Страница:
В небе отсветы купоросные:
То к тебе, сквозь лунную кровь,
Зыбля провод, летит меж соснами
Словно белка, моя любовь!
Дубулты, 18 января 1972
* *
*
Твое змеящееся имя
Сквозь сердце болью пропустив,
Я, все таки, остался жив...
А ты... ты будешь жить с другими.
Но наши чувственные плечи,
Соприкоснувшись, говорят
Совсем не то, что наши речи,
Не то, что притупленный взгляд.
И вдруг мне чудится: не надо
Бояться рока своего:
Священнодейственного яда
В извивах тела твоего.
И, сдув рассудок, как пушинку,
Закляв себя, как темный князь, -
В лихую речку Вертушинку
Нырну с тобою, зазмеясь!
Малеевка, январь 1961
Наступило второе июня
Незабудки коврами в саду
-Здравствуй маленький.
-Здравствуй Паюня!
Все, как в том, стародавнем году!
Сколько в этом изменчивом мире
Было бед, и смертей и разлук.
А мы вместе, - и живы, и в мире,
Сын, тобою рожденный, - наш друг!
И такие немирные в спорах
Так мы любим друг-друга притом,
Что счастливой достойной опорой
Крепок наш удивительный дом!
2 июня 1972
* *
*
Тебе в любви я верен был, девчонка,
Царицей слывшая в устах других.
В твоих коленях ласковых и тонких
Прибоя силу исчерпав, был тих.
И счастье простиралось до галактик.
Вдруг познанных. Бездонные глаза
Твои, в таинственном миры творящем акте,
Вмиг иссушала звездная гроза.
И с тех высот был долгим путь на Землю,
Где вновь людьми нам предстояло жить,
Чтоб ни хвалам, ни клевете не внемля
Осколок Знания от всех таить.
17 октября 1972
* *
*
Я спускаюсь с гор.
Вижу домик.
Первый домик
на горе,
Первый,-
в снежном серебре
Смелый домик!
Как сюрприз -
Тополя,
Да в цветах земля,
Да акации, -
Вниз,
вниз!..
Это улица Авиации.
Поперек,-
Улица Чкалова,-
Мосток,
Ларек,
Речушка малая...
Что за город такой,-
- городок?
То-ль Кавказ, то ли мой Восток?
Переулки,
Улочки,
Булки,
Булочки,
Платки,
Да сластей куски,-
Всякая дребядень,-
Развеселый день...
Бутыль вермутова,
Мед да воск,-
Город Лермонтова,-
Кисловодск!
Кисловодск, гуляючи в одиночестве,
16 декабря 1970
* *
*
С этой гамлетовской тенью
Ты теперь навек слилась!
Пахнут яблоки сиренью,
Небом - уличная грязь.
А зеваки в шубах взвились
Вороньем на провода.
Тихо едет черный "виллис",
В нем алмазная руда.
В сто карат сверкают глазки
У мильтонов на посту.
Их указки - безопаски
Каждая длиной в версту.
Все дома расплылись в мякиш.
Даже красный уголок
Округлился,- ну и знаки-ж
Нагаишничал гаек!
Путь к бессмертью перейди-ка!
Сразу будешь под ключом!
Может, скажешь:"- Это дико!"?,
А попробуй, - двинь плечом!
Но смеется Евридика:
Все теперь ей нипочем!
Пробудись! Уж близок день!
Сам ты Гамлет? Иль ты - тень?
Вот какая нынче жизнь:
Неуймизнь
И обалдень!
До рассвета. Первые две строфы сложились
во сне. С ними и проснулся...
28 декабря 1970
Сегодня, космос покорив, Гагарин
Стал выше человечества - один...
А пульс мой все-ж стодвадцатиударен
(Грипп на Земле пока непокорим!)
Но именно сегодня, друг мой верный,
Я рад вручить тебе сей тяжкий том
В нем подвиг мой, он тоже - беспримерный
(Хоть мало кто и разберется в том!)
Ни подвигов, ни почестей, ни славы
Не ищет мой двадцатилетний труд
Пусть скромным и останется... Так травы
Под мачтовыми соснами растут.
Я счастлив нынче любоваться кроной,
От соков Разума простершейся в выси.
Я счастлив знать: нет в мире небосклона
Отныне недоступного Руси.
Моей родной Руси!.. Как недалеки годы
Блокады самой тяжкой на Земле.
Но, дерзкий гений моего народа,
В тебя я верил и тогда, во мгле.
Я счастлив, что я дожил до минуты,
Когда, на путь к Галактикам вступив,
Ты, вдруг, последние земные путы
Порвал решительно!.. Гагарин жив!
А с ним и все мы живы, люди Шара:
Жена моя, и сам я, и наш сын,
Который марсианам - от Икара
До нас - расскажет все, найдя язык один.
Как я завидую, родной ребенок,
Тебе и путешествиям твоим!
Да разнесется голос твой - свободен, звонок,
И в космосе, и по краям земным!
12 апреля 1961
* *
*
Уже он близок, этот час, -
Он будет в сутках двадцать пятым,
Когда все то, что скрыто в нас,
Пред чем весь мир наш, только атом,
Откроется... И солнца цвет
В саду небес мелькнет бледнее,
Чем ныне светляки планет,
И мы, и смея и умея,
Словами нового Орфея
Слов прежних переборем бред,
Земле, любви, годам и числам,
Всему что знали, бросив: "- Нет!
Мысль - будет речью нам, а мыслью -
Комет молниелетный след!"
Петроград, март 1923
* *
*
Суровы мы. И нам не нужно
Ни песен черных, ни вина,
Ни колокольчиков подвьюжных
В ночи, украденной у сна.
Нас нежат звонкие кольчуги,
И тяжесть бронзовых ветров,
И песни нам поют подруги
В косматом зареве костров.
И пусть поет о славе Рима
Отверженная и одна,
Срывая ткань земного дыма,
Навек цыганская луна.
Петроград, 31 марта 1923
* *
*
День - коренник, и зори - пристяжные,
А ночь - перепрягают лошадей.
Я мчусь на тройке через сны земные
К последней станции моей
Все, что плывет по сторонам дороги,
Все не мое, все исчезает вмиг.
Молчу. Молчу. На зов моей тревоги
Не повернет лица ямщик.
Что позади - не сохранила память.
Мне скучно видеть спину ямщика.
А сердце тянет прыгнуть из возка,
И трудно мне его переупрямить!
Ноябрь 1923
* *
*
Закат сегодня был тяжелый и унылый
Сочилась кровь из древних облаков
И стон гудков тревожный и бескрылый
Тонул в Неве и бился у мостов
И над Невою дум не понимая, -
- Печальных дум! - я долго простоял
А волны плакали, что радости не знают,
Что их гранит безжалостно сковал.
В университете на лекции о Боратынском,
(переписка из университетских моих ранних лекций)
28.III.71), октябрь 1923
Как музыка, она плеча касалась.
Все струны мира замерли в плече.
А на эстраде облако распалось
Слепительною лавою лучей.
Сквозь чьи-то пальцы холодком струится
Упрямый мрамор в темень, в кущи звезд.
Душа заслушалась: земная птица,
Перед которой плачет Алконост.
Вдруг вырвался из тысячи ладоней
Разгульный клекот, раскидавший такт.
И прошуршав, как жизнь в последнем стоне,
Вся мгла веков упала в черный лак.
Петроград, ноябрь 1924
* *
*
О, нет! Я не сопротивляюсь!
Я в бурю на скале расцвел!
Чтож, гни меня, - я не сломаюсь,
Пружиной разогнется ствол!
Я в небесах раскину крону,
Наполню ликованьем день.
А ты... Нет, я тебя не трону,
Но дам тебе я только тень!
* *
*
Не облеченный властью,
Не одержимый спесью,
Людям желая счастья,
Вот, перед вами, - весь я.
Пусть изучают в этих,
Полных беды страницах,
Наши родные дети
Наши сухие лица.
Пусть разгадают внуки,
Атом познав унылый,
Тайну Большой Науки:
Нашего духа силу!
В городе Ленинграде
Людям живется вольно,
Но в каждом встреченном взгляде
Вижу: им было больно.
Пусть же больше не будет
Бед никаких вовеки,
Стройте же счастье, люди,
В каждом своем Человеке!
Ленинград, 31 января 1962
* *
*
Я с ощущеньем гибели живу.
Она вползает в мир, как сквозь листву
Плывет ночной туман, или как гад бескостый
Ползет, почти не шевеля траву...
Хотя и год сейчас не високосный,-
Я ощущеньем гибели живу.
Нет, я не трус, и не боюсь могилы.
Но это, вдруг, с недавних пор, чутье
Мои неотвратимо гасит силы.
И с каждым днем все больше мне не милы
И жизнь и труд, - все бытие мое.
Нет, я не трус, но вижу тень могилы.
Один ли я войду в нее, иль все,-
Ордою, - "на земле и в небесе",-
Все человечество, в мгновении едином,
Ничтожное, в смятении клопином,
Под дустом, что направлен исполином...
Один ли я замру, иль сразу все?...
30 января 1965
* *
*
Блага земные? Нет!
...Мне ненавистны
Все эти мысли, жалобы, мольбы!
Вот, надо мною - дуб широколистный,
Не презирающий своей судьбы.
Ему б лишь почвы, воздуха, да влаги,
И он растет превыше всех людей!
А мне бы только три листка бумаги,
Спокойствия, да чуточку отваги,
И - в мире слов - я тоже чародей!
Мичуринец, 22 августа 1966
* *
*
Также светят звезды
сквозь листву ночную,
Так же
под горою
верещат сверчки.
К тем,
кто жил здесь прежде,
разве я ревную?
Разве я не протянул бы
им
своей руки?
Но в такую ночь вот
быть один
хочу я,
Словно первый в мире
человек, -
один,
Чтоб мечтою вольной
между звезд
кочуя,
Верить, что над ними,
я лишь
- властелин.
Ты умер. Словно бы вдруг от дома
Мне отказал. Не зайти в твой сад!
А каждая ветка в нем так знакома, -
Дойду до ограды, и - враз - назад!
Зачем, мой друг, ты меня обидел?
Вокруг чужие, а ты - родной.
Моими глазами ты солнце видел,
Твой разум вводил меня в Шар Земной.
Вот, лижет мне руку твоя собака,
Далеко меня провожает в лес.
Как будто чует тот знак Зодиака,
С которым ты в звездном саду воскрес!
Вот, под ногой гнилушка распалась...
Как ловко ушел от распада ты!
А мне с человечеством ждать осталось
Мгновенного действия пустоты!
Мичуринец, 11 июля 1965
* *
*
Пятнадцать лет!.. Отец, ответь мне, где - ты?
Чем дышит дух твой ныне, вне планеты?
В каких конструкциях витает гений твой?
Кого ты радуешь своею добротой?..
Здесь, на Земле, твою мечту земную
Исполнил я: не для себя живу я.
И вот еще: род продлевая твой
Я создал сына, и он горд тобой,
И мы с женой, пред Небом отвечая
За Человека, в нем души не чаем...
Я сознаю: пора! Дорога далека!
Все чаще я гляжу на облака
И, легкости напитываясь дольней,
Я не грущу, что скоро дух мой вольный
Не весь вмурованный в страницы бытия
Вслед за тобой умчу с планеты я...
Все правильно! Мой сын мечту мою
Исполнит так-же, как и я твою!
Дача, 8 августа 1966
* *
*
А если двадцать первого, в четверг,
Комета врежется в корону Солнца,
Все газы льдистые - вольфрам и стронций
И кадмий и уран, - как фейерверк,
Вдруг взрывом вырвутся из той короны
В простор Вселенной,
В лучистый вихрь вобрав триллионы ионов,
Поток частиц ионизированных, вдруг,
Домчится и до нас мгновенно,
Планету нашу заключит в свой круг,
Все атомы в пути освобождая, -
- Чем нам грозит реакция цепная?...
А, пустяки! Нет, никакой не бог,
Мы - род людской - в ничтожестве своем,
Переступили логики порог,
И сами этот миг подготовляя,
Копили бомбы атомные...
Днем,
В четверг, окончится история Земная!...
Мичуринец, ночь на 17 октября 1965
Небо вздувается гневной пучиной,
Темной, как в половодье река,
Словно большие, кровавые льдины,
Пенясь, на запад плывут облака.
Только прислушайся: гребнями плещут
Волны, к невидным кренясь берегам,
Льдины столкнулись, и шелест зловещий
Сухо проходит по ломким краям.
Солнце погасло в молочном тумане,
Черные с белыми - снег и вода, -
Пятна сливаются, и не устанет
Омуты рыть ледяная гряда.
Ночь набегает, как черное пламя,
Слух напрягается. Воды звенят.
И с ледоходными облаками
Скрылась зима, и, змеясь чешуями,
Между очищенными берегами,
Звезды, как рыбы, глубины сверлят.
Волхов
Лапландской варежкой витрина
Взяла меня за сердце вдруг,
И вдруг исчезли гул и стук,
Прохожие и магазины,
И я вступил в полярный круг
По мягкой белизне равнины.
И лыжный след о легком плене
Струной натянутой поет,
Хрустят копытцами олени,
Пугливо прыгая на лед,
От рук моих косые тени
Ложатся далеко вперед.
И я бегу, весну вдыхая,
И наконец беспечно рад
Безлюдью, холоду и маю
И розовым лучам...
"Назад!..."
Под грубый окрик, грязью смят,
Отскакиваю от трамвая.
I
Построена не в апельсинной роще,
Не у ручья меж потемневших скал,
И не был смугл нетерпеливый зодчий
И мудрого Корана не читал.
Над куполом не голубое небо,
Палящий зной не целовал мечеть,
Нет уголка, усталый путник где бы,
Прохладе рад, стал о Медине петь.
Нет... Над болотом, скованным цепями
Тяжеловесных, каменных громад,
Стоит одна, опутана снегами,
Пронизывающими Ленинград.
Чтоб тяжелей еще была разлука,
Над ней свинец опущенных небес,
И не услышать ей гортанным звуком
Пророненное: "Дарига-аттес"...
И снова, снегам изменяя,
Как вор изменяет ножу,
О юге, мечеть голубая,
Молиться к тебе прихожу.
Дай коврик под ноги босые,
Чтоб я, распростертый на нем,
Увидел холмы золотые
И взрытый ключом водоем.
Склони полумесяц медяный,
И пусть минареты твои
Поют мне стихи из Корана,
Как в мае поют соловьи.
Мечту, омовенную пеньем,
Обнимет легко тишина,
Чтоб тополем, нежащим тенью,
Стройнее вставала она.
И полный твоею тоскою,
На улицу, в север, в снега
Я выйду, склонясь головою,
Как пленник под плети врага.
И пусть меня город чугунный
Морозом и гулом казнит -
Хранит мою душу твой лунный,
Незыблемо выгнутый щит.
С тендера в топку, полено к полену...
- "Надо ровнее их шуровать!"
Кровью на лбу наливаются вены,
Пальцы дичают: ни сжать, ни разжать.
Льда наглотался проклятый ветер.
Мало ему по степям наглеть,
В будку забрался и шарит плетью,
Душу на клочья разносит плеть.
Искрами дышет круглая дверца,
Огненный пчельник лицо изгрыз,
Тяжко играть паровозному сердцу
С черною бездной: то вверх, то вниз.
- "Эй, подкидай, да побольше сразу!" -
Голос механика слышен из тьмы.
Стрелка скренилась и так до отказа,
Эдак, пожалуй, взорвемся мы.
- "День-то сегодня который?" - "Сотый!
"Верно не будет уж станции нам?...
Рвется тревожный гудок по высотам,
Как надоел он приглохшим ушам.
И все стремительней, заиндевелый,
Летит паровоз, как взбешенный барс,
Стрелочником, видно, по пьяному делу
Пущенный вместо Москвы на Марс.
Нам давно гордиться пора:
Все умеем мы делать сами.
Не беда, что мы слабы руками:
Броненосные крейсера,
Купола, что круглы, как гора,
И мосты поднимаем крюками.
На камнях и в сухой пыли
Выростает для нас пшеница,
В самых дальних углах земли
Маховик жужжа серебрится.
И летит через океан
Альбатросом аэроплан,
Вьются кабели под водой
И пласты угля под землей,
В тяжких домнах горит руда,
По степям бегут поезда,
И, кидаясь ветром с высот,
Под колесами скорость поет,
И пьянят человечью кровь
Злоба, золото и любовь...
Но постой, погоди, гордец,
Задержи похвальбу, пока
Ты в ладонь не собрал века
И не выжал из них, наконец,
Неделимое слово - то,
Что, как мед золотой густо,
Как металл каленый бело,
По вселенной бы потекло
И могло бы рушить миры
И могло б создавать миры,
Без машины и без рабов,
Без дневных, корявых трудов
И сияло бы словно свет, -
Слово то, которого нет.
20-е годы
* *
*
Высокий мир великолепен,
Я полюбил вращаться в нем,
Но знаю: он ничем не сцеплен
С моим минутным бытием
Не называю я моими
Ни сны, ни вещи, ни звезду,
Непостижимо даже имя,
Каким крещен я на роду.
И хоть участвую в круженьи,
В тревогах дня, но лишь затем,
Чтобы людское подозренье
Меня не ссорило ни с чем.
И, может быть пространства, годы
Пророчат беды или мрак, -
О приближении свободы.
Они дают мне тайный знак
* *
*
- Забыла я взять полотенце
В бассейн замечательный твой!
- Как вытереть Вас, эсселенца?
- Ты... вытри своей бородой!
- Но ведь борода, эсселенца,
Моя для массажа легка?
- Ну что ж! Помассируй коленцем,
Тебя ль мне учить, дурака!
Дубулты, 29 декабря 1971
* *
*
К стихотворцу - недотроге
Подошел сейчас я вдруг:
В поэтической берлоге
Медвежонок - сын и друг!
Посему, как критик строгий,
Мерю в нем и свет и звук...
Вдохновенный, без тревоги,
В нем играет чорт безрогий,-
Глазки - фавна, ланьи ноги,
И не спрячут даже боги
От него своих подруг...
... Что-ж! Добро! В пути-дороги
Современнейшей эклоги
Скоро вырвешься из рук...
(Коль не влипнешь в руки многих
липких девочек-подлюг!)
10 мая 1972
* *
*
Я за эту бочку меда
Ночь с тобою пролежу.
Я за эту бочку меда
Нынче замуж выхожу.
У меня такая сила
Про запас от меда есть,
Что могу я хоть в могилу
На часок к тебе пролезть!
Что там будет, - я не знаю,
Может гроб переверну, -
Но тебя к земному раю
Вместе с чортом я верну!
Чорт сожмет мне белы груди
На моем пуховике,
А потом с тобой мы будем
Жить без черта, налегке...
Переделкино, 21 февраля 1966
* *
*
"Вино и фрукты и бакалея".
И если всего я там накуплю,
То я, конечно, не околею
Ни с голодухи, ни во хмелю!
8 марта 1970
* *
*
Раз вышла кошка за кота
Не за растяпу, - за котовича
И на него из-под куста
Глядит, как на свое сокровище.
Другой раз вышла за кота
Другого цвета - грязноватого
Походка у него не та
Да и мурлычит как то матово
И вновь выходит за кота
Нос как плита! Само чудовище
Хвост у него, - ну как верста
А можно молвить не про то еще!..
Я кошке той и говорю:
- Ну с этим... Можешь ты освоится?
Глаза!.. Куда там янтарю,-
Мяучит: мне таких бы троицу!
Теперь я сам хожу как кот
Пью на троих у всех ворот
Эх! Сделал в жизни я оплошечку:
Сыскать бы мне такую кошечку!
22 марта 1970
* *
*
Он когда-то был богаче
Раз, примерно, в двадцать пять.
были "Волги", были дачи,
И была для дачи блядь.
Был он важным чинодралом,
Пупом всех номенклатур.
Собирал людей авралом,
И всегда на них орал он,
Как петух на глупых кур.
А теперь он тих, как омут,
Что утопленника скрыл.
Пишет: надо б военкому,
Райсобесу, исполкому
Знать, - он Врангеля рубил!
А рубил он, мрачноокий
Лишь ворота мангазей,
Да врубал лихие сроки
Под анкетами друзей.
И когда б, в высоком ранге,
Он не влип, как аферист,
То не пожил бы в яранге,
И поныне был бы чист!
3 февраля 1971
О, переводные картинки!
Взял Липкин липовый листок,
И из редакторской корзинки
Возник классический Восток!
28 декабря 1957
О, милая леди
Вы были когда-то
Способны к победе
Без позы солдата,
Вы были лукавы,
Писали стихи,
Считали забавой
Ночные грехи.
Но что было встарь
Не воротится снова,
Не выдаст янтарь
Аромата лесного,
Не вспыхнет луна
Самородным лучом,
Вновь - только стена
Может стать кирпичом!
7 апреля 1958
* *
*
Не лезь, куда тебя не просят!
Таков всегда был мой девиз.
Я не любил пролаз, подлиз,
И знатоков в любом вопросе.
Тех магов древнего Востока,
Кто очень хочет в рай войти,
Притом - по волоску пророка
(Чтоб быть заметнее в пути!)
* *
*
Кулоны, кольца, бусы,
И прочая мура.
Бывает, автобусы
Здесь продают с утра
О, Господи Иисусе!
Когда достану чек,
Добуду автобусик
На сорок человек.
За руль усядусь слева,
Тебя свезу в эдем.
И тридцать восемь девок
В нем увезу в гарем.
И, если с каждой новой
Удасться лечь в постель,
То буду - Казаново,
А нет, - так выпью элль!
Москва, магазин "Власта", 1972
То к тебе, сквозь лунную кровь,
Зыбля провод, летит меж соснами
Словно белка, моя любовь!
Дубулты, 18 января 1972
* *
*
Твое змеящееся имя
Сквозь сердце болью пропустив,
Я, все таки, остался жив...
А ты... ты будешь жить с другими.
Но наши чувственные плечи,
Соприкоснувшись, говорят
Совсем не то, что наши речи,
Не то, что притупленный взгляд.
И вдруг мне чудится: не надо
Бояться рока своего:
Священнодейственного яда
В извивах тела твоего.
И, сдув рассудок, как пушинку,
Закляв себя, как темный князь, -
В лихую речку Вертушинку
Нырну с тобою, зазмеясь!
Малеевка, январь 1961
Наступило второе июня
Незабудки коврами в саду
-Здравствуй маленький.
-Здравствуй Паюня!
Все, как в том, стародавнем году!
Сколько в этом изменчивом мире
Было бед, и смертей и разлук.
А мы вместе, - и живы, и в мире,
Сын, тобою рожденный, - наш друг!
И такие немирные в спорах
Так мы любим друг-друга притом,
Что счастливой достойной опорой
Крепок наш удивительный дом!
2 июня 1972
* *
*
Тебе в любви я верен был, девчонка,
Царицей слывшая в устах других.
В твоих коленях ласковых и тонких
Прибоя силу исчерпав, был тих.
И счастье простиралось до галактик.
Вдруг познанных. Бездонные глаза
Твои, в таинственном миры творящем акте,
Вмиг иссушала звездная гроза.
И с тех высот был долгим путь на Землю,
Где вновь людьми нам предстояло жить,
Чтоб ни хвалам, ни клевете не внемля
Осколок Знания от всех таить.
17 октября 1972
* *
*
Я спускаюсь с гор.
Вижу домик.
Первый домик
на горе,
Первый,-
в снежном серебре
Смелый домик!
Как сюрприз -
Тополя,
Да в цветах земля,
Да акации, -
Вниз,
вниз!..
Это улица Авиации.
Поперек,-
Улица Чкалова,-
Мосток,
Ларек,
Речушка малая...
Что за город такой,-
- городок?
То-ль Кавказ, то ли мой Восток?
Переулки,
Улочки,
Булки,
Булочки,
Платки,
Да сластей куски,-
Всякая дребядень,-
Развеселый день...
Бутыль вермутова,
Мед да воск,-
Город Лермонтова,-
Кисловодск!
Кисловодск, гуляючи в одиночестве,
16 декабря 1970
* *
*
С этой гамлетовской тенью
Ты теперь навек слилась!
Пахнут яблоки сиренью,
Небом - уличная грязь.
А зеваки в шубах взвились
Вороньем на провода.
Тихо едет черный "виллис",
В нем алмазная руда.
В сто карат сверкают глазки
У мильтонов на посту.
Их указки - безопаски
Каждая длиной в версту.
Все дома расплылись в мякиш.
Даже красный уголок
Округлился,- ну и знаки-ж
Нагаишничал гаек!
Путь к бессмертью перейди-ка!
Сразу будешь под ключом!
Может, скажешь:"- Это дико!"?,
А попробуй, - двинь плечом!
Но смеется Евридика:
Все теперь ей нипочем!
Пробудись! Уж близок день!
Сам ты Гамлет? Иль ты - тень?
Вот какая нынче жизнь:
Неуймизнь
И обалдень!
До рассвета. Первые две строфы сложились
во сне. С ними и проснулся...
28 декабря 1970
Сегодня, космос покорив, Гагарин
Стал выше человечества - один...
А пульс мой все-ж стодвадцатиударен
(Грипп на Земле пока непокорим!)
Но именно сегодня, друг мой верный,
Я рад вручить тебе сей тяжкий том
В нем подвиг мой, он тоже - беспримерный
(Хоть мало кто и разберется в том!)
Ни подвигов, ни почестей, ни славы
Не ищет мой двадцатилетний труд
Пусть скромным и останется... Так травы
Под мачтовыми соснами растут.
Я счастлив нынче любоваться кроной,
От соков Разума простершейся в выси.
Я счастлив знать: нет в мире небосклона
Отныне недоступного Руси.
Моей родной Руси!.. Как недалеки годы
Блокады самой тяжкой на Земле.
Но, дерзкий гений моего народа,
В тебя я верил и тогда, во мгле.
Я счастлив, что я дожил до минуты,
Когда, на путь к Галактикам вступив,
Ты, вдруг, последние земные путы
Порвал решительно!.. Гагарин жив!
А с ним и все мы живы, люди Шара:
Жена моя, и сам я, и наш сын,
Который марсианам - от Икара
До нас - расскажет все, найдя язык один.
Как я завидую, родной ребенок,
Тебе и путешествиям твоим!
Да разнесется голос твой - свободен, звонок,
И в космосе, и по краям земным!
12 апреля 1961
* *
*
Уже он близок, этот час, -
Он будет в сутках двадцать пятым,
Когда все то, что скрыто в нас,
Пред чем весь мир наш, только атом,
Откроется... И солнца цвет
В саду небес мелькнет бледнее,
Чем ныне светляки планет,
И мы, и смея и умея,
Словами нового Орфея
Слов прежних переборем бред,
Земле, любви, годам и числам,
Всему что знали, бросив: "- Нет!
Мысль - будет речью нам, а мыслью -
Комет молниелетный след!"
Петроград, март 1923
* *
*
Суровы мы. И нам не нужно
Ни песен черных, ни вина,
Ни колокольчиков подвьюжных
В ночи, украденной у сна.
Нас нежат звонкие кольчуги,
И тяжесть бронзовых ветров,
И песни нам поют подруги
В косматом зареве костров.
И пусть поет о славе Рима
Отверженная и одна,
Срывая ткань земного дыма,
Навек цыганская луна.
Петроград, 31 марта 1923
* *
*
День - коренник, и зори - пристяжные,
А ночь - перепрягают лошадей.
Я мчусь на тройке через сны земные
К последней станции моей
Все, что плывет по сторонам дороги,
Все не мое, все исчезает вмиг.
Молчу. Молчу. На зов моей тревоги
Не повернет лица ямщик.
Что позади - не сохранила память.
Мне скучно видеть спину ямщика.
А сердце тянет прыгнуть из возка,
И трудно мне его переупрямить!
Ноябрь 1923
* *
*
Закат сегодня был тяжелый и унылый
Сочилась кровь из древних облаков
И стон гудков тревожный и бескрылый
Тонул в Неве и бился у мостов
И над Невою дум не понимая, -
- Печальных дум! - я долго простоял
А волны плакали, что радости не знают,
Что их гранит безжалостно сковал.
В университете на лекции о Боратынском,
(переписка из университетских моих ранних лекций)
28.III.71), октябрь 1923
Как музыка, она плеча касалась.
Все струны мира замерли в плече.
А на эстраде облако распалось
Слепительною лавою лучей.
Сквозь чьи-то пальцы холодком струится
Упрямый мрамор в темень, в кущи звезд.
Душа заслушалась: земная птица,
Перед которой плачет Алконост.
Вдруг вырвался из тысячи ладоней
Разгульный клекот, раскидавший такт.
И прошуршав, как жизнь в последнем стоне,
Вся мгла веков упала в черный лак.
Петроград, ноябрь 1924
* *
*
О, нет! Я не сопротивляюсь!
Я в бурю на скале расцвел!
Чтож, гни меня, - я не сломаюсь,
Пружиной разогнется ствол!
Я в небесах раскину крону,
Наполню ликованьем день.
А ты... Нет, я тебя не трону,
Но дам тебе я только тень!
* *
*
Не облеченный властью,
Не одержимый спесью,
Людям желая счастья,
Вот, перед вами, - весь я.
Пусть изучают в этих,
Полных беды страницах,
Наши родные дети
Наши сухие лица.
Пусть разгадают внуки,
Атом познав унылый,
Тайну Большой Науки:
Нашего духа силу!
В городе Ленинграде
Людям живется вольно,
Но в каждом встреченном взгляде
Вижу: им было больно.
Пусть же больше не будет
Бед никаких вовеки,
Стройте же счастье, люди,
В каждом своем Человеке!
Ленинград, 31 января 1962
* *
*
Я с ощущеньем гибели живу.
Она вползает в мир, как сквозь листву
Плывет ночной туман, или как гад бескостый
Ползет, почти не шевеля траву...
Хотя и год сейчас не високосный,-
Я ощущеньем гибели живу.
Нет, я не трус, и не боюсь могилы.
Но это, вдруг, с недавних пор, чутье
Мои неотвратимо гасит силы.
И с каждым днем все больше мне не милы
И жизнь и труд, - все бытие мое.
Нет, я не трус, но вижу тень могилы.
Один ли я войду в нее, иль все,-
Ордою, - "на земле и в небесе",-
Все человечество, в мгновении едином,
Ничтожное, в смятении клопином,
Под дустом, что направлен исполином...
Один ли я замру, иль сразу все?...
30 января 1965
* *
*
Блага земные? Нет!
...Мне ненавистны
Все эти мысли, жалобы, мольбы!
Вот, надо мною - дуб широколистный,
Не презирающий своей судьбы.
Ему б лишь почвы, воздуха, да влаги,
И он растет превыше всех людей!
А мне бы только три листка бумаги,
Спокойствия, да чуточку отваги,
И - в мире слов - я тоже чародей!
Мичуринец, 22 августа 1966
* *
*
Также светят звезды
сквозь листву ночную,
Так же
под горою
верещат сверчки.
К тем,
кто жил здесь прежде,
разве я ревную?
Разве я не протянул бы
им
своей руки?
Но в такую ночь вот
быть один
хочу я,
Словно первый в мире
человек, -
один,
Чтоб мечтою вольной
между звезд
кочуя,
Верить, что над ними,
я лишь
- властелин.
Ты умер. Словно бы вдруг от дома
Мне отказал. Не зайти в твой сад!
А каждая ветка в нем так знакома, -
Дойду до ограды, и - враз - назад!
Зачем, мой друг, ты меня обидел?
Вокруг чужие, а ты - родной.
Моими глазами ты солнце видел,
Твой разум вводил меня в Шар Земной.
Вот, лижет мне руку твоя собака,
Далеко меня провожает в лес.
Как будто чует тот знак Зодиака,
С которым ты в звездном саду воскрес!
Вот, под ногой гнилушка распалась...
Как ловко ушел от распада ты!
А мне с человечеством ждать осталось
Мгновенного действия пустоты!
Мичуринец, 11 июля 1965
* *
*
Пятнадцать лет!.. Отец, ответь мне, где - ты?
Чем дышит дух твой ныне, вне планеты?
В каких конструкциях витает гений твой?
Кого ты радуешь своею добротой?..
Здесь, на Земле, твою мечту земную
Исполнил я: не для себя живу я.
И вот еще: род продлевая твой
Я создал сына, и он горд тобой,
И мы с женой, пред Небом отвечая
За Человека, в нем души не чаем...
Я сознаю: пора! Дорога далека!
Все чаще я гляжу на облака
И, легкости напитываясь дольней,
Я не грущу, что скоро дух мой вольный
Не весь вмурованный в страницы бытия
Вслед за тобой умчу с планеты я...
Все правильно! Мой сын мечту мою
Исполнит так-же, как и я твою!
Дача, 8 августа 1966
* *
*
А если двадцать первого, в четверг,
Комета врежется в корону Солнца,
Все газы льдистые - вольфрам и стронций
И кадмий и уран, - как фейерверк,
Вдруг взрывом вырвутся из той короны
В простор Вселенной,
В лучистый вихрь вобрав триллионы ионов,
Поток частиц ионизированных, вдруг,
Домчится и до нас мгновенно,
Планету нашу заключит в свой круг,
Все атомы в пути освобождая, -
- Чем нам грозит реакция цепная?...
А, пустяки! Нет, никакой не бог,
Мы - род людской - в ничтожестве своем,
Переступили логики порог,
И сами этот миг подготовляя,
Копили бомбы атомные...
Днем,
В четверг, окончится история Земная!...
Мичуринец, ночь на 17 октября 1965
Небо вздувается гневной пучиной,
Темной, как в половодье река,
Словно большие, кровавые льдины,
Пенясь, на запад плывут облака.
Только прислушайся: гребнями плещут
Волны, к невидным кренясь берегам,
Льдины столкнулись, и шелест зловещий
Сухо проходит по ломким краям.
Солнце погасло в молочном тумане,
Черные с белыми - снег и вода, -
Пятна сливаются, и не устанет
Омуты рыть ледяная гряда.
Ночь набегает, как черное пламя,
Слух напрягается. Воды звенят.
И с ледоходными облаками
Скрылась зима, и, змеясь чешуями,
Между очищенными берегами,
Звезды, как рыбы, глубины сверлят.
Волхов
Лапландской варежкой витрина
Взяла меня за сердце вдруг,
И вдруг исчезли гул и стук,
Прохожие и магазины,
И я вступил в полярный круг
По мягкой белизне равнины.
И лыжный след о легком плене
Струной натянутой поет,
Хрустят копытцами олени,
Пугливо прыгая на лед,
От рук моих косые тени
Ложатся далеко вперед.
И я бегу, весну вдыхая,
И наконец беспечно рад
Безлюдью, холоду и маю
И розовым лучам...
"Назад!..."
Под грубый окрик, грязью смят,
Отскакиваю от трамвая.
I
Построена не в апельсинной роще,
Не у ручья меж потемневших скал,
И не был смугл нетерпеливый зодчий
И мудрого Корана не читал.
Над куполом не голубое небо,
Палящий зной не целовал мечеть,
Нет уголка, усталый путник где бы,
Прохладе рад, стал о Медине петь.
Нет... Над болотом, скованным цепями
Тяжеловесных, каменных громад,
Стоит одна, опутана снегами,
Пронизывающими Ленинград.
Чтоб тяжелей еще была разлука,
Над ней свинец опущенных небес,
И не услышать ей гортанным звуком
Пророненное: "Дарига-аттес"...
И снова, снегам изменяя,
Как вор изменяет ножу,
О юге, мечеть голубая,
Молиться к тебе прихожу.
Дай коврик под ноги босые,
Чтоб я, распростертый на нем,
Увидел холмы золотые
И взрытый ключом водоем.
Склони полумесяц медяный,
И пусть минареты твои
Поют мне стихи из Корана,
Как в мае поют соловьи.
Мечту, омовенную пеньем,
Обнимет легко тишина,
Чтоб тополем, нежащим тенью,
Стройнее вставала она.
И полный твоею тоскою,
На улицу, в север, в снега
Я выйду, склонясь головою,
Как пленник под плети врага.
И пусть меня город чугунный
Морозом и гулом казнит -
Хранит мою душу твой лунный,
Незыблемо выгнутый щит.
С тендера в топку, полено к полену...
- "Надо ровнее их шуровать!"
Кровью на лбу наливаются вены,
Пальцы дичают: ни сжать, ни разжать.
Льда наглотался проклятый ветер.
Мало ему по степям наглеть,
В будку забрался и шарит плетью,
Душу на клочья разносит плеть.
Искрами дышет круглая дверца,
Огненный пчельник лицо изгрыз,
Тяжко играть паровозному сердцу
С черною бездной: то вверх, то вниз.
- "Эй, подкидай, да побольше сразу!" -
Голос механика слышен из тьмы.
Стрелка скренилась и так до отказа,
Эдак, пожалуй, взорвемся мы.
- "День-то сегодня который?" - "Сотый!
"Верно не будет уж станции нам?...
Рвется тревожный гудок по высотам,
Как надоел он приглохшим ушам.
И все стремительней, заиндевелый,
Летит паровоз, как взбешенный барс,
Стрелочником, видно, по пьяному делу
Пущенный вместо Москвы на Марс.
Нам давно гордиться пора:
Все умеем мы делать сами.
Не беда, что мы слабы руками:
Броненосные крейсера,
Купола, что круглы, как гора,
И мосты поднимаем крюками.
На камнях и в сухой пыли
Выростает для нас пшеница,
В самых дальних углах земли
Маховик жужжа серебрится.
И летит через океан
Альбатросом аэроплан,
Вьются кабели под водой
И пласты угля под землей,
В тяжких домнах горит руда,
По степям бегут поезда,
И, кидаясь ветром с высот,
Под колесами скорость поет,
И пьянят человечью кровь
Злоба, золото и любовь...
Но постой, погоди, гордец,
Задержи похвальбу, пока
Ты в ладонь не собрал века
И не выжал из них, наконец,
Неделимое слово - то,
Что, как мед золотой густо,
Как металл каленый бело,
По вселенной бы потекло
И могло бы рушить миры
И могло б создавать миры,
Без машины и без рабов,
Без дневных, корявых трудов
И сияло бы словно свет, -
Слово то, которого нет.
20-е годы
* *
*
Высокий мир великолепен,
Я полюбил вращаться в нем,
Но знаю: он ничем не сцеплен
С моим минутным бытием
Не называю я моими
Ни сны, ни вещи, ни звезду,
Непостижимо даже имя,
Каким крещен я на роду.
И хоть участвую в круженьи,
В тревогах дня, но лишь затем,
Чтобы людское подозренье
Меня не ссорило ни с чем.
И, может быть пространства, годы
Пророчат беды или мрак, -
О приближении свободы.
Они дают мне тайный знак
* *
*
- Забыла я взять полотенце
В бассейн замечательный твой!
- Как вытереть Вас, эсселенца?
- Ты... вытри своей бородой!
- Но ведь борода, эсселенца,
Моя для массажа легка?
- Ну что ж! Помассируй коленцем,
Тебя ль мне учить, дурака!
Дубулты, 29 декабря 1971
* *
*
К стихотворцу - недотроге
Подошел сейчас я вдруг:
В поэтической берлоге
Медвежонок - сын и друг!
Посему, как критик строгий,
Мерю в нем и свет и звук...
Вдохновенный, без тревоги,
В нем играет чорт безрогий,-
Глазки - фавна, ланьи ноги,
И не спрячут даже боги
От него своих подруг...
... Что-ж! Добро! В пути-дороги
Современнейшей эклоги
Скоро вырвешься из рук...
(Коль не влипнешь в руки многих
липких девочек-подлюг!)
10 мая 1972
* *
*
Я за эту бочку меда
Ночь с тобою пролежу.
Я за эту бочку меда
Нынче замуж выхожу.
У меня такая сила
Про запас от меда есть,
Что могу я хоть в могилу
На часок к тебе пролезть!
Что там будет, - я не знаю,
Может гроб переверну, -
Но тебя к земному раю
Вместе с чортом я верну!
Чорт сожмет мне белы груди
На моем пуховике,
А потом с тобой мы будем
Жить без черта, налегке...
Переделкино, 21 февраля 1966
* *
*
"Вино и фрукты и бакалея".
И если всего я там накуплю,
То я, конечно, не околею
Ни с голодухи, ни во хмелю!
8 марта 1970
* *
*
Раз вышла кошка за кота
Не за растяпу, - за котовича
И на него из-под куста
Глядит, как на свое сокровище.
Другой раз вышла за кота
Другого цвета - грязноватого
Походка у него не та
Да и мурлычит как то матово
И вновь выходит за кота
Нос как плита! Само чудовище
Хвост у него, - ну как верста
А можно молвить не про то еще!..
Я кошке той и говорю:
- Ну с этим... Можешь ты освоится?
Глаза!.. Куда там янтарю,-
Мяучит: мне таких бы троицу!
Теперь я сам хожу как кот
Пью на троих у всех ворот
Эх! Сделал в жизни я оплошечку:
Сыскать бы мне такую кошечку!
22 марта 1970
* *
*
Он когда-то был богаче
Раз, примерно, в двадцать пять.
были "Волги", были дачи,
И была для дачи блядь.
Был он важным чинодралом,
Пупом всех номенклатур.
Собирал людей авралом,
И всегда на них орал он,
Как петух на глупых кур.
А теперь он тих, как омут,
Что утопленника скрыл.
Пишет: надо б военкому,
Райсобесу, исполкому
Знать, - он Врангеля рубил!
А рубил он, мрачноокий
Лишь ворота мангазей,
Да врубал лихие сроки
Под анкетами друзей.
И когда б, в высоком ранге,
Он не влип, как аферист,
То не пожил бы в яранге,
И поныне был бы чист!
3 февраля 1971
О, переводные картинки!
Взял Липкин липовый листок,
И из редакторской корзинки
Возник классический Восток!
28 декабря 1957
О, милая леди
Вы были когда-то
Способны к победе
Без позы солдата,
Вы были лукавы,
Писали стихи,
Считали забавой
Ночные грехи.
Но что было встарь
Не воротится снова,
Не выдаст янтарь
Аромата лесного,
Не вспыхнет луна
Самородным лучом,
Вновь - только стена
Может стать кирпичом!
7 апреля 1958
* *
*
Не лезь, куда тебя не просят!
Таков всегда был мой девиз.
Я не любил пролаз, подлиз,
И знатоков в любом вопросе.
Тех магов древнего Востока,
Кто очень хочет в рай войти,
Притом - по волоску пророка
(Чтоб быть заметнее в пути!)
* *
*
Кулоны, кольца, бусы,
И прочая мура.
Бывает, автобусы
Здесь продают с утра
О, Господи Иисусе!
Когда достану чек,
Добуду автобусик
На сорок человек.
За руль усядусь слева,
Тебя свезу в эдем.
И тридцать восемь девок
В нем увезу в гарем.
И, если с каждой новой
Удасться лечь в постель,
То буду - Казаново,
А нет, - так выпью элль!
Москва, магазин "Власта", 1972