Лукницкий Сергей. Начало Водолея

   В одном себе Морони ни за что не хотел признаваться - в том, что, отправляя чету на этот остров, он немного нарушал инструкцию, ибо на этот раз действовал в интересах истины. На острове на самом деле находился институт, действовавший против Советского Союза. И даже не против него, а против всего того, что мешает Соединенным Штатам стать господствующей страной на этой планетке.
   Но Морони утешал себя тем, что каждому разведчику хоть один раз в жизни да приходится говорить правду своему врагу.
   И тут же еще одна забавная мысль пришла в голову Морони, а именно: сегодняшняя Россия уже не достойна ни Брежнева, ни Великого князя. Она должна найти свой путь, и это не должен быть путь монстра на планете хватит нам бесконтрольных и все контролирующих несносных Соединенных Штатов, - а свой, удобный всем нам.
   И этот путь поможет найти ей он, Морони. И такие, как он.
   - С кем ты разговаривала?
   - Да так, один приятель, у меня много знакомых... Ну, пожалуйста, обними меня.
   Собака, которую отпустили с рук и перестали придерживать совсем, собака, которая похудела от воды и превратилась из собаки в мышь, обезумев от страха, видя, что ее хозяин забавляется с женой, а на нее не обращает никакого внимания, повернула забарахтавшись к берегу, инстинктивно пытаясь спастись.
   Для нее, маленькой домашней собаки, которую называли здесь Козеттой, а не настоящим именем Штучка, и которая была здесь не пуделем, а борбончиной, это мелкое Адриатическое море казалось океаном.
   И тут Винченца, уже находясь в объятиях мужа, вдруг вспомнила, что давно хотела спросить Морони о главном, а именно, что сказать мужу, если тот вдруг спросит, чья дочь Каролинка.
   И почему-то в объятиях мужа она вспомнила про своего давнего, теперь такого далекого Дженти. Как он там, с кем он, какую сегодня девочку прижимает его толстое брюхо?
   Муж внимательно посмотрел ей в глаза.
   Глава 18. Ростбиф из Ярмгроссе
   В США проводится расследование по поводу
   того, что Советский Союз производит экспортные
   товары при использовании принудительно труда.
   Американские круги уже давно обвиняют СССР
   в использовании труда заключенных на золотых
   приисках, а также для производства товаров,
   часть которых идет на экспорт. По американским
   законам импорт таких товаров запрещен.
   (Из газет)
   Вам, конечно, известно, что такое гуманитарная помощь для Советского Союза. Я не знаю ваших убеждений, потому не могу судить: унизительно ли это действо для вас или историческая необходимость. Как бы то ни было, не мне обсуждать приказ доставить состав с продовольствием в Москву, не мне, потому что скоро уже отправление нашего поезда, а мне еще надо успеть надеть форменный китель с офицерскими погонами капитана. Давно я не примерял этот китель. С тех пор, вероятно, как действительно был капитаном. А если будет настроение, профилософствуем по дороге.
   В последний момент обязательно что-то происходит неожиданное.
   Меня позвали к телефону. Звонили из итальянского консульства и сообщили, что сюда, на станцию Ярмгроссе, и они пригнали вагон с чем-то этаким для Советов и теперь вот выясняют, даже просят, чтобы я дал команду прицепить его к нашему поезду. О деньгах ни слова. Ни за что платить не хотят.
   Я такой команды дать не хочу. Но даю скрепя сердце. Ведь формально я не офицер-распорядитель, я - сопровождающий груз чиновник в офицерской форме, комендант. Но даю, даю такую команду. Да и то постольку, поскольку мне нужны люди, а они прислали сопровождение, ведь начиная с Брестской области. То есть сразу после пересечения границы СССР, а потом Гомельской, а потом и России на наш поезд могут совершить нападение, и не какие-то разбойники, а просто голодные люди.
   Я понимаю советских. Кушать хочется всем. Но надо же быть такими пассивными, чтобы оставаться без еды при здоровом правительстве.
   Эвис, начальник охраны поезда, предупреждал, что наше путешествие чрезвычайно опасное. Кто, интересно, с ним спорил.
   Он уже был в России. И там его напугали. У него почти что на полном ходу однажды отцепили вагон с мясными консервами и маслом.
   Теперь Эвис делился с нами опытом. А себе казался, вероятно, сильным и благородным, ввязывающим себя нарочно ради блага других в опасное предприятие.
   Я улыбнулся. Милый Эвис... Если бы он знал, что у нас на двадцать бифштексов тридцать единиц оружия, которое мы везем кое-кому в подарок! Но ведь мы можем, если будет нужда, и сами им воспользоваться.
   Я всю жизнь подвергал себя опасности. По натуре я аферист, в положительном смысле этого слова. Просто ничего более опасного в жизни, чем заниматься подобными делами, я пока не нашел. И если честно, то и жить мне не так уж и интересно, особенно если подумать, что у меня есть то, что является главным для многих, - деньги.
   Семьи у меня нет. И родителей тоже. Но я их помню, они дали мне все. Что могли, во всяком случае, я свободно говорю по-французски, немецки, английски, итальянски, если придется, поговорю и по-русски, но мне до последнего момента очень не хотелось говорить на этом языке.
   Вообще, между нами говоря, то, что происходит теперь в России, происходит с нею всегда, бесконечно и постоянно. Один террор сменяется другим, и перманентное состояние революций у россиянина в крови.
   В последнее, правда, время революции в России стали достоянием общей истории, но вы же не можете не понимать, что Западу выгодно иметь на шестой части суши свою колонию.
   А чем колония отличается от не колонии? Экономической зависимостью. Понимаете теперь, почему мы договорились, что доллар в России будет стоить 130 рублей? А захотим - сделаем и 5000. Экономическая зависимость страшнее политической.
   Когда до этого, наконец, доперли на Западе - все встало на свои места. А договориться о том, что Россия - пусть временный, но Клондайк, из которого можно вывозить все, что захочешь, и за доллар вывезти то, что не купишь здесь за 10, было не сложно, потому что России надоела ее политика.
   И вот договор состоялся: мы меняем в России политику, потому что россияне очень медлительны, но за это любой иностранец получает право пограбить Россию.
   Гуманно?
   Нет, конечно, но кто знает более грязную вещь, чем политика?
   Однако грабить Россию долго нам не придется, и вовсе не потому, что появится какая-то дубина народной войны (она ведь не поднялась в 1937-м, а сегодня не менее унизительная ситуация), а потому, что как только внешний долг России дойдет до критической отметки, наступит необратимый процесс. Появится колбаса и водка, но Россия будет существовать только в названии. В ней будут говорить на европейских языках, а матрешки одевать в западные одежды.
   Но мы отклонились от гуманитарной помощи.
   Дело это, особенно сегодня, хорошее, и помощь нужна, поэтому я лично, хочу это ни в коей мере и не входит в мои обязанности. Проконтролировал, хотя по этикеткам, чтобы продукты, в особенности продукты питания, были бы качественными, а то, знаешь ли, прессованной колбасой можно и отравиться, спихнет еще какой-нибудь капиталист то, что самому не нужно.
   Кроме доставки помощи в Москву, у меня там было еще одно небольшое дельце, за которое в добрые времена меня посадили бы в тюрьму, но сейчас я мог почти не беспокоиться об этом, но все же я немного суеверен и потому вел себя точно так, как Ходжа Насреддин, когда переправлялся через пропасть со своим ишаком.
   В начале пути, если помните, он обещал Аллаху в случае удачной переправы поставить пудовую свечу, в середине пути свеча в его представлении стала меньше, а потом, переправившись, он вовсе забыл о своем обещании.
   Но не ловите меня за язык, я и сам не уверен, что Аллаху ставят свечу, я ведь доктор экономики и права, а не этнограф...
   Поезд наш пересек пограничную станцию Чоп. Хорошо, что я не представился вам заранее, теперь пришлось бы менять имя. Но здесь, на территории Советов, вы можете называть меня как угодно, я не обижусь.
   По счастью, у меня несколько паспортов, и с помощью их и хорошего знания ведущих европейских языков я намеревался осуществить то, что, собственно, составляло сущность моей работы.
   Я не буду говорить о ней подробно. Если вы профессионал, вы поймете меня без слов. А что касается сопровождаемой мною жратвы, то мне, честно говоря, было совершенно наплевать, как ею распорядится великая голодная страна. И это не от равнодушия. Просто я еще никогда не видел миллионера, который бы роздал все свои капиталы бедным.
   Он не делает этого по многим причинам. Две из них ясны, потому что сам не хочет потом жить как они, вспоминает, что когда-то и он был бедным и трудом и умом своим сумел составить себе состояние. А, кроме того, он считает, что все равно на всех бедных его капиталов не хватит.
   Поезд, как я уже говорил, миновал Чоп, и окружающий наши чистенькие вагоны пейзаж тотчас же стал напоминать природу во дворе Злого Великана из сказки Уайльда. Серое небо, казалось, угнетено, по обеим сторонам насыпи показались бесконечные свалки, нагромождение каких-то предметов, полузаросших травой, неухоженные дома, некрасивые автомобили.
   На все это я смотрел как на кино, напоминающее фильм ужасов, ибо в наш вагон окружающая безысходность не просочилась. У нас тут было и что поесть, и что выпить, и как поразвлечься. И тем ощутимей была разница между тем, что мы видели, и тем, как мы жили сами.
   Приторно разглагольствовали мы на тему, как тут, наверное, сложно жить, при этом открывали баночное пиво, но не такое, конечно, копеечное, которое в Москве идет задорого, а нестоящее "Пльзенское".
   Ребята мои затуманились, и я, признаться, был рад этому, мне нравятся нравственные люди.
   Я заговорил о нравственности, потому что один во всем поезде знал истинную цель нашего путешествия. Никакой помощи, во всяком случае с этого поезда, бедный Советский Союз не получит, вернее, получит, но она будет весьма своеобразной, он получит ее через коммерческие магазины и за большие деньги.
   И вот мне предстояло как раз и осуществить эту операцию, которая бы еще раз утвердила русских в мысли, что там у них действует весьма серьезная мафия и что эта мафия сильнее государства. Это ли не лучший способ ослабить государственные структуры?
   Поверьте, я это делаю из гуманных целей. Ведь когда человек перестает надеяться на государство, он начинает надеяться на себя.
   Все шло как по маслу. Наши вагоны возле самой Москвы отогнали в какой-то отстойник, и буквально уже часа через три состав был полностью перегружен в новенькие грузовые автомашины.
   Я выполнил свое дело и даже выставил недоуменное лицо, когда наш состав, уже, конечно, пустой, был обнаружен представителем московских властей, очень недовольным. Что в вагонах ничего не осталось.
   Но документы наши были в порядке, еще бы, мы позаботились об этом много загодя, и ко мне претензий у властей не было, согласитесь, странно было бы спрашивать у тех грузивших: а не члены ли вы мафии?
   Так я и объяснил властям. А ребята мои, получившие тоже весьма солидный куш, конечно, молчали.
   Этим же поездом, нагруженным разного рода предметами сырья, столь необходимым на Западе (мы же не "за так" везем сюда поесть), мы через неделю отбыли обратно. А Советский Союз прибавил к своим данным о латентной преступности еще одну галочку, которая превратилась в красивое донесение:
   Правительству Москвы
   Правительству России
   Докладная записка
   Сообщается к сведению, что железнодорожный состав, о котором сообщалось ранее, везший гуманитарную помощь из стран Запада, был полностью разукомплектован на 26-м километре Киевской дороги г. Москвы (ст. Внуково).
   Нами опрошены сопровождающие груз иностранные представители, и с их помощью удалось установить внешность некоторых из тех, кто участвовал в этой операции. Сопровождающий груз от Чопа офицер Главного управления МВД исчез.
   Для осуществления дознания по линии Интерпола за рубеж командирован представитель МВД Нестеров.
   Также сообщаю, что во время транспортировки Джурапова М.С. из следственного изолятора к месту проведения эксперимента последний скончался от сердечной недостаточности.
   Уголовное дело по факту его смерти прекращено производством.
   По-моему, это донесение подписал даже сам министр.
   Глава 19. Наш Герой удивился
   Независимо от тона и раскраски официаль
   ной риторики ораторов республики, лежащей
   за Атлантикой, господствующая американская
   политическая традиция - нетерпимость. Она
   восходит к тем временам. Когда отцы полиг
   римы, не ужившиеся в Старом Свете, уплыли
   за океан строить государство в соответствии
   со своими взглядами. Отсюда по причинам,
   коренившимся в этой американской политичес
   кой традиции, неизбежен перманентный кон
   фликт Соединенных Штатов со всем миром.
   Функциональная роль ЦРУ - сделать все,
   чтобы разрешить этот конфликт в пользу
   США.
   Н.Яковлев, "Война после войны"
   Ему казалось, что, когда самолет приземлится, зазвучит тихое, но, как всегда, очаровательное бомболеро. В огромных сомбреро, встречая самолет, будут петь какую-нибудь южноамериканскую мелодию пятеро одетых в черное ковбоев.
   Когда только началось их воздушное путешествие, от наблюдательного Нашего Героя не утаилось то, что пассажиры самолета - в основном мужчины, причем не скучающие без оставленных дома спутниц туристы, а какие-то особым образом подобранные.
   Наш Герой задумался. И рейс не был объявлен, и куда летят они, он не знал толком. На какой-то остров, находящийся, судя по визе, проставленной даже не в паспорт, а рядом, - под юрисдикцией США.
   За ними подошла машина, проглотила их вместе с Винченцей и собачкой и выплюнула прямо возле трапа, далеко на краю аэродрома стоявшего самолета.
   Когда взлетели, НГ достал записную книжку и принялся записывать, по обыкновению своему, что-то такое, из чего намеревался когда-нибудь в будущем сделать чтение.
   А когда он отвлекся, задумавшись, то увидел, что смотреть на землю не придется - шторы на иллюминаторах были плотно закрыты. И тогда он вдруг вспомнил свой недавно опубликованный роман, где была похожая сцена.
   "К сожалению, не могу точно сказать, где это было, базы находились в Польше, и на Украине, и на Кавказе, но свидетельствую, что Войтецкий работал в последние месяцы перед концом войны в Атлантике. На острове. Меня хоть и везли туда в последний раз в сорок четвертом осенью на самолете с зашторенными иллюминаторами, но охранники ведь народ трепливый, говорили, что летим над водой. Я каким-то шестым чувством понимал, что это Атлантика. А потом мы гуляли с Миреком на побережье".
   - Но ведь этот остров погиб, он был взорван, - сказал громко и возбужденно Наш Герой, забыв, что он вовсе не сидит за письменным столом, где можно вести себя как угодно.
   И вдруг кто-то рядом, совершенно незнакомый ему человек, ответил по-русски:
   - Это вы так думали и так написали. Но неужели вам не приходило в голову, что факты, которые вам удалось добыть, могли быть дезинформацией? Лорингоф просто поджег в море бензин, а остальным показалось, что горит остров. А остров существует. Впрочем. Вы в этом скоро убедитесь.
   Наш Герой хотя и был ошарашен такой вот материализацией своих мыслей, но все же нашел в себе сил для ответа.
   - А где гарантия, что вы и сейчас на пичкаете меня дезинформацией? любезно спросил он.
   - Тем интересней будет вашим читателям, - резонно ответил собеседник.
   Наш Герой задумался. Собака примостилась на его коленях. Она легко переносила полет.
   Теперь ему становилось кое-что ясным. А именно то, что командировка его супруги не случайна и в данном случае не ее, а его везут, чтобы что-то показать и, может быть, даже припугнуть. А что это значит для писателя? Это значит - заставить написать неправду. Но ведь и вмешательство в его мысли со стороны постороннего пассажира тоже, надо думать, не случайно. Может быть, помимо всего прочего, его хотят о чем-то предупредить или предостеречь. Вряд ли вся эта экспедиция снаряжена для того только, чтобы устроить ему пресс-конференцию с героями его и не его книг. До такого совершенства человечество еще не доросло.
   Неожиданно расшторились иллюминаторы.
   И что же увидел Наш Герой?
   Остров. Тот самый остров. Он был точно таким же, каким НГ описал его несколько лет назад, только теперь он был осовременен.
   Старомодные коттеджи были заменены на новые, весь остров отныне был похож на волшебный сад, были там и оранжереи и дендрарии. К тому же весь он был пересечен аллеями.
   Наш Герой понимал, что это именно тот остров, потому что... впрочем, "почему" - вряд ли он сам мог бы это объяснить.
   Полет вскоре прекратился. Их выпустили первыми. За ним, его женой и собакой подошла машина.
   Уже через несколько минут они оказались в центре аллеи, на "берегу" которой стоял явно предназначенный им на время визита особнячок.
   Особнячок был двухэтажным, и, зайдя первым делом почему-то в ванную, Наш Герой смутился на минуту, потому что из стены ванной торчало такое количество кранов (он насчитал тридцать шесть), что он, естественно, не знал сразу, что с ними делать.
   Краны подавали и мыло, и пену, и воздух, и пар, и шампанское, и даже молоко...
   Но сидеть в особняке, несмотря даже на суперсовременные кондиционеры, видеотехнику, компьютеры, не хотелось. Все это можно было увидеть в другом месте или вообразить себе. "Может быть, это тест на мещанство, - подумал Наш Герой, - или фантазию?" И он вспомнил рассказ, придуманный Борисом Моисеевым, где было сказано о таком вот острове. На нем жили престарелые, якобы исчезнувшие из жизни деятели большой политики.
   Моисееву было положено фантазировать, дабы привлечь читателя, но в данном случае ведь материалы ни в какую газету не шли, однако Наш Герой настолько проникся невероятностью ситуации и вопросом: "Для чего все-таки они здесь?", что стал сбрасывать со счетов фантазии ответственного секретаря и приготовился к самому удивительному.
   И, оставив в коттедже жену, взяв с собою собаку, он пошел осматривать этот странный остров.
   Он шел недолго, и внимание его привлекло огромное здание, похожее на монастырь или замок. Вокруг которого высилась стена, у подножия которой была широкая заасфальтированная дорога. Наш Герой уже потому удивился, что, обойдя несколько раз это строение и стену, не обнаружил ни одного входа, ни одного окна. Как будто круглая скала была поставлена в центре острова.
   Попасть в замок, так он решил, можно только на вертолете или с помощью подземного хода, и коль уж он попал сюда, то надо все исследовать. Ведь для чего-то ему послано это...
   И тут же еще одна мысль кольнула Нашего Героя: за ним, вероятно, наблюдают, а раз не препятствуют гулять именно тут, то он будет делать то, что найдет нужным. И тотчас же другая: "А может быть, это все придумано специально, как кинопавильон?".
   Пока он размышлял, стоя на пустынной - ни одного прохожего, ни одной машины, ни одного звука, кроме шелеста деревьев, - улице. Случилось некоторое превращение. В двух шагах от него стала вдруг разворачиваться стена замка, и в ней - на первый взгляд цельной - оказался проем, достаточный для того, чтобы в него могла пройти машина.
   Наш Герой на этот раз не удивился, такое уже показывали в каком-то фильме, но вслед за этим, словно в отместку за его неудивление, ему пришлось удивиться дважды. Из проема в стене выползла огромная машина. Эта машина была советской, большой и черной, а именно - сто семнадцатым ЗИЛом, на которых в Москве еще несколько раз возили членов политбюро, а теперь в той же Москве на них ездят неизвестные пока по именам люди. В ЗИЛе были открыты окна, и, стоя рядом с машиной, Наш Герой не мог не узнать в ней старого, но благообразного человека, который сидел в машине на переднем сиденье рядом с водителем.
   Писатель так удивился, что даже забыл про свою собаку.
   Рядом с водителем сидел бывший Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета, лауреат всех известных премий и наград Леонид Ильич Брежнев. Рядом с ним, тоже на переднем сиденье Президент Советского Союза, но почему-то без пятна на голове.
   Водителем у них был... - Ленин... Неужели его научили водить машину.
   Меня ка-ани-овали, - объяснил водитель картавя, предвосхищая вопрос НГ. - Всех великих теперь можно восстанавливать, батенька.
   И он прибавил скорость.
   - Ни хрена себе, - сказал громко Наш Герой себе лично, потому что никого больше вокруг не было, и, отягощенный новыми мыслями и новым развитием сюжета, подхватив на руки собаку. Отправился обратно в роскошный особняк, в котором его давно уже ждала в молочной ванне его очаровательная избранница. Он был не уверен, что она знает, кто такой Брежнев, а тем более - Ленин, поэтому решил ей ни о чем не рассказывать. А про горбачевское пятно на голове она уж точно не знает.
   С раннего утра до позднего вечера он несколько дней бродил по острову, смотрел, наблюдал, сопоставлял. И то, что он понял, вселило в него печаль. Быть может, его озарение и было ошибочным. Но он не мог отделаться от мысли, что все, что он видел на этом острове: и "летающие тарелки", и дома, и стада людей, и даже деревья - все это не излучало добро.
   Это был Центр по переустройству мира.
   А потом три дня он просидел в особняке, по городу больше не гулял и что-то писал в свою книжечку.
   Его жена в эти дни куда-то ненадолго выходила, приносила фрукты, кормила его, ласкала и, в конце концов объявила, что пора отправляться обратно. Никакого бомболеро не было.
   Наш Герой с готовностью захлопнул свою записную книжку, где он только что написал: "Очень соскучился по мамочке".
   Глава 20. Встреча
   Вот ты кличешь, где сестра Россия,
   Где она, спокойная всегда?
   Посмотри наверх, в созвездьи Змия
   Загорелась новая звезда.
   Н.Гумилев
   В аэропорту Анкона, прилетев туда вечером и сидя с Винченцей в ресторане, потому что уже были закрыты дешевые бары и кафе, заказав непременное пиво, Наш Герой намеревался задать своей жене некоторые вопросы.
   В этот самый момент отворилась дверь, и оба они увидели, что по ресторанному залу, направляясь именно к их столику, идет человек, которого Наш Герой узнал бы и в темноте. Узнал бы потому, что это был собственной персоной Нестеров, направленный сюда, за границу, как было написано в рапорте, для выяснения обстоятельств дела.
   Наш Герой собрался уже было раскрыть рот, как вдруг подумал: "Ну и что?" - но в этот самый момент, когда Нестеров уже отодвинул стул, чтобы присесть за их столик, а Винченца, которая вообще не умела удивляться и все всегда принимала как должное. Сказала свое обычное: "Очень приятно", за столиком оказался еще какой-то неизвестно откуда взявшийся человек, и тут уже открыла рот Винченца, а не ее муж.
   Присевший за их стол четвертым, не считая, собаки, был Морони.
   - Друзья встречаются вновь, - сказал он пошлость. - Отлично, я тоже считаю, что перед тем, как разбрестись по своим странам и заняться новым витком борьбы друг с другом, надо бы нам самым дружеским образом выпить всем вместе пива или виски.
   И тут же он крикнул в ресторанную пустоту, приглашая официанта.
   Официант появился с подносом почти немедленно. К пиву он принес сушеных, в крупной соли омаров и маленькие бутерброды - брускетты. Все молчали, пока он расставлял снедь, а когда он ушел, Морони отхлебнул из тяжелой кружки пива первым.
   - Нет ничего сладостней, чем сидеть и пить с вами. Мои милые враги. Вы уже побывали в сортире за пятнадцать рублей в пересчете на ваши деньги? То-то же, - сказал он Нестерову.
   - А разве вы не поддерживаете доктрину дружбы между странами? - спросил его Нестеров мило и наивно, начиная, впрочем, не с пива, а с виски.
   - А вы что, всерьез верите в эту доктрину? - отпарировал Морони, отводя рукой ресторанный светильник. - Я считал вас умнее, дорогой Нестеров. Разве что-нибудь изменилось, кроме того, разве, что мы стали более изощренными, а вы - более бедными, а следовательно, легковерными. Бедность, знаете ли, всегда ведет к сильной вере, но с вами ведь иначе нельзя.
   Нестеров, ничего не отвечая, закурил и, глотая дым. Уставился на красивые самолеты за окном.
   - Но не переживайте так, - снова обратился к нему Морони, - во всем виноваты не вы, а он. - И тут итальянец показал бокалом в сторону Нашего Героя.
   - Отчего это? - равнодушно спросил писатель.
   - Оттого, мой друг, что вам три столетия без перерыва долдонили о том, что вы инженеры человеческих душ. Вы и впрямь в это поверили. И построили все вместе проектик... довели страну до чертовщины. Между нами говоря, - тут Морони перешел на шепот, - ваш Солженицын - он же хуже Пугачева! А Зиновьев? Мама мия! Екатерина Вторая даром что плохо говорила по-русски, но ведь упекала их, сердечных, в Сибирь, понимала, что они своей фантазией измочалят страну. И ведь была права. Вспомните ее письма Вольтеру.
   - А у вас что, нет писателей? - спросил Наш Герой привстав и делая легкое движение рукой по направлению к пиджаку Морони, который висел тут же на стуле.
   Морони этого жеста не заметил, а Нестеров и маленькая собака хотя и заметили, но оба только повели ушами и промолчали.
   - У нас писателей нет, - подумав, сказал Морони. - Когда умер последний, мир с этого момента стал развиваться гармонично. Никто не отвлекает. А книги пишут, как же - детективы. Но ведь они безопасны. Был, если читали, и у нас когда-то свой самиздатовец, Кампанеллой звали. Отсидел двадцать девять лет в тюрьме.