— Возможно, он спал с ней. Кажется, все вокруг это делали. Может, ревность?
— А чего ради гоняться за мной?
— Тут ты меня озадачиваешь.
— Миллстоун? — спросила она.
— Возможно, — сказал я. — У него большая нога, в самом деле. И он ненавидит Эгаттеров. Но опять-таки...
Внезапно я почувствовал, что не могу дышать сидя. И вся эта боль, ожоги, ушибы, горе от потери брата и лодки и худшая из бед — находиться так близко к тому, кто все это совершил, но не быть до конца уверенным в имени преступника — все это обрушилось на меня со страшной силой. Я увидел, как стол, стулья и картины на стенах покачнулись, сжались и понеслись. И потерял сознание.
И разбудил себя этим криком.
Я лежал в большой кровати, из окна лился зеленый свет, профильтрованный молодой листвой дубов, окружавших дом. Кровать Салли. Моя правая рука в аккуратной белой повязке. Лицо намазано чем-то жирным.
— Доброе утро, — сказала Салли. Она сидела за столом и писала.
— Доброе утро, — ответил я, продолжая лежать, впитывая этот свет. Все было таким ярким и спокойным. Потому что, пока я находился в этой кровати, все факты встали на свои места и головоломка получиларешение. Я понял, что происходит и почему и кто за это ответственен. И теперь, когда я знаю, я смогу с этим справиться таким способом, какой одобрил бы Хьюго. Я постарался сесть. Боль унесла с собой чувство самоудовлетворения.
— Да, — проронила Салли, наблюдая за мной. — Доктор сказал, тебе следует находиться в больнице, но я заверила, что мы будем ухаживать за тобой здесь.
— А что со мной?
— Ожоги лица и рук. Кровоподтеки в области ребер. Ушибы шеи и плеч. Возможно сотрясение.
— Великолепно. — Я сел, несмотря на яростные протесты своих спинных мышц. В горле еще сохранялся вкус дыма. — Который час?
— Одиннадцать. Если бы не твой храп, врач решил бы, что ты в коме.
— Одиннадцать! — Я оглядел комнату. — Где моя одежда?
— Выкинула. — Она усмехнулась, глядя на меня. — Тебе она не понадобится дня два.
— У меня гонка, — сказал я. — «Чаша герцога». Я должен.
— Незаменимых нет.
— Я незаменим. Сегодня, во всяком случае. — Я спустил ноги на пол. Если не считать нескольких мест, покрытых повязками, я был, в общем, цел. — Одежду, пожалуйста, Салли. Или мне придется идти в таком виде.
Она вздохнула. Счастливое выражение глаз исчезло. Она пошла в соседнюю комнату и вернулась с охапкой одежды, которую бросила на кровать. Затем села на свое место и смотрела, как я одеваюсь, наблюдая за моими подергиваниями и болезненными стонами, но не делая попыток помочь.
— Я приготовлю завтрак, — сказал она наконец.
— Позвони в больницу, — попросил я. — Узнай, как Эми, может ли она что-нибудь вспомнить?
Салли кивнула.
Понадобилось пять минут, чтобы зашнуровать ботинки, которые она дала. Обувь Хьюго. Когда я попытался подняться, стало еще хуже. Я шлепнулся на постель и подумал, что не знаю, как смогу выдержать гонку от Пултни к Шербуру и обратно, которая должна начаться через четыре часа. Это напомнило мне о Брине и о том, что он скоро приедет. Я подхватил стул и, опираясь на его спинку и толкая перед собой, сумел добраться до двери комнаты. Дальше я отважился спуститься с лестницы, прижимаясь к перилам и помаленьку сползая вниз.
К тому времени, когда я достиг первого этажа, мышцы мои разработались настолько, что я мог перемещаться, ни на что не опираясь. Я ввалился в кухню. Салли жарила яичницу.
— Как Эми? — спросил я.
— Под успокоительным, — ответила Салли. — Она пришла в себя в состоянии истерики и ничего связного не могла сказать. Во всяком случае, никаких имен Хильда от нее не слышала. — Она поставили передо мной ветчину, яичницу и тосты. Я съел все и запил это крепчайшим кофе. — Хьюго обычно старался получше поесть перед выходом, — сказала Салли. Глаза ее были далеко. — Странно, что запоминаются подобные мелочи. — Мы помолчали какое-то время. — Чарли, ты собираешься поймать того, кто это сделал? Да?
— Безусловно, — заверил ее я, и голос мой звучал уверенно. — Как моя машина?
— Сосед оттащил ее в сторону трактором. Ты можешь теперь звонить сборщикам металлолома.
Я так и поступил. Затем я сделал еще один звонок, на сей раз Невиллу Спирмену. Мы крупно поговорили. Но он сказал мне то, что я хотел знать.
Прохромав обратно к Салли, я попросил:
— Не могла бы ты подвезти меня?
Когда мы поворачивали на Фор-стрит, она сказала:
— А что произойдет, если тот человек... придет опять? Я ответил с полной уверенностью:
— Не придет.
Вдоль всего пирса стояли яхты. Люди с тележками, наполненными снаряжением и провизией, двигались как муравьи по травинкам, освещенным слабым солнечным светом. Я увидел тройные распорки «Колдуна», а на одной из самых отдаленных стоянок части оснастки «Кристалла», четыре распорки и большой зелено-оранжевый боевой флаг на фока-штаге.
— Ты уверен? — спросила она.
— Вполне.
К концу пирса подъехал фургон. На борту было написано: «Кристалл». Арчер и Джонни Форсайт вылезли оттуда и потащили вдоль пирса мешок с парусом.
— Удачи тебе! — сказала Салли, обернулась и поцеловала меня в губы. Может быть, она это сделала, чтобы не целовать меня в щеку и не испачкаться в мази из дубильной кислоты?
А может быть, и не поэтому.
Опираясь на трость, которую прихватил в прихожей Салли, я заковылял по пирсу. Ветер завывал в снастях пришвартованных яхт. Я чувствовал себя лучше, настолько лучше, что мог идти почти без усилий и боли.
Мне помогли взобраться на борт «Колдуна» с некоторой долей нежности.
— Вот это да! — восхитился Скотто. — Ты выглядишь ужасно.
— Да и ты не слишком хорошо, — сказал я. У Скотто не осталось бровей, волосы спереди все опалены. На нем были надеты бумажный спортивный свитер с длинными рукавами, перчатки мотоциклиста, Шорты, а ноги закованы в толстые тяжелые повязки.
Он шлепнул по корпусу «Колдуна» перчаткой и сморщился от боли.
— Мы ее всю просмотрели.
— Что нашли?
— Ничего. В прекрасном состоянии.
— Значит, выходим и ждем, когда она развалится на части.
— В конце концов, этот ублюдок, может быть, и не тронул ее, — сказал Скотто.
Я задрал голову и посмотрел вверх на туго натянутую паутину из стали и алюминия, завывающую под высоко несущимися облаками.
— А что, если это где-то наверху?
— Мы там проверили. Но я принес кое-что про запас на всякий случай.
Я хмыкнул. Проверить можно было, только сменив всю оснастку И запасные детали не слишком помогут, если мачта свалится за борт.
— Добрый день, джентльмены, — раздался голос на пирсе. Это был Брин, маленький, пухлый и деловой, его волнистые волосы рассыпались, сигара торчала из розовых губ над безукоризненно выглаженными блейзером и парусиновыми брюками. Он легко взобрался на борт, принял сумку с морским снаряжением от шофера и пошел вниз. На какой-то момент у меня возникло отвратительное ощущение, что все это я уже видел. Да, последний раз я видел его на борту в Кинсейле.
С такими мыслями нельзя выиграть гонку! Весь в напряжении, цепляясь за подвернувшийся под руку такелаж, я сошел вниз натянуть гоночный костюм. Сигара Брина отравляла воздух. Я сказал:
— Если не возражаете, курите только на палубе. Брин резко посмотрел на меня, затем вынул изо рта сигару и выкинул ее в люк.
— Извините. Спасибо.
— Вы шкипер. Не буду вам мешать. — Его рука по привычке полезла в карман, где находились сигары, затем вернулась на прежнее место. — Вы что, участвовали в сражении?
— Защищал ваши интересы, — сказал я и усмехнулся, хотя это вызвало боль. — Теперь, если не возражаете, мы лучше двинемся помаленьку. Я все расскажу вам позже.
— Конечно, — согласился он и на сей раз достал сигару. Мне казалось, что он чувствовал себя не в своей тарелке, когда оглядывал голые белые стены, мешки с парусами, шпангоуты[71], печь для приготовления еды, койки и радио. Он поднялся по трапу, я — за ним, с некоторыми усилиями, и сосредоточился на том, что записано у Дуга на его планшете. Скотто, двигаясь несколько скованно из-за своих повязок, отдал швартовы и повернул нос «Колдуна» под ветер, который несся по коротким волнам со стороны Франции.
Глава 27
— А чего ради гоняться за мной?
— Тут ты меня озадачиваешь.
— Миллстоун? — спросила она.
— Возможно, — сказал я. — У него большая нога, в самом деле. И он ненавидит Эгаттеров. Но опять-таки...
Внезапно я почувствовал, что не могу дышать сидя. И вся эта боль, ожоги, ушибы, горе от потери брата и лодки и худшая из бед — находиться так близко к тому, кто все это совершил, но не быть до конца уверенным в имени преступника — все это обрушилось на меня со страшной силой. Я увидел, как стол, стулья и картины на стенах покачнулись, сжались и понеслись. И потерял сознание.
* * *
Опять меня мучил ужасный сон. Я вновь оказался в каюте «Наутилуса». Пламя разливалось по мне как лава, и я сражался с люком. Но он не открывался. Боль была страшная, я завопил.И разбудил себя этим криком.
Я лежал в большой кровати, из окна лился зеленый свет, профильтрованный молодой листвой дубов, окружавших дом. Кровать Салли. Моя правая рука в аккуратной белой повязке. Лицо намазано чем-то жирным.
— Доброе утро, — сказала Салли. Она сидела за столом и писала.
— Доброе утро, — ответил я, продолжая лежать, впитывая этот свет. Все было таким ярким и спокойным. Потому что, пока я находился в этой кровати, все факты встали на свои места и головоломка получиларешение. Я понял, что происходит и почему и кто за это ответственен. И теперь, когда я знаю, я смогу с этим справиться таким способом, какой одобрил бы Хьюго. Я постарался сесть. Боль унесла с собой чувство самоудовлетворения.
— Да, — проронила Салли, наблюдая за мной. — Доктор сказал, тебе следует находиться в больнице, но я заверила, что мы будем ухаживать за тобой здесь.
— А что со мной?
— Ожоги лица и рук. Кровоподтеки в области ребер. Ушибы шеи и плеч. Возможно сотрясение.
— Великолепно. — Я сел, несмотря на яростные протесты своих спинных мышц. В горле еще сохранялся вкус дыма. — Который час?
— Одиннадцать. Если бы не твой храп, врач решил бы, что ты в коме.
— Одиннадцать! — Я оглядел комнату. — Где моя одежда?
— Выкинула. — Она усмехнулась, глядя на меня. — Тебе она не понадобится дня два.
— У меня гонка, — сказал я. — «Чаша герцога». Я должен.
— Незаменимых нет.
— Я незаменим. Сегодня, во всяком случае. — Я спустил ноги на пол. Если не считать нескольких мест, покрытых повязками, я был, в общем, цел. — Одежду, пожалуйста, Салли. Или мне придется идти в таком виде.
Она вздохнула. Счастливое выражение глаз исчезло. Она пошла в соседнюю комнату и вернулась с охапкой одежды, которую бросила на кровать. Затем села на свое место и смотрела, как я одеваюсь, наблюдая за моими подергиваниями и болезненными стонами, но не делая попыток помочь.
— Я приготовлю завтрак, — сказал она наконец.
— Позвони в больницу, — попросил я. — Узнай, как Эми, может ли она что-нибудь вспомнить?
Салли кивнула.
Понадобилось пять минут, чтобы зашнуровать ботинки, которые она дала. Обувь Хьюго. Когда я попытался подняться, стало еще хуже. Я шлепнулся на постель и подумал, что не знаю, как смогу выдержать гонку от Пултни к Шербуру и обратно, которая должна начаться через четыре часа. Это напомнило мне о Брине и о том, что он скоро приедет. Я подхватил стул и, опираясь на его спинку и толкая перед собой, сумел добраться до двери комнаты. Дальше я отважился спуститься с лестницы, прижимаясь к перилам и помаленьку сползая вниз.
К тому времени, когда я достиг первого этажа, мышцы мои разработались настолько, что я мог перемещаться, ни на что не опираясь. Я ввалился в кухню. Салли жарила яичницу.
— Как Эми? — спросил я.
— Под успокоительным, — ответила Салли. — Она пришла в себя в состоянии истерики и ничего связного не могла сказать. Во всяком случае, никаких имен Хильда от нее не слышала. — Она поставили передо мной ветчину, яичницу и тосты. Я съел все и запил это крепчайшим кофе. — Хьюго обычно старался получше поесть перед выходом, — сказала Салли. Глаза ее были далеко. — Странно, что запоминаются подобные мелочи. — Мы помолчали какое-то время. — Чарли, ты собираешься поймать того, кто это сделал? Да?
— Безусловно, — заверил ее я, и голос мой звучал уверенно. — Как моя машина?
— Сосед оттащил ее в сторону трактором. Ты можешь теперь звонить сборщикам металлолома.
Я так и поступил. Затем я сделал еще один звонок, на сей раз Невиллу Спирмену. Мы крупно поговорили. Но он сказал мне то, что я хотел знать.
Прохромав обратно к Салли, я попросил:
— Не могла бы ты подвезти меня?
Когда мы поворачивали на Фор-стрит, она сказала:
— А что произойдет, если тот человек... придет опять? Я ответил с полной уверенностью:
— Не придет.
Вдоль всего пирса стояли яхты. Люди с тележками, наполненными снаряжением и провизией, двигались как муравьи по травинкам, освещенным слабым солнечным светом. Я увидел тройные распорки «Колдуна», а на одной из самых отдаленных стоянок части оснастки «Кристалла», четыре распорки и большой зелено-оранжевый боевой флаг на фока-штаге.
— Ты уверен? — спросила она.
— Вполне.
К концу пирса подъехал фургон. На борту было написано: «Кристалл». Арчер и Джонни Форсайт вылезли оттуда и потащили вдоль пирса мешок с парусом.
— Удачи тебе! — сказала Салли, обернулась и поцеловала меня в губы. Может быть, она это сделала, чтобы не целовать меня в щеку и не испачкаться в мази из дубильной кислоты?
А может быть, и не поэтому.
Опираясь на трость, которую прихватил в прихожей Салли, я заковылял по пирсу. Ветер завывал в снастях пришвартованных яхт. Я чувствовал себя лучше, настолько лучше, что мог идти почти без усилий и боли.
Мне помогли взобраться на борт «Колдуна» с некоторой долей нежности.
— Вот это да! — восхитился Скотто. — Ты выглядишь ужасно.
— Да и ты не слишком хорошо, — сказал я. У Скотто не осталось бровей, волосы спереди все опалены. На нем были надеты бумажный спортивный свитер с длинными рукавами, перчатки мотоциклиста, Шорты, а ноги закованы в толстые тяжелые повязки.
Он шлепнул по корпусу «Колдуна» перчаткой и сморщился от боли.
— Мы ее всю просмотрели.
— Что нашли?
— Ничего. В прекрасном состоянии.
— Значит, выходим и ждем, когда она развалится на части.
— В конце концов, этот ублюдок, может быть, и не тронул ее, — сказал Скотто.
Я задрал голову и посмотрел вверх на туго натянутую паутину из стали и алюминия, завывающую под высоко несущимися облаками.
— А что, если это где-то наверху?
— Мы там проверили. Но я принес кое-что про запас на всякий случай.
Я хмыкнул. Проверить можно было, только сменив всю оснастку И запасные детали не слишком помогут, если мачта свалится за борт.
— Добрый день, джентльмены, — раздался голос на пирсе. Это был Брин, маленький, пухлый и деловой, его волнистые волосы рассыпались, сигара торчала из розовых губ над безукоризненно выглаженными блейзером и парусиновыми брюками. Он легко взобрался на борт, принял сумку с морским снаряжением от шофера и пошел вниз. На какой-то момент у меня возникло отвратительное ощущение, что все это я уже видел. Да, последний раз я видел его на борту в Кинсейле.
С такими мыслями нельзя выиграть гонку! Весь в напряжении, цепляясь за подвернувшийся под руку такелаж, я сошел вниз натянуть гоночный костюм. Сигара Брина отравляла воздух. Я сказал:
— Если не возражаете, курите только на палубе. Брин резко посмотрел на меня, затем вынул изо рта сигару и выкинул ее в люк.
— Извините. Спасибо.
— Вы шкипер. Не буду вам мешать. — Его рука по привычке полезла в карман, где находились сигары, затем вернулась на прежнее место. — Вы что, участвовали в сражении?
— Защищал ваши интересы, — сказал я и усмехнулся, хотя это вызвало боль. — Теперь, если не возражаете, мы лучше двинемся помаленьку. Я все расскажу вам позже.
— Конечно, — согласился он и на сей раз достал сигару. Мне казалось, что он чувствовал себя не в своей тарелке, когда оглядывал голые белые стены, мешки с парусами, шпангоуты[71], печь для приготовления еды, койки и радио. Он поднялся по трапу, я — за ним, с некоторыми усилиями, и сосредоточился на том, что записано у Дуга на его планшете. Скотто, двигаясь несколько скованно из-за своих повязок, отдал швартовы и повернул нос «Колдуна» под ветер, который несся по коротким волнам со стороны Франции.
Глава 27
«Чаша герцога» — это первое продолжительное состязание сезона Королевского клуба океанских гонок. Участвуют яхты всех видов, и результаты определяются в соответствии с их классами, так что известны случаи, когда старейшие лодки, прибывшие через несколько часов после лидеров, объявлялись победителями в соответствии с возрастными поправками.
Мы прошли сквозь толчею теснящихся яхт — от деревянных пенсионеров, круизных яхт всех видов и размеров до гигантов, построенных из новейших материалов и настроенных, как скрипки Страдивари, длиною до восьмидесяти футов. Здесь были представлены полностью все, кто надеялся попасть в команду на Кубок Капитана. Я помахал нескольким друзьям. Последовал первый выстрел, и всякие приветствия и разговоры прекратились, мы начали трудиться, выкладываясь полностью.
Я увидел, как «Кристалл» выбивался из-за красно-сине-белого корпуса «Флага», большой американской яхты, которую Саунд яхт-клуб выставлял на Большую Круговую Ланкастерскую гонку — более позднее соревнование этого года. Нельзя было отрицать, что «Кристалл» выглядел исключительно импозантно и деловито. Я наблюдал, как он сменил галс и, вернувшись, вновь прошел под носом «Флага» — Арчер проделывал любимый трюк. Когда я перевел глаза на палубу, то увидел, что Брин наблюдает за мной.
Я знал почему. Я провел его на корму и сказал:
— Знаете ли вы, что кто-то из команды «Кристалла» пытался расправиться с вашей лодкой?
Два глаза и сигара сфокусировались у меня на переносице.
— Когда? — спросил он.
— Вчера ночью.
Внешне он не проявил никаких эмоций.
— Что они сделали?
— Все утро мы осматривали ее. Не могли ничего найти. Должно быть, что-то в оснастке.
Глаза и сигара отвернулись. Когда он взглянул наверх, я впервые заметил, что его нижняя челюсть похожа на таран. Он изучал натянутую паутину, возможно, секунд тридцать. Затем сказал:
— Значит, что-нибудь сломается.
— Приходится считать, что это возможно.
— Что вы предлагаете?
— Начать гонку и гнать яхту, пока не лопнет, если она собирается это сделать.
Взгляд Брина был глубоким и далеким. Сам он был неподвижен, как фигура с острова Пасхи на фоне бледного солнца, которое начало окрашивать море в холодный синий цвет, заставляя блестеть белые волны, поднимаемые яхтами.
— Чарли, — произнес Дуг у моего локтя.
— Извините меня, — сказал я Брину.
Затем я вошел в гоночное состояние, и мир сузился, ограничившись индикаторами самого крутого бейдевинда, пульсацией данных приборов, подъемом палубы, сложными виражами лавирования других лодок и постоянным бормотанием Дуга у меня над ухом. Хронометр щелкал каждые десять секунд.
Прозвучал пятиминутный выстрел. Масса белых треугольников выстроилась в линию между двумя судейскими лодками.
Струя белого дыма вылетела из лодки на правом фланге, долей секунды позже раздался выстрел из второй пушки. Мы рванули, пересекая стартовую линию, к правому краю вместе с тремя другими лодками. «Кристалл» был где-то далеко слева. У меня не было времени думать о нем, потому что мы участвовали в дуэли рьяного лавирования с нашими соперниками по старту на всем протяжении пути к западной оконечности Зубьев. Мы были пятыми, огибая буй. Здоровой рукой я отпустил штурвал, пока компас не остановился на отметке сто восемьдесят градусов. Ветер дул свежий, и баковые матросы произвели замену, поставив геную номер три. Перед нами от холодного горизонта неслись волны. Вообще было холодно, но я взмок от напряжения.
— Криспин, — сказал я, — возьми штурвал.
Все это время у меня было ощущение, что Брин ведет себя не как владелец. Обычно хозяева бывают двух видов. Одни стараются изо всех сил помогать, путаясь под ногами и бросаясь на ослабевающие паруса. Другие ведут себя в стиле Большой Приветливости. Они сидят как можно дальше на корме, никому не мешая, и улыбаются как Чеширский Кот любому, кто на него взглянет. Брин сидел тихо, но не улыбался.
Он подозвал меня к себе и спросил:
— Вы переоснащали яхту после последней гонки?
— Нет.
— Я получил счет за бакштаг.
— Да. Один из них лопнул. Так что мы произвели изменения — поставили один новый вместо двойного.
— Если бы я хотел что-то сломать в лодке, я бы обратил внимание на новое оборудование. Как можно испортить бакштаг?
Нос нырнул в волну, брызги полетели за кормой. Они попали прямо в лицо Брину, но тот даже не моргнул.
— Я бы его ослабил, — сказал я, — затем я бы перекрутил в одном месте проволоку. Потом повернул бы рычаги, чтобы выпрямить ее. Тогда бакштаг у вас будет такой же крепкий, как нитка, которой пришивают пуговицы. А заняло бы это пять минут.
— Ну? — спросил Брин.
— Ну... — размышлял я, просматривая натянутый трос, который шел от транца к клотику мачты, возвышавшемуся на семьдесят футов над нашими головами. — А почему бы, черт побери, нет?
Я поманил Скотто.
— Нам требуется доброволец, — сказал я, — и некоторые твои запасные материалы.
Скотто пошел за ними. Я повернулся к Брину:
— Не обязательно это бакштаг. Вы уверены, что не желаете сойти с борта?
— Вздор, — произнес Брин с внезапной силой. — Я первый раз за пять лет оторвался от телефона. Укрепите этот бакштаг, и если мы потеряем мачту, мы потеряем проклятую мачту.
— Хорошо, — сказал я несколько испуганно. — Вы хозяин. Может быть, команда «Колдуна» работала вместе и не слишком долго, но на деле это никак не сказывалось. Через три минуты Дайк, баковый матрос, лез на мачту как орангутанг, в то время как Эл, мачтовик, давил мощными плечами на фаловую лебедку.
— Если вам нужны доказательства, что человек произошел от обезьяны, то они перед вами, — улыбнулся Дуг. Брин неожиданно тоже рассмеялся.
Впервые я услышал, как Брин смеется. Это меня к нему расположило, даже очень; в конце концов, он рисковал немалыми деньгами и находился в ситуации с элементом опасности, правда, последнее в основном касалось Дайка.
Но, казалось, Дайк не имел ничего против. Он громко пел, когда прикреплял запасной бакштаг к верхушке мачты. Он осыпал оскорблениями Скотто, когда тот на минуту запутал бакштаг у вант-путенса и натянул его, и снова пел, совершенно неприлично, когда опускал старый бакштаг на палубу. В это время «Колдун» столкнулся с седьмой волной и остановился. Дайк перевернулся в воздухе, как паук на своей паутине, и рухнул на парус. Эл, мачтовик, быстро опустил его, Дайк свалился на корму, а затем, словно кошка, вскочил на свои цепкие конечности.
— Отличная работа, — похвалил Дайка Брин. Дайк ухмыльнулся в ответ, показывая не столько зубы, сколько прогалы между ними.
— Посмотрим на штаг, — сказал он. И стал пропускать черный трос между квадратными загрубелыми руками. На полпути он остановился. — Ой, ой, вот оно. — Это была маленькая выпуклость на троссе. Дайк задумчиво посмотрел на нее. — Как дует? — спросил он.
— Шесть баллов, порывами до семи.
Дайк покачал головой на несуществующей шее:
— Дерьмо. — Затем, поразмыслив, вернулся на свое место на носу.
— Ему повезло, — заметил Скотто. — Мог свалиться в любой момент.
— Благодарю вас, — сказал я Брину.
— Не за что, — ответил Брин. Его глаза блестели от возбуждения, и я понял, что в течение десяти минут у него не было сигары во рту.
Сейчас он отрезал кончик у новой и зажег ее в кокпите, чтобы ветер не задувал пламя. Когда он возвратился на палубу, его глаза опять потухли.
— Ну теперь, — обратился он ко мне, — вы, может, расскажете мне, что происходит.
Мы сели на верхней палубе, свесив ноги сквозь леерные стойки, глядя на другие яхты, идущие по довольно бурным волнам в направлении далекой Франции. И я поведал ему обо всем, ничего не опуская. Кроме того, признался, что я сам погнул руль «Колдуна».
Когда я кончил, он сказал:
— Итак, он угрожал вам разорением, когда вы не хотели продать ему дом. По этому поводу он запугивал вашего старого, слабого отца. И для достижения своих целей он использует какого-то типа, который, как вы говорите, ответственен за убийство, поджог и серьезные телесные повреждения. И вы полагаете, что Миллстоун знает об этом, но, пока эта личность полезна ему, он ее не выдает. Тогда почему, черт возьми, вы сами молчите, Чарли?
Я подождал, пока волна не прокатилась от носа «Колдуна» и палуба не очистилась.
— Я это сделаю после того, как мы выиграем гонку, — сказал я. — Обязательно. Я должен так поступить из-за брата и некоторых других людей! — Ради таких, как мой отец, и Салли, и мой старый друг Эд Бейс, и все другие в Пултни, чтобы они проснулись после вековой спячки и увидели, как Миллстоун попирает их.
— Довольно справедливо, — заметил Брин. — Мне не слишком нравится, когда вендетта осуществляется за счет моего времени и кошелька, но сделаем исключение на этот раз.
— Да, — согласился я.
— Кого бьем? — спросил Дуг, который подошел посидеть с нами.
— "Кристалл".
— Быстроходная лодка, — сказал Дуг. — И ветер для нее подходящий.
Но это не остановило наших попыток побить ее.
На этот раз у этой решимости была еще одна причина — «Кристалл».
Мы обогнули знак в четыре утра при ветре в восемь баллов, взрывавшем море, и Кап де ла Гааг мелькнул чем-то белым к юго-востоку от нас. Крупные яхты уже обогнули его. Среди претендентов на Кубок Капитана мы были третьими. Впереди шли «Ариэль», лодка Джо Гримальди, и «Кристалл». «Кристалл» прошел знак за двадцать минут до нас.
Я отдал штурвал Криспину, поднявшемуся из каюты.
— Я пошел вздремнуть, — сказал я. — Сэр Алек, почему вы не приляжете?
Он сидел на корме, виден был только огонек сигары. Огонек двинулся вправо и влево — значит, он покачал головой.
— Я останусь здесь, — ответил он. — Не хочу пропустить удовольствия.
Начался дождик. Удовольствие! — подумал я, направляясь в мокрую каюту растянуть ноющие кости на мокрой койке. Ну что ж, можно и так определить ситуацию.
Проснулся я, когда передавали утреннюю сводку погоды. Семь баллов, порывами до восьми, сообщило радио.
Когда я вышел на палубу, занималось серое утро, косой дождь хлестал с юго-запада. Я взял штурвал у Криспина, а он с радостью отправился отдохнуть.
«Колдун» выдавал лучшее, на что был способен с гротом и спинакером. Он летел по морю на прозрачных крыльях брызг, и, насколько я мог судить по своему прибору, стрелка указателя почти все время плясала между отметками 12 и 14 узлов.
— Догоняем мы «Кристалл»? — спросил я Дуга.
— Трудно сказать, — ответил он. — Надо подождать, пока не увидим.
Он, конечно, шутил, поскольку из-за дождя видимость снизилась до пяти сотен ярдов. В этом смысле «Колдун» мог чувствовать себя как в одиночном круизе.
Брин все еще сидел скорчившись на корме.
— Не довольно ли с вас? — спросил я.
Он в ответ ухмыльнулся. Сигара вся промокла.
— Догоните их, — сказал он.
Я делал все, что мог. Дождь прекратился, и Дайк принес сосиски, бобы, яйца и кашу, все перемешанное в больших металлических мисках. Ветер не стихал. Пелена облаков немного приподнялась. По радиопередатчику мы узнали, что «Ариэль» потерял мачту и вышел из игры. Без шести минут двенадцать Дайк крикнул с передней палубы:
— Вот она!
В миле от нас с правого борта находился белый грот и зеленовато-оранжевый спинакер. Брин поднялся на ноги и поморщился, расправляя застывшие мышцы.
— Догоните их! — прорычал он.
— Это может оказаться не так просто, — пробормотал я. В бинокль было видно, что «Кристалл» шел хорошо, тяжелый штормовой спинакер помогал ему преодолевать волны. В кокпите можно было видеть восемь фигур рядом с Арчером, маленьким, но уверенным у штурвала.
— Она идет вперед, — сказал Брин.
— Да, — ответил я. Облака раздвинулись, и длинный солнечный луч прорезал волны, прорисовав полоску бирюзового цвета с белыми пятнами. «Кристалл» внезапно засверкал, и мокрая одежда команды стала ярко-желтой. Но я смотрел не на команду. Я смотрел на борт лодки: позади кожухов вант-путенсов пульсировал в солнечном блеске маленький серебристый фонтанчик воды.
— Они качают воду, — сказал я. Дуг и Скотто настроили бинокли.
— Двое занимаются этим, — подтвердил Скотто. — Должно быть, их заливает.
— Вот и мы, вот и мы, вот и мы! — пропел Дуг.
Трудно описать силу подъема духа, какую вы испытываете, когда видите соперника после его долгого отсутствия в поле вашей видимости.
«Колдун», казалось, тоже это почувствовал. Яхта поднялась из воды и стала преодолевать волны, как на скачках с препятствиями: быстро вздымаясь вверх и затем свободно падая в промежуток между волнами с тем великолепным подъемом, который больше напоминал полет, чем плавание. Должно быть, из кокпита «Кристалла» это выглядело великолепно. Или устрашающе.
Потому что ярд за ярдом мы нагоняли их.
Через десять минут даже Брин это заметил. Его густая волнистая грива облепила голову, вода текла по лицу, а он стучал кулаком по палубе и бормотал:
— Давай, давай.
— Земля, — сказал Дуг.
Облака разошлись еще больше, хотя ветер не стихал, а может, даже усиливался на узел или два. За серо-белым полосатым морем лежала низкая зеленая полоска земли. Между нами и ею было четыре паруса — «Кристалл» и три запоздавшие со старта крупные яхты. И белая пена, рвущаяся вверх фонтаном брызг, растворялась в небе.
— Зубья, — показал Скотто Брину.
В течение следующего получаса мы сократили разрыв до полумили. В бинокль я видел «Кристалл» очень ясно. Они все еще качали воду. Я мог разглядеть и лица: Арчер у штурвала, рядом Миллстоун и Джонни Форсайт. Они энергично размахивали руками, видимо споря о чем-то. Я видел, как Арчер пожал плечами и убрал руки со штурвала. Джонни Форсайт занял его место. Затем Арчер исчез из поля зрения.
— Давай, давай, давай, — долдонил Брин за моей спиной, как будто бил в барабан.
На передней палубе «Кристалла» засуетились фигуры. Вверх пошла полоса паруса и раздулась в оранжево-зеленый пузырь.
— Убей меня Бог, это их большой змей! При силе восемь? — недоумевал Скотто.
На какое-то время это ускорило ход «Кристалла». Вода перед носом яхты отливала теперь на солнце радугой.
— Он его потеряет, как пить дать, — сказал Скотто. — Он, должно быть, помешался.
Порыв ветра ударил нас, затем пронесся по воде к «Кристаллу», затемняя волны.
— Либо это, либо она перевернется, — продолжал размышлять Скотто. — Это их немножко замедлит.
Следующий шквал ударил в нас. А первый достиг «Кристалла». Он принял его, тяжело качнувшись, и вернулся в прежнее положение, вновь возвратясь в подветренную сторону.
— Чертовски смертельный крен, — заметил Скотто.
Но «Кристалл» выровнялся, прочертив мачтой по небу, как перевернутым маятником.
Затем его ударил очередной порыв ветра. По парусу прошла рябь, и он туго натянулся. Крен, когда он начался, был медленным и ленивым.
Но он был окончательным.
Между нами прошла зеленая волна. Мы стояли на цыпочках, крича от ужаса, стараясь все лучше разглядеть. Поднявшись на следующую волну, мы увидели яхту, вернее, то, что от нее осталось.
Перевернувшись, она лежала на боку, мачта пласталась на воде.
— Она не выправляется, — сказал Скотто.
И действительно, мачта попыталась высвободиться, на какое-то мгновение чуть поднявшись кверху, таща за собой раздерганные тряпки парусов. Затем вновь шлепнулась на воду, утомленная, как бы потерпев поражение.
— Она идет ко дну.
Последовала минута полной тишины. Затем я закричал:
— Опустить спинакер! — И повернул штурвал.
Через пять минут спасательный плот возник впереди правого борта. Там было десять человек, на плоту и вокруг него. Мы подобрали одного за другим. С Миллстоуна текла вода, лицо сине-черное из-за небритости, он был угрожающе молчалив. Джонни Форсайт был бледен, дрожал, под глазами зеленоватые тени, которые, казалось, распространились и на ввалившиеся щеки. Остальная часть команды выглядела притихшей, замерзшей и потрясенной. Один Арчер, настоявший, чтобы его подняли последним, оказался способным разговаривать. Я протянул ему руку, и он, просунув ногу в петлю, поднялся на борт.
Мы прошли сквозь толчею теснящихся яхт — от деревянных пенсионеров, круизных яхт всех видов и размеров до гигантов, построенных из новейших материалов и настроенных, как скрипки Страдивари, длиною до восьмидесяти футов. Здесь были представлены полностью все, кто надеялся попасть в команду на Кубок Капитана. Я помахал нескольким друзьям. Последовал первый выстрел, и всякие приветствия и разговоры прекратились, мы начали трудиться, выкладываясь полностью.
Я увидел, как «Кристалл» выбивался из-за красно-сине-белого корпуса «Флага», большой американской яхты, которую Саунд яхт-клуб выставлял на Большую Круговую Ланкастерскую гонку — более позднее соревнование этого года. Нельзя было отрицать, что «Кристалл» выглядел исключительно импозантно и деловито. Я наблюдал, как он сменил галс и, вернувшись, вновь прошел под носом «Флага» — Арчер проделывал любимый трюк. Когда я перевел глаза на палубу, то увидел, что Брин наблюдает за мной.
Я знал почему. Я провел его на корму и сказал:
— Знаете ли вы, что кто-то из команды «Кристалла» пытался расправиться с вашей лодкой?
Два глаза и сигара сфокусировались у меня на переносице.
— Когда? — спросил он.
— Вчера ночью.
Внешне он не проявил никаких эмоций.
— Что они сделали?
— Все утро мы осматривали ее. Не могли ничего найти. Должно быть, что-то в оснастке.
Глаза и сигара отвернулись. Когда он взглянул наверх, я впервые заметил, что его нижняя челюсть похожа на таран. Он изучал натянутую паутину, возможно, секунд тридцать. Затем сказал:
— Значит, что-нибудь сломается.
— Приходится считать, что это возможно.
— Что вы предлагаете?
— Начать гонку и гнать яхту, пока не лопнет, если она собирается это сделать.
Взгляд Брина был глубоким и далеким. Сам он был неподвижен, как фигура с острова Пасхи на фоне бледного солнца, которое начало окрашивать море в холодный синий цвет, заставляя блестеть белые волны, поднимаемые яхтами.
— Чарли, — произнес Дуг у моего локтя.
— Извините меня, — сказал я Брину.
Затем я вошел в гоночное состояние, и мир сузился, ограничившись индикаторами самого крутого бейдевинда, пульсацией данных приборов, подъемом палубы, сложными виражами лавирования других лодок и постоянным бормотанием Дуга у меня над ухом. Хронометр щелкал каждые десять секунд.
Прозвучал пятиминутный выстрел. Масса белых треугольников выстроилась в линию между двумя судейскими лодками.
Струя белого дыма вылетела из лодки на правом фланге, долей секунды позже раздался выстрел из второй пушки. Мы рванули, пересекая стартовую линию, к правому краю вместе с тремя другими лодками. «Кристалл» был где-то далеко слева. У меня не было времени думать о нем, потому что мы участвовали в дуэли рьяного лавирования с нашими соперниками по старту на всем протяжении пути к западной оконечности Зубьев. Мы были пятыми, огибая буй. Здоровой рукой я отпустил штурвал, пока компас не остановился на отметке сто восемьдесят градусов. Ветер дул свежий, и баковые матросы произвели замену, поставив геную номер три. Перед нами от холодного горизонта неслись волны. Вообще было холодно, но я взмок от напряжения.
— Криспин, — сказал я, — возьми штурвал.
Все это время у меня было ощущение, что Брин ведет себя не как владелец. Обычно хозяева бывают двух видов. Одни стараются изо всех сил помогать, путаясь под ногами и бросаясь на ослабевающие паруса. Другие ведут себя в стиле Большой Приветливости. Они сидят как можно дальше на корме, никому не мешая, и улыбаются как Чеширский Кот любому, кто на него взглянет. Брин сидел тихо, но не улыбался.
Он подозвал меня к себе и спросил:
— Вы переоснащали яхту после последней гонки?
— Нет.
— Я получил счет за бакштаг.
— Да. Один из них лопнул. Так что мы произвели изменения — поставили один новый вместо двойного.
— Если бы я хотел что-то сломать в лодке, я бы обратил внимание на новое оборудование. Как можно испортить бакштаг?
Нос нырнул в волну, брызги полетели за кормой. Они попали прямо в лицо Брину, но тот даже не моргнул.
— Я бы его ослабил, — сказал я, — затем я бы перекрутил в одном месте проволоку. Потом повернул бы рычаги, чтобы выпрямить ее. Тогда бакштаг у вас будет такой же крепкий, как нитка, которой пришивают пуговицы. А заняло бы это пять минут.
— Ну? — спросил Брин.
— Ну... — размышлял я, просматривая натянутый трос, который шел от транца к клотику мачты, возвышавшемуся на семьдесят футов над нашими головами. — А почему бы, черт побери, нет?
Я поманил Скотто.
— Нам требуется доброволец, — сказал я, — и некоторые твои запасные материалы.
Скотто пошел за ними. Я повернулся к Брину:
— Не обязательно это бакштаг. Вы уверены, что не желаете сойти с борта?
— Вздор, — произнес Брин с внезапной силой. — Я первый раз за пять лет оторвался от телефона. Укрепите этот бакштаг, и если мы потеряем мачту, мы потеряем проклятую мачту.
— Хорошо, — сказал я несколько испуганно. — Вы хозяин. Может быть, команда «Колдуна» работала вместе и не слишком долго, но на деле это никак не сказывалось. Через три минуты Дайк, баковый матрос, лез на мачту как орангутанг, в то время как Эл, мачтовик, давил мощными плечами на фаловую лебедку.
— Если вам нужны доказательства, что человек произошел от обезьяны, то они перед вами, — улыбнулся Дуг. Брин неожиданно тоже рассмеялся.
Впервые я услышал, как Брин смеется. Это меня к нему расположило, даже очень; в конце концов, он рисковал немалыми деньгами и находился в ситуации с элементом опасности, правда, последнее в основном касалось Дайка.
Но, казалось, Дайк не имел ничего против. Он громко пел, когда прикреплял запасной бакштаг к верхушке мачты. Он осыпал оскорблениями Скотто, когда тот на минуту запутал бакштаг у вант-путенса и натянул его, и снова пел, совершенно неприлично, когда опускал старый бакштаг на палубу. В это время «Колдун» столкнулся с седьмой волной и остановился. Дайк перевернулся в воздухе, как паук на своей паутине, и рухнул на парус. Эл, мачтовик, быстро опустил его, Дайк свалился на корму, а затем, словно кошка, вскочил на свои цепкие конечности.
— Отличная работа, — похвалил Дайка Брин. Дайк ухмыльнулся в ответ, показывая не столько зубы, сколько прогалы между ними.
— Посмотрим на штаг, — сказал он. И стал пропускать черный трос между квадратными загрубелыми руками. На полпути он остановился. — Ой, ой, вот оно. — Это была маленькая выпуклость на троссе. Дайк задумчиво посмотрел на нее. — Как дует? — спросил он.
— Шесть баллов, порывами до семи.
Дайк покачал головой на несуществующей шее:
— Дерьмо. — Затем, поразмыслив, вернулся на свое место на носу.
— Ему повезло, — заметил Скотто. — Мог свалиться в любой момент.
— Благодарю вас, — сказал я Брину.
— Не за что, — ответил Брин. Его глаза блестели от возбуждения, и я понял, что в течение десяти минут у него не было сигары во рту.
Сейчас он отрезал кончик у новой и зажег ее в кокпите, чтобы ветер не задувал пламя. Когда он возвратился на палубу, его глаза опять потухли.
— Ну теперь, — обратился он ко мне, — вы, может, расскажете мне, что происходит.
Мы сели на верхней палубе, свесив ноги сквозь леерные стойки, глядя на другие яхты, идущие по довольно бурным волнам в направлении далекой Франции. И я поведал ему обо всем, ничего не опуская. Кроме того, признался, что я сам погнул руль «Колдуна».
Когда я кончил, он сказал:
— Итак, он угрожал вам разорением, когда вы не хотели продать ему дом. По этому поводу он запугивал вашего старого, слабого отца. И для достижения своих целей он использует какого-то типа, который, как вы говорите, ответственен за убийство, поджог и серьезные телесные повреждения. И вы полагаете, что Миллстоун знает об этом, но, пока эта личность полезна ему, он ее не выдает. Тогда почему, черт возьми, вы сами молчите, Чарли?
Я подождал, пока волна не прокатилась от носа «Колдуна» и палуба не очистилась.
— Я это сделаю после того, как мы выиграем гонку, — сказал я. — Обязательно. Я должен так поступить из-за брата и некоторых других людей! — Ради таких, как мой отец, и Салли, и мой старый друг Эд Бейс, и все другие в Пултни, чтобы они проснулись после вековой спячки и увидели, как Миллстоун попирает их.
— Довольно справедливо, — заметил Брин. — Мне не слишком нравится, когда вендетта осуществляется за счет моего времени и кошелька, но сделаем исключение на этот раз.
— Да, — согласился я.
— Кого бьем? — спросил Дуг, который подошел посидеть с нами.
— "Кристалл".
— Быстроходная лодка, — сказал Дуг. — И ветер для нее подходящий.
Но это не остановило наших попыток побить ее.
* * *
Вскоре после наступления сумерек ветер переменился на западный, и мы выбросили змея. «Колдун» полетел. Это было опасное плавание со слишком большой поверхностью парусов в бурном море, я и Криспин часто сменяли друг друга — не только для сохранения бдительности, но просто из-за физической усталости от вращения штурвала. «Колдун» пробивал себе путь сквозь волны с основанием подветренных мерных стоек под водой и веером брызг, свистящих от них. Яхта скрипела и стонала, а ветер исполнял какой-то дикий танец на ее натянутых снастях. Сначала это возбуждало. Затем влага, холод и свистящий ветер как-то притушили ощущение, что мы делаем опасное, дело, притом на страшной скорости, осталась только упорная решимость продержаться следующие двадцать часов.На этот раз у этой решимости была еще одна причина — «Кристалл».
Мы обогнули знак в четыре утра при ветре в восемь баллов, взрывавшем море, и Кап де ла Гааг мелькнул чем-то белым к юго-востоку от нас. Крупные яхты уже обогнули его. Среди претендентов на Кубок Капитана мы были третьими. Впереди шли «Ариэль», лодка Джо Гримальди, и «Кристалл». «Кристалл» прошел знак за двадцать минут до нас.
Я отдал штурвал Криспину, поднявшемуся из каюты.
— Я пошел вздремнуть, — сказал я. — Сэр Алек, почему вы не приляжете?
Он сидел на корме, виден был только огонек сигары. Огонек двинулся вправо и влево — значит, он покачал головой.
— Я останусь здесь, — ответил он. — Не хочу пропустить удовольствия.
Начался дождик. Удовольствие! — подумал я, направляясь в мокрую каюту растянуть ноющие кости на мокрой койке. Ну что ж, можно и так определить ситуацию.
Проснулся я, когда передавали утреннюю сводку погоды. Семь баллов, порывами до восьми, сообщило радио.
Когда я вышел на палубу, занималось серое утро, косой дождь хлестал с юго-запада. Я взял штурвал у Криспина, а он с радостью отправился отдохнуть.
«Колдун» выдавал лучшее, на что был способен с гротом и спинакером. Он летел по морю на прозрачных крыльях брызг, и, насколько я мог судить по своему прибору, стрелка указателя почти все время плясала между отметками 12 и 14 узлов.
— Догоняем мы «Кристалл»? — спросил я Дуга.
— Трудно сказать, — ответил он. — Надо подождать, пока не увидим.
Он, конечно, шутил, поскольку из-за дождя видимость снизилась до пяти сотен ярдов. В этом смысле «Колдун» мог чувствовать себя как в одиночном круизе.
Брин все еще сидел скорчившись на корме.
— Не довольно ли с вас? — спросил я.
Он в ответ ухмыльнулся. Сигара вся промокла.
— Догоните их, — сказал он.
Я делал все, что мог. Дождь прекратился, и Дайк принес сосиски, бобы, яйца и кашу, все перемешанное в больших металлических мисках. Ветер не стихал. Пелена облаков немного приподнялась. По радиопередатчику мы узнали, что «Ариэль» потерял мачту и вышел из игры. Без шести минут двенадцать Дайк крикнул с передней палубы:
— Вот она!
В миле от нас с правого борта находился белый грот и зеленовато-оранжевый спинакер. Брин поднялся на ноги и поморщился, расправляя застывшие мышцы.
— Догоните их! — прорычал он.
— Это может оказаться не так просто, — пробормотал я. В бинокль было видно, что «Кристалл» шел хорошо, тяжелый штормовой спинакер помогал ему преодолевать волны. В кокпите можно было видеть восемь фигур рядом с Арчером, маленьким, но уверенным у штурвала.
— Она идет вперед, — сказал Брин.
— Да, — ответил я. Облака раздвинулись, и длинный солнечный луч прорезал волны, прорисовав полоску бирюзового цвета с белыми пятнами. «Кристалл» внезапно засверкал, и мокрая одежда команды стала ярко-желтой. Но я смотрел не на команду. Я смотрел на борт лодки: позади кожухов вант-путенсов пульсировал в солнечном блеске маленький серебристый фонтанчик воды.
— Они качают воду, — сказал я. Дуг и Скотто настроили бинокли.
— Двое занимаются этим, — подтвердил Скотто. — Должно быть, их заливает.
— Вот и мы, вот и мы, вот и мы! — пропел Дуг.
Трудно описать силу подъема духа, какую вы испытываете, когда видите соперника после его долгого отсутствия в поле вашей видимости.
«Колдун», казалось, тоже это почувствовал. Яхта поднялась из воды и стала преодолевать волны, как на скачках с препятствиями: быстро вздымаясь вверх и затем свободно падая в промежуток между волнами с тем великолепным подъемом, который больше напоминал полет, чем плавание. Должно быть, из кокпита «Кристалла» это выглядело великолепно. Или устрашающе.
Потому что ярд за ярдом мы нагоняли их.
Через десять минут даже Брин это заметил. Его густая волнистая грива облепила голову, вода текла по лицу, а он стучал кулаком по палубе и бормотал:
— Давай, давай.
— Земля, — сказал Дуг.
Облака разошлись еще больше, хотя ветер не стихал, а может, даже усиливался на узел или два. За серо-белым полосатым морем лежала низкая зеленая полоска земли. Между нами и ею было четыре паруса — «Кристалл» и три запоздавшие со старта крупные яхты. И белая пена, рвущаяся вверх фонтаном брызг, растворялась в небе.
— Зубья, — показал Скотто Брину.
В течение следующего получаса мы сократили разрыв до полумили. В бинокль я видел «Кристалл» очень ясно. Они все еще качали воду. Я мог разглядеть и лица: Арчер у штурвала, рядом Миллстоун и Джонни Форсайт. Они энергично размахивали руками, видимо споря о чем-то. Я видел, как Арчер пожал плечами и убрал руки со штурвала. Джонни Форсайт занял его место. Затем Арчер исчез из поля зрения.
— Давай, давай, давай, — долдонил Брин за моей спиной, как будто бил в барабан.
На передней палубе «Кристалла» засуетились фигуры. Вверх пошла полоса паруса и раздулась в оранжево-зеленый пузырь.
— Убей меня Бог, это их большой змей! При силе восемь? — недоумевал Скотто.
На какое-то время это ускорило ход «Кристалла». Вода перед носом яхты отливала теперь на солнце радугой.
— Он его потеряет, как пить дать, — сказал Скотто. — Он, должно быть, помешался.
Порыв ветра ударил нас, затем пронесся по воде к «Кристаллу», затемняя волны.
— Либо это, либо она перевернется, — продолжал размышлять Скотто. — Это их немножко замедлит.
Следующий шквал ударил в нас. А первый достиг «Кристалла». Он принял его, тяжело качнувшись, и вернулся в прежнее положение, вновь возвратясь в подветренную сторону.
— Чертовски смертельный крен, — заметил Скотто.
Но «Кристалл» выровнялся, прочертив мачтой по небу, как перевернутым маятником.
Затем его ударил очередной порыв ветра. По парусу прошла рябь, и он туго натянулся. Крен, когда он начался, был медленным и ленивым.
Но он был окончательным.
Между нами прошла зеленая волна. Мы стояли на цыпочках, крича от ужаса, стараясь все лучше разглядеть. Поднявшись на следующую волну, мы увидели яхту, вернее, то, что от нее осталось.
Перевернувшись, она лежала на боку, мачта пласталась на воде.
— Она не выправляется, — сказал Скотто.
И действительно, мачта попыталась высвободиться, на какое-то мгновение чуть поднявшись кверху, таща за собой раздерганные тряпки парусов. Затем вновь шлепнулась на воду, утомленная, как бы потерпев поражение.
— Она идет ко дну.
Последовала минута полной тишины. Затем я закричал:
— Опустить спинакер! — И повернул штурвал.
Через пять минут спасательный плот возник впереди правого борта. Там было десять человек, на плоту и вокруг него. Мы подобрали одного за другим. С Миллстоуна текла вода, лицо сине-черное из-за небритости, он был угрожающе молчалив. Джонни Форсайт был бледен, дрожал, под глазами зеленоватые тени, которые, казалось, распространились и на ввалившиеся щеки. Остальная часть команды выглядела притихшей, замерзшей и потрясенной. Один Арчер, настоявший, чтобы его подняли последним, оказался способным разговаривать. Я протянул ему руку, и он, просунув ногу в петлю, поднялся на борт.