Страница:
– Мужик, ты правда убежденный холостяк?
Стас глянул на меня. Я пожал плечами.
– Ну, может, я еще передумаю, – промямлил он.
Глаза у Смолянина загорелись.
– Передумывай, парень! Такую жену тебе найдем, все позавидуют!
Стас покраснел как рак. Я-то знаю, что он девчонок ужасно стесняется и даже не заговаривает с ними первый. Смешок я подавил, но Смолянин все же что-то услышал. У него даже уши слегка повернулись в мою сторону – вот честно, не вру!
– Старшему, конечно, еще лучше жену найдем, – успокоил он меня. – Уже есть две кандидатуры – дочь Ережепа и племянница Кубатая. Хочешь, завтра и свадьбу сыграем. Или свадьбы. – Он умоляюще посмотрел на Стаса.
– Мы так быстро не женимся, – отбрил Стас. – И жен себе ищем сами.
– Но только среди персонала Департамента, – предупредил Смолянин. – Ввиду вашей особой секретности.
– Смолянин, зачем так торопиться? – спросил я. – Что вам наши жены сдались?
Переводчик вздохнул:
– Не буду лепить горбатого, парни. Мы не знаем, что с вами делать.
– А че делать-то? – запетушился Стас. – Сами себе дело найдем!
– Боимся мы, – грустно сказал Смолянин. – Вдруг вы опять машину времени сделаете и в прошлое убежите. Или рассекретите что-нибудь. А так – жены бы за вами присматривали, развлекали… У нас бы стали работать. Домами дружить бы стали…
Смолянин вздохнул и опустил голову. Без всякой связи сказал:
– Спал сегодня отвратно… Всю ночь Кубатай мешал. Уложил меня спать, а сам ходил, семечки грыз, компьютером шумел… А лег – храпеть начал.
– Вы что, вместе живете? – спросил я.
– Да, уже два дня. Он древнерусский решил выучить и со мной вместе поселился. Думает, язык легко изучить! Одна операция по расширению ушей, чтоб звуки лучше запоминать, полмесяца занимает. А потом стимуляция мозга, так что вся голова шишками покрывается. И труд, труд, труд.
Смолянин опять вздохнул и безнадежно попросил:
– Вы уж женитесь по-доброму, кенты. А то Кубатай меня угробит. Он же настырный, как все осетины.
– Он осетин? – удивился я.
– Ага, – Смолянин оживился. – Два года назад выяснил…
И он поведал нам удивительную историю. Оказывается, за последние пятьсот лет все народы на Земле перемешались. Из-за каких-то там эпидемий, войн, просто из-за того, что государств не стало… Ну и когда люди опомнились, оказалось, что никто своей национальности не знает. В лучшем случае слышал, что прабабка была на четверть турчанка или еще что-нибудь подобное. И у людей появилась мода докапываться до своей национальности. Тратилось на это много сил и средств, но получалось не у всех. Генерал-сержант Кубатай тоже долго не знал, кто он. Пробовал записаться в евреи, но его не приняли. Обманули, сказали, что лимит исчерпан. Пошел было в русские, но те обиделись, что он сначала к евреям ходил, да еще выяснилось, что водку пить не любит. Все ему уже сочувствовать начали, но Кубатай упорно рылся в архивах. И однажды на медкомиссии, когда выяснилось, что у него отличное ночное зрение, понял истину. Ведь осетины, как известно, в темноте отлично видят, не зря же в стихотворении сказано:
– Здорово! – сказал Стас, который уважал упорство в достижении цели. – А ты, Смолянин, кто?
Смолянин обиделся.
– Как и вы, ребята, русский… У меня письменное свидетельство есть, – сухо добавил он.
– Какое? – спросил я. И Смолянин не удержался – наверное, любил эту историю.
– Письмо я отыскал, – начал он свой рассказ. – От прапрадеда к прадеду. Там написано… – Смолянин откашлялся и начал декламировать:
– «Дорогой сынок Ваня! Очень рад, что тебя приняли в Московский университет. Ты, как настоящий русский, должен учиться в России, а не на Украине…»
Мы с братом кивнули – действительно, свидетельство стопроцентное. Но Смолянин продолжал:
– «Мама, хоть и хает клятых москалей, тоже рада. А дедушка на радостях купил тебе новую ермолку, очень красивую и недорогую. Только не езжай в ней к тестю в Шымкент, надень пока старую. До свидания, твой папа Кшиштоф».
Мы, пораженные, молчали. А Смолянин продолжал:
– Вообще-то наша, русская, национальность одна из самых популярных. Говорят, у нас этническая аура клевая. Но в то же время все боятся, да я и сам боюсь. Станешь слишком русским, на остров потянет. А на острове… – Тут он прикрыл рот ладонью, словно сказал что-то лишнее.
– Что на острове? – спросил Стас. – И Ережеп про остров что-то говорил.
Смолянин отнял ладонь от губ:
– Нет, ребятишки, это не я должен рассказывать. Начальство спросите.
Но больше мы об этом таинственном острове так ничего и не слышали. А Смолянин перевел разговор на прежнюю тему:
– Так что женитесь, малолетки. За вас любая девица с радостью пойдет – как-никак чистая национальность.
– Какая ж она чистая, у нас мама узбечка, – возразил Стас. Про то, что папа – наполовину украинец, он даже и упоминать не стал.
– Ничего, это еще интереснее, – завопил Смолянин. – Две чистые национальности!
– Подумаем, – уклонился я от ответа. – А что сегодня делать будем?
Смолянин увял.
– Можно лечь в гипносон, – начал он. – Или в шашки поиграть…
Мы скривились.
– Давайте в парк выйдем и будем шампанское пить! – предложил Смолянин.
Стас побледнел.
– Ну на охоту смотаемся! – в отчаянии прошептал переводчик.
– На охоту? – У Стаса загорелись глаза, да и я обрадовался. Все лучше, чем сидеть в четырех стенах.
А Смолянин начал развивать идею.
– Возьмем муми-бластеры, – доставая из кармана маленький, словно игрушечный, пистолетик, сказал он. – Очень хорошая штука: стреляешь, и зверь сразу готов к употреблению. И мясо храниться может вечно, не портится.
Мы с сомнением посмотрели на пистолет, но спорить не стали.
– Поедем вчетвером, с Кубатаем, на его прыгоходе. У него хороший прыгоход, две тысячи кочек в час делает.
– Чего?
– Кочек. Это наша мера скорости. Прыгоходы прыгают по бетонным площадкам, которые называют кочками. Две тысячи кочек – это двести километров в час.
– Подумаешь, скорость, – заворчал Стас. Но тихонько, для порядка.
– А на кого будем охотиться? – поинтересовался я. И подумал, что в какого-нибудь зайца или птичку я еще могу выстрелить, а вот оленя будет жалко…
– На тараколли, – жизнерадостно сказал Смолянин. И пояснил: – Общество защиты животных запрещает охотиться на млекопитающих, птиц и земноводных. Только на насекомых. Поэтому были выведены методом генной инженерии гигантские тараканы – тараколли. Очень хитрые, быстрые, ловкие звери. И вкусные.
– Мы… не будем… охотиться… – разделяя паузой каждое слово, сказал Стас. – Мы… вспомнили. Мы… пацифисты.
Смолянин схватился за голову. И простонал:
– Что ж тогда делать? Как вас развлекать, а?
Мы угрюмо молчали. И тут в распахнувшуюся дверь вошел генерал-сержант Кубатай. Он был по-прежнему зелено-белый, только на поясе прибавился еще один нож. Небольшой такой, нестрашный, вроде столового. Мы приветственно поквакали, затем у Кубатая со Смолянином завязался долгий разговор. Под конец переводчик просветлел лицом, уши у него слегка задергались.
– Клево, пацаны, – заорал он. – Кубатай предлагает нам отправиться на семинар кулинаров-профессионалов! Это… Это… Пальчики оближете!
Мы со Стасом дружно кивнули. Вчерашний банкет успел оставить самые приятные воспоминания, и поездка к настоящим кулинарам была предложена вовремя.
Пока мы шли по коридорам Департамента к стоянке прыгоходов, Смолянин шепотом рассказывал, что Кубатай когда-то был подающим надежды кулинаром, но потом по неизвестным причинам ушел работать в Департамент Защиты Реальности. Однако связи со старыми друзьями не теряет, ездит на все дегустации и, по слухам, ночами работает над изготовлением нового сладкого блюда – из халвы, шербета и чурека.
В самом приподнятом настроении мы погрузились в прыгоход, стоявший перед огромным, метров пятьсот в длину и этажей сорок в высоту, зданием Департамента. Возле обнесенной забором стоянки прыгоходов виднелась странная бетонная площадка высотой с двухэтажный дом, на которую вела широкая лестница. К нашему удивлению, прыгоход стал медленно, переваливаясь с бока на бок, карабкаться по лестнице. Кубатай и Смолянин, сидевшие перед пультом управления, покряхтывали, словно тащили прыгоход на себе. Мы сидели во втором ряду, за ними. На третьем, за нашими спинами, молча примостились два охранника в желтых комбинезонах.
Наконец-то прыгоход забрался на бетонную площадку и встал прямо, лишь слегка переминаясь с ноги на ногу, как курица, готовящаяся снести яйцо. Кубатай ткнул в какую-то кнопку на пульте, достал из кармана горсть семечек и принялся их задумчиво грызть. Я с удивлением заметил, что семечки лежат у него на ладони какими-то длинными цепочками. Словно были приклеены друг к другу. Потом я понял – семечки синтетические, а в ленту склеены, чтобы можно было щелкать быстрее. Но спросить я не успел, потому что внезапно включился гипносон.
Очнулся я, когда прыгоход начал по лесенке спускаться с бетонной площадки – видимо, она и была той самой кочкой, по которым они прыгали. Вокруг уже не было никакого парка с громадиной Департамента. Голая равнина, на которой дул холодный даже сквозь стекло ветер и лишь редко-редко стояли в больших горшках слегка заиндевелые пальмы. А небольшое зданьице с вывеской «Приют усталого желудка» окружало такое море прыгоходов, что становилось ясно: под землей тут еще с десяток этажей.
Минут через пять мы заняли места в центре небольшого уютного зала. На возвышении был стол, за которым сидели три человека. В зале, на креслах, разместилось еще около сотни.
Мы со Стасом с любопытством озирались. На нас никто особого внимания не обращал, кроме сидящего за нами рыжего веснушчатого пацана. Тому явно было интересно, на каком языке мы говорим. А Кубатай, непрерывно раскланивающийся с окружающими и посылающий дамам воздушные поцелуйчики, рассказывал, да так быстро, что Смолянин еле успевал переводить:
– В правом углу зала сидят действительные члены семинара – кулинары-профессионалы. В левом углу – кулинары-любители и любители покулинарить. В середине – любопытствующие… – Тут Кубатай запнулся, но сразу же нашелся: – И близкие друзья кулинаров.
Председательствующий – пожилой импозантный мужчина с седоватым ежиком на голове – встал и постучал ложечкой по стоящей перед ним серебряной кастрюльке. Шум мгновенно стих.
– Это главный кулинар Земли, Бормотан, – тихо шепнул нам Смолянин и облизнулся. – Я однажды ел блины его приготовления…
Но когда кулинары начали говорить, Смолянин прекратил воспоминания и стал переводить, да так ловко и быстро, что мы его вскоре и замечать перестали.
– Думаю, ждать больше не будем, начнем обсуждение нового блюда, – зорко оглядывая зал, сказал Бормотан. – Измайлай, сядьте, пожалуйста, вы же еще не знаете, что мы будем кушать!
Привставший было мужчина картинно развел руками и сказал:
– А я и знать не хочу! Я запах чую!
Зал захихикал. Привычно так захихикал, словно ничего другого, кроме острот, от Измайлая и ждать было нечего.
– Я продолжу, с вашего разрешения, – кротко сказал Бормотан, и Измайлай моментально притих. – Кушать мы сегодня будем творение уважаемого Витманца – кальмара, запеченного в глине. Не шумите, хватит на всех, кальмар гигантский. Затем всеми нами любимый Толяро предлагает попробовать его новые освежающие пастилки. Кальмара сейчас подадут. А я пока скажу пару слов о положении кулинарии в настоящее время.
– Разрешите высказаться! – Из первого ряда вдруг привстал огромный мужчина. Настоящий повар, на мой взгляд. На нем был белый фартук с вышитым кальмаром, а на поясе – огромный нож. – Разрешите сказать! Здесь, в наших рядах, присутствует директор ресторана «Рыба в кляре». Тот самый, что три года назад посмел солить грибной суп моего изготовления. С тех пор он скрывался от меня… но настал миг. После заседания я поговорю с ним по-мужски!
Сидящий на противоположной стороне зала щуплый парнишка медленно сполз с кресла на пол.
– Витманец, не надо быть столь суровым, – одернул мужчину в фартуке Бормотан, – он уже наказан. Он ел ваш суп. Сядьте, прошу вас. Так вот, о кулинарии. Времена сейчас для нее трудные. В земной кулинарии наметились две тенденции. Первая – старые опытные кулинары отошли от плиты. Сейчас, когда автоповара способны накормить любую семью любыми блюдами, им остается лишь творить для гурманов. Не все это выдерживают. Потеря цели заставила их крепко задуматься – кто же их ел? Вторая тенденция – молодые кулинары ударились в эскапизм. Их блюда уводят от реальности, заставляют забывать суровую прозу жизни. Хорошо это или плохо – не отвечу. Но есть в этом подходе, в изготовлении знаменитых хихикающих колбасок Измайлая, нерассасывающихся леденцов Гуляквы и прочего, отказ от позиций, которые мне дороги.
А если вдуматься – никто еще не лишал нашу кулинарию ее исконных задач. Не исчез еще тот довольно толстый слой едоков – простите за каламбур, – что искали в еде особую, можно даже сказать, духовную пищу. Есть у кулинаров все возможности творить! Мы не сфинксы, которые могут умереть от голода безболезненно, для которых еда – лишь процесс заправки энергией…
– Кто такие сфинксы? – прервал я Смолянина. Переводчик замолчал и скосил глаза на Кубатая. Потом неумело соврал:
– Не знаю…
Тем временем всем раздали тарелки с кусками кальмара. Мы осторожно отколупали глину и стали есть.
– А что, – промычал через минуту Стас, – вкусно. Вначале жевать трудно, – он глотнул, – а потом ничего.
Кулинары, дегустируя блюдо, вступали в дискуссию. Сразу же наметились оппоненты – молодой и тихий кулинар Еголя, который упрямо и монотонно твердил, что на каждый килограмм кальмара нужно было добавить еще сорок миллиграммов соли, и остроумный Измайлай, вся аргументация которого сводилась к вопросу: «Почему я должен есть этого многоногого?» На защиту Витманца встали сидящие с ним рядом Фишманец и Козинец, знаменитый дегустатор Ереслег и бородатый мужчина, который был не кулинаром и даже не дегустатором, но зато замечательно раскладывал пищу по тарелкам. Кубатай, увлеченный происходящим, подпрыгивал на месте, то грызя кулак, то выхватывая из-за пояса столовый нож и рубя им воздух. Под конец он вытащил еще одну пригоршню слипшихся семечек и принялся их лузгать. Треск заглушал даже тарахтенье Смолянина.
Меня тем временем пихнули сзади. Я обернулся. Рыжий пацан показал мне завернутую в блестящую фольгу пастилку, потом показал на рот, потом энергично замотал головой. Он советовал не есть. «Почему?» – глазами спросил я. Пацан скорчил жуткую гримасу и умоляюще прижал руку к сердцу.
– Ладно, – прошептал я, кивнув. – Не буду. – И сунул пастилку в карман.
Пацан указал мне на Стаса и снова принял внимательно-задумчивый вид. Обернувшийся Кубатай подозрительно оглядел его и вновь замахал своим ножом. Я выждал минуту, придвинулся к Стасу, вынул у него изо рта пастилку и шепнул:
– Ук па-шенгар[17]!
– Ухр[18]? – кротко спросил Стас.
– Шен армахетга некеке[19]!
Стас вздохнул, но спорить не стал. Смолянин удивленно таращился на нас. Он не понимал, на каком языке мы говорим, а спрашивать стеснялся. Шишки у него на голове запульсировали от натуги.
– Выскажу итог обсуждения, – говорил тем временем Бормотан. – Никто из вас, коллеги, не решился приготовить такого огромного кальмара. А Витманец решился. Честь ему и хвала! И даже на вкус недурно.
После этого решили отдегустировать пастилки. Измайлай повозмущался немного, что они пахнут плохо и в процессе лизания липнут к языку. Но Толяро гордо ответил:
– Настоящая еда всегда невкусная! Вспомните пищу предков! В этом истоки неудач сладеньких конфеток и тортиков. И, кстати, поэтому плохи блюда автоповаров: они стараются готовить вкусно.
С этим спорить не стали, видимо, мысль была неожиданной и новой. Лишь Фишманец удивленно спросил, почему настоящая еда должна быть невкусной. Толяро ответил:
– Дайте человеку вкусную пищу – он будет жрать ее и плевать в небо от скуки. Нет уж, еда должна даваться через муки, через катарсис… Впрочем, этих пастилок мои слова не касаются. Они сладенькие. Ешьте, не бойтесь.
Народ дружно зачавкал. Потом звуки смолкли. Мы со Стасом, так и не взявшие пастилки в рот, огляделись.
Все присутствующие вяло развалились на стульях. Они не то спали, не то умерли. Смолянин плавно, но неотвратимо упал, трахнувшись головой о коробку с глиной из-под кальмаров, но все равно не проснулся. Тренированный Кубатай почуял неладное и уснул в тщетной попытке выковырять пастилку изо рта кончиком ножа. Менее подготовленные охранники лежали с блаженными улыбками на лицах.
Из всего зала бодрствовали лишь мы со Стасом, рыжий пацан, мудрый Бормотан, который предусмотрительно не спешил с разжевыванием пастилки, и сам кулинар Толяро. Ой, нет. Еще не попались на эту удочку Фишманец, переевший кальмара, Витманец, не евший того, что готовил Толяро, и Козинец, вообще не евший того, что готовили его коллеги.
Бормотан что-то сказал.
– Вы их отравили, Толяро? – замогильным голосом, явно продолжая спать, прошептал Смолянин. И через секунду перевел ответ:
– Нет, конечно. Это гипнопастилки, заменители гипносна. Гипносон, как я считаю, должен даваться человеку не извне, а изнутри, через пищу, через креп… креп… крепкий сон…
– Вот это верность долгу! – с восторгом сказал Стас, глядя на поверженного, но продолжающего трудиться Смолянина. Остатки кулинаров завязали бурную дискуссию, не обращая на нас никакого внимания. Смолянин побулькал-побулькал, пытаясь перевести пятерых одновременно говорящих, и затих.
А рыжий пацан схватил нас со Стасом за руки и жестами стал показывать на выход. Мы переглянулись.
– Похищают нас, что ли? – задумчиво сказал Стас.
– Ну и пусть, интересно же, – храбро ответил я.
И мы бросились вслед за незнакомым пацаном из зала, полного сладко дремлющих кулинаров.
Глава четвертая,
Стас глянул на меня. Я пожал плечами.
– Ну, может, я еще передумаю, – промямлил он.
Глаза у Смолянина загорелись.
– Передумывай, парень! Такую жену тебе найдем, все позавидуют!
Стас покраснел как рак. Я-то знаю, что он девчонок ужасно стесняется и даже не заговаривает с ними первый. Смешок я подавил, но Смолянин все же что-то услышал. У него даже уши слегка повернулись в мою сторону – вот честно, не вру!
– Старшему, конечно, еще лучше жену найдем, – успокоил он меня. – Уже есть две кандидатуры – дочь Ережепа и племянница Кубатая. Хочешь, завтра и свадьбу сыграем. Или свадьбы. – Он умоляюще посмотрел на Стаса.
– Мы так быстро не женимся, – отбрил Стас. – И жен себе ищем сами.
– Но только среди персонала Департамента, – предупредил Смолянин. – Ввиду вашей особой секретности.
– Смолянин, зачем так торопиться? – спросил я. – Что вам наши жены сдались?
Переводчик вздохнул:
– Не буду лепить горбатого, парни. Мы не знаем, что с вами делать.
– А че делать-то? – запетушился Стас. – Сами себе дело найдем!
– Боимся мы, – грустно сказал Смолянин. – Вдруг вы опять машину времени сделаете и в прошлое убежите. Или рассекретите что-нибудь. А так – жены бы за вами присматривали, развлекали… У нас бы стали работать. Домами дружить бы стали…
Смолянин вздохнул и опустил голову. Без всякой связи сказал:
– Спал сегодня отвратно… Всю ночь Кубатай мешал. Уложил меня спать, а сам ходил, семечки грыз, компьютером шумел… А лег – храпеть начал.
– Вы что, вместе живете? – спросил я.
– Да, уже два дня. Он древнерусский решил выучить и со мной вместе поселился. Думает, язык легко изучить! Одна операция по расширению ушей, чтоб звуки лучше запоминать, полмесяца занимает. А потом стимуляция мозга, так что вся голова шишками покрывается. И труд, труд, труд.
Смолянин опять вздохнул и безнадежно попросил:
– Вы уж женитесь по-доброму, кенты. А то Кубатай меня угробит. Он же настырный, как все осетины.
– Он осетин? – удивился я.
– Ага, – Смолянин оживился. – Два года назад выяснил…
И он поведал нам удивительную историю. Оказывается, за последние пятьсот лет все народы на Земле перемешались. Из-за каких-то там эпидемий, войн, просто из-за того, что государств не стало… Ну и когда люди опомнились, оказалось, что никто своей национальности не знает. В лучшем случае слышал, что прабабка была на четверть турчанка или еще что-нибудь подобное. И у людей появилась мода докапываться до своей национальности. Тратилось на это много сил и средств, но получалось не у всех. Генерал-сержант Кубатай тоже долго не знал, кто он. Пробовал записаться в евреи, но его не приняли. Обманули, сказали, что лимит исчерпан. Пошел было в русские, но те обиделись, что он сначала к евреям ходил, да еще выяснилось, что водку пить не любит. Все ему уже сочувствовать начали, но Кубатай упорно рылся в архивах. И однажды на медкомиссии, когда выяснилось, что у него отличное ночное зрение, понял истину. Ведь осетины, как известно, в темноте отлично видят, не зря же в стихотворении сказано:
С тех пор Кубатай стал официально признанным осетином.
Но злая пуля осетина
Его во мраке догнала.
– Здорово! – сказал Стас, который уважал упорство в достижении цели. – А ты, Смолянин, кто?
Смолянин обиделся.
– Как и вы, ребята, русский… У меня письменное свидетельство есть, – сухо добавил он.
– Какое? – спросил я. И Смолянин не удержался – наверное, любил эту историю.
– Письмо я отыскал, – начал он свой рассказ. – От прапрадеда к прадеду. Там написано… – Смолянин откашлялся и начал декламировать:
– «Дорогой сынок Ваня! Очень рад, что тебя приняли в Московский университет. Ты, как настоящий русский, должен учиться в России, а не на Украине…»
Мы с братом кивнули – действительно, свидетельство стопроцентное. Но Смолянин продолжал:
– «Мама, хоть и хает клятых москалей, тоже рада. А дедушка на радостях купил тебе новую ермолку, очень красивую и недорогую. Только не езжай в ней к тестю в Шымкент, надень пока старую. До свидания, твой папа Кшиштоф».
Мы, пораженные, молчали. А Смолянин продолжал:
– Вообще-то наша, русская, национальность одна из самых популярных. Говорят, у нас этническая аура клевая. Но в то же время все боятся, да я и сам боюсь. Станешь слишком русским, на остров потянет. А на острове… – Тут он прикрыл рот ладонью, словно сказал что-то лишнее.
– Что на острове? – спросил Стас. – И Ережеп про остров что-то говорил.
Смолянин отнял ладонь от губ:
– Нет, ребятишки, это не я должен рассказывать. Начальство спросите.
Но больше мы об этом таинственном острове так ничего и не слышали. А Смолянин перевел разговор на прежнюю тему:
– Так что женитесь, малолетки. За вас любая девица с радостью пойдет – как-никак чистая национальность.
– Какая ж она чистая, у нас мама узбечка, – возразил Стас. Про то, что папа – наполовину украинец, он даже и упоминать не стал.
– Ничего, это еще интереснее, – завопил Смолянин. – Две чистые национальности!
– Подумаем, – уклонился я от ответа. – А что сегодня делать будем?
Смолянин увял.
– Можно лечь в гипносон, – начал он. – Или в шашки поиграть…
Мы скривились.
– Давайте в парк выйдем и будем шампанское пить! – предложил Смолянин.
Стас побледнел.
– Ну на охоту смотаемся! – в отчаянии прошептал переводчик.
– На охоту? – У Стаса загорелись глаза, да и я обрадовался. Все лучше, чем сидеть в четырех стенах.
А Смолянин начал развивать идею.
– Возьмем муми-бластеры, – доставая из кармана маленький, словно игрушечный, пистолетик, сказал он. – Очень хорошая штука: стреляешь, и зверь сразу готов к употреблению. И мясо храниться может вечно, не портится.
Мы с сомнением посмотрели на пистолет, но спорить не стали.
– Поедем вчетвером, с Кубатаем, на его прыгоходе. У него хороший прыгоход, две тысячи кочек в час делает.
– Чего?
– Кочек. Это наша мера скорости. Прыгоходы прыгают по бетонным площадкам, которые называют кочками. Две тысячи кочек – это двести километров в час.
– Подумаешь, скорость, – заворчал Стас. Но тихонько, для порядка.
– А на кого будем охотиться? – поинтересовался я. И подумал, что в какого-нибудь зайца или птичку я еще могу выстрелить, а вот оленя будет жалко…
– На тараколли, – жизнерадостно сказал Смолянин. И пояснил: – Общество защиты животных запрещает охотиться на млекопитающих, птиц и земноводных. Только на насекомых. Поэтому были выведены методом генной инженерии гигантские тараканы – тараколли. Очень хитрые, быстрые, ловкие звери. И вкусные.
– Мы… не будем… охотиться… – разделяя паузой каждое слово, сказал Стас. – Мы… вспомнили. Мы… пацифисты.
Смолянин схватился за голову. И простонал:
– Что ж тогда делать? Как вас развлекать, а?
Мы угрюмо молчали. И тут в распахнувшуюся дверь вошел генерал-сержант Кубатай. Он был по-прежнему зелено-белый, только на поясе прибавился еще один нож. Небольшой такой, нестрашный, вроде столового. Мы приветственно поквакали, затем у Кубатая со Смолянином завязался долгий разговор. Под конец переводчик просветлел лицом, уши у него слегка задергались.
– Клево, пацаны, – заорал он. – Кубатай предлагает нам отправиться на семинар кулинаров-профессионалов! Это… Это… Пальчики оближете!
Мы со Стасом дружно кивнули. Вчерашний банкет успел оставить самые приятные воспоминания, и поездка к настоящим кулинарам была предложена вовремя.
Пока мы шли по коридорам Департамента к стоянке прыгоходов, Смолянин шепотом рассказывал, что Кубатай когда-то был подающим надежды кулинаром, но потом по неизвестным причинам ушел работать в Департамент Защиты Реальности. Однако связи со старыми друзьями не теряет, ездит на все дегустации и, по слухам, ночами работает над изготовлением нового сладкого блюда – из халвы, шербета и чурека.
В самом приподнятом настроении мы погрузились в прыгоход, стоявший перед огромным, метров пятьсот в длину и этажей сорок в высоту, зданием Департамента. Возле обнесенной забором стоянки прыгоходов виднелась странная бетонная площадка высотой с двухэтажный дом, на которую вела широкая лестница. К нашему удивлению, прыгоход стал медленно, переваливаясь с бока на бок, карабкаться по лестнице. Кубатай и Смолянин, сидевшие перед пультом управления, покряхтывали, словно тащили прыгоход на себе. Мы сидели во втором ряду, за ними. На третьем, за нашими спинами, молча примостились два охранника в желтых комбинезонах.
Наконец-то прыгоход забрался на бетонную площадку и встал прямо, лишь слегка переминаясь с ноги на ногу, как курица, готовящаяся снести яйцо. Кубатай ткнул в какую-то кнопку на пульте, достал из кармана горсть семечек и принялся их задумчиво грызть. Я с удивлением заметил, что семечки лежат у него на ладони какими-то длинными цепочками. Словно были приклеены друг к другу. Потом я понял – семечки синтетические, а в ленту склеены, чтобы можно было щелкать быстрее. Но спросить я не успел, потому что внезапно включился гипносон.
Очнулся я, когда прыгоход начал по лесенке спускаться с бетонной площадки – видимо, она и была той самой кочкой, по которым они прыгали. Вокруг уже не было никакого парка с громадиной Департамента. Голая равнина, на которой дул холодный даже сквозь стекло ветер и лишь редко-редко стояли в больших горшках слегка заиндевелые пальмы. А небольшое зданьице с вывеской «Приют усталого желудка» окружало такое море прыгоходов, что становилось ясно: под землей тут еще с десяток этажей.
Минут через пять мы заняли места в центре небольшого уютного зала. На возвышении был стол, за которым сидели три человека. В зале, на креслах, разместилось еще около сотни.
Мы со Стасом с любопытством озирались. На нас никто особого внимания не обращал, кроме сидящего за нами рыжего веснушчатого пацана. Тому явно было интересно, на каком языке мы говорим. А Кубатай, непрерывно раскланивающийся с окружающими и посылающий дамам воздушные поцелуйчики, рассказывал, да так быстро, что Смолянин еле успевал переводить:
– В правом углу зала сидят действительные члены семинара – кулинары-профессионалы. В левом углу – кулинары-любители и любители покулинарить. В середине – любопытствующие… – Тут Кубатай запнулся, но сразу же нашелся: – И близкие друзья кулинаров.
Председательствующий – пожилой импозантный мужчина с седоватым ежиком на голове – встал и постучал ложечкой по стоящей перед ним серебряной кастрюльке. Шум мгновенно стих.
– Это главный кулинар Земли, Бормотан, – тихо шепнул нам Смолянин и облизнулся. – Я однажды ел блины его приготовления…
Но когда кулинары начали говорить, Смолянин прекратил воспоминания и стал переводить, да так ловко и быстро, что мы его вскоре и замечать перестали.
– Думаю, ждать больше не будем, начнем обсуждение нового блюда, – зорко оглядывая зал, сказал Бормотан. – Измайлай, сядьте, пожалуйста, вы же еще не знаете, что мы будем кушать!
Привставший было мужчина картинно развел руками и сказал:
– А я и знать не хочу! Я запах чую!
Зал захихикал. Привычно так захихикал, словно ничего другого, кроме острот, от Измайлая и ждать было нечего.
– Я продолжу, с вашего разрешения, – кротко сказал Бормотан, и Измайлай моментально притих. – Кушать мы сегодня будем творение уважаемого Витманца – кальмара, запеченного в глине. Не шумите, хватит на всех, кальмар гигантский. Затем всеми нами любимый Толяро предлагает попробовать его новые освежающие пастилки. Кальмара сейчас подадут. А я пока скажу пару слов о положении кулинарии в настоящее время.
– Разрешите высказаться! – Из первого ряда вдруг привстал огромный мужчина. Настоящий повар, на мой взгляд. На нем был белый фартук с вышитым кальмаром, а на поясе – огромный нож. – Разрешите сказать! Здесь, в наших рядах, присутствует директор ресторана «Рыба в кляре». Тот самый, что три года назад посмел солить грибной суп моего изготовления. С тех пор он скрывался от меня… но настал миг. После заседания я поговорю с ним по-мужски!
Сидящий на противоположной стороне зала щуплый парнишка медленно сполз с кресла на пол.
– Витманец, не надо быть столь суровым, – одернул мужчину в фартуке Бормотан, – он уже наказан. Он ел ваш суп. Сядьте, прошу вас. Так вот, о кулинарии. Времена сейчас для нее трудные. В земной кулинарии наметились две тенденции. Первая – старые опытные кулинары отошли от плиты. Сейчас, когда автоповара способны накормить любую семью любыми блюдами, им остается лишь творить для гурманов. Не все это выдерживают. Потеря цели заставила их крепко задуматься – кто же их ел? Вторая тенденция – молодые кулинары ударились в эскапизм. Их блюда уводят от реальности, заставляют забывать суровую прозу жизни. Хорошо это или плохо – не отвечу. Но есть в этом подходе, в изготовлении знаменитых хихикающих колбасок Измайлая, нерассасывающихся леденцов Гуляквы и прочего, отказ от позиций, которые мне дороги.
А если вдуматься – никто еще не лишал нашу кулинарию ее исконных задач. Не исчез еще тот довольно толстый слой едоков – простите за каламбур, – что искали в еде особую, можно даже сказать, духовную пищу. Есть у кулинаров все возможности творить! Мы не сфинксы, которые могут умереть от голода безболезненно, для которых еда – лишь процесс заправки энергией…
– Кто такие сфинксы? – прервал я Смолянина. Переводчик замолчал и скосил глаза на Кубатая. Потом неумело соврал:
– Не знаю…
Тем временем всем раздали тарелки с кусками кальмара. Мы осторожно отколупали глину и стали есть.
– А что, – промычал через минуту Стас, – вкусно. Вначале жевать трудно, – он глотнул, – а потом ничего.
Кулинары, дегустируя блюдо, вступали в дискуссию. Сразу же наметились оппоненты – молодой и тихий кулинар Еголя, который упрямо и монотонно твердил, что на каждый килограмм кальмара нужно было добавить еще сорок миллиграммов соли, и остроумный Измайлай, вся аргументация которого сводилась к вопросу: «Почему я должен есть этого многоногого?» На защиту Витманца встали сидящие с ним рядом Фишманец и Козинец, знаменитый дегустатор Ереслег и бородатый мужчина, который был не кулинаром и даже не дегустатором, но зато замечательно раскладывал пищу по тарелкам. Кубатай, увлеченный происходящим, подпрыгивал на месте, то грызя кулак, то выхватывая из-за пояса столовый нож и рубя им воздух. Под конец он вытащил еще одну пригоршню слипшихся семечек и принялся их лузгать. Треск заглушал даже тарахтенье Смолянина.
Меня тем временем пихнули сзади. Я обернулся. Рыжий пацан показал мне завернутую в блестящую фольгу пастилку, потом показал на рот, потом энергично замотал головой. Он советовал не есть. «Почему?» – глазами спросил я. Пацан скорчил жуткую гримасу и умоляюще прижал руку к сердцу.
– Ладно, – прошептал я, кивнув. – Не буду. – И сунул пастилку в карман.
Пацан указал мне на Стаса и снова принял внимательно-задумчивый вид. Обернувшийся Кубатай подозрительно оглядел его и вновь замахал своим ножом. Я выждал минуту, придвинулся к Стасу, вынул у него изо рта пастилку и шепнул:
– Ук па-шенгар[17]!
– Ухр[18]? – кротко спросил Стас.
– Шен армахетга некеке[19]!
Стас вздохнул, но спорить не стал. Смолянин удивленно таращился на нас. Он не понимал, на каком языке мы говорим, а спрашивать стеснялся. Шишки у него на голове запульсировали от натуги.
– Выскажу итог обсуждения, – говорил тем временем Бормотан. – Никто из вас, коллеги, не решился приготовить такого огромного кальмара. А Витманец решился. Честь ему и хвала! И даже на вкус недурно.
После этого решили отдегустировать пастилки. Измайлай повозмущался немного, что они пахнут плохо и в процессе лизания липнут к языку. Но Толяро гордо ответил:
– Настоящая еда всегда невкусная! Вспомните пищу предков! В этом истоки неудач сладеньких конфеток и тортиков. И, кстати, поэтому плохи блюда автоповаров: они стараются готовить вкусно.
С этим спорить не стали, видимо, мысль была неожиданной и новой. Лишь Фишманец удивленно спросил, почему настоящая еда должна быть невкусной. Толяро ответил:
– Дайте человеку вкусную пищу – он будет жрать ее и плевать в небо от скуки. Нет уж, еда должна даваться через муки, через катарсис… Впрочем, этих пастилок мои слова не касаются. Они сладенькие. Ешьте, не бойтесь.
Народ дружно зачавкал. Потом звуки смолкли. Мы со Стасом, так и не взявшие пастилки в рот, огляделись.
Все присутствующие вяло развалились на стульях. Они не то спали, не то умерли. Смолянин плавно, но неотвратимо упал, трахнувшись головой о коробку с глиной из-под кальмаров, но все равно не проснулся. Тренированный Кубатай почуял неладное и уснул в тщетной попытке выковырять пастилку изо рта кончиком ножа. Менее подготовленные охранники лежали с блаженными улыбками на лицах.
Из всего зала бодрствовали лишь мы со Стасом, рыжий пацан, мудрый Бормотан, который предусмотрительно не спешил с разжевыванием пастилки, и сам кулинар Толяро. Ой, нет. Еще не попались на эту удочку Фишманец, переевший кальмара, Витманец, не евший того, что готовил Толяро, и Козинец, вообще не евший того, что готовили его коллеги.
Бормотан что-то сказал.
– Вы их отравили, Толяро? – замогильным голосом, явно продолжая спать, прошептал Смолянин. И через секунду перевел ответ:
– Нет, конечно. Это гипнопастилки, заменители гипносна. Гипносон, как я считаю, должен даваться человеку не извне, а изнутри, через пищу, через креп… креп… крепкий сон…
– Вот это верность долгу! – с восторгом сказал Стас, глядя на поверженного, но продолжающего трудиться Смолянина. Остатки кулинаров завязали бурную дискуссию, не обращая на нас никакого внимания. Смолянин побулькал-побулькал, пытаясь перевести пятерых одновременно говорящих, и затих.
А рыжий пацан схватил нас со Стасом за руки и жестами стал показывать на выход. Мы переглянулись.
– Похищают нас, что ли? – задумчиво сказал Стас.
– Ну и пусть, интересно же, – храбро ответил я.
И мы бросились вслед за незнакомым пацаном из зала, полного сладко дремлющих кулинаров.
Глава четвертая,
в которой мы все-таки попадаем в лапы инопланетян
Оказавшись на поверхности, мы помчались за пацаном к ближайшей кочке, под которой стоял его прыгоход. Я думал, что поведет он сам, и слегка оробел, увидев, что возле машины, непрерывно махая руками, стоит молодая женщина в блестящем темно-лиловом комбинезоне. Неужели ловушка?!
– Это его сестра, – предположил Стас.
Я мысленно согласился: она была такой же рыжей и веснушчатой. Меня порадовало, что мода на разноцветные волосы, похоже, не распространяется на женщин: ее густые вьющиеся волосы спадали ниже плеч. И вообще, если я что-то понимаю в женщинах, она была очень красивой.
Мы сели в прыгоход, тот забрался на вершину кочки, двигатель взвыл, и первый прыжок вдавил нас в кресла. Мне понравилось, что женщина не стала отделяться от нас перепончатой стенкой и не включила гипносон. Вместо этого она нажала кнопку автопилота и, развернувшись на вращающемся кресле лицом к нам, приветливо улыбнулась.
– Ква-ква! – поздоровалась она.
Ох и задам же я когда-нибудь Стасу за эту его лягушачью выходку. Тем более эти прыгоходы похожи не на лягушек, а на кузнечиков. Мы вежливо квакнули. Она, ткнув себя пальцем, произнесла: «Ай-на», затем указала на пацана и сказала: «Ант». Мы понимающе закивали и тоже представились. Женщина о чем-то горячо заговорила с пацаном, а мы, прижав носы к окнам, с любопытством разглядывали окружающий город.
В общем-то ничего особенного мы не увидели – просто красивый современный город. Типа Нью-Йорка или Токио (сколько раз по телеку видели): высокие светлые здания, сделанные будто целиком из стекла. Вот только привычных автострад нигде не было. Вместо этого промежутки между домами были засажены деревьями и цветами. Из зелени повсюду торчали бетонные площадки для прыгоходов. А те кишмя кишели, проскакивая порой в сантиметре друг от друга. Пару раз у меня екало сердце, когда мы падали на площадку, где за секунду до нас приземлился другой прыгоход. Но мы всегда ухитрялись разминуться, и я понемногу успокоился.
– У них единая компьютерная сеть, – с видом знатока заявил Стас.
– Дураку ясно, – огрызнулся я. Меня слегка мутило от болтанки.
Видно, мы добрались до окраины, а может, и вовсе вырвались за город, только прыгоходов стало поменьше, и дома тут были небольшие – двух-трехэтажные. Теперь нам не приходилось скакать в обход, мы перепрыгивали прямо через коттеджи.
На кочке возле одного из них мы и остановились. Айна перестала болтать с Антом, развернулась к нам спиной, и прыгоход вразвалочку спустился на лужайку перед домом.
Мы выбрались наружу. У меня кружилась голова и подкашивались коленки. Стас уселся на траву и помотал головой. Ант и Айна озадаченно смотрели на него, на их лицах ясно читалось нетерпение.
– Вставай давай, каракуц хилый, – потряс я его за плечо, хотя и сам не понимал, куда и зачем мы спешим. Но наши спасители (или похитители?) выглядели все-таки не такими психами, как сотрудники Департамента и кулинары. Это вселяло надежду.
В доме царил хаос. Одежда, какие-то предметы непонятного мне назначения и даже посуда – все вперемешку валялось на полу. С завидной ловкостью перешагивая через этот хлам, Айна провела нас в столовую и, сосредоточенно нахмурившись, стала готовить нам яичницу. Однако до Бормотана ей было далеко. Два яйца были разбиты мимо кюветы, заменяющей сковородку. С грехом пополам она все же наполнила ее и сунула в белоснежный шкафчик, похожий на микроволновую печь. До отказа повернула рукоятку и, сев за стол напротив, с умиленной улыбкой стала нас разглядывать. Мы со Стасом из вежливости не переговаривались: нехорошо в обществе говорить на неизвестном языке. Ант с Айной, похоже, считали так же. И мы молча пялились друг на друга до тех пор, пока из шкафчика не повалил густой сизый дым.
Что-то сердито лопоча, Айна вынула обуглившуюся яичницу и вместе с кюветой бросила на пол. После чего, больше не пытаясь казаться рачительной хозяйкой, вытащила из стенного шкафа фабричные упаковки и положила их на стол. Ант показал нам, с какой стороны вскрывать, и мы все вместе принялись хрустеть сухим печеньем, прихлебывая из пластиковых баночек что-то вроде фанты. Вообще-то было вкусно, но после бормотановских изысков и ароматов есть сухой паек оказалось немного скучновато.
Айна проглотила свою порцию быстрее всех и стала нетерпеливо стучать пальцами по столу. Мы запихали остатки в рот и дожевывали их уже в другой комнате, куда она нас сразу потащила. Там усадила прямо на пол, поколдовала перед небольшим прибором, и я сразу почувствовал, что погружаюсь в полусонное оцепенение.
Стена перед нами матово засветилась, и на ней появилось объемное изображение приветливо улыбающихся обнаженных мужчины и женщины. Мужчина выставил перед собой руку, женщина коснулась ее и произнесла: «Ки», а в верхнем правом углу экрана вспыхнул значок, похожий на букву «Ф». Я понял: нас обучают всеземному. И почувствовал, что благодаря тому странному состоянию, в которое нас ввел неизвестный прибор, все, что я сейчас вижу и слышу, останется в памяти навсегда.
Минут через двадцать со словарем было покончено, наши голографические учителя, не одеваясь, перешли на сложные понятия и ситуации. Было довольно забавно. В целом на изучение языка у нас ушло не более двух часов.
Когда стена снова стала стеной и прибор автоматически выключился, мы, слегка смущенные, но здорово поумневшие, вышли из комнаты.
Похоже, Айна все это время наводила в доме порядок – одежда, посуда и разные предметы лежали теперь на полу более ровными кучками. Она обрадованно улыбнулась:
– Готовы, герои?
– К чему? – спросил я на всеземном, сам поражаясь своим способностям.
– К полету на Венеру, – ответила она так, будто это дело давно решенное. – Да, – спохватилась она, – давайте, во-первых, я вам все объясню…
– Мама – подпольщица! – хвастливо заявил Ант.
Так Айна – его мать? Я и забыл, что люди тут выглядят моложе своих лет.
– Подожди, Антик, – остановила она, – давай по порядку.
…Оказывается, не всем на Земле нравится неограниченная власть Департамента. Тем более что произошел он от слияния служб безопасности разных стран и методы у него те же: слежка, подслушивание, аресты… Страдают прежде всего талантливые ученые, ведь Департамент всеми силами препятствует научному прогрессу, опасаясь, что то или иное изобретение увеличит вероятность создания машины времени. «Как это унизительно! – возмущалась Айна, и на побледневшем от волнения лице веснушки проступили еще ярче. – Мы, как лягушки, прыгаем с кочки на кочку, а могли бы летать на антигравах! Эти идиотские прыгоходы подсунул человечеству Департамент, запретив использование антигравитации. А космос?! В космосе, видите ли, можно тайком построить машину времени. И вот, пожалуйста: кроме хронопатрульной службы, у нас нет пилотируемых космических кораблей. А во что они превратили наших мужчин?! Где сила, честь и доблесть? Сутки напролет они торчат на кухнях, утверждая, что нет на свете занятия достойнее кулинарии. Полная деградация…»
– Это его сестра, – предположил Стас.
Я мысленно согласился: она была такой же рыжей и веснушчатой. Меня порадовало, что мода на разноцветные волосы, похоже, не распространяется на женщин: ее густые вьющиеся волосы спадали ниже плеч. И вообще, если я что-то понимаю в женщинах, она была очень красивой.
Мы сели в прыгоход, тот забрался на вершину кочки, двигатель взвыл, и первый прыжок вдавил нас в кресла. Мне понравилось, что женщина не стала отделяться от нас перепончатой стенкой и не включила гипносон. Вместо этого она нажала кнопку автопилота и, развернувшись на вращающемся кресле лицом к нам, приветливо улыбнулась.
– Ква-ква! – поздоровалась она.
Ох и задам же я когда-нибудь Стасу за эту его лягушачью выходку. Тем более эти прыгоходы похожи не на лягушек, а на кузнечиков. Мы вежливо квакнули. Она, ткнув себя пальцем, произнесла: «Ай-на», затем указала на пацана и сказала: «Ант». Мы понимающе закивали и тоже представились. Женщина о чем-то горячо заговорила с пацаном, а мы, прижав носы к окнам, с любопытством разглядывали окружающий город.
В общем-то ничего особенного мы не увидели – просто красивый современный город. Типа Нью-Йорка или Токио (сколько раз по телеку видели): высокие светлые здания, сделанные будто целиком из стекла. Вот только привычных автострад нигде не было. Вместо этого промежутки между домами были засажены деревьями и цветами. Из зелени повсюду торчали бетонные площадки для прыгоходов. А те кишмя кишели, проскакивая порой в сантиметре друг от друга. Пару раз у меня екало сердце, когда мы падали на площадку, где за секунду до нас приземлился другой прыгоход. Но мы всегда ухитрялись разминуться, и я понемногу успокоился.
– У них единая компьютерная сеть, – с видом знатока заявил Стас.
– Дураку ясно, – огрызнулся я. Меня слегка мутило от болтанки.
Видно, мы добрались до окраины, а может, и вовсе вырвались за город, только прыгоходов стало поменьше, и дома тут были небольшие – двух-трехэтажные. Теперь нам не приходилось скакать в обход, мы перепрыгивали прямо через коттеджи.
На кочке возле одного из них мы и остановились. Айна перестала болтать с Антом, развернулась к нам спиной, и прыгоход вразвалочку спустился на лужайку перед домом.
Мы выбрались наружу. У меня кружилась голова и подкашивались коленки. Стас уселся на траву и помотал головой. Ант и Айна озадаченно смотрели на него, на их лицах ясно читалось нетерпение.
– Вставай давай, каракуц хилый, – потряс я его за плечо, хотя и сам не понимал, куда и зачем мы спешим. Но наши спасители (или похитители?) выглядели все-таки не такими психами, как сотрудники Департамента и кулинары. Это вселяло надежду.
В доме царил хаос. Одежда, какие-то предметы непонятного мне назначения и даже посуда – все вперемешку валялось на полу. С завидной ловкостью перешагивая через этот хлам, Айна провела нас в столовую и, сосредоточенно нахмурившись, стала готовить нам яичницу. Однако до Бормотана ей было далеко. Два яйца были разбиты мимо кюветы, заменяющей сковородку. С грехом пополам она все же наполнила ее и сунула в белоснежный шкафчик, похожий на микроволновую печь. До отказа повернула рукоятку и, сев за стол напротив, с умиленной улыбкой стала нас разглядывать. Мы со Стасом из вежливости не переговаривались: нехорошо в обществе говорить на неизвестном языке. Ант с Айной, похоже, считали так же. И мы молча пялились друг на друга до тех пор, пока из шкафчика не повалил густой сизый дым.
Что-то сердито лопоча, Айна вынула обуглившуюся яичницу и вместе с кюветой бросила на пол. После чего, больше не пытаясь казаться рачительной хозяйкой, вытащила из стенного шкафа фабричные упаковки и положила их на стол. Ант показал нам, с какой стороны вскрывать, и мы все вместе принялись хрустеть сухим печеньем, прихлебывая из пластиковых баночек что-то вроде фанты. Вообще-то было вкусно, но после бормотановских изысков и ароматов есть сухой паек оказалось немного скучновато.
Айна проглотила свою порцию быстрее всех и стала нетерпеливо стучать пальцами по столу. Мы запихали остатки в рот и дожевывали их уже в другой комнате, куда она нас сразу потащила. Там усадила прямо на пол, поколдовала перед небольшим прибором, и я сразу почувствовал, что погружаюсь в полусонное оцепенение.
Стена перед нами матово засветилась, и на ней появилось объемное изображение приветливо улыбающихся обнаженных мужчины и женщины. Мужчина выставил перед собой руку, женщина коснулась ее и произнесла: «Ки», а в верхнем правом углу экрана вспыхнул значок, похожий на букву «Ф». Я понял: нас обучают всеземному. И почувствовал, что благодаря тому странному состоянию, в которое нас ввел неизвестный прибор, все, что я сейчас вижу и слышу, останется в памяти навсегда.
Минут через двадцать со словарем было покончено, наши голографические учителя, не одеваясь, перешли на сложные понятия и ситуации. Было довольно забавно. В целом на изучение языка у нас ушло не более двух часов.
Когда стена снова стала стеной и прибор автоматически выключился, мы, слегка смущенные, но здорово поумневшие, вышли из комнаты.
Похоже, Айна все это время наводила в доме порядок – одежда, посуда и разные предметы лежали теперь на полу более ровными кучками. Она обрадованно улыбнулась:
– Готовы, герои?
– К чему? – спросил я на всеземном, сам поражаясь своим способностям.
– К полету на Венеру, – ответила она так, будто это дело давно решенное. – Да, – спохватилась она, – давайте, во-первых, я вам все объясню…
– Мама – подпольщица! – хвастливо заявил Ант.
Так Айна – его мать? Я и забыл, что люди тут выглядят моложе своих лет.
– Подожди, Антик, – остановила она, – давай по порядку.
…Оказывается, не всем на Земле нравится неограниченная власть Департамента. Тем более что произошел он от слияния служб безопасности разных стран и методы у него те же: слежка, подслушивание, аресты… Страдают прежде всего талантливые ученые, ведь Департамент всеми силами препятствует научному прогрессу, опасаясь, что то или иное изобретение увеличит вероятность создания машины времени. «Как это унизительно! – возмущалась Айна, и на побледневшем от волнения лице веснушки проступили еще ярче. – Мы, как лягушки, прыгаем с кочки на кочку, а могли бы летать на антигравах! Эти идиотские прыгоходы подсунул человечеству Департамент, запретив использование антигравитации. А космос?! В космосе, видите ли, можно тайком построить машину времени. И вот, пожалуйста: кроме хронопатрульной службы, у нас нет пилотируемых космических кораблей. А во что они превратили наших мужчин?! Где сила, честь и доблесть? Сутки напролет они торчат на кухнях, утверждая, что нет на свете занятия достойнее кулинарии. Полная деградация…»