Страница:
спросив совета у ветра, выбежали вприпрыжку, цветы сминая".
Еще выразительнее стихи об улье в дупле дерева, которое Гонгора
называет укрепленным замком той (пчелы),
que sin corona vuela что летит без короны
у sin espada, и шпаги,
susurrante amazona, жужжащая амазонка,
Dido alada, крылатая Дидона,
de ejercito mas casto, целомудреннейшего
воинства,
de mas bella прекраснейшей
Republica, cenida, en vez Республики, опоясанной
de muros, не стенами,
de cortezas; en esta, а корою; вот в этом
pues, Cartago, Карфагене
reina la abeja, oro царит пчела, отливающая
brillando vago, тусклым золотом;
о el jugo bebe de los она упивается то соком
aires puros, свежего ветерка,
о el sudor de los cielos, то испариной небес, когда
cuando liba высасывает
de las mudas estrellas безмолвных звезд слюну.
la saliva.
Этот отрывок исполнен величия почти эпического. А поэт пишет всего лишь
о пчеле и ее улье. Он называет этот лесной улей "Республикой, опоясанной не
стенами, а корою", пчелу именует "жужжащей амазонкой", что пьет сок свежего
ветерка, росу называет "испариной небес", нектар - "слюной" цветов,
"безмолвных звезд". Разве эти стихи не отличает та же величавость, что
присуща Гонгоре, когда, применяя астрономические термины, он описывает море
или рассвет? Он удваивает и утраивает поэтический образ, показывая его в
различных плоскостях, чем добивается законченности впечатления и восприятия
всех граней образа. Трудно ожидать чего-нибудь подобного от чистой поэзии.
Гонгора прекрасно владел классической культурой, и это дало ему веру в
себя. Он создает невероятный для своего времени образ часов:
Las horas ya de numeros Время уже оделось
vestidas, - в числа, -
или же образно называет пещеру "унылый зевок земли". Среди
современников Кеведо иногда удавались такие меткие выражения, но красотой
они уступали гонгоровским.
Лишь XIX век дал великого поэта Стефана Малларме, вдохновенного
учителя, принесшего на Рю де Ром свой неповторимый абстрактный лиризм и
проложившего опасный, открытый всем ветрам путь новым поэтическим школам. До
этого момента лучшего ученика у Гонгоры не было, а ученик даже не знал
своего учителя. Оба питают пристрастие к лебедям, зеркалам, резким
светотеням, женским волосам. Для обоих равно характерен как бы застывший
трепет барокко. Разница в том, что Гонгора как поэт более силен, он обладает
неведомым Малларме богатством языка и восторженным восприятием красоты,
изгнанными из поэзии Малларме прелестным юмором и отравленными стрелами
иронии - порождением нашего времени. Ясно, что поэтические образы Гонгоры не
почерпнуты прямо из окружающего его мира, напротив, предмет, явление или
действие проходят сначала через камеру-обскуру рассудка; такое преображение
позволяет им единым махом преодолеть барьер, отделяющий их от иного мира.
Невозможно читать его стихи, не являющиеся прямым изображением предметов,
имея перед глазами сами эти предметы. Тополя, розы, пастухи, пастушки и моря
- все они создания вдохновенного кордовского поэта. Море он называет
"оправленным в мрамор изумрудом, не знающим покоя", а тополь - "зеленой
лирой". А с другой стороны, есть ли крупица смысла в том, чтобы, держа в
руках живую розу, читать мадригал, ей посвященный? Или роза покажется
лишней, или мадригал. Как у всякого большого поэта, у Гонгоры свой особый
мир. Мир существенных примет вещей и характерных различий.
Поэту, собирающемуся написать поэму, чудится (мне это знакомо по
собственному опыту), что он отправляется на ночную охоту в далекие-далекие
леса. В сердце глухо стучит неясный страх. Чтобы успокоиться, полезно выпить
стакан холодной воды и провести пером несколько ничего не значащих черных
линий. Именно черных, потому что, признаюсь откровенно, не люблю я цветные
чернила. Итак, поэт собирается в путь. Свежий ветер холодит хрусталь его
глаз. В молчании ветвей звучит полумесяц - рожок из легкого металла. В
просветах между стволами появляются и исчезают белые олени. Ночь, вся
целиком, прячется за ширму из шорохов. Вода меж камышами, глубокая и
спокойная, покрывается рябью. Пора идти. Чревато опасностью это мгновение
для поэта. Ему нужно взять с собой карту тех мест, куда он направляется, и
сохранить присутствие духа перед лицом красот подлинных и красот мнимых,
которые встретятся на его пути. Он должен, как Улисс при встрече с сиренами,
заткнуть уши и, минуя метафоры мнимые, поддельные, разить стрелой метафоры
живые. Мгновение это опасно - ведь поэт может поддаться соблазну, и тогда
ему вовек не свершить задуманного. Преображенным должен идти поэт на эту
охоту, с чистым сердцем и спокойной душой. Устояв перед призраками, он
осторожно подстерегает живую, подлинную плоть образа, созвучного плану
поэмы, которая ему неясно видится. Приходится иногда громкими криками
отпугивать назойливых злых духов, вторгающихся в уединенный мир поэта и
прельщающих его легкой славой, славой беспорядочной, не имеющей ни
эстетической ценности, ни красоты. Кто же, как не Гонгора, лучше подготовлен
к этой внутренней охоте? Его не манят возникающие в его мысленном пейзаже
ярко окрашенные или чрезмерно сверкающие образы. Ведь он преследует то, чего
никто не замечает: внешне обособленный и незаметный образ, что засияет потом
ярким светом в самом неожиданном месте поэмы. К услугам фантазии поэта пять
чувств. Пять основных чувств, пять неприметных рабов, слепо ему повинуются,
не вводя его в обман, как прочих смертных. Поэт отчетливо сознает, что
природа, которой должно жить в его поэмах, - это не та природа, что вышла из
рук Творца, и строит свои пейзажи, разлагая ее на составные части. Мы могли
бы сказать, что он подчиняет природу во всех ее оттенках дисциплине
музыкального ритма. Во второй "Поэме одиночества" он пишет (350-360 строки):
Rompida el agua en las Вода, разбиваясь
menudas piedras, о мелкие камни,
cristalina sonante era tiorba, хрустально звучащей была
у las confusamente acordes, лютней;
aves а птиц нестройный хор
entre las verdes roscas de среди зеленых витков
las yedras плюща
muchas eran, у muchas велик был, и много раз
veces nueve по девять
aladas musas, que - крылатых муз, под легким
de pluma leve опереньем
engauada su oculta lira скрывающих изогнутую
corva - лиру,
metros inciertos si, pero неясные, но пленительные
suaves строфы
en idiomas cantan diferentes; на разных поют языках;
mientras, cenando en а между тем, закончив
трапезу,
porfidos lucientes, в сверкающем порфире
lisonjean apenas спешат воздать хвалу
al Jupiter marino tres Юпитеру морскому три
sirenas. сирены.
Поражает то, как строит он описание птичьего хора:
"...велик был, и много раз по девять
крылатых муз..."
- и как тонко намекает на разнообразие птиц:
"...неясные, но пленительные строфы
на разных поют языках..."
Или же он пишет:
Terno de gracia bello Три грации прекрасных,
repetido четырежды
cuatro veces en doce представленных
labradoras, в двенадцати селянках,
entre bailando numerosa- явились в легком танце.
mente.
Великий французский поэт Поль Валери сказал, что вдохновение - не
лучшее состояние для того, чтобы писать стихи. Хоть я и верю в ниспосланное
богом вдохновение, кажется мне, что Валери на правильном пути. Состояние
вдохновения - это состояние внутренней собранности, но не творческого
динамизма. Нужно дать отстояться мысленному образу, чтобы он прояснился. Не
думаю, что великий мастер мог бы творить в состоянии лихорадочного
возбуждения. Даже мистики творят только тогда, когда дивный голубь святого
духа покидает их кельи и теряется в облаках. Из вдохновения возвращаешься,
как из чужой страны. И стихотворение - рассказ об этом путешествии.
Вдохновение дарует поэтический образ, но не его облачение. Чтобы облечь его,
нужно спокойно и беспристрастно изучать качество, и звучность слова. У дона
Луиса де Гонгора же не знаешь, чем больше восхищаться - самой ли поэтической
субстанцией или ее неподражаемой и вдохновеннешпей формой. Слово поэта не
убивает его дух, а оживляет его. Гонгора не непосредственен, но обладает
свежестью и молодостью. Он не прост, но доступен и ярок. Даже в тех случаях,
когда он неумерен в гиперболе, ему присуще характерное андалузское
остроумие, и оно вызывает у нас лишь улыбку и еще большее восхищение: ведь
его гиперболы - это комплименты влюбленного по уши кордовца.
Он пишет о новобрачной:
Virgen tan bella Столь прекрасна дева,
que hacer podria что могли бы
torrida la Noruega два ее солнца растопить
con dos soles Норвегию,
y blanca la Etiope а руки - обелить
con dos manos. Эфиопию.
Чисто андалузская цветистость! Восхитительная галантность всадника, что
переплыл Гвадалквивир на чистокровном скакуне. Здесь как на ладони поле
действия его фантазии.
Перейдем теперь к "темноте" Гонгоры. И что же это за "темнота"? Я
думаю, что он, скорее, грешит слепящей яркостью. Но, чтобы подойти к нему,
нужно быть посвященным в Поэзию и обладать восприимчивостью, подготовленной
чтением и опытом. Человек, чуждый его миру, не сможет насладиться его
поэзией, как не сможет насладиться ни картиной, хоть и увидит то, что там
нарисовано, ни музыкальным произведением. Гонгору мало просто читать - его
надо любить. Критиковавшие его филологи, цепляясь за сложившиеся теории, не
приняли плодотворной гонгоровской революции, подобно тому как закосневшие в
своем гнилом экстазе "бетховенианцы" говорят, что музыка Клода Дебюсси -
звуки, производимые кошкой, гуляющей по роялю. Они не приняли его революцию
в грамматике, но люди неученые, ничего общего с ними не имевшие, встретили
ее с распростертыми объятиями. Расцвели новые слова. Новые перспективы
открылись перед кастильским языком. Великий поэт - живительная роса для
языка. В грамматическом плане случай с Гонгорой - единственный в своем роде.
Старые интеллектуалы того времени, любители Поэзии, должно быть, застыли в
изумлении, видя превращение их кастильского языка в нечто странное, не
поддающееся расшифровке.
Кеведо, раздраженный и втайне завидующий, встретил Гонгору сонетом с
названием "Рецепт Составления Поэм Одиночества", насмехаясь над "странными
словесами", составляющими эту заумь, применяемую доном Луисом. Он пишет:
Quien quisiere ser culto Кто захочет стать ученым
en solo un dia, за один только миг,
la jeri - aprendera - _жар_ - пусть выучит -
gonza siguiente: _гон_ такой:
Fulgores, arrogar, joven, отрок, предчувствует,
presiente, строит, простой,
candor, construye, metrica, гармония, метрика,
armonia. присваивать, блик.
Росо mucho, si no, А вот еще:
purpuracia, трепетанье, пожирает,
neutralidad, conculca, нейтральность, костер,
erige, mente, отрок, возводит,
pulsa, ostenta, librar, надежда, не вовсе, знаки
adolescente, уводит,
sanas, traslada, pira, гарпия, роскошь,
frustra, harpia. пурпурность, спасает.
Cede, impide, cisura, Цезура, высасывает,
petulante, чередованья,
palestra, liba, meta, хотя, борьба, уступает,
argento, alterna, вкусноты,
si bien, disuelve, emulo, витальность, сребро,
canoro. безнадежность, разлучник.
Use mucho de liquido Жидкости чаще рисуй
у de errante, и блужданья,
su poco de nocturno сумерки вставь
у de caverna. и немножко гротов.
Anden listos livor, adunco Держи наготове фиалки
y poro. и лучник {*}.
{* Перевод А. Грибанова.}
Да это же великий праздник цвета и музыки для кастильского языка! Вот
она "заумь", "жаргон" дона Луиса де Гонгоры-и-Арготе. Знай Кеведо, как он
превознес своего врага, он удалился бы, сжигаемый своей мрачной меланхолией,
в кастильскую глушь Торре-де-Хуан-Абад. С большим правом, чем Сервантеса,
можно назвать Гонгору поэтом-творцом нашего языка, и тем не менее вплоть до
этого года Испанская академия не объявляла его и авторитетом в языке.
Перестала существовать одна из причин, которая делала Гонгору "темным"
для его современников, - его язык. Уже нет незнакомых слов в его словаре, не
потерявшем, однако, своей изысканности. Лексика его вошла в обиход. Остается
синтаксис и мифологические трансформации. Чтобы сделать понятными его
предложения, их нужно упорядочить, подобно латинским. А что действительно
трудно для понимания - это его мифологический мир. Трудно потому, что не
многие знают мифологию, и потому еще, что он не просто пересказывает миф, но
трансформирует его или дает лишь один определяющий штрих. Именно здесь
метафоры поэта приобретают неповторимое звучание. С простодушным и
религиозным пылом излагает Гесиод свою "Теогонию", а хитроумный кордовец
пересказывает ее, стилизуя или изобретая новые мифы, и проявляет при этом
ошеломляющую поэтическую силу, дерзость в переработке мифов и презрение к
объяснениям.
Юпитер в образе златорогого быка похищает нимфу Европу;
...Era del ano la estacion ...Стояло то цветущее
florida время года,
en que el mentido robador когда лукавый Европы
de Europa, похититель
media luna las armas с полумесяцем рогов
de su frente... на челе...
"Лукавый похититель" - как тонко сказано о перевоплотившемся боге!
...el canoro ...мелодичный голос той,
son de la ninfa un tiempo, что некогда была нимфой,
ahora cana... - а сейчас
тростник... -
пишет он о нимфе Сиринге, которую бог Пан, разгневанный тем, что она им
пренебрегла, превратил в тростник и сделал из него семиствольную флейту.
Любопытно, как он перерабатывает миф об Икаре;
Audaz mi pensamiento Мой дерзкий замысел
el zenit escalo, plumas достиг зенита, в перья
vestido, одетый,
cuyo vuelo atrevido - пусть его полет отважный
si no ha dado su и не дал свое имя твоей
nombre a tns espumas - пене,
de sus vestidas plumas но об одевавших его
conservaran el перьях,
desvanecimiento разлетевшихся по воздуху,
los anales diafanos будут помнить
del viento. прозрачные анналы ветра.
Или же описывает павлинов Юноны в их роскошном оперении:
...volantes pias ...чьи перья - голубые
que azules ojos con глаза с золотыми
pestanas de oro ресницами, -
sus plumas son, conduzcan мчите великую богиню -
alta diosa высшую славу
gloria mayor del царственного
soberano coro. хора.
Или называет голубку, не без основания лишая ее традиционного эпитета
"невинная":
...Ave lasciva de la ...Сладострастная птица
Cyprida Diosa. богини Киприды.
Он пишет намеками, поворачивая мифы профилем, а иногда выделяя лишь
одну черту, обычно скрытую среди других образов. В мифологии Вакх трижды
претерпевает страсти и смерть. Сначала он принимает образ козла с витыми
рогами. Из любви и сострадания к своему плясуну Сизу, превратившемуся после
смерти в плющ, Вакх превращается в виноградную лозу. И, наконец, он умирает
и превращается в фиговое дерево. Вот как Вакх трижды рождался заново.
Гонгора намекает на эти метаморфозы в одной из "Поэм одиночества" в такой
деликатной и скрытой форме, что это понятно только тем, кто посвящен в
секрет этой истории:
Seis chopos de seis Шесть тополей, увитые
yeclras abrazados шестью плетьми плюща,
tirsos eran del griego были тирсами греческого
dios, nacido бога, родившегося
segunda vez, que en вновь и укрывшего под
pampanos desmiente молодыми виноградными
листьями
los cuernos de su frente. рога на своем челе.
Вакх, веселящийся со своим любимцем, принявшим образ вьющегося плюща,
увенчан молодыми виноградными листьями, которые словно отрицают его прежние
сластолюбивые рога. В таком же духе пишутся все культистские поэмы. Гонгора
развил в себе такое обостренное теогоническое восприятие мира, что
превращает в миф все, чего ни коснется. Стихии действуют в его пейзажах как
неизвестные человеку божества, обладающие неограниченной властью. Он
наделяет их слухом и ощущением. Он творит их.
Во второй "Поэме одиночества" описывается юный чужестранец, который
гребет на своей лодке и поет нежнейшую любовную жалобу, превращая
...instrumento el bajel, ...в инструмент свой челн
cuerdas los remos... и весла - в струны...
Хотя влюбленному и кажется, что он одинок в зеленой пустыне вод, его
слушает море, его слушает ветер и эхо подхватывает самую сладкозвучную,
пусть и невнятную ноту его песни:
No es sordo el mar; Не глухо море:
la erudicion engana. обманывает знание.
Bien que tal vez sanudo Хоть иногда оно,
no oya al piloto, о le разъярившись,
responda fiero, не слышит кормчего или
sereno disimula mas orejas отвечает ему свирепо,
que sembro dulces quejas - спокойное, оно таит ушей
canoro labrador - el не меньше,
forastero, чем посеял нежных жалоб
en su undosa campana. сладкоголосый пахарь -
Espongioso, pues, se чужестранец -
bebio у mudo в его волнистую ниву,
el lagrimoso reconocimiento, Подобно губке, оно,
de cuyos dulces numeros безмолвное, впитало
no poca слезное признание,
conceptuosa suma немалую долю сладких
en los dos giros гармоний которого
de invisible pluma на крылах своих, двух
que fingen sus dos alas росчерках невидимого пера,
huerto el viento; похитил ветер.
Eco - vestida una cavada Эхо, одетое скалистым
roca - гротом,
solicito curiosa с любопытством вызвало
у guardo avara и жадно спрятало
la mas dulce - si no la сладчайший, пусть и не
menos clara - самый ясный
silaba siendo en tanto слог, а между тем
la vista de las chozas вид хижин был концом
fin del canto. песни.
Этот прием одухотворения, очеловечивания природы весьма характерен для
Гонгоры. Он ищет в стихиях сознание. Ему ненавистны глухое молчание и темные
силы, не имеющие предела. Это поэт, высеченный из цельной глыбы, эстетика
его неизменима и догматична. Вот он воспевает море близ устья реки;
Centauro ya espumoso Океан - кентавр из пены -
el Oceano полуморе, полурека -
medio mar, medio ria - дважды в день топчет
dos veces huella сушу,
la campana al dia, тщетно стремясь забраться
pretendiendo escalar в гору,
el monte en vano.
Его фантазии не свойственны ни полутона, ни светотени. Так, в
"Полифеме" он придумывает миф о жемчуге. Он пишет, что стопа Галатеи
касается раковин:
...cuyo bello contacto ...от ее прекрасного
puede hacerlas, прикосновения они,
sin concebir rocio, не зачав росу,
parir perlas... рождают жемчуг...
Мы уже видели, как преображается все, чего касается рука поэта. Его
одухотворенное теогоническое восприятие мира придает индивидуальность силам
природы. Любование женщиной, вынужденно замалчиваемое из-за духовного сана,
оттачивает до немыслимого совершенства его галантность и эротизм. "Полифем и
Галатея" - поэма, до предела насыщенная эротикой, но это, если можно так
выразиться, сексуальность цветов - сексуальность тычинок и пестиков в
волнующий момент весеннего полета пыльцы.
Где еще поцелуй описывался так благозвучно, естественно и безгрешно,
как его описывает наш поэт в "Полифеме"?!
No a las palomas concedio Не голубям даровал
Gupido Купидон
juntar de sus dos picos соединить рубины их
los rubies, клювов,
cuando al clavel el joven когда дерзкий юноша
atrevido впился в два красных
las dos ojas le chupa лепестка гвоздики.
carmesies. Сколько порождают Пафос
Cuantas produce Pafo, и Книда
engeiidra Gnido черных фиалок и белых
negras violas, blancos левкоев,
alelies, все они сыплются дождем
Uneven sobre el que Amor на то, что, по воле Любви,
quiere que sea стало брачным ложем
talamo de Acis у de Асиса и Галатеи.
Galatea.
Стиль его пышный, изощренный, но сам по себе не "темный". Темны мы,
люди, неспособные проникнуться строем его мыслей. Загадка кроется в нас
самих - мы носим ее в сердце. Правильней сказать не "темная вещь", а "темный
человек". Гонгора стремится быть ясным, изящным, богатым нюансами, а не
заумным. Он не находит удовольствия ни в полутенях, ни в расплывчатых
метафорах. Напротив, он по-своему объясняет все, придает всему цельность.
Из своей поэмы он сумел сделать как бы громадный натюрморт. Своим
творчеством Гонгора решил важную поэтическую проблему, которая до него
считалась неразрешимой. Нужно было написать лирическую поэму в противовес
эпическим, насчитывавшимся десятками. Но как сохранить чисто лирическое
напряжение на протяжении целых эскадронов строк? Как сделать это, не
прибегая к повествованию? Когда большое значение придавалось сюжету,
рассказу, поэма при малейшем недосмотре превращалась в эпическую. А если
вообще ни о чем не рассказывалось, поэма распадалась на тысячу кусков,
лишенных смысла и цельности. Гонгора же избирает особый, свой тип
повествования, скрытого метафорами. И его трудно обнаружить. Повествование
преображается, становится как бы скелетом поэмы, окутанным пышной плотью
поэтических образов. Пластичность, внутреннее напряжение одинаковы в любом
месте поэмы; рассказ сам по себе никакой роли не играет, но его невидимая
нить придает поэме цельность. Гонгора пишет лирическую поэму невиданных
доселе размеров - "Поэму одиночества".
Эта поэма вбирает в себя всю лирическую и пасторальную традицию
испанских поэтов, предшественников Гон-горы. Буколическую страну, о которой
мечтал, но не сумел запечатлеть Сервантес, Аркадию, которую Лопе де Вега так
и не смог озарить немеркнущим сиянием, - их изобразил только дон Луис де
Гонгора. Приветливый край, некий сад, украшенный гирляндами, овеваемый
легким ветром, край изящных, но неприступных пастушек, который виделся всем
поэтам XVI-XVII веков, нашел свое воплощение в первой и второй "Поэмах
одиночества". Вот он этот изысканный мифологический пейзаж, что являлся
Дон-Кихоту в час смерти. Тщательно возделанный край, где Поэзия строго
отмеряет и устанавливает меру своей фантазии.
Говорят о двух Гонгорах. Гонгоре культистском, "темном", и Гонгоре
доступном. Но так говорят профессора изящной словесности. Человек, хоть в
малейшей степени наделенный наблюдательностью и восприимчивостью, при
анализе произведений Гонгоры может заметить, что его поэтические образы
всегда культистские. Пишет ли он маленькие романсы или создает подлинно
культистские произведения - механизм построения метафор и риторических фигур
один и тот же. Дело в том, что в первых они сочетаются с несложной фабулой и
простеньким пейзажем, а в культистских произведениях переплетаются с другими
образами, которые, в свою очередь, связаны с третьими - отсюда их кажущаяся
трудность. Примеров таких великое множество. В одном из ранних своих
стихотворений (1580 г.) он пишет:
Los rayos le cuenta al sol Солнца считала лучи
con un peine de marfil гребнем слоновой кости
la bella Jacinta, un dia. однажды прекрасная
Хасинта.
Или же пишет:
...La mano oscurece al ...Рука затмевает
peine... гребень...
В одном романсе описывает юношу:
La cara con poca sangre. Лицо, где так мало крови,
Los ojos con mucha noche. глаза, где так много тьмы.
В 1581 году пишет:
...у viendo que el pescador ...и, видя, что рыбак
con atencion la miraba, смотрит на нее с вниманием,
de peces privando al mar, она, отнимая у моря рыб,
у al que la mira del alma, а у того, кто на нее глядит,
llena de risa responde... Душу, со смехом отвечает...
Вот он описывает лицо девушки:
Pequena puerta del coral Маленькая дверца
preciado, бесценного коралла,
claras lumbreras de mirar ясные окна бестрепетного
seguro, взора,
que a la esmeralda firm, вы у прекрасного изумруда
al verde puro чистую зелень
habeis para viriles взяли для
usurpado. дарохранительниц.
Эти примеры взяты из его ранних стихов, опубликованных в
хронологическом порядке в издании Фулыне-Дельбоска. Продолжая чтение, нельзя
не заметить, что нотки культизма постепенно усиливаются и, наконец,
заполняют сонеты и трубными звуками разливаются в знаменитом "Панегирике".
Еще выразительнее стихи об улье в дупле дерева, которое Гонгора
называет укрепленным замком той (пчелы),
que sin corona vuela что летит без короны
у sin espada, и шпаги,
susurrante amazona, жужжащая амазонка,
Dido alada, крылатая Дидона,
de ejercito mas casto, целомудреннейшего
воинства,
de mas bella прекраснейшей
Republica, cenida, en vez Республики, опоясанной
de muros, не стенами,
de cortezas; en esta, а корою; вот в этом
pues, Cartago, Карфагене
reina la abeja, oro царит пчела, отливающая
brillando vago, тусклым золотом;
о el jugo bebe de los она упивается то соком
aires puros, свежего ветерка,
о el sudor de los cielos, то испариной небес, когда
cuando liba высасывает
de las mudas estrellas безмолвных звезд слюну.
la saliva.
Этот отрывок исполнен величия почти эпического. А поэт пишет всего лишь
о пчеле и ее улье. Он называет этот лесной улей "Республикой, опоясанной не
стенами, а корою", пчелу именует "жужжащей амазонкой", что пьет сок свежего
ветерка, росу называет "испариной небес", нектар - "слюной" цветов,
"безмолвных звезд". Разве эти стихи не отличает та же величавость, что
присуща Гонгоре, когда, применяя астрономические термины, он описывает море
или рассвет? Он удваивает и утраивает поэтический образ, показывая его в
различных плоскостях, чем добивается законченности впечатления и восприятия
всех граней образа. Трудно ожидать чего-нибудь подобного от чистой поэзии.
Гонгора прекрасно владел классической культурой, и это дало ему веру в
себя. Он создает невероятный для своего времени образ часов:
Las horas ya de numeros Время уже оделось
vestidas, - в числа, -
или же образно называет пещеру "унылый зевок земли". Среди
современников Кеведо иногда удавались такие меткие выражения, но красотой
они уступали гонгоровским.
Лишь XIX век дал великого поэта Стефана Малларме, вдохновенного
учителя, принесшего на Рю де Ром свой неповторимый абстрактный лиризм и
проложившего опасный, открытый всем ветрам путь новым поэтическим школам. До
этого момента лучшего ученика у Гонгоры не было, а ученик даже не знал
своего учителя. Оба питают пристрастие к лебедям, зеркалам, резким
светотеням, женским волосам. Для обоих равно характерен как бы застывший
трепет барокко. Разница в том, что Гонгора как поэт более силен, он обладает
неведомым Малларме богатством языка и восторженным восприятием красоты,
изгнанными из поэзии Малларме прелестным юмором и отравленными стрелами
иронии - порождением нашего времени. Ясно, что поэтические образы Гонгоры не
почерпнуты прямо из окружающего его мира, напротив, предмет, явление или
действие проходят сначала через камеру-обскуру рассудка; такое преображение
позволяет им единым махом преодолеть барьер, отделяющий их от иного мира.
Невозможно читать его стихи, не являющиеся прямым изображением предметов,
имея перед глазами сами эти предметы. Тополя, розы, пастухи, пастушки и моря
- все они создания вдохновенного кордовского поэта. Море он называет
"оправленным в мрамор изумрудом, не знающим покоя", а тополь - "зеленой
лирой". А с другой стороны, есть ли крупица смысла в том, чтобы, держа в
руках живую розу, читать мадригал, ей посвященный? Или роза покажется
лишней, или мадригал. Как у всякого большого поэта, у Гонгоры свой особый
мир. Мир существенных примет вещей и характерных различий.
Поэту, собирающемуся написать поэму, чудится (мне это знакомо по
собственному опыту), что он отправляется на ночную охоту в далекие-далекие
леса. В сердце глухо стучит неясный страх. Чтобы успокоиться, полезно выпить
стакан холодной воды и провести пером несколько ничего не значащих черных
линий. Именно черных, потому что, признаюсь откровенно, не люблю я цветные
чернила. Итак, поэт собирается в путь. Свежий ветер холодит хрусталь его
глаз. В молчании ветвей звучит полумесяц - рожок из легкого металла. В
просветах между стволами появляются и исчезают белые олени. Ночь, вся
целиком, прячется за ширму из шорохов. Вода меж камышами, глубокая и
спокойная, покрывается рябью. Пора идти. Чревато опасностью это мгновение
для поэта. Ему нужно взять с собой карту тех мест, куда он направляется, и
сохранить присутствие духа перед лицом красот подлинных и красот мнимых,
которые встретятся на его пути. Он должен, как Улисс при встрече с сиренами,
заткнуть уши и, минуя метафоры мнимые, поддельные, разить стрелой метафоры
живые. Мгновение это опасно - ведь поэт может поддаться соблазну, и тогда
ему вовек не свершить задуманного. Преображенным должен идти поэт на эту
охоту, с чистым сердцем и спокойной душой. Устояв перед призраками, он
осторожно подстерегает живую, подлинную плоть образа, созвучного плану
поэмы, которая ему неясно видится. Приходится иногда громкими криками
отпугивать назойливых злых духов, вторгающихся в уединенный мир поэта и
прельщающих его легкой славой, славой беспорядочной, не имеющей ни
эстетической ценности, ни красоты. Кто же, как не Гонгора, лучше подготовлен
к этой внутренней охоте? Его не манят возникающие в его мысленном пейзаже
ярко окрашенные или чрезмерно сверкающие образы. Ведь он преследует то, чего
никто не замечает: внешне обособленный и незаметный образ, что засияет потом
ярким светом в самом неожиданном месте поэмы. К услугам фантазии поэта пять
чувств. Пять основных чувств, пять неприметных рабов, слепо ему повинуются,
не вводя его в обман, как прочих смертных. Поэт отчетливо сознает, что
природа, которой должно жить в его поэмах, - это не та природа, что вышла из
рук Творца, и строит свои пейзажи, разлагая ее на составные части. Мы могли
бы сказать, что он подчиняет природу во всех ее оттенках дисциплине
музыкального ритма. Во второй "Поэме одиночества" он пишет (350-360 строки):
Rompida el agua en las Вода, разбиваясь
menudas piedras, о мелкие камни,
cristalina sonante era tiorba, хрустально звучащей была
у las confusamente acordes, лютней;
aves а птиц нестройный хор
entre las verdes roscas de среди зеленых витков
las yedras плюща
muchas eran, у muchas велик был, и много раз
veces nueve по девять
aladas musas, que - крылатых муз, под легким
de pluma leve опереньем
engauada su oculta lira скрывающих изогнутую
corva - лиру,
metros inciertos si, pero неясные, но пленительные
suaves строфы
en idiomas cantan diferentes; на разных поют языках;
mientras, cenando en а между тем, закончив
трапезу,
porfidos lucientes, в сверкающем порфире
lisonjean apenas спешат воздать хвалу
al Jupiter marino tres Юпитеру морскому три
sirenas. сирены.
Поражает то, как строит он описание птичьего хора:
"...велик был, и много раз по девять
крылатых муз..."
- и как тонко намекает на разнообразие птиц:
"...неясные, но пленительные строфы
на разных поют языках..."
Или же он пишет:
Terno de gracia bello Три грации прекрасных,
repetido четырежды
cuatro veces en doce представленных
labradoras, в двенадцати селянках,
entre bailando numerosa- явились в легком танце.
mente.
Великий французский поэт Поль Валери сказал, что вдохновение - не
лучшее состояние для того, чтобы писать стихи. Хоть я и верю в ниспосланное
богом вдохновение, кажется мне, что Валери на правильном пути. Состояние
вдохновения - это состояние внутренней собранности, но не творческого
динамизма. Нужно дать отстояться мысленному образу, чтобы он прояснился. Не
думаю, что великий мастер мог бы творить в состоянии лихорадочного
возбуждения. Даже мистики творят только тогда, когда дивный голубь святого
духа покидает их кельи и теряется в облаках. Из вдохновения возвращаешься,
как из чужой страны. И стихотворение - рассказ об этом путешествии.
Вдохновение дарует поэтический образ, но не его облачение. Чтобы облечь его,
нужно спокойно и беспристрастно изучать качество, и звучность слова. У дона
Луиса де Гонгора же не знаешь, чем больше восхищаться - самой ли поэтической
субстанцией или ее неподражаемой и вдохновеннешпей формой. Слово поэта не
убивает его дух, а оживляет его. Гонгора не непосредственен, но обладает
свежестью и молодостью. Он не прост, но доступен и ярок. Даже в тех случаях,
когда он неумерен в гиперболе, ему присуще характерное андалузское
остроумие, и оно вызывает у нас лишь улыбку и еще большее восхищение: ведь
его гиперболы - это комплименты влюбленного по уши кордовца.
Он пишет о новобрачной:
Virgen tan bella Столь прекрасна дева,
que hacer podria что могли бы
torrida la Noruega два ее солнца растопить
con dos soles Норвегию,
y blanca la Etiope а руки - обелить
con dos manos. Эфиопию.
Чисто андалузская цветистость! Восхитительная галантность всадника, что
переплыл Гвадалквивир на чистокровном скакуне. Здесь как на ладони поле
действия его фантазии.
Перейдем теперь к "темноте" Гонгоры. И что же это за "темнота"? Я
думаю, что он, скорее, грешит слепящей яркостью. Но, чтобы подойти к нему,
нужно быть посвященным в Поэзию и обладать восприимчивостью, подготовленной
чтением и опытом. Человек, чуждый его миру, не сможет насладиться его
поэзией, как не сможет насладиться ни картиной, хоть и увидит то, что там
нарисовано, ни музыкальным произведением. Гонгору мало просто читать - его
надо любить. Критиковавшие его филологи, цепляясь за сложившиеся теории, не
приняли плодотворной гонгоровской революции, подобно тому как закосневшие в
своем гнилом экстазе "бетховенианцы" говорят, что музыка Клода Дебюсси -
звуки, производимые кошкой, гуляющей по роялю. Они не приняли его революцию
в грамматике, но люди неученые, ничего общего с ними не имевшие, встретили
ее с распростертыми объятиями. Расцвели новые слова. Новые перспективы
открылись перед кастильским языком. Великий поэт - живительная роса для
языка. В грамматическом плане случай с Гонгорой - единственный в своем роде.
Старые интеллектуалы того времени, любители Поэзии, должно быть, застыли в
изумлении, видя превращение их кастильского языка в нечто странное, не
поддающееся расшифровке.
Кеведо, раздраженный и втайне завидующий, встретил Гонгору сонетом с
названием "Рецепт Составления Поэм Одиночества", насмехаясь над "странными
словесами", составляющими эту заумь, применяемую доном Луисом. Он пишет:
Quien quisiere ser culto Кто захочет стать ученым
en solo un dia, за один только миг,
la jeri - aprendera - _жар_ - пусть выучит -
gonza siguiente: _гон_ такой:
Fulgores, arrogar, joven, отрок, предчувствует,
presiente, строит, простой,
candor, construye, metrica, гармония, метрика,
armonia. присваивать, блик.
Росо mucho, si no, А вот еще:
purpuracia, трепетанье, пожирает,
neutralidad, conculca, нейтральность, костер,
erige, mente, отрок, возводит,
pulsa, ostenta, librar, надежда, не вовсе, знаки
adolescente, уводит,
sanas, traslada, pira, гарпия, роскошь,
frustra, harpia. пурпурность, спасает.
Cede, impide, cisura, Цезура, высасывает,
petulante, чередованья,
palestra, liba, meta, хотя, борьба, уступает,
argento, alterna, вкусноты,
si bien, disuelve, emulo, витальность, сребро,
canoro. безнадежность, разлучник.
Use mucho de liquido Жидкости чаще рисуй
у de errante, и блужданья,
su poco de nocturno сумерки вставь
у de caverna. и немножко гротов.
Anden listos livor, adunco Держи наготове фиалки
y poro. и лучник {*}.
{* Перевод А. Грибанова.}
Да это же великий праздник цвета и музыки для кастильского языка! Вот
она "заумь", "жаргон" дона Луиса де Гонгоры-и-Арготе. Знай Кеведо, как он
превознес своего врага, он удалился бы, сжигаемый своей мрачной меланхолией,
в кастильскую глушь Торре-де-Хуан-Абад. С большим правом, чем Сервантеса,
можно назвать Гонгору поэтом-творцом нашего языка, и тем не менее вплоть до
этого года Испанская академия не объявляла его и авторитетом в языке.
Перестала существовать одна из причин, которая делала Гонгору "темным"
для его современников, - его язык. Уже нет незнакомых слов в его словаре, не
потерявшем, однако, своей изысканности. Лексика его вошла в обиход. Остается
синтаксис и мифологические трансформации. Чтобы сделать понятными его
предложения, их нужно упорядочить, подобно латинским. А что действительно
трудно для понимания - это его мифологический мир. Трудно потому, что не
многие знают мифологию, и потому еще, что он не просто пересказывает миф, но
трансформирует его или дает лишь один определяющий штрих. Именно здесь
метафоры поэта приобретают неповторимое звучание. С простодушным и
религиозным пылом излагает Гесиод свою "Теогонию", а хитроумный кордовец
пересказывает ее, стилизуя или изобретая новые мифы, и проявляет при этом
ошеломляющую поэтическую силу, дерзость в переработке мифов и презрение к
объяснениям.
Юпитер в образе златорогого быка похищает нимфу Европу;
...Era del ano la estacion ...Стояло то цветущее
florida время года,
en que el mentido robador когда лукавый Европы
de Europa, похититель
media luna las armas с полумесяцем рогов
de su frente... на челе...
"Лукавый похититель" - как тонко сказано о перевоплотившемся боге!
...el canoro ...мелодичный голос той,
son de la ninfa un tiempo, что некогда была нимфой,
ahora cana... - а сейчас
тростник... -
пишет он о нимфе Сиринге, которую бог Пан, разгневанный тем, что она им
пренебрегла, превратил в тростник и сделал из него семиствольную флейту.
Любопытно, как он перерабатывает миф об Икаре;
Audaz mi pensamiento Мой дерзкий замысел
el zenit escalo, plumas достиг зенита, в перья
vestido, одетый,
cuyo vuelo atrevido - пусть его полет отважный
si no ha dado su и не дал свое имя твоей
nombre a tns espumas - пене,
de sus vestidas plumas но об одевавших его
conservaran el перьях,
desvanecimiento разлетевшихся по воздуху,
los anales diafanos будут помнить
del viento. прозрачные анналы ветра.
Или же описывает павлинов Юноны в их роскошном оперении:
...volantes pias ...чьи перья - голубые
que azules ojos con глаза с золотыми
pestanas de oro ресницами, -
sus plumas son, conduzcan мчите великую богиню -
alta diosa высшую славу
gloria mayor del царственного
soberano coro. хора.
Или называет голубку, не без основания лишая ее традиционного эпитета
"невинная":
...Ave lasciva de la ...Сладострастная птица
Cyprida Diosa. богини Киприды.
Он пишет намеками, поворачивая мифы профилем, а иногда выделяя лишь
одну черту, обычно скрытую среди других образов. В мифологии Вакх трижды
претерпевает страсти и смерть. Сначала он принимает образ козла с витыми
рогами. Из любви и сострадания к своему плясуну Сизу, превратившемуся после
смерти в плющ, Вакх превращается в виноградную лозу. И, наконец, он умирает
и превращается в фиговое дерево. Вот как Вакх трижды рождался заново.
Гонгора намекает на эти метаморфозы в одной из "Поэм одиночества" в такой
деликатной и скрытой форме, что это понятно только тем, кто посвящен в
секрет этой истории:
Seis chopos de seis Шесть тополей, увитые
yeclras abrazados шестью плетьми плюща,
tirsos eran del griego были тирсами греческого
dios, nacido бога, родившегося
segunda vez, que en вновь и укрывшего под
pampanos desmiente молодыми виноградными
листьями
los cuernos de su frente. рога на своем челе.
Вакх, веселящийся со своим любимцем, принявшим образ вьющегося плюща,
увенчан молодыми виноградными листьями, которые словно отрицают его прежние
сластолюбивые рога. В таком же духе пишутся все культистские поэмы. Гонгора
развил в себе такое обостренное теогоническое восприятие мира, что
превращает в миф все, чего ни коснется. Стихии действуют в его пейзажах как
неизвестные человеку божества, обладающие неограниченной властью. Он
наделяет их слухом и ощущением. Он творит их.
Во второй "Поэме одиночества" описывается юный чужестранец, который
гребет на своей лодке и поет нежнейшую любовную жалобу, превращая
...instrumento el bajel, ...в инструмент свой челн
cuerdas los remos... и весла - в струны...
Хотя влюбленному и кажется, что он одинок в зеленой пустыне вод, его
слушает море, его слушает ветер и эхо подхватывает самую сладкозвучную,
пусть и невнятную ноту его песни:
No es sordo el mar; Не глухо море:
la erudicion engana. обманывает знание.
Bien que tal vez sanudo Хоть иногда оно,
no oya al piloto, о le разъярившись,
responda fiero, не слышит кормчего или
sereno disimula mas orejas отвечает ему свирепо,
que sembro dulces quejas - спокойное, оно таит ушей
canoro labrador - el не меньше,
forastero, чем посеял нежных жалоб
en su undosa campana. сладкоголосый пахарь -
Espongioso, pues, se чужестранец -
bebio у mudo в его волнистую ниву,
el lagrimoso reconocimiento, Подобно губке, оно,
de cuyos dulces numeros безмолвное, впитало
no poca слезное признание,
conceptuosa suma немалую долю сладких
en los dos giros гармоний которого
de invisible pluma на крылах своих, двух
que fingen sus dos alas росчерках невидимого пера,
huerto el viento; похитил ветер.
Eco - vestida una cavada Эхо, одетое скалистым
roca - гротом,
solicito curiosa с любопытством вызвало
у guardo avara и жадно спрятало
la mas dulce - si no la сладчайший, пусть и не
menos clara - самый ясный
silaba siendo en tanto слог, а между тем
la vista de las chozas вид хижин был концом
fin del canto. песни.
Этот прием одухотворения, очеловечивания природы весьма характерен для
Гонгоры. Он ищет в стихиях сознание. Ему ненавистны глухое молчание и темные
силы, не имеющие предела. Это поэт, высеченный из цельной глыбы, эстетика
его неизменима и догматична. Вот он воспевает море близ устья реки;
Centauro ya espumoso Океан - кентавр из пены -
el Oceano полуморе, полурека -
medio mar, medio ria - дважды в день топчет
dos veces huella сушу,
la campana al dia, тщетно стремясь забраться
pretendiendo escalar в гору,
el monte en vano.
Его фантазии не свойственны ни полутона, ни светотени. Так, в
"Полифеме" он придумывает миф о жемчуге. Он пишет, что стопа Галатеи
касается раковин:
...cuyo bello contacto ...от ее прекрасного
puede hacerlas, прикосновения они,
sin concebir rocio, не зачав росу,
parir perlas... рождают жемчуг...
Мы уже видели, как преображается все, чего касается рука поэта. Его
одухотворенное теогоническое восприятие мира придает индивидуальность силам
природы. Любование женщиной, вынужденно замалчиваемое из-за духовного сана,
оттачивает до немыслимого совершенства его галантность и эротизм. "Полифем и
Галатея" - поэма, до предела насыщенная эротикой, но это, если можно так
выразиться, сексуальность цветов - сексуальность тычинок и пестиков в
волнующий момент весеннего полета пыльцы.
Где еще поцелуй описывался так благозвучно, естественно и безгрешно,
как его описывает наш поэт в "Полифеме"?!
No a las palomas concedio Не голубям даровал
Gupido Купидон
juntar de sus dos picos соединить рубины их
los rubies, клювов,
cuando al clavel el joven когда дерзкий юноша
atrevido впился в два красных
las dos ojas le chupa лепестка гвоздики.
carmesies. Сколько порождают Пафос
Cuantas produce Pafo, и Книда
engeiidra Gnido черных фиалок и белых
negras violas, blancos левкоев,
alelies, все они сыплются дождем
Uneven sobre el que Amor на то, что, по воле Любви,
quiere que sea стало брачным ложем
talamo de Acis у de Асиса и Галатеи.
Galatea.
Стиль его пышный, изощренный, но сам по себе не "темный". Темны мы,
люди, неспособные проникнуться строем его мыслей. Загадка кроется в нас
самих - мы носим ее в сердце. Правильней сказать не "темная вещь", а "темный
человек". Гонгора стремится быть ясным, изящным, богатым нюансами, а не
заумным. Он не находит удовольствия ни в полутенях, ни в расплывчатых
метафорах. Напротив, он по-своему объясняет все, придает всему цельность.
Из своей поэмы он сумел сделать как бы громадный натюрморт. Своим
творчеством Гонгора решил важную поэтическую проблему, которая до него
считалась неразрешимой. Нужно было написать лирическую поэму в противовес
эпическим, насчитывавшимся десятками. Но как сохранить чисто лирическое
напряжение на протяжении целых эскадронов строк? Как сделать это, не
прибегая к повествованию? Когда большое значение придавалось сюжету,
рассказу, поэма при малейшем недосмотре превращалась в эпическую. А если
вообще ни о чем не рассказывалось, поэма распадалась на тысячу кусков,
лишенных смысла и цельности. Гонгора же избирает особый, свой тип
повествования, скрытого метафорами. И его трудно обнаружить. Повествование
преображается, становится как бы скелетом поэмы, окутанным пышной плотью
поэтических образов. Пластичность, внутреннее напряжение одинаковы в любом
месте поэмы; рассказ сам по себе никакой роли не играет, но его невидимая
нить придает поэме цельность. Гонгора пишет лирическую поэму невиданных
доселе размеров - "Поэму одиночества".
Эта поэма вбирает в себя всю лирическую и пасторальную традицию
испанских поэтов, предшественников Гон-горы. Буколическую страну, о которой
мечтал, но не сумел запечатлеть Сервантес, Аркадию, которую Лопе де Вега так
и не смог озарить немеркнущим сиянием, - их изобразил только дон Луис де
Гонгора. Приветливый край, некий сад, украшенный гирляндами, овеваемый
легким ветром, край изящных, но неприступных пастушек, который виделся всем
поэтам XVI-XVII веков, нашел свое воплощение в первой и второй "Поэмах
одиночества". Вот он этот изысканный мифологический пейзаж, что являлся
Дон-Кихоту в час смерти. Тщательно возделанный край, где Поэзия строго
отмеряет и устанавливает меру своей фантазии.
Говорят о двух Гонгорах. Гонгоре культистском, "темном", и Гонгоре
доступном. Но так говорят профессора изящной словесности. Человек, хоть в
малейшей степени наделенный наблюдательностью и восприимчивостью, при
анализе произведений Гонгоры может заметить, что его поэтические образы
всегда культистские. Пишет ли он маленькие романсы или создает подлинно
культистские произведения - механизм построения метафор и риторических фигур
один и тот же. Дело в том, что в первых они сочетаются с несложной фабулой и
простеньким пейзажем, а в культистских произведениях переплетаются с другими
образами, которые, в свою очередь, связаны с третьими - отсюда их кажущаяся
трудность. Примеров таких великое множество. В одном из ранних своих
стихотворений (1580 г.) он пишет:
Los rayos le cuenta al sol Солнца считала лучи
con un peine de marfil гребнем слоновой кости
la bella Jacinta, un dia. однажды прекрасная
Хасинта.
Или же пишет:
...La mano oscurece al ...Рука затмевает
peine... гребень...
В одном романсе описывает юношу:
La cara con poca sangre. Лицо, где так мало крови,
Los ojos con mucha noche. глаза, где так много тьмы.
В 1581 году пишет:
...у viendo que el pescador ...и, видя, что рыбак
con atencion la miraba, смотрит на нее с вниманием,
de peces privando al mar, она, отнимая у моря рыб,
у al que la mira del alma, а у того, кто на нее глядит,
llena de risa responde... Душу, со смехом отвечает...
Вот он описывает лицо девушки:
Pequena puerta del coral Маленькая дверца
preciado, бесценного коралла,
claras lumbreras de mirar ясные окна бестрепетного
seguro, взора,
que a la esmeralda firm, вы у прекрасного изумруда
al verde puro чистую зелень
habeis para viriles взяли для
usurpado. дарохранительниц.
Эти примеры взяты из его ранних стихов, опубликованных в
хронологическом порядке в издании Фулыне-Дельбоска. Продолжая чтение, нельзя
не заметить, что нотки культизма постепенно усиливаются и, наконец,
заполняют сонеты и трубными звуками разливаются в знаменитом "Панегирике".