Льоса М В. Барышня из Такны

доктор сказал: если не перестанешь волноваться по любому поводу, приступ
может повториться.
Дедушка. Все у меня в порядке. Клянусь вам, за весь день голова ни разу
не закружилась. Шляпу и это... эту штуку мне нисколько не жалко. Вот часы -
это дело другое. Пятнадцать лет они у меня и ни разу не отстали. Ну ладно,
довольно об этом. Слушали вы восьмичасовую передачу? Постановку?
Бабушка. Я одна слушала. Амелия перегладила кучу белья нашего будущего
адвоката.
Амелия. Ой, смотри, у тебя ссадина на запястье.
Бабушка. Немного надо доблести, чтобы напасть на старика.
Дедушка. Он накинулся сзади, захватил врасплох. Попробовал бы лицом к
лицу. Я, может, и старик, но достоинства не потерял и сумел бы дать ему
отпор. Я всегда был первым драчуном. В иезуитском коллеже в Арекипе меня
прозвали "Порох". Чуть что - я лез в драку. И никому спуску не давал.
Мамочка (с тревогой). Что ты такое говоришь, Педро? Устроить драку с
Федерико Баррето из-за этого невинного стишка? Не надо, не заводись. У него
не было дурных намерений, это чисто светская любезность. Оставь его,
говорят, он настоящий бретер.
Дедушка. Да? Тогда другое дело. Впрочем, надо признать, стихи
превосходные. Баррето - человек даровитый... (Бабушке.) Этот старый волокита
и тебе присылал цветы.
Бабушка. Ох, эта Эльвира, все-то она помнит, хотя давно уж забыть пора.
Когда это было!.. Пойдем, я смажу тебе ранку йодом.
Амелия. Надеюсь, папа, ты образумишься. И никогда больше не будешь один
выходить из дому. Особенно под вечер. Разве ты не можешь погулять днем,
где-нибудь вокруг дома. Или подождать, пока я или твой внук проводим тебя?
Дедушка (встает). Ладно, Амелия, уговорила. (Бабушке.) Плохи, наверно,
дела в стране, если уж стали грабить полумертвых от голода стариков. Сесть в
тюрьму из-за старой палки, из-за пожелтелой шляпы с потеками на тулье?
Бабушка (уводит его из комнаты). Эти часы подарили тебе депутаты
муниципального собрания, когда ты был префектом Пиуры. Как жалко! Память
была. Ну, ничего, когда Белисарио выиграет свое первое дело, он подарит тебе
другие, еще лучше... (Выходит вместе с Амелией.)
Белисарио. Первое дело... Ты, бабушка, тоже любила помечтать. (С
яростью.) Ты-то откуда тут взялась? Неужели и дедушку Педро всадить в
любовную историю, где не было еще ни одного поцелуя? Никогда мне не сочинить
эту историю! Я не умею писать, хотя всю жизнь только тем и занимаюсь. А
получается день ото дня все хуже. Отчего бы это, дедушка? Когда хирург
удалит пятьдесят аппендиксов и двести миндалин и сделает тысячу трепанаций,
он оперирует играючи, верно? Почему же я, сочинив пятьдесят или сто историй,
так маюсь? Почему для меня это так же немыслимо трудно, как и в первый раз?
Даже еще трудней! В тысячу раз трудней! Дедушка, бабушка, уйдите вы от меня,
скройтесь, сгиньте, не отвлекайте меня, не мешайте мне, не сбивайте!
Уберитесь к чертовой матери! Дайте дописать любовную историю. (Задумчиво.) А
дедушка Педро потянул бы на героя новеллы или даже романа. Жизнь наравне с
веком, медленное разрушение, постепенный упадок. При конституционном
правительстве Бустаманте - префект Пиуры. А до этого скупал хлопок в
Боливии, в Санта-Крус-де-ла-Сьерра. А еще раньше возделывал землю в Камане.
А до этого служил в какой-то английской компании в Арекипе. Может, и ты,
дедушка, хотел стать адвокатом и поэтом? И стал бы, если бы твой отец не
умер, когда тебе исполнилось пятнадцать лет. Вот потому Белисарио и
направили по стезе правозащиты - надо было восстановить семейную традицию...
(Судя по его интонации, какая-то мысль, имеющая отношение к его работе,
появляется у него в голове. Он вертит перо, укладывает стопками бумаги.) Да,
пойдет. Ну-ка, дедуля, пожалуй-ка сюда. Напрасно я послал тебя к чертовой
матери. Извини. Глубоко сожалею. Я ведь тебя очень люблю. Ты вполне можешь
стать персонажем моего рассказа. Недаром же ты фигурируешь во всех сказках,
которые я слышал от Мамочки. Ты был прототипом всех этих таинственных и
чудесных, словно единороги или кентавры, существ - рыцарей. (Пишет.) Хотя в
жизни твоей не было ничего таинственного. Работал как вол, чтобы прокормить
не только своих детей, но и всю ту ораву, которую бабушка Кармен, самое
сердобольное существо на свете, подбирала где только могла. Например, сына
того дуралея, который разнес себе череп, играя в русскую рулетку, или девицу
на выданье, оставшуюся круглой сиротой, как Мамочка.

Когда сцена освещается, входит сеньора Карлота. Мамочка почтительно взирает
на нее из кресла. Потом встает и, помолодев, идет к ней навстречу.

Мамочка. Добрый вечер, сеньора Карлота. Какая приятная неожиданность. А
старших нет дома, и Кармен-сита куда-то ушла. Садитесь, прошу вас. Чашечку
чая?
Карлота. "Она точно сошла с акварели Модесто Молины" - так, я слышала,
говорили про тебя в Аламеде. Правду говорили.
Мамочка. Вы очень любезны, сударыня.
Карлота. Каштановые кудри, фарфоровая кожа. Выхоленные руки, маленькие
ноги. Куколка.
Мамочка. Ради бога, сударыня, вы меня заставляете краснеть. Отчего же
вы стоите? Скоро вернутся мои родные. Они пошли с визитом соболезнования
к...
Карлота. Молоденькая, хорошенькая, и недурное наследство не за горами,
правда? Имение твоего отца в Мокегуа взято в опеку до твоего
совершеннолетия, да?
Мамочка. Зачем вы все это говорите? И таким тоном? Можно подумать, что
вы сердитесь на меня.
Карлота. "Сержусь" - это не совсем то слово, миленькая моя недотрога. Я
тебя ненавижу. Я тебя ненавижу всеми силами души, всем своим существом. Весь
год я желала тебе самых страшных несчастий и горестей. Я мечтала, чтобы тебя
переехал паровоз, чтобы оспа изуродовала твое личико, чтоб чахотка спалила
твои легкие.
Мамочка. Да что ж я вам такого сделала, сеньора Карлота? Мы ведь с вами
едва знакомы. Вы мне говорите такие ужасные вещи. А я-то подумала, вы мне
принесли свадебный подарок...
Карлота. Я пришла сказать тебе, что Хоакин тебя не любит. Он любит
меня! Пусть ты моложе! Пусть ты девица - это все равно. Хоакину не нравятся
фарфоровые статуэтки, которые разбиваются от малейшего ветерка! Ему нравлюсь
я! Потому что я знаю такое, чего тебе и таким, как ты, вовек не узнать! Я
умею любить. Я знаю, что такое страсть. Я умею наслаждаться и дарить
наслаждение. Ты и выговорить-то не смеешь это слово.
Мамочка. Вы, наверно, с ума сошли, сеньора Карлота. Вы забыли, что...
Карлота. Что я замужем и что у меня трое детей. Нет, не забыла. Мне
плевать на это! Наплевать мне и на мужа, и на детей, и на то, какие толки
пойдут обо мне по городу, и на веру, и на закон! Это и есть любовь,
понимаешь? Я готова ко всему, но только не к потере мужчины, которого люблю.
Мамочка. Но если Хоакин, как вы говорите, вас любит, отчего же он
посватался ко мне?
Карлота. Отчего? Оттого, что польстился на твое имя и на твое приданое.
Офицер должен упрочить свою будущность. Но прежде всего оттого, что не может
жениться на той, кого любит. Это брак по расчету. Скрепя сердце решил он
жениться на тебе. Поняла? Скрепя сердце. Сто раз он повторял мне эти слова.
Не далее как сегодня, два часа назад. Да, он был сегодня у меня. У меня и
сейчас еще звучат в ушах его слова: "Ты - единственная, кто умеет дарить мне
наслаждение, ты - настоящая оторва!" Да, так называет он меня в минуты
страсти.
Мамочка (выходя из столбняка). Довольно, сеньора Карлота. Умоляю вас,
ради бога...
Карлота. А-а, ты не можешь слушать такое?! Мне плевать! Я пришла сюда,
чтобы сказать тебе: никогда я не отдам Хоакина, даже если он и женится на
тебе. Я не откажусь от него, а он - от меня! Мы будем встречаться тайно, за
твоей спиной. Ты узнаешь, что такое жизнь замужней женщины! Каждое утро,
каждый вечер ты будешь спрашивать себя, где твой супруг - в казарме или у
меня в постели!
Мамочка. Я позову людей, и вас выведут, сеньора Карлота.
Карлота. А если его переведут в другой гарнизон, я брошу мужа, брошу
детей и уеду следом за Хоакином. И мучения твои будут продолжаться. Я покажу
тебе, до чего может дойти любящая женщина. Слышишь?
Мамочка. Да, сударыня. Может быть, все, что вы сказали, - правда. Я бы
не смогла поступить так. Мне кажется, любовь не должна стать недугом. Я
такой любви не понимаю. Вы красивы, нарядны, вашего мужа уважает весь город.
И дети у вас такие славные. Чего вам еще не хватает в жизни?
Карлота. Ну ладно, может быть, теперь поймешь. Я готова пожертвовать
всем, что кажется тебе таким завидным, за одно лишь слово Хоакина. Я готова
последовать за ним даже в преисподнюю!
Мамочка. Побойтесь бога, сударыня.
Карлота. Теперь ты знаешь правду. Когда Хоакин держит меня в своих
объятиях, и стискивает так крепко, и заставляет подчиняться любой своей
прихоти, весь мир для меня исчезает: нет больше ни мужа, ни детей, ни
репутации, ни самого господа бога. Есть только он, Хоакин. И лишить меня
этого ты не сможешь.
Мамочка. Давно ли вы... с ним?..
Карлота. Ты хочешь спросить, давно ли я стала его любовницей? Так и
говори. Два года назад. Каждую неделю, на закате, мы видимся в хижине возле
Ла-Мара. В этот час негры возвращаются с плантаций и поют. Мы слышим их. Мы
наизусть выучили их песни. Что еще ты хочешь узнать?
Мамочка. Больше ничего. Теперь я хочу, чтобы вы ушли.
Карлота. Ты бы не смогла жить с Хоакином. Ты слишком чиста для такого
распутника. Это он сам мне сказал. Тебе нужен другой - юный, томный, нежный.
Такой, как я, тебе не стать. Кровь не та. Тебе не хватает пыла, задора,
воображения.
Мамочка. Вам следует уйти. Дядюшка вернется с минуты на минуту.
Карлота. Ну и что? Я скандалов не боюсь.
Мамочка. Никакого скандала не будет. Я ничего не слышала. Я ничего не
знаю и не хочу знать.
Карлота. Тем не. менее ты все слышала и все знаешь. И теперь этот червь
будет точить тебе сердце. "Неужели это правда? Неужели это брак по расчету?
Неужели он на самом деле любит ее? Неужели ему и впрямь так хорошо с ней?"

Она выходит. Белисарио, который в начале диалога увлеченно писал, роняя на
пол исписанные листки, вдруг задумывается, прислушивается к разговору, а
потом садится, как ребенок, на корточки у кресла Мамочки.

Мамочка (обретая свое старушечье обличье, садится в кресло). Неужели я
и впрямь - девица-недотрога? Жеманница, которой вовеки не познать такого
счастья, какое познала она? Неужели правда, что он был с нею вчера, что он с
нею сейчас, что он будет с нею завтра?
Белисарио (сидя у ее ног). Так, значит, эта дурная женщина заставила
ревновать невесту?
Мамочка. Не только ревновать. Она вселила в нее тревогу, она ее
смутила, она заполнила ее невинную головку отвратительными чудищами - змеями
и птицами.
Белисарио. Какими птицами? Петухами?
Мамочка (рассказывая сказку). И бедная барышня, чуть не плача, думала:
"Неужели ему дорога не я, а только моя фамилия и высокое положение моей
семьи? Неужели тот юноша, которого я так люблю, - бессовестный
корыстолюбец?"
Белисарио. Да нет же! Кто это станет жениться из-за имени, из-за
положения в обществе? Еще из-за приданого или будущего наследства, я
понимаю. Ну а это - нет.
Мамочка. Насчет наследства все было неправда. Чилийский офицер Хоакин
знал, что имение давно уплыло за долги.
Белисарио. Ты запутываешь сказку.
Мамочка. Так что чилийский офицер сказал дурной женщине неправду.
Барышня никакого наследства не ждала, а выходило так, что он женится на
деньгах, - это казалось ему убедительней. И он обманул не только барышню, но
и сеньору Карлоту.
Белисарио. Ту женщину звали Карлота?
Мамочка. Да, ее звали Карлота. (Рассеянно, сама себе.) Но она была
неглупа и иногда изрекала неоспоримые истины. Вот, например: "Только
отрекшись от любви, может женщина сохранить гордость".
Белисарио. Ну-у, опять ты про свое...

Бормоча что-то сквозь зубы, направляется к своему столу. Мамочка беззвучно
шевелит губами, словно продолжая рассказ. Потом засыпает.

Дурная женщина... В сказках таких всегда полно. Значит, и в романтической
истории ей самое место. Не робей, Белисарио, учись вот у Мамочки. Бумага все
стерпит. Пусть, пусть появятся в моей повести дурные женщины, чем их больше,
тем интересней. Две, кажется? Одну звали Карлота, и жила она в Такие в
начале века. А другая - индеанка из Каманы, которую в двадцатые годы по
неведомой причине какой-то кабальеро высек. (Пишет.) Часто они
перепутывались и перемешивались, а потом в сказку попадал и тот
перламутровый веер, на котором некий поэт-романтик нацарапал стихи.
Бабушка (входя). Эльвира! Эльвира! Что ты наделала? Ты с ума сошла? Как
ты на это решилась? Подвенечное платье, все в кружевах, а фата - как пена
морская!
Мамочка. Это было нелегко: я извела полкоробка спичек и сожгла себе все
пальцы. Потом сообразила, что надо пустить в ход парафин. И дело пошло.
Бабушка. Но ведь свадьба - завтра! Гости съедутся из Мокегуа, Икике, из
Арике. Ты поссорилась с Хоаки-ном? Накануне венчания? Зачем же мы убрали
весь дом живыми цветами, перевили стены гирляндами? Зачем же мы целый месяц
готовили всякие лакомства, пекли пироги? Только-что привезли торт...
Мамочка. Трехэтажный? Как в той новелле Флобера? С колоннами из
марципана и миндальными башенками? Мы все равно его съедим.
Масполи-итальянец, должно быть, не ударил в грязь лицом: он всегда так
ласков со мной...
Бабушка. Да расскажи, что случилось?! У тебя никогда не было тайн от
меня. Почему ты сожгла свой свадебный наряд?
Мамочка. Потому, что не хочу выходить замуж.
Бабушка. Но почему? Ты ведь была так влюблена в него еще сегодня утром!
Чем провинился Хоакин?
Мамочка. Ни в чем он не провинился. Я вдруг поняла, что замужество меня
не прельщает. Хочу жить одна.
Бабушка. Не прельщает? Зачем ты говоришь неправду, Эльвира? Все барышни
мечтают выйти замуж, и ты тоже. Сколько раз мы с тобой строили планы, как
будем жить своим домом, гадали, какие лица будут у наших мужей, придумывали
имена нашим детям. Ты забыла?
Мамочка. Забыла. Обо всем этом я позабыла.
Бабушка. Ты меня обманываешь. Не могла ты этого забыть.

Они продолжают свой диалог, но слова их не слышны. Белисарио задумчиво
произносит, словно ему въяве предстали их мысли.

Белисарио. Дома у кузин будут такие же чистые и опрятные, как дом
английского консула. Горничные будут ходить в безукоризненных белоснежных,
сильно накрахмаленных передничках и наколках, а кузины будут наставлять их в
катехизисе и заставлять молиться вместе со всей семьей. А они обе всегда
будут по-прежнему красивы, и мужья всегда будут влюблены в них и никогда им
не изменят. И они вырастят своих сыновей настоящими мужчинами, а дочек -
рачительными хозяюшками. У Кармен будет четверо детишек, а у Эльвиры - шесть
или восемь... (Снова пишет.)
Мамочка. Он и не подозревает, что я не выйду за него. Сегодня он
отправился к портному Исайасу за своим парадным мундиром. То-то он удивится,
когда слуги ему скажут, что отныне он не смеет переступать порог этого дома.
Бабушка (одолевая стыдливость). Может, это оттого, что ты... боишься,
боишься первой ночи? Мамочка качает головой.
Но тогда почему же? Отказать жениху накануне свадьбы! Для этого должно
было произойти что-то чудовищное!
Мамочка. Я ведь тебе уже сказала. Передумала. Замуж не пойду. Ни за
Хоакина, ни за кого вообще.
Бабушка. Может быть, тебе было знамение? Может, ты хочешь посвятить
себя богу?
Мамочка. Нет, в монастырь мне не хочется. Ни замуж не пойду, ни в
монастырь. Буду жить, как до сих пор жила. Буду одинока и свободна.
Бабушка. Ты что-то скрываешь от меня, Эльвира. Одинока и свободна! Да
есть ли что ужасней для барышни? Ты ведь сама говорила, что у тебя мороз по
коже, как подумаешь о тетушке Иларии, о том, как она живет одна-одинешенька,
мужа нет, детей нет, дома своего нет. Она потому и тронулась малость. И ты
хочешь стать такою, умереть старой девой?
Мамочка. Лучше жить одной, чем с кем попало. Я жалею только о том, что
сильно огорчу Амелию и Менелао. Они уже знают, что я сожгла платье?

Бабушка кивает.

Как они деликатны! Даже не спросили, что, да как, да почему. А ведь они
пошли на такие жертвы, чтобы свадьба была по высшему разряду. Господь
вознаградит их за доброту...
Бабушка (целует ее в щеку). Ты никогда не останешься одна. Когда я
выйду замуж - если, конечно, за меня посватается кто-нибудь, - ты переедешь
ко мне!
Мамочка. У тебя тоже золотое сердце, сестричка.

Обе растроганы. Белисарио со стопкой листов прохаживается по просцениуму.

Белисарио. Нет, это, пожалуй, не любовная история, а романтическая
новелла. Это несомненно. Насколько я помню, насколько могу судить по
рассказам матери, кузины были неразлучны. Неужели за столько лет ни зависть,
ни обида не омрачила их дружбы? Неужели не было ревности в те годы, когда
они все делили поровну? (Смотрит на них шутливо.) Кроме дедушки Педро,
разумеется. Дедушку Педро - нет, а детей - да. (Обходит кузин вокруг.) Ты их
рожала, бабушка, а на твою долю, Мамочка, приходились и тревоги, и заботы.
Ты кормила их соской, ты им меняла пеленки, ты сидела у колыбели, ты
оставалась дома, чтобы дедушка с бабушкой могли съездить в театр, в кино,
или в гости, или на какое-нибудь торжество - в те времена, когда им еще было
это по карману. (Подходит к столу, задирает брюки, словно ребенок,
переходящий вброд ручей, и внезапно начинает подпрыгивать, как бы танцуя или
играя в классики.) Но больше всего терпения потребовалось от тебя, когда в
Боливии появилась на свет божий будущая надежда юриспруденции, грядущий
спаситель семейства, некий Белисарио.

Во время его монолога с улицы входят Агустин и Сесар. Они целуют бабушку и
сестру и подходят к креслу Мамочки, которая любезно им улыбается и
склоняется в глубоком поклоне, а потом внезапно кричит.

Мамочка. Да здравствует царь Ирод! Да здравствует царь Ирод!

Белисарио, не прекращая работы, явно забавляется этим воплем. Он
поворачивается вместе с креслом и, слушая Мамочку, передразнивает ее
движения - подносит руки к горлу, словно душит кого-то.

Бабушка. Замолчи, Эльвира, что ты вопишь как безумная! Что за причуды -
славить царя Ирода всякий раз, когда приходят мои сыновья?! Ах, мальчики, не
знаю, как я жива остаюсь: с одной стороны - Эльвира, витающая в облаках, с
другой - дедушка, который уже ничего не помнит. Пойду погляжу, не проснулся
ли он. Ведь только что прилег.
Мамочка. Больше всех в истории мне нравится Ирод. Всех приказал
поубивать! Я бы тоже так поступила, ни одного бы не оставила, даже на
разживу.
Сесар (брату). А ты еще хотел, чтобы дети вылезли из машины,
поздоровались бы с нею.
Мамочка. Потому что я ненавижу их! А почему? А за что? За тысячи и
тысячи испачканных пеленок...
Агустин (гладит ее по голове). Всю жизнь ты ходила за чужими детьми,
вот в результате и возненавидела.
Мамочка. ...за все их мокрые слюнявчики, за горшочки, за какашки, за
разбитые коленки. За то, что они не дают взрослым спокойно пообедать, за то,
что не умеют вести себя прилично, за все шкоды, шалости и проказы.
Амелия. Подумать только! Когда у Белисарио была оспа, она выставила
меня из дому и ухаживала за ним сама.
Мамочка. За то, что они капризничают, все пачкают, бьют, ломают. И
плачут.
Белисарио. Целый день ты мазала меня этой ненавистной черной мазью.
Нашла коса на камень. Ты держала мне руки и рассказывала сказки, стараясь,
чтобы я позабыл про зуд и не чесался. Но все равно это меня не спасло и
красоты мне не прибавило.
Мамочка. ...за то, что все они эгоисты, никого, кроме себя, не любящие.
Этакие султаны, требующие, чтобы все восхищались их глупостями, притязаниями
и капризами. Вот за это я, как Ирод, истребила бы всех до единого!
Сесар. А помнишь, в Арекипе я позвал в гости одноклассников? Мамочка,
ты приготовила чай на тридцать человек с печеньем и пирожными! Так что мне
плохо верится, что ты ненавидишь детей.

Амелия отзывает Агустина в сторону. Белисарио с интересом следит за их
разговором.

Амелия. Мне нужно поговорить с тобой.
Агустин. Да-да.
Амелия. Вот что... Я хочу тебе сказать, что больше не могу.

Сесар подходит поближе. Мамочка дремлет.

Сесар. Что стряслось?
Амелия. Не могу больше. Выдохлась, Придется нанять прислугу.
Агустин. Мы бы давно наняли, если б могли. Ведь был же уговор: мы
помогаем Белисарио получить образование, стать на ноги, а ты берешь на себя
заботы о стариках.
Амелия. Знаю! Но больше не могу. Здесь одной не справиться. Я с ними со
всеми сама скоро с ума сойду. Они ведь совсем одряхлели. Папа ничего не
помнит. Только от стола - и спрашивает, скоро ли обед. А если ему не
угодишь, мама плачет.
Сесар. Тише, тише. Мамочка услышит.
Амелия. А и услышит, все равно не поймет. Мысли ее далеко. С ней еще
хуже, Сесар. Я терпелива, я очень ее люблю, но всему же есть мера! Ведь она
как ребенок. Целыми днями стирать ее замаранные штаны и рубахи - ведь это же
кошмар какой-то! А обед готовить, а подметать, гладить, овощи чистить,
посуду мыть. Все! Я отказываюсь!
Сесар (брату). И в самом деле, Агустин, им без помощницы не справиться.
Агустин. Прекрасно. Отчего бы не нанять прислугу? Наймем. Только
платить будешь ты.
Сесар. Ирония твоя ни к чему. Ты ведь знаешь, в каких я сейчас
обстоятельствах.
Агустин. Тогда нечего и заводить речь о прислуге! Известно ли тебе, во
сколько обходится мне эта квартира? Или, может, неизвестно? Возьми-ка листок
бумажки и карандашик да подсчитай. Аренда, свет, вода, охранная
сигнализация... А врачи, а лекарства? А три тысячи Амелии? И прочая и
прочая... Сколько выходит? Четырнадцать-пятнадцать тысяч солей в месяц.
Сколько ты даешь, плача и стеная, как Иеремия? Две тысячи?

Входит бесплотный, как дух, Xоакин. Садится рядом с Мамочкой.

Сесар. И эти-то две тысячи я еле могу наскрести. Жалованья мне не
хватает, я по уши в долгах, и ты это прекрасно знаешь. У меня четверо
сыновей! В этом году младших пришлось отдать в муниципальную гимназию, где
учатся негры и чоло...
Мамочка (открывая глаза). Чоло... Значит, это происходило там, в
квартале Ла-Мар, в квартале негров и метисов... Они слышали, как поют пеоны,
возвращаясь с работы.
Амелия. Твои три тысячи, Агустин, целиком уходят на оплату обучения
Белисарио. Я нитки себе не могу купить! Я даже курить бросила, чтобы
сократить расходы.
Белисарио (в зал, с преувеличенным негодованием). Поступить на службу?
Это невозможно, мама! А кодексы? А уложения? Обычное право? Уголовное право?
Частное право? Разве ты не хочешь, чтобы я стал знаменитым адвокатом? Ах,
хочешь? В таком случае дай мне денег, надо купить книг... Не думал я,
Белисарио, что ты можешь быть таким циником.
Агустин. Но ведь он может работать неполный день. Сотни студентов
служат, не бросая университет. Я всегда помогал тебе и Белисарио, я не
оставил вас после нелепой гибели твоего мужа. Но дела сейчас идут плохо, а
Белисарио уже взрослый. Я могу подыскать ему место...
Сесар. Нет, Агустин, она права. Пусть окончит университет, а иначе
повторится моя история. Я поступил на службу, забросил учение, и вот вам
результат. Белисарио всегда был первым учеником. Он далеко пойдет, но только
если у него будет диплом. В наше время... Голос его не слышен. Говорит
Мамочка.
Мамочка. Я сотни раз проезжала через этот поселок к морю. Негры,
индейцы, чоло бежали за экипажем, просили милостыню, тянули руки, и дядюшка
Менелао говорил: "Более, ну и ногти!" Меня эти люди пугали... Издалека все
эти крытые соломой домики и песчаные улочки выглядели очень мило... Но
вблизи Ла-Мар - нищий, грязный, зловонный... И там бегали такие злобные
псы... Неужто Хоакин виделся с Карлотой там?
Xоакин. Там. В Ла-Маре. В час нашего свидания начинался закат.

Голоса братьев и Амелии снова становятся слышны.

Агустин. Разумеется, у каждого - свои резоны, свои обстоятельства. И я
могу сказать: мне надоело жить на жалованье, ездить в автобусе... Я далее не
могу позволить себе жениться, ибо с тех пор, как я пошел работать, половина
моего жалованья уходит на помощь родителям, Амелии, племяннику. Мне надоело,
что я не имею права посидеть в ресторане, уехать в отпуск! Мне надоело
перелицовывать костюмы! А поскольку мне все это надоело, я тоже буду давать
не больше двух тысяч - как и ты, братец. Сколько ты, столько и я. Что тогда
станется со стариками и с будущим светилом юриспруденции?
Амелия. Напрасно ты насмехаешься, Агустин! Мой сын станет знаменитым
адвокатом с тысячами клиентов и баснословными гонорарами! И покуда он не
окончит курс, я ему работать не позволю! Он не будет недоучкой и
неудачником!
Агустин. Вроде своего дяди, это ты хочешь сказать?
Мамочка. И каждый вечер, после развода караула, когда я ждала тебя и
молилась по четкам, чтобы время проходило быстрее, ты отправлялся в Ла-Мар к
этой женщине и шептал ей о своей любви?..
Xоакин. О моя милая, какие у тебя сильные и нежные руки. Погладь меня
вот здесь, виски. Все утро я не слезал с седла и ужасно разгорячился. Освежи
меня немножко. Вот так. Словно погрузил лицо в охапку свежих цветов.
Белисарио. О дядюшка, ты-то уж не заблуждался на мой счет.
Сесар. Перестаньте, перестаньте, не начинайте все сначала. Каждый день
мы ссоримся из-за одного и того же. Надо все обсудить спокойно и здраво.
Что-нибудь придумаем.
Амелия. Все уже придумано, Сесар. Раньше я возражала, а теперь готова
согласиться.
Сесар. Понятно. Так-то лучше. (Смотрит на Мамочку.) Она уже одной ногой
в могиле и перемены даже не заметит. Ты станешь больше времени уделять
старикам, а им будет просторней. Да и Мамочке там будет лучше.

Хоакин осыпает страстными поцелуями руки Мамочки.

Xоакин. Но есть у тебя кое-что получше твоих рук, Карлота!