- Ладно, - бросил я. - Давай посуду вымоем и вперед. Пора…
Переодевшись в рабочее, я вышел из бытовки и сразу был остановлен Люськой.
- Говорят, ты новичка у себя поселил? - спросила она.
- А кто говорит?
- Ну кто… Аркашка, конечно.
- Ты ему как-нибудь крюк на каску опусти - может, болтать поменьше будет, - посоветовал я и хотел идти, но Люська опять меня задержала.
- Неужели правда? Аркашка говорит: приютил, в свое одел…
- Ну, приютил! - раздраженно бросил я. - На груди пригрел! Тебе-то что?
- Ничего… - Она отстранилась и с интересом оглядывала меня исподлобья. - Просто спросить хотела… Ты его из соски кормить будешь или как?
Вот язва, а? Язвой была - язвой осталась. С детства.
- Ну забери - у себя поселишь.
- Дурак! - вспыхнув, сказала она. Повернулась и гордо удалилась.
Интересно, под кого ты, Люсенька, клинья подбить решила: под меня или под Гришу? Если под меня, то предупреждаю заранее: бесполезно, я не Бехтерь, я тебя, лапушка, насквозь вижу. Тебе ведь нос чуток выпрямить - и лицо у тебя станет совершенно Наташкино. И словечки у тебя Наташкины то и дело проскакивают. И предательница ты, наверно, такая же, как она. Вообще чертовщина с этими лицами. Взять хоть Ирину из универмага - мордашку ей слегка вытянуть, и опять получается Наташка. Как сговорились.
С такими вот интересными мыслями я подошел к прессу. Только-только принял оборудование у третьей смены, как Сталевар зычно оповестил:
- Бугор на горизонте! Эх, а веселый-то, веселый!..
Валерка Чернопятов коротко кивнул бригаде и, приподняв тяжелый подбородок, остановился перед Гришей.
- Пошли, Григорий, - как бы с сожалением сказал он. - Переводят тебя от нас на шестой пресс.
Гриша беспомощно оглянулся на меня. Я отвернулся к прессу и, нахмурясь, принялся осматривать новые, недавно поставленные ножки. Потом не выдержал и, бросив ветошку, подошел к нашим.
- В чем дело? - спросил я Валерку.
- Все в порядке, - заверил он, не оборачиваясь. - На резку еще одного новичка направляют. Его мы берем себе, а Гришу отдаем шестому прессу.
- И сменный мастер знает?
- А как же! - бодро отозвался он. - Все согласовано.
- А со мной? - закипая помаленьку, проговорил я. - Со мной ты это согласовал?..
С Валеркой мы не разговаривали до конца апреля. И это еще не все…
Вечером я вспомнил наконец, что хорошо бы забежать в универмаг к Ирине - объяснить, почему исчез.
Забежал, объяснил…
Домой я вернулся с твердым намерением как можно быстрее обеспечить Гришу общежитием.
Никого не обнаружив в комнатах, я сунулся в кухню и увидел там такую картину: Гриша сидел в уголке на табуретке и неумело чистил картошку, внимательно, с почтением слушая сетования матери.
- Все с нее началось, с Наташки, - жаловалась она. - Поломала, дуреха, жизнь и ему, и себе. А у Миньки-то характер - сам знаешь какой! В ступе пестом не утолчешь! Из армии пришел - грозился: мол, в две недели себе жену найду, получше Наташки… И вот до сих пор ищет…
Я вошел в кухню и прервал эту интересную беседу.
- Ты картошку когда-нибудь чистил? - хмуро спросил я Гришу. - Кто так нож держит? Дай сюда…
Показав, как надо чистить картошку, я перенес низенькую, еще отцом сколоченную скамейку к печке, сел и, открыв дверцу, закурил.
- Ну и как там твоя Ирина? - осторожно спросила мать.
Печь исправно глотала табачный дым черной холодной пастью. Зверская тяга у агрегата. Дядя Коля, сосед наш, делал…
- Какая Ирина? - нехотя отозвался я. - Не знаю я никакой Ирины.
Мать покивала, скорбно поджав губы. Ничего другого она от меня и не ждала.
- В общем так, Гриша, - сказал я. - Насчет общежития идем завтра… А что ты на меня так смотришь? Что случилось?
- Картошка кончилась, - виновато ответил Гриша.
- Всю почистил? - обрадовалась мать. - Вот спасибо, Гришенька. Не сочти за труд - сходи во двор, ведро вынеси…
Гриша с готовностью подхватил ведро с кожурой и побежал выполнять распоряжение.
- Знаешь, Минька… - помолчав, сказала мать. - Не надо вам завтра никуда идти. Подумала я, подумала… Возьму я Гришу квартирантом. Все равно комната пустует.
Я уронил окурок, неудачно поднял его, обжегся и, повертев в пальцах, бросил в печку. Нет, такого поворота я не ожидал.
- Вежливый, уважительный… - задумчиво продолжала мать. Потом обулась и посмотрела на меня строго. - Дать бы тебе по затылку, - сказала она, - чтобы голову матери не морочил! Какая его жена из дому выгнала? Он и не женат вовсе. Тоже вроде тебя.
5
6
7
Переодевшись в рабочее, я вышел из бытовки и сразу был остановлен Люськой.
- Говорят, ты новичка у себя поселил? - спросила она.
- А кто говорит?
- Ну кто… Аркашка, конечно.
- Ты ему как-нибудь крюк на каску опусти - может, болтать поменьше будет, - посоветовал я и хотел идти, но Люська опять меня задержала.
- Неужели правда? Аркашка говорит: приютил, в свое одел…
- Ну, приютил! - раздраженно бросил я. - На груди пригрел! Тебе-то что?
- Ничего… - Она отстранилась и с интересом оглядывала меня исподлобья. - Просто спросить хотела… Ты его из соски кормить будешь или как?
Вот язва, а? Язвой была - язвой осталась. С детства.
- Ну забери - у себя поселишь.
- Дурак! - вспыхнув, сказала она. Повернулась и гордо удалилась.
Интересно, под кого ты, Люсенька, клинья подбить решила: под меня или под Гришу? Если под меня, то предупреждаю заранее: бесполезно, я не Бехтерь, я тебя, лапушка, насквозь вижу. Тебе ведь нос чуток выпрямить - и лицо у тебя станет совершенно Наташкино. И словечки у тебя Наташкины то и дело проскакивают. И предательница ты, наверно, такая же, как она. Вообще чертовщина с этими лицами. Взять хоть Ирину из универмага - мордашку ей слегка вытянуть, и опять получается Наташка. Как сговорились.
С такими вот интересными мыслями я подошел к прессу. Только-только принял оборудование у третьей смены, как Сталевар зычно оповестил:
- Бугор на горизонте! Эх, а веселый-то, веселый!..
Валерка Чернопятов коротко кивнул бригаде и, приподняв тяжелый подбородок, остановился перед Гришей.
- Пошли, Григорий, - как бы с сожалением сказал он. - Переводят тебя от нас на шестой пресс.
Гриша беспомощно оглянулся на меня. Я отвернулся к прессу и, нахмурясь, принялся осматривать новые, недавно поставленные ножки. Потом не выдержал и, бросив ветошку, подошел к нашим.
- В чем дело? - спросил я Валерку.
- Все в порядке, - заверил он, не оборачиваясь. - На резку еще одного новичка направляют. Его мы берем себе, а Гришу отдаем шестому прессу.
- И сменный мастер знает?
- А как же! - бодро отозвался он. - Все согласовано.
- А со мной? - закипая помаленьку, проговорил я. - Со мной ты это согласовал?..
С Валеркой мы не разговаривали до конца апреля. И это еще не все…
Вечером я вспомнил наконец, что хорошо бы забежать в универмаг к Ирине - объяснить, почему исчез.
Забежал, объяснил…
Домой я вернулся с твердым намерением как можно быстрее обеспечить Гришу общежитием.
Никого не обнаружив в комнатах, я сунулся в кухню и увидел там такую картину: Гриша сидел в уголке на табуретке и неумело чистил картошку, внимательно, с почтением слушая сетования матери.
- Все с нее началось, с Наташки, - жаловалась она. - Поломала, дуреха, жизнь и ему, и себе. А у Миньки-то характер - сам знаешь какой! В ступе пестом не утолчешь! Из армии пришел - грозился: мол, в две недели себе жену найду, получше Наташки… И вот до сих пор ищет…
Я вошел в кухню и прервал эту интересную беседу.
- Ты картошку когда-нибудь чистил? - хмуро спросил я Гришу. - Кто так нож держит? Дай сюда…
Показав, как надо чистить картошку, я перенес низенькую, еще отцом сколоченную скамейку к печке, сел и, открыв дверцу, закурил.
- Ну и как там твоя Ирина? - осторожно спросила мать.
Печь исправно глотала табачный дым черной холодной пастью. Зверская тяга у агрегата. Дядя Коля, сосед наш, делал…
- Какая Ирина? - нехотя отозвался я. - Не знаю я никакой Ирины.
Мать покивала, скорбно поджав губы. Ничего другого она от меня и не ждала.
- В общем так, Гриша, - сказал я. - Насчет общежития идем завтра… А что ты на меня так смотришь? Что случилось?
- Картошка кончилась, - виновато ответил Гриша.
- Всю почистил? - обрадовалась мать. - Вот спасибо, Гришенька. Не сочти за труд - сходи во двор, ведро вынеси…
Гриша с готовностью подхватил ведро с кожурой и побежал выполнять распоряжение.
- Знаешь, Минька… - помолчав, сказала мать. - Не надо вам завтра никуда идти. Подумала я, подумала… Возьму я Гришу квартирантом. Все равно комната пустует.
Я уронил окурок, неудачно поднял его, обжегся и, повертев в пальцах, бросил в печку. Нет, такого поворота я не ожидал.
- Вежливый, уважительный… - задумчиво продолжала мать. Потом обулась и посмотрела на меня строго. - Дать бы тебе по затылку, - сказала она, - чтобы голову матери не морочил! Какая его жена из дому выгнала? Он и не женат вовсе. Тоже вроде тебя.
5
Во дворе шевелили ветками бело-розовые яблони, а я сидел у окна и без удовольствия наблюдал, как Мухтар командует Гришей.
Хитрая псина с низким горловым клокотанием вылезла из будки, и Гриша послушно остановился. Взрыкивая для острастки, Мухтар медленно обошел вокруг замершего квартиранта и лишь после этого разрешил следовать дальше. Потом, как бы усомнясь в чем-то, снова скомандовал остановиться и придирчиво обследовал Гришины ноги, словно проверяя, по форме ли тот обут. Убедившись, что с обувью (галоши на босу ногу) все в порядке, не спеша прошествовал к будке и улегся на подстилку, высоко держа кудлатую голову и строго посматривая, как Гриша с величайшим почтением перегружает содержимое ведерка в миску.
И такую вот комедию они ломали перед моим окном каждый день, причем ужасно были друг другом довольны. Так и подмывало выйти во двор, ангелочку Грише дать по шее, а наглецу Мухтару отвесить пинка, чтобы знал свое место в природе, псина.
Дождавшись возвращения Гриши, я зловеще спросил его:
- А чему ты все время радуешься?
Действительно, стоило Грише чуть отдохнуть, и лицо его немедленно украшалось тихой счастливой улыбкой. Как сейчас.
На секунду Гриша задумался, потом поднял на меня серьезные глаза и произнес негромко:
- Свободе.
- Какой свободе, Гриша? Ты же за калитку не выходишь!
- Выхожу, - быстро возразил он.
- Если мать за хлебом пошлет, - сказал я. - Слушай, чего ты вообще хочешь?
Гриша растерялся.
- Вот… Мухтара покормил… - как всегда, невпопад ответил он.
- Молодец, - сказал я. - Мухтара покормил, картошку почистил, из окошка во двор поглядел… Устроил сам себе заключение строгого режима и говоришь о какой-то свободе!
- Я объясню, - сказал Гриша. - Можно?
- Валяй, - хмуро разрешил я.
Глаза б мои на него не глядели! Дома - Гриша, на работе - Гриша. И мать, главное, взяла в привычку чуть что в пример мне его ставить: и домосед он, и не грубит никогда, и что попросишь - все сделает…
- Скажи, пожалуйста, - начал Гриша, - есть такое наказание, чтобы человека лишали возможности двигаться?
- Нет такого наказания, - сердито сказал я. - Это только в сумасшедших домах смирительные рубашки надевают. На буйных.
- Ну вот, - обрадовался Гриша. - Представь: человека поместили в камеру и надели на него такую рубашку. Год он лежал без движения, представляешь?
- Не представляю, - сказал я. - У него за год все мышцы отомрут.
- Ну пусть не год! Пусть меньше!.. А потом сняли с него рубашку. И вот он может пройти по камере, может встать, сесть, выглянуть в окно… Он свободен, понимаешь?
- В камере? - уточнил я.
- В камере! - подтвердил Гриша. - Ему достаточно этой свободы!..
И такие вот разговоры - каждый день.
Привязался однажды: можно ли найти человека, если известны паспортные данные? Я ответил: можно - через горсправку. А если не знаешь, в каком он городе живет? Ну, тут уж я задумался. Не перебирать же, в самом деле, все города по очереди - так и жизни не хватит.
- А кого ты искать собрался, Гриша?
- Я?.. Никого… Я - так… из любопытства…
Да о чем говорить - одна та история с «Витязем» чего стоит!.. Рассказал Сталевару - тот вылупил на меня совиные свои глаза и радостно предположил: «Так они ж это… коктейли-то, видать, на сырой воде разводят… А Гриньке, стало быть, только кипяченую можно. Вот он и окосел…» Но шутки шутками, а Гриша-то ведь и впрямь трезвенником оказался! То есть вообще ни-ни. Ни капли…
Хотя была однажды ложная тревога. Я сидел в кухне на своей скамеечке и курил в печку, а Гриша с матерью разговаривали в большой комнате. Что-то мне в их беседе показалось странным. Мать молчала, говорил один Гриша. Я вслушался.
- …а жители той планеты, - печально излагал наш особо опасный преступник, - понятия об этом не имели. Вообще считалось, что это варварская, зашедшая в тупик цивилизация…
И что самое удивительное - вязальные спицы в руках матери постукивали мерно, спокойно, словно речь шла о чем-то самом обыкновенном.
- …он знал, что на этой планете ему не выжить, а он и не хотел… Собственно, это был даже не побег, а скорее форма самоубийства…
Я швырнул окурок в печку и направился в большую комнату. Гриша сидел напротив матери и сматывал шерсть в клубок. Глаза - ясные, голос - ровный.
- О чем это вы тут разговариваете?
- А это мне Гришенька фантазию рассказывает, - с добрым вздохом отвечала мать. - В книжке прочел…
Вечером, дождавшись, когда Григорий ляжет спать, я снова подошел к матери.
- Слушай, мать… Я, конечно, понимаю: квартирант у нас хороший, лучше не бывает… Но скажи мне честно, мать: тебя в нем ничего не беспокоит?
Она отложила вязанье, сняла очки и долго молчала.
- Ну, странный он, конечно… - нехотя согласилась она. - Но ведь в детдоме рос - без матери, без отца…
- Детдом - ладно, - сказал я. - А вот насчет других планет - это он как? Часто?
- Да пусть его… - мягко сказала она.
Хитрая псина с низким горловым клокотанием вылезла из будки, и Гриша послушно остановился. Взрыкивая для острастки, Мухтар медленно обошел вокруг замершего квартиранта и лишь после этого разрешил следовать дальше. Потом, как бы усомнясь в чем-то, снова скомандовал остановиться и придирчиво обследовал Гришины ноги, словно проверяя, по форме ли тот обут. Убедившись, что с обувью (галоши на босу ногу) все в порядке, не спеша прошествовал к будке и улегся на подстилку, высоко держа кудлатую голову и строго посматривая, как Гриша с величайшим почтением перегружает содержимое ведерка в миску.
И такую вот комедию они ломали перед моим окном каждый день, причем ужасно были друг другом довольны. Так и подмывало выйти во двор, ангелочку Грише дать по шее, а наглецу Мухтару отвесить пинка, чтобы знал свое место в природе, псина.
Дождавшись возвращения Гриши, я зловеще спросил его:
- А чему ты все время радуешься?
Действительно, стоило Грише чуть отдохнуть, и лицо его немедленно украшалось тихой счастливой улыбкой. Как сейчас.
На секунду Гриша задумался, потом поднял на меня серьезные глаза и произнес негромко:
- Свободе.
- Какой свободе, Гриша? Ты же за калитку не выходишь!
- Выхожу, - быстро возразил он.
- Если мать за хлебом пошлет, - сказал я. - Слушай, чего ты вообще хочешь?
Гриша растерялся.
- Вот… Мухтара покормил… - как всегда, невпопад ответил он.
- Молодец, - сказал я. - Мухтара покормил, картошку почистил, из окошка во двор поглядел… Устроил сам себе заключение строгого режима и говоришь о какой-то свободе!
- Я объясню, - сказал Гриша. - Можно?
- Валяй, - хмуро разрешил я.
Глаза б мои на него не глядели! Дома - Гриша, на работе - Гриша. И мать, главное, взяла в привычку чуть что в пример мне его ставить: и домосед он, и не грубит никогда, и что попросишь - все сделает…
- Скажи, пожалуйста, - начал Гриша, - есть такое наказание, чтобы человека лишали возможности двигаться?
- Нет такого наказания, - сердито сказал я. - Это только в сумасшедших домах смирительные рубашки надевают. На буйных.
- Ну вот, - обрадовался Гриша. - Представь: человека поместили в камеру и надели на него такую рубашку. Год он лежал без движения, представляешь?
- Не представляю, - сказал я. - У него за год все мышцы отомрут.
- Ну пусть не год! Пусть меньше!.. А потом сняли с него рубашку. И вот он может пройти по камере, может встать, сесть, выглянуть в окно… Он свободен, понимаешь?
- В камере? - уточнил я.
- В камере! - подтвердил Гриша. - Ему достаточно этой свободы!..
И такие вот разговоры - каждый день.
Привязался однажды: можно ли найти человека, если известны паспортные данные? Я ответил: можно - через горсправку. А если не знаешь, в каком он городе живет? Ну, тут уж я задумался. Не перебирать же, в самом деле, все города по очереди - так и жизни не хватит.
- А кого ты искать собрался, Гриша?
- Я?.. Никого… Я - так… из любопытства…
Да о чем говорить - одна та история с «Витязем» чего стоит!.. Рассказал Сталевару - тот вылупил на меня совиные свои глаза и радостно предположил: «Так они ж это… коктейли-то, видать, на сырой воде разводят… А Гриньке, стало быть, только кипяченую можно. Вот он и окосел…» Но шутки шутками, а Гриша-то ведь и впрямь трезвенником оказался! То есть вообще ни-ни. Ни капли…
Хотя была однажды ложная тревога. Я сидел в кухне на своей скамеечке и курил в печку, а Гриша с матерью разговаривали в большой комнате. Что-то мне в их беседе показалось странным. Мать молчала, говорил один Гриша. Я вслушался.
- …а жители той планеты, - печально излагал наш особо опасный преступник, - понятия об этом не имели. Вообще считалось, что это варварская, зашедшая в тупик цивилизация…
И что самое удивительное - вязальные спицы в руках матери постукивали мерно, спокойно, словно речь шла о чем-то самом обыкновенном.
- …он знал, что на этой планете ему не выжить, а он и не хотел… Собственно, это был даже не побег, а скорее форма самоубийства…
Я швырнул окурок в печку и направился в большую комнату. Гриша сидел напротив матери и сматывал шерсть в клубок. Глаза - ясные, голос - ровный.
- О чем это вы тут разговариваете?
- А это мне Гришенька фантазию рассказывает, - с добрым вздохом отвечала мать. - В книжке прочел…
Вечером, дождавшись, когда Григорий ляжет спать, я снова подошел к матери.
- Слушай, мать… Я, конечно, понимаю: квартирант у нас хороший, лучше не бывает… Но скажи мне честно, мать: тебя в нем ничего не беспокоит?
Она отложила вязанье, сняла очки и долго молчала.
- Ну, странный он, конечно… - нехотя согласилась она. - Но ведь в детдоме рос - без матери, без отца…
- Детдом - ладно, - сказал я. - А вот насчет других планет - это он как? Часто?
- Да пусть его… - мягко сказала она.
6
- А что это нашего квартиранта не видать?
Швейная машинка ответила мне длинной яростной речью, мать же ограничилась тем, что оделила меня сердитым взглядом искоса.
- Не понял, - уже тревожась, сказал я. - Где Гриша?
За окнами было черным-черно. Часы на серванте показывали половину двенадцатого.
- Да не стучи ты, мать, своей машинкой! Он что, не приходил еще?
- Почему… - сухо и не сразу ответила она. - Приходил. Потом снова ушел. Да он уж третий вечер так…
- Третий вечер? - изумился я. - Гриша? Вот не знал…
- Откуда ж тебе знать? - вспылила она. - Ты сам-то в последнее время дома вечерами бываешь?
Я смущенно почесал в затылке и, прихватив сигареты, вышел из дому.
Наш переулок, опыленный светом желтеньких безмозглых лампочек на далеко разнесенных друг от друга столбах, был весь розово-бел от цветущих деревьев. Я постоял, прислушиваясь.
Минуты две было тихо. И вдруг где-то возле новостройки взвыли собаки. Лай начал приближаться, откочевал вправо, причем из него все явственней проступали выкрики и топот бегущих ног.
- Что-то слышится родное… - озадаченно пробормотал я.
В частном секторе теперь было шумно, и ядро этого шума катилось прямиком ко мне. Первым из-за угла выскочил высокий широкоплечий парень и припустился наискосок к нашей калитке. Увидев огонек моей сигареты, шарахнулся и принял оборонительную позу.
- А ну быстро в дом! - негромко скомандовал я. - Быстро в дом, я сказал. Без тебя разберемся…
И растерянный Гриша Прахов молча скользнул мимо меня во двор. Навстречу ему, угрожающе клокоча горлом, двинулся спущенный на ночь с цепи Мухтар, но Гриша был настолько взволнован, что просто перешагнул через пса и заторопился по кирпичной дорожке к дому. Ошарашенный таким пренебрежением, Мухтар сел на хвост и, до отказа вывернув голову, уставился вслед. Я прикрыл калитку.
Тут из-за угла заскочили еще двое. Точно так же метнулись на огонек моей сигареты, а потом с ними произошло то же, что и с Гришей, - только узнали они меня быстрее и шарахнулись не так далеко.
- Да это же Минька! - растерянно сказал тот, что повыше. Зовут Славкой, фамилии не знаю, живет в Нижнем поселке.
А кто второй? Второму фонарь светил в спину, лица не разглядишь. Выдал оскал - широкий, наглый, в тридцать два зуба… Бехтерь.
Со стороны котлована под собачий аккомпанемент подбежал третий. Задохнулся и перешел на тяжелую трусцу… А намного их Гриша обставил. Молодец, бегать умеет. Хотя с чего ему не уметь - ноги длинные, голова легкая…
- Что, чижики? - ласково спросил я, дождавшись, когда они соберутся вместе. - Детство вспомнили? В догонялки поиграть захотелось? А если мне сейчас тоже поиграть захочется?
Я сделал шаг, и они попятились. Бехтерь перестал улыбаться.
- Нет, Минька… - И я удивился, сколько в его скрипучем голосе было ненависти. - С тобой мы в догонялки играть не будем. А вот с квартирантом твоим еще сыграем. Так ему и передай.
Я выслушал его и не спеша затянулся.
- Бехтерь, - прищурясь, сказал я. - А помнишь, ты лет пять назад этот переулок спичкой мерил? Сколько у тебя тогда спичек вышло?
Вместо ответа Бехтерь издал какой-то змеиный шип.
- Так вот, Бехтерь, - продолжал я. - Если я тебя еще раз поймаю в нашем районе - заставлю мерить по новой. Только уже не поперек, а вдоль. Славка!
- Ну!
- Тебя это тоже касается. И дружку своему растолкуй. Я его хоть и не знаю, во личность запомнил.
- А меня-то за что? - баском удивился тот, о ком шла речь.
- А не будешь на свету стоять, - закончил я, топча окурок.
Мать ждала меня в прихожей, приоткрыв дверь во двор.
- Что там, Минька? - спросила она.
- Все в порядке, мать, - успокоил я. - Так… Нижнинские немножко не разобрались.
Успокоил и направился прямиком в Гришину комнату. Гриша сидел на койке и расстегивал рубашку, хотя умные люди обычно начинают с того, что разуваются… Увидев меня, он ужасно смутился и стал почему-то рубашку застегивать.
- Ну расскажи, что ли, - попросил я, присаживаясь рядом с ним. - Что вы там с Бехтерем не поделили?
Гриша вдруг занервничал, ощетинился.
- Я… отказываюсь отвечать! - заявил он высоким срывающимся голосом.
Это было так не похоже на нашего обычного Гришу, что физиономия моя невольно расползлась в улыбке.
- Ну а что я у тебя такого спросил? Я спросил: что вы не поделили…
Гриша вскочил.
- Да что ж такое! - плачуще проговорил он. - Там все выпытывали, теперь здесь… Смотри-ка, вскакивать начал…
- Да кому ты на фиг нужен! - сказал я, удивленно глядя на него снизу вверх. - Все равно узнаю завтра, за что гоняли…
Гриша помолчал, успокаиваясь.
- За Людмилу, - вымолвил он мрачно.
- За Людмилу? - ошарашенно переспросил я. - Ах, за Людмилу…
Я посмотрел на смущенного, рассерженного Гришу и засмеялся.
- А что хоть за Людмила? Я ее знаю?
- Как же ты ее можешь не знать! - с досадой ответил Гриша. - В одной смене работаем.
Я перестал смеяться.
- Постой-постой… Так это наша Люська? Крановщица?
Гриша молча кивнул.
- Мать! - крикнул я, втаскивая его за руку в большую комнату. - Посмотри на этого дурака, мать! Ты знаешь, с кем он связался? С Люськой Шлеповой из Нижнего поселка!
Мать выронила вишневый плюш, которым покрывала швейную машинку, и, всплеснув руками, села на стул.
- Да как же это тебя угораздило, Гришенька?
У Гриши было каменное лицо взятого в плен индейца.
- Он уже и с Бехтерем познакомиться успел, - добавил я. - Устроили, понимаешь, клуб любителей бега по пересеченной местности!
Услышав про Бехтеря, мать снова всплеснула руками.
- Побьют тебя, Гришенька, - проговорила она, с жалостью глядя на квартиранта.
Когда на следующий день перед сменой я рассказал обо всем ребятам, отреагировали они как-то странно. Валерка осклабился, Вася-штангист всхохотнул басом. Старый Петр сказал, поморгав:
- А в чем новость-то? Что Гринька с Люськой? Так я это неделю назад знал.
- Неделю? - во поверил я. - А кто разнюхал? Аркашка?
- Ну ты, Минька, силен! - восхитился Сталевар. - Глянь-ка туда.
Я обернулся. Возле правилки, там, где у нас располагается лестница, ведущая на кран, стояли и беседовали Гриша с Люськой. И то ли повернулись они так, то ли свет, сеющийся по цеху из полых стеклянных чердаков в полукруглой крыше, падал на них под каким-то таким особым углом, то ли я просто впервые видел их вместе… Похожи как брат с сестрой. Гриша, правда, черноволосый, а у Люськи - рыжая копна из-под косынки, вот и вся разница.
- Я тоже сначала думал - они родственники, - пробасил над ухом Вася-штангист.
А после смены я снова встретил Люську у проходной.
- Бехтеря ждешь? - спросил я. - Или Гришу?
- А ты прямо как свекор, - кротко заметила она. Глаза ее были зелены и нахальны.
- Слушай, Люська! - сказал я. - Чего ты хочешь? Чтобы Бехтерь Гришку отметелил? А я - Бехтеря, да?
- Кто бы тебя отметелил… - вздохнула она.
- Ишь, губы раскатала! - огрызнулся я. - Метелок не хватит!.. Слушай, на кой он тебе черт сдался, а? Для коллекции, что ли? Нет, я, конечно, понимаю: парень красивый, видный. Тихий опять же. Стихи, наверное, читает… с выражением.
Люська поглядела на меня изумленно и вдруг расхохоталась, запрокинув голову.
- Стихи?.. Ой, не могу! Гриша - стихи!..
- Ну вот, закатилась! - с досадой сказал я. - Чего смешного-то?
- Да так… - все еще смеясь, ответила Люська. - Просто никто еще мне ни разу не вкручивал, что он из-за меня с другой планеты сбежал…
Швейная машинка ответила мне длинной яростной речью, мать же ограничилась тем, что оделила меня сердитым взглядом искоса.
- Не понял, - уже тревожась, сказал я. - Где Гриша?
За окнами было черным-черно. Часы на серванте показывали половину двенадцатого.
- Да не стучи ты, мать, своей машинкой! Он что, не приходил еще?
- Почему… - сухо и не сразу ответила она. - Приходил. Потом снова ушел. Да он уж третий вечер так…
- Третий вечер? - изумился я. - Гриша? Вот не знал…
- Откуда ж тебе знать? - вспылила она. - Ты сам-то в последнее время дома вечерами бываешь?
Я смущенно почесал в затылке и, прихватив сигареты, вышел из дому.
Наш переулок, опыленный светом желтеньких безмозглых лампочек на далеко разнесенных друг от друга столбах, был весь розово-бел от цветущих деревьев. Я постоял, прислушиваясь.
Минуты две было тихо. И вдруг где-то возле новостройки взвыли собаки. Лай начал приближаться, откочевал вправо, причем из него все явственней проступали выкрики и топот бегущих ног.
- Что-то слышится родное… - озадаченно пробормотал я.
В частном секторе теперь было шумно, и ядро этого шума катилось прямиком ко мне. Первым из-за угла выскочил высокий широкоплечий парень и припустился наискосок к нашей калитке. Увидев огонек моей сигареты, шарахнулся и принял оборонительную позу.
- А ну быстро в дом! - негромко скомандовал я. - Быстро в дом, я сказал. Без тебя разберемся…
И растерянный Гриша Прахов молча скользнул мимо меня во двор. Навстречу ему, угрожающе клокоча горлом, двинулся спущенный на ночь с цепи Мухтар, но Гриша был настолько взволнован, что просто перешагнул через пса и заторопился по кирпичной дорожке к дому. Ошарашенный таким пренебрежением, Мухтар сел на хвост и, до отказа вывернув голову, уставился вслед. Я прикрыл калитку.
Тут из-за угла заскочили еще двое. Точно так же метнулись на огонек моей сигареты, а потом с ними произошло то же, что и с Гришей, - только узнали они меня быстрее и шарахнулись не так далеко.
- Да это же Минька! - растерянно сказал тот, что повыше. Зовут Славкой, фамилии не знаю, живет в Нижнем поселке.
А кто второй? Второму фонарь светил в спину, лица не разглядишь. Выдал оскал - широкий, наглый, в тридцать два зуба… Бехтерь.
Со стороны котлована под собачий аккомпанемент подбежал третий. Задохнулся и перешел на тяжелую трусцу… А намного их Гриша обставил. Молодец, бегать умеет. Хотя с чего ему не уметь - ноги длинные, голова легкая…
- Что, чижики? - ласково спросил я, дождавшись, когда они соберутся вместе. - Детство вспомнили? В догонялки поиграть захотелось? А если мне сейчас тоже поиграть захочется?
Я сделал шаг, и они попятились. Бехтерь перестал улыбаться.
- Нет, Минька… - И я удивился, сколько в его скрипучем голосе было ненависти. - С тобой мы в догонялки играть не будем. А вот с квартирантом твоим еще сыграем. Так ему и передай.
Я выслушал его и не спеша затянулся.
- Бехтерь, - прищурясь, сказал я. - А помнишь, ты лет пять назад этот переулок спичкой мерил? Сколько у тебя тогда спичек вышло?
Вместо ответа Бехтерь издал какой-то змеиный шип.
- Так вот, Бехтерь, - продолжал я. - Если я тебя еще раз поймаю в нашем районе - заставлю мерить по новой. Только уже не поперек, а вдоль. Славка!
- Ну!
- Тебя это тоже касается. И дружку своему растолкуй. Я его хоть и не знаю, во личность запомнил.
- А меня-то за что? - баском удивился тот, о ком шла речь.
- А не будешь на свету стоять, - закончил я, топча окурок.
Мать ждала меня в прихожей, приоткрыв дверь во двор.
- Что там, Минька? - спросила она.
- Все в порядке, мать, - успокоил я. - Так… Нижнинские немножко не разобрались.
Успокоил и направился прямиком в Гришину комнату. Гриша сидел на койке и расстегивал рубашку, хотя умные люди обычно начинают с того, что разуваются… Увидев меня, он ужасно смутился и стал почему-то рубашку застегивать.
- Ну расскажи, что ли, - попросил я, присаживаясь рядом с ним. - Что вы там с Бехтерем не поделили?
Гриша вдруг занервничал, ощетинился.
- Я… отказываюсь отвечать! - заявил он высоким срывающимся голосом.
Это было так не похоже на нашего обычного Гришу, что физиономия моя невольно расползлась в улыбке.
- Ну а что я у тебя такого спросил? Я спросил: что вы не поделили…
Гриша вскочил.
- Да что ж такое! - плачуще проговорил он. - Там все выпытывали, теперь здесь… Смотри-ка, вскакивать начал…
- Да кому ты на фиг нужен! - сказал я, удивленно глядя на него снизу вверх. - Все равно узнаю завтра, за что гоняли…
Гриша помолчал, успокаиваясь.
- За Людмилу, - вымолвил он мрачно.
- За Людмилу? - ошарашенно переспросил я. - Ах, за Людмилу…
Я посмотрел на смущенного, рассерженного Гришу и засмеялся.
- А что хоть за Людмила? Я ее знаю?
- Как же ты ее можешь не знать! - с досадой ответил Гриша. - В одной смене работаем.
Я перестал смеяться.
- Постой-постой… Так это наша Люська? Крановщица?
Гриша молча кивнул.
- Мать! - крикнул я, втаскивая его за руку в большую комнату. - Посмотри на этого дурака, мать! Ты знаешь, с кем он связался? С Люськой Шлеповой из Нижнего поселка!
Мать выронила вишневый плюш, которым покрывала швейную машинку, и, всплеснув руками, села на стул.
- Да как же это тебя угораздило, Гришенька?
У Гриши было каменное лицо взятого в плен индейца.
- Он уже и с Бехтерем познакомиться успел, - добавил я. - Устроили, понимаешь, клуб любителей бега по пересеченной местности!
Услышав про Бехтеря, мать снова всплеснула руками.
- Побьют тебя, Гришенька, - проговорила она, с жалостью глядя на квартиранта.
Когда на следующий день перед сменой я рассказал обо всем ребятам, отреагировали они как-то странно. Валерка осклабился, Вася-штангист всхохотнул басом. Старый Петр сказал, поморгав:
- А в чем новость-то? Что Гринька с Люськой? Так я это неделю назад знал.
- Неделю? - во поверил я. - А кто разнюхал? Аркашка?
- Ну ты, Минька, силен! - восхитился Сталевар. - Глянь-ка туда.
Я обернулся. Возле правилки, там, где у нас располагается лестница, ведущая на кран, стояли и беседовали Гриша с Люськой. И то ли повернулись они так, то ли свет, сеющийся по цеху из полых стеклянных чердаков в полукруглой крыше, падал на них под каким-то таким особым углом, то ли я просто впервые видел их вместе… Похожи как брат с сестрой. Гриша, правда, черноволосый, а у Люськи - рыжая копна из-под косынки, вот и вся разница.
- Я тоже сначала думал - они родственники, - пробасил над ухом Вася-штангист.
А после смены я снова встретил Люську у проходной.
- Бехтеря ждешь? - спросил я. - Или Гришу?
- А ты прямо как свекор, - кротко заметила она. Глаза ее были зелены и нахальны.
- Слушай, Люська! - сказал я. - Чего ты хочешь? Чтобы Бехтерь Гришку отметелил? А я - Бехтеря, да?
- Кто бы тебя отметелил… - вздохнула она.
- Ишь, губы раскатала! - огрызнулся я. - Метелок не хватит!.. Слушай, на кой он тебе черт сдался, а? Для коллекции, что ли? Нет, я, конечно, понимаю: парень красивый, видный. Тихий опять же. Стихи, наверное, читает… с выражением.
Люська поглядела на меня изумленно и вдруг расхохоталась, запрокинув голову.
- Стихи?.. Ой, не могу! Гриша - стихи!..
- Ну вот, закатилась! - с досадой сказал я. - Чего смешного-то?
- Да так… - все еще смеясь, ответила Люська. - Просто никто еще мне ни разу не вкручивал, что он из-за меня с другой планеты сбежал…
7
- А как же твоя философия насчет смирительной рубашки? Тебе ведь раньше камеры хватало…
Он улыбнулся.
- Не хватило, как видишь…
Мы подходили к заводу, и уже замаячил впереди стеклянный кубик проходной, когда навстречу нам шагнул Васька Бехтерь с фирменными очками в руке.
- Почему у тебя рожа целая? - испуганным шепотом спросил он Гришу.
На меня он даже не смотрел.
- Два раза тебе повторять? - с угрозой осведомился я. - Кому было сказано, чтобы ты мне больше не попадался?
Похоже, Бехтерь не понял ни слова и среагировал только на голос.
- Минька! - в страхе проговорил он, тыча в Гришу очками. - Почему у него рожа целая?
- В чем дело, Бехтерь? - начиная злиться, процедил я.
- Минька, клянусь! - Бехтерь чуть не плача ударил себя очками в грудь. - Я же его вчера ночью встретил!.. Я же его вчера… Синяки же должны были остаться!
Но тут я так посмотрел на него, что Бехтерь попятился и пошел, пошел, то и дело оглядываясь и налетая на людей.
- Вот идиот! - сказал я. - И не пьяный вроде… Интересно, что это у него за работа такая? Полчетвертого уже, обед у всех давно кончился, а он гуляет…
Я повернулся к Грише и увидел, что смуглое лицо моего квартиранта бледно, а губы сложены в безнадежную грустную улыбку.
- Так, - сказал я. - С ним все ясно. А с тобой что?
- Знаешь, Минька… - через силу выговорил он. - Я, пожалуй, от тебя съеду…
- Съедешь с квартиры? - изумился я. - А чего это ты вдруг?
- Нашли меня, Минька, - с тоской сказал Гриша Прахов. - Ты не волнуйся - тебя не тронут… не имеют права… В общем… прости, если что не так.
- Да он что, заразный, что ли? - взорвался я, имея в виду Бехтеря. - Сначала он бредил, теперь - ты!..
Сгоряча я сказал что-то очень похожее на правду.
- Людмила! - ахнул Гриша. - У нее же отгулы! Ее же сегодня в цехе не будет!..
Он кинулся в сторону, противоположную проходной, и я еле успел поймать его за руку.
- Ты куда?
- К ней!
- Куда к ней? Хочешь, чтобы прогул тебе записали?
Скрутил я его, довел до стеклянного строения и силой затолкал в вертушку проходной. Оказавшись на территории завода, Гриша перестал буянить и притих.
- Да ведь она же к родственникам уехала! - вспомнил он вдруг. - Ну, тогда все…
Опустил голову и молча побрел к цеху. Ничего не понимаю. Только что был парень как парень - и вот на тебе! Того и гляди снова себя инопланетянином объявит!
И Сталевара в тот день с нами не было. Собирался в область Сталевар - к теще на блины, и заранее колдовал со сменами, переходя из одной в другую и набирая отгулы…
А Гриша продолжал меня удивлять. Мы и раньше знали, что парень он старательный, но в этот раз он самого себя перехлестнул. Уж до того отчаянно гонял листы, что даже рассердил Старого Петра.
- Ты что один корячишься? - заворчал на Гришу Старый Петр. - Видишь же, какую плиту режем! Ее вдвоем вести надо… Почему Васю не подождал? В последний раз, что ли, работаешь?..
Гриша растроганно поглядел на него и ничего не ответил. Передышки он себе в тот день не давал. Кончится пакет - хватает чайник и бежит на прокатный стан за газировкой. Если и случалось ему присесть на минутку - уставится и смотрит. На меня, на бригадира, на Старого Петра… Даже на пресс. И не шелохнется, пока не окликнешь его. Только в одну сторону он не взглянул ни разу - вверх, где вместо Люськи ездила в кабине мостового крана толстая тетка с кислым сердитым лицом.
- Ты не заболел, Гриня? Может, тебя у мастера отпросить? Иди домой, а утром врача вызовешь…
Гриша с признательностью глядел на Валерку и молча качал головой. Бехтерь, скотина!.. Чем же он его так достал, хотел бы я знать! «Почему у тебя рожа целая…» Угроза? В том-то и дело, что нет! Не угрожают с таким ошарашенным видом…
Стеклянные чердаки в полукруглой крыше засинели, потом стали черными. Смена кончилась.
Я даже не заметил, как и куда Гриша исчез. Когда выбрался из душевой, на шкафчике его уже висел замок. Поспрашивал ребят, и мне сказали, что Гриша оделся и ушел. Я хотел было на него обидеться (раз Люськи нет - думал, вместе домой пойдем), как вдруг увидел, что из замочка торчит ключ. И что-то сразу мне стало во по себе. Вот в чем дело: Гриша ничего никогда не забывает - недаром мне мать все уши прожужжала о его аккуратности. И если он оставил ключ нарочно…
Я отомкнул шкафчик, открыл дверцу и в непонятной тревоге уставился на образцовое Гришино хозяйство. Роба, двойные брезентовые рукавицы, ботинки, полотенце, мыльница, мочалка в целлофановом пакете… Все на месте, всему свой крючок, своя полочка… В уголке вчетверо сложенная влажная тряпка - уходя, Гриша тщательно протер шкафчик изнутри и снаружи.
Домой я возвращался почти бегом.
- Мать, Гриша пришел? - крикнул я с порога, но увидел ее лицо и осекся. - Что случилось, мать?
- Ой, не знаю, Минька… - еле проговорила она, кутаясь в шаль, как в ознобе. - Что-то Мухтар весь вечер не по-хорошему воет…
Тут, точно в подтверждение ее слов, пес завыл. Вой действительно был нехорош - такой же, каким Мухтар встретил Гришу три месяца назад.
Я сорвал с себя пиджак и, отшвырнув его, выбежал из дому.
- Осторожнее там, с Бехтерем! - умоляюще крикнула мне вслед мать, но я уже был на улице.
Обвел меня Бехтерь, обвел, как хотел! Испуганным прикинулся, голову заморочил, ерунды наплел… Значит, не ерунда это была! Значит, что-то они с Гришей знали такое, что я не знал! Ну, все, Бехтерь! Если ты его хоть пальцем сегодня тронешь - уезжай из города, Бехтерь! Уезжай от греха подальше!…
На полпути к заводу вспомнил, что пропуск у меня остался в кармане пиджака. А, черт! Тогда придется напрямик, через сквер… Вот будет номер, если дыру замуровали - собирались ведь замуровать…
Шел второй чао ночи, и сквер был пуст. Вдалеке на моей скамейке с крупно вырезанным словом «НАТАША» кто-то спал. Гриша? Все может быть. На вокзале он уже ночевал - теперь вот в сквере… «Съеду с квартиры…» Чем же я его обидел, а?.. Впрочем, это был не Гриша. На моей скамейке под ослепительным, растворяющим темноту фонарем спал дядя Коля - сосед, тот, что когда-то сложил нам печку.
Я свернул с аллеи на тропинку, ведущую к заводской стене, и остановился. Кажется, я успел вовремя - Гришу еще ждали. За высоким кустом самочинно разросшейся смородины спиной ко мне стоял какой-то человек. Он явно следил за проломом. Караулишь, да? Ну, я тебе сейчас покараулю!
Но тут, услышав мои шаги, человек беспокойно шевельнулся, и я перестал понимать, что происходит. В кустах смородины, наблюдая за дырой в стене, стоял - кто бы вы думали? - Гриша Прахов.
- Ну и какого черта ты здесь делаешь? - подойдя, негромко спросил я.
Гриша Прахов оглянулся и посмотрел на меня с вежливым удивлением.
- Простите?..
Я обомлел. Серого, льющегося со стороны аллеи полусвета вполне хватало, чтобы высветить Гришино лицо и положить на него тени. Но передо мной стоял не Гриша. Этот человек не притворялся - он в самом деле видел меня впервые. И одет он был по-другому: строгай серий костюм, белая рубашка, галстук…
- Извиняюсь… - ошарашенно пробормотал я. - Обознался.
Двинувшись к пролому, я краем глаза зацепил второго, одетого точно так же. Этот лепился у стены, чуть поодаль. Возле самой дыры я нарочно споткнулся, выиграв таким образом пару секунд, и успел разглядеть, что левый глав у него заплыл, бровь чем-то заклеена, а губа распухла. И тем не менее ошибки быть не могло, у этого, второго, тоже было Гришино лицо, только сильно побитое.
Видно, я крепко был ошеломлен, потому что опомнился, лишь налетев на смутно белеющую в темноте груду штакетника. Справа чернела громада строящегося пролета, впереди пылали желтоватым светом окна и открытые ворота листопрокатного.
В смятении я оглянулся на еле различимую в серой стене дыру. С кем я сейчас встретился? Что еще за оборотни к нам заявились? Кто они? Что им здесь нужно в два часа ночи?
И тут в памяти всплыли недавние Гришины слова, да так ясно, будто он вдруг оказался рядом и снова их произнес:
- Нашли меня, Минька…
Словно тоненький яркий лучик прорвался внезапно в мою бедную голову. Странная истерика в «Витязе», вечная Гришина боязнь лишний раз высунуть нос на улицу, осторожные расспросы о том, легко ли найти скрывающегося человека, - все теперь стремительно вязалось одно к одному, превращаясь в пугающую правду.
Вот он кого боялся - не Бехтеря, что ему Бехтерь! Понятно… Все понятно! Искали, нашли и приехали сводить какие-то старые счеты…
Он улыбнулся.
- Не хватило, как видишь…
Мы подходили к заводу, и уже замаячил впереди стеклянный кубик проходной, когда навстречу нам шагнул Васька Бехтерь с фирменными очками в руке.
- Почему у тебя рожа целая? - испуганным шепотом спросил он Гришу.
На меня он даже не смотрел.
- Два раза тебе повторять? - с угрозой осведомился я. - Кому было сказано, чтобы ты мне больше не попадался?
Похоже, Бехтерь не понял ни слова и среагировал только на голос.
- Минька! - в страхе проговорил он, тыча в Гришу очками. - Почему у него рожа целая?
- В чем дело, Бехтерь? - начиная злиться, процедил я.
- Минька, клянусь! - Бехтерь чуть не плача ударил себя очками в грудь. - Я же его вчера ночью встретил!.. Я же его вчера… Синяки же должны были остаться!
Но тут я так посмотрел на него, что Бехтерь попятился и пошел, пошел, то и дело оглядываясь и налетая на людей.
- Вот идиот! - сказал я. - И не пьяный вроде… Интересно, что это у него за работа такая? Полчетвертого уже, обед у всех давно кончился, а он гуляет…
Я повернулся к Грише и увидел, что смуглое лицо моего квартиранта бледно, а губы сложены в безнадежную грустную улыбку.
- Так, - сказал я. - С ним все ясно. А с тобой что?
- Знаешь, Минька… - через силу выговорил он. - Я, пожалуй, от тебя съеду…
- Съедешь с квартиры? - изумился я. - А чего это ты вдруг?
- Нашли меня, Минька, - с тоской сказал Гриша Прахов. - Ты не волнуйся - тебя не тронут… не имеют права… В общем… прости, если что не так.
- Да он что, заразный, что ли? - взорвался я, имея в виду Бехтеря. - Сначала он бредил, теперь - ты!..
Сгоряча я сказал что-то очень похожее на правду.
- Людмила! - ахнул Гриша. - У нее же отгулы! Ее же сегодня в цехе не будет!..
Он кинулся в сторону, противоположную проходной, и я еле успел поймать его за руку.
- Ты куда?
- К ней!
- Куда к ней? Хочешь, чтобы прогул тебе записали?
Скрутил я его, довел до стеклянного строения и силой затолкал в вертушку проходной. Оказавшись на территории завода, Гриша перестал буянить и притих.
- Да ведь она же к родственникам уехала! - вспомнил он вдруг. - Ну, тогда все…
Опустил голову и молча побрел к цеху. Ничего не понимаю. Только что был парень как парень - и вот на тебе! Того и гляди снова себя инопланетянином объявит!
И Сталевара в тот день с нами не было. Собирался в область Сталевар - к теще на блины, и заранее колдовал со сменами, переходя из одной в другую и набирая отгулы…
А Гриша продолжал меня удивлять. Мы и раньше знали, что парень он старательный, но в этот раз он самого себя перехлестнул. Уж до того отчаянно гонял листы, что даже рассердил Старого Петра.
- Ты что один корячишься? - заворчал на Гришу Старый Петр. - Видишь же, какую плиту режем! Ее вдвоем вести надо… Почему Васю не подождал? В последний раз, что ли, работаешь?..
Гриша растроганно поглядел на него и ничего не ответил. Передышки он себе в тот день не давал. Кончится пакет - хватает чайник и бежит на прокатный стан за газировкой. Если и случалось ему присесть на минутку - уставится и смотрит. На меня, на бригадира, на Старого Петра… Даже на пресс. И не шелохнется, пока не окликнешь его. Только в одну сторону он не взглянул ни разу - вверх, где вместо Люськи ездила в кабине мостового крана толстая тетка с кислым сердитым лицом.
- Ты не заболел, Гриня? Может, тебя у мастера отпросить? Иди домой, а утром врача вызовешь…
Гриша с признательностью глядел на Валерку и молча качал головой. Бехтерь, скотина!.. Чем же он его так достал, хотел бы я знать! «Почему у тебя рожа целая…» Угроза? В том-то и дело, что нет! Не угрожают с таким ошарашенным видом…
Стеклянные чердаки в полукруглой крыше засинели, потом стали черными. Смена кончилась.
Я даже не заметил, как и куда Гриша исчез. Когда выбрался из душевой, на шкафчике его уже висел замок. Поспрашивал ребят, и мне сказали, что Гриша оделся и ушел. Я хотел было на него обидеться (раз Люськи нет - думал, вместе домой пойдем), как вдруг увидел, что из замочка торчит ключ. И что-то сразу мне стало во по себе. Вот в чем дело: Гриша ничего никогда не забывает - недаром мне мать все уши прожужжала о его аккуратности. И если он оставил ключ нарочно…
Я отомкнул шкафчик, открыл дверцу и в непонятной тревоге уставился на образцовое Гришино хозяйство. Роба, двойные брезентовые рукавицы, ботинки, полотенце, мыльница, мочалка в целлофановом пакете… Все на месте, всему свой крючок, своя полочка… В уголке вчетверо сложенная влажная тряпка - уходя, Гриша тщательно протер шкафчик изнутри и снаружи.
Домой я возвращался почти бегом.
- Мать, Гриша пришел? - крикнул я с порога, но увидел ее лицо и осекся. - Что случилось, мать?
- Ой, не знаю, Минька… - еле проговорила она, кутаясь в шаль, как в ознобе. - Что-то Мухтар весь вечер не по-хорошему воет…
Тут, точно в подтверждение ее слов, пес завыл. Вой действительно был нехорош - такой же, каким Мухтар встретил Гришу три месяца назад.
Я сорвал с себя пиджак и, отшвырнув его, выбежал из дому.
- Осторожнее там, с Бехтерем! - умоляюще крикнула мне вслед мать, но я уже был на улице.
Обвел меня Бехтерь, обвел, как хотел! Испуганным прикинулся, голову заморочил, ерунды наплел… Значит, не ерунда это была! Значит, что-то они с Гришей знали такое, что я не знал! Ну, все, Бехтерь! Если ты его хоть пальцем сегодня тронешь - уезжай из города, Бехтерь! Уезжай от греха подальше!…
На полпути к заводу вспомнил, что пропуск у меня остался в кармане пиджака. А, черт! Тогда придется напрямик, через сквер… Вот будет номер, если дыру замуровали - собирались ведь замуровать…
Шел второй чао ночи, и сквер был пуст. Вдалеке на моей скамейке с крупно вырезанным словом «НАТАША» кто-то спал. Гриша? Все может быть. На вокзале он уже ночевал - теперь вот в сквере… «Съеду с квартиры…» Чем же я его обидел, а?.. Впрочем, это был не Гриша. На моей скамейке под ослепительным, растворяющим темноту фонарем спал дядя Коля - сосед, тот, что когда-то сложил нам печку.
Я свернул с аллеи на тропинку, ведущую к заводской стене, и остановился. Кажется, я успел вовремя - Гришу еще ждали. За высоким кустом самочинно разросшейся смородины спиной ко мне стоял какой-то человек. Он явно следил за проломом. Караулишь, да? Ну, я тебе сейчас покараулю!
Но тут, услышав мои шаги, человек беспокойно шевельнулся, и я перестал понимать, что происходит. В кустах смородины, наблюдая за дырой в стене, стоял - кто бы вы думали? - Гриша Прахов.
- Ну и какого черта ты здесь делаешь? - подойдя, негромко спросил я.
Гриша Прахов оглянулся и посмотрел на меня с вежливым удивлением.
- Простите?..
Я обомлел. Серого, льющегося со стороны аллеи полусвета вполне хватало, чтобы высветить Гришино лицо и положить на него тени. Но передо мной стоял не Гриша. Этот человек не притворялся - он в самом деле видел меня впервые. И одет он был по-другому: строгай серий костюм, белая рубашка, галстук…
- Извиняюсь… - ошарашенно пробормотал я. - Обознался.
Двинувшись к пролому, я краем глаза зацепил второго, одетого точно так же. Этот лепился у стены, чуть поодаль. Возле самой дыры я нарочно споткнулся, выиграв таким образом пару секунд, и успел разглядеть, что левый глав у него заплыл, бровь чем-то заклеена, а губа распухла. И тем не менее ошибки быть не могло, у этого, второго, тоже было Гришино лицо, только сильно побитое.
Видно, я крепко был ошеломлен, потому что опомнился, лишь налетев на смутно белеющую в темноте груду штакетника. Справа чернела громада строящегося пролета, впереди пылали желтоватым светом окна и открытые ворота листопрокатного.
В смятении я оглянулся на еле различимую в серой стене дыру. С кем я сейчас встретился? Что еще за оборотни к нам заявились? Кто они? Что им здесь нужно в два часа ночи?
И тут в памяти всплыли недавние Гришины слова, да так ясно, будто он вдруг оказался рядом и снова их произнес:
- Нашли меня, Минька…
Словно тоненький яркий лучик прорвался внезапно в мою бедную голову. Странная истерика в «Витязе», вечная Гришина боязнь лишний раз высунуть нос на улицу, осторожные расспросы о том, легко ли найти скрывающегося человека, - все теперь стремительно вязалось одно к одному, превращаясь в пугающую правду.
Вот он кого боялся - не Бехтеря, что ему Бехтерь! Понятно… Все понятно! Искали, нашли и приехали сводить какие-то старые счеты…