— Он был пьян. Ссорился с Эми.
— Ну в этом ничего необычного нет.
— Полагаю, что да, — подтвердила Салли. — Проклятье! Я раньше думала, что Пултни — самое прекрасное место на Земле. Помнишь, как нам было весело: Хьюго и ты, я и Эд Бейс? А теперь все ужасно и безобразно, и происходят вещи, которых никто не понимает. — Ее продолговатые зеленые глаза блестели от слез. — И даже консервированные креветки здесь отвратительные. — Она оттолкнула тарелку. — Чарли, мне надо идти.
— Я отвезу тебя.
— Нет, — сказала она. — Не надо.
Она встала и ушла.
Я заплатил по счету. Пэт Форсайт улыбнулась, сделав усилие. Она не была счастлива, и ей нравилось производить впечатление терпеливой жертвы злосчастной судьбы, но казалось, что она просто слишком много жалуется по пустякам.
Голова болела. Я устал, и мне все обрыдло. Я медленно поплелся вверх по холму к дому. Там я рассчитывал найти аспирин.
Каковы бы ни были свидетельства, я не верил, что Поллит прервал обед, проехал милю к верфи, трахнул меня по голове, погрузил в лодку и пустил в море. У него бы не хватило сил. Да и храбрости тоже.
День был прекрасный. Небо голубое, легкий юго-западный ветерок гнал облака, похожие на стадо овец. Джордж Эванс, почтальон, по обыкновению опаздывающий, наклонился над жимолостью у ворот моего дома.
Он сказал, что денек славный и еще что-то в этом роде, а я всматривался в его красное лицо, светлые глаза и думал: не ты ли меня стукнул по голове на верфи Спирмена?
— Выглядишь не очень хорошо, — сказал Джордж.
— Переутомился, — соврал я, наблюдая, как он зашагал по дороге, насвистывая. Я не верил, что Поллит — бандит. И это сильно расширяло рамки поисков. Любой в Пултни мог иметь зуб на Эгаттера. Чувство незащищенности было очень неприятно.
Я позвонил Скотто, сказав ему, чтобы он подготовил «Колдуна» к выходу во время вечернего прилива. На самом деле мне хотелось завалиться в постель и проспать суток двое. Но стартовый пистолет никого не ждет, и мы должны были уложить требуемую полугодовую тренировку «Колдуна» в три недели. Я всегда смогу прикорнуть несколько минут на борту.
И к тому же на «Колдуне» никто никого не шарахнет по голове. У меня оставалось до выхода минут десять, я быстро побрился, принял душ и пошел проведать отца. Сиделка читала в кухне «Дейли пост».
Она выдала привычную, широкую, с избытком губной помады улыбку над накрахмаленным фартуком.
— Сегодня он себя чувствует хорошо, — сказала Боллом. — Доктор дал ему какие-то новые таблетки. И у него было столько посетителей!
Отец сидел, укрытый шотландским пледом, в кресле у окна. «Ллойд'с лист» дрожал в его костлявой руке. Он узнал меня и отложил газету в сторону.
— Что-то последние два дня тебя не было слышно, — сказал он. — Где ты был?
— Во Франции, — ответил я.
— О, — воскликнул он, — моя чертова память! Арчер говорил мне.
— Арчер?
— Каждый в Пултни знает. — Он засмеялся. — Нескладный дурачок. Упал с причального трапа в собственную шлюпку. Ха!
Рука в старческих коричневых пятнах весело похлопала по подлокотнику кресла. Затем он посмотрел на меня искоса, как делал это в тех редких случаях, когда хотел в чем-то признаться.
— Все же рад тебя видеть. То, что мне рассказывали, звучало ужасно.
— Да так оно и было. — Если от Гектора Поллита и была какая-то польза, она заключалась в распространении слухов.
— Чарли, — спросил отец, — у тебя трудности с деньгами?
Я удивился: мы редко говорили о денежных делах.
— Почему ты спрашиваешь?
Пальцы нервно пощипывали плед.
— Заходил Фрэнк Миллстоун. Сказал, что ты разорен, что тебе придется распродать все. Ты знаешь, он мечтает превратить наш дом в отель или что-то подобное и сделал официальное предложение о моей половине, очень выгодное предложение, я буду обеспечен до конца жизни. — Теперь он уже забирал плед горстями. — Ты разорен, Чарли?
— Нет. Не о чем беспокоиться. — Я еле сдерживал бешенство.
Он схватил и потряс мою руку.
— Будь осторожен. — В его водянистых глазах я увидел заботу о себе, привязанность и, возможно, страх. — Теперь давай посплетничаем о чем-нибудь.
Мы поболтали минут пять, затем я из холла позвонил Миллстоуну.
— Фрэнк, — сказал я, — это Чарли Эгаттер. Как ты смеешь приходить ко мне и запугивать моего отца, добиваясь, чтобы он продал тебе дом?
Миллстоун холодно ответил:
— Он совершеннолетний.
— И что ты имеешь в виду, говоря ему, что я разорен?
— То, что я сказал. У тебя серьезные неприятности, Чарли.
— Может быть, ты не слышал, что я пойду на одной из своих лодок для сэра Алека Брина в отборочных соревнованиях на Кубок Капитана?
Миллстоун захихикал:
— Ну, тогда тебе надо постараться непременно выиграть. Восстановить, так сказать, репутацию.
Я повесил трубку.
Сестра Боллом наблюдала за мной, сжав рот в тонкую красную линию. Она считала, что в доме налицо нечто нездоровое. Она, думаю, предпочла бы любое бунгало, лишь бы быть от меня подальше.
Открывая гараж, я погрузился в некие параноидальные размышления. Почему Фрэнк Миллстоун выбрал именно вчерашний день, чтобы снова сделать предложение моему отцу? Потому ли, что он действительно знал о моем финансовом положении? Или у него нашлись основания для уверенности, что Чарли Эгаттер уже не стоит и не будет стоять на его пути?
Я забрался в машину, рука потянулась к зажиганию. Я отвел ее назад. Вылез, тщательно посмотрел под капот, затем под днище, стараясь обнаружить неведомые выпуклости. Но под брюхом была только обычная смесь из ржавчины и смазки. Когда я ехал между склонами, покрытыми желтыми цветами утесника, к Новому Пултни, ко мне вновь вернулось чувство незащищенности.
Конечно, думал я, ставя машину на стоянке у портового бассейна, я всегда могу все рассказать Неллигану. Предположим, он мне поверит и тогда сможет, если захочет, начать масштабное расследование убийства.
К обеим сторонам мягко пружинящего дощатого пирса привалились гоночные яхты, низкие и острые. Вид их и порыв ветра напомнили мне, зачем я здесь: чтобы готовиться к гонкам. Нет, подумал я, никакого Неллигана. Только ты и я, ты — ублюдок убийца, кто бы ты ни был.
Более интеллектуальная часть команды включала Морри, шкотового[56], он прибыл с лодкой и считался авторитетом по настройке ее мачт. Дальше был Дуг Митчелл, тактик и навигатор, который дважды прошел под парусом вокруг Земли и не потерялся; Ник Твэйт, специальный шкотовый, присланный парусной фирмой «Кэпоут», чтобы убедить, что мы получим лучшие из новых парусов, какие только вздумаем им заказать; Криспин Хьюз-Эффкир, победитель чемпионата «Летучий Голландец» в прошлом году, — его заботой был грот, и он исполнял также роль второго рулевого.
Мы обменялись вежливыми приветствиями, как подобало джентльменам-любителям, затем состоялось серьезное обсуждение наших проблем, как это происходило у тех, кто полностью субсидировался владельцем яхты. Скотто как наемная рабочая сила был единственным, кто получал заработную плату. Остальные вынуждены были довольствоваться бесплатными билетами на самолет, щедрыми прожиточными расходами и хорошими автомашинами. Или, как в моем случае, потенциальной подпоркой для весьма пошатнувшейся репутации.
Отборочные соревнования на Кубок Капитана — это серия гонок, открывающаяся в начале лета. Из всех претендентов комплектаторы выбирают три лодки, которые будут включены в английскую команду. Большинство наших соперников работать начали еще до Рождества, так что мы считались опоздавшей и неорганизованной командой. Надежды были лишь на то, что «Колдун» — неплохая яхта, а гориллы хорошо знали друг друга. Теперь требовались тонкая притирка, интенсивная практика и везение. Значительная доля везения.
В тот день я начал работать с сильной головной болью и несколько затуманенным сознанием. Но дул свежий ветерок, и хотя действия команды были еще несколько замедленны, ее потенциал заметно выявлялся. Через три часа голова моя прояснилась, и я почувствовал в яхте продолжение себя самого, как это было, когда она только что возникла на чертежной доске.
Кое-что на «Колдуне» требовалось изменить. У яхты был прямоугольный в разрезе киль, тогда как лучше иметь овальный, и желательно было поставить рулевой эксцентрик, но в данный момент я не решился обратиться к Брину и довольствовался тем, что связался по коротковолновому передатчику со своим офисом и приказал чертежнику Эрни достать первоначальные наброски «Колдуна» и начать вычерчивать овальный киль.
Мы прибыли назад под большим спинакером, красным с золотом, с кадуцеем[57] «Колдуна», надувшимся в полную меру. Видя это парусное облако на фоне неба, слыша шипение струй за нами, я почувствовал в какой-то момент острую радость от того, что жив. Затем я вспомнил, что кто-то среди зеленых утесов, расположенных вокруг портовой дуги, хочет убить меня, и радость потухла.
Когда мы на моторе вошли в гавань, я собрал команду.
— Завтра выходим рано утром, — сказал я. — Затем мы поднимем яхту, и на верфи Спирмена ей поставят новый киль. Это займет дня два. Во вторник опять выходим. Скотто, задержись на одно слово.
После того как мы пришвартовали лодку и команда удалилась на отдых, я сказал Скотто:
— Сделай одолжение. Останься на лодке. Можешь?
— А что, ты полагаешь, я собираюсь делать? — сказал Скотто.
— Я имею в виду буквально. Ее заберут в эллинг и запрут. И даже при этом я хочу не упускать ее из виду. Поспи на борту, ладно?
Скотто вытаращился на меня.
— Черт знает что! — возмутился он. Затем пожал плечами. — Ты хозяин. А что происходит?
— Враждебные действия, — объяснил я. — Запри ее и заскочи со мной к Спирмену.
Невилл Спирмен сидел в конторе за рабочей доской вместе с Джонни Форсайтом. Перед ними лежала пачка чертежей. Я увидел наверху название «Кристалл».
— Что это вы с ней делаете? — спросил я. — Эд Бейс опять ее перестраивает?
Форсайт усмехнулся, показав редко поставленные зубы. Он явно был очень доволен собой.
— Эд? Мы просто... немножко изучаем ее. Ты можешь встретиться с ней на воде.
— Как я слышал, она разваливается на части, — заметил я. — Расслаивается корпус.
— Больше не расслаивается, — ответил Форсайт. — Я ее починил. — В голосе слышалась убежденная уверенность. — Тебе надо бы последить за ней.
— Безусловно. Можно на одно слово, Невилл?
Спирмен прошел к столу и сел перед множеством фотографий: рыболовецкие суда, таможенные катера, яхты — все построены здесь, у него. Кожа под глазами у Невилла потемнела от чрезмерной работы. Он был не особенно рад нас видеть.
— Боюсь, Джонни, у меня чисто личное дело, — сказал я.
Форсайт, услышав, засунул крупные руки в карманы и выдавился через дверь наружу.
— Что за личное? — спросил Спирмен.
— Ты знаешь, как распространяются слухи, — сказал я.
Было ясно, что мой престиж в его глазах не стал выше после того, как я получил «Колдуна».
— Звонили из твоей конторы, — сказал он. — Киль отправили из Уолвергэмптона сегодня утром.
Мы обсуждали проблему киля около пятнадцати минут. Это не было крупным делом, но Невилл отличался добросовестностью. Когда я сказал, что Скотто будет спать на борту и я хочу, чтобы «Колдун» стоял в запертом эллинге, вид у него стал еще более утомленным.
— Я очень расстроен из-за руля «Эстета». И очень сожалею, что у тебя из-за этого возникли затруднения, — сказал я Невиллу.
— Я тоже. И мне это не нравится.
— Это были титановые болты.
— Но они сломались. Честно, Чарли, все выглядит так, будто ты напутал в расчетах. — Он пододвинул бумаги к себе. Вопрос был закрыт. — Приводи яхту завтра, — сказал он. — Мы ее сразу же поднимем и начнем работу. — Он вернулся к бумагам на столе, и я удалился, получив недвусмысленный намек убираться прочь. Три недели назад он бы суетился вокруг меня.
Когда мы выходили с верфи, Скотто сказал:
— Я буду следить за лодкой. Спирмен смотрит на тебя как на прокаженного. Что происходит?
Он глядел на меня блекло-голубыми глазами — руки в карманах джинсов, шесть с половиной футов в высоту и три фута в ширину. Я секунду размышлял. В чем нуждаются те, на кого совершаются покушения, так это в телохранителях. Так почему бы и нет?
— Давай выпьем, — предложил я.
Мы поехали к «Русалке». Скотто заказал легкое пиво, а я пинту «Басса». Затем я рассказал ему всю правду о том, что случилось позавчера вечером.
— Да... — сказал Скотто, когда я кончил. — Для чего они это делают?
— Обычные приемы! — ответил я. — Когда я участвовал в Олимпийских играх в Монреале, некие предприимчивые люди нанесли слой свежего лака на мою лодку рано утром для того, чтобы, когда мы положим ее на галечник перед спуском на воду, ко дну прилипли камешки и всякая всячина, и в результате мы будем идти чуть медленнее. Нам повезло, мы вовремя заметили проделку и отчистили яхту. Но не всегда же везет. А тут речь идет о больших деньгах, поэтому люди, естественно, действуют более жестко. Так вот, я собираюсь в Ирландию на денек-другой, и когда вернусь, мне придется немного поразмышлять в уединении. В это время ты отвечаешь за «Колдуна».
Скотто потягивал пиво.
— Ладно. Взять мне пушку?
— Пушку?
— Я был в вооруженной охране на «Австралии-2» в Ньюпорте в восемьдесят третьем. У меня остался пистолет.
— Возьми металлическую палку и гляди в оба.
Крупное лицо Скотто изобразило разочарование. Затем он повеселел.
— Хорошо, — сказал он. — Приступим, не так ли?
На следующее утро стало ясно, что он честно спал на борту. Мы вышли в море и хорошо попрактиковались, меняя паруса. Вернувшись, устроили с командой обсуждение, а потом Скотто отвел лодку на верфь для установки нового киля. Я отправился домой, упаковал сумку, поехал в Плимут и сел в самолет рейса авиакомпании «Браймон Эруэйз» на Корк.
Глава 17
— Ну в этом ничего необычного нет.
— Полагаю, что да, — подтвердила Салли. — Проклятье! Я раньше думала, что Пултни — самое прекрасное место на Земле. Помнишь, как нам было весело: Хьюго и ты, я и Эд Бейс? А теперь все ужасно и безобразно, и происходят вещи, которых никто не понимает. — Ее продолговатые зеленые глаза блестели от слез. — И даже консервированные креветки здесь отвратительные. — Она оттолкнула тарелку. — Чарли, мне надо идти.
— Я отвезу тебя.
— Нет, — сказала она. — Не надо.
Она встала и ушла.
Я заплатил по счету. Пэт Форсайт улыбнулась, сделав усилие. Она не была счастлива, и ей нравилось производить впечатление терпеливой жертвы злосчастной судьбы, но казалось, что она просто слишком много жалуется по пустякам.
Голова болела. Я устал, и мне все обрыдло. Я медленно поплелся вверх по холму к дому. Там я рассчитывал найти аспирин.
Каковы бы ни были свидетельства, я не верил, что Поллит прервал обед, проехал милю к верфи, трахнул меня по голове, погрузил в лодку и пустил в море. У него бы не хватило сил. Да и храбрости тоже.
День был прекрасный. Небо голубое, легкий юго-западный ветерок гнал облака, похожие на стадо овец. Джордж Эванс, почтальон, по обыкновению опаздывающий, наклонился над жимолостью у ворот моего дома.
Он сказал, что денек славный и еще что-то в этом роде, а я всматривался в его красное лицо, светлые глаза и думал: не ты ли меня стукнул по голове на верфи Спирмена?
— Выглядишь не очень хорошо, — сказал Джордж.
— Переутомился, — соврал я, наблюдая, как он зашагал по дороге, насвистывая. Я не верил, что Поллит — бандит. И это сильно расширяло рамки поисков. Любой в Пултни мог иметь зуб на Эгаттера. Чувство незащищенности было очень неприятно.
Я позвонил Скотто, сказав ему, чтобы он подготовил «Колдуна» к выходу во время вечернего прилива. На самом деле мне хотелось завалиться в постель и проспать суток двое. Но стартовый пистолет никого не ждет, и мы должны были уложить требуемую полугодовую тренировку «Колдуна» в три недели. Я всегда смогу прикорнуть несколько минут на борту.
И к тому же на «Колдуне» никто никого не шарахнет по голове. У меня оставалось до выхода минут десять, я быстро побрился, принял душ и пошел проведать отца. Сиделка читала в кухне «Дейли пост».
Она выдала привычную, широкую, с избытком губной помады улыбку над накрахмаленным фартуком.
— Сегодня он себя чувствует хорошо, — сказала Боллом. — Доктор дал ему какие-то новые таблетки. И у него было столько посетителей!
Отец сидел, укрытый шотландским пледом, в кресле у окна. «Ллойд'с лист» дрожал в его костлявой руке. Он узнал меня и отложил газету в сторону.
— Что-то последние два дня тебя не было слышно, — сказал он. — Где ты был?
— Во Франции, — ответил я.
— О, — воскликнул он, — моя чертова память! Арчер говорил мне.
— Арчер?
— Каждый в Пултни знает. — Он засмеялся. — Нескладный дурачок. Упал с причального трапа в собственную шлюпку. Ха!
Рука в старческих коричневых пятнах весело похлопала по подлокотнику кресла. Затем он посмотрел на меня искоса, как делал это в тех редких случаях, когда хотел в чем-то признаться.
— Все же рад тебя видеть. То, что мне рассказывали, звучало ужасно.
— Да так оно и было. — Если от Гектора Поллита и была какая-то польза, она заключалась в распространении слухов.
— Чарли, — спросил отец, — у тебя трудности с деньгами?
Я удивился: мы редко говорили о денежных делах.
— Почему ты спрашиваешь?
Пальцы нервно пощипывали плед.
— Заходил Фрэнк Миллстоун. Сказал, что ты разорен, что тебе придется распродать все. Ты знаешь, он мечтает превратить наш дом в отель или что-то подобное и сделал официальное предложение о моей половине, очень выгодное предложение, я буду обеспечен до конца жизни. — Теперь он уже забирал плед горстями. — Ты разорен, Чарли?
— Нет. Не о чем беспокоиться. — Я еле сдерживал бешенство.
Он схватил и потряс мою руку.
— Будь осторожен. — В его водянистых глазах я увидел заботу о себе, привязанность и, возможно, страх. — Теперь давай посплетничаем о чем-нибудь.
Мы поболтали минут пять, затем я из холла позвонил Миллстоуну.
— Фрэнк, — сказал я, — это Чарли Эгаттер. Как ты смеешь приходить ко мне и запугивать моего отца, добиваясь, чтобы он продал тебе дом?
Миллстоун холодно ответил:
— Он совершеннолетний.
— И что ты имеешь в виду, говоря ему, что я разорен?
— То, что я сказал. У тебя серьезные неприятности, Чарли.
— Может быть, ты не слышал, что я пойду на одной из своих лодок для сэра Алека Брина в отборочных соревнованиях на Кубок Капитана?
Миллстоун захихикал:
— Ну, тогда тебе надо постараться непременно выиграть. Восстановить, так сказать, репутацию.
Я повесил трубку.
Сестра Боллом наблюдала за мной, сжав рот в тонкую красную линию. Она считала, что в доме налицо нечто нездоровое. Она, думаю, предпочла бы любое бунгало, лишь бы быть от меня подальше.
Открывая гараж, я погрузился в некие параноидальные размышления. Почему Фрэнк Миллстоун выбрал именно вчерашний день, чтобы снова сделать предложение моему отцу? Потому ли, что он действительно знал о моем финансовом положении? Или у него нашлись основания для уверенности, что Чарли Эгаттер уже не стоит и не будет стоять на его пути?
Я забрался в машину, рука потянулась к зажиганию. Я отвел ее назад. Вылез, тщательно посмотрел под капот, затем под днище, стараясь обнаружить неведомые выпуклости. Но под брюхом была только обычная смесь из ржавчины и смазки. Когда я ехал между склонами, покрытыми желтыми цветами утесника, к Новому Пултни, ко мне вновь вернулось чувство незащищенности.
Конечно, думал я, ставя машину на стоянке у портового бассейна, я всегда могу все рассказать Неллигану. Предположим, он мне поверит и тогда сможет, если захочет, начать масштабное расследование убийства.
К обеим сторонам мягко пружинящего дощатого пирса привалились гоночные яхты, низкие и острые. Вид их и порыв ветра напомнили мне, зачем я здесь: чтобы готовиться к гонкам. Нет, подумал я, никакого Неллигана. Только ты и я, ты — ублюдок убийца, кто бы ты ни был.
* * *
Команда «Колдуна» состояла из десяти человек. Мир береговых гонок достаточно тесен, так что я уже знал четверых из тех, кто пришел с лодкой. Дайк, баковый матрос в тенниске неприличного вида, к которой его голова, казалось, была прикреплена без посредничества шеи. О специалисте по фалам Джо ходили слухи, будто он родом из Барнхэм-на-Крауч, но это трудно было подтвердить или опровергнуть, поскольку мало кто слышал, как он разговаривает. У Джорджа, лебедчика, были необычно огромные руки, которые достигали голых коричневых коленок. Эти трое сидели на палубе вместе со Скотто и бородачом по имени Эл, похожим на Генриха VIII[55], специалистом по работе с мачтами. Их внешний вид позволял легко понять, почему шкотовых, лебедочников и разных других важных и высокоумелых палубных матросов обычно называют «гориллами».Более интеллектуальная часть команды включала Морри, шкотового[56], он прибыл с лодкой и считался авторитетом по настройке ее мачт. Дальше был Дуг Митчелл, тактик и навигатор, который дважды прошел под парусом вокруг Земли и не потерялся; Ник Твэйт, специальный шкотовый, присланный парусной фирмой «Кэпоут», чтобы убедить, что мы получим лучшие из новых парусов, какие только вздумаем им заказать; Криспин Хьюз-Эффкир, победитель чемпионата «Летучий Голландец» в прошлом году, — его заботой был грот, и он исполнял также роль второго рулевого.
Мы обменялись вежливыми приветствиями, как подобало джентльменам-любителям, затем состоялось серьезное обсуждение наших проблем, как это происходило у тех, кто полностью субсидировался владельцем яхты. Скотто как наемная рабочая сила был единственным, кто получал заработную плату. Остальные вынуждены были довольствоваться бесплатными билетами на самолет, щедрыми прожиточными расходами и хорошими автомашинами. Или, как в моем случае, потенциальной подпоркой для весьма пошатнувшейся репутации.
Отборочные соревнования на Кубок Капитана — это серия гонок, открывающаяся в начале лета. Из всех претендентов комплектаторы выбирают три лодки, которые будут включены в английскую команду. Большинство наших соперников работать начали еще до Рождества, так что мы считались опоздавшей и неорганизованной командой. Надежды были лишь на то, что «Колдун» — неплохая яхта, а гориллы хорошо знали друг друга. Теперь требовались тонкая притирка, интенсивная практика и везение. Значительная доля везения.
В тот день я начал работать с сильной головной болью и несколько затуманенным сознанием. Но дул свежий ветерок, и хотя действия команды были еще несколько замедленны, ее потенциал заметно выявлялся. Через три часа голова моя прояснилась, и я почувствовал в яхте продолжение себя самого, как это было, когда она только что возникла на чертежной доске.
Кое-что на «Колдуне» требовалось изменить. У яхты был прямоугольный в разрезе киль, тогда как лучше иметь овальный, и желательно было поставить рулевой эксцентрик, но в данный момент я не решился обратиться к Брину и довольствовался тем, что связался по коротковолновому передатчику со своим офисом и приказал чертежнику Эрни достать первоначальные наброски «Колдуна» и начать вычерчивать овальный киль.
Мы прибыли назад под большим спинакером, красным с золотом, с кадуцеем[57] «Колдуна», надувшимся в полную меру. Видя это парусное облако на фоне неба, слыша шипение струй за нами, я почувствовал в какой-то момент острую радость от того, что жив. Затем я вспомнил, что кто-то среди зеленых утесов, расположенных вокруг портовой дуги, хочет убить меня, и радость потухла.
Когда мы на моторе вошли в гавань, я собрал команду.
— Завтра выходим рано утром, — сказал я. — Затем мы поднимем яхту, и на верфи Спирмена ей поставят новый киль. Это займет дня два. Во вторник опять выходим. Скотто, задержись на одно слово.
После того как мы пришвартовали лодку и команда удалилась на отдых, я сказал Скотто:
— Сделай одолжение. Останься на лодке. Можешь?
— А что, ты полагаешь, я собираюсь делать? — сказал Скотто.
— Я имею в виду буквально. Ее заберут в эллинг и запрут. И даже при этом я хочу не упускать ее из виду. Поспи на борту, ладно?
Скотто вытаращился на меня.
— Черт знает что! — возмутился он. Затем пожал плечами. — Ты хозяин. А что происходит?
— Враждебные действия, — объяснил я. — Запри ее и заскочи со мной к Спирмену.
Невилл Спирмен сидел в конторе за рабочей доской вместе с Джонни Форсайтом. Перед ними лежала пачка чертежей. Я увидел наверху название «Кристалл».
— Что это вы с ней делаете? — спросил я. — Эд Бейс опять ее перестраивает?
Форсайт усмехнулся, показав редко поставленные зубы. Он явно был очень доволен собой.
— Эд? Мы просто... немножко изучаем ее. Ты можешь встретиться с ней на воде.
— Как я слышал, она разваливается на части, — заметил я. — Расслаивается корпус.
— Больше не расслаивается, — ответил Форсайт. — Я ее починил. — В голосе слышалась убежденная уверенность. — Тебе надо бы последить за ней.
— Безусловно. Можно на одно слово, Невилл?
Спирмен прошел к столу и сел перед множеством фотографий: рыболовецкие суда, таможенные катера, яхты — все построены здесь, у него. Кожа под глазами у Невилла потемнела от чрезмерной работы. Он был не особенно рад нас видеть.
— Боюсь, Джонни, у меня чисто личное дело, — сказал я.
Форсайт, услышав, засунул крупные руки в карманы и выдавился через дверь наружу.
— Что за личное? — спросил Спирмен.
— Ты знаешь, как распространяются слухи, — сказал я.
Было ясно, что мой престиж в его глазах не стал выше после того, как я получил «Колдуна».
— Звонили из твоей конторы, — сказал он. — Киль отправили из Уолвергэмптона сегодня утром.
Мы обсуждали проблему киля около пятнадцати минут. Это не было крупным делом, но Невилл отличался добросовестностью. Когда я сказал, что Скотто будет спать на борту и я хочу, чтобы «Колдун» стоял в запертом эллинге, вид у него стал еще более утомленным.
— Я очень расстроен из-за руля «Эстета». И очень сожалею, что у тебя из-за этого возникли затруднения, — сказал я Невиллу.
— Я тоже. И мне это не нравится.
— Это были титановые болты.
— Но они сломались. Честно, Чарли, все выглядит так, будто ты напутал в расчетах. — Он пододвинул бумаги к себе. Вопрос был закрыт. — Приводи яхту завтра, — сказал он. — Мы ее сразу же поднимем и начнем работу. — Он вернулся к бумагам на столе, и я удалился, получив недвусмысленный намек убираться прочь. Три недели назад он бы суетился вокруг меня.
Когда мы выходили с верфи, Скотто сказал:
— Я буду следить за лодкой. Спирмен смотрит на тебя как на прокаженного. Что происходит?
Он глядел на меня блекло-голубыми глазами — руки в карманах джинсов, шесть с половиной футов в высоту и три фута в ширину. Я секунду размышлял. В чем нуждаются те, на кого совершаются покушения, так это в телохранителях. Так почему бы и нет?
— Давай выпьем, — предложил я.
Мы поехали к «Русалке». Скотто заказал легкое пиво, а я пинту «Басса». Затем я рассказал ему всю правду о том, что случилось позавчера вечером.
— Да... — сказал Скотто, когда я кончил. — Для чего они это делают?
— Обычные приемы! — ответил я. — Когда я участвовал в Олимпийских играх в Монреале, некие предприимчивые люди нанесли слой свежего лака на мою лодку рано утром для того, чтобы, когда мы положим ее на галечник перед спуском на воду, ко дну прилипли камешки и всякая всячина, и в результате мы будем идти чуть медленнее. Нам повезло, мы вовремя заметили проделку и отчистили яхту. Но не всегда же везет. А тут речь идет о больших деньгах, поэтому люди, естественно, действуют более жестко. Так вот, я собираюсь в Ирландию на денек-другой, и когда вернусь, мне придется немного поразмышлять в уединении. В это время ты отвечаешь за «Колдуна».
Скотто потягивал пиво.
— Ладно. Взять мне пушку?
— Пушку?
— Я был в вооруженной охране на «Австралии-2» в Ньюпорте в восемьдесят третьем. У меня остался пистолет.
— Возьми металлическую палку и гляди в оба.
Крупное лицо Скотто изобразило разочарование. Затем он повеселел.
— Хорошо, — сказал он. — Приступим, не так ли?
На следующее утро стало ясно, что он честно спал на борту. Мы вышли в море и хорошо попрактиковались, меняя паруса. Вернувшись, устроили с командой обсуждение, а потом Скотто отвел лодку на верфь для установки нового киля. Я отправился домой, упаковал сумку, поехал в Плимут и сел в самолет рейса авиакомпании «Браймон Эруэйз» на Корк.
Глава 17
После приземления я взял напрокат машину и отправился в отель «Шэмрок» в Кинсейле. На следующее утро, поднявшись рано, я поволок свою головную боль к завтраку. Столовая была холодная и пустая, ее наполнял голубовато-серый свет, идущий от моря. Я сидел, кроша солодовый хлеб на тарелку, и размышлял, с чего мне начинать. Зал заполнился отдыхающими, завоняло перегаром от вчерашних портеров и сигаретным дымом, я решил обойтись без завтрака и пошел к телефонной будке.
Следовало начинать с Хегарти. Я нервничал. Хотелось верить, что истина заботит его больше, чем собственная репутация. Если это так, то он — уникальное явление в мире береговых гонок.
Я напрасно беспокоился.
— Конечно, черт возьми, — сказал он, когда я попросил разрешения прийти и поспрашивать его людей. — Я тебе организую стол, и ты можешь спрашивать кого угодно и о чем угодно, а им скажем, что ты собираешься предоставить нам работу к проверяешь нас. Ты ведь действительно можешь это сделать?
— Ближайший заказ, если он тебе подойдет, твой, — пообещал абсолютно искренне я.
Стол, который он мне выделил, находился в маленькой зеленой конторе. Первый, с кем я беседовал, был Шихи, механик. Маленького роста, с подергивающимися руками и шаркающей походкой, он производил впечатление исключительно нервного человека, пока вы не замечали его пристального взгляда из-под песочных бровей. Шихи наблюдал за всеми передвижениями лодок на верфи.
— "Аэ"! — сказал он. — После того как мы достали ее из воды, я самолично осмотрел ее килевые болты и сборку руля. Они находились в отличном состоянии. Это было, кажется, вечером в четверг, перед тем уик-эндом, когда руль у нее отвалился. — Он выпустил дым на свои квадратные беспокойные руки.
— Где она стояла ночью?
— Там, на верфи, на подпорках, — сказал Шихи. — Мы спустили ее на воду следующим утром.
— В какое время вы проверяли руль?
— Должно быть, часов в пять вечера. Крепко сидел, как натянутый барабан. — Он покачал головой, глаза его все время глядели на меня. — Чертовски странно, что полетели эти болты. На одном таком можно удержать целый поезд.
После него я переговорил со всеми служащими верфи, попросив их подтвердить то, что рассказал Шихи. Это они и сделали, ничего важного не добавив. Большинство из них были плотниками, или красильщиками, или такелажниками, и через их руки каждый год проходили сотни яхт.
По плазу меня водил механик-строитель — блондин из Голландии. Затем я прошел в красильню вместе с Уайтом, сморщенным, как грецкий орех, стариком, кашляющим из-за того, что в течение многих лет дышал парами растворителей. В заключение я осмотрел сборочный цех, где моим гидом был некто Деннис, с низко растущими черными волосами и поврежденным пальцем — по-видимому, в результате несчастного случая с каким-то инструментом. Это была очень славная и совершенно надежная верфь. Но я был здесь не для того, чтобы любоваться ею.
Последним, с кем я беседовал, был Гаррет, сторож, маленький смуглый человечек в грязном коричневом плаще и огромных сапогах.
— В какое время вы заступаете? — спросил я.
— В шесть часов вечера, — сказал Гаррет. — Но некоторое время я отсутствую.
— Почему?
— Археологическая ассоциация, — объяснил Гаррет. — Мы встречаемся в портовом бассейне каждый вечер. — Он посмотрел на меня тяжелым взглядом. — И пьем «Лукозейд»[58], если вас интересует.
— Интересует, — подтвердил я. — Как вы обеспечиваете охрану верфи?
— Я спускаю собаку.
— Собака свирепая?
— Может запросто оттяпать вам ногу, — сказал Гаррет очень спокойно.
— А не припомните, чтобы пес вел себя иначе?
— Только в ту субботнюю ночь, когда эта ваша лодка пришла со сломанным рулем.
— Раньше никогда?
— Никогда. Это, в общем, очень живая собака.
— Н-да... — Похоже, мое путешествие в Ирландию обернулось потерей времени. Я решил сделать еще одну, последнюю попытку: — Но до того, как лодка пришла со сломанным рулем, не вел ли пес себя странно?
— Не могу сказать, — ответил Гаррет.
— Понимаю. Ну...
— И причина, по которой я не могу ничего сказать, в том, что тогда я еще не имел удовольствия познакомиться с этой собакой. — Гаррет распрямился во весь рост. — Раньше в моем распоряжении была другая собака, Бриан. За два дня до ваших неприятностей с рулем Бриана нашли мертвым. Подозревали отравление. Он был очень свирепой собакой, и я не слишком удивился, что кто-то сильно на него осерчал.
Гарри смотрел на меня с торжеством, как будто я был капитаном соперничающей Археологической ассоциации, которую он только что разгромил во время дебатов.
— Когда была отравлена собака?
Гаррет посчитал на пальцах.
— Должно быть, в четверг.
— И вы не заметили ничего особенного на верфи?
— Не заметил.
— Очень хорошо, — сказал я. — Благодарю за вашу помощь.
— Не стоит. Я могу идти?
— Да.
Он вышел. Так, значит, собаку отравили в четверг ночью. Поговорив с рабочими, я составил схему передвижения служащих по верфи. Теперь предстояло пройтись по их — двадцати трем! — домам и подтвердить рассказанное мужьями беседами с их женами. При этом нужно исходить из вероятности, что диверсант работает на верфи. Это было, конечно, весьма вольное предположение.
Получилось совсем не так, как я думал.
В шесть часов Билли Хегарти просунул голову в дверь и спросил, как идут дела. Я рассказал. Он пожал плечами и пригласил меня на обед в Кинсейл. Я отказался под предлогом того, что мне надо еще поработать. По его виду я понял: он сомневается, что мне удастся что-нибудь узнать. В шесть тридцать я отправился в «Марин-бар», поел сандвичей с копченой семгой и выпил пинту «Мэрфи», лучшего крепкого портера в Ирландии. Затем вернулся на стоянку, залез в машину и посмотрел на первый адрес в своем списке. Это было в деревне Кросхевен. Я выехал на дорогу. Что-то мешало мне, упиралось в спину. Я переменил положение. Стало давить еще сильнее. Голос с заднего сиденья сказал:
— Продолжайте двигаться и делайте, что я буду вам говорить, иначе пожалеете.
Сердце мое будто подпрыгнуло и замерло. Неизвестный приказал:
— После почтового ящика поверните налево.
Я повиновался, вырулил на узкую дорогу, которая огибала крутой холм, поросший дубами. Я скосил глаза на зеркало заднего вида. Заднее сиденье было пусто. Он, должно быть, сидел на полу.
— Смотрите прямо перед собой, — сказал голос. В нем слышались нервозность и напряжение. Акцент северо-ирландский, но что-то в нем было не совсем так.
— Кто вы такой? — спросил я, с трудом стараясь говорить твердо.
— Не задавайте вопросов и не услышите вранья. Поверните направо в конце кирпичной стены.
Густая завеса из дубов стала немного реже, так что можно было видеть проселочную дорогу. Она вилась меж зарослей куманики. Где-то далеко мелькнул кусок голубого моря, большая возвышенность понтикума, покрытого розовато-лиловыми цветами. Во рту у меня пересохло.
— Налево, — сказал голос. Мы повернули от моря. Впереди были рододендроны, а за ними столбы и оконные рамы, увитые куманикой, — развалины большого дома. — Не делайте никаких глупостей, и чтобы я видел ваши руки.
Я вышел. В деревьях вздыхал ветер. Воздух был мягкий, с характерным ирландским запахом папоротника-орляка и недавнего дождя.
— Повернитесь, — приказали мне.
Я повернулся к дому, но лишь после того, как заметил его, выходящего из машины. В воздухе подуло холодом. Он выглядел, как те устрашающие фигуры, которые сопровождают гробы в Западном Белфасте. Черный вязаный шлем, закрывающий все лицо, с прорезями для глаз, черные шерстяные перчатки, в пуках ружье. Хотя и не из тех, что используется ИРА, — обрезанный дробовик.
— Что-то политическое? — решился спросить я.
— Заткни пасть, — рявкнул он.
Опять-таки, в акценте было что-то не так. Человек осторожно зажег сигарету, сунул ее в прорезь для рта. Это выглядело смешно. На мгновение страх отступил, и я стал мыслить более четко. В Англии существует представление, что Временная Ирландская Республиканская армия свободное время использует для грабежей и устрашения южан. Но я бывал в Ирландии достаточное количество раз, чтобы понять, что у «временных» есть занятия поважнее, чем запугивать отдельных граждан без всяких разумных причин.
Некоторая часть дыма попала в шерсть шлема. Человек закашлялся, а я улыбнулся.
— Что это вы смеетесь? — спросил он.
Я улыбнулся тому, что акцент был подделкой, он относился к графству Корк с попыткой походить на белфастский. Человек отбросил сигарету и двинул ружьем. Страх вернулся. Ружье выглядело достаточно реально, не так уж важно было, кто его держал.
— Чего вы хотите? — сказал я.
— Кое-кому не нравится, что вы суете свой нос туда, куда вас не просят.
— Кому именно? — спросил я.
— Вам незачем знать. — Его руки в черных перчатках нервно дернулись на стволе. Я внимательно наблюдал. Что-то странное было у него с одним пальцем. — Это первое и последнее предупреждение.
— Понимаю.
— Теперь, — сказал он, вытаскивая металлический инструмент из кармана и бросая его на землю у моих ног, — выньте клапаны из колес машины. — Подобрав инструмент, я пригнулся и отвинтил вентиль. Шины с шипением осели. — Больше нас не беспокойте. — Он направил дуло ружья мне в ноги. Я наблюдал, отчасти напуганный, отчасти заинтересованный: этот любитель из ИРА не ведает, что творит. Он даже не попросил вернуть свой инструмент.
Звук ружейного выстрела заставил меня чуть ли не выскочить из собственной шкуры. Он снова выстрелил, взрывая землю между нами. Я бросился за машину. Голуби разлетелись в стороны, и в тревоге закричал фазан.
— Убирайся, ты, британский ублюдок! — заорал он. Я пригнулся за машиной, дрожа. Может, он и был жалок, но ружье у него заряжено. — Тебя предупредили.
Следовало начинать с Хегарти. Я нервничал. Хотелось верить, что истина заботит его больше, чем собственная репутация. Если это так, то он — уникальное явление в мире береговых гонок.
Я напрасно беспокоился.
— Конечно, черт возьми, — сказал он, когда я попросил разрешения прийти и поспрашивать его людей. — Я тебе организую стол, и ты можешь спрашивать кого угодно и о чем угодно, а им скажем, что ты собираешься предоставить нам работу к проверяешь нас. Ты ведь действительно можешь это сделать?
— Ближайший заказ, если он тебе подойдет, твой, — пообещал абсолютно искренне я.
Стол, который он мне выделил, находился в маленькой зеленой конторе. Первый, с кем я беседовал, был Шихи, механик. Маленького роста, с подергивающимися руками и шаркающей походкой, он производил впечатление исключительно нервного человека, пока вы не замечали его пристального взгляда из-под песочных бровей. Шихи наблюдал за всеми передвижениями лодок на верфи.
— "Аэ"! — сказал он. — После того как мы достали ее из воды, я самолично осмотрел ее килевые болты и сборку руля. Они находились в отличном состоянии. Это было, кажется, вечером в четверг, перед тем уик-эндом, когда руль у нее отвалился. — Он выпустил дым на свои квадратные беспокойные руки.
— Где она стояла ночью?
— Там, на верфи, на подпорках, — сказал Шихи. — Мы спустили ее на воду следующим утром.
— В какое время вы проверяли руль?
— Должно быть, часов в пять вечера. Крепко сидел, как натянутый барабан. — Он покачал головой, глаза его все время глядели на меня. — Чертовски странно, что полетели эти болты. На одном таком можно удержать целый поезд.
После него я переговорил со всеми служащими верфи, попросив их подтвердить то, что рассказал Шихи. Это они и сделали, ничего важного не добавив. Большинство из них были плотниками, или красильщиками, или такелажниками, и через их руки каждый год проходили сотни яхт.
По плазу меня водил механик-строитель — блондин из Голландии. Затем я прошел в красильню вместе с Уайтом, сморщенным, как грецкий орех, стариком, кашляющим из-за того, что в течение многих лет дышал парами растворителей. В заключение я осмотрел сборочный цех, где моим гидом был некто Деннис, с низко растущими черными волосами и поврежденным пальцем — по-видимому, в результате несчастного случая с каким-то инструментом. Это была очень славная и совершенно надежная верфь. Но я был здесь не для того, чтобы любоваться ею.
Последним, с кем я беседовал, был Гаррет, сторож, маленький смуглый человечек в грязном коричневом плаще и огромных сапогах.
— В какое время вы заступаете? — спросил я.
— В шесть часов вечера, — сказал Гаррет. — Но некоторое время я отсутствую.
— Почему?
— Археологическая ассоциация, — объяснил Гаррет. — Мы встречаемся в портовом бассейне каждый вечер. — Он посмотрел на меня тяжелым взглядом. — И пьем «Лукозейд»[58], если вас интересует.
— Интересует, — подтвердил я. — Как вы обеспечиваете охрану верфи?
— Я спускаю собаку.
— Собака свирепая?
— Может запросто оттяпать вам ногу, — сказал Гаррет очень спокойно.
— А не припомните, чтобы пес вел себя иначе?
— Только в ту субботнюю ночь, когда эта ваша лодка пришла со сломанным рулем.
— Раньше никогда?
— Никогда. Это, в общем, очень живая собака.
— Н-да... — Похоже, мое путешествие в Ирландию обернулось потерей времени. Я решил сделать еще одну, последнюю попытку: — Но до того, как лодка пришла со сломанным рулем, не вел ли пес себя странно?
— Не могу сказать, — ответил Гаррет.
— Понимаю. Ну...
— И причина, по которой я не могу ничего сказать, в том, что тогда я еще не имел удовольствия познакомиться с этой собакой. — Гаррет распрямился во весь рост. — Раньше в моем распоряжении была другая собака, Бриан. За два дня до ваших неприятностей с рулем Бриана нашли мертвым. Подозревали отравление. Он был очень свирепой собакой, и я не слишком удивился, что кто-то сильно на него осерчал.
Гарри смотрел на меня с торжеством, как будто я был капитаном соперничающей Археологической ассоциации, которую он только что разгромил во время дебатов.
— Когда была отравлена собака?
Гаррет посчитал на пальцах.
— Должно быть, в четверг.
— И вы не заметили ничего особенного на верфи?
— Не заметил.
— Очень хорошо, — сказал я. — Благодарю за вашу помощь.
— Не стоит. Я могу идти?
— Да.
Он вышел. Так, значит, собаку отравили в четверг ночью. Поговорив с рабочими, я составил схему передвижения служащих по верфи. Теперь предстояло пройтись по их — двадцати трем! — домам и подтвердить рассказанное мужьями беседами с их женами. При этом нужно исходить из вероятности, что диверсант работает на верфи. Это было, конечно, весьма вольное предположение.
Получилось совсем не так, как я думал.
В шесть часов Билли Хегарти просунул голову в дверь и спросил, как идут дела. Я рассказал. Он пожал плечами и пригласил меня на обед в Кинсейл. Я отказался под предлогом того, что мне надо еще поработать. По его виду я понял: он сомневается, что мне удастся что-нибудь узнать. В шесть тридцать я отправился в «Марин-бар», поел сандвичей с копченой семгой и выпил пинту «Мэрфи», лучшего крепкого портера в Ирландии. Затем вернулся на стоянку, залез в машину и посмотрел на первый адрес в своем списке. Это было в деревне Кросхевен. Я выехал на дорогу. Что-то мешало мне, упиралось в спину. Я переменил положение. Стало давить еще сильнее. Голос с заднего сиденья сказал:
— Продолжайте двигаться и делайте, что я буду вам говорить, иначе пожалеете.
Сердце мое будто подпрыгнуло и замерло. Неизвестный приказал:
— После почтового ящика поверните налево.
Я повиновался, вырулил на узкую дорогу, которая огибала крутой холм, поросший дубами. Я скосил глаза на зеркало заднего вида. Заднее сиденье было пусто. Он, должно быть, сидел на полу.
— Смотрите прямо перед собой, — сказал голос. В нем слышались нервозность и напряжение. Акцент северо-ирландский, но что-то в нем было не совсем так.
— Кто вы такой? — спросил я, с трудом стараясь говорить твердо.
— Не задавайте вопросов и не услышите вранья. Поверните направо в конце кирпичной стены.
Густая завеса из дубов стала немного реже, так что можно было видеть проселочную дорогу. Она вилась меж зарослей куманики. Где-то далеко мелькнул кусок голубого моря, большая возвышенность понтикума, покрытого розовато-лиловыми цветами. Во рту у меня пересохло.
— Налево, — сказал голос. Мы повернули от моря. Впереди были рододендроны, а за ними столбы и оконные рамы, увитые куманикой, — развалины большого дома. — Не делайте никаких глупостей, и чтобы я видел ваши руки.
Я вышел. В деревьях вздыхал ветер. Воздух был мягкий, с характерным ирландским запахом папоротника-орляка и недавнего дождя.
— Повернитесь, — приказали мне.
Я повернулся к дому, но лишь после того, как заметил его, выходящего из машины. В воздухе подуло холодом. Он выглядел, как те устрашающие фигуры, которые сопровождают гробы в Западном Белфасте. Черный вязаный шлем, закрывающий все лицо, с прорезями для глаз, черные шерстяные перчатки, в пуках ружье. Хотя и не из тех, что используется ИРА, — обрезанный дробовик.
— Что-то политическое? — решился спросить я.
— Заткни пасть, — рявкнул он.
Опять-таки, в акценте было что-то не так. Человек осторожно зажег сигарету, сунул ее в прорезь для рта. Это выглядело смешно. На мгновение страх отступил, и я стал мыслить более четко. В Англии существует представление, что Временная Ирландская Республиканская армия свободное время использует для грабежей и устрашения южан. Но я бывал в Ирландии достаточное количество раз, чтобы понять, что у «временных» есть занятия поважнее, чем запугивать отдельных граждан без всяких разумных причин.
Некоторая часть дыма попала в шерсть шлема. Человек закашлялся, а я улыбнулся.
— Что это вы смеетесь? — спросил он.
Я улыбнулся тому, что акцент был подделкой, он относился к графству Корк с попыткой походить на белфастский. Человек отбросил сигарету и двинул ружьем. Страх вернулся. Ружье выглядело достаточно реально, не так уж важно было, кто его держал.
— Чего вы хотите? — сказал я.
— Кое-кому не нравится, что вы суете свой нос туда, куда вас не просят.
— Кому именно? — спросил я.
— Вам незачем знать. — Его руки в черных перчатках нервно дернулись на стволе. Я внимательно наблюдал. Что-то странное было у него с одним пальцем. — Это первое и последнее предупреждение.
— Понимаю.
— Теперь, — сказал он, вытаскивая металлический инструмент из кармана и бросая его на землю у моих ног, — выньте клапаны из колес машины. — Подобрав инструмент, я пригнулся и отвинтил вентиль. Шины с шипением осели. — Больше нас не беспокойте. — Он направил дуло ружья мне в ноги. Я наблюдал, отчасти напуганный, отчасти заинтересованный: этот любитель из ИРА не ведает, что творит. Он даже не попросил вернуть свой инструмент.
Звук ружейного выстрела заставил меня чуть ли не выскочить из собственной шкуры. Он снова выстрелил, взрывая землю между нами. Я бросился за машину. Голуби разлетелись в стороны, и в тревоге закричал фазан.
— Убирайся, ты, британский ублюдок! — заорал он. Я пригнулся за машиной, дрожа. Может, он и был жалок, но ружье у него заряжено. — Тебя предупредили.