Страница:
– Может быть, разумнее подождать, пока все прояснится? Возможно, ты найдешь лучшего покупателя.
– Не похоже.
– Папа, ты просто пораженец. Я действительно думаю, что тебе следует посоветоваться с Ноэль и с бухгалтерами, прежде чем принимать какое-либо решение. Есть еще и другой момент. Если ты назначишь за фабрику более высокую цену и не будешь продавать ее сейчас, потом, когда дело дойдет до суда, о ее стоимости сложится более благоприятное впечатление.
Гарри Гилби пристально посмотрел на дочь, потом засмеялся. Его лицо слегка прояснилось.
– Ты очень практична. Жаль, что ты стала медицинской сестрой, а не занялась бизнесом. Она неуверенно покачала головой.
– Ты никогда не говорил мне, что хочешь этого. Когда я собралась посвятить себя медицине, ты одобрил мое решение.
– Это чудесная профессия, дорогая. Не беспокойся. Я действительно не рассчитывал на то, что ты будешь работать вместе со мной.
Слабая улыбка тронула его губы.
– Я придерживаюсь, наверное, старомодного мнения, что женщинам не следует идти в бизнес. Но надеялся, что ты выйдешь замуж за кого-нибудь, кто будет работать в моей фирме. Я много узнал, особенно после того, как женился на Ноэль. Как секретарь она была выше всяких похвал, но, став моей женой, совершенно переменилась. Я был слеп, Луиз. Она очень честолюбива и меркантильна.
– Да, – согласилась дочь.
Ей было очень жаль, что отец так ошибся в Ноэль. Она предпочла бы видеть его счастливым в браке, хотя никогда не любила мачеху.
Гарри Гилби добавил:
– Честно говоря, я просто цепенею при мысли, что следует рассказать ей о предложении по поводу продажи фабрики. Она превратит мою жизнь в ад, когда узнает, какие у нас финансовые трудности.
Луиз задумалась.
– Если Ноэль так хорошо разбирается в бизнесе, как ты говоришь, то она должна иметь представление о том, как обстоят дела в действительности. Раскрой карты, папа. Думаю, ты обязан это сделать. В конце концов, она твоя жена и имеет право знать правду о том, что происходит.
Весь обед они спорили по этому поводу, но наконец ей удалось убедить отца признаться во всем Ноэль.
– И будет лучше, если ты не сообщишь ей, что обсуждал это со мной, – посоветовала Луиз. Отец ответил ей слабой улыбкой.
– Без сомнения, ты права. Я даже не буду упоминать о тебе. Жаль, что вы с ней не ладите. – Он тяжело вздохнул. – Брак – сложная вещь. Нужно хорошенько подумать, дорогая, прежде чем решиться на этот шаг.
– Непременно подумаю, не беспокойся.
– Ты все еще встречается с этим врачом? Как его зовут? Дэвид?
Луиз покачала головой.
– Прости, – извинился отец, ласково глядя на нее. – Мне он понравился. Кажется, он хороший человек.
– Да, хороший. Но мне не… Это не имеет…
– Не обращай внимания, – быстро сказал Гарри Гилби, видя, что дочь расстроилась. – Однажды появится и твой принц, дорогая.
Позже, когда она уже вернулась в свою квартиру, в ее ушах все еще звучал голос отца: “Однажды появится и твой принц…»
Увы, Закари Уэст был не принцем, и уж точно не ее. Луиз очень хотелось поговорить с отцом… Хоть с кем-нибудь о том, что она чувствует, но у нее не было такой возможности. Она слушала, как отец с горечью рассказывает о Ноэль, сетует, что все еще сильно любит ее, что не уверен в ее ответных чувствах, но не вымолвила ни слова о собственных переживаниях. Луиз жалела отца, и при сложившихся обстоятельствах он был последним, с кем она могла бы поделиться своими мыслями о Закари.
Отец позвонил на следующий день, и его голос звучал на редкость жизнерадостно.
– Вчера вечером я все рассказал Ноэль. Ты была абсолютно права, дорогая. Она не удивилась.
– Я так и думала, что твоя жена имеет полное представление о том, что происходит, – сухо сказала Луиз.
– Я виню себя, что не сделал этого раньше, – продолжал Гарри Гилби. – Ноэль сказала, что подозревала о наших трудностях, поэтому-то и работала так много, чтобы вернуть фирме прежнее положение. Она думает, что мы сможем получить за фабрику больше, если нам все-таки придется ее продать.
– Я убеждена, что она права, – медленно ответила Луиз, понимая, что ей следует пересмотреть свое мнение о Ноэль.
– А это предложение она не хочет принимать. Один ее знакомый из Бирмингема владеет сетью магазинов на севере Англии. Мы поставляем ему некоторые наши изделия. И Ноэль думает, что он согласится вложить часть средств в наше предприятие, стать партнером. Он хочет расширить торговлю и заинтересован в том, чтобы стать совладельцем какого-нибудь предприятия, что сократит его расходы.
– Тебе нравится эта идея? – нахмурившись поинтересовалась Луиз.
– Знаешь, я не прочь отойти от дел. Я работал всю свою жизнь и очень устал. Настало время отдохнуть, поиграть в гольф…
– А тебе не будет скучно, папа? – с сомнением спросила его дочь.
– Мне скучно заниматься бизнесом. Если мне надоест отдыхать, я всегда смогу вернуться к делам. Но сейчас у меня впереди есть несколько чудесных лет: я еще полон сил и буду развлекаться, а не сидеть шесть дней в неделю в конторе.
– Итак, ты это делаешь не для того, чтобы расплатиться с Закари Уэстом? – спросила Луиз, почувствовав облегчение.
– Ноэль права, ты же знаешь. У меня пропал интерес к бизнесу еще до того, как мы с ней встретились. Я буду счастлив уступить свое место жене и этому человеку из Бирмингема. Собственно, всеми делами будет заниматься Ноэль, тогда как наш новый партнер будет лишь время от времени проверять, как расходуются его деньги.
– Думаю, у Ноэль все получится, – сказала Луиз.
– Я в этом уверен, – весело ответил отец.
Теперь ей стало трудно работать с Дэвидом. Хотя он был исключительно вежлив, не собирался злобствовать или грубить, но в его манерах по отношению к ней появлялась подчеркнутая холодность, что Луиз восприняла болезненно особенно потому, что окружающие видели это.
Она ловила понимающие взгляды, видела, как приподнимаются брови, и догадывалась, что об их разрыве известно всей больнице.
Ей удавалось держать себя в руках, улыбаться, выглядеть спокойной, но было неприятно, что люди судачат о ней. Луиз переживала и из-за того, что кому-то причинила боль.
Но что ей было делать? Не объяснять же Дэвиду, что она тоже жертва. Любовь к другому человеку была подобна вспышке молнии и перевернула всю ее жизнь. Реакция Дэвида на случившееся была типична для хирурга: он удалил ее из своей жизни раз и навсегда. И Луиз уважала его решение.
Вскоре она узнала, что Дэвид встречается с какой-то девушкой. Никто прямо не говорил ей об этом, но Луиз догадалась по отдельным замечаниям, которые раздавались, особенно когда она была поблизости. А одна из медсестер хирургического отделения – хорошенькая блондинка с превосходной кожей и с большими серыми глазами – стала краснеть при встрече с ней.
Это ее не ранило, потому что Луиз никогда не была по-настоящему влюблена в Дэвида, но она испытала легкий укол ревности, когда увидела их вместе. Она и Дэвид тоже так же всегда держались за руки, когда гуляли за городом, и так же улыбались друг другу. Это было до того, как она встретила Закари и почувствовала разницу между теплой привязанностью, которую испытывала к доктору Хеллоузу, и жгучим влечением, что вызывал у нее Уэст.
Она отругала себя за подобные мысли. Не стоит быть собакой на сене в отношении Дэвида.
Он хороший человек и заслуживает счастья. Просто дело было в том, что она завидовала ему и его новой подруге. Они жили в мире, куда можно войти только вдвоем.
За день до начала суда ей позвонил отец.
– Тебе не нужно будет давать показания. Хотя если ты не против…
Она предложила свою помощь. Но адвокат сказал, что это не нужно, поскольку причины несчастного случая не вызывают сомнения. Гарри Гилби обвинялся в том, что пересек осевую линию на повороте, превысив при этом скорость. Его адвокат надеялся, что он со своей стороны сможет обвинить Закари Уэста в том, что тот был невнимателен за рулем, иначе вовремя увидел бы встречную машину.
Луиз никому ни слова не сказала о том, что ей поведал Закари, – о девушке, гулявшей по саду. Она спрашивала себя, стоит ли об этом упоминать. Может быть, его мысли витали далеко, когда машины столкнулись? И оправдывает ли это отца?
Нет! Закари ехал по своей стороне дороги, причем медленно, как он сам сказал. Думал ли он о девушке, которую видел в саду, или нет, ответственность за несчастный случай целиком и полностью лежала на отце.
И на мне, подумала Луиз, сознавая свою вину. Если бы я не позвонила отцу… Если бы я не была так ребячлива и не жалела себя…
– Хорошие новости, – жизнерадостно сказал отец, – дело с партнером из Бирмингема продвигается. Правда, пока еще ничего окончательно не решено, потому что его бухгалтеры хотят посмотреть документы, но он кажется приятным человеком. Жестким, но честным. Мне он понравился. Думаю, что он предан своему делу. Итак, что бы ни произошло в суде, я чувствую уверенность в будущем, дорогая.
– Я рад, папа, – ответила она, но на душе у нее не стало легче.
Она все равно считала себя причастной к событиям, приведшим к катастрофе.
Луиз посмотрела на часы. Три часа. В отделении она должна быть в семь сорок пять. Она поспешно умылась, слегка накрасилась и через десять минут уже ехала по направлению к морю. Всю ночь шел дождь, дул легкий юго-западный ветер, снег остался лишь под деревьями в садах. Весна была не за горами.
Когда она выходила из машины у дома Закари, он выглянул из студии.
Она шла к дому, теплый ветер трепал ее волосы, серый плащ развевался, и ей приходилось придерживать его полы.
Закари распахнул широкое французское окно и саркастически улыбнулся.
– Догадываюсь, почему вы здесь!
– Не думаю, что вы на это способны, – возразила она.
– Хотите пари?
– Не люблю азартные игры, – холодно ответила Луиз. – Я приехала, чтобы предложить вам отвезти вас в суд. Ведь вы сейчас не водите машину, а так не придется вызывать такси.
– Как предусмотрительно! Вы что же, надеетесь, что в благодарность я позволю вашему отцу уйти от наказания?
– Я не так оптимистична.
– К сожалению, я не могу иначе, – коротко сказал Закари и добавил:
– Если бы я мог, то сделал бы это, Луиз. Но ваш отец ехал по моей стороне дороги и на большой скорости. Это правда, и я вынужден буду об этом сказать.
– Никто и не просит вас лгать, – заявила она.
Он отступил, пропуская ее в студию.
– Вы сообщите суду, что не все ваше внимание было занято дорогой?
– Что?
Луиз отвернулась, у нее пересохло во рту. На стене были приколоты наброски: деревья и птицы, выполненные карандашом и углем. Они были великолепны, но она не могла оценить их, пока чувствовала его за своей спиной.
– Вы были взволнованы, когда вели машину, не так ли? – сухо сказала Луиз, ощущая его дыхание на своей шее.
– Какого дьявола вы говорите об этом? – сердито проворчал Закари.
Ее начала бить нервная дрожь. Однако она не позволила запугать себя, полная решимости сказать все, что собиралась.
– Вы были слишком заняты мыслями о девушке и не могли сосредоточить все свое внимание на дороге.
Наступило молчание, затем Закари упрямо повторил:
– Я ехал медленно по своей стороне дороги. В происшествии виноват только ваш отец.
– Не только, – сказала она убежденно. – Может быть, в большей степени виноват он, я не отрицаю этого. Но если бы вы лучше смотрели на дорогу, а не мечтали о девушке в белом, то смогли бы увернуться…
– Я сошел с ума, когда рассказал вам об этом! – с яростью в голосе перебил он, схватив ее за локти и развернув лицом к себе.
Луиз опустила ресницы, чтобы он не видел ее глаз. И не потому что боялась его, хотя он мог напугать любого своим поведением. Его серые глаза зло уставились на нее, а рот сжался в прямую линию. Нет, она не смотрела ему в глаза, потому что Закари мог догадаться о чувствах, переполнивших ее, когда он подошел так близко, дотронулся до нее. У нее было несколько причин для визита – предложить подвезти его и уличить в том, что он был невнимателен на дороге. Но была еще и третья – увидеть его. Ей казалось, что со времени их последней встречи прошли годы.
– Но вы рассказали мне, – прошептала Луиз. – И я думаю, что поступили правильно. Не кажется ли вам, что вы и суду должны сообщить то же самое, вместо того чтобы свалить всю вину на моего отца.
Закари зло встряхнул ее, почти прижав к себе.
– Так вот зачем вы приезжали сюда? Для того чтобы выведать у меня что-нибудь, что можно будет использовать против меня. А говорили так, будто на устах мед. И выглядели как превосходная медсестра – выдержанная и мягкая, словно мадонна на средневековых картинах, с гладкой кожей и с широко открытыми синими глазами…
Она была настолько ошеломлена, что не выдержала и подняла на него взгляд. Закари придвинулся еще ближе, его напряженное лицо было совсем рядом.
– Я должен был догадаться! – прорычал он. – Должен был помнить, что вы женщина, а женщины – хитрые, двуличные, способные на предательство…
– Нет, – перебила она. – Я не такая! Не говорите мне этого, Закари! Вы сами не верите в это, вы не можете…
Его яростный взор утонул в ее темно-синих глазах, которые она не могла отвести. Как загипнотизированная, Луиз смотрела на него, а в голове вертелось одно: Закари, Закари…
Он медленно перевел взгляд на ее дрожащий полуоткрытый рот. Луиз не понимала, о чем он думает, да ей было все равно. Она лишь страстно хотела, чтобы он поцеловал ее, это желание вызывало почти физическую боль где-то внутри, так что слезы навернулись у нее на глазах.
Закари заметил это и нахмурился.
– Не надо, – попросил он. – Почему женщины всегда плачут, когда кончаются аргументы? Это одна из хитростей, при помощи которых они хотят чего-нибудь добиться?
Он кончиками пальцев провел по ее ресницам и посмотрел на мокрый след на своей руке.
– Настоящие, – сказал он удивленно.
– Я ненавижу вас, – всхлипнула Луиз. Она и вправду ненавидела его в эту минуту почти так же сильно, как любила.
– Перестаньте плакать, вы победили, – обреченно произнес Закари. – Я признаю в суде, что был невнимателен, когда ваш отец поворачивал. Все, что угодно, только не плачьте! Я не могу вынести этого, вы выглядите такой беспомощной.
Она улыбнулась светло, как солнышко, хотя слезы продолжали струиться по лицу.
– Правда? Спасибо…
– Я заслуживаю награды за это? – мягко спросил Закари и медленно наклонил голову.
Она неподвижно стояла рядом с ним, ослабев от желания. При первом же прикосновении его губ глаза Луиз закрылись, и она испытала необыкновенное наслаждение. Она умирала от желания поцеловать его с той самой минуты, как вошла в студию, но думала, что это безнадежно.
Закари снял с нее плащ и уронил его на пол. И опять ее руки обхватили его голову, а пальцы запутались в густых черных волосах.
Целуя, Закари не переставал ласкать ее. Его руки исследовали ее тело, как будто он был слепой, который кончиками пальцев пытается познать то, что не может увидеть. Она не противилась.
Внезапно он прервал поцелуй и спрятал лицо на ее шее. Луиз чувствовала его горячее дыхание на своей коже.
– Вы сбили меня с толку, – пробормотал он. – Внешне такая холодная… и такая страсть внутри… Вы, как айсберг, не правда ли? Лишь часть видна над поверхностью, и я думаю, что вы так же способны уничтожить любого, кто неосторожно с вами столкнется.
Эти слова так задели ее, что она выкрикнула:
– Как вы можете быть столь несправедливым? Вы меня совсем не знаете!
Закари посмотрел на нее беспокойно и недоверчиво.
– Думаете, я не понимаю этого? Я не знаю, – что творится в вашей голове. А когда я рядом с вами, то не понимаю, что происходит со мной. – Он цинично усмехнулся. – Например, как так получилось, что я поцеловал вас? Луиз густо покраснела.
– Хотите сказать, что я вешаюсь вам на шею? Неужели он догадывается о ее чувствах? Она готова была провалиться сквозь землю от стыда. Закари покачал головой, усмехнувшись.
– Нет, конечно нет. Если бы вы были девушкой, которая сама вешается на шею, я постарался бы уклониться от встреч с вами, поверьте мне. От таких я бегу быстрее ветра. Нет, первый шаг всегда делаю я.
– Зачем же тогда спрашивать, как произошло то, что вы поцеловали меня. Если вы всегда делаете первый шаг, то и можете ответить на свой же вопрос.
Луиз и самой хотелось бы услышать ответ. Закари отошел от нее, засунув руки в карманы, и наклонил голову.
– Я не собираюсь отвечать и не жду ответа от вас. Просто размышляю вслух. Я сильно озадачен тем воздействием, которое вы оказываете на меня. Может быть, в моем мозгу произошли какие-то изменения в результате аварии.
Луиз успокоила его.
– С вашей головой все в порядке. Я видела снимки. Мозг не поврежден.
– Все время забываю, что вы медицинская сестра, – усмехнулся он. – Но не в этом дело. Может быть, я слишком много времени нахожусь в одиночестве. Знаете, в последнее время я часто ловлю себя на том, что думаю о вас…
Она почувствовала, что ее сердце забилось чаще. Но как тогда быть с девушкой, которую он видел за мгновение до несчастного случая?
– А девушка в белом? – еле слышно спросила Луиз. – Вы вспоминаете о ней?
– Все время, – ответил Закари с недоумением на лице. – Она мне все еще снится, но иногда…
Он замолчал, нахмурившись.
– Иногда – что?
Закари не ответил. Он застыл перед мольбертом в центре студии, уставившись на полотно, его руки были все еще в карманах голубых джинсов, которые плотно облегали стройные ноги. Луиз разглядывала его, думая о том, как он потрясающе сексуален. Помимо джинсов на нем был только тонкий белый свитер, одетый на голое тело, который обтягивал его, как вторая кожа.
Она вздохнула и подошла к нему.
– Вы уже начали писать? – спросила Луиз, кивая на холст.
– Я не хочу, чтобы кто-нибудь видел это, поспешно произнес Закари.
Но было уже поздно: она увидела.
Картина была не закончена. Но живая изгородь, хрупкая девичья фигурка в развевающемся белом платье, стоящая вполоборота к зрителю, с черными волосами, рассыпавшимися по плечам; луна, спрятавшаяся за серебристыми листьями деревьев; окна дома, смутно светящиеся на расстоянии, были выписаны достаточно тщательно.
Луиз сразу же поняла, кто изображен на холсте. Ревность сделала ее сверхчувствительной. Ей было достаточно одного взгляда, чтобы понять, это – девушка, которую Закари видел тем вечером. Картина обладала магическим воздействием – озадачивала и интриговала, вселяя в зрителя уверенность, что скрывает какую-то тайну.
Затем глаза Луиз остановились на лице девушки и расширились от изумления.
Это было ее лицо.
Глава 9
– Не похоже.
– Папа, ты просто пораженец. Я действительно думаю, что тебе следует посоветоваться с Ноэль и с бухгалтерами, прежде чем принимать какое-либо решение. Есть еще и другой момент. Если ты назначишь за фабрику более высокую цену и не будешь продавать ее сейчас, потом, когда дело дойдет до суда, о ее стоимости сложится более благоприятное впечатление.
Гарри Гилби пристально посмотрел на дочь, потом засмеялся. Его лицо слегка прояснилось.
– Ты очень практична. Жаль, что ты стала медицинской сестрой, а не занялась бизнесом. Она неуверенно покачала головой.
– Ты никогда не говорил мне, что хочешь этого. Когда я собралась посвятить себя медицине, ты одобрил мое решение.
– Это чудесная профессия, дорогая. Не беспокойся. Я действительно не рассчитывал на то, что ты будешь работать вместе со мной.
Слабая улыбка тронула его губы.
– Я придерживаюсь, наверное, старомодного мнения, что женщинам не следует идти в бизнес. Но надеялся, что ты выйдешь замуж за кого-нибудь, кто будет работать в моей фирме. Я много узнал, особенно после того, как женился на Ноэль. Как секретарь она была выше всяких похвал, но, став моей женой, совершенно переменилась. Я был слеп, Луиз. Она очень честолюбива и меркантильна.
– Да, – согласилась дочь.
Ей было очень жаль, что отец так ошибся в Ноэль. Она предпочла бы видеть его счастливым в браке, хотя никогда не любила мачеху.
Гарри Гилби добавил:
– Честно говоря, я просто цепенею при мысли, что следует рассказать ей о предложении по поводу продажи фабрики. Она превратит мою жизнь в ад, когда узнает, какие у нас финансовые трудности.
Луиз задумалась.
– Если Ноэль так хорошо разбирается в бизнесе, как ты говоришь, то она должна иметь представление о том, как обстоят дела в действительности. Раскрой карты, папа. Думаю, ты обязан это сделать. В конце концов, она твоя жена и имеет право знать правду о том, что происходит.
Весь обед они спорили по этому поводу, но наконец ей удалось убедить отца признаться во всем Ноэль.
– И будет лучше, если ты не сообщишь ей, что обсуждал это со мной, – посоветовала Луиз. Отец ответил ей слабой улыбкой.
– Без сомнения, ты права. Я даже не буду упоминать о тебе. Жаль, что вы с ней не ладите. – Он тяжело вздохнул. – Брак – сложная вещь. Нужно хорошенько подумать, дорогая, прежде чем решиться на этот шаг.
– Непременно подумаю, не беспокойся.
– Ты все еще встречается с этим врачом? Как его зовут? Дэвид?
Луиз покачала головой.
– Прости, – извинился отец, ласково глядя на нее. – Мне он понравился. Кажется, он хороший человек.
– Да, хороший. Но мне не… Это не имеет…
– Не обращай внимания, – быстро сказал Гарри Гилби, видя, что дочь расстроилась. – Однажды появится и твой принц, дорогая.
Позже, когда она уже вернулась в свою квартиру, в ее ушах все еще звучал голос отца: “Однажды появится и твой принц…»
Увы, Закари Уэст был не принцем, и уж точно не ее. Луиз очень хотелось поговорить с отцом… Хоть с кем-нибудь о том, что она чувствует, но у нее не было такой возможности. Она слушала, как отец с горечью рассказывает о Ноэль, сетует, что все еще сильно любит ее, что не уверен в ее ответных чувствах, но не вымолвила ни слова о собственных переживаниях. Луиз жалела отца, и при сложившихся обстоятельствах он был последним, с кем она могла бы поделиться своими мыслями о Закари.
Отец позвонил на следующий день, и его голос звучал на редкость жизнерадостно.
– Вчера вечером я все рассказал Ноэль. Ты была абсолютно права, дорогая. Она не удивилась.
– Я так и думала, что твоя жена имеет полное представление о том, что происходит, – сухо сказала Луиз.
– Я виню себя, что не сделал этого раньше, – продолжал Гарри Гилби. – Ноэль сказала, что подозревала о наших трудностях, поэтому-то и работала так много, чтобы вернуть фирме прежнее положение. Она думает, что мы сможем получить за фабрику больше, если нам все-таки придется ее продать.
– Я убеждена, что она права, – медленно ответила Луиз, понимая, что ей следует пересмотреть свое мнение о Ноэль.
– А это предложение она не хочет принимать. Один ее знакомый из Бирмингема владеет сетью магазинов на севере Англии. Мы поставляем ему некоторые наши изделия. И Ноэль думает, что он согласится вложить часть средств в наше предприятие, стать партнером. Он хочет расширить торговлю и заинтересован в том, чтобы стать совладельцем какого-нибудь предприятия, что сократит его расходы.
– Тебе нравится эта идея? – нахмурившись поинтересовалась Луиз.
– Знаешь, я не прочь отойти от дел. Я работал всю свою жизнь и очень устал. Настало время отдохнуть, поиграть в гольф…
– А тебе не будет скучно, папа? – с сомнением спросила его дочь.
– Мне скучно заниматься бизнесом. Если мне надоест отдыхать, я всегда смогу вернуться к делам. Но сейчас у меня впереди есть несколько чудесных лет: я еще полон сил и буду развлекаться, а не сидеть шесть дней в неделю в конторе.
– Итак, ты это делаешь не для того, чтобы расплатиться с Закари Уэстом? – спросила Луиз, почувствовав облегчение.
– Ноэль права, ты же знаешь. У меня пропал интерес к бизнесу еще до того, как мы с ней встретились. Я буду счастлив уступить свое место жене и этому человеку из Бирмингема. Собственно, всеми делами будет заниматься Ноэль, тогда как наш новый партнер будет лишь время от времени проверять, как расходуются его деньги.
– Думаю, у Ноэль все получится, – сказала Луиз.
– Я в этом уверен, – весело ответил отец.
Теперь ей стало трудно работать с Дэвидом. Хотя он был исключительно вежлив, не собирался злобствовать или грубить, но в его манерах по отношению к ней появлялась подчеркнутая холодность, что Луиз восприняла болезненно особенно потому, что окружающие видели это.
Она ловила понимающие взгляды, видела, как приподнимаются брови, и догадывалась, что об их разрыве известно всей больнице.
Ей удавалось держать себя в руках, улыбаться, выглядеть спокойной, но было неприятно, что люди судачат о ней. Луиз переживала и из-за того, что кому-то причинила боль.
Но что ей было делать? Не объяснять же Дэвиду, что она тоже жертва. Любовь к другому человеку была подобна вспышке молнии и перевернула всю ее жизнь. Реакция Дэвида на случившееся была типична для хирурга: он удалил ее из своей жизни раз и навсегда. И Луиз уважала его решение.
Вскоре она узнала, что Дэвид встречается с какой-то девушкой. Никто прямо не говорил ей об этом, но Луиз догадалась по отдельным замечаниям, которые раздавались, особенно когда она была поблизости. А одна из медсестер хирургического отделения – хорошенькая блондинка с превосходной кожей и с большими серыми глазами – стала краснеть при встрече с ней.
Это ее не ранило, потому что Луиз никогда не была по-настоящему влюблена в Дэвида, но она испытала легкий укол ревности, когда увидела их вместе. Она и Дэвид тоже так же всегда держались за руки, когда гуляли за городом, и так же улыбались друг другу. Это было до того, как она встретила Закари и почувствовала разницу между теплой привязанностью, которую испытывала к доктору Хеллоузу, и жгучим влечением, что вызывал у нее Уэст.
Она отругала себя за подобные мысли. Не стоит быть собакой на сене в отношении Дэвида.
Он хороший человек и заслуживает счастья. Просто дело было в том, что она завидовала ему и его новой подруге. Они жили в мире, куда можно войти только вдвоем.
За день до начала суда ей позвонил отец.
– Тебе не нужно будет давать показания. Хотя если ты не против…
Она предложила свою помощь. Но адвокат сказал, что это не нужно, поскольку причины несчастного случая не вызывают сомнения. Гарри Гилби обвинялся в том, что пересек осевую линию на повороте, превысив при этом скорость. Его адвокат надеялся, что он со своей стороны сможет обвинить Закари Уэста в том, что тот был невнимателен за рулем, иначе вовремя увидел бы встречную машину.
Луиз никому ни слова не сказала о том, что ей поведал Закари, – о девушке, гулявшей по саду. Она спрашивала себя, стоит ли об этом упоминать. Может быть, его мысли витали далеко, когда машины столкнулись? И оправдывает ли это отца?
Нет! Закари ехал по своей стороне дороги, причем медленно, как он сам сказал. Думал ли он о девушке, которую видел в саду, или нет, ответственность за несчастный случай целиком и полностью лежала на отце.
И на мне, подумала Луиз, сознавая свою вину. Если бы я не позвонила отцу… Если бы я не была так ребячлива и не жалела себя…
– Хорошие новости, – жизнерадостно сказал отец, – дело с партнером из Бирмингема продвигается. Правда, пока еще ничего окончательно не решено, потому что его бухгалтеры хотят посмотреть документы, но он кажется приятным человеком. Жестким, но честным. Мне он понравился. Думаю, что он предан своему делу. Итак, что бы ни произошло в суде, я чувствую уверенность в будущем, дорогая.
– Я рад, папа, – ответила она, но на душе у нее не стало легче.
Она все равно считала себя причастной к событиям, приведшим к катастрофе.
Луиз посмотрела на часы. Три часа. В отделении она должна быть в семь сорок пять. Она поспешно умылась, слегка накрасилась и через десять минут уже ехала по направлению к морю. Всю ночь шел дождь, дул легкий юго-западный ветер, снег остался лишь под деревьями в садах. Весна была не за горами.
Когда она выходила из машины у дома Закари, он выглянул из студии.
Она шла к дому, теплый ветер трепал ее волосы, серый плащ развевался, и ей приходилось придерживать его полы.
Закари распахнул широкое французское окно и саркастически улыбнулся.
– Догадываюсь, почему вы здесь!
– Не думаю, что вы на это способны, – возразила она.
– Хотите пари?
– Не люблю азартные игры, – холодно ответила Луиз. – Я приехала, чтобы предложить вам отвезти вас в суд. Ведь вы сейчас не водите машину, а так не придется вызывать такси.
– Как предусмотрительно! Вы что же, надеетесь, что в благодарность я позволю вашему отцу уйти от наказания?
– Я не так оптимистична.
– К сожалению, я не могу иначе, – коротко сказал Закари и добавил:
– Если бы я мог, то сделал бы это, Луиз. Но ваш отец ехал по моей стороне дороги и на большой скорости. Это правда, и я вынужден буду об этом сказать.
– Никто и не просит вас лгать, – заявила она.
Он отступил, пропуская ее в студию.
– Вы сообщите суду, что не все ваше внимание было занято дорогой?
– Что?
Луиз отвернулась, у нее пересохло во рту. На стене были приколоты наброски: деревья и птицы, выполненные карандашом и углем. Они были великолепны, но она не могла оценить их, пока чувствовала его за своей спиной.
– Вы были взволнованы, когда вели машину, не так ли? – сухо сказала Луиз, ощущая его дыхание на своей шее.
– Какого дьявола вы говорите об этом? – сердито проворчал Закари.
Ее начала бить нервная дрожь. Однако она не позволила запугать себя, полная решимости сказать все, что собиралась.
– Вы были слишком заняты мыслями о девушке и не могли сосредоточить все свое внимание на дороге.
Наступило молчание, затем Закари упрямо повторил:
– Я ехал медленно по своей стороне дороги. В происшествии виноват только ваш отец.
– Не только, – сказала она убежденно. – Может быть, в большей степени виноват он, я не отрицаю этого. Но если бы вы лучше смотрели на дорогу, а не мечтали о девушке в белом, то смогли бы увернуться…
– Я сошел с ума, когда рассказал вам об этом! – с яростью в голосе перебил он, схватив ее за локти и развернув лицом к себе.
Луиз опустила ресницы, чтобы он не видел ее глаз. И не потому что боялась его, хотя он мог напугать любого своим поведением. Его серые глаза зло уставились на нее, а рот сжался в прямую линию. Нет, она не смотрела ему в глаза, потому что Закари мог догадаться о чувствах, переполнивших ее, когда он подошел так близко, дотронулся до нее. У нее было несколько причин для визита – предложить подвезти его и уличить в том, что он был невнимателен на дороге. Но была еще и третья – увидеть его. Ей казалось, что со времени их последней встречи прошли годы.
– Но вы рассказали мне, – прошептала Луиз. – И я думаю, что поступили правильно. Не кажется ли вам, что вы и суду должны сообщить то же самое, вместо того чтобы свалить всю вину на моего отца.
Закари зло встряхнул ее, почти прижав к себе.
– Так вот зачем вы приезжали сюда? Для того чтобы выведать у меня что-нибудь, что можно будет использовать против меня. А говорили так, будто на устах мед. И выглядели как превосходная медсестра – выдержанная и мягкая, словно мадонна на средневековых картинах, с гладкой кожей и с широко открытыми синими глазами…
Она была настолько ошеломлена, что не выдержала и подняла на него взгляд. Закари придвинулся еще ближе, его напряженное лицо было совсем рядом.
– Я должен был догадаться! – прорычал он. – Должен был помнить, что вы женщина, а женщины – хитрые, двуличные, способные на предательство…
– Нет, – перебила она. – Я не такая! Не говорите мне этого, Закари! Вы сами не верите в это, вы не можете…
Его яростный взор утонул в ее темно-синих глазах, которые она не могла отвести. Как загипнотизированная, Луиз смотрела на него, а в голове вертелось одно: Закари, Закари…
Он медленно перевел взгляд на ее дрожащий полуоткрытый рот. Луиз не понимала, о чем он думает, да ей было все равно. Она лишь страстно хотела, чтобы он поцеловал ее, это желание вызывало почти физическую боль где-то внутри, так что слезы навернулись у нее на глазах.
Закари заметил это и нахмурился.
– Не надо, – попросил он. – Почему женщины всегда плачут, когда кончаются аргументы? Это одна из хитростей, при помощи которых они хотят чего-нибудь добиться?
Он кончиками пальцев провел по ее ресницам и посмотрел на мокрый след на своей руке.
– Настоящие, – сказал он удивленно.
– Я ненавижу вас, – всхлипнула Луиз. Она и вправду ненавидела его в эту минуту почти так же сильно, как любила.
– Перестаньте плакать, вы победили, – обреченно произнес Закари. – Я признаю в суде, что был невнимателен, когда ваш отец поворачивал. Все, что угодно, только не плачьте! Я не могу вынести этого, вы выглядите такой беспомощной.
Она улыбнулась светло, как солнышко, хотя слезы продолжали струиться по лицу.
– Правда? Спасибо…
– Я заслуживаю награды за это? – мягко спросил Закари и медленно наклонил голову.
Она неподвижно стояла рядом с ним, ослабев от желания. При первом же прикосновении его губ глаза Луиз закрылись, и она испытала необыкновенное наслаждение. Она умирала от желания поцеловать его с той самой минуты, как вошла в студию, но думала, что это безнадежно.
Закари снял с нее плащ и уронил его на пол. И опять ее руки обхватили его голову, а пальцы запутались в густых черных волосах.
Целуя, Закари не переставал ласкать ее. Его руки исследовали ее тело, как будто он был слепой, который кончиками пальцев пытается познать то, что не может увидеть. Она не противилась.
Внезапно он прервал поцелуй и спрятал лицо на ее шее. Луиз чувствовала его горячее дыхание на своей коже.
– Вы сбили меня с толку, – пробормотал он. – Внешне такая холодная… и такая страсть внутри… Вы, как айсберг, не правда ли? Лишь часть видна над поверхностью, и я думаю, что вы так же способны уничтожить любого, кто неосторожно с вами столкнется.
Эти слова так задели ее, что она выкрикнула:
– Как вы можете быть столь несправедливым? Вы меня совсем не знаете!
Закари посмотрел на нее беспокойно и недоверчиво.
– Думаете, я не понимаю этого? Я не знаю, – что творится в вашей голове. А когда я рядом с вами, то не понимаю, что происходит со мной. – Он цинично усмехнулся. – Например, как так получилось, что я поцеловал вас? Луиз густо покраснела.
– Хотите сказать, что я вешаюсь вам на шею? Неужели он догадывается о ее чувствах? Она готова была провалиться сквозь землю от стыда. Закари покачал головой, усмехнувшись.
– Нет, конечно нет. Если бы вы были девушкой, которая сама вешается на шею, я постарался бы уклониться от встреч с вами, поверьте мне. От таких я бегу быстрее ветра. Нет, первый шаг всегда делаю я.
– Зачем же тогда спрашивать, как произошло то, что вы поцеловали меня. Если вы всегда делаете первый шаг, то и можете ответить на свой же вопрос.
Луиз и самой хотелось бы услышать ответ. Закари отошел от нее, засунув руки в карманы, и наклонил голову.
– Я не собираюсь отвечать и не жду ответа от вас. Просто размышляю вслух. Я сильно озадачен тем воздействием, которое вы оказываете на меня. Может быть, в моем мозгу произошли какие-то изменения в результате аварии.
Луиз успокоила его.
– С вашей головой все в порядке. Я видела снимки. Мозг не поврежден.
– Все время забываю, что вы медицинская сестра, – усмехнулся он. – Но не в этом дело. Может быть, я слишком много времени нахожусь в одиночестве. Знаете, в последнее время я часто ловлю себя на том, что думаю о вас…
Она почувствовала, что ее сердце забилось чаще. Но как тогда быть с девушкой, которую он видел за мгновение до несчастного случая?
– А девушка в белом? – еле слышно спросила Луиз. – Вы вспоминаете о ней?
– Все время, – ответил Закари с недоумением на лице. – Она мне все еще снится, но иногда…
Он замолчал, нахмурившись.
– Иногда – что?
Закари не ответил. Он застыл перед мольбертом в центре студии, уставившись на полотно, его руки были все еще в карманах голубых джинсов, которые плотно облегали стройные ноги. Луиз разглядывала его, думая о том, как он потрясающе сексуален. Помимо джинсов на нем был только тонкий белый свитер, одетый на голое тело, который обтягивал его, как вторая кожа.
Она вздохнула и подошла к нему.
– Вы уже начали писать? – спросила Луиз, кивая на холст.
– Я не хочу, чтобы кто-нибудь видел это, поспешно произнес Закари.
Но было уже поздно: она увидела.
Картина была не закончена. Но живая изгородь, хрупкая девичья фигурка в развевающемся белом платье, стоящая вполоборота к зрителю, с черными волосами, рассыпавшимися по плечам; луна, спрятавшаяся за серебристыми листьями деревьев; окна дома, смутно светящиеся на расстоянии, были выписаны достаточно тщательно.
Луиз сразу же поняла, кто изображен на холсте. Ревность сделала ее сверхчувствительной. Ей было достаточно одного взгляда, чтобы понять, это – девушка, которую Закари видел тем вечером. Картина обладала магическим воздействием – озадачивала и интриговала, вселяя в зрителя уверенность, что скрывает какую-то тайну.
Затем глаза Луиз остановились на лице девушки и расширились от изумления.
Это было ее лицо.
Глава 9
Луиз была так ошеломлена увиденным, что даже не потребовала у Закари каких-либо объяснений, а только с недоумением смотрела на него.
Он побагровел и проворчал:
– Я даже не могу представить ее лица. Я помню только, что оно произвело на меня сильное впечатление, и мысленно я вижу его очень отчетливо. Но когда пытаюсь воспроизвести, оно исчезает из моей памяти. Я даже думал, что, может быть, стоит вообще вместо лица оставить пустое место. Это было бы даже интересно и, возможно, стало бы предметом искусствоведческого обсуждения. Некоторые художники подобным образом стараются заинтересовать толпу. Но я к ним не отношусь – не собираюсь завоевывать популярность трюкачеством. И пока я решал, что же мне делать, рука как бы сама набросала глаза, нос, рот. Когда же я, отступив на несколько шагов назад, посмотрел на то, что получилось, то оказалось, что это вы. – Закари пожал плечами. – И поэтому, когда от набросков перешел непосредственно к живописи, я вставил ваше лицо в картину.
Он смотрел на холст, стиснув зубы. Луиз наблюдала за ним, желая понять, о чем Закари думает.
Взглянув в ее сторону и опустив глаза, он спросил:
– Вы не возражаете?
Она молча покачала головой.
Возражает ли она? Ее сердце билось так сильно, что Луиз даже затошнило. Что все это значит?
Его голос стал грубее.
– Может быть, вы теперь понимаете, почему я был несколько озадачен… Не только вы волнуете меня. Меня беспокою я сам. Почему, когда я пытаюсь нарисовать ее лицо, получается ваше. Такое впечатление, что два образа слились в моем сознании воедино. Но я не понимаю, каким образом. Что, черт побери, творится в моей голове?
Луиз не нашла ответа на его вопрос…
Думая об этом во время ночного дежурства, она решила было поговорить с одним из психиатров больницы. Но он бы все равно ничего ей не объяснил, так как счел бы непрофессиональным делать какие-либо выводы с чужих слов.
Любой специалист захочет увидеть Закари лично, исследовать довольно долгий период его жизни, но она посчитала, что он откажется. За последний год у него и так сменилось множество врачей. А к психиатрии он относился с большим недоверием. На этот счет у Закари была своя точка зрения, как, впрочем, и на все остальное; На следующий день она заехала за Закари, чтобы отвезти его в суд.
– Что так рано? – сухо спросил он, открывая дверь.
В темном костюме, в рубашке в красную и белую полоску и в шелковом галстуке коричневого цвета он мало походил на себя. Луиз он больше нравился в старых голубых джинсах и в свитере.
– На стоянке возле суда вряд ли удастся поставить машину, – сказала она. – И я сначала высажу вас, а потом уже найду место для парковки.
Он посмотрел на нее тяжелым взглядом.
– Понятно. И конечно, у вас вряд ли хватит смелости на то, чтобы нас увидели вместе.
Луиз покраснела и постаралась сменить тему разговора.
– Не забудьте про ремень. Не обращая внимания на ее слова, он посмотрел в зеркало.
– Представляю, как все будут на меня пялиться, когда я войду в зал. Может быть, мне надеть что-нибудь на голову. – Его голос звучал жестко.
– Не говорите так. У вас осталось всего несколько шрамов.
– Несколько?
Закари еще раз с горечью взглянул на свое отражение.
– Возможно, кто-то на вас и посмотрит, – сказала она мягко. – Но только в самом начале, а потом быстро привыкнут к вашему виду.
Он медленно повернул к ней голову.
– Вы говорите так, потому что сами привыкли иметь дело с людьми, пострадавшими от ожогов.
– Нет, – уверенно сказала Луиз. – В течение многих лет я наблюдала, как пациенты и их семьи справляются с подобными недугами. Человеческий разум – странная штука. Люди свыкаются с любыми видами уродства. Шрамы вскоре станут менее заметными, и окружающие перестанут обращать на них хоть какое-нибудь внимание, потому что без них нас никто уже не сможет себе представить. Мы узнаем друг друга по лицу, и любая отметина становится его частью. И только совершенно незнакомые люди будут как-то реагировать на это.
– Сегодня мне предстоит войти в помещение, где будет полно незнакомых людей! – выпалил Закари, и Луиз увидела его судорожно сжатые кулаки.
Она взяла их в свои ладони и стала разжимать, палец за пальцем.
– Не будьте таким напряженным. Если вы их не знаете, какое вам дело, что они о вас думают? Войдите в зал суда с высоко поднятой головой, и, если люди будут на вас смотреть, пусть.
Она отпустила его руки и откинулась на спинку стула. Ее щеки порозовели, и Луиз опустила глаза.
– Вам давно следовало бы привыкнуть к тому, что на вас смотрят. Вы очень привлекательный мужчина…
Вдруг Закари засмеялся и подумал: а ведь правда, какое мне дело, что думает, например, Дейна?
Он схватил Луиз за подбородок и запрокинул ее голову. Теперь он ясно видел выражение ее глаз.
– Хорошо. Если вас не шокирует мой вид, почему вы не хотите, чтобы нас видели вместе?
Она заколебалась, ее темно-синие глаза встретились с его беспокойным взглядом.
– Ревнивый любовник? – спросил Закари грубо.
– Конечно нет, – удивилась она, поняв, что он спрашивает про Дэвида, о котором она теперь вспоминала очень редко.
– Он там будет? – снова спросил Закари, и она отрицательно покачала головой.
– Зачем ему там быть? Он не имеет никакого отношения к этому инциденту. Это никак к нему не относится.
– Вы все еще с ним встречаетесь?
– Мы работаем вместе, поэтому понятно, что я с ним вижусь.
– Вы с ним встречаетесь?
– Нет, я не бегаю к нему на свидания, пробормотала Луиз, опустив глаза, и щеки ее опять покрылись румянцем. – Почему вы задаете мне вопросы о Дэвиде?
– Я любознательный, – холодно сказал Закари. – Он все еще вами интересуется?
– Нет. Но если вы интересуетесь им, то могу сказать, что он встречается с медсестрой из другого отделения.
Луиз в упор посмотрела на него, как бы подтверждая истинность своих слов.
– И вам это безразлично? – настаивал он, пристально глядя ей в глаза. Ее стало это раздражать.
– Вы как смерть или как сборщик налогов. От вас не отвяжешься, не так ли?
– Да, но только тогда, когда мне нужен ответ, – сказал Закари насмешливо. – Итак, скажите, хотели бы знать, с кем еще он встречается?
– Нет, – ответила она терпеливо. – Доктор Хеллоуз для меня ничего не значит, я не та женщина, которая ему нужна. Мы нравились друг другу, но не более того. Может, хватит говорить о моей личной жизни?
– Пока нет. Почему же он устроил сцену ревности у моего дома, если вы ему безразличны?
– Дэвид вбил себе в голову, что я для него что-то значу. Но скоро нашел себе другую, когда понял, что это не так.
Он побагровел и проворчал:
– Я даже не могу представить ее лица. Я помню только, что оно произвело на меня сильное впечатление, и мысленно я вижу его очень отчетливо. Но когда пытаюсь воспроизвести, оно исчезает из моей памяти. Я даже думал, что, может быть, стоит вообще вместо лица оставить пустое место. Это было бы даже интересно и, возможно, стало бы предметом искусствоведческого обсуждения. Некоторые художники подобным образом стараются заинтересовать толпу. Но я к ним не отношусь – не собираюсь завоевывать популярность трюкачеством. И пока я решал, что же мне делать, рука как бы сама набросала глаза, нос, рот. Когда же я, отступив на несколько шагов назад, посмотрел на то, что получилось, то оказалось, что это вы. – Закари пожал плечами. – И поэтому, когда от набросков перешел непосредственно к живописи, я вставил ваше лицо в картину.
Он смотрел на холст, стиснув зубы. Луиз наблюдала за ним, желая понять, о чем Закари думает.
Взглянув в ее сторону и опустив глаза, он спросил:
– Вы не возражаете?
Она молча покачала головой.
Возражает ли она? Ее сердце билось так сильно, что Луиз даже затошнило. Что все это значит?
Его голос стал грубее.
– Может быть, вы теперь понимаете, почему я был несколько озадачен… Не только вы волнуете меня. Меня беспокою я сам. Почему, когда я пытаюсь нарисовать ее лицо, получается ваше. Такое впечатление, что два образа слились в моем сознании воедино. Но я не понимаю, каким образом. Что, черт побери, творится в моей голове?
Луиз не нашла ответа на его вопрос…
Думая об этом во время ночного дежурства, она решила было поговорить с одним из психиатров больницы. Но он бы все равно ничего ей не объяснил, так как счел бы непрофессиональным делать какие-либо выводы с чужих слов.
Любой специалист захочет увидеть Закари лично, исследовать довольно долгий период его жизни, но она посчитала, что он откажется. За последний год у него и так сменилось множество врачей. А к психиатрии он относился с большим недоверием. На этот счет у Закари была своя точка зрения, как, впрочем, и на все остальное; На следующий день она заехала за Закари, чтобы отвезти его в суд.
– Что так рано? – сухо спросил он, открывая дверь.
В темном костюме, в рубашке в красную и белую полоску и в шелковом галстуке коричневого цвета он мало походил на себя. Луиз он больше нравился в старых голубых джинсах и в свитере.
– На стоянке возле суда вряд ли удастся поставить машину, – сказала она. – И я сначала высажу вас, а потом уже найду место для парковки.
Он посмотрел на нее тяжелым взглядом.
– Понятно. И конечно, у вас вряд ли хватит смелости на то, чтобы нас увидели вместе.
Луиз покраснела и постаралась сменить тему разговора.
– Не забудьте про ремень. Не обращая внимания на ее слова, он посмотрел в зеркало.
– Представляю, как все будут на меня пялиться, когда я войду в зал. Может быть, мне надеть что-нибудь на голову. – Его голос звучал жестко.
– Не говорите так. У вас осталось всего несколько шрамов.
– Несколько?
Закари еще раз с горечью взглянул на свое отражение.
– Возможно, кто-то на вас и посмотрит, – сказала она мягко. – Но только в самом начале, а потом быстро привыкнут к вашему виду.
Он медленно повернул к ней голову.
– Вы говорите так, потому что сами привыкли иметь дело с людьми, пострадавшими от ожогов.
– Нет, – уверенно сказала Луиз. – В течение многих лет я наблюдала, как пациенты и их семьи справляются с подобными недугами. Человеческий разум – странная штука. Люди свыкаются с любыми видами уродства. Шрамы вскоре станут менее заметными, и окружающие перестанут обращать на них хоть какое-нибудь внимание, потому что без них нас никто уже не сможет себе представить. Мы узнаем друг друга по лицу, и любая отметина становится его частью. И только совершенно незнакомые люди будут как-то реагировать на это.
– Сегодня мне предстоит войти в помещение, где будет полно незнакомых людей! – выпалил Закари, и Луиз увидела его судорожно сжатые кулаки.
Она взяла их в свои ладони и стала разжимать, палец за пальцем.
– Не будьте таким напряженным. Если вы их не знаете, какое вам дело, что они о вас думают? Войдите в зал суда с высоко поднятой головой, и, если люди будут на вас смотреть, пусть.
Она отпустила его руки и откинулась на спинку стула. Ее щеки порозовели, и Луиз опустила глаза.
– Вам давно следовало бы привыкнуть к тому, что на вас смотрят. Вы очень привлекательный мужчина…
Вдруг Закари засмеялся и подумал: а ведь правда, какое мне дело, что думает, например, Дейна?
Он схватил Луиз за подбородок и запрокинул ее голову. Теперь он ясно видел выражение ее глаз.
– Хорошо. Если вас не шокирует мой вид, почему вы не хотите, чтобы нас видели вместе?
Она заколебалась, ее темно-синие глаза встретились с его беспокойным взглядом.
– Ревнивый любовник? – спросил Закари грубо.
– Конечно нет, – удивилась она, поняв, что он спрашивает про Дэвида, о котором она теперь вспоминала очень редко.
– Он там будет? – снова спросил Закари, и она отрицательно покачала головой.
– Зачем ему там быть? Он не имеет никакого отношения к этому инциденту. Это никак к нему не относится.
– Вы все еще с ним встречаетесь?
– Мы работаем вместе, поэтому понятно, что я с ним вижусь.
– Вы с ним встречаетесь?
– Нет, я не бегаю к нему на свидания, пробормотала Луиз, опустив глаза, и щеки ее опять покрылись румянцем. – Почему вы задаете мне вопросы о Дэвиде?
– Я любознательный, – холодно сказал Закари. – Он все еще вами интересуется?
– Нет. Но если вы интересуетесь им, то могу сказать, что он встречается с медсестрой из другого отделения.
Луиз в упор посмотрела на него, как бы подтверждая истинность своих слов.
– И вам это безразлично? – настаивал он, пристально глядя ей в глаза. Ее стало это раздражать.
– Вы как смерть или как сборщик налогов. От вас не отвяжешься, не так ли?
– Да, но только тогда, когда мне нужен ответ, – сказал Закари насмешливо. – Итак, скажите, хотели бы знать, с кем еще он встречается?
– Нет, – ответила она терпеливо. – Доктор Хеллоуз для меня ничего не значит, я не та женщина, которая ему нужна. Мы нравились друг другу, но не более того. Может, хватит говорить о моей личной жизни?
– Пока нет. Почему же он устроил сцену ревности у моего дома, если вы ему безразличны?
– Дэвид вбил себе в голову, что я для него что-то значу. Но скоро нашел себе другую, когда понял, что это не так.