Страница:
Пьеса в двух действиях
----------------------------------------------------------------------------
Перевод с испанского А. Богдановского
Предисловие А. Кофмана
Варгас Льоса М.
Кто убил Паломино Молеро? : Повесть. Пьеса
М.: Известия, 1989. (Библиотека журнала "Иностранная литература")
OCR Бычков М.Н.
----------------------------------------------------------------------------
<...> Пьеса "Барышня из Такны" - первая зрелая проба перуанского
писателя в драматургическом жанре. В одном из своих выступлений Варгас
Льоса подробно рассказал об истории создания пьесы и о ее замысле; ниже
приводим этот рассказ с некоторыми сокращениями:
"На самом деле моим первым литературным увлечением был именно театр...
Еще в пятнадцатилетнем возрасте, обучаясь в колледже, я написал пьесу, ныне
утерянную, под названием "Бегство Инки", которую потом долгие годы скрывал
как постыдный грех юности. Впоследствии я стал писать рассказы и романы, но,
даже полностью поглощенный прозаическими жанрами, я всегда чувствовал
тяготение к театру.
И вот однажды произошло нечто весьма интересное.
У меня возник замысел написать о моей двоюродной бабушке, которую я
знал в последние годы ее жизни. Она была очень стара, дотянула до ста лет и
последние годы прожила, полностью погруженная в воображаемый мир, мир
воспоминаний. Она уже не могла вставать с кресла; все связи с окружающей
действительностью в ее сознании оборвались. Все, что она говорила,
относилось к далекому-далекому прошлому, к ее детству. Она была родом из
Так-ны, провинциального городка на юге Перу. Я с необыкновенным увлечением
слушал ее, потому что о своих родителях и умерших родственниках она говорила
как о живых, присутствующих рядом...
Образ моей бабушки долгое время будоражил мое воображение и преследовал
меня, и вот я решил воссоздать его. Но достичь этого я смог только тогда,
когда окончательно убедился, что вся эта история предназначена именно для
театра. Только в жанре театральной пьесы можно было материализовать, этот
образ...
О чем, собственно, хотел рассказать я? Поначалу, как и обычно, у меня
не было ясного замысла. Имелась только отправная идея: показать человека,
который существует в воображаемом мире и создает внутри реальности некую
ирреальность воспоминаний, обретающую плоть в правде пережитого. Таков был
первоначальный замысел пьесы "Барышня из Такны".
Когда я приступил к работе над пьесой, я постепенно стал понимать, что
есть в этой истории еще одна, сокровенная тема, влекущая меня к ней. Это -
тема моего собственного писательского творчества. Действительно, ведь
писатель, сочиняющий свои истории, в сущности, делает то же самое, что и эта
старушка: создает иллюзорный мир в рамках мира реального. И вот когда я
понял это - история сразу обрела другое измерение, стала более символичной,
абстрактной, многозначной".
К сказанному писателем следует добавить, что впервые пьеса "Барышня из
Такны" была поставлена в Мадриде молодым аргентинским режиссером Эмилио
Альфаро, и хотя первая постановка оказалась неудачной и вызвала
отрицательные отзывы критики, эта пьеса прочно вошла в репертуар
латиноамериканских театров.
Впоследствии Варгас Льоса создал еще две пьесы - комедии "Катя и
гиппопотам" (1983) и "Чунга" (1986), с которыми, возможно, еще предстоит
познакомиться русскому читателю.
А. Кофман
Мамочка - древняя старуха.
Бабушка (Кармен) - ее двоюродная сестра. Чуть
моложе, немного бодрей.
Дедушка (Педро) - муж Кармен.
Агустин - их старший сын. Лет пятидесяти.
Сесар - их младший сын.
Амелия - их дочь. Лет сорока.
Белисарио - сын Амелии.
Xоакин - чилийский офицер. Молод, хорош собой.
Сеньора Карлота - нарядная, красивая дама лет тридцати.
Действие развивается в двух планах, на двух площадках: в доме бабушки и
дедушки - это Лима пятидесятых годов - ив кабинете Белисарио, он может
находиться в любой точке планеты, в 1980 году. По большей части действие
происходит в столовой скромной квартиры, где живут бабушка и дедушка. Одна
дверь на улицу, другая - в глубь квартиры. Обстановка свидетельствует о
недостатке средств, граничащем с нищетой. Кресло, в котором Мамочка в
последние годы проводит все свое время; деревянный стульчик, С помощью
которого она передвигается; старый радиоприемник; стол - во втором действии
за ним семья ужинает. Из выходящего на улицу окна доносится звон трамваев.
Декорации не должны быть чрезмерно жизнеподобными, ибо обстановка комнаты
существует только в памяти Белисарио, это плод его воспоминаний, а в
воспоминаниях и люди, и предметы обретают призрачный вид и независимость от
своей реальной основы. По ходу пьесы комната бабушки и дедушки превращается
в дом, где Мамочка и Кармен жили в юности; в столовую усадьбы в Арекипе; в
квартиру в Боливии, где Мамочка рассказывала Белисарио сказки; в гостиничный
номер, где Педро пишет письмо Кармен, тайно прочитанное Мамочкой. Та же
декорация становится исповедальней падре Венансио, существующей лишь в
воображении героев. Должна быть предусмотрена известная неопределенность,
которая призвана облегчить или хотя бы не затруднить все эти переходы во
времени и пространстве. В рабочем кабинете Белисарио доминирует неуклюжий
стол, заваленный бумагами, блокнотами, ручками. Может быть пишущая машинка.
Необходимо, чтобы обстановка кабинета при всей своей непритязательности
указывала: здесь живет человек, посвятивший жизнь писательству, проводящий в
кабинете большую часть времени, человек, который не только пишет там, спит и
ест, но и ворошит свои воспоминания, исповедуясь перед самим собой и
обступающими его тенями. Белисарио - от сорока до пятидесяти лет или даже
больше. Во всяком случае, у него за плечами - большой литературный опыт.
Все, что происходит с ним во время писания этой истории, без сомнения,
происходило и в продолжение работы над предыдущими. Судя по облику и одежде,
это человек не слишком преуспевший в жизни, рассеянный и беззаботный.
Границы между двумя сценическими площадками условны. Костюмы следует сделать
реалистическими, потому что по одежде персонажей зритель будет судить о
смене временных периодов. Чилийский офицер носит мундир начала века -
золотые пуговицы, перевязь, шпага. На сеньоре Карлоте - соответствующее
времени платье. Кармен, Педро и Мамочка одеты не просто скромно, но по
нормам скромности пятидесятых годов. В то же время одежда, прическа и прочие
атрибуты внешнего облика Белисарио свидетельствуют о том, что он - наш
современник.
Сцена погружена в темноту. Слышен излишне громкий, тревожный, беспокойный
голос Мамочки. Высвечивается ее старушечье, сплошь изборожденное морщинами
лицо.
Мамочка. Реки... Текут реки... Вода, пена, вьюнки... Вода накатывает
волнами, затопляет все... Потоп! Вода прибывает! Водопады, пузыри, потоп,
вьюнки, река... Ай-ай!
Сцена освещается. Мамочка сидит скорчившись в своем старом кресле, у ног ее
- небольшая лужица. Белисарио - за своим столом, лихорадочно пишет. Глаза
его горят, рука безостановочно водит пером по бумаге, губы двигаются, словно
он сам себе диктует.
Амелия (входя). Опять! Опять напрудила! Почему не позвала меня, не
попросилась?! Сколько раз тебе говорить? Думаешь, мне не надоело подтирать
за тобой? Вот ты где у меня! (Втягивает воздух носом.) Э-э, ты, кажется, и
это успела.
На ее безнадежный жест Мамочка отвечает поклоном и улыбкой и тотчас
засыпает, уронив голову на грудь. В эту минуту Белисарио, точно под
воздействием внезапной мысли, отрывается от писания. Перо застывает в
воздухе. На лице появляется унылое выражение. Говорит сам с собой, поначалу
чуть слышно, сквозь зубы.
Белисарио. Что делать тебе в этой любовной истории? Что делать в этой
любовной истории старушке, которая ходит под себя, которую надо одевать,
раздевать, мыть, укладывать спать, потому что сама она уже ни на что не
способна? Что ей делать в этой любовной истории, Белисарио? (Внезапно впав в
ярость, швыряет ручку на пол.) Ты собираешься писать любовную историю или
что? Или что. (Смеется, поникает.) Самое скверное, самое муторное - это
начало. От сомнений, от сознания своего бессилия впадаешь в столбняк.
(Глядит на Мамочку.) Всякий раз, начиная работу, я становлюсь вроде тебя,
Мамочка, я чувствую себя столетней развалиной, выжившей из ума старухой -
никчемным, маленьким, непонятным существом, которое и смешит, и внушает
жалость, и даже немного пугает. (Встает, прохаживается вокруг Мамочки, зажав
в зубах поднятую с пола ручку.) Но память-то еще жива, да? А зубов нет? Нет.
А вставную челюсть, подаренную тебе Агустином и Сесаром, ты носить не
можешь, натирает десны? Зачем ты здесь? Кто тебя звал? Мешаешь ведь, разве
непонятно? (Улыбается, идет к письменному столу, осененный новой идеей.)
Мамочка. Мамочка... Никто никогда не называл тебя по имени - Эльвира. Ни
бабушка, ни дедушка, ни моя мать, ни дядья. (Садится за стол и пишет -
сначала медленно, потом все быстрей.) Странно звучало это слово для всех
посторонних. Почему Мамочка? С какой стати? Кому ты Мамочка? Но потом все
начинали звать тебя так и только так.
Амелия, вытерев лужу, уходит. На последних словах Белисарио входит Xоакин,
чилийский офицер. На нем шитый золотом мундир начала века. В продолжение
последующей сцены Белисарио усердно строчит, лишь иногда отрываясь от бумаги
и покусывая кончик ручки, обдумывая или припоминая что-то. Время от времени
он обращает рассеянный взгляд на Хоакина и Мамочку, прислушиваясь к их
беседе, а потом снова принимается за работу - пишет или перечитывает
написанное.
Xоакин (шепчет). Эльвира. Эльвира. Эльвира...
Мамочка открывает глаза, прислушивается, лукаво улыбается, оглядываясь по
сторонам с некоторым беспокойством. Ее голос и движения теперь - как у
юной девушки.
Мамочка. Хоакин! Ты с ума сошел! В такой час! Услышат!
Хоакин. Я ведь знаю, что ты здесь! Ты слышишь меня! Погоди минутку,
Эльвира! Мне надо сказать тебе кое-что очень важное. Ты ведь знаешь, что
именно? Да? Хочу сказать, что ты прелестна, что я люблю тебя и мечтаю
обладать тобой. Что я считаю часы, остающиеся до воскресенья.
Мамочка встает и - боязливо, явно борясь с собой, - перегибается через
воображаемую балконную решетку.
Мамочка. Как ты мог прийти в такой час, Хоакин! Тебя никто не видел? Ты
погубишь меня. В Такне и у стен есть уши.
Хоакин (покрывает поцелуями ей руки). Я ведь уже лег спать, любовь моя!
И вдруг словно какой-то генерал отдал мне приказ: если поторопишься -
успеешь, лети к ней! Клянусь тебе, Эльвира! Я так хотел увидеть тебя,
прикоснуться к тебе.
Мамочка отводит жадные руки Хоакина, готовые обвить ее стан.
Я не сомкнул бы глаз до утра, если бы не увидел тебя.
Мамочка. Но ведь мы провели вместе целый вечер. Какая была чудесная
прогулка с моей кузиной, правда, Хоакин? Когда ты позвал меня, я как раз
вспоминала эти дивные гранаты, груши, персики, айву. А как прекрасно было на
речке. Мне бы хотелось поплескаться в воде, как когда-то в детстве...
Хоакин. Летом, если мы к тому времени еще будем в Такие, я отведу тебя
на реку. Нас никто не будет видеть. Ночью. К той заводи, где мы гуляли
сегодня. Мы сбросим одежду...
Мамочка. Замолчи, Хоакин! Ни слова больше!
Хоакин. ...и будем купаться голыми. Мы будем играть в воде как рыбы. Я
догоню тебя, настигну и, настигнув...
Мамочка. Прошу тебя, Хоакин! Не говори пошлостей!
Хоакин. Какие же это пошлости, если мы в воскресенье обвенчаемся?!
Мамочка. Я не разрешу тебе говорить так, даже когда стану твоей женой.
Хоакин. Ты для меня превыше всего на свете, Эльвира. Даже моего
мундира. А знаешь ли ты, что такое мундир для офицера? Этого словами не
скажешь. Не сердись, я нарочно. Мне нравится, что ты такая.
Мамочка. Какая?
Хоакин. Такая... Девочка-недотрога. Все тебя смущает, все тебя пугает,
от всего ты краснеешь.
Мамочка. Разве не так должна вести себя барышня из хорошей семьи?
Хоакин. Разумеется, так. Нет, Эльвира, ты и представить себе не можешь,
как я жду воскресенья! Ты будешь только моей и ничьей больше, ты будешь
всецело в моей власти. Когда мы останемся вдвоем, я усажу тебя на колени, в
темноте, и ты станешь царапать меня как кошечка. Я пересчитаю каждый волосок
в твоих локонах - их должно быть никак не меньше пяти тысяч.
Мамочка. И этим ты будешь заниматься в нашу первую ночь?
Xоакин. О нет! Ты хочешь знать, что будет в нашу первую ночь?
Мамочка (затыкая уши). Нет, нет, не хочу! (Оба смеются.) А ты и потом,
когда мы обвенчаемся, будешь так же ласков со мной? Знаешь, что мне сказала
Кармен, вернувшись с прогулки: "Ты вытянула счастливый билет, Эльвира. Твой
Хоакин красив, утончен, это рыцарь с головы до ног".
Хоакин. И ты с ней согласна? И тебя не смущает то, что я чилиец? И
ничего, что и тебе придется стать чилийкой?
Мамочка. А я и не стану чилийкой. Я до могилы сохраню верность Перу. Я
до самой смерти буду ненавидеть негодяев, напавших на нас.
Хоакин. Это будет очень пикантно. Когда ты выйдешь за меня замуж и мы
уедем в Сантьяго, или в Антофагасту, или в какой-нибудь гарнизон, ты будешь
целыми днями ссориться с моими сослуживцами из-за Тихоокеанской войны {Война
между Чили и Перу (1879-1884), в которой Перу потерпела поражение.}? За
такие отзывы о чилийцах меня отправят под трибунал.
Мамочка. Не бойся, Хоакин, я тебе карьеры не испорчу и то, что думаю о
чилийцах, оставлю при себе. А товарищам твоим стану улыбаться и строить
глазки.
Хоакин. Еще чего! "Глазки"! Разве ты не знаешь, что я ревнив как турок?
А тебя только и ревновать.
Мамочка. Тебе пора. Если дядя тебя обнаружит, мне достанется.
Хоакин. "Дядя, тетя"! Они портят все мое жениховство.
Мамочка. Не говори так даже в шутку. Что бы сталось со мной без дяди
Менелао и тетушки Амелии?! Если бы не они, я попала бы в приют. Да-да, на
улицу Тарапака.
Xоакин. Я знаю, они сделали тебе много добра, и радуюсь, что ты росла в
золотой клетке. Но за весь год, что я считаюсь твоим женихом, мы ни разу не
виделись наедине. Не беспокойся, я ухожу. Ухожу!
Мамочка. До завтра, Хоакин. Завтра в восемь, в соборе, как всегда?
Хоакин. Как всегда. Ох, чуть не забыл. Вот книжка, которую ты давала
мне почитать - стихи Федерико Баррето. Я начал было, да на второй странице
заснул. Когда ляжешь в свою постельку, прочти их вместо меня.
Мамочка (вырывает у себя волосок и протягивает Хоакину). Ничего, когда
я прочту их тебе на ухо, ты их полюбишь. Знаешь, Хоакин... Я счастлива, что
выхожу за тебя.
Хоакин, перед тем как уйти, пытается поцеловать ее в губы, но она проворно
подставляет ему щеку. Мамочка возвращается в свое кресло, на ходу опять
превращаясь в старуху. Разглядывает книгу.
А если бы Хоакин узнал про историю с веером? Он бы вызвал его на дуэль и
убил. Сломай этот веер, Эльвира, нехорошо, что ты его хранишь.
Садится в кресло и мгновенно засыпает. Белисарио, который в эту минуту
поднимает глаза от рукописи, кажется теперь оживленным и бодрым.
Белисарио. Это тоже история о любви? Да, Белисарио. Позволительно ли
быть таким наивным и глупым? Неужели трудно было поместить героев в такую
эпоху, когда девочки теряют невинность еще до первого причастия, а мальчики
предпочитают девочкам марихуану? Ну, ничего: выбранные мною время и место
действия идеальны для романтической истории. Такна, перуанская провинция,
еще оккупированная чилийскими войсками после Тихоокеанской войны. (Глядит на
Мамочку.) Так ты, значит, убежденная и непоколебимая патриотка? Ну-с, какой
же был самый счастливый день в жизни этой барышни?
Мамочка (открывает глаза). День, когда Такна снова стала частью Перу!
(Она крестится, благодаря господа за эту милость, и снова задремывает.)
Белисарио (с легкой печалью в голосе). Да, романтическая история.
Теперь таких больше не случается, в них никто больше не верит. А тебе они
очень нравятся? На кой черт сдалась тебе эта история о любви? Для ничтожной
компенсации, которая ничего не компенсирует? И из-за этого так позорно
капитулировать? Да, из-за этого! А-а, проклятая тварь, убирайся отсюда!
Долой критическое сознание! Наплевать мне на него, Белисарио! Оно способно
только стреножить и охолостить тебя. Вон отсюда, критическое сознание!
Ступай прочь, потаскуха, королева бесплодных щелкоперов! (Вскочив из-за
стола, подбегает к Мамочке, прикладывает руку к ее лбу.) Добро пожаловать,
Мамочка! Позабудь все, что я говорил раньше! И прости меня! Ты мне
пригодишься, ты мне сослужишь службу. Именно такая женщина, как ты, и нужна
мне! Именно ты способна была испытать такую прекрасную и трогательную
любовь! В твоей жизни есть все необходимое для моей истории... По крайней
мере, есть с чего начать. (Возвращается за стол.) Мать умерла в родах, а
отец скончался, когда ей было... Сколько тебе было, Мамочка, когда тебя взял
на воспитание мой прадедушка? Пять? Шесть? Бабушка Кармен уже родилась к
тому времени? (Садится, вертит в руках карандаш, говорит медленно, подбирая
слова.) Жили они тогда безбедно, могли позволить себе воспитание сиротки.
Помещики.
Мамочка (открывает глаза и говорит, обращаясь к невидимому ребенку,
сидящему у ее ног). Прадед твой Менелао был настоящим дворянином, у него
была трость с серебряным набалдашником и часы с цепочкой. Не переносил
грязи. Вернувшись домой из гостей, первым делом проводил пальцем по шкафам,
проверял, нет ли пыли. Воду и вино пил только из стаканов горного хрусталя.
"В хорошем стакане напиток вдвое вкусней", - часто повторял он. Однажды они
с тетушкой собирались на бал, а мы с твоей бабушкой Кармен в это самое время
лакомились айвовым повидлом. "Дайте-ка, девочки, и мне попробовать".
Попробовал и капнул себе на фрак. Капнул - и застыл на месте, глядя на
пятнышко. А потом, не закричав, вообще слова не промолвив, перевернул все
блюдо, измарав при этом и жилет, и панталоны, и фрак. Прабабушка твоя всегда
говорила: "Чистота - это его слабое место".
Она улыбается и снова засыпает. В продолжение ее монолога Белисарио усердно
скребет пером, время от времени отрываясь и прислушиваясь.
Белисарио. Твой прадедушка Менелао был, наверно, тот еще фрукт. Тот
еще, тот еще. Он тебе пригодится, Белисарио. (Глядит в потолок.) Пригодится,
пригодится. Пригодишься, прадедушка. Ты ведь души в Мамочке не чаял и
воспитывал как родную дочь, как бабушку Кармен, а когда Мамочка собралась
замуж за этого чилийского офицерика, свадебное подвенечное платье и приданое
выписали из Европы. Из Парижа? Из Мадрида? Из Лондона? Откуда, Мамочка, не
помнишь? Где было модно заказывать туалеты? (Увлеченно пишет.) Молодец,
Белисарио! Мне нравится, Белисарио! Поцелуй себя в щечку, Белисарио! Какое
славное было семейство! И как измельчало, как выродилось оно в твоем лице!
Какая длинная цепь несчастий! (Глядит в потолок.) И зачем, мама, надо было
тебе выходить за пехотного капитана? Ну а твоя печальная судьба, папа, меня
не огорчает: надо быть последним дураком, чтобы, только что женившись,
сыграть в русскую рулетку. Надо быть очень тупоумным, чтобы погубить себя
таким способом, папа! И надо быть попросту идиоткой, мама, чтобы, овдовев
так рано, не выйти потом замуж снова. Зачем ты возлагала на меня такие
надежды, мама? Как могло прийти в голову тебе, твоим родителям, твоим
братьям и сестрам, что я, Белисарио, смогу выиграть все тяжбы и вернуть
нашему роду потускневшему прежний блеск? (Голос его постепенно заглушается
радио.)
Мамочка (открывая глаза, взволнованно зовет). Кармен! Кармен! Иди
скорей! Скорей! Подойди к окну! Поезд из Арики!
Бабушка (отрывается от радиоприемника, глядит на нее с печальным
любопытством). Честное слово, я готова тебе позавидовать. Ты нашла идеальное
средство не замечать окружающее нас убожество. Мне бы тоже хотелось
вернуться в дни моей юности, хоть во сне.
Мамочка. Ай-й! Вырвать бы мне глаза! Они ни на что больше не годны! Я
ничего не вижу! Погляди-ка, Кармен! Это поезд из Арики? Или из Локумбы?
Бабушка. Ни то, ни другое. Это трамвай. И мы с тобой не в Такие, а в
Лиме. И тебе не пятнадцать лет, а девяносто или около того. Ты не девочка,
Эльвира, а старая развалина.
Мамочка. Помнишь тот бал-маскарад?
Бабушка. Какой именно? Их было в те годы немало.
Мамочка. В театре "Орфеон". Тот, на который явился негр.
Слышится веселый праздничный шум, звуки музыки.
Отчетливей доносится старинный вальс.
Бабушка. Ах, этот?! Как же не помнить? На том балу я познакомилась с
Педро: он как раз приехал из Арекипы на масленицу. Кто бы мог тогда
подумать, что я выйду за него замуж? Конечно, помню. Не на этом ли балу
Федерико Баррето написал тебе на веере стихи? Нет-нет, это было двадцать
восьмого июля, в "Обществе дам-патриоток". Да, негр, верно... Он с тобой
танцевал, когда его разоблачили, да?
Белисарио подымается, подходит к Мамочке и, отвесив ей поклон в стиле конца
века, приглашает на танец. Юная, грациозная, кокетливая Мамочка вальсирует с
ним.
Мамочка. Маска, я тебя знаю! Ты - чилиец? Нет? Наш? Ты из Такны?
Наверно, офицер? А, знаю! Ты - врач! Или адвокат? Ну, скажи мне что-нибудь,
загадай мне загадку, и я пойму, кто ты!
Белисарио молча качает головой и издает короткий нервный смешок.
Бабушка (так, словно Мамочка по-прежнему сидит в кресле). Как же ты по
запаху не догадалась? Хотя этот бандит, конечно, надушился...
Пара продолжает упоенно вальсировать, пока на крутом повороте рукав
невидимого домино, в которое одет Белисарио, за что-то не зацепляется,
обнажая черную руку. Мамочка в ужасе отстраняется. Белисарио, очень
довольный, бежит к своему столу.
Мамочка (окаменев от ужаса). Негр! Негр! Эта маска - негр! Ай-ай! Ай!
Бабушка. Не кричи, Эльвира. Мне и сейчас помнятся твои вопли. Оркестр
перестал играть, танцоры замерли. Сидевшие в ложах вскочили. Что тут только
началось в "Орфеоне"! С тобой случился нервный припадок, и мы тебя увели
домой. По милости этого чернокожего праздник был вконец испорчен.
Мамочка (испуганно). Кармен! Карменсита! Погляди, что там у фонтана на
площади! Что они делают с ним? Избивают?
Бабушка. Да. Кавалеры вытащили негра на площадь, к бронзовому фонтану,
и отколотили палками. Какая у тебя память, Эльвира!
Мамочка. Не бейте его, довольно! Он весь в крови! Он же ничего не
сделал, он даже не заговаривал со мной! Тетушка Амелия, скажи им, тебя они
послушают! Дядюшка Менелао, велите им прекратить!.. (Приходя в себя.) Как ты
думаешь, Кармен, его убили?
Бабушка. Нет, не убили, а всего лишь покарали за дерзость. Потом его
отвели в тюрьму. Этакий наглец! Пробраться на бал в "Орфеон"! Мы долго не
могли опомниться... Каждую ночь снилось, что он забирается к нам в окошко.
Много недель и месяцев только и разговоров было что об этом чернокожем из
Ла-Мара.
Белисарио (в восторге бьет кулаком по столу). Ну, чернокожий из
Ла-Мара! Обретай плоть! Двигайся! Живи!
Мамочка. Вовсе он не из Ла-Мара. Это невольник с усадьбы Мокегуа.
Бабушка. Чушь какая! В те времена рабство в Перу было уже отменено.
Мамочка. Ничего не отменено. У папы их было трое.
Белисарио (на мгновение отрываясь). Чернокожих!
Мамочка. Они переносили меня в паланкине с одного берега Каплины на
другой.
Белисарио (пишет). На ночь их привязывали в хлеву за щиколотки, чтоб не
сбежали.
Мамочка. Я не видела его лица, но что-то поняла по его движениям, по
глазам. Я уверена, что это был один из тех. Беглый раб...
Входит дедушка. Он тяжело дышит, волосы всклокочены, одежда в беспорядке.
При его появлении Мамочка приседает в почтительном реверансе, словно
приветствуя знатную особу, и снова переносится в свой воображаемый мир.
Входит Амелия.
Амелия (заметно, что она стряпала на кухне). Папа! Что случилось?!
Бабушка. Где твоя шляпа, Педро? И трость?
Дедушка. Меня ограбили.
Бабушка. Господи более, как - ограбили?
Ведут его к креслу и усаживают.
Дедушка. На меня напали, когда я вылезал из трамвая. Один из тех
негодяев, которые наводняют теперь улицы нашей Лимы. Он сбил меня с ног. И
сорвал еще это... (подыскивает слово), ну, эту штуку.
Бабушка. Часы? Педро, неужели он украл твои часы?!
Амелия. Теперь ты видишь, как мы были правы, когда говорили: не ходи
один, не садись в автобус, не езди на трамвае! Почему ты не слушал нас?
Сколько раз можно повторять: один на улицу не выходи.
Бабушка. Ведь ты нездоров, Педро! А если у тебя опять помутится в
голове? Тот урок не пошел тебе на пользу! Ты уже не помнишь, какого страху
натерпелся, когда много часов бродил по улицам и не мог отыскать свой дом?!
Дедушка. Нельзя же сидеть здесь в четырех стенах и ждать, когда же тебя
сволокут в могилу! Я не позволю, чтобы эта страна покончила со мной так...
Бабушка. Нигде не болит? Куда он тебя ударил?
Дедушка. Ни в одной стране мира не относятся так наплевательски к
людям, которые еще могут и хотят работать, как у нас в Перу. У нас старость
- преступление. В цивилизованных странах все совсем по-другому. В Англии не
так, в Германии не так. Там пожилых людей зовут на службу, там используют их
опыт. А здесь им одна дорога - на свалку. Я никогда с этим не примирюсь, ибо
знаю: я справлюсь с любой работой лучше, чем какой-нибудь молокосос.
Белисарио (отрывается от работы, охваченный воспоминаниями). Всегда
одно и то же, одно и то же, как испорченный патефон. Я, дедушка, никогда
тебе этого не забуду. (Берется за перо, но, написав несколько строк, снова
отвлекается на то, что происходит у стариков.)
Амелия. Если будешь так отчаиваться, ничего не добьешься, а вот нервы
расшатаешь вконец.
Бабушка. У тебя ведь не все в порядке с головой, Педро. Вспомни, что
----------------------------------------------------------------------------
Перевод с испанского А. Богдановского
Предисловие А. Кофмана
Варгас Льоса М.
Кто убил Паломино Молеро? : Повесть. Пьеса
М.: Известия, 1989. (Библиотека журнала "Иностранная литература")
OCR Бычков М.Н.
----------------------------------------------------------------------------
<...> Пьеса "Барышня из Такны" - первая зрелая проба перуанского
писателя в драматургическом жанре. В одном из своих выступлений Варгас
Льоса подробно рассказал об истории создания пьесы и о ее замысле; ниже
приводим этот рассказ с некоторыми сокращениями:
"На самом деле моим первым литературным увлечением был именно театр...
Еще в пятнадцатилетнем возрасте, обучаясь в колледже, я написал пьесу, ныне
утерянную, под названием "Бегство Инки", которую потом долгие годы скрывал
как постыдный грех юности. Впоследствии я стал писать рассказы и романы, но,
даже полностью поглощенный прозаическими жанрами, я всегда чувствовал
тяготение к театру.
И вот однажды произошло нечто весьма интересное.
У меня возник замысел написать о моей двоюродной бабушке, которую я
знал в последние годы ее жизни. Она была очень стара, дотянула до ста лет и
последние годы прожила, полностью погруженная в воображаемый мир, мир
воспоминаний. Она уже не могла вставать с кресла; все связи с окружающей
действительностью в ее сознании оборвались. Все, что она говорила,
относилось к далекому-далекому прошлому, к ее детству. Она была родом из
Так-ны, провинциального городка на юге Перу. Я с необыкновенным увлечением
слушал ее, потому что о своих родителях и умерших родственниках она говорила
как о живых, присутствующих рядом...
Образ моей бабушки долгое время будоражил мое воображение и преследовал
меня, и вот я решил воссоздать его. Но достичь этого я смог только тогда,
когда окончательно убедился, что вся эта история предназначена именно для
театра. Только в жанре театральной пьесы можно было материализовать, этот
образ...
О чем, собственно, хотел рассказать я? Поначалу, как и обычно, у меня
не было ясного замысла. Имелась только отправная идея: показать человека,
который существует в воображаемом мире и создает внутри реальности некую
ирреальность воспоминаний, обретающую плоть в правде пережитого. Таков был
первоначальный замысел пьесы "Барышня из Такны".
Когда я приступил к работе над пьесой, я постепенно стал понимать, что
есть в этой истории еще одна, сокровенная тема, влекущая меня к ней. Это -
тема моего собственного писательского творчества. Действительно, ведь
писатель, сочиняющий свои истории, в сущности, делает то же самое, что и эта
старушка: создает иллюзорный мир в рамках мира реального. И вот когда я
понял это - история сразу обрела другое измерение, стала более символичной,
абстрактной, многозначной".
К сказанному писателем следует добавить, что впервые пьеса "Барышня из
Такны" была поставлена в Мадриде молодым аргентинским режиссером Эмилио
Альфаро, и хотя первая постановка оказалась неудачной и вызвала
отрицательные отзывы критики, эта пьеса прочно вошла в репертуар
латиноамериканских театров.
Впоследствии Варгас Льоса создал еще две пьесы - комедии "Катя и
гиппопотам" (1983) и "Чунга" (1986), с которыми, возможно, еще предстоит
познакомиться русскому читателю.
А. Кофман
Мамочка - древняя старуха.
Бабушка (Кармен) - ее двоюродная сестра. Чуть
моложе, немного бодрей.
Дедушка (Педро) - муж Кармен.
Агустин - их старший сын. Лет пятидесяти.
Сесар - их младший сын.
Амелия - их дочь. Лет сорока.
Белисарио - сын Амелии.
Xоакин - чилийский офицер. Молод, хорош собой.
Сеньора Карлота - нарядная, красивая дама лет тридцати.
Действие развивается в двух планах, на двух площадках: в доме бабушки и
дедушки - это Лима пятидесятых годов - ив кабинете Белисарио, он может
находиться в любой точке планеты, в 1980 году. По большей части действие
происходит в столовой скромной квартиры, где живут бабушка и дедушка. Одна
дверь на улицу, другая - в глубь квартиры. Обстановка свидетельствует о
недостатке средств, граничащем с нищетой. Кресло, в котором Мамочка в
последние годы проводит все свое время; деревянный стульчик, С помощью
которого она передвигается; старый радиоприемник; стол - во втором действии
за ним семья ужинает. Из выходящего на улицу окна доносится звон трамваев.
Декорации не должны быть чрезмерно жизнеподобными, ибо обстановка комнаты
существует только в памяти Белисарио, это плод его воспоминаний, а в
воспоминаниях и люди, и предметы обретают призрачный вид и независимость от
своей реальной основы. По ходу пьесы комната бабушки и дедушки превращается
в дом, где Мамочка и Кармен жили в юности; в столовую усадьбы в Арекипе; в
квартиру в Боливии, где Мамочка рассказывала Белисарио сказки; в гостиничный
номер, где Педро пишет письмо Кармен, тайно прочитанное Мамочкой. Та же
декорация становится исповедальней падре Венансио, существующей лишь в
воображении героев. Должна быть предусмотрена известная неопределенность,
которая призвана облегчить или хотя бы не затруднить все эти переходы во
времени и пространстве. В рабочем кабинете Белисарио доминирует неуклюжий
стол, заваленный бумагами, блокнотами, ручками. Может быть пишущая машинка.
Необходимо, чтобы обстановка кабинета при всей своей непритязательности
указывала: здесь живет человек, посвятивший жизнь писательству, проводящий в
кабинете большую часть времени, человек, который не только пишет там, спит и
ест, но и ворошит свои воспоминания, исповедуясь перед самим собой и
обступающими его тенями. Белисарио - от сорока до пятидесяти лет или даже
больше. Во всяком случае, у него за плечами - большой литературный опыт.
Все, что происходит с ним во время писания этой истории, без сомнения,
происходило и в продолжение работы над предыдущими. Судя по облику и одежде,
это человек не слишком преуспевший в жизни, рассеянный и беззаботный.
Границы между двумя сценическими площадками условны. Костюмы следует сделать
реалистическими, потому что по одежде персонажей зритель будет судить о
смене временных периодов. Чилийский офицер носит мундир начала века -
золотые пуговицы, перевязь, шпага. На сеньоре Карлоте - соответствующее
времени платье. Кармен, Педро и Мамочка одеты не просто скромно, но по
нормам скромности пятидесятых годов. В то же время одежда, прическа и прочие
атрибуты внешнего облика Белисарио свидетельствуют о том, что он - наш
современник.
Сцена погружена в темноту. Слышен излишне громкий, тревожный, беспокойный
голос Мамочки. Высвечивается ее старушечье, сплошь изборожденное морщинами
лицо.
Мамочка. Реки... Текут реки... Вода, пена, вьюнки... Вода накатывает
волнами, затопляет все... Потоп! Вода прибывает! Водопады, пузыри, потоп,
вьюнки, река... Ай-ай!
Сцена освещается. Мамочка сидит скорчившись в своем старом кресле, у ног ее
- небольшая лужица. Белисарио - за своим столом, лихорадочно пишет. Глаза
его горят, рука безостановочно водит пером по бумаге, губы двигаются, словно
он сам себе диктует.
Амелия (входя). Опять! Опять напрудила! Почему не позвала меня, не
попросилась?! Сколько раз тебе говорить? Думаешь, мне не надоело подтирать
за тобой? Вот ты где у меня! (Втягивает воздух носом.) Э-э, ты, кажется, и
это успела.
На ее безнадежный жест Мамочка отвечает поклоном и улыбкой и тотчас
засыпает, уронив голову на грудь. В эту минуту Белисарио, точно под
воздействием внезапной мысли, отрывается от писания. Перо застывает в
воздухе. На лице появляется унылое выражение. Говорит сам с собой, поначалу
чуть слышно, сквозь зубы.
Белисарио. Что делать тебе в этой любовной истории? Что делать в этой
любовной истории старушке, которая ходит под себя, которую надо одевать,
раздевать, мыть, укладывать спать, потому что сама она уже ни на что не
способна? Что ей делать в этой любовной истории, Белисарио? (Внезапно впав в
ярость, швыряет ручку на пол.) Ты собираешься писать любовную историю или
что? Или что. (Смеется, поникает.) Самое скверное, самое муторное - это
начало. От сомнений, от сознания своего бессилия впадаешь в столбняк.
(Глядит на Мамочку.) Всякий раз, начиная работу, я становлюсь вроде тебя,
Мамочка, я чувствую себя столетней развалиной, выжившей из ума старухой -
никчемным, маленьким, непонятным существом, которое и смешит, и внушает
жалость, и даже немного пугает. (Встает, прохаживается вокруг Мамочки, зажав
в зубах поднятую с пола ручку.) Но память-то еще жива, да? А зубов нет? Нет.
А вставную челюсть, подаренную тебе Агустином и Сесаром, ты носить не
можешь, натирает десны? Зачем ты здесь? Кто тебя звал? Мешаешь ведь, разве
непонятно? (Улыбается, идет к письменному столу, осененный новой идеей.)
Мамочка. Мамочка... Никто никогда не называл тебя по имени - Эльвира. Ни
бабушка, ни дедушка, ни моя мать, ни дядья. (Садится за стол и пишет -
сначала медленно, потом все быстрей.) Странно звучало это слово для всех
посторонних. Почему Мамочка? С какой стати? Кому ты Мамочка? Но потом все
начинали звать тебя так и только так.
Амелия, вытерев лужу, уходит. На последних словах Белисарио входит Xоакин,
чилийский офицер. На нем шитый золотом мундир начала века. В продолжение
последующей сцены Белисарио усердно строчит, лишь иногда отрываясь от бумаги
и покусывая кончик ручки, обдумывая или припоминая что-то. Время от времени
он обращает рассеянный взгляд на Хоакина и Мамочку, прислушиваясь к их
беседе, а потом снова принимается за работу - пишет или перечитывает
написанное.
Xоакин (шепчет). Эльвира. Эльвира. Эльвира...
Мамочка открывает глаза, прислушивается, лукаво улыбается, оглядываясь по
сторонам с некоторым беспокойством. Ее голос и движения теперь - как у
юной девушки.
Мамочка. Хоакин! Ты с ума сошел! В такой час! Услышат!
Хоакин. Я ведь знаю, что ты здесь! Ты слышишь меня! Погоди минутку,
Эльвира! Мне надо сказать тебе кое-что очень важное. Ты ведь знаешь, что
именно? Да? Хочу сказать, что ты прелестна, что я люблю тебя и мечтаю
обладать тобой. Что я считаю часы, остающиеся до воскресенья.
Мамочка встает и - боязливо, явно борясь с собой, - перегибается через
воображаемую балконную решетку.
Мамочка. Как ты мог прийти в такой час, Хоакин! Тебя никто не видел? Ты
погубишь меня. В Такне и у стен есть уши.
Хоакин (покрывает поцелуями ей руки). Я ведь уже лег спать, любовь моя!
И вдруг словно какой-то генерал отдал мне приказ: если поторопишься -
успеешь, лети к ней! Клянусь тебе, Эльвира! Я так хотел увидеть тебя,
прикоснуться к тебе.
Мамочка отводит жадные руки Хоакина, готовые обвить ее стан.
Я не сомкнул бы глаз до утра, если бы не увидел тебя.
Мамочка. Но ведь мы провели вместе целый вечер. Какая была чудесная
прогулка с моей кузиной, правда, Хоакин? Когда ты позвал меня, я как раз
вспоминала эти дивные гранаты, груши, персики, айву. А как прекрасно было на
речке. Мне бы хотелось поплескаться в воде, как когда-то в детстве...
Хоакин. Летом, если мы к тому времени еще будем в Такие, я отведу тебя
на реку. Нас никто не будет видеть. Ночью. К той заводи, где мы гуляли
сегодня. Мы сбросим одежду...
Мамочка. Замолчи, Хоакин! Ни слова больше!
Хоакин. ...и будем купаться голыми. Мы будем играть в воде как рыбы. Я
догоню тебя, настигну и, настигнув...
Мамочка. Прошу тебя, Хоакин! Не говори пошлостей!
Хоакин. Какие же это пошлости, если мы в воскресенье обвенчаемся?!
Мамочка. Я не разрешу тебе говорить так, даже когда стану твоей женой.
Хоакин. Ты для меня превыше всего на свете, Эльвира. Даже моего
мундира. А знаешь ли ты, что такое мундир для офицера? Этого словами не
скажешь. Не сердись, я нарочно. Мне нравится, что ты такая.
Мамочка. Какая?
Хоакин. Такая... Девочка-недотрога. Все тебя смущает, все тебя пугает,
от всего ты краснеешь.
Мамочка. Разве не так должна вести себя барышня из хорошей семьи?
Хоакин. Разумеется, так. Нет, Эльвира, ты и представить себе не можешь,
как я жду воскресенья! Ты будешь только моей и ничьей больше, ты будешь
всецело в моей власти. Когда мы останемся вдвоем, я усажу тебя на колени, в
темноте, и ты станешь царапать меня как кошечка. Я пересчитаю каждый волосок
в твоих локонах - их должно быть никак не меньше пяти тысяч.
Мамочка. И этим ты будешь заниматься в нашу первую ночь?
Xоакин. О нет! Ты хочешь знать, что будет в нашу первую ночь?
Мамочка (затыкая уши). Нет, нет, не хочу! (Оба смеются.) А ты и потом,
когда мы обвенчаемся, будешь так же ласков со мной? Знаешь, что мне сказала
Кармен, вернувшись с прогулки: "Ты вытянула счастливый билет, Эльвира. Твой
Хоакин красив, утончен, это рыцарь с головы до ног".
Хоакин. И ты с ней согласна? И тебя не смущает то, что я чилиец? И
ничего, что и тебе придется стать чилийкой?
Мамочка. А я и не стану чилийкой. Я до могилы сохраню верность Перу. Я
до самой смерти буду ненавидеть негодяев, напавших на нас.
Хоакин. Это будет очень пикантно. Когда ты выйдешь за меня замуж и мы
уедем в Сантьяго, или в Антофагасту, или в какой-нибудь гарнизон, ты будешь
целыми днями ссориться с моими сослуживцами из-за Тихоокеанской войны {Война
между Чили и Перу (1879-1884), в которой Перу потерпела поражение.}? За
такие отзывы о чилийцах меня отправят под трибунал.
Мамочка. Не бойся, Хоакин, я тебе карьеры не испорчу и то, что думаю о
чилийцах, оставлю при себе. А товарищам твоим стану улыбаться и строить
глазки.
Хоакин. Еще чего! "Глазки"! Разве ты не знаешь, что я ревнив как турок?
А тебя только и ревновать.
Мамочка. Тебе пора. Если дядя тебя обнаружит, мне достанется.
Хоакин. "Дядя, тетя"! Они портят все мое жениховство.
Мамочка. Не говори так даже в шутку. Что бы сталось со мной без дяди
Менелао и тетушки Амелии?! Если бы не они, я попала бы в приют. Да-да, на
улицу Тарапака.
Xоакин. Я знаю, они сделали тебе много добра, и радуюсь, что ты росла в
золотой клетке. Но за весь год, что я считаюсь твоим женихом, мы ни разу не
виделись наедине. Не беспокойся, я ухожу. Ухожу!
Мамочка. До завтра, Хоакин. Завтра в восемь, в соборе, как всегда?
Хоакин. Как всегда. Ох, чуть не забыл. Вот книжка, которую ты давала
мне почитать - стихи Федерико Баррето. Я начал было, да на второй странице
заснул. Когда ляжешь в свою постельку, прочти их вместо меня.
Мамочка (вырывает у себя волосок и протягивает Хоакину). Ничего, когда
я прочту их тебе на ухо, ты их полюбишь. Знаешь, Хоакин... Я счастлива, что
выхожу за тебя.
Хоакин, перед тем как уйти, пытается поцеловать ее в губы, но она проворно
подставляет ему щеку. Мамочка возвращается в свое кресло, на ходу опять
превращаясь в старуху. Разглядывает книгу.
А если бы Хоакин узнал про историю с веером? Он бы вызвал его на дуэль и
убил. Сломай этот веер, Эльвира, нехорошо, что ты его хранишь.
Садится в кресло и мгновенно засыпает. Белисарио, который в эту минуту
поднимает глаза от рукописи, кажется теперь оживленным и бодрым.
Белисарио. Это тоже история о любви? Да, Белисарио. Позволительно ли
быть таким наивным и глупым? Неужели трудно было поместить героев в такую
эпоху, когда девочки теряют невинность еще до первого причастия, а мальчики
предпочитают девочкам марихуану? Ну, ничего: выбранные мною время и место
действия идеальны для романтической истории. Такна, перуанская провинция,
еще оккупированная чилийскими войсками после Тихоокеанской войны. (Глядит на
Мамочку.) Так ты, значит, убежденная и непоколебимая патриотка? Ну-с, какой
же был самый счастливый день в жизни этой барышни?
Мамочка (открывает глаза). День, когда Такна снова стала частью Перу!
(Она крестится, благодаря господа за эту милость, и снова задремывает.)
Белисарио (с легкой печалью в голосе). Да, романтическая история.
Теперь таких больше не случается, в них никто больше не верит. А тебе они
очень нравятся? На кой черт сдалась тебе эта история о любви? Для ничтожной
компенсации, которая ничего не компенсирует? И из-за этого так позорно
капитулировать? Да, из-за этого! А-а, проклятая тварь, убирайся отсюда!
Долой критическое сознание! Наплевать мне на него, Белисарио! Оно способно
только стреножить и охолостить тебя. Вон отсюда, критическое сознание!
Ступай прочь, потаскуха, королева бесплодных щелкоперов! (Вскочив из-за
стола, подбегает к Мамочке, прикладывает руку к ее лбу.) Добро пожаловать,
Мамочка! Позабудь все, что я говорил раньше! И прости меня! Ты мне
пригодишься, ты мне сослужишь службу. Именно такая женщина, как ты, и нужна
мне! Именно ты способна была испытать такую прекрасную и трогательную
любовь! В твоей жизни есть все необходимое для моей истории... По крайней
мере, есть с чего начать. (Возвращается за стол.) Мать умерла в родах, а
отец скончался, когда ей было... Сколько тебе было, Мамочка, когда тебя взял
на воспитание мой прадедушка? Пять? Шесть? Бабушка Кармен уже родилась к
тому времени? (Садится, вертит в руках карандаш, говорит медленно, подбирая
слова.) Жили они тогда безбедно, могли позволить себе воспитание сиротки.
Помещики.
Мамочка (открывает глаза и говорит, обращаясь к невидимому ребенку,
сидящему у ее ног). Прадед твой Менелао был настоящим дворянином, у него
была трость с серебряным набалдашником и часы с цепочкой. Не переносил
грязи. Вернувшись домой из гостей, первым делом проводил пальцем по шкафам,
проверял, нет ли пыли. Воду и вино пил только из стаканов горного хрусталя.
"В хорошем стакане напиток вдвое вкусней", - часто повторял он. Однажды они
с тетушкой собирались на бал, а мы с твоей бабушкой Кармен в это самое время
лакомились айвовым повидлом. "Дайте-ка, девочки, и мне попробовать".
Попробовал и капнул себе на фрак. Капнул - и застыл на месте, глядя на
пятнышко. А потом, не закричав, вообще слова не промолвив, перевернул все
блюдо, измарав при этом и жилет, и панталоны, и фрак. Прабабушка твоя всегда
говорила: "Чистота - это его слабое место".
Она улыбается и снова засыпает. В продолжение ее монолога Белисарио усердно
скребет пером, время от времени отрываясь и прислушиваясь.
Белисарио. Твой прадедушка Менелао был, наверно, тот еще фрукт. Тот
еще, тот еще. Он тебе пригодится, Белисарио. (Глядит в потолок.) Пригодится,
пригодится. Пригодишься, прадедушка. Ты ведь души в Мамочке не чаял и
воспитывал как родную дочь, как бабушку Кармен, а когда Мамочка собралась
замуж за этого чилийского офицерика, свадебное подвенечное платье и приданое
выписали из Европы. Из Парижа? Из Мадрида? Из Лондона? Откуда, Мамочка, не
помнишь? Где было модно заказывать туалеты? (Увлеченно пишет.) Молодец,
Белисарио! Мне нравится, Белисарио! Поцелуй себя в щечку, Белисарио! Какое
славное было семейство! И как измельчало, как выродилось оно в твоем лице!
Какая длинная цепь несчастий! (Глядит в потолок.) И зачем, мама, надо было
тебе выходить за пехотного капитана? Ну а твоя печальная судьба, папа, меня
не огорчает: надо быть последним дураком, чтобы, только что женившись,
сыграть в русскую рулетку. Надо быть очень тупоумным, чтобы погубить себя
таким способом, папа! И надо быть попросту идиоткой, мама, чтобы, овдовев
так рано, не выйти потом замуж снова. Зачем ты возлагала на меня такие
надежды, мама? Как могло прийти в голову тебе, твоим родителям, твоим
братьям и сестрам, что я, Белисарио, смогу выиграть все тяжбы и вернуть
нашему роду потускневшему прежний блеск? (Голос его постепенно заглушается
радио.)
Мамочка (открывая глаза, взволнованно зовет). Кармен! Кармен! Иди
скорей! Скорей! Подойди к окну! Поезд из Арики!
Бабушка (отрывается от радиоприемника, глядит на нее с печальным
любопытством). Честное слово, я готова тебе позавидовать. Ты нашла идеальное
средство не замечать окружающее нас убожество. Мне бы тоже хотелось
вернуться в дни моей юности, хоть во сне.
Мамочка. Ай-й! Вырвать бы мне глаза! Они ни на что больше не годны! Я
ничего не вижу! Погляди-ка, Кармен! Это поезд из Арики? Или из Локумбы?
Бабушка. Ни то, ни другое. Это трамвай. И мы с тобой не в Такие, а в
Лиме. И тебе не пятнадцать лет, а девяносто или около того. Ты не девочка,
Эльвира, а старая развалина.
Мамочка. Помнишь тот бал-маскарад?
Бабушка. Какой именно? Их было в те годы немало.
Мамочка. В театре "Орфеон". Тот, на который явился негр.
Слышится веселый праздничный шум, звуки музыки.
Отчетливей доносится старинный вальс.
Бабушка. Ах, этот?! Как же не помнить? На том балу я познакомилась с
Педро: он как раз приехал из Арекипы на масленицу. Кто бы мог тогда
подумать, что я выйду за него замуж? Конечно, помню. Не на этом ли балу
Федерико Баррето написал тебе на веере стихи? Нет-нет, это было двадцать
восьмого июля, в "Обществе дам-патриоток". Да, негр, верно... Он с тобой
танцевал, когда его разоблачили, да?
Белисарио подымается, подходит к Мамочке и, отвесив ей поклон в стиле конца
века, приглашает на танец. Юная, грациозная, кокетливая Мамочка вальсирует с
ним.
Мамочка. Маска, я тебя знаю! Ты - чилиец? Нет? Наш? Ты из Такны?
Наверно, офицер? А, знаю! Ты - врач! Или адвокат? Ну, скажи мне что-нибудь,
загадай мне загадку, и я пойму, кто ты!
Белисарио молча качает головой и издает короткий нервный смешок.
Бабушка (так, словно Мамочка по-прежнему сидит в кресле). Как же ты по
запаху не догадалась? Хотя этот бандит, конечно, надушился...
Пара продолжает упоенно вальсировать, пока на крутом повороте рукав
невидимого домино, в которое одет Белисарио, за что-то не зацепляется,
обнажая черную руку. Мамочка в ужасе отстраняется. Белисарио, очень
довольный, бежит к своему столу.
Мамочка (окаменев от ужаса). Негр! Негр! Эта маска - негр! Ай-ай! Ай!
Бабушка. Не кричи, Эльвира. Мне и сейчас помнятся твои вопли. Оркестр
перестал играть, танцоры замерли. Сидевшие в ложах вскочили. Что тут только
началось в "Орфеоне"! С тобой случился нервный припадок, и мы тебя увели
домой. По милости этого чернокожего праздник был вконец испорчен.
Мамочка (испуганно). Кармен! Карменсита! Погляди, что там у фонтана на
площади! Что они делают с ним? Избивают?
Бабушка. Да. Кавалеры вытащили негра на площадь, к бронзовому фонтану,
и отколотили палками. Какая у тебя память, Эльвира!
Мамочка. Не бейте его, довольно! Он весь в крови! Он же ничего не
сделал, он даже не заговаривал со мной! Тетушка Амелия, скажи им, тебя они
послушают! Дядюшка Менелао, велите им прекратить!.. (Приходя в себя.) Как ты
думаешь, Кармен, его убили?
Бабушка. Нет, не убили, а всего лишь покарали за дерзость. Потом его
отвели в тюрьму. Этакий наглец! Пробраться на бал в "Орфеон"! Мы долго не
могли опомниться... Каждую ночь снилось, что он забирается к нам в окошко.
Много недель и месяцев только и разговоров было что об этом чернокожем из
Ла-Мара.
Белисарио (в восторге бьет кулаком по столу). Ну, чернокожий из
Ла-Мара! Обретай плоть! Двигайся! Живи!
Мамочка. Вовсе он не из Ла-Мара. Это невольник с усадьбы Мокегуа.
Бабушка. Чушь какая! В те времена рабство в Перу было уже отменено.
Мамочка. Ничего не отменено. У папы их было трое.
Белисарио (на мгновение отрываясь). Чернокожих!
Мамочка. Они переносили меня в паланкине с одного берега Каплины на
другой.
Белисарио (пишет). На ночь их привязывали в хлеву за щиколотки, чтоб не
сбежали.
Мамочка. Я не видела его лица, но что-то поняла по его движениям, по
глазам. Я уверена, что это был один из тех. Беглый раб...
Входит дедушка. Он тяжело дышит, волосы всклокочены, одежда в беспорядке.
При его появлении Мамочка приседает в почтительном реверансе, словно
приветствуя знатную особу, и снова переносится в свой воображаемый мир.
Входит Амелия.
Амелия (заметно, что она стряпала на кухне). Папа! Что случилось?!
Бабушка. Где твоя шляпа, Педро? И трость?
Дедушка. Меня ограбили.
Бабушка. Господи более, как - ограбили?
Ведут его к креслу и усаживают.
Дедушка. На меня напали, когда я вылезал из трамвая. Один из тех
негодяев, которые наводняют теперь улицы нашей Лимы. Он сбил меня с ног. И
сорвал еще это... (подыскивает слово), ну, эту штуку.
Бабушка. Часы? Педро, неужели он украл твои часы?!
Амелия. Теперь ты видишь, как мы были правы, когда говорили: не ходи
один, не садись в автобус, не езди на трамвае! Почему ты не слушал нас?
Сколько раз можно повторять: один на улицу не выходи.
Бабушка. Ведь ты нездоров, Педро! А если у тебя опять помутится в
голове? Тот урок не пошел тебе на пользу! Ты уже не помнишь, какого страху
натерпелся, когда много часов бродил по улицам и не мог отыскать свой дом?!
Дедушка. Нельзя же сидеть здесь в четырех стенах и ждать, когда же тебя
сволокут в могилу! Я не позволю, чтобы эта страна покончила со мной так...
Бабушка. Нигде не болит? Куда он тебя ударил?
Дедушка. Ни в одной стране мира не относятся так наплевательски к
людям, которые еще могут и хотят работать, как у нас в Перу. У нас старость
- преступление. В цивилизованных странах все совсем по-другому. В Англии не
так, в Германии не так. Там пожилых людей зовут на службу, там используют их
опыт. А здесь им одна дорога - на свалку. Я никогда с этим не примирюсь, ибо
знаю: я справлюсь с любой работой лучше, чем какой-нибудь молокосос.
Белисарио (отрывается от работы, охваченный воспоминаниями). Всегда
одно и то же, одно и то же, как испорченный патефон. Я, дедушка, никогда
тебе этого не забуду. (Берется за перо, но, написав несколько строк, снова
отвлекается на то, что происходит у стариков.)
Амелия. Если будешь так отчаиваться, ничего не добьешься, а вот нервы
расшатаешь вконец.
Бабушка. У тебя ведь не все в порядке с головой, Педро. Вспомни, что