доставляло удовольствие думать, что он окажется с Джеком в одной лодке, несмотря на свое высокое положение и процветающее дело. Если быть точным, то нельзя сказать, что Джек сражался за родину: он печатал листовки и памфлеты в Олдершоте. Люси молила Бога, чтобы эта работа продлилась как можно дольше.
Она собралась с мыслями и уже хотела высказать свое мнение о неблагоразумном поступке Летти, когда их опять прервали.
– Мама, дай мне немножко воды! – В дверях гостиной стоял Джордж, средний сын Винни, взлохмаченный малыш, которому два месяца назад исполнилось пять. В его испачканных руках покачивалось ведерко, наполненное грязью, которую он накопал в саду.
– Зачем? – Винни нетерпеливо повернула голову и с ужасом посмотрела на полное до краев ведерко.
– Я хочу сделать пирог.
Винни заметила отвращение, появившееся на лице сестры.
– Нет, миленький. Ты только разведешь грязь на дорожках у тети Люси.
– Я не буду делать его на дорожках.
– Нет, Джордж. Пойди поиграй с братиками.
– Но, мама!
– Нет, Джордж! Ты не дома. Иди и играй.
– Но…
– Иди и играй! И никакой воды!
Мальчик уныло поплелся к выходу в сад, а Винни с волнением провожала его взглядом, боясь, что вот-вот из наполненного до краев ведерка на пол капнет грязь. Потом повернулась к Люси.
– И что ты предлагаешь? – спросила она, когда Джордж вышел в сад, повернулся к дому и в нерешительности остановился на дорожке.
– Я предлагаю, – сказала Люси, следя краем глаза за Джорджем на случай, если он снова пойдет к матери, – чтобы кто-нибудь из нас взял ребенка.
Глаза Винни мгновенно жадно вспыхнули. Если это будет девочка… Она все еще горевала о ребенке, которого потеряла, и хотела попробовать еще раз, но Альберт, боясь призыва в армию, сказал, что им следует быть осторожными хотя бы год. Он почти не прикасался к ней в постели, и Винни чувствовала себя отвергнутой, хотя понимала, что он был прав.
С другой стороны, если у Летти родится мальчик, значит, ей нужно будет смотреть еще за одним, вот и все. Винни понимала, что она из тех женщин, которым постоянно нужны маленькие дети, и она всем сердцем желала взять ребенка Летти.
– Я возьму его, – с готовностью сказала она. – Альберт не будет возражать. Это совсем не то, что самим родить ребенка в такое опасное время. Мы его вырастим, и это будет не чужой ребенок. Это ребенок ее сестры – почти ее собственный.
Люси посмотрела на Винни.
– Ты не думаешь, что тебе уже достаточно?
– Еще один не сыграет никакой роли. Я привыкла к их кутерьме.
– Я хотела сказать, что я могу взять его. В конце концов, мои двое совсем не утомляют…
Винни чуть не рассмеялась. Люси утомлялась от чего угодно, и от своих двух дочерей тоже, хотя они ничего для этого не делали. Если хоть что-то шло не так, у нее начиналась головная боль, а последний год она начала жаловаться на сердцебиение.
– …и у меня нет мальчиков, – продолжала Люси, не замечая, как Винни поджала губы, стараясь сохранить на лице улыбку. – Ты же знаешь, я всегда хотела мальчика и ужасно огорчена, что у меня больше нет детей. Я подозреваю, что не создана для рождения детей, как ты.
Винни пропустила это замечание мимо ушей, решив приберечь его для будущих споров, хотя и сейчас не удержалась от маленькой колкости:
– А почему ты думаешь, что ты справишься? Тебе было трудно, даже когда Джек был здесь. Как ты теперь собираешься управляться с ребенком без Джека? Ты же знаешь, что не способна бороться с трудностями. А я справлюсь с чем угодно. Я действительно думаю, что именно мне следует взять его.
– Я… – начала Люси, но тут она посмотрела в окно, и ее серо-голубые глаза расширились от ужаса. – Мой Бог!
У Винни перехватило дыхание, она проследила взглядом за взглядом Люси и успокоилась.
В конце сада Джордж решил проблему, как сделать пирог из грязи без воды. Он писал в ведерко с землей.
– Джордж! – Винни вскочила и бросилась к двери. Прежде чем Люси смогла подняться, она была уже в саду.
– Ах ты, маленький негодник! Тебя никуда нельзя брать!
Ведерко с теперь уже мокрой грязью полетело и с глухим стуком шлепнулось на дорожку. Винни дала ребенку оплеуху, несколько раз шлепнула по попе и потащила отмывать в шикарную ванную Люси.
Люси поспешила к своим девочкам, заклиная, чтобы Винни поскорее уехала и дом можно было привести в порядок.
Летти не знала о совещании сестер. Срок рождения ребенка все приближался.
Она теперь редко выходила на улицу, ее еженедельные поездки в Вест с Этель Бок прекратились, и, уж конечно, она давно не спускалась в магазин. Отец нанял Аду Холл помогать ему.
Магазин всегда был спасением для Летти, и она по нему очень скучала. Ей ничего не оставалось, как бесцельно бродить по квартире, ее когда-то стройной талии уже давно не было. И никогда больше не будет, часто думала она. Она не услышит изящных комплиментов обожающего мужа и отца. Она выглядела так же плохо, как и чувствовала себя. Какой смысл заботиться о волосах, расчесывать их часами, пока они не начнут лосниться, как конский каштан! Месяц назад она подстриглась, не потому, что это было модно, а потому, что так было меньше хлопот. Она с удивлением обнаружила, что ее обычно выпрямленные под собственной тяжестью волосы красиво вьются. Если сделать прическу, они могли бы украсить ее теперь бледное лицо, но у нее не было настроения, и волосы походили на гриву нечесаного пони, на котором каждое утро у них по улице развозили молоко: несчастное животное, нуждающееся, как и она, в заботе и внимании.
Если Ада Холл была не в магазине, то она была наверху, приводя квартиру в порядок, будто это был ее собственный дом.
– Тебе нельзя утомляться, милая, – говорила она. – Думай только о малышке внутри себя. Хотя Бог знает, что ты будешь делать, когда он родится. Ты же не замужем. Отец так расстроен, что соседи видят тебя в таком положении. Некоторые уже от тебя отворачиваются.
Винни с Альбертом приехали в субботу днем на машине и забрали отца на несколько часов из дома.
Летти, которая должна была разрешиться через неделю, была только рада хоть немного побыть одной; отдохнуть от напряжения, которое постоянно чувствовалось в последнее время.
Оставшись одна, она спустилась в закрытый магазин, чтобы походить среди старинных вещей, ощутить знакомый запах плесени, вспомнить, как не так давно она одна управляла магазином, подбирая товар по своему усмотрению и продавая его за цену, которую сама назначала.
Теперь в магазине хозяйничал отец, и все стало как раньше. Он предлагал покупателям всякий хлам, а стоящие вещи прятал подальше от глаз для своего собственного удовольствия. Дела, как и когда-то, шли из рук вон плохо.
Она мечтала снова взять бразды правления в свои руки, смахивать пыль с этих красивых вещей, но вдруг почувствовала слабость. Она с трудом поднялась наверх, у нее болела спина, тяжелый живот мешал идти. В изнеможении она легла на кровать и стала ждать возвращения отца.
Винни и Люси поссорились, споря, кому взять ребенка, и Винни негодовала, потому что Люси, впав в истерику, между рыданиями кричала, что она самая худшая сестра, которую только можно представить.
– Разве позволительно отдавать ребенка женщине с таким темпераментом? – злилась Винни в разговоре с Альбертом. – Она тут же выболтает всем, кто он, если, не дай Бог, бедняжка выведет ее из себя.
Она, Винни, безусловно, лучше подходила на роль приемной матери.
– К сожалению, я не могу сказать об этом, – делилась она мыслями с мужем, – не хочу никаких ссор между нами. Пусть решает отец, но тогда Люси должна будет согласиться с его мнением. – Со своей стороны Винни не сомневалась, что отец выберет именно ее.
Единственной возможностью поговорить с ним вдали от Летти было выманить отца из квартиры. Сначала он отказывался ехать с ними, ругая как всегда моторизированные повозки, но затем согласился – видимо, нетерпимость к автомобилям немного уменьшилась теперь, когда их использовали повсеместно.
Где-то на границе Илфорда Альберт остановился и повел их в кафе, и там, за чашкой чая, Винни, объяснив отцу ситуацию, попросила выступить арбитром в споре, безапелляционно добавив: «Пап, тебе решать».
Следующее воскресенье началось для Летти со слабой боли в области живота, которая исчезла через несколько секунд, затем снова появилась и снова исчезла.
После третьего – еще более сильного приступа боли – Летти испугалась, поняв, что это значит. «Пути назад нет» – мысль глупая и пустая, но она преобладала над остальными. Летти не могла не думать о проклятии, которое навлекла на своего нерожденного ребенка, об их взаимоотношениях в будущем, о грехах его матери… которые она раньше не признавала.
В середине дня боль стала невыносимой, заставив Летти закричать и согнуться пополам, – мысли о безответственности полностью были забыты.
С того момента минуты текли как часы, а часы казались мгновениями – время изменило свой ход. Ада Холл, уговаривающая потерпеть и лихорадочно набирающая номера акушерки и врача, отец, побелевший как полотно, молящийся: «Господь, посмотри за ней! Не забирай ее у меня. Ты уже взял ее мать, так оставь дочь!» – Говорил он достаточно громко, чтобы и она могла услышать, как будто это ей было нужно больше всего.
Боль, становившаяся все сильней, выгнула дугой тело, заставила кричать. Отец в панике убежал в пивную, чтобы утопить страх в алкоголе.
Оставшись одна с Адой Холл, повивальной бабкой и доктором Леви, который присутствовал при родах, хотя и знал о «грехе», Летти мечтала умереть. Такое простое решение. Она устала бороться одна; месяцы опасений, дурных предчувствий, ожидания – а теперь это.
Те, кто ей действительно был нужен, отсутствовали. Мама, которая обняла бы ее и успокоила. Дэвид, кто по праву должен был бы мерить шагами соседнюю комнату, разрываясь между тревогой и радостью отцовства. Все, что у нее осталось, это Ада Холл: растрепанные волосы, криво сидящий фартук в цветочек и неуклюжие руки, пытающиеся создать для нее какое-то подобие комфорта.
Ребенок родился следующим утром, без десяти семь. Мальчик, восьми фунтов весом.
Винни и Люси прибыли без десяти девять, услышав новость от отца по телефону. Они теснились в маленькой спальне, заполнив ее восклицаниями сочувствия и радости. Но их отец, мрачный и смущенный, держался в стороне.
Винни наклонилась над малышом, почмокала его, затем вытащила из колыбели, укачивая на руках, словно это был ее собственный ребенок.
Люси, сев на кровать рядом с сестрой, начала первой.
– Летти, дорогая, мы тут разговаривали с Винни. Нам кажется, будет лучше, если все произойдет как можно быстрее. И тебе будет легче!
– Легче? – переспросила Летти, настолько изможденная, что едва ли была в состоянии думать. Что Люси имеет в виду?
– Ребенок… разве ты не понимаешь, в каком затруднительном положении оказалась? Надо признаться, мы уже не раз обсуждали эту проблему, но не стали ничего говорить, учитывая, что скоро роды… Ты ведь не хочешь оставить его себе? Я имею в виду, папа согласился, что… Ну, он согласился.
– На что? – Боже, как трудно сосредоточить внимание. С чем таким согласился отец, о чем не стал рассказывать ей?
– Он согласился, – продолжила Люси мягко, – что ты не можешь справиться со всем одновременно – ребенок, магазин, да еще квартира. Ты понимаешь…
– Мама справлялась! – Их мама вырастила всех детей в этой самой малюсенькой квартирке.
– Но мы не были незаконно…
– Люси! – раздался резкий окрик Винни. Младшая сестра кинула на нее пристыженный взгляд и снова повернулась к кровати, пытаясь сгладить допущенную грубость.
– Понимаешь, эти соседи. Увидят, как ты катаешь коляску, а ты… ну, сама знаешь. Ты ведь не хочешь, чтобы на тебя указывали пальцем. Но если сделать так, как мы предлагаем, скоро все обо всем забудут, и ты будешь жить как прежде.
– Что я делала прежде? – Летти наконец начинала осознавать, что скрывалось за словами сестры. Глаза, обращенные к Люси, были полны негодования.
– Это несправедливо по отношению к малышу! – выпалила Люси. – Я имею в виду – отдать его на усыновление в чужие руки. Мы с Винни поговорили, и одна из нас возьмет ребенка…
– Нет!!!
Безмерно истощенная Летти, тем не менее, нашла силы, чтобы приподняться. Смесь страха и ярости пронзила ее с ног до головы, вырвавшись в этом одном слове.
Она видела, как отшатнулась Люси, как отец, стоящий у окна, повернулся к ней – бледно-голубые глаза широко распахнуты, рот под кустистыми усами раскрыт, будто силясь выговорить «О». Винни поспешно вернула ребенка в колыбель и шагнула вперед.
– Нет!!! – еще один такой крик полностью лишил ее сил, и Летти упала на подушки. – Оставь моего сына в покое!
– Но, Летти, – старшая сестра говорила терпеливо, словно с маленькой девочкой. Она подошла к кровати, отодвинув смущенную Люси. – Постарайся быть разумной. Как ты..
– Нет! – снова закричала Летти, слишком обессиленная, чтобы подняться; в зеленых глазах страх. – Он мой! Я не позволю вам забрать сына! Он мой!
Мгновение Винни выглядела совершенно обескураженной, но тут вмешалась Люси.
– Не глупи, Лет. Ты уже навлекла позор на всю семью. Эгоистка и глупая…
Последние слова потонули в визге, когда рука Летти со всего размаху опустилась на щеку сестры. Отец вскрикнул и шагнул к ним.
– Эй, я не потерплю…
Выражение в глазах Летти остановило его, и казалось, Артур Банкрофт съежился под этим взглядом. Его глаза блуждали по углам комнаты, заглядывая везде, только не смотря на дочь.
Люси схватилась за щеку, где на красном фоне отчетливо отпечатались белые следы пальцев. Вдруг закричал младенец, и, чтобы немного успокоиться, Люси подошла к нему, взяв на руки и укачивая, пока тот не затих.
Летти отвернулась, чтобы не видеть их, глядя в стену.
– Уходите, – прошептала она. – Я оставлю ребенка – он принадлежит нам с Дэвидом. Никто не смеет взять сына Дэвида.
До нее донесся голос Люси, озлобленной несправедливой пощечиной.
– Посмотрим!
Но голос Винни оставался нежным и очень убедительным.
– Ты себя плохо чувствуешь, поэтому мы сейчас уйдем. Но подумай, Летти. Разве ты хочешь, чтобы ребенок вырос с клеймом… ээ… мне придется сказать… с клеймом ублюдка. А так его и назовут. Другие дети. Они могут быть такими жестокими. Когда узнают, что у малыша нет отца, они его обзовут именно подобным словом. Ты этого хочешь? Если да, то ты думаешь только о себе!
Винни придвинулась как можно ближе, чтобы ее слышала одна Летти.
– Если ты отдашь ребенка чужим людям, то никогда его не увидишь. А если его возьму я, твоя старшая сестра, вы могли бы часто видеться. И мои сыновья считали бы его своим братом. Мы бы назвали его Джоном или Кристофером…
– Я подобрала имя, – пробормотала Летти. – Его зовут Дэвид.
– Не думаю… – Попытка Люси возразить была пресечена взглядом, брошенным на нее Винни.
Старшая сестра вновь повернулась к молодой матери, продолжив все тем же успокаивающим тоном:
– Все равно, мое предложение самое лучшее. Самое лучшее для… Дэвида, – добавила она осмотрительно. – И, в отличие от других нежена… от других людей, вы будете видеться так часто, как ты захочешь. Но у ребенка будет подобающая фамилия – Ворт, и никто не догадается, что мальчик рожден вне брака.
Люси, очевидно, подслушивала.
– Ворт? – взвизгнула она, и, опустив младенца в кроватку, бросилась к ним, готовая бороться до конца.
– И кто это говорит? Я могу воспитать его не хуже, и чем тебе не нравится наша фамилия – Морекросс?
Винни, мгновенно забыв о своем намерении быть осторожной и тактичной, развернулась к ней лицом.
– А как, ты думаешь, ты сможешь? Теперь, когда Джека призвали на войну? Ты и со своими-то дочерьми еле справляешься!
– Ложь! – В глазах Люси появились слезы. – Ты хочешь ребенка Летти, потому что потеряла своего…
– Заткнись! Ты должна знать, что это такое, ведь у тебя тоже однажды был выкидыш.
Раздающиеся рядом крики вернули Летти к реальности, отвлекая от ощущения безысходного горя и вызывая приступ ярости.
– Замолчите, вы обе! Остановитесь! Прекратите! – Она была близка к истерике. Голос отдавался в ушах как чужой. – Прекратите! Я больше не выдержу! Он мой!
Сколько раз она это уже повторила? Требование, мольба. Дэвид будет ее. Его имя Дэвид, и никакое другое.
– Он мой, – сказала Летти снова, чувствуя, что сдается.
Винни угрожающе нависла над кроватью, хотя голос вновь стал нежным.
– А какую фамилию ты выберешь для него, Летти? Что проставят в свидетельстве о рождении? Твою фамилию? Если его усыновлю… если его усыновят, – поправилась она спешно, услышав резкий вздох Люси, – то у мальчика будет имя, с которым ему не стыдно жить. И не надо говорить ребенку, что ты его настоящая мать.
– Нет. – Летти тихо плакала.
– Оставишь у себя и что скажешь, когда сын начнет задавать вопросы?
Голос Винни все звучал и звучал, вызывая головокружение. Кто-то заплакал – это была она сама. Тело сотрясали рыдания, и она не могла остановиться.
Она оказалась прижатой к Винни, которая держала ее в объятиях, словно мать. Летти не хотела, чтобы ее обнимали, она мечтала, чтобы все ушли, позволив выплакаться, пока не исчезнет горе, оставив взамен пустоту.
Она безвольно лежала в руках Винни – сестры, которая собиралась ограбить ее, – ненавидя, но не протестуя, потому что не было выбора, да и сил тоже.
– Все закончится хорошо, вот увидишь, – успокаивающе промурлыкала Винни, касаясь головы Летти и вороша ее короткие, влажные от пота волосы.
Я тебя ненавижу! Слова наконец были произнесены, но не вслух, как думала Летти, а в уме. Я ненавижу вас всех! Тебя, Люси, отца. Его больше всего. Если бы не он, то мы с Дэвидом давно бы поженились и Дэвид не ушел бы на войну. Родителей Дэвида она ненавидела тоже. Винни хочет забрать ребенка, но Летти ей не позволит. Но как? Одно было ясно: родители Дэвида не должны знать о внуке, иначе они непременно отберут ребенка, и она никогда больше не увидит сына. А если его возьмет Винни…
– Он мой, – прошептала она так, словно это были последние слова осужденного на смерть. А потом взглянула в лицо Винни. – Он мой, – молила она в последний раз. – Посмотри за ним для меня.
– Да, дорогая. Конечно, – ответила Винни нежно, продолжая ерошить короткие рыжевато-каштановые волосы.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Она собралась с мыслями и уже хотела высказать свое мнение о неблагоразумном поступке Летти, когда их опять прервали.
– Мама, дай мне немножко воды! – В дверях гостиной стоял Джордж, средний сын Винни, взлохмаченный малыш, которому два месяца назад исполнилось пять. В его испачканных руках покачивалось ведерко, наполненное грязью, которую он накопал в саду.
– Зачем? – Винни нетерпеливо повернула голову и с ужасом посмотрела на полное до краев ведерко.
– Я хочу сделать пирог.
Винни заметила отвращение, появившееся на лице сестры.
– Нет, миленький. Ты только разведешь грязь на дорожках у тети Люси.
– Я не буду делать его на дорожках.
– Нет, Джордж. Пойди поиграй с братиками.
– Но, мама!
– Нет, Джордж! Ты не дома. Иди и играй.
– Но…
– Иди и играй! И никакой воды!
Мальчик уныло поплелся к выходу в сад, а Винни с волнением провожала его взглядом, боясь, что вот-вот из наполненного до краев ведерка на пол капнет грязь. Потом повернулась к Люси.
– И что ты предлагаешь? – спросила она, когда Джордж вышел в сад, повернулся к дому и в нерешительности остановился на дорожке.
– Я предлагаю, – сказала Люси, следя краем глаза за Джорджем на случай, если он снова пойдет к матери, – чтобы кто-нибудь из нас взял ребенка.
Глаза Винни мгновенно жадно вспыхнули. Если это будет девочка… Она все еще горевала о ребенке, которого потеряла, и хотела попробовать еще раз, но Альберт, боясь призыва в армию, сказал, что им следует быть осторожными хотя бы год. Он почти не прикасался к ней в постели, и Винни чувствовала себя отвергнутой, хотя понимала, что он был прав.
С другой стороны, если у Летти родится мальчик, значит, ей нужно будет смотреть еще за одним, вот и все. Винни понимала, что она из тех женщин, которым постоянно нужны маленькие дети, и она всем сердцем желала взять ребенка Летти.
– Я возьму его, – с готовностью сказала она. – Альберт не будет возражать. Это совсем не то, что самим родить ребенка в такое опасное время. Мы его вырастим, и это будет не чужой ребенок. Это ребенок ее сестры – почти ее собственный.
Люси посмотрела на Винни.
– Ты не думаешь, что тебе уже достаточно?
– Еще один не сыграет никакой роли. Я привыкла к их кутерьме.
– Я хотела сказать, что я могу взять его. В конце концов, мои двое совсем не утомляют…
Винни чуть не рассмеялась. Люси утомлялась от чего угодно, и от своих двух дочерей тоже, хотя они ничего для этого не делали. Если хоть что-то шло не так, у нее начиналась головная боль, а последний год она начала жаловаться на сердцебиение.
– …и у меня нет мальчиков, – продолжала Люси, не замечая, как Винни поджала губы, стараясь сохранить на лице улыбку. – Ты же знаешь, я всегда хотела мальчика и ужасно огорчена, что у меня больше нет детей. Я подозреваю, что не создана для рождения детей, как ты.
Винни пропустила это замечание мимо ушей, решив приберечь его для будущих споров, хотя и сейчас не удержалась от маленькой колкости:
– А почему ты думаешь, что ты справишься? Тебе было трудно, даже когда Джек был здесь. Как ты теперь собираешься управляться с ребенком без Джека? Ты же знаешь, что не способна бороться с трудностями. А я справлюсь с чем угодно. Я действительно думаю, что именно мне следует взять его.
– Я… – начала Люси, но тут она посмотрела в окно, и ее серо-голубые глаза расширились от ужаса. – Мой Бог!
У Винни перехватило дыхание, она проследила взглядом за взглядом Люси и успокоилась.
В конце сада Джордж решил проблему, как сделать пирог из грязи без воды. Он писал в ведерко с землей.
– Джордж! – Винни вскочила и бросилась к двери. Прежде чем Люси смогла подняться, она была уже в саду.
– Ах ты, маленький негодник! Тебя никуда нельзя брать!
Ведерко с теперь уже мокрой грязью полетело и с глухим стуком шлепнулось на дорожку. Винни дала ребенку оплеуху, несколько раз шлепнула по попе и потащила отмывать в шикарную ванную Люси.
Люси поспешила к своим девочкам, заклиная, чтобы Винни поскорее уехала и дом можно было привести в порядок.
Летти не знала о совещании сестер. Срок рождения ребенка все приближался.
Она теперь редко выходила на улицу, ее еженедельные поездки в Вест с Этель Бок прекратились, и, уж конечно, она давно не спускалась в магазин. Отец нанял Аду Холл помогать ему.
Магазин всегда был спасением для Летти, и она по нему очень скучала. Ей ничего не оставалось, как бесцельно бродить по квартире, ее когда-то стройной талии уже давно не было. И никогда больше не будет, часто думала она. Она не услышит изящных комплиментов обожающего мужа и отца. Она выглядела так же плохо, как и чувствовала себя. Какой смысл заботиться о волосах, расчесывать их часами, пока они не начнут лосниться, как конский каштан! Месяц назад она подстриглась, не потому, что это было модно, а потому, что так было меньше хлопот. Она с удивлением обнаружила, что ее обычно выпрямленные под собственной тяжестью волосы красиво вьются. Если сделать прическу, они могли бы украсить ее теперь бледное лицо, но у нее не было настроения, и волосы походили на гриву нечесаного пони, на котором каждое утро у них по улице развозили молоко: несчастное животное, нуждающееся, как и она, в заботе и внимании.
Если Ада Холл была не в магазине, то она была наверху, приводя квартиру в порядок, будто это был ее собственный дом.
– Тебе нельзя утомляться, милая, – говорила она. – Думай только о малышке внутри себя. Хотя Бог знает, что ты будешь делать, когда он родится. Ты же не замужем. Отец так расстроен, что соседи видят тебя в таком положении. Некоторые уже от тебя отворачиваются.
Винни с Альбертом приехали в субботу днем на машине и забрали отца на несколько часов из дома.
Летти, которая должна была разрешиться через неделю, была только рада хоть немного побыть одной; отдохнуть от напряжения, которое постоянно чувствовалось в последнее время.
Оставшись одна, она спустилась в закрытый магазин, чтобы походить среди старинных вещей, ощутить знакомый запах плесени, вспомнить, как не так давно она одна управляла магазином, подбирая товар по своему усмотрению и продавая его за цену, которую сама назначала.
Теперь в магазине хозяйничал отец, и все стало как раньше. Он предлагал покупателям всякий хлам, а стоящие вещи прятал подальше от глаз для своего собственного удовольствия. Дела, как и когда-то, шли из рук вон плохо.
Она мечтала снова взять бразды правления в свои руки, смахивать пыль с этих красивых вещей, но вдруг почувствовала слабость. Она с трудом поднялась наверх, у нее болела спина, тяжелый живот мешал идти. В изнеможении она легла на кровать и стала ждать возвращения отца.
* * *
«Пап, тебе решать».Винни и Люси поссорились, споря, кому взять ребенка, и Винни негодовала, потому что Люси, впав в истерику, между рыданиями кричала, что она самая худшая сестра, которую только можно представить.
– Разве позволительно отдавать ребенка женщине с таким темпераментом? – злилась Винни в разговоре с Альбертом. – Она тут же выболтает всем, кто он, если, не дай Бог, бедняжка выведет ее из себя.
Она, Винни, безусловно, лучше подходила на роль приемной матери.
– К сожалению, я не могу сказать об этом, – делилась она мыслями с мужем, – не хочу никаких ссор между нами. Пусть решает отец, но тогда Люси должна будет согласиться с его мнением. – Со своей стороны Винни не сомневалась, что отец выберет именно ее.
Единственной возможностью поговорить с ним вдали от Летти было выманить отца из квартиры. Сначала он отказывался ехать с ними, ругая как всегда моторизированные повозки, но затем согласился – видимо, нетерпимость к автомобилям немного уменьшилась теперь, когда их использовали повсеместно.
Где-то на границе Илфорда Альберт остановился и повел их в кафе, и там, за чашкой чая, Винни, объяснив отцу ситуацию, попросила выступить арбитром в споре, безапелляционно добавив: «Пап, тебе решать».
Следующее воскресенье началось для Летти со слабой боли в области живота, которая исчезла через несколько секунд, затем снова появилась и снова исчезла.
После третьего – еще более сильного приступа боли – Летти испугалась, поняв, что это значит. «Пути назад нет» – мысль глупая и пустая, но она преобладала над остальными. Летти не могла не думать о проклятии, которое навлекла на своего нерожденного ребенка, об их взаимоотношениях в будущем, о грехах его матери… которые она раньше не признавала.
В середине дня боль стала невыносимой, заставив Летти закричать и согнуться пополам, – мысли о безответственности полностью были забыты.
С того момента минуты текли как часы, а часы казались мгновениями – время изменило свой ход. Ада Холл, уговаривающая потерпеть и лихорадочно набирающая номера акушерки и врача, отец, побелевший как полотно, молящийся: «Господь, посмотри за ней! Не забирай ее у меня. Ты уже взял ее мать, так оставь дочь!» – Говорил он достаточно громко, чтобы и она могла услышать, как будто это ей было нужно больше всего.
Боль, становившаяся все сильней, выгнула дугой тело, заставила кричать. Отец в панике убежал в пивную, чтобы утопить страх в алкоголе.
Оставшись одна с Адой Холл, повивальной бабкой и доктором Леви, который присутствовал при родах, хотя и знал о «грехе», Летти мечтала умереть. Такое простое решение. Она устала бороться одна; месяцы опасений, дурных предчувствий, ожидания – а теперь это.
Те, кто ей действительно был нужен, отсутствовали. Мама, которая обняла бы ее и успокоила. Дэвид, кто по праву должен был бы мерить шагами соседнюю комнату, разрываясь между тревогой и радостью отцовства. Все, что у нее осталось, это Ада Холл: растрепанные волосы, криво сидящий фартук в цветочек и неуклюжие руки, пытающиеся создать для нее какое-то подобие комфорта.
Ребенок родился следующим утром, без десяти семь. Мальчик, восьми фунтов весом.
Винни и Люси прибыли без десяти девять, услышав новость от отца по телефону. Они теснились в маленькой спальне, заполнив ее восклицаниями сочувствия и радости. Но их отец, мрачный и смущенный, держался в стороне.
Винни наклонилась над малышом, почмокала его, затем вытащила из колыбели, укачивая на руках, словно это был ее собственный ребенок.
Люси, сев на кровать рядом с сестрой, начала первой.
– Летти, дорогая, мы тут разговаривали с Винни. Нам кажется, будет лучше, если все произойдет как можно быстрее. И тебе будет легче!
– Легче? – переспросила Летти, настолько изможденная, что едва ли была в состоянии думать. Что Люси имеет в виду?
– Ребенок… разве ты не понимаешь, в каком затруднительном положении оказалась? Надо признаться, мы уже не раз обсуждали эту проблему, но не стали ничего говорить, учитывая, что скоро роды… Ты ведь не хочешь оставить его себе? Я имею в виду, папа согласился, что… Ну, он согласился.
– На что? – Боже, как трудно сосредоточить внимание. С чем таким согласился отец, о чем не стал рассказывать ей?
– Он согласился, – продолжила Люси мягко, – что ты не можешь справиться со всем одновременно – ребенок, магазин, да еще квартира. Ты понимаешь…
– Мама справлялась! – Их мама вырастила всех детей в этой самой малюсенькой квартирке.
– Но мы не были незаконно…
– Люси! – раздался резкий окрик Винни. Младшая сестра кинула на нее пристыженный взгляд и снова повернулась к кровати, пытаясь сгладить допущенную грубость.
– Понимаешь, эти соседи. Увидят, как ты катаешь коляску, а ты… ну, сама знаешь. Ты ведь не хочешь, чтобы на тебя указывали пальцем. Но если сделать так, как мы предлагаем, скоро все обо всем забудут, и ты будешь жить как прежде.
– Что я делала прежде? – Летти наконец начинала осознавать, что скрывалось за словами сестры. Глаза, обращенные к Люси, были полны негодования.
– Это несправедливо по отношению к малышу! – выпалила Люси. – Я имею в виду – отдать его на усыновление в чужие руки. Мы с Винни поговорили, и одна из нас возьмет ребенка…
– Нет!!!
Безмерно истощенная Летти, тем не менее, нашла силы, чтобы приподняться. Смесь страха и ярости пронзила ее с ног до головы, вырвавшись в этом одном слове.
Она видела, как отшатнулась Люси, как отец, стоящий у окна, повернулся к ней – бледно-голубые глаза широко распахнуты, рот под кустистыми усами раскрыт, будто силясь выговорить «О». Винни поспешно вернула ребенка в колыбель и шагнула вперед.
– Нет!!! – еще один такой крик полностью лишил ее сил, и Летти упала на подушки. – Оставь моего сына в покое!
– Но, Летти, – старшая сестра говорила терпеливо, словно с маленькой девочкой. Она подошла к кровати, отодвинув смущенную Люси. – Постарайся быть разумной. Как ты..
– Нет! – снова закричала Летти, слишком обессиленная, чтобы подняться; в зеленых глазах страх. – Он мой! Я не позволю вам забрать сына! Он мой!
Мгновение Винни выглядела совершенно обескураженной, но тут вмешалась Люси.
– Не глупи, Лет. Ты уже навлекла позор на всю семью. Эгоистка и глупая…
Последние слова потонули в визге, когда рука Летти со всего размаху опустилась на щеку сестры. Отец вскрикнул и шагнул к ним.
– Эй, я не потерплю…
Выражение в глазах Летти остановило его, и казалось, Артур Банкрофт съежился под этим взглядом. Его глаза блуждали по углам комнаты, заглядывая везде, только не смотря на дочь.
Люси схватилась за щеку, где на красном фоне отчетливо отпечатались белые следы пальцев. Вдруг закричал младенец, и, чтобы немного успокоиться, Люси подошла к нему, взяв на руки и укачивая, пока тот не затих.
Летти отвернулась, чтобы не видеть их, глядя в стену.
– Уходите, – прошептала она. – Я оставлю ребенка – он принадлежит нам с Дэвидом. Никто не смеет взять сына Дэвида.
До нее донесся голос Люси, озлобленной несправедливой пощечиной.
– Посмотрим!
Но голос Винни оставался нежным и очень убедительным.
– Ты себя плохо чувствуешь, поэтому мы сейчас уйдем. Но подумай, Летти. Разве ты хочешь, чтобы ребенок вырос с клеймом… ээ… мне придется сказать… с клеймом ублюдка. А так его и назовут. Другие дети. Они могут быть такими жестокими. Когда узнают, что у малыша нет отца, они его обзовут именно подобным словом. Ты этого хочешь? Если да, то ты думаешь только о себе!
Винни придвинулась как можно ближе, чтобы ее слышала одна Летти.
– Если ты отдашь ребенка чужим людям, то никогда его не увидишь. А если его возьму я, твоя старшая сестра, вы могли бы часто видеться. И мои сыновья считали бы его своим братом. Мы бы назвали его Джоном или Кристофером…
– Я подобрала имя, – пробормотала Летти. – Его зовут Дэвид.
– Не думаю… – Попытка Люси возразить была пресечена взглядом, брошенным на нее Винни.
Старшая сестра вновь повернулась к молодой матери, продолжив все тем же успокаивающим тоном:
– Все равно, мое предложение самое лучшее. Самое лучшее для… Дэвида, – добавила она осмотрительно. – И, в отличие от других нежена… от других людей, вы будете видеться так часто, как ты захочешь. Но у ребенка будет подобающая фамилия – Ворт, и никто не догадается, что мальчик рожден вне брака.
Люси, очевидно, подслушивала.
– Ворт? – взвизгнула она, и, опустив младенца в кроватку, бросилась к ним, готовая бороться до конца.
– И кто это говорит? Я могу воспитать его не хуже, и чем тебе не нравится наша фамилия – Морекросс?
Винни, мгновенно забыв о своем намерении быть осторожной и тактичной, развернулась к ней лицом.
– А как, ты думаешь, ты сможешь? Теперь, когда Джека призвали на войну? Ты и со своими-то дочерьми еле справляешься!
– Ложь! – В глазах Люси появились слезы. – Ты хочешь ребенка Летти, потому что потеряла своего…
– Заткнись! Ты должна знать, что это такое, ведь у тебя тоже однажды был выкидыш.
Раздающиеся рядом крики вернули Летти к реальности, отвлекая от ощущения безысходного горя и вызывая приступ ярости.
– Замолчите, вы обе! Остановитесь! Прекратите! – Она была близка к истерике. Голос отдавался в ушах как чужой. – Прекратите! Я больше не выдержу! Он мой!
Сколько раз она это уже повторила? Требование, мольба. Дэвид будет ее. Его имя Дэвид, и никакое другое.
– Он мой, – сказала Летти снова, чувствуя, что сдается.
Винни угрожающе нависла над кроватью, хотя голос вновь стал нежным.
– А какую фамилию ты выберешь для него, Летти? Что проставят в свидетельстве о рождении? Твою фамилию? Если его усыновлю… если его усыновят, – поправилась она спешно, услышав резкий вздох Люси, – то у мальчика будет имя, с которым ему не стыдно жить. И не надо говорить ребенку, что ты его настоящая мать.
– Нет. – Летти тихо плакала.
– Оставишь у себя и что скажешь, когда сын начнет задавать вопросы?
Голос Винни все звучал и звучал, вызывая головокружение. Кто-то заплакал – это была она сама. Тело сотрясали рыдания, и она не могла остановиться.
Она оказалась прижатой к Винни, которая держала ее в объятиях, словно мать. Летти не хотела, чтобы ее обнимали, она мечтала, чтобы все ушли, позволив выплакаться, пока не исчезнет горе, оставив взамен пустоту.
Она безвольно лежала в руках Винни – сестры, которая собиралась ограбить ее, – ненавидя, но не протестуя, потому что не было выбора, да и сил тоже.
– Все закончится хорошо, вот увидишь, – успокаивающе промурлыкала Винни, касаясь головы Летти и вороша ее короткие, влажные от пота волосы.
Я тебя ненавижу! Слова наконец были произнесены, но не вслух, как думала Летти, а в уме. Я ненавижу вас всех! Тебя, Люси, отца. Его больше всего. Если бы не он, то мы с Дэвидом давно бы поженились и Дэвид не ушел бы на войну. Родителей Дэвида она ненавидела тоже. Винни хочет забрать ребенка, но Летти ей не позволит. Но как? Одно было ясно: родители Дэвида не должны знать о внуке, иначе они непременно отберут ребенка, и она никогда больше не увидит сына. А если его возьмет Винни…
– Он мой, – прошептала она так, словно это были последние слова осужденного на смерть. А потом взглянула в лицо Винни. – Он мой, – молила она в последний раз. – Посмотри за ним для меня.
– Да, дорогая. Конечно, – ответила Винни нежно, продолжая ерошить короткие рыжевато-каштановые волосы.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
В глуши Чингфорда или Уолтамстоу октябрь был золотым – в осенних лучах солнца листья медленно становились бронзовыми и медно-красными. На Бетнал Грин преобладала охра, то же самое солнце окрашивало багрянцем кирпичные стены, придавая жемчужно-розовый оттенок серым дорожкам и желтоватый – прокопченным дымом кружевным занавескам.
Во Фландрии октябрь был лишен цвета, если, конечно, не считать цвет грязи, перемешанной разрывами снарядов и солдатскими сапогами. Здесь солнце скрывалось за дымом пороха и неподвижным желто-зеленым облаком хлора.
При звуке предупреждающих сирен капрал выхватил свой противогаз, сделал шаг назад и, зацепившись за лежащее на земле тело, упал, выронив маску.
Подбежавший товарищ помог ее надеть, но легкие уже были полны отравляющего газа. Так капрал Вильям Бинз получил право вернуться на родину и был отправлен в Англию, чтобы восстановить силы, если сможет.
В октябре Артуру Банкрофту исполнялось пятьдесят девять. Он не собирался праздновать, но Люси настояла.
– Это тебя должно развеселить, па, – сказала она ему по телефону. – Нам всем не помешало бы немного радости, учитывая, как идут дела на войне. Три года! Мы с Винни решили, что обязательно приедем к тебе на целый день и возьмем с собой детей. Тебе это понравится, не так ли? Я имею в виду, увидеться с детьми?
– Лавиния… она не станет… она собирается брать с собой… того ребенка? – спросил он, говоря намеками и близко прижимая губы к трубке, чтобы не услышала Летти.
Других своих внуков он часто сажал на колени и ласково поддразнивал. «Кашка – кошка», хихикая над их возмущенным: «Нет, дедушка, к-о-ш-к-а!» А потом серьезно добавлял: «Нет, кашка». И так продолжалось, пока они, негодуя, не убегали, или пока он не соглашался, и дети радостно обнимали старика, довольные, что именно они оказались правы.
Но этот ребенок… С самого начала Артур Банкрофт не испытывал теплых чувств к сыну Летти – просто на дух не выносил, если уж говорить начистоту. Ему исполнилось два года: тонкие черты лица, обрамленного черными волнистыми волосами, темные глаза смотрят настороженно и застенчиво. Ничуть не похожий на Летти, он был вылитой копией отца – человека, который повеселился с его дочерью, а потом ушел и не вернулся. И не имело значения, была причиной война или нет!
– Ты говоришь о Кристофере? – спросила Люси простодушно. Осторожности отца при выборе слов она явно не заметила. – Винни не может оставить его одного дома.
– За ним присмотрит прислуга. – Тишина на другом конце провода, видимо, соответствовала пожатию плечами.
Артур Банкрофт продолжал настаивать:
– Это несправедливо по отношению к Летиции. Учитывая обстоятельства…
– Пора бы ей уже забыть обо всем.
– Подумай и обо мне, ведь это я живу с ней. Дуется несколько дней после того, как увидит его.
– Знаю, пап, – согласилась Люси, – но вам с Летти придется немного потерпеть. Я же не могу сказать Винни, чтобы она оставила дома одного ребенка. Если уж честно, мы с сестрой стараемся превратить твой день рождения в настоящий праздник, а из твоих слов получается, будто тебе это совершенно не нужно.
Она была раздражена и готова заплакать. Артур быстро поменял тон.
– Нет-нет, буду очень рад видеть вас всех. Дальше он равнодушно слушал, как успокоенная дочь рассказывает о последнем письме от Джека, который, к ее огромной радости, все еще был в тылу. Как она и девочки скучают по нему, и, Боже мой, когда же кончится эта война. Он машинально отвечал на вопросы о своем здоровье, уверяя, что грудь совсем не беспокоит. В конце концов, быстро попрощался и отправился сообщить Летти о грядущем семейном вечере.
Летти было все равно, будет ли отец праздновать день рождения, если, конечно, не принимать во внимание необходимость для нее в этом случае простаивать часы в очередях, чтобы купить продукты. Придется также сделать пирог, если удастся достать все необходимое для его приготовления.
В тысяча девятьсот семнадцатом году войне шел уже третий год. Лондон бомбили сначала дирижабли, затем аэропланы. Фабрика «Аллен и Хандберри», всего в полмиле от них, была разрушена до основания. Все это давало возможность хоть немного понять, как тяжело приходилось солдатам на передовой. Затем начались морская блокада, уничтожение немцами торговых судов и, как следствие, нехватка продовольствия.
Она безусловно постарается сделать все от нее зависящее, но радости этот праздник сулил мало, скорее он ее даже пугал, так как Винни обязательно приведет своих детей, а значит, и Кристофера тоже.
Летти резкими движениями намазывала маргарин на тонко нарезанные кусочки хлеба. Рядом с ее локтем на столе лежал кубик сыра и несколько ломтей ветчины – результат двухчасового стояния в очереди. И хотя магазин принадлежал отцу Билли, она просто не могла просить его сделать для нее исключение зная, сколько времени приходится тратить другим, чтобы купить хоть что-то. Мистер Бинз и так добавил лишний кусочек ветчины.
Пока руки привычно накладывали на хлеб сыр и ветчину, голова Летти была занята мыслями о Кристофере, ее сыне.
Для всех окружающих он был ребенком Винни. Бог мой, как легко они поверили, думала Летти с горечью. Решили, если долго притворяться, то она согласится с этим, не понимая, что для нее он всегда останется их ребенком – ее и Дэвида.
Мальчик знал только то, что ему сказали. Она для него – тетя, тетя Летиция, тетя Летти.
Летти принялась раскладывать бутерброды на тарелки, не слишком заботясь о том, как это будет выглядеть. Не следовало так легко отказываться от Кристофера. Но тогда она чувствовала себя беспомощной, опозоренной, сломленной своим собственным горем. Сейчас она бы позаботилась, чтобы никто не разлучил ее с ребенком… Слишком поздно! Он не поймет и наверняка испугается, если она попробует объяснить все, попробует забрать его к себе. Кристофер считал Винни своей мамой, и Летти не могла причинить боль двухлетнему малышу.
«До свидания, тетя Летти». Звонкий детский голосок, невинные глаза, так похожие на глаза Дэвида, разрывали ей сердце. Она с трудом подавляла желание схватить его па руки и расцеловать. Поэтому-то никогда и не ездила к Винни. Если Кристофера привозили к деду, она следила за всеми его движениями. Когда приходилось расставаться – с обязательным поцелуем в щечку на прощанье, – она еле сдерживалась, чтобы не прижать сына к себе.
Два года. С трудом верится, что Дэвида нет уже так долго. Боль при мысли о нем была такой же острой, как и вначале. Как-то она была у его матери, но обезумевшая от горя женщина разразилась таким потоком оскорблений, что Летти больше не осмеливалась беспокоить ее, уже не сомневаясь, что Дэвид погиб около Дарданелл.
Во Фландрии октябрь был лишен цвета, если, конечно, не считать цвет грязи, перемешанной разрывами снарядов и солдатскими сапогами. Здесь солнце скрывалось за дымом пороха и неподвижным желто-зеленым облаком хлора.
При звуке предупреждающих сирен капрал выхватил свой противогаз, сделал шаг назад и, зацепившись за лежащее на земле тело, упал, выронив маску.
Подбежавший товарищ помог ее надеть, но легкие уже были полны отравляющего газа. Так капрал Вильям Бинз получил право вернуться на родину и был отправлен в Англию, чтобы восстановить силы, если сможет.
В октябре Артуру Банкрофту исполнялось пятьдесят девять. Он не собирался праздновать, но Люси настояла.
– Это тебя должно развеселить, па, – сказала она ему по телефону. – Нам всем не помешало бы немного радости, учитывая, как идут дела на войне. Три года! Мы с Винни решили, что обязательно приедем к тебе на целый день и возьмем с собой детей. Тебе это понравится, не так ли? Я имею в виду, увидеться с детьми?
– Лавиния… она не станет… она собирается брать с собой… того ребенка? – спросил он, говоря намеками и близко прижимая губы к трубке, чтобы не услышала Летти.
Других своих внуков он часто сажал на колени и ласково поддразнивал. «Кашка – кошка», хихикая над их возмущенным: «Нет, дедушка, к-о-ш-к-а!» А потом серьезно добавлял: «Нет, кашка». И так продолжалось, пока они, негодуя, не убегали, или пока он не соглашался, и дети радостно обнимали старика, довольные, что именно они оказались правы.
Но этот ребенок… С самого начала Артур Банкрофт не испытывал теплых чувств к сыну Летти – просто на дух не выносил, если уж говорить начистоту. Ему исполнилось два года: тонкие черты лица, обрамленного черными волнистыми волосами, темные глаза смотрят настороженно и застенчиво. Ничуть не похожий на Летти, он был вылитой копией отца – человека, который повеселился с его дочерью, а потом ушел и не вернулся. И не имело значения, была причиной война или нет!
– Ты говоришь о Кристофере? – спросила Люси простодушно. Осторожности отца при выборе слов она явно не заметила. – Винни не может оставить его одного дома.
– За ним присмотрит прислуга. – Тишина на другом конце провода, видимо, соответствовала пожатию плечами.
Артур Банкрофт продолжал настаивать:
– Это несправедливо по отношению к Летиции. Учитывая обстоятельства…
– Пора бы ей уже забыть обо всем.
– Подумай и обо мне, ведь это я живу с ней. Дуется несколько дней после того, как увидит его.
– Знаю, пап, – согласилась Люси, – но вам с Летти придется немного потерпеть. Я же не могу сказать Винни, чтобы она оставила дома одного ребенка. Если уж честно, мы с сестрой стараемся превратить твой день рождения в настоящий праздник, а из твоих слов получается, будто тебе это совершенно не нужно.
Она была раздражена и готова заплакать. Артур быстро поменял тон.
– Нет-нет, буду очень рад видеть вас всех. Дальше он равнодушно слушал, как успокоенная дочь рассказывает о последнем письме от Джека, который, к ее огромной радости, все еще был в тылу. Как она и девочки скучают по нему, и, Боже мой, когда же кончится эта война. Он машинально отвечал на вопросы о своем здоровье, уверяя, что грудь совсем не беспокоит. В конце концов, быстро попрощался и отправился сообщить Летти о грядущем семейном вечере.
Летти было все равно, будет ли отец праздновать день рождения, если, конечно, не принимать во внимание необходимость для нее в этом случае простаивать часы в очередях, чтобы купить продукты. Придется также сделать пирог, если удастся достать все необходимое для его приготовления.
В тысяча девятьсот семнадцатом году войне шел уже третий год. Лондон бомбили сначала дирижабли, затем аэропланы. Фабрика «Аллен и Хандберри», всего в полмиле от них, была разрушена до основания. Все это давало возможность хоть немного понять, как тяжело приходилось солдатам на передовой. Затем начались морская блокада, уничтожение немцами торговых судов и, как следствие, нехватка продовольствия.
Она безусловно постарается сделать все от нее зависящее, но радости этот праздник сулил мало, скорее он ее даже пугал, так как Винни обязательно приведет своих детей, а значит, и Кристофера тоже.
Летти резкими движениями намазывала маргарин на тонко нарезанные кусочки хлеба. Рядом с ее локтем на столе лежал кубик сыра и несколько ломтей ветчины – результат двухчасового стояния в очереди. И хотя магазин принадлежал отцу Билли, она просто не могла просить его сделать для нее исключение зная, сколько времени приходится тратить другим, чтобы купить хоть что-то. Мистер Бинз и так добавил лишний кусочек ветчины.
Пока руки привычно накладывали на хлеб сыр и ветчину, голова Летти была занята мыслями о Кристофере, ее сыне.
Для всех окружающих он был ребенком Винни. Бог мой, как легко они поверили, думала Летти с горечью. Решили, если долго притворяться, то она согласится с этим, не понимая, что для нее он всегда останется их ребенком – ее и Дэвида.
Мальчик знал только то, что ему сказали. Она для него – тетя, тетя Летиция, тетя Летти.
Летти принялась раскладывать бутерброды на тарелки, не слишком заботясь о том, как это будет выглядеть. Не следовало так легко отказываться от Кристофера. Но тогда она чувствовала себя беспомощной, опозоренной, сломленной своим собственным горем. Сейчас она бы позаботилась, чтобы никто не разлучил ее с ребенком… Слишком поздно! Он не поймет и наверняка испугается, если она попробует объяснить все, попробует забрать его к себе. Кристофер считал Винни своей мамой, и Летти не могла причинить боль двухлетнему малышу.
«До свидания, тетя Летти». Звонкий детский голосок, невинные глаза, так похожие на глаза Дэвида, разрывали ей сердце. Она с трудом подавляла желание схватить его па руки и расцеловать. Поэтому-то никогда и не ездила к Винни. Если Кристофера привозили к деду, она следила за всеми его движениями. Когда приходилось расставаться – с обязательным поцелуем в щечку на прощанье, – она еле сдерживалась, чтобы не прижать сына к себе.
Два года. С трудом верится, что Дэвида нет уже так долго. Боль при мысли о нем была такой же острой, как и вначале. Как-то она была у его матери, но обезумевшая от горя женщина разразилась таким потоком оскорблений, что Летти больше не осмеливалась беспокоить ее, уже не сомневаясь, что Дэвид погиб около Дарданелл.