— Сагибы сказали, что прибудут в самое темное время ночи. Покажи мне, где стоит вагон, Мем-сагиб. Боже сохрани ошибиться!
— Иди за мной на некотором расстоянии, — сказала Николь, — и не разговаривай. Солдаты страшно подозрительны. Ты подойдешь, когда я дойду до моего жилища. Я сделаю вид, что покупаю у тебя фрукты, а ты делай вид, что не сходишься со мной в цене. Понимаешь?
— Да, да. Будь покойна, Мем-сагиб! Я буду сердиться, как настоящий солдат! — весело возразил Джальди.
Николь пошла мимо хижин и оборванных палаток, останавливаясь по временам, чтобы сказать ласковое слово кому-нибудь из товарищей по несчастью. Все встречали ее с выражением любви и благодарности. Дети хватались за ее платье, целовали ей руки. Наконец она подошла к старому бесколесному вагону, вошла в него на минуту и тотчас же вышла оттуда.
ГЛАВА XIX. Сестра милосердия пленников
ГЛАВА XX. Приготовление к бою
— Иди за мной на некотором расстоянии, — сказала Николь, — и не разговаривай. Солдаты страшно подозрительны. Ты подойдешь, когда я дойду до моего жилища. Я сделаю вид, что покупаю у тебя фрукты, а ты делай вид, что не сходишься со мной в цене. Понимаешь?
— Да, да. Будь покойна, Мем-сагиб! Я буду сердиться, как настоящий солдат! — весело возразил Джальди.
Николь пошла мимо хижин и оборванных палаток, останавливаясь по временам, чтобы сказать ласковое слово кому-нибудь из товарищей по несчастью. Все встречали ее с выражением любви и благодарности. Дети хватались за ее платье, целовали ей руки. Наконец она подошла к старому бесколесному вагону, вошла в него на минуту и тотчас же вышла оттуда.
ГЛАВА XIX. Сестра милосердия пленников
Джальди шел, зевая по сторонам.
— Поди сюда, торговец! — позвала она его. Английский солдат, лениво расхаживавший взад и вперед, остановился, опершись на винтовку, и приготовился слушать разговор.
— Хорошие персики у тебя, мальчик! Почем они? — начала Николь.
— Где тебе покупать мои персики, — высокомерно отвечал маленький торговец, бросив презрительный взгляд на жилище покупательницы. — Двадцать четыре ана за полдюжины!
Мелкая медная монетка.
— Правда, это мне не по карману, — с сожалением сказала она. — Дай мне хоть сколько-нибудь на четыре ана!
— Я продаю по полдюжине!
— Значит, я не куплю у тебя персиков!
— Отлично: воздержание — великая добродетель, за нее ждет воздаяние на том свете!
— А если ты хочешь заслужить награду на небесах, — тихо сказала Николь, — будь щедр, отдай свои фрукты даром этим бедным больным, которые умирают от жажды…
— Так ты для них просишь?
— Да, я молода и сильна. Мне довольно и куска хлеба. Но сердце обливается кровью, когда смотрю на этих детей и стариков, лишенных всего необходимого!
— Если вы оставите это для себя и обещаете не раздавать нищим, я заплачу за всю корзинку! — вмешался тут солдат, слышавший весь разговор.
— Благодарю вас, — спокойно возразила Николь. — Мне лично ничего не нужно. Но если вы отдадите фрукты больным, Бог наградит вас за это!
— Еще бы! Стану я раскошеливаться для каких-то лентяев! Нет. А вот вы не разыгрывайте недотроги. Я угощаю! Я и сам не откажусь попробовать!
Он вырвал у мальчика корзинку, поставил ее на телегу и стал рыться в фруктах, выбирая лучшие и надкусывая их.
— Что же вы не едите? — спросил он, облизывая пальцы, по которым тек сок.
Николь между тем ушла в вагон.
— Ешь хоть ты! — сердито крикнул солдат маленькому торговцу. — Мне скучно есть одному. Я люблю компанию!
— Спасибо, я не голоден!
— Вот они все такие. Нищие, а горды невесть как! — проворчал солдат, раздосадованный своей неудачной попыткой щедрости.
Вынув из кармана горсть монеток, он выбрал самую мелкую и бросил ее торговцу.
— Эй! Черномазый! Бери деньги и убирайся со своей корзиной. Довольно ты здесь вертелся!
— Один ана!.. Только один ана за все, что ты сожрал! — завизжал Джальди.
— Ты, наверно, украл где-нибудь эти фрукты, так будет с тебя и этого!
— Я не вор! Эти фрукты из сада моего отца, а мой отец не то что твой — он честный человек!
— Гадина! Я тебе покажу, как разговаривать!..
Но, схватив корзинку, Джальди пустился бежать со всех ног, довольный результатом своей экспедиции. Он хорошо приметил место, где стоял вагон, расстояние от него до сторожевого поста, запомнил разные признаки, по которым можно было разыскать его. Недалеко от вагона он заметил более просторный, чем все остальные, домик, на котором развевался флаг с красным крестом. О, теперь он запомнил, где находится жилище Николь! Он расскажет все подробно Анри, и тот не ошибется, спускаясь на своем аэроплане.
С легкостью серны добежал Джальди до выхода из лагеря без дальнейших приключений, если не считать приключением того, что другие солдаты расхватали остаток его фруктов, не предложив ему даже ана. Но маленький индус не обратил на это внимания. Гордый успехом своей миссии, он спешил успокоить своих друзей.
С какой радостью встретили они его, завидев издали по его славному смуглому личику, что он несет хорошие вести. Родители гордились своим сыном. Они понимали, как тяжело молодым людям сидеть целое утро в бездействии, доверив столь живо интересовавшее их дело в чужие руки.
Но теперь они успокоились. Николь жива. Лишения не сокрушили ни ее мужества, ни здоровья. Она знает, что спасение близко. Какое счастье после стольких горьких испытаний! Анри и Жерар заставляли Джальди несколько раз повторять рассказ о свидании с Николь, а Джальди с удовольствием рассказывал, как хороша Меб-сагиб, которую он принял было за ангела, как добра она к больным и несчастным, как дети целуют ей руки…
По лицу матери Джальди текли слезы при этих рассказах. А когда вечером молодые люди простились с гостеприимным домиком и оставили хозяевам на память о себе значительную сумму денег, последним показалось, что они расстаются с друзьями. Неутешен был главным образом Джальди. Анри и слышать не хотел брать с собою мальчика в предприятие, которое могло окончиться ружейными выстрелами. Мальчик привык не только к обоим братьям, но страстно полюбил и «Эпиорнис», потому решение Анри глубоко опечалило его.
Дождались, когда луна взошла и зашла. Долго братья смотрели на небо, с нетерпением выжидая наступления глухой ночи. Джальди и его отец проводили их к гроту, где был спрятан «Эпиорнис». Уже за полночь месяц скрылся за горизонтом, и только мириады звезд сверкали на темном небе.
Пора. Анри и Жерар потребовали, чтобы проводники оставили их одних. Джальди зарыдал, но они остались непоколебимы и не взяли его с собой.
«Эпиорнис» вывели из засады, вот он свободно взвился в воздух. Анри направил его полет прямо к лагерю, положение, форму которого тщательно описал ему Гула-Дула. Хотя было темно, Жерар, благодаря великолепному зрению и длинной морской подзорной трубе, увидел белый флаг с красным крестом. Он радостно сообщил об этом брату, и «Эпиорнис» начал медленно опускаться.
Вот уже они в ста метрах над походным госпиталем. Развевавшийся дотоле флаг повис, потому что в воздухе стало тихо; ночь стала еще темнее. Перегнувшись через борт, Жерар отсчитал, по указанию Джальди, хижины от госпиталя. Анри правил так, что они опустились как раз над вагоном, где жила Николь.
Но что это? Жерар колеблется с минуту, потом спешит предупредить брата.
— Анри, держи немного левее. Я сосчитал верно, это восьмая хижина, но перед нею нельзя спуститься — перед нею стоит фонарь, свет его ярко падает на вагон. Что это значит? Неужели Николь была так неосторожна, что зажгла фонарь, думая указать нам путь к своему жилищу?
— Ни в каком случае, — отвечал Анри. — За нею, верно, следят, или же это просто неприятная случайность. Нет ли где-нибудь поблизости площадки, на которой мы могли бы выйти?
Жерар наугад выбрал место. Они спустились.
Но вот в тишине ночи послышалось фальшивое, грубое пение патриотической песни. От воинственного сюжета певец перешел к излюбленному солдатами сентиментальному романсу:
The girl I left behind me… 3
Пел он с самым отчаянным акцентом лондонского предместья:
The girl I left behind me.
Солдат продолжал петь, нарушая ночной покой и своей грубой веселостью мешая спать несчастным больным.
— Часовой услаждается пением! — проворчал Жерар.
— Он совсем близко от вагона Николь, не правда ли?
— Он стоит как раз против ее двери, опираясь на винтовку и поставив перед собой фонарь. Черт возьми! Она не может шевельнуться, чтобы он не заметил!
— Придется с ним расправиться! — решил Анри.
— Без этого не обойтись!
Братья вылезли из каюты, бесшумно подкрались к часовому, который все продолжал орать. Жерар быстрым движением набросил ему на лицо большую фетровую шляпу, обмотал голову фланелевым кушаком и, бросив его на землю, скрутил ему руки за спину, раньше чем он успел сообразить, в чем дело, и позвать на помощь.
Затем Жерар опрокинул фонарь, загасил его и, подбежав к вагону, тихонько постучал в дверь. Она тотчас же открылась. На пороге показалась темная фигура.
— Это вы, Николь? Скорее! Нельзя терять время! Взяв девушку за руку, он помог ей выйти из вагона и уже увлек ее к месту, где находился, по его мнению, «Эпиорнис», но второпях ошибся, запутался в темноте и наткнулся на собаку, которая залаяла.
— Где же госпиталь? — спросил он, останавливаясь.
— На север от моего вагона! — отвечала спокойно девушка. Ни словом, ни движением она не выдала волнения, страха или отчаяния.
— Против входа?
— Да!
— Значит, Анри остался сзади нас. Сумеете ли вы найти дорогу к госпиталю?
— Попытаюсь, хотя не отдаю себе отчета, где мы находимся!
В это время послышались проклятия, крики.
— Help!.. The camp is attacked!.. Help, boys!.. Mercy! The devil is on us! 4
Испуганная криком собака залаяла еще громче. Послышались шаги. Прибежали патрульные с фонарями. Заслонив собою Николь, Жерар встал в тени перед хижиной. Ах, если бы он мог выстрелить из винтовки, выхваченной им у часового!..
Между тем солдаты засуетились около своего товарища, которому удалось распутаться. Они поставили его на ноги, окончательно высвободили его.
— Где твое ружье? — спросил старый унтер-офицер, командовавший патрулем.
— The devil has token it (Черт отнял у меня его!) — отвечал тот испуганно.
— Non of your sauce! (He лги!) Где ружье?
— Не знаю… Оно было тут… Но черт подкрался ко мне сзади и украл его…
— Берегись, военный суд не похвалит тебя за то, что тебя застали на посту без оружия… Кто тебя отделал так?
— Не знаю… Должно быть, черт…
— Ты ничего не слышал?
— Нет!
— Ты, верно, спал?
— Никак нет, не спал!
— Что же ты, дурак, делал?
— Пел!
— Пел… Полюбуйтесь, братцы, на соловья! Но нечего болтать… Надо разыскать ружье и того, кто его украл… Скорее, ребята, обыщите все!..
Солдаты— бросились по всем переулкам, проникали без всяких предупреждений во все хижины, обыскивая и разрушая все, что попадало под руку… Жерар и Николь не растерялись. Они шаг за шагом отступали перед патрульными, прячась за хижины. Девушка двигалась неслышно, как тень. Жерар, одевший, по совету Гула-Дулы, туфли, тоже ступал бесшумно. Не найдя никого, солдаты отступили; но унтер-офицер поставил на месте прежнего часового двух солдат, а провинившегося приказал отвести в карцер. В лагере снова водворилась тишина.
Спрятавшись за палаткой, беглецы стояли на коленях и, сдерживая дыхание, выжидали, когда все успокоится.
Наконец они встали и оглянулись, чтобы знать, где они находятся. Вот они увидели вдали белый флаг госпиталя и отправились по его направлению, остерегаясь, как бы не наткнуться на что-нибудь в темноте и не наделать шуму.
Так шли они две-три минуты. Вдруг новая тревога! На повороте одной из улиц им навстречу вышел патрульный с фонарем в руках.
— Кто тут ходит? Отвечай, или я выстрелю! — повелительно закричал он.
— Молчите! — сказала девушка. — И не показывайтесь. Я знаю, что надо делать. Это я — Николь Мовилен! — сказала она спокойно, выходя к патрульному.
— А! Сестра милосердия пленников! — сказал тот с уважением. Потом, вспомнив приказ, добавил, — разве вы не знаете, что запрещено ходить ночью по лагерю?
— Знаю, но сами же вы пропустили меня несколько часов тому назад, когда я шла к умирающему ребенку, бедной Янике, которая звала меня… Вы сами позволили несчастной матери прийти за мною…
— Ну, хорошо, хорошо! — проворчал унтер-офицер. — Так и быть, на этот раз позволю. Только проходите скорее!
И, повернувшись на каблуках, он удалился вместе с солдатами, ворча про себя, что ему надоела роль тюремщика.
Николь вернулась к стоявшему прислонившись к палатке Жерару, и оба, держась за руки, снова пошли по извилистым темным улицам.
Иногда им приходилось перешагивать через человеческие тела: это были пленники, вышедшие, вопреки запрещению, из своих отвратительных жилищ, чтобы подышать хоть немного свежим воздухом. Одни из них спали, другие, может быть, уже умерли. Но и вне жилищ воздух был тяжелый, удушливый. Казалось, все пролитые слезы, все стоны, вырывавшиеся днем и ночью из этой мрачной тюрьмы, нависли тяжелым облаком над лагерем.
Наконец Николь остановилась. Они обошли госпиталь и пришли на площадку, где, по словам Жерара, должен был находиться «Эпиорнис». Но увы! Его не было…
Вероятно, произведенная в лагере тревога заставила Анри подняться в воздух и летать над лагерем, пока все не утихнет.
Но найдет ли он прежнее место? Конечно. Ведь белый флаг с красным крестом остался все там же и укажет ему условное место встречи.
— Здесь? — спросила Николь.
— Да, — отвечал шепотом Жерар. — Вот там, прямо против нас, два часовых с фонарем. Мы, должно быть, находимся как раз на месте, где мы спустились. Но какая тьма!.. Если бы можно было позвать… Гм! Гм! — кашлянул он тихонько.
После некоторого молчания левее и как будто откуда-то сверху послышалось в ответ такое же сдержанное покашливание.
— Прекрасно! — весело сказал Жерар. — Он здесь. Как бы только нам встретиться?
Николь и Жерар пристально всматривались в темноту. В то же время Жерар увидел какое-то густое облако. Послышался какой-то шелест, Жерар протянул руку и схватил ремень.
— Это «Эпиорнис»! Мы здесь, Анри! Спеши!
Он схватился рукой за обшивку и притянул левой рукой механическую птицу к земле, а правой поднял Николь. Анри, со своей стороны, помог девушке войти в каюту.
Жерар уже готовился последовать за нею, как вдруг яркий, ослепительный свет электрического рефлектора упал на «Эпиорнис», осветив его в малейших подробностях.
Жерар вскочил в каюту, и птица мгновенно поднялась под облака. Но свет фонаря продолжал освещать ее, преследовал ее, а затем послышались сначала ружейные, потом и пушечные выстрелы.
В лагере поднялась тревога.
— Поди сюда, торговец! — позвала она его. Английский солдат, лениво расхаживавший взад и вперед, остановился, опершись на винтовку, и приготовился слушать разговор.
— Хорошие персики у тебя, мальчик! Почем они? — начала Николь.
— Где тебе покупать мои персики, — высокомерно отвечал маленький торговец, бросив презрительный взгляд на жилище покупательницы. — Двадцать четыре ана за полдюжины!
Мелкая медная монетка.
— Правда, это мне не по карману, — с сожалением сказала она. — Дай мне хоть сколько-нибудь на четыре ана!
— Я продаю по полдюжине!
— Значит, я не куплю у тебя персиков!
— Отлично: воздержание — великая добродетель, за нее ждет воздаяние на том свете!
— А если ты хочешь заслужить награду на небесах, — тихо сказала Николь, — будь щедр, отдай свои фрукты даром этим бедным больным, которые умирают от жажды…
— Так ты для них просишь?
— Да, я молода и сильна. Мне довольно и куска хлеба. Но сердце обливается кровью, когда смотрю на этих детей и стариков, лишенных всего необходимого!
— Если вы оставите это для себя и обещаете не раздавать нищим, я заплачу за всю корзинку! — вмешался тут солдат, слышавший весь разговор.
— Благодарю вас, — спокойно возразила Николь. — Мне лично ничего не нужно. Но если вы отдадите фрукты больным, Бог наградит вас за это!
— Еще бы! Стану я раскошеливаться для каких-то лентяев! Нет. А вот вы не разыгрывайте недотроги. Я угощаю! Я и сам не откажусь попробовать!
Он вырвал у мальчика корзинку, поставил ее на телегу и стал рыться в фруктах, выбирая лучшие и надкусывая их.
— Что же вы не едите? — спросил он, облизывая пальцы, по которым тек сок.
Николь между тем ушла в вагон.
— Ешь хоть ты! — сердито крикнул солдат маленькому торговцу. — Мне скучно есть одному. Я люблю компанию!
— Спасибо, я не голоден!
— Вот они все такие. Нищие, а горды невесть как! — проворчал солдат, раздосадованный своей неудачной попыткой щедрости.
Вынув из кармана горсть монеток, он выбрал самую мелкую и бросил ее торговцу.
— Эй! Черномазый! Бери деньги и убирайся со своей корзиной. Довольно ты здесь вертелся!
— Один ана!.. Только один ана за все, что ты сожрал! — завизжал Джальди.
— Ты, наверно, украл где-нибудь эти фрукты, так будет с тебя и этого!
— Я не вор! Эти фрукты из сада моего отца, а мой отец не то что твой — он честный человек!
— Гадина! Я тебе покажу, как разговаривать!..
Но, схватив корзинку, Джальди пустился бежать со всех ног, довольный результатом своей экспедиции. Он хорошо приметил место, где стоял вагон, расстояние от него до сторожевого поста, запомнил разные признаки, по которым можно было разыскать его. Недалеко от вагона он заметил более просторный, чем все остальные, домик, на котором развевался флаг с красным крестом. О, теперь он запомнил, где находится жилище Николь! Он расскажет все подробно Анри, и тот не ошибется, спускаясь на своем аэроплане.
С легкостью серны добежал Джальди до выхода из лагеря без дальнейших приключений, если не считать приключением того, что другие солдаты расхватали остаток его фруктов, не предложив ему даже ана. Но маленький индус не обратил на это внимания. Гордый успехом своей миссии, он спешил успокоить своих друзей.
С какой радостью встретили они его, завидев издали по его славному смуглому личику, что он несет хорошие вести. Родители гордились своим сыном. Они понимали, как тяжело молодым людям сидеть целое утро в бездействии, доверив столь живо интересовавшее их дело в чужие руки.
Но теперь они успокоились. Николь жива. Лишения не сокрушили ни ее мужества, ни здоровья. Она знает, что спасение близко. Какое счастье после стольких горьких испытаний! Анри и Жерар заставляли Джальди несколько раз повторять рассказ о свидании с Николь, а Джальди с удовольствием рассказывал, как хороша Меб-сагиб, которую он принял было за ангела, как добра она к больным и несчастным, как дети целуют ей руки…
По лицу матери Джальди текли слезы при этих рассказах. А когда вечером молодые люди простились с гостеприимным домиком и оставили хозяевам на память о себе значительную сумму денег, последним показалось, что они расстаются с друзьями. Неутешен был главным образом Джальди. Анри и слышать не хотел брать с собою мальчика в предприятие, которое могло окончиться ружейными выстрелами. Мальчик привык не только к обоим братьям, но страстно полюбил и «Эпиорнис», потому решение Анри глубоко опечалило его.
Дождались, когда луна взошла и зашла. Долго братья смотрели на небо, с нетерпением выжидая наступления глухой ночи. Джальди и его отец проводили их к гроту, где был спрятан «Эпиорнис». Уже за полночь месяц скрылся за горизонтом, и только мириады звезд сверкали на темном небе.
Пора. Анри и Жерар потребовали, чтобы проводники оставили их одних. Джальди зарыдал, но они остались непоколебимы и не взяли его с собой.
«Эпиорнис» вывели из засады, вот он свободно взвился в воздух. Анри направил его полет прямо к лагерю, положение, форму которого тщательно описал ему Гула-Дула. Хотя было темно, Жерар, благодаря великолепному зрению и длинной морской подзорной трубе, увидел белый флаг с красным крестом. Он радостно сообщил об этом брату, и «Эпиорнис» начал медленно опускаться.
Вот уже они в ста метрах над походным госпиталем. Развевавшийся дотоле флаг повис, потому что в воздухе стало тихо; ночь стала еще темнее. Перегнувшись через борт, Жерар отсчитал, по указанию Джальди, хижины от госпиталя. Анри правил так, что они опустились как раз над вагоном, где жила Николь.
Но что это? Жерар колеблется с минуту, потом спешит предупредить брата.
— Анри, держи немного левее. Я сосчитал верно, это восьмая хижина, но перед нею нельзя спуститься — перед нею стоит фонарь, свет его ярко падает на вагон. Что это значит? Неужели Николь была так неосторожна, что зажгла фонарь, думая указать нам путь к своему жилищу?
— Ни в каком случае, — отвечал Анри. — За нею, верно, следят, или же это просто неприятная случайность. Нет ли где-нибудь поблизости площадки, на которой мы могли бы выйти?
Жерар наугад выбрал место. Они спустились.
Но вот в тишине ночи послышалось фальшивое, грубое пение патриотической песни. От воинственного сюжета певец перешел к излюбленному солдатами сентиментальному романсу:
The girl I left behind me… 3
Пел он с самым отчаянным акцентом лондонского предместья:
The girl I left behind me.
Солдат продолжал петь, нарушая ночной покой и своей грубой веселостью мешая спать несчастным больным.
— Часовой услаждается пением! — проворчал Жерар.
— Он совсем близко от вагона Николь, не правда ли?
— Он стоит как раз против ее двери, опираясь на винтовку и поставив перед собой фонарь. Черт возьми! Она не может шевельнуться, чтобы он не заметил!
— Придется с ним расправиться! — решил Анри.
— Без этого не обойтись!
Братья вылезли из каюты, бесшумно подкрались к часовому, который все продолжал орать. Жерар быстрым движением набросил ему на лицо большую фетровую шляпу, обмотал голову фланелевым кушаком и, бросив его на землю, скрутил ему руки за спину, раньше чем он успел сообразить, в чем дело, и позвать на помощь.
Затем Жерар опрокинул фонарь, загасил его и, подбежав к вагону, тихонько постучал в дверь. Она тотчас же открылась. На пороге показалась темная фигура.
— Это вы, Николь? Скорее! Нельзя терять время! Взяв девушку за руку, он помог ей выйти из вагона и уже увлек ее к месту, где находился, по его мнению, «Эпиорнис», но второпях ошибся, запутался в темноте и наткнулся на собаку, которая залаяла.
— Где же госпиталь? — спросил он, останавливаясь.
— На север от моего вагона! — отвечала спокойно девушка. Ни словом, ни движением она не выдала волнения, страха или отчаяния.
— Против входа?
— Да!
— Значит, Анри остался сзади нас. Сумеете ли вы найти дорогу к госпиталю?
— Попытаюсь, хотя не отдаю себе отчета, где мы находимся!
В это время послышались проклятия, крики.
— Help!.. The camp is attacked!.. Help, boys!.. Mercy! The devil is on us! 4
Испуганная криком собака залаяла еще громче. Послышались шаги. Прибежали патрульные с фонарями. Заслонив собою Николь, Жерар встал в тени перед хижиной. Ах, если бы он мог выстрелить из винтовки, выхваченной им у часового!..
Между тем солдаты засуетились около своего товарища, которому удалось распутаться. Они поставили его на ноги, окончательно высвободили его.
— Где твое ружье? — спросил старый унтер-офицер, командовавший патрулем.
— The devil has token it (Черт отнял у меня его!) — отвечал тот испуганно.
— Non of your sauce! (He лги!) Где ружье?
— Не знаю… Оно было тут… Но черт подкрался ко мне сзади и украл его…
— Берегись, военный суд не похвалит тебя за то, что тебя застали на посту без оружия… Кто тебя отделал так?
— Не знаю… Должно быть, черт…
— Ты ничего не слышал?
— Нет!
— Ты, верно, спал?
— Никак нет, не спал!
— Что же ты, дурак, делал?
— Пел!
— Пел… Полюбуйтесь, братцы, на соловья! Но нечего болтать… Надо разыскать ружье и того, кто его украл… Скорее, ребята, обыщите все!..
Солдаты— бросились по всем переулкам, проникали без всяких предупреждений во все хижины, обыскивая и разрушая все, что попадало под руку… Жерар и Николь не растерялись. Они шаг за шагом отступали перед патрульными, прячась за хижины. Девушка двигалась неслышно, как тень. Жерар, одевший, по совету Гула-Дулы, туфли, тоже ступал бесшумно. Не найдя никого, солдаты отступили; но унтер-офицер поставил на месте прежнего часового двух солдат, а провинившегося приказал отвести в карцер. В лагере снова водворилась тишина.
Наконец они встали и оглянулись, чтобы знать, где они находятся. Вот они увидели вдали белый флаг госпиталя и отправились по его направлению, остерегаясь, как бы не наткнуться на что-нибудь в темноте и не наделать шуму.
Так шли они две-три минуты. Вдруг новая тревога! На повороте одной из улиц им навстречу вышел патрульный с фонарем в руках.
— Кто тут ходит? Отвечай, или я выстрелю! — повелительно закричал он.
— Молчите! — сказала девушка. — И не показывайтесь. Я знаю, что надо делать. Это я — Николь Мовилен! — сказала она спокойно, выходя к патрульному.
— А! Сестра милосердия пленников! — сказал тот с уважением. Потом, вспомнив приказ, добавил, — разве вы не знаете, что запрещено ходить ночью по лагерю?
— Знаю, но сами же вы пропустили меня несколько часов тому назад, когда я шла к умирающему ребенку, бедной Янике, которая звала меня… Вы сами позволили несчастной матери прийти за мною…
— Ну, хорошо, хорошо! — проворчал унтер-офицер. — Так и быть, на этот раз позволю. Только проходите скорее!
И, повернувшись на каблуках, он удалился вместе с солдатами, ворча про себя, что ему надоела роль тюремщика.
Николь вернулась к стоявшему прислонившись к палатке Жерару, и оба, держась за руки, снова пошли по извилистым темным улицам.
Иногда им приходилось перешагивать через человеческие тела: это были пленники, вышедшие, вопреки запрещению, из своих отвратительных жилищ, чтобы подышать хоть немного свежим воздухом. Одни из них спали, другие, может быть, уже умерли. Но и вне жилищ воздух был тяжелый, удушливый. Казалось, все пролитые слезы, все стоны, вырывавшиеся днем и ночью из этой мрачной тюрьмы, нависли тяжелым облаком над лагерем.
Наконец Николь остановилась. Они обошли госпиталь и пришли на площадку, где, по словам Жерара, должен был находиться «Эпиорнис». Но увы! Его не было…
Вероятно, произведенная в лагере тревога заставила Анри подняться в воздух и летать над лагерем, пока все не утихнет.
Но найдет ли он прежнее место? Конечно. Ведь белый флаг с красным крестом остался все там же и укажет ему условное место встречи.
— Здесь? — спросила Николь.
— Да, — отвечал шепотом Жерар. — Вот там, прямо против нас, два часовых с фонарем. Мы, должно быть, находимся как раз на месте, где мы спустились. Но какая тьма!.. Если бы можно было позвать… Гм! Гм! — кашлянул он тихонько.
После некоторого молчания левее и как будто откуда-то сверху послышалось в ответ такое же сдержанное покашливание.
— Прекрасно! — весело сказал Жерар. — Он здесь. Как бы только нам встретиться?
Николь и Жерар пристально всматривались в темноту. В то же время Жерар увидел какое-то густое облако. Послышался какой-то шелест, Жерар протянул руку и схватил ремень.
— Это «Эпиорнис»! Мы здесь, Анри! Спеши!
Он схватился рукой за обшивку и притянул левой рукой механическую птицу к земле, а правой поднял Николь. Анри, со своей стороны, помог девушке войти в каюту.
Жерар уже готовился последовать за нею, как вдруг яркий, ослепительный свет электрического рефлектора упал на «Эпиорнис», осветив его в малейших подробностях.
Жерар вскочил в каюту, и птица мгновенно поднялась под облака. Но свет фонаря продолжал освещать ее, преследовал ее, а затем послышались сначала ружейные, потом и пушечные выстрелы.
В лагере поднялась тревога.
ГЛАВА XX. Приготовление к бою
Анри Массе не растерялся в эту ужасную минуту. Каждая граната могла разрушить «Эпиорнис», как некогда уже и случилось при встрече с «Сомом». Итак, надо было подниматься все выше, выше, постоянно меняя направление, ни минуты не оставаясь в одной точке. Надо было действовать так, чтобы аэроплан не представлял из себя постоянной цели для стрельбы. Анри делал чудеса, управляя птицей.
И все-таки гранаты свистели вокруг летательного аппарата. Попади одна из них в цель, и все пропало. А электрический рефлектор ни на минуту не упускал из виду «Эпиорнис», преследовал его своим светом.
Вдруг пуля попала рикошетом в борт аэроплана, затем электрический свет погас, точно его кто задул.
Выстрелом из своей маузеровской винтовки Жерар угодил прямо в рефлектор.
— Я вас отучу смотреть туда, куда не следует! — сказал он.
Раздались крики, шум, смятение. Почти одновременно с тем, как разлетелся вдребезги электрический фонарь, разорвалась граната у одного из сторожевых постов.
Пальба продолжалась еще несколько минут, потом смолкла. «Эпиорнис» был уже вне опасности, в пятнадцати метрах над лагерем.
Но из трех пассажиров «Эпиорниса» только одна Николь осталась невредима.
Анри получил рану в затылок и лежал без чувств перед диском мотора. Жерар, вскакивая в каюту, вывихнул себе левую руку и ушиб лоб. Он бросил в сторону винтовку и стал, как умел, управлять аэропланом.
Когда прошло первое волнение, Николь стала приглядываться к темноте, стараясь разглядеть силуэты своих товарищей и понять, каким чудом ее спасли из плена.
— Анри! Жерар!.. Вы здесь? — произнесла она.
— Ах, Николь!.. Вы живы, не ранены? — отвечал Жерар. — Поищите налево. Там должен быть зажженный потайной фонарь. Только осторожнее, чтобы не увидели снизу!..
Николь нащупала фонарь и открыла его. Крик ужаса вырвался у нее при виде бледного, окровавленного Лица Анри. Он лежал с закрытыми глазами и казался мертвым.
— Убит! — воскликнула она, падая на колени около него.
— Нет, кажется, только ранен, — сказал Жерар. — Скорее. Николь, там есть дорожная аптечка. Мне самому невозможно отойти от диска! Видите направо красный ящичек?
В один миг Николь нашла ящик и в нем все необходимое для перевязки. Она осмотрела рану: выстрелом обожгло затылок и челюсть, однако в ране нет никаких осколков; крови тоже вытекло много, что очень хорошо, так как меньше опасность воспаления. Сознание он потерял, вероятно, от сильного сотрясения. Николь промыла рану, ловко наложила повязку на голову Анри, дала ему понюхать спирту и влила в рот несколько капель эфира, но он все еще не приходил в себя. Дыхание, однако, было ровное — он точно спал.
— Жерар, я не могу его привести в чувство! — сказала Николь со слезами на глазах.
— Это сотрясение мозга, — отвечал Жерар. Он участвовал во время Трансваальской войны в Красном Кресте и имел некоторые познания в медицине. — Пусть отдохнет, он очнется сам собой. Ай!.. — крикнул он и закусил губу. Неосторожное движение, сделанное левой рукой, причинило ему боль.
— Что с вами?.. Да вы тоже ранены? — воскликнула Николь.
— Я вывихнул себе руку, когда взбирался на аэроплан… Посмотрите, пожалуйста, когда будет время…
— Покажите скорее!..
Девушка взяла его за больную руку и бережно ощупала ее от кисти до локтя и от локтя до плеча.
— Перелома нет, а только вывих, который можно вылечить массажем и компрессом с арникой! — сказала она. — Как же это с вами случилось?
— Не спрашивайте!.. Я такой неловкий… Я ушибся, когда влезал в каюту!..
— А меня вы так ловко подняли! Бедный Жерар! Но что же нам делать? Путешествовать при таких условиях невозможно… Надо спуститься!..
— Чтобы нас поймали англичане?.. Благодарю покорно!.. Этого удовольствия мы им не доставим!
— Но…
— Нет, нет, Николь. Начали, так надо действовать! Теперь они увидели птицу и только и думают, как бы захватить нас.
— Но остров — велик! Разве нельзя спрятаться где-нибудь в холмах?
— Будьте уверены, что англичане всюду телеграфировали. И хотя бы мы спустились в ста милях от лагеря, «Эпиорнис» встретят гранатами и нас возьмут в плен, если только не убьют!
— Нельзя ли спуститься где-нибудь в другом месте?
— В Индии?.. Та же опасность!
— Но в части Индии, принадлежащей французам?
— Это значило бы тратить время попусту, вместо того, чтобы ехать в Трансвааль. Нет, Николь, с вами вдвоем мы справимся с «Эпиорнисом». Я в этом убежден. Я и забыл вам сказать, что мы телеграфировали еще сегодня утром в Европу и Калькутту, чтобы немедленно распорядились посылкой помощи потерпевшим крушение. Впрочем, ведь вы ничего не знаете! Вы и понятия не имеете об острове и потерпевших крушение… Расскажу все по порядку…
Пока Николь массировала больную руку, Жерар вкратце рассказал ей, каким образом он с братом очутился на Цейлоне, где оба получили один рану, другой повреждение.
— Будьте покойны, Николь, — закончил свою речь Жерар, — мы оба поправимся. Я сейчас наблюдал за Анри; обморок перешел в сон. Пусть спит. Сон — лучшее лекарство после того, как вы перевязали ему рану!
— Но как же вы будете управлять машиной одной рукой, Жерар? Вы скоро устанете! Это немыслимо!
— Я попрошу вас помочь мне. Это совсем не трудно! Видите этот диск, буквы, означающие части света, рычаги, рукоятки. Повернув эту рукоятку, мы поднимаемся, тронув другую — спускаемся, вот так — мы поворачиваем направо, так — налево. Еще удобнее управлять, когда есть кто-нибудь на руле. Наш гигант летит плавно и быстро… Попробуйте править!
— Давайте!.. Только бы мне не испортить дело!..
— Я буду смотреть. Ну, возьмитесь за рукоятки! Отлично! Поднимемся теперь! Прекрасно! Спустимся! Великолепно. Ну, теперь задам вам задачу потруднее: поверните направо. Налево!
Умная и ловкая Николь сразу усвоила механизм управления аэропланом. Хотя в ее руках было меньше силы, и птица неслась не так стремительно и быстро, тем не менее, полет ее был направлен прямо к цели.
— Дело в шляпе! — воскликнул Жерар, снова становясь перед диском, в то время как Николь возвратилась к Анри, прислушиваясь к его дыханию и пульсу. — Мне положительно везет, — продолжал он, — во время путешествия по Африке у меня был такой прекрасный товарищ, как сестра Колетта, теперь у меня такой добрый спутник, как вы, сестра Николь!
— Такие хорошие братья, как вы, — тоже редкость, — с улыбкой отвечала девушка.
— Однако расскажите мне о своих братьях, милая Николь. Мы давно ничего не слышали о них!
Две слезинки блеснули в больших серых глазах девушки и скатились по ее худеньким щечкам.
— Знаете ли, сколько нас осталось в живых из всей нашей многочисленной и когда-то счастливой семьи? — отвечала она. — Нас было пятнадцать братьев и сестер. С отцом и матерью нас садилось за стол семнадцать человек. Когда меня взяли в плен, в живых, кроме меня, оставались только мать и младший брат, ему было немногим больше года. Все умерли. Все пали честно в бою, от старшего брата Агриппы до сестры Люцинды. Ее тоже во цвете лет скосила английская пуля.
— Бедная Николь! Каким чудом спаслись хоть вы?
— Сама не знаю. Я не боялась смерти! — просто сказала девушка. — Верно, не судьба была умереть. Я участвовала в двадцати сражениях, в засадах и атаках. Вокруг меня падали убитые буры и англичане, родные братья и враги, я перевязывала раны тех и других и, однако, пули пощадили меня!
— Николь — вы героиня! Вы, такая молоденькая, геройски защищали свое отечество! — воскликнул Жерар, взглянув на хрупкую фигуру девушки, казавшуюся, в простом черном платьице, с роскошными, немного растрепавшимися белокурыми волосами, почти ребенком.
— Кажется, я еще молода, то есть была молода, когда началась ужасная война.
— Молодость снова вернется к вам, когда вы будете в нашей семье. Как обрадуются вам мама, Колетта,
Лина, когда вы и ваша матушка, мадам Гудула, приедете к нам!
— Когда это будет, Жерар? Бог знает, что сталось с матерью и братом за долгое время разлуки? Пока я в силах, я не покину родины. Когда вы меня привезете в Африку, я снова стану ухаживать за ранеными. Дай Бог, чтобы буры могли еще долго продержаться!
— Каков бы ни был исход, — воскликнул Жерар, — война эта останется навсегда памятной геройскими подвигами буров! Каких-нибудь пятнадцать-двадцать тысяч человек три года борются с несметной силой англичан, унижают их! Это великолепно, Николь! Даже ваши противники признают это!
— Увы! Ничто не вернет нам убитых отцов и братьев, опустошенные жилища, разрушенные очаги!..
— Никто не в силах возвратить вам тех, которых мы оплакали; но разве не утешение думать, что они умерли как герои, за великое дело?
— Да, мои близкие пали за великое и правое дело… Но подумайте, Жерар, как одинока моя мать. И сколько таких осиротелых матерей! Тысячи бурских женщин потеряли мужей и детей! Мать так гордилась своей семьей, своими сыновьями, их силой и красотою!
— Вы одна замените ей их всех! — горячо воскликнул Жерар. — А когда все успокоится, мы постараемся воспитать вашего младшего брата, чтобы он был достоин своих старших братьев. Мы сделаем из него человека, настоящего Мовилена! Мы внушим ему уважение к имени отца!
Николь печально покачала головой. Но по ее усталому, бледному личику промелькнула, казалось, легкая тень надежды.
«Эпиорнис» продолжал свой бесшумный полет. Усталый и опечаленный разговором с Николь, Жерар задремал, склонившись над рукояткой мотора. Анри по-прежнему лежал. На щеках его выступила краска, он метался и бредил.
Николь неподвижно стояла перед диском. Она видела, как солнце встало во всем своем великолепии над океаном. Как во сне, сжимала она своими маленькими ручками рычаги, которые поддерживали фантастический экипаж на высоте и не давали ему погрузиться в шумевшие внизу волны. Менее сильная натура не выдержала бы такого напряжения, ответственности, чувства одиночества. Она одна между небом и бурным морем. Ни земли, ни корабля. Товарищи ее оба ранены — один, быть может, умирает уже, другой в случае беды — не помощник. Но в жилах девушки текла спокойная кровь голландских предков, а от гугенотов она унаследовала мужество. Склонив головку над диском, она не смотрела ни направо, ни налево, думая только о том, чтобы верно держаться указанного направления. Она, казалось, забыла все окружающее, даже саму себя.
Но вот Жерар вздрогнул и проснулся. Он увидел Николь перед мотором и разметавшегося в лихорадке Анри.
— Николь! Простите! Я заснул!
— Охотно прощаю. Я очень рада, что вы вздремнули!
— Пустите меня к машине, а сами позавтракайте; вам нужно поддерживать силы. Вот наши припасы.
Николь отошла от диска, уступив свое место Жерару, послушно исполнила его совет и, позавтракав, снова подошла к Анри. Она переменила повязку, промыла рану, освежила водой виски больного. Какова же была ее радость, когда он открыл глаза и пришел в себя.
И все-таки гранаты свистели вокруг летательного аппарата. Попади одна из них в цель, и все пропало. А электрический рефлектор ни на минуту не упускал из виду «Эпиорнис», преследовал его своим светом.
Вдруг пуля попала рикошетом в борт аэроплана, затем электрический свет погас, точно его кто задул.
Выстрелом из своей маузеровской винтовки Жерар угодил прямо в рефлектор.
— Я вас отучу смотреть туда, куда не следует! — сказал он.
Раздались крики, шум, смятение. Почти одновременно с тем, как разлетелся вдребезги электрический фонарь, разорвалась граната у одного из сторожевых постов.
Пальба продолжалась еще несколько минут, потом смолкла. «Эпиорнис» был уже вне опасности, в пятнадцати метрах над лагерем.
Но из трех пассажиров «Эпиорниса» только одна Николь осталась невредима.
Анри получил рану в затылок и лежал без чувств перед диском мотора. Жерар, вскакивая в каюту, вывихнул себе левую руку и ушиб лоб. Он бросил в сторону винтовку и стал, как умел, управлять аэропланом.
Когда прошло первое волнение, Николь стала приглядываться к темноте, стараясь разглядеть силуэты своих товарищей и понять, каким чудом ее спасли из плена.
— Анри! Жерар!.. Вы здесь? — произнесла она.
— Ах, Николь!.. Вы живы, не ранены? — отвечал Жерар. — Поищите налево. Там должен быть зажженный потайной фонарь. Только осторожнее, чтобы не увидели снизу!..
Николь нащупала фонарь и открыла его. Крик ужаса вырвался у нее при виде бледного, окровавленного Лица Анри. Он лежал с закрытыми глазами и казался мертвым.
— Убит! — воскликнула она, падая на колени около него.
— Нет, кажется, только ранен, — сказал Жерар. — Скорее. Николь, там есть дорожная аптечка. Мне самому невозможно отойти от диска! Видите направо красный ящичек?
В один миг Николь нашла ящик и в нем все необходимое для перевязки. Она осмотрела рану: выстрелом обожгло затылок и челюсть, однако в ране нет никаких осколков; крови тоже вытекло много, что очень хорошо, так как меньше опасность воспаления. Сознание он потерял, вероятно, от сильного сотрясения. Николь промыла рану, ловко наложила повязку на голову Анри, дала ему понюхать спирту и влила в рот несколько капель эфира, но он все еще не приходил в себя. Дыхание, однако, было ровное — он точно спал.
— Жерар, я не могу его привести в чувство! — сказала Николь со слезами на глазах.
— Это сотрясение мозга, — отвечал Жерар. Он участвовал во время Трансваальской войны в Красном Кресте и имел некоторые познания в медицине. — Пусть отдохнет, он очнется сам собой. Ай!.. — крикнул он и закусил губу. Неосторожное движение, сделанное левой рукой, причинило ему боль.
— Что с вами?.. Да вы тоже ранены? — воскликнула Николь.
— Я вывихнул себе руку, когда взбирался на аэроплан… Посмотрите, пожалуйста, когда будет время…
— Покажите скорее!..
Девушка взяла его за больную руку и бережно ощупала ее от кисти до локтя и от локтя до плеча.
— Перелома нет, а только вывих, который можно вылечить массажем и компрессом с арникой! — сказала она. — Как же это с вами случилось?
— Не спрашивайте!.. Я такой неловкий… Я ушибся, когда влезал в каюту!..
— А меня вы так ловко подняли! Бедный Жерар! Но что же нам делать? Путешествовать при таких условиях невозможно… Надо спуститься!..
— Чтобы нас поймали англичане?.. Благодарю покорно!.. Этого удовольствия мы им не доставим!
— Но…
— Нет, нет, Николь. Начали, так надо действовать! Теперь они увидели птицу и только и думают, как бы захватить нас.
— Но остров — велик! Разве нельзя спрятаться где-нибудь в холмах?
— Будьте уверены, что англичане всюду телеграфировали. И хотя бы мы спустились в ста милях от лагеря, «Эпиорнис» встретят гранатами и нас возьмут в плен, если только не убьют!
— Нельзя ли спуститься где-нибудь в другом месте?
— В Индии?.. Та же опасность!
— Но в части Индии, принадлежащей французам?
— Это значило бы тратить время попусту, вместо того, чтобы ехать в Трансвааль. Нет, Николь, с вами вдвоем мы справимся с «Эпиорнисом». Я в этом убежден. Я и забыл вам сказать, что мы телеграфировали еще сегодня утром в Европу и Калькутту, чтобы немедленно распорядились посылкой помощи потерпевшим крушение. Впрочем, ведь вы ничего не знаете! Вы и понятия не имеете об острове и потерпевших крушение… Расскажу все по порядку…
Пока Николь массировала больную руку, Жерар вкратце рассказал ей, каким образом он с братом очутился на Цейлоне, где оба получили один рану, другой повреждение.
— Будьте покойны, Николь, — закончил свою речь Жерар, — мы оба поправимся. Я сейчас наблюдал за Анри; обморок перешел в сон. Пусть спит. Сон — лучшее лекарство после того, как вы перевязали ему рану!
— Но как же вы будете управлять машиной одной рукой, Жерар? Вы скоро устанете! Это немыслимо!
— Я попрошу вас помочь мне. Это совсем не трудно! Видите этот диск, буквы, означающие части света, рычаги, рукоятки. Повернув эту рукоятку, мы поднимаемся, тронув другую — спускаемся, вот так — мы поворачиваем направо, так — налево. Еще удобнее управлять, когда есть кто-нибудь на руле. Наш гигант летит плавно и быстро… Попробуйте править!
— Давайте!.. Только бы мне не испортить дело!..
— Я буду смотреть. Ну, возьмитесь за рукоятки! Отлично! Поднимемся теперь! Прекрасно! Спустимся! Великолепно. Ну, теперь задам вам задачу потруднее: поверните направо. Налево!
Умная и ловкая Николь сразу усвоила механизм управления аэропланом. Хотя в ее руках было меньше силы, и птица неслась не так стремительно и быстро, тем не менее, полет ее был направлен прямо к цели.
— Дело в шляпе! — воскликнул Жерар, снова становясь перед диском, в то время как Николь возвратилась к Анри, прислушиваясь к его дыханию и пульсу. — Мне положительно везет, — продолжал он, — во время путешествия по Африке у меня был такой прекрасный товарищ, как сестра Колетта, теперь у меня такой добрый спутник, как вы, сестра Николь!
— Такие хорошие братья, как вы, — тоже редкость, — с улыбкой отвечала девушка.
— Однако расскажите мне о своих братьях, милая Николь. Мы давно ничего не слышали о них!
Две слезинки блеснули в больших серых глазах девушки и скатились по ее худеньким щечкам.
— Знаете ли, сколько нас осталось в живых из всей нашей многочисленной и когда-то счастливой семьи? — отвечала она. — Нас было пятнадцать братьев и сестер. С отцом и матерью нас садилось за стол семнадцать человек. Когда меня взяли в плен, в живых, кроме меня, оставались только мать и младший брат, ему было немногим больше года. Все умерли. Все пали честно в бою, от старшего брата Агриппы до сестры Люцинды. Ее тоже во цвете лет скосила английская пуля.
— Бедная Николь! Каким чудом спаслись хоть вы?
— Сама не знаю. Я не боялась смерти! — просто сказала девушка. — Верно, не судьба была умереть. Я участвовала в двадцати сражениях, в засадах и атаках. Вокруг меня падали убитые буры и англичане, родные братья и враги, я перевязывала раны тех и других и, однако, пули пощадили меня!
— Николь — вы героиня! Вы, такая молоденькая, геройски защищали свое отечество! — воскликнул Жерар, взглянув на хрупкую фигуру девушки, казавшуюся, в простом черном платьице, с роскошными, немного растрепавшимися белокурыми волосами, почти ребенком.
— Кажется, я еще молода, то есть была молода, когда началась ужасная война.
— Молодость снова вернется к вам, когда вы будете в нашей семье. Как обрадуются вам мама, Колетта,
Лина, когда вы и ваша матушка, мадам Гудула, приедете к нам!
— Когда это будет, Жерар? Бог знает, что сталось с матерью и братом за долгое время разлуки? Пока я в силах, я не покину родины. Когда вы меня привезете в Африку, я снова стану ухаживать за ранеными. Дай Бог, чтобы буры могли еще долго продержаться!
— Каков бы ни был исход, — воскликнул Жерар, — война эта останется навсегда памятной геройскими подвигами буров! Каких-нибудь пятнадцать-двадцать тысяч человек три года борются с несметной силой англичан, унижают их! Это великолепно, Николь! Даже ваши противники признают это!
— Увы! Ничто не вернет нам убитых отцов и братьев, опустошенные жилища, разрушенные очаги!..
— Никто не в силах возвратить вам тех, которых мы оплакали; но разве не утешение думать, что они умерли как герои, за великое дело?
— Да, мои близкие пали за великое и правое дело… Но подумайте, Жерар, как одинока моя мать. И сколько таких осиротелых матерей! Тысячи бурских женщин потеряли мужей и детей! Мать так гордилась своей семьей, своими сыновьями, их силой и красотою!
— Вы одна замените ей их всех! — горячо воскликнул Жерар. — А когда все успокоится, мы постараемся воспитать вашего младшего брата, чтобы он был достоин своих старших братьев. Мы сделаем из него человека, настоящего Мовилена! Мы внушим ему уважение к имени отца!
Николь печально покачала головой. Но по ее усталому, бледному личику промелькнула, казалось, легкая тень надежды.
«Эпиорнис» продолжал свой бесшумный полет. Усталый и опечаленный разговором с Николь, Жерар задремал, склонившись над рукояткой мотора. Анри по-прежнему лежал. На щеках его выступила краска, он метался и бредил.
Николь неподвижно стояла перед диском. Она видела, как солнце встало во всем своем великолепии над океаном. Как во сне, сжимала она своими маленькими ручками рычаги, которые поддерживали фантастический экипаж на высоте и не давали ему погрузиться в шумевшие внизу волны. Менее сильная натура не выдержала бы такого напряжения, ответственности, чувства одиночества. Она одна между небом и бурным морем. Ни земли, ни корабля. Товарищи ее оба ранены — один, быть может, умирает уже, другой в случае беды — не помощник. Но в жилах девушки текла спокойная кровь голландских предков, а от гугенотов она унаследовала мужество. Склонив головку над диском, она не смотрела ни направо, ни налево, думая только о том, чтобы верно держаться указанного направления. Она, казалось, забыла все окружающее, даже саму себя.
Но вот Жерар вздрогнул и проснулся. Он увидел Николь перед мотором и разметавшегося в лихорадке Анри.
— Николь! Простите! Я заснул!
— Охотно прощаю. Я очень рада, что вы вздремнули!
— Пустите меня к машине, а сами позавтракайте; вам нужно поддерживать силы. Вот наши припасы.
Николь отошла от диска, уступив свое место Жерару, послушно исполнила его совет и, позавтракав, снова подошла к Анри. Она переменила повязку, промыла рану, освежила водой виски больного. Какова же была ее радость, когда он открыл глаза и пришел в себя.