Любовь Романова
Люди крыш. Пройти по краю

Глава 1

   Слово «хаос» было почти закончено. Вопреки традиции, Женька написала его по-русски – английское «chaos» не могло передать того, что творилось сейчас в ее голове. Она тряхнула длинной челкой и еще раз придирчиво взглянула на трехмерные буквы. Завтра, когда стройку зальет весеннее солнце, даже самому последнему дилетанту будет понятно: кровавая надпись на стене – настоящий шедевр граффити. Работа мастера. Теперь нужно поставить тэг – фирменный автограф – и можно собираться.
   Женька уже полгода подписывала свои скетчи как Miss Tik. Так называла себя французская поэтесса, рисовавшая в середине двадцатого века на стенах Парижа. Разница была только в последней букве – чтобы избежать обвинений в мистификации, «с» пришлось заменить на «к». Впрочем, перепутать Женькины рисунки с чужими работами было невозможно. На городских форумах, посвященных граффити, все чаще появлялись самые невероятные предположения о личности загадочного райтера с таким необычным почерком. Женьке это льстило.
   Она направила дозатор акрилового баллончика на кусок картона, служившего трафаретом для тэга. Рой черных капель ударил в стену, и на ней появилась хитрая вязь Женькиной подписи. Все, пора отчаливать. Ее рука застыла, так и не спрятав баллончик в рюкзак – где-то над головой послышался шорох. Словно мелкие камешки забарабанили по бетонным плитам.
   Только не хватало встретить здесь конкурентов. Стена-то лакомая, со всех точек просматривается – удачнее места для граффити не придумаешь. Еще хуже нарваться сейчас на охранников. Стройка хоть и замороженная, но не заброшенная. Женька находилась на крыше самого низкого из корпусов будущего здания. Они примыкали друг к другу и уходили гигантскими ступенями в глубину спального района. Стена, которая сейчас скалилась свежей надписью, принадлежала следующему по высоте корпусу.
   Старясь не шуметь, Женька поднялась по деревянной лестнице, забытой строителями, и осторожно выглянула из-за бетонной плиты. В груди ухнуло. Ей пришлось ухватиться за металлическую арматуру, чтобы не полететь вниз. В темноте вспыхнули два желтых огонька. Но в следующую секунду стало понятно – бояться нечего. На крыше корпуса, в паре метров от Женькиного лица, сидела кошка. Крупная, дымчатая, с хищно вытянутой мордой.
   – Мя, – сказала кошка.
   – Дура, – в сердцах бросила Женька и показала зверюге язык.
   Она еще немного постояла на шаткой лестнице и начала нащупывать ногой нижнюю ступеньку. Сложно сказать, что заставило ее оглянуться. Не было слышно ни шагов, ни голосов. Наверное, тревогу забило шестое чувство, выработанное ночными вылазками на городские стройки и крыши.
   Их было трое. Или четверо.
   Уличные фонари светили в спины непрошеным гостям, не давая разглядеть, кто пожаловал на стройку в такое время. Серые фигуры появились на нижнем ярусе, отрезав путь к людному проспекту. Оставалась только дорога наверх.
   Торопливо перемахнув через край крыши, Женя легла животом на холодный бетон и начала наблюдать за чужаками. В тусклом свете люди казались плоскими, будто вырезанными из бумаги. В их движениях было что-то неправильное – они перемещались слишком плавно, словно скользили по невидимому слою льда.
   Ей стало страшно. Но Женя взяла себя в руки и попробовала рассуждать здраво. Если это такие же райтеры, как и она, то опасаться нечего. У них не принято мешать друг другу. Придется, конечно, рассекретиться – до сих пор Мисс Тик удавалось сохранять инкогнито – но рано или поздно это все равно случится.
   Плохо, если нелегкая занесла на крышу вневедомственную охрану. Еще хуже – если милицию. Как-никак художники граффити нарушают закон. Сто шестьдесят седьмая статья Уголовного кодекса: «Умышленное уничтожение и повреждение имущества». Или статья двести четырнадцать: «вандализм». Конечно, тринадцатилетнюю девчонку никто в тюрьму не посадит, но к матери потащат. Могут даже штраф заставить платить, а с деньгами у них не густо. Да и после сегодняшнего скандала не хотелось давать повод для новой войны. Женька перестала дышать в надежде, что ее не заметят, и опасность исчезнет сама собой.
   Но люди внизу будто знали, где она прячется. Темные силуэты уверенно двинулись к лестнице. Черт! Женька только тут поняла, что рюкзак с баллончиками остался валяться внизу. Продолжать притворяться пустым местом не имело смысла. Она вскочила и понеслась еще к одной лестнице, которая вела на крышу третьего корпуса. На этот раз ее ждала железная конструкция, приваренная к стене. Она ржаво скрипела и ухала под ногами, обжигая руки металлическим холодом.
   Добравшись почти до конца лестницы, Женька разрешила себе оглянуться. Из-за спины снова не доносилось ни звука. Может, и не было никакой погони? Немного успокоившись, она посмотрела вниз.
   И увидела лицо.
   Совсем белое в свете далеких фонарей. Лицо осклабилось черным провалом. Один из преследователей стоял на лестнице всего на пару ступеней ниже беглянки и тянул руку, чтобы ухватить ее за штанину.
   Женька заорала.
   Вопль вышел тоненький и жалкий, но он вернул ей способность действовать. Руки забарабанили по железным перекладинам, нога оттолкнулась от чего-то мягкого, и снизу послышался сдавленный крик. Женька больше не оглядывалась – знала, теперь ее не оставят в покое.
   Взлетев на очередную крышу, она рванула вперед, в лабиринт из сложенных в стопки плит и рулонов стекловаты. Под подошвами ботинок скрипела бетонная крошка, грудную клетку разрывало бешеное дыхание, в ушах стучал тяжелый молот, заглушавший все мысли, кроме одной: «Останавливаться нельзя». Она в очередной раз свернула за груду плит, похожую на гигантскую колоду карт – и шарахнулась в сторону. Под ноги метнулась серая тень. «Кошка», – подумала Женька, и тут крыша неожиданно кончилась.
   Тугой воздух ударил в лицо, перед глазами мелькнули темные силуэты на фоне сиреневого неба, мимо заскользили пустые глазницы оконных проемов. Женька падала. Падала с высоты седьмого этажа на усыпанную гравием землю.
 
   Весь день накануне Женьке так не везло, что даже черные кошки обходили ее стороной. По крайней мере, маленькая пантера Глуша, завидев худую фигуру в широких штанах и растянутой кофте с капюшоном, задрала хвост и демонстративно покинула школьное крыльцо.
   Ну и пожалуйста!
   Если быть честной, темная полоса в Женькиной жизни началась гораздо раньше. Еще в сентябре, когда Алька и компания выбрали ее своей новой жертвой. Сама Алька – Альбина Стекольникова – принадлежала к людям, в жизни которых даже черные и белые полосы сделаны из шоколада. Во-первых, она была блондинкой. Натуральнее не придумаешь. Бурный поток светлых кудряшек заканчивался где-то в районе талии, обтянутой блузкой известного бренда. Во-вторых, Алька в свои неполные четырнадцать лет имела вполне зрелые формы. На ее фоне Женька казалась себе заключенным Освенцима.
   Но главным достоинством Стекольниковой был ее папа – депутат областной думы и владелец вино-водочного завода. Он без лишних слов соглашался спонсировать школьные праздники и охотно выделял деньги на внеплановый ремонт учительской. Наверное, поэтому унылая классная – Антонина Леонтьевна Павловская, которую ученики окрестили Собакой Павлова, обращаясь к Альке, всегда расплывалась в сладкой улыбке, как хозяйка пряничного домика. Кажется, в сказке милая старушка собиралась скушать Грету и Генделя? Тогда эта сказка точно про Собаку Павлова. Только роль заблудившихся детишек в ней досталась Женьке.
   День начался с того, что она решила блеснуть своим знанием разговорного английского. Какой-то леший дернул ее поправить Собаку Павлова, преподававшую иностранный язык. Не вставая с места, Женька громко заметила, что выражение «yes, of course» звучит не слишком вежливо. Гораздо правильнее использовать нейтральное «sure». На это классная потребовала выйти к доске. Мол, если ты так хорошо знаешь предмет, веди урок вместо меня. К несчастью, подлый леший не желал успокаиваться. Он снова дернул Женьку, и та невинно спросила, может ли она в таком случае рассчитывать на часть зарплаты Антонины Леонтьевны?
   Подобной наглости хозяйка пряничного домика простить не могла. Через минуту Женька стояла в школьном коридоре и печально смотрела на закрытую дверь класса. Ее выгнали. Но это еще было полбеды – ей не раз приходилось куковать на школьных подоконниках в ожидании звонка. Хуже всего, что ее рюкзак остался лежать под партой. А в рюкзаке – почти законченный концепт будущего скетча.
   Женька давно хотела создать что-то из ряда вон. Даже место присмотрела – стену большой трансформаторной будки в паре кварталов от своего дома. Она почти неделю работала над эскизом. Ей представлялась огромная картина метра четыре в высоту и восемь – в длину. Зрителю должно было казаться, что в грязной стене появилась дыра, за которой лежит волшебная страна с лиловым небом, голубыми лугами и парящим в высоте разноцветным аэростатом. На переднем плане, возле исковерканной воображаемым взрывом кирпичной кладки, стояла девочка. Тоненькая, чем-то похожая на Женьку. Она смотрела в провал, не решаясь шагнуть за границу реального мира. Возле ее ног терлась черная кошка – лоснящаяся, словно школьная Глуша.
   Конечно, такой сюжет совсем не походил на традиционное граффити, но Женьку это мало волновало. В конце концов, настенные рисунки знаменитого Немо вообще печатали в детских книгах. Он заселял фасады Бельвиля смешными бегемотами, кошками, собаками, бабочками и цветами. А еще часто изображал силуэт черного человека в окружении разноцветной живности. Во всем мире его знали как «сказочника акрила».
   Нет, Женька не стремилась подражать известному райтеру. Она просто рисовала мир, куда ей самой хотелось сбежать. Подальше от унылой классной и ядовитой Стекольниковой с ее свитой. Но, кажется, в этот раз побегу было не суждено состояться. Едва прозвенел звонок на перемену, Женька влетела в класс. Рюкзак все так же валялся под партой. Только эскиза в нем не было. Она попыталась вспомнить, не оставила ли его дома, и тут услышала за спиной приглушенные смешки.
   Великолепная четверка сидела на подоконнике, возле распахнутого окна. Стекольникова, Дашка Блинова – ее подруга, похожая на куклу для самовара – такая же щекастая и курносая, и два верных оруженосца: Косолапов с Горячевым. Оба длинные, затянутые в узкие джинсы и тесные рубашки. Парни отличались только прическами и папами. Горячев носил выщипанную челку, свисавшую на глаза, и был сыном известного режиссера. Косолапов предпочитал локоны до плеч и хавстался, что его отец – шишка в мэрии. А вот у Блиновой родители были самые обычные. Предприниматели средней руки. Стекольникова приблизила ее к себе не из-за мамы с папой. Просто толстуха Дашка выгодно оттеняла точеную фигуру королевы класса и всегда во всем с ней соглашалась.
   Компания шушукалась, поглядывая поверх Женькиной головы. Стало ясно: случилось что-то гадкое. Предчувствие беды было таким же сильным, как желание сбежать из душного класса в город, полный майских запахов и гуляющих с детьми бабушек. Но вместо этого Женька проследила за взглядами четверки и вздрогнула, увидев свой рисунок.
   Странно, что она не заметила его раньше. Альбомный лист с концептом висел точно посередине классной доски. Поверх полыхающего закатом неба теперь стоял грязный отпечаток подошвы мужского ботинка. Наверное, кто-то из парней постарался. Эскиз перечеркивала пара ругательств, написанных черным маркером, а к девочке был подрисован носатый уродец, который лапал ее кривыми ручками ниже талии.
   Женька почувствовала, как кровь приливает к ушам. В носу защипало. Она зажмурилась в надежде, что когда снова откроет глаза, ее искалеченный рисунок исчезнет. Не будет ни подлой Альки, ни притихших в ожидании бури одноклассников, ни изуродованной волшебной страны. Ничего не будет! И самой Женьки тоже…
   – Что, ягодка, тебе не нравится? – Каждый раз, устроив очередную пакость, Стекольникова становилась приторно-сладкой и называла Женьку ягодкой. Из-за ее смешной фамилии – Смородина.
   – Она от восторга онемела! – Дашка всегда искала случая поддакнуть подруге. – Эй, Смородина-уродина, чего пялишься?
   – Ну зачем ты на нее давишь? – Алька продолжала манерничать. – Не каждый может оценить наш художественный вкус.
   Не чуя ног, Женька пошла к доске и сняла свой рисунок. Убить! Немедленно. Всех сразу и каждого по отдельности. Вцепиться зубами в горло и перегрызть сонную артерию! Считая шаги, чтобы не заорать, она приблизилась к четверке и уставилась в переносицу Стекольниковой.
   Королева и ее свита молчали. Радостно ждали продолжения.
   – Твари! – Женька удивилась тому, как глухо прозвучало это слово, развернулась и выбежала в коридор.
   Класс за ее спиной удовлетворенно заржал.
 
   Последний раз Женька ревела полгода назад, когда неудачно прыгнула с крыши гаража и проткнула гвоздем ногу. Но тогда это были правильные слезы. Они разгоняли боль и ужас от вида набухающей кровью кроссовки. Сейчас же ей казалось, что вся вода в ее организме превратилась в яд, и по лицу струятся потоки едкой отравы. Слезы не приносили облегчения – только обжигали кожу.
   Женька неслась в ближайший туалет. Нужно умыться. Нельзя, чтобы эти сволочи видели ее зареванной! Она толкнула дверь с криво приклеенной буквой «Ж» и застыла на пороге. От ударившего в нос запаха к горлу подкатил противный комок. Зловоние было слишком сильным даже для школьной уборной. Женька попробовала дышать ртом, но тут же вспомнила, что запах – это рассеянные в воздухе частицы вещества. Зря вспомнила – стало совсем дурно. Она зажала нос и заглянула в туалет. Увиденное вызвало еще один приступ тошноты. Похоже, шесть унитазов одновременно решили вернуть школе все спущенное в них за день. Женька метнулась к двери и на полном ходу врезалась во что-то мягкое.
   – Стоять! – этот голос было сложно с чем-нибудь спутать. Наверное, так ревут африканские слоны, окруженные браконьерами. Или морские львы во время брачного периода. А еще – директриса школы Зинаида Геннадиевна Голубец. – Вот ты и попалась, Смородина.
   Она отодвинула Женьку в сторону и оглядела место катастрофы. На ее красном лице, напоминавшем груду вареных раков, не возникло и тени брезгливости. За двадцать три года работы в школе Голубец видала картины и похуже. А уж какой-то вонью педагога со стажем тем более не испугаешь!
   – Что же ты творишь, паразитка такая! – ее низкий голос отразился от кафельных стен уборной и заметался под потолком. – Я тебя спрашиваю! В колонию для малолетних захотела?
   – Это не я…
   – Ты из себя овечку-то не строй! Это чье? – Директриса раскрыла свою большую, как у грузчика, ладонь, и продемонстрировала смятую бумажку. Коричневые буквы сложились в слово «Дрожжи». Женька вспомнила: если в унитаз бросить хотя бы кусочек, то произойдет примерно то же, что сейчас творилось в школьном туалете. Она пару раз читала подобные советы на Интернет-форумах.
   – Это не мое!
   – Ее! Мы у нее в рюкзаке нашли! – из-за спины директрисы выглянули Горячев с Косолаповым. Когда же они успели все это подстроить? Еще и Голубец притащили. – Она в классе хвасталась, что сорвет сегодня уроки.
   – Неправда!
   – Правда! – гаркнули хором Алькины дружки. – Антонина Леонтьевна Смородину из класса выгнала, вот она и отомстила.
   – Вранье! – в горле запершило.
   – Спросите нашу классную! – нанес последний удар Косолапов. – Она подтвердит – этой пол-урока не было!
   – Милиция разберется! А сейчас, Смородина, убирайся! Чтобы я в школе тебя не видела! Завтра перед уроками жду у себя в кабинете. С матерью!
   Директриса вскинула бульдожий подбородок, на котором пробивался совсем не женский пушок, ухватила Женьку за капюшон и потащила к выходу из школы. Голубец прекрасно помнила, как с месяц назад, поздно вечером, застала Смородину за мазней под окнами своего кабинета. С этого момента она была уверена, что точно знает, кто стоит за всеми школьными диверсиями. Худая семиклассница шла номером один в списке хулиганов.
   – Сколько ж твоя мать ко мне таскалась! – бубнила Голубец, волоча Женьку по школьным коридорам. – Все упрашивала в хороший класс тебя, бандитку, пристроить! Чуяло мое сердце, нельзя с безотцовщиной связываться! Никакой управы!
   – Причем здесь мой отец?!! – Женька вывернулась из директорской клешни и посмотрела в лицо Голубец.
   – Был бы отец – лупил бы тебя как сидорову козу! А мать только сопли вытирает! – Директриса заметно вспотела и никак не могла справиться с отдышкой. – Отдайте ее вещи, – бросила она шедшим следом парням. – Пусть идет!
   Горячев, гаденько улыбнувшись, швырнул Женьке под ноги рюкзак. Она, молча, подобрала его и, ни на кого не глядя, вышла из школы.
   Глаза высохли. Плакать расхотелось.
   Женька медленно брела через спортивную площадку и изводила себя вопросом: «Почему?» Почему Стекольникова из трех десятков одноклассников достает именно ее? За то, что она ходит в испачканных краской штанах? Считает угги верхом уродства? Или до сих пор не обзавелась мобильником? А может, у Женьки на лбу написано: «ЖЕРТВА», и всю оставшуюся жизнь она только и будет что отбиваться от таких, как Стекольникова? Зачем вообще нужна такая жизнь?
   Проходя мимо школьных ворот, Женька сообразила, что все еще сжимает в руке испорченный рисунок. Смотреть на него было больно. Как будто Алькины прихлебатели нашли ее тайное убежище и устроили в нем сортир. Туда не то, что возвращаться – думать противно! Выбросить и забыть!
   Она согнула лист пополам и засунула его в ближайшую урну. Развернулась, чтобы уйти, но ее остановил женский голос.
   – Хороший концепт. Не жалко?
   – А вам-то какое дело? – Странно, что незнакомка сказала именно «концепт», а не рисунок. Словно знала про граффити.
   – Знакомый почерк, – улыбнулась она, разворачивая эскиз. И ведь не побрезговала из урны достать. – Хочешь, я назову твой тэг?
   – Попробуйте! – во рту пересохло. Еще не хватало ко всем неприятностям прямо тут признаться в авторстве полусотни скетчей по всему городу. Хотя не похоже, что ей это чем-то грозит. Незнакомка была настроена дружелюбно.
   Женька попыталась определить ее возраст и не смогла. Наверное, потому, что она была очень красива. Высокая, стройная, одета в платье из черного шелка и узкий серый пиджак. Темные волосы стягивал гладкий узел, правильное лицо казалось отлитым из золотистого металла. На мгновение женщина повернула голову, и Женька подумала, что ее профиль похож на кошачий – прямой нос казался продолжением лба.
   Багира. Настоящая пантера – сытая и блестящая. Наставница маленьких лягушат.
   – Красивая идея. Такой рисунок за неделю облетит все форумы райтеров. И подпись «Мисс Тик» под ним будет хорошо смотреться.
   – Как вы узнали?
   – Это не так сложно, как тебе кажется. Кстати, давай познакомимся. Марта.
   – Женя.
   Марта незаметно увлекла ее со школьного двора, и теперь они не спеша шли к Женькиному дому. Она внезапно поймала себя на необъяснимом чувстве родства с этой женщиной. Казалось, Марта слышит ее мысли. Надо только чуть-чуть сосредоточиться, и она тоже поймет, о чем думает новая знакомая. Даже захотелось шепнуть: «Мы с тобой одной крови – ты и я». Надо же, какие глупости лезут в голову!
   – Знаешь, Женя, индейцы племени навахо рисовали сухими красками на песке. Первый порыв ветра, и картины нет…
   – Это вы к чему?
   – Они знали, что однажды созданное никуда не исчезает. Оно продолжает жить в их памяти. Никто не может разрушить придуманный тобой мир, испортив рисунок. Мир уже существует. Хочется тебе этого или нет, – она протянула Женьке эскиз. – Теперь нужно показать его остальным, а то трансформаторная будка так и останется обычной трансформаторной будкой…
   – Откуда вы…
   – Это гораздо проще, чем тебе кажется.
   Марта резко остановилась, подняла руку в знак прощания и нырнула в черную машину, припаркованную у тротуара. У Женьки аж дыхание перехватило. Она не разбиралась в марках автомобилей, но эта мерцающая черная капля не могла оставить равнодушной даже ее. Спортивное купе тихо заурчало и исчезло в зеленой дымке весенней листвы.
   Женька постояла еще немного и направилась к своему подъезду. Как ни странно, после разговора с Мартой саднящее чувство в груди исчезло. Яд потерял свою силу.

Глава 2

   В ванной капала вода. Она капала, сколько Женька себя помнила. В их доме никогда не было мужчины, чтобы починить текущий кран, а нанимать специально обученных людей мама не хотела. Денег и так в обрез. Поэтому в двухкомнатной квартире с тонкими перегородками всегда жил звук ударов водяных шариков о желтоватую эмаль ванны.
   После встречи с Мартой Женьку наполняла странная легкость. Ожидание чего-то необыкновенного. Она открыла кран и сунула руки под холодную струю. Горячей воды днем, как всегда, не было.
   Кусок мыла лениво закрутился в ладонях – с рук побежал серый поток смытой грязи, и Женька случайно скользнула взглядом по зеркалу над раковиной.
   Только край ванны не дал ей грохнуться на пол. Из-за стекла на нее смотрела звериная морда. Серая. С блюдцами желтых глаз и белыми кустиками бровей.
   Это продолжалось всего полсекунды. Может, даже четверть. Женька моргнула, и морда исчезла. Вместо нее в зеркале вновь отразилась бледная девочка-подросток с острым подбородком.
   Она подождала, пока сердце чуть сбавит темп, глубоко вздохнула и вышла из ванной. В коридоре ее ждала мама. Поджатые губы и покрасневший нос не оставляли сомнений – ей уже позвонили из школы.
   – Женя, зачем ты это сделала? – всхлипнула она, снимая очки.
   Знакомство с Мартой волшебным образом вытеснило из Женькиной головы мысли о предстоящем разговоре с матерью. Ничего хорошего от него ждать не приходилось. Мама до истерик не любила ходить в школу. Она и на родительские собрания-то шла через силу – все равно дочь будут только ругать. А уж если ее вызывала к себе учительница, и тем более директор, то причитаниям не было конца. К тому же последнее время такое случалось все чаще и чаще.
   – Я ничего не делала! – Женька скрестила на груди руки и уставилась в пол.
   – Ну сколько можно! Я день и ночь работаю! Сижу, вычитываю тексты, порчу глаза, и все ради чего? Ради того, чтобы мне из школы звонили? Рассказывали, что у меня дочь – рецидивистка?
   – Мама, ты слышишь меня? ЭТО НЕ Я!
   – А кто? Опять Альбина? Я же говорила тебе – не лезь на рожон! Не ссорься с этой девочкой. Ты знаешь, кто у нее отец? Подружись с ней. Дружат же остальные.
   – Остальные ей задницу лижут! – Женькино терпение таяло быстрее, чем комок снега на раскаленной плите.
   – Что ты такое говоришь! Как грубо! – всплеснула руками мать. – Тебе нужно быть хитрее, научится подстраиваться под них! Посмотри на себя – в чем ты ходишь! На мальчишку похожа! Поэтому с тобой никто и не общается.
   Сколько раз Женька слышала эти слова! Она даже считать перестала. Ее мать больше всего на свете боялась оказаться в центре внимания. Высунуться. Опозориться. Всю свою жизнь она вела политику невмешательства. Если Женьке приходило в голову пожаловаться, что над ней издеваются в классе – засовывают в унитаз тетрадки и ставят подножки – то в ответ она слышала: «А ты отойди! Не становись с ними на один уровень! Мы же интеллигентные люди!»
   Да, Женькина мама – Елена Александровна Смородина – была очень интеллигентным человеком. Наверное, поэтому она так никогда и не вышла замуж. Целыми днями, а иногда и ночами Елена Александровна вычитывала статьи в научных журналах. Она работала корректором. Из дому выходила только для того, чтобы взять в редакции распечатки новых текстов и отвезти уже исправленные.
   Женька никогда не видела ее накрашенной. Из одежды она предпочитала мешковатую серую кофту и вельветовые штаны, повидавшие в своей длинной жизни больше, чем великий путешественник Васко да Гама.
   – Лучше на себя посмотри! – огрызнулась Женька. – Ты-то на кого похожа!
   – Что? Что ты сказала? – Подбородок матери задрожал, а вместе с ним – жиденький хвостик на затылке, перетянутый детской резинкой.
   Нужно было остановиться, пожалеть ее и попросить прощения, но лешего в Женькиной голове опять потянуло на подвиги.
   – То и сказала! Если бы ты сама выглядела как женщина – отец бы нас не бросил! Хоть бы алименты платил!
   Пощечина заставила Женьку замолчать.
   – Разбирайся со своими проблемами сама! – тихо сказала мать и вышла из комнаты.
   Через минуту квартиру наполнили гипнотические звуки музыки Вагнера. Теперь она весь день будет слушать оперу «Тристан и Изольда». Работать, рыдать и пить кофе без сахара, но с лимоном.
   На душе у Женьки стало гадко. Так гадко, что она схватила валявшийся в прихожей рюкзак со снаряжением для граффити и выбежала из дому.
   Ну зачем? Зачем нужно было напоминать про отца? Бить по больному? Женьке ведь было плевать на него! Бросил и бросил! Что с того? Одни проживем.
   Раньше, лет пять назад, она пыталась узнать у мамы, кем был ее отец. Но та только отмалчивалась или принималась плакать, закрывшись в своей комнате. Тогда Женька решила: раз ушел, значит, этот человек не стоит того, чтобы о нем думать. И думать перестала.
   Только иногда, когда Алька и ее дружки становились совсем уж невыносимыми, Женька жалела, что за нее некому заступиться. Некому взять приятелей Стекольниковой за шиворот – Косолапова в одну руку, Горячева – в другую – и встряхнуть как следует. Или лбами друг о друга стукнуть. Вот вам за рисунок, вот вам за дрожжи в унитазах…