Львович Борис. Актерская курилка

 
Evening, наш дорогой Арчил!
This is Артем нам поручил
Звездный отметитъ birthday,
Вручить подарок, что в London купил!
 

 
Сам он сказал: "Excuse me, please!
Дома вопрос давно завис!"
Дома… здесь для Артема,
Увы, готовят ужасный сюрприз.
 

 
Чтоб не смогли иметь его
Прямо in Sheremetjevo,
С нами, его послами,
Общаться будешь ты вместо него.
 

 
Труден был путь далекий наш:
Вместе пересекли Ла-Манш,
Вместе не спали в Бресте,
Чтоб на таможне не сперли багаж.
 

 
Вот он, подарок дорогой!
Странно, но он ровесник твой!
Дата была когда-то
Его рожденья: год двадцать шестой.
 

 
Что же хотел сказать Артем?
Все же подарка смысл в чем?
Литр, сюда залитый,
С годами лучше и крепче притом!
 

 
Darling, и ты живи вот так,
Чтобы не постареть никак!
Сила пускай Арчила
С годами крепнет, как этот коньяк!
 

К 10-летию театра
Григория Гурвича
"Летучая Мышь"

   1999 г.
   В соавторстве с М. Борисовым
   Обращаясь к Директору Центрального Дома Актера Маргарите Эскиной
   (На мотив песни "Помнишь, мама моя, как девчонку чужую")
 
   Львович и Борисов:

 
Помнишь… мама моя! Как мальчишку чужого
Привели к тебе в дом, у тебя не спросив.
Тихо глянула ты на него… на такого,
И заплакала вдруг, обо всех позабыв,
И про нас позабыв!
 

 
Ты его окружила теплом и заботой,
Для него свое сердце рвала на куски.
Целовала его за любую работу,
Ну а нам хоть друг друга целуй от тоски,
От зеленой тоски.
 

   На мотив трио из оперетты "Белая акация":

 
Мы тоже в старом зале
И пели, и плясали,
Мы тоже сочиняли,
Капустники писали,
Нам тоже был любимым старый дом.
 

 
Но ты ценила выше
Всегда творенья Гриши,
Не Бори и не Миши,
А лишь творенья Гриши,
А нас воспринимала ты с трудом.
 

   Эскина:

 
Ах, Боря! Ах, Миша!
Всех детей я одинаково любила, как могла,
Но Гриша так пишет,
Я невольно за репризы ему сердце отдала
Слух ходит в народе
Будто Гурвича в «капусте» я нашла.
 

   Львович и Борисов:

 
А после в Гнездниковском
При зрителе Московском,
При зрителе Московском,
Внезапно в Гнездниковском
Он театром прогремел на всю страну.
 

 
Мы сами режиссеры,
В профессии матеры,
В профессии матеры,
Мы тоже режиссеры,
А с театром до сих пор ни тпру ни ну.
 

   Эскина:

 
Ах, Боря! Ах, Миша!
Было время – народилось театров целый миллион!
Ходила, просила,
Помогать таланту надо – это для меня закон.
Их много, ей-Богу,
Но летучим оказался только ОН!
 

   Львович и Борисов:

 
Так в жизни не бывает —
Кто этого не знает!
Кто этого не знает —
Так в жизни не бывает,
Чтоб без завода тикали часы!
 

 
Ведь мы его не хуже
И в талии не уже!
Мы в талии не уже —
Ничем его не хуже,
Усы у нас такие ж и носы!
 

   Эскина:

 
Ах, Боря! Ах, Миша!
Что же делать – я открою вам заветный свой секрет!
Пусть люди не судят —
Ведь об этом говорю я первый раз за десять лет!
Скажу я: люблю я!
Для меня средь вас дороже Гриши нет!
 

   Львович и Борисов рыдают.
   Борисов (вытирая слезы):

 
По законам жанра, когда слов больше нет…
 

   Львович:

 
…Герои танцуют!
 

   (Канкан. Исполняется руками!)

Несколько
коротких дифирамбов
симпатичным людям

   Роману Карцеву:

 
Ты на кого другого посмотри —
Такой большо-ой – вчерашний и на три…
А вот выходит Карцев выступать —
Малэсенький – сегодня и на пять!
 

   Александру Михайлову:

 
И сам большой, и твой талант большой,
И так поешь, что мог попасть в Большой…
Но ты всегда был очень скромным малым,
И потому довольствуешься Малым!
 

   Александру Панкратову-Черному:

 
Не езжай ты, Саша, в Голливуд,
В логово расизма распроклятого:
Там при первом крике: «Черных бьют!»
Тут же все рванут лупить Панкратова!
 

   Алле Суриковой:

 
Мне говорил знакомый рэкетир,
Мешок боксерский колотя, бывало:
"Пособия нам лучше не найти,
Чем драки в фильмах Суриковой Аллы!
 

 
Караченцев Ярмольнику – в мурло!
У Табакова нож торчит в лопатке!..
Не-ет, мы, когда наедем на кого,
Ей сумками отстегиваем бабки!"
 

   Махмуду Эсамбаеву:

 
Талант, успех и славы торжество,
И золото на лацкане сияет,
И целый мир глядит и понимает:
«Есть что-то под папахой у него!»
 

   Олегу Ефремову:

 
За этот шанс, однажды провороненный,
Ефремов должен сам себя винить:
В «Трех тополях…» поладил бы с Дорониной
Глядишь, и не пришлось бы МХАТ делить!
 

   Ирине Грибулиной:

 
Ах, бабы, бабы, не гневите Бога!
Вот Ирка счастье сглазила свое:
Все пела: «Недотрога, недотрога…» —
Теперь никто не трогает ее!
 

   Михаилу Грушевскому:

 
С таким талантом – на свободе!..
И как парнишке удается.
Вожди приходят и уходят —
Один Грушевский остается!
 

   Анатолию Ромашину:

 
Неплохо прожил жизнь совсем
И вдаль не смотрит мрачно:
Он был женат раз шесть иль семь
И все разы – удачно!
 

   Вячеславу Бутусову:

 
У нас от старца до юнца безусого
Никто в парижской жизни не силен,
Но каждый точно знает – от Бутусова:
«Ален Делон не пьет одеколон!»
 

   Маргарите Эскиной, директору Центрального Дома Актера:

 
Чем Эскина сегодня знаменита?
Тем, что и Мастер вы, и Маргарита!
 

"…Москва —
актерская столица
страны
с названием Кино!"

   Фестивальный пролог, сочиненный Борисом Львовичем и Сергеем Крамаренко к открытию кинофестиваля "Созвездие"
   Дом Кино, 1997 г.
 
   Действующие лица и исполнители:
   Аполлон – Борис Львович
   Муза Кино – Наталья Крачковская
   Музы:
   Эрато – Любовь Полищук
   Мельпомена – Римма Маркова
   Талия – Наталья Харахорина
   Терпсихора – Анна Фроловцева
   Клио – Татьяна Конюхова
   Полигимния – Зинаида Кириенко
   Эвтерпа – Светлана Тома
   Калиопа – Светлана Светличная
   Урания – Елена Кондулайнен
   Юрий Долгорукий – Борис Химичев
   Филька – Сергей Варчук
   Председатель жюри:
   Евгений Матвеев – Евгений Матвеев
   Евгений Жариков – Евгений Жариков
 
   Аполлон:

 
С утра, размяв мускулатуру,
Бог златокудрый Аполлон
В дела искусства и культуры
Был, как обычно, погружен.
 

 
Особых мыслей не имел он,
Но тем-то был и знаменит,
Что удивительно умел он
При этом делать умный вид.
 

 
Сидел спокойно и беспечно
И твердо помнил лишь одно:
Что Богом избран он навечно,
А, значит, времени полно.
 

 
Свой слух кифарой услаждая,
Душою уносился ввысь…
Как вдруг, охранников сметая,
К начальству музы ворвались.
 

   (С гвалтом вбегают Музы)
 
   Аполлон:

 
Молчать! нетоптанные квочки!
Да что ж вы так кричите, блин.
Давайте хоть поодиночке.
Вас девять, бабы, я один.
 

   Музы:

 
Так, я начну!
Нет я!
Я тоже!
За что тебе такой почет?!
Пусть Полигимния начнет!
Она погромогласней все же!
 

   (Посовещавшись, Музы выталкивают вперед Полигимнию, которая поет на мотив "Интернационала")
 
   Полигимния:

 
Пришли к тебе мы всем союзом
Официально доложить,
Не могут трепетные музы
Без финансирования жить.
 

   (далее все хором)

 
Нет нашей участи печальней
Делить искусства каравай.
Начальник ты иль не начальник?
 

   Аполлон:

 
Начальник!
Музы. А раз начальник, то давай!
 

   Терпсихора:

 
У нас проблем набралось горы
У нас забот невпроворот!..
 

   Урания:

 
Ты б танцевала, Терпсихора
Поменьше б открывала рот.
 

   Терпсихора:

 
Тебе, Урания, конечно,
Легко об этом рассуждать,
Следишь за звездами беспечно,
На остальное наплевать.
 

   Урания:

 
О, боги! пусть же у злодейки
Язык немедленно замрет.
На астрономию – копейки
Мне не дают десятый год.
 

   Эрато:

 
Ей не дают, какая жалость,
Щас будем плакать и рыдать.
А ты, сестричка, попыталась
Сама хоть раз кому-то дать?
 

   Аполлон:

 
Здесь полон зал людей, Эрато,
И речь твоя ужасный грех.
 

   Эрато:

 
Как что – Эрато виновата!
Да я здесь бескорыстней всех.
Любовных песен каждый просит,
Старик, мужчина и юнец.
 

 
Коль средств Эрато не подбросят,
Придет терпимости конец.
Про всех не знаю, мне же лично
Для жизни нужен дом… публич… приличный.
 

   Мельпомена:

 
Вы слышали! ей нужен дом!
А может, замок или вилла?!
Скажи спасибо, Аполлон,
Что я ее не придушила.
 

 
Мне не в чем выходить на сцену,
В театре хаос и развал.
Ты посмотри на Мельпомену,
Какой трагический финал!
Артисты при честном народе
Поют в подземном переходе!
 

   Клио:

 
Позвольте мне внести поправку,
Дать историческую справку:
Во все века, чтоб быть свободным
И жить искусством лишь одним,
Художник должен быть голодным,
Холодным, нищим и больным.
 

   Позвольте цитату: "Искусство принадлежит народу, и народ в любое время, когда захочет, может это искусство иметь, как захочет… но за деньги!
 
   Эвтерпа (кажется, сильно выпив):

 
Я – муза лирики, Эвтерпа!
Я в море рифм плыву, как нерпа.
Я верила – любовь всесильна!
Ты ж Клио, тоже меркантильна,
Урания – материальна,
Эрато – просто аморальна.
Мне страшно, сестры, рядом с вами,
И обливаюсь я слезами.
 

   Талия:

 
Сестрицы! я причин, поверьте,
Для горьких слез не нахожу.
Вот я! уже тысячелетья!
Святой комедии служу!
 

 
Да нужно высмеять причину
Всех наших споров, бед и зол!
 

   (щекочет Аполлона)

 
Зевс на культуру деньги кинул?
Куда ж ты их девал, козел?!
 

   Аполлон:

 
Так ты еще и в Зевса метишь,
Не много ль на себя взяла?
Запомни, Талия, ответишь
Ты мне за этого «козла»!
 

 
Вы от меня хотите чуда?
Да где ж я вам его возьму?
И ничего давать не буду!
 

   (в сторону)

 
Мне не хватает самому!
 

   Калиопа:

 
Я как эпическая муза
Должна тебе заметить, брат:
В развале нашего союза
Ты сам, бесспорно, виноват!
 

 
Тебе мы, брат, служили верно,
Ты ж с нами поступаешь скверно,
Ты подстрекаешь нас к восстанью,
Лишая средств к существованью.
 

   Аполлон:

 
Совсем достали вы меня!
Послушай, муза Калиопа,
Хоть вы мне близкая родня,
Бери сестер, идите в…
 

   (Музы визжат, кричат, заглушая последнее слово.)

 
Молчать! Вы все сбесились с жиру,
Кто дал вам право здесь орать
И в коммунальную квартиру
Олимп бессмертный превращать.
 

 
Ишь, рты пооткрывали, дуры!
Ишь, ворвались на всех парах.
Не трогайте номенклатуру
Ни на земле, ни в небесах!
 

 
Я с этим разберусь вопросом,
Я все же бог, не человек,
Своим непревзойденным носом
Итак, я пренья подытожу:
Мне вас не жалко ни на грамм.
Сейчас я всех вас уничтожу
И музу новую создам.
 

   (Вынимает из-под туники радиотелефон.)

 
Великий Зевс, Всесильный Бог,
Ты б Аполлону не помог?
 

   Зевс (голос):

 
Ты прав, сынок, и в самом деле,
Они мне тоже надоели.
На это санкцию свою
Тебе я с радостью даю!
 

   Аполлон:

 
Ну, докричались, довопились,
Слыхали с неба божий глас?
Да чтоб вы в Тартар провалились
Все девять – сразу и сейчас!
 

   (Громы и молнии. Музы исчезают. На сцене появляется одинокая Муза КИНО.)
 
   Аполлон:

 
О, боги! что это за чудо?
В тебе одной десяток тел!
Скажи, явилась ты откуда?
 

   Кино:

 
Ты ж, милый, сам меня хотел.
 

   Аполлон:

 
Да я хотел покоя только,
Превыше всех любя себя!..
 

   Кино:

 
Прости, дружок, что перестройка
Так завершилась для тебя.
Зато мы будем жить в согласьи
Без лишних мук, ненужных драм.
 

 
Не зря ж во мне достоинств масса —
По одному на килограмм.
Я для тебя не буду грузом,
Ведь я игрива, как вино…
 

   Аполлон:

 
Но как же звать тебя, о, муза!
 

   Кино:

 
Легко и весело: Кино!
 

   Аполлон (оглядывая новую Музу со всех сторон):

 
Сказать я должен без кокетства,
Мне этот удался пассаж.
Кино не зря любил я с детства,
Еще с журнала «Ералаш».
 

 
Но даже не имел понятья,
Что так Кино желаю я!
Приди, приди в мои объятья,
О, необъятная моя!
 

   Кино (отталкивая Аполлона):

 
Конечно, я не недотрога,
Но ты запомни лишь одно:
Тот утром должен сделать много,
Кто хочет вечером кино.
 

   Аполлон:

 
А ну-ка! что это за речи,
И ты туда же? не пойму!
Кто право дал тебе перечить
Мне, Аполлону самому,
 

 
В момент, когда и так на взводе
Я от волненья нахожусь!
Я только что при всем народе
Прихлопнул разом девять муз!
 

 
Я необузданностью славлюсь,
И это ты сейчас поймешь,
Я и с тобой в момент расправлюсь,
Ты даже глазом не моргнешь!
 

   (Муза бросает Аполлона через бедро.)
 
   Кино:

 
Сдержи свои, дружочек, чувства,
Побереги бесценный пыл,
Ведь я – «Важнейшее искусство!»
Не помню, кто-то говорил.
 

 
Ты поступил неосторожно,
Те музы были не беда…
Создать меня еще возможно,
А уничтожить – никогда!
 

   Аполлон:

 
Великий Зевс! какая лажа!
Давай, крути кино назад!
 

   Зевс (голос):

 
Прости, сынок! но с этой даже
И я не справлюсь! виноват!
 

   Кино:

 
Ну, докричался, довопился,
Услышал с неба божий глас?
С тем, что я главная – смирился?!
 

   Аполлон:

 
Все, все! работаю на вас.
Кино. Тогда для большей простоты
Мы снова можем быть на ты.
 

   (Чмокает Аполлона.)
 
   Аполлон:

 
Ну, хорошо! твои желанья
Исполню я!
 

   Кино:

 
Мой дорогой!
Тогда взаимопониманья
Достигнем быстро мы с тобой!
Мне нужен дом!
 

 
Аполлон. Да, да! публичный…
Кино. Пускай публичный, все равно,
Но главное, чтоб был столичный
И назывался «Дом Кино».
 

   Аполлон:

 
Ну что ж, придется потрудиться!
 

   (Вырубка. Полный свет в зале и на сцене.)

 
Смотри! Такой тебе годится?
 

   Кино:

 
Благодарю тебя за это.
Свою ты силу доказал.
Как много красоты и света,
И даже сразу полный зал,
Все на кино собрались тут!
 

   Аполлон:

 
Ага! сейчас! Банкета ждут!
Ну, что? Теперь ты, чай, довольна?
 

   Кино:

 
Вопрос напомнил мне невольно
Про сказку Пушкина о рыбке.
Так, чтоб не повторять ошибки
Старухи глупой у корыта,
Я сразу говорю открыто,
Что на посылках у кино
Тебе быть вечно суждено!
 

 
Ведь ясно каждому ребенку,
Чего ж тут богу говорить,
Что мне нужны экран и пленка,
Кино без них не может жить,
 

 
Нужны массовка, и статисты,
И режиссеров умных рать,
Нужны народные артисты,
Еще способные играть,
 

 
Как Ною старому корабль,
Который спас его от гроз,
Мне нужен мощный партикабль,
Чтоб на себе софиты нес,
 

 
Еще мне нужен обтюратор
И оператор, чтоб снимал,
И очень мощный трансфокатор,
Чтоб нас со зрителем сближал,
 

 
А сколько техники бесценной
Еще ты должен мне достать!
Короче, список обалденный…
Я буду год его читать.
 

   Аполлон:

 
Нет! Это я с себя снимаю,
Здесь кругозор мой слишком мал,
Ведь я специфики не знаю.
Я бог! Я ВГИКов не кончал.
 

 
Здесь нужен пробивной и смелый,
Чтоб мог достать и мог вложить
Побольше денег в кинодело,
Чтоб это дело раскрутить,
 

 
Чтоб мог с проблемою любою,
Да хоть к Чубайсу, все равно,
Дверь в кабинет открыть ногою
И выбить средства для кино!
 

 
Да что ж я столько говорю,
Простое дело, право слово!
Тебе я молодца такого
Сейчас в два счета сотворю.
 

   (Хлопает в ладоши. Вырубка. Свет включается, на сцене председатель Госкино А. Медведев.)

 
Он приведет тебя к победе,
Ему нигде преграды нет,
Зовут его Армен Медведев,
«Российский Кинокомитет».
 

   (Медведев произносит короткую речь об открытии кинофестиваля. Закончив, уходит.)
 
   Аполлон:

 
Не образован, виноват,
И слушаю, не понимаю.
Здесь о «Созвездьи» говорят
И фестивали открывают…
 

 
Кино. Да, фестивалей есть полно,
На них всегда битком народа,
Их даже больше, чем кино
Снимается в теченье года.
 

   Аполлон:

 
Зачем тогда, хочу понять,
Еще и этот открывать?
 

   Кино:

 
Да он же самый именитый,
Его в России старше нет,
С экранов сходит он открыто
На радость людям восемь лет,
А, если точной быть, любимый,
И сосчитать отсель досель,
То ровно восемь с половиной!
 

   Аполлон:

 
Смотри, какая параллель!
 

   Кино:

 
Он не эстетский, не позерский,
Не авангардный, не крутой…
Он исключительно актерский,
И потому такой живой!
 

 
Актеры и в жюри, и в зале
Всему ведут актерский счет.
Не важно, главной роль была ли
Иль очень скромный эпизод,
 

 
Поймут и оценить сумеют,
Будь мэтр или дебютант.
Здесь званья силы не имеют,
Мерило главное – талант.
 

 
Люблю актеров я, не скрою,
Горжусь я этими людьми.
Они не боги, не герои,
Они соратники мои.
 

 
Иных уж нет, но с нами вместе
Они встают сегодня в ряд.
И в нашем праздничном «Созвездьи»
Их звезды яркие горят.
 

 
Взгляни и ты на эти лица,
Всем нам знакомые давно.
Москва – актерская столица
Страны с названием кино!
 

   (Гаснет свет. На экране киномонтаж "Звезды кино" – Рыбников, Алейников, Бабочкин, Шукшин… и ныне живущие тоже.)
 
   Аполлон (вытирая слезы):

 
Скажу тебе, Киноша, честно:
Хоть много видел Аполлон,
Твоим «Созвездием» чудесным
Я прямо в сердце поражен.
 

 
Меня растрогать ты сумела —
На это силы мне не жаль.
Скажи мне, что еще наделать,
Чтобы открылся фестиваль?
 

   Кино:

 
Чуть-чуть осталось мне для счастья!
Теперь попробуй сотвори
Высокий суд и беспристрастный —
Авторитетное жюри!
 

 
Но будь внимателен, создатель:
Жюри – важнейшее звено
И, значит, нужен председатель
Прямой и честный, как в кино!
 

   Аполлон:

 
Я ваших тонкостей не знаю,
Прости, коль что не так пойдет…
Ну, три-четыре, сотворяю!
А там кого уж бог пошлет!
 

   (Хлопает в ладоши. Затемнение. Свет. На сцене Матвеев.)

 
Ну, как? не зря потратил силы?
 

   Кино:

 
Ты, Аполоша, молоток!
Скажу тебе по правде, милый,
Ты лучше выдумать не мог.
Артист народный, без сомнений,
Любовью общей окружен.
 

   Аполлон:

 
Представь!
 

   Кино:

 
Матвеев он, Евгений!
 

   Аполлон:

 
Приятно! Просто Аполлон!
 

   (Матвеев говорит короткое слово и представляет членов жюри.)
 
   Аполлон:

 
Ну, надо же, скажи на милость —
Жюри удачно получилось!
 

   Кино:

 
Да, ты трудился неустанно,
Я награжу тебя за труд.
Пусть по волшебному экрану
Живые тени побегут.
 

   (Идет немой фрагмент к/ф "Юрий Долгорукий")
 
   Аполлон (в полной тишине, из темноты, на фоне фильма):

 
Не понимаю, что такое.
Нас в заблуждение ввели,
А почему кино немое,
Ведь звук уже изобрели?
 

   Кино:

 
Ну, ты наивный, в самом деле,
Дни фестиваля подошли,
А фильм озвучить не успели,
Поскольку денег не нашли!
 

   Аполлон:

 
Опять про деньги! И без звука
Понятно всем до одного,
Что это Юрий Долгорукий,
И, значит, фильма про него.
 

 
Чего тут долго разбираться,
Подмоги больше не ищу,
Да я одним движеньем пальца
С экрана в зал его спущу.
 

   (Гром, молнии, свет гаснет и зажигается. На сцене Ю. Долгорукий и Филька.)
 
   Долгорукий:

 
Эй, Филька, где мы? Узнаю с трудом…
Какие агромадные палаты!
 

   Филька:

 
Мы, князь, в Москве, сие киношный дом.
 

   Долгорукий:

 
Гляди, в Москве живется таровато.
Кто ж тут болярин, царь али король?
 

   Филька:

 
Какой-то Гусман!
 

   Долгорукий:

 
Гусман? Немец, что ль?
 

   Филька:

 
Нет! Мусульман какой-то, не иначе…
Азербайджанец!
 

   Долгорукий:

 
То есть, турок, значит!
 

   Филька:

 
Не знаю, княже, может, что и так.
Но что затуркан сильно – это факт!
 

   Долгорукий:

 
А кто над ним верховный господин?
Аль старше нету?
 

   Филька:

 
Как же, есть один!
Князь Юрий! И любим и знаменит,
Он самым главным на Москве сидит.
 

   Долгорукий:

 
Ах, пес смердящий, не гневи меня!
Какой князь Юрий? Юрий – это я!
Я град поставил на московском бреге,
Чтоб отражал он недругов набеги,
А с тем, кто друг, с тем другом верным был,
А главное, что Русь объединил!
 

   Филька:

 
Москве тобою путь положен длинный,
В ней жизнь бурлит, как в доброй браге хмель,
Но, княже! Граду восемь с половиной
Веков!
 

   Долгорукий:

 
Гляди, какая параллель!
Да, лет над ней немало пролетело
С тех пор, как я воздвиг сей стольный град,
Москва, гляжу совсем не постарела,
А стала только краше во сто крат.
 

 
Здесь каждый новый купол бога славит,
И у палат жилых отменный вид.
Тот, кто моей Москвою нынче правит
Недаром Юрий! Шибко башковит!
 

 
С ним словом перемолвиться б хоть раз.
Да, вряд ли! Где ж найдешь его сейчас?
 

   Филька:

 
Не сомневайся, княже, враз найду.
 

   (смотрит из-под руки в зал)

 
Да вон он, в кепке, во втором ряду!
 

   Долгорукий:

 
Поклон тебе, Михалыч, и почет.
Взойди на сцену, ждет тебя народ,
Не все же строить и руководить,
Ведь ты мастак и речи говорить!
 

   Филька:

 
Ему всегда найдется, что сказать.
 

   Долгорукий:

 
Пойдем, холоп, чтоб князю не мешать!
 

   (На сцену поднимается Лужков и произносит коротенькую речь-приветствие.)
 
   Кино:

 
Остался лишь один момент,
Как на любом солидном съезде,
К нам должен выйти президент,
Чтоб фестиваль открыть «Созвездье».
 

   (Появляется Е. Жариков)
 
   Аполлон:

 
Да вот же: он уже на сцене,
И весь народ открытья ждет,
Пускай же Жариков Евгений
Свой монолог произнесет!
 

   (Е. Жариков открывает фестиваль.)
 

Конец