Льювеллин Сэм. Тросовый талреп

   Мы миновали оконечность волнореза, горизонтального отростка серой скалы, наращенного большими кусками гранита, тесно сцепленными известковым раствором. Суда, стоявшие на якорной стоянке, выглядели сверхшикарно. Я обратил внимание на черный катер с длинным кормовым подзором и изогнутым носом.
   — Это «Астероид», — сказал Эван. — Маленький прогулочный катер Лундгрена. Стоимость содержания на уровне моста Форс. Давайте-ка посмотрим, дома ли хозяин.
   Мы пришвартовались к причалу и сошли на берег.

Глава 4

   Дорожка из плотно утрамбованного гравия, опоясывая западный берег якорной стоянки, вела к двойным воротам из позолоченной стали, вделанным в высокую гранитную стену. Мы вошли в ворота и продолжили свой путь среди разных сортов рододендронов и еще каких-то огненно-красных цветов, поднимающихся вверх, к террасе. Двое садовников усердно пропалывали сорняки. Они поздоровались с Эваном так, словно бы очень хорошо его знали и даже любили. На террасе были расставлены столы с зонтиками-навесами, их бахрома беспокойно трепыхалась на ветерке. За высокими застекленными окнами располагался длинный бар, отделанный красным деревом. Бармен был, как и положено, в белом кителе.
   — Он слямзил этот бар с ипподрома «Эйнтри», — сказал Эван.
   Бармен увидел нас и приветливо кивнул:
   — Доброе утро, мистер Бучэн.
   Его чуть-чуть сузившиеся глаза на большом круглом лице заставили меня усомниться в искренности приветствия. Эван заказал пару пинт пива. Помещение было высоким, в стиле времен короля Эдуарда, с большими темными голландскими морскими пейзажами на фоне красных клетчатых обоев, а над дверьми крест-накрест висели старинные шотландские мечи.
   — Когда Райт разорился, в этом здании сначала была гостиница, — сказал Эван, облокачиваясь на стойку бара. — Потом здесь располагались коммандос. Позже помещением завладел какой-то немец, который застрелился. А затем — Лундгрен.
   Высокие застекленные двери открылись, и вошел невысокий, плотный, круглолицый мужчина с рыжеватыми волосами. На нем была шерстяная фуфайка и выцветшие красные брюки яхт-клуба Уоттса.
   — Легок на помине, — объявил Эван и представил нас друг другу: — Гарри Фрэзер, Дэвид Лундгрен.
   Мы обменялись рукопожатиями. Рука Лундгрена была маленькой, горячей и сухой. Лицо ярко-красное от солнца, курносый нос и бледно-серые глаза. Он выглядел как викинг в миниатюре.
   — Заглянули выпить по пинте, — сообщил Эван. — Выпьете с нами?
   — Спасибо, — сказал Лундгрен. Бармен принес ему в бокале что-то прозрачное, с ломтиком лимона. Вероятно, тоник. Лундгрен был не похож на человека, начинающего пить с утра. — Итак, вы остановились в Кинлочбиэге?
   — Гектор налаживает его посудину, — сказал Эван, опрокидывая в рот остатки пива из своей пинты. — Прошу прощения. Выйду подышать...
   Он подмигнул мне, так чтобы Лундгрену не было заметно, и вышел из бара. Лундгрен потянулся через стойку и взял невзрачную пачку русских сигарет с фильтром.
   — Не могу бросить, — сказал он. — У меня приличное состояние, чтобы рискнуть вести дела с Горбачевым, и он посылает мне кое-что... — Мой собеседник улыбнулся, и это создало настроение давно опробованной легкой доверительности: Лундгрен вас успокаивает, а сам тем временем проверяет, знаете ли вы, какая он крупная шишка. — А судно ваше где?
   Это было хорошее начало. Я рассказал ему о «Зеленом дельфине». Он выдохнул дым и кивнул.
   — Умный парень этот Чарли Эгаттер. Надо будет посмотреть, как вы с ним управляетесь на своем судне. Вы участвовали в гонках «Три Бена»?
   — Конечно.
   — Я тоже, — сказал он. — У меня тут есть несколько друзей, которые помогают мне управлять «Астероидом», и парочка морских пехотинцев королевского флота — они ведут гонки, когда я чувствую себя усталым. — Он пыхнул дымом мне в лицо. — Эти «Три Бена» становятся все более профессиональными. В наши дни гонки в парусном спорте — это в большей степени испытание на стойкость, нежели на умение. — Он улыбнулся этакой холодной скандинавской улыбкой. — Я думаю, что они потому-то мне и нравятся.
   Я кивнул, чтобы показать, как я внимательно слушаю. Ему явно нравился звук собственного голоса.
   — Упорный человек может многого добиться в этих краях. Кто-то думает о строителях в Кинлочбиэге или в этом месте. — Он помахал своей сигаретой в сторону застекленных окон. — Здесь присутствует дух, который и соорудил солнечную террасу, противостоящую господствующим ветрам в самом плохом климате Европы.
   Он подождал, чтобы я засмеялся.
   — И в вашей каменоломне тоже, — сказал я не без умысла. Он пожал плечами.
   — Это для меня и бизнес, и удовольствие. Я много плаваю, и мне нужно много камня. Поэтому я и начал присматривать какую-нибудь гранитную гору с глубоководной якорной стоянкой поблизости. И я ее нашел. Теперь мы развозим морем шотландские скалы по всему миру.
   — А это не слишком дорого?
   Он выхлебал свой напиток. В его глазах был холодок экрана карманного микрокалькулятора.
   — Конечно, пришлось вложить немало. Но спрос постоянно высокий, а морской транспорт самый дешевый. — В этот момент в бар вошли двое мужчин. У обоих коротко постриженные волосы, тоненькие усики, на обоих спортивные костюмы. Лундгрен посмотрел на свои часы. — Вы как-нибудь должны приехать и все тут посмотреть.
   — Мне бы очень хотелось, — ответил я.
   — Предвкушаю знакомство с вашим судном, — сказал он на прощание.
   Они вышли втроем. Лундгрен важно шествовал впереди и казался еще миниатюрней из-за этих двоих. В его зубах дымилась сигарета. А я допил свою рюмку. Бармен принес счет. Стоимость тоника Лундгрена была помечена пятью фунтами.
   — Тут все верно? — спросил я бармена.
   Его большое круглое лицо выглядело невозмутимым и вполне самодовольным.
   — Все совершенно точно, сэр.
   — Он всегда так работает, ваш босс? — спросил я.
   Бармен не ответил. Я заплатил и вышел на террасу. Вид отсюда был потрясающим. Через весь сад — до якорной стоянки и дальше, до алых пиков Арднамеркена. Было нетрудно понять, как Лундгрен поднялся на ту высоту, где он находился. Нетрудно было понять и то, что его друзья, которым приходится оплачивать гостиничные счета, когда они приезжают сюда, и его случайные знакомые, которым приходится платить здесь за пиво непомерно завышенные цены, любят его несколько меньше, чем они это ему показывают.
   Я спустился по ступенькам террасы между красными терракотовыми цветочными горшками с геранью и агапантусом и побрел по дорожке через сад. Садовники все еще пропалывали сорняки. Я спросил одного из них, не видел ли он Эвана. Садовник указал рукой:
   — Пошел вон туда, к садкам с рыбой.
   Дорожка привела меня в лесок шотландских сосен. Небольшая деревянная табличка на воротах, стоявших поперек дорожки, извещала: «Частное владение». Я заколебался.
   — Туда, туда! — крикнул садовник ободряюще.
   Я толкнул калитку и вошел. За воротами дорожка была уже не только не ухоженной, а, наоборот, грязной от торфа, с глубокими отметинами тракторных шин. Справа рельеф полуострова повышался. Дорожка вывела меня на тенистый южный берег узкого черного залива, потом миновала беспорядочное скопление сельских домишек из асбеста и цемента, обогнула дымящуюся кучу жестяных консервных банок, бутылок и старых круглых банок из-под нефти...
   Так я оказался на самой оконечности мыса. Здесь залив расширялся, превращаясь в просторную гладь очень темной воды. И очень глубокой. А там, где течение устремлялось сквозь узкое горло залива, виднелись сильные завихрения и водовороты, наверное, там были и подводные рифы. Ярдах в пятидесяти от меня возвышались над берегом какие-то подмостки прямоугольной формы, выкрашенные белой краской. Что-то вроде плота. Такое сооружение можно увидеть почти в каждом узком заливе на западном побережье. По периметру этого прямоугольника, полного молодых лососей, шла навесная дорожка. Словом, передо мной была рыбная ферма.
   Эван стоял на краю огромного рыбного садка. Рядом с ним я увидел мужчину, значительно ниже Эвана, темноволосого и коренастого. Они о чем-то разговаривали. Эван стоял слишком близко к собеседнику, такая уж была у него привычка, неудобная для других из-за его гигантского роста. Я слышал, как грохочет его смех, раскатываясь по ровной глади черной воды. А другой мужчина только качал головой. Эван сказал ему что-то еще.
   II тут незнакомец неожиданно набросился на Эвана. Я видел все, как при замедленной съемке. Локоть мужчины отодвинулся назад, а плечо опустилось. Потом сжатый кулак врезался в живот Эвана. И когда Эван от неожиданности подался вперед, маленький мужчина вцепился в его фуфайку и с силой ударил лбом Эвана в лицо. Колени Эвана подогнулись, он отлетел к перилам, перекинулся через них и рухнул в воду. Ботинки незнакомца загрохотали по подмосткам, еще какой-то мужчина с криком выбежал из-под навеса.
   «Нападение, — тупо подумал я. — Этот мужчина у меня на глазах напал на Эвана. Что тут происходит?»
   Зарычал дизель. Обшарпанное грузовое судно выползло из-за плота. На нем я увидел невысокого мужчину, врага Эвана, и еще того, который прятался под навесом. У этого второго светлые волосы были острижены так коротко, что сквозь них поблескивала на солнце розовая кожа.
   — Эй! — заорал я.
   Но никто из них не посмотрел в мою сторону. Двигатель грохотал, судно стремительно уходило и открытое море. А я продолжал высматривать в воде голову Эвана. Пора бы ему и вынырнуть. Мои ладони внезапно стали скользкими от пота. Я скатился по скалистому склону и промчался по подмосткам туда, где Эван упал в воду. Сотни хвостов колотились по воде, похожие на торпеды тени косяка молодых лососей метались внутри садка. Я всматривался в то место, где ушел под воду Эван. Черная глубина. Ни малейших намеков на Эвана.
   И тут что-то ударилось о край подмостков. Появилась рука, она вцепилась в доски с внутренней стороны навесной дорожки, там, где был рыбный садок. Я наклонился и поймал мокрую скользкую руку. Сильные пальцы схватили меня мертвой хваткой...
   Все это было за пределами реальности. Я только что сидел в баре фешенебельной гостиницы с миллионером, фото которого печатают на обложках воскресных приложений к журналам. А сейчас рядом со мной тонул человек. Просто я сплю и это мой очередной скверный сон, подобный всем прочим дурным снам. Но морские чайки все громче кричали у меня над головой, грохот двигателя того грузового судна затихал вдали, горячий пот скатывался с моих волос, а эта рука была холодной и мокрой, она так впилась в мою, что я чуть не отключился. И эта боль была настоящей, как и все остальное. Я ведь слышу, как течение журчит в причальных тросах садка...
   Я рывком высвободил ладонь, засунул руку за внешний край подмостков и стал шарить в воде. Наконец я нащупал какую-то ткань. Фуфайка! Я крепко схватился за нее и изо всех сил потянул.
   Какое-то мгновение я чувствовал, что он сопротивляется. Его рука все еще цеплялась за доски. Я ударил по ней ногой. Она сорвалась в воду. Я сильно дернул за фуфайку. Сопротивление прекратилось. Что-то тяжелое сдвинулось, отошло от стены садка, куда ее прижало течением. Появилась голова Эвана. Его пальцы сжимали кусок дощатой обшивки. Он с минуту полежал, натужно откашливаясь. Кровь капала из его носа и текла по дощатому настилу. Вода в садке стала пениться, потому что лососи дрались из-за этих капелек крови.
   В ясном небе пронзительно кричали чайки. Я дышал почти так же тяжело, как Эван. Немного отдышавшись, он сказал:
   — Я — полный идиот.
   — С вами все в порядке? — спросил я.
   — Запутался рукой в сетях. Мог там подохнуть.
   — И это было бы убийством. Или, во всяком случае, непредумышленным убийством.
   Он с трудом принял сидячее положение и сказал:
   — Ублюдок. Я знал, что он докатится до такого.
   Я понемногу приходил в себя.
   — О чем, черт подери, вы с ним говорили? — спросил я.
   — Этот ублюдок присматривает за садком Джерри Файна, — сказал Эван. — Он ненавидит тюленей. Поэтому он кормит их рыбой, а в нее подсыпает стрихнин. Вон, видите?
   Я проследил за направлением его взгляда. Что-то серое и раздувшееся колыхалось на поверхности воды. Дохлый тюлень.
   — Мне рассказал Энгус. Здешний садовник. Ну, я и потребовал немножко грубовато, что хочу, мол, заглянуть под навес. — Лицо Эвана было бело-синеватым. И темно-красная струйка крови под носом. Я слышал, как стучат его зубы. От холода, да и от шока тоже. — Надо заглянуть в его сарайчик. Посмотреть, где он там держит свой проклятый яд.
   Мы заковыляли вдоль дощатого настила. Двери сарайчика были заперты на большой висячий замок.
   — Принесите мне какой-нибудь камень, — попросил Эван. — Я собью замок.
   — Я не намерен становиться соучастником взлома и проникновения в чужое владение, — строго заявил я, начиная сердиться. Он вцепился мне в руку. Я не уступал. — Если у вас есть веские подозрения, обратитесь в полицию. Действуйте!
   Мы отправились в обратный путь по грязной дорожке. Эван успокоился и даже повеселел. У двойных ворот с надписью «Частное владение» нам встретился Лундгрен в сопровождении своих молодцов в спортивных костюмах. С ними была какая-то блондинка, высокая и стройная. Она выглядела как нордический идеал в представлении издателя дешевого журнальчика.
   — Лизбет! — окликнул ее Эван. — А ты-то что здесь делаешь?
   Ее глаза были изумительно голубыми. Два миниатюрных плавательных бассейна. Эти прекрасные глаза испуганно расширились, заметив кровь на верхней губе Эвана.
   — Что случилось? — полюбопытствовал Лундгрен. Отвечать следовало мне. И по всей форме.
   — Я только что явился свидетелем нападения... — начал я.
   — Прошу прощения, — резко прервал меня Лундгрен, — но я не собираюсь отвечать за то, что происходит на территории моего частного владения, закрытого для посторонних.
   — И вы не знаете, что делается там, в ваших сараях? — спросил Эван.
   — Это отделение Джерри Файна, — сказал Лундгрен. — До свидания. Увидимся на регате.
   Мы пошли к причалу. Говорить было не о чем. Когда мы поднялись на судно, Эван смыл кровь со своего лица и сказал:
   — Извините за все это.
   Я пожал плечами.
   — Лундгрен уже предостерегал меня, — продолжал Эван. — В каменоломне. Он здесь скучает, потому-то и тешит все свои маленькие прихоти. Ну, как в армии, и все такое. Он для того и нанял этих крутых парней. — Длинная рука Эвана потянулась вверх, за бутылкой виски, и он отхлебнул прямо из горла. — Вот почему Лундгрен притащил сюда и Лизбет. Она служит помощником управляющего в каменоломне. Только его не интересует ее тело, как оно интересовало бы любое разумное существо. Он заполучил ее сюда, потому что она сейчас на взлете.
   — А что за человек ударил вас? — спросил я. — Вы что, будете терпеть это и дальше? Не пойдете в полицию?
   Глаза Эвана сузились и стали угрожающими.
   — Его черед настанет скоро, — заявил он. — После вторника.
   — А что случится во вторник?
   — Как раз будет два дня после кинлочбиэгской регаты, — засмеялся он, демонстрируя свои желтые зубы. — В которой, надеюсь, и вы примете участие.
   Он допил бутылку, вышвырнул ее в окно рулевой рубки и стукнул по стартовой кнопке двигателя. Дизели «Флоры» загромыхали.
   — Отчаливайте, — сказал он мне.
   Я отбросил на причал береговые тросы, понимая, что всего он мне вот так сразу не расскажет. «Флора» двинулась прочь из залива, и верхушки ее приземистых мачт завертелись на фоне пушистых белых облаков. Воздух в рулевой рубке казался мне невыносимо спертым. Пахло дизельным маслом и угольным дымом из плиты в салоне. Я распахнул окно и сосредоточился на том, чтобы меня не вывернуло. Эван пошел переодеться и вернулся почти франтом. Он принес с собой новую бутылку виски.
   — Еще вот что... — попросил он. — Вы не могли бы не рассказывать этого Фионе.
   — Как вам будет угодно.
   — Мы с ней... Уживаемся, в общем-то. Но не более того, разумеется. — В его бледно-голубых глазах появился какой-то горячечный блеск. Ничего удивительного — одну почти целую бутылку виски он уже выпил. — Фиона воспринимает все слишком серьезно.
   Он отправился на палубу и подтянул паруса, главный и тот, что на корме, кливер и фок. Оба они были цвета высохшей крови. Теперь «Флора» двигалась немного поустойчивей. Приступ морской болезни отступил, но не настолько далеко, чтобы вызвать у меня склонность задавать Эвану новые вопросы.
   Мы причалили около девяти часов. Небо еще не было тронуто сумерками. В июле в этих широтах темнеет поздно.
   — Пошли пообедаем, — предложил он.
   Я сразу почувствовал боль в шишке за левым ухом.
   — Нет, я хочу лечь спать, а за приглашение спасибо.
   — Тогда до завтра, — сказал он. — Вы ведь не можете ночевать на своем судне, в нынешнем его состоянии. Устраивайтесь на «Флоре», если хотите. Тут есть еда.
   Я снова его поблагодарил. Потом помог Эвану выбраться на берег, а сам пошел взглянуть на «Зеленого дельфина».

Глава 5

   Многого я от Гектора не ожидал. Проспер рассказывал мне, как работают здесь, на западе Шотландии. Слишком медленно, даже по стандартам Мартиники. Дерево в этом климате приходится сушить несколько дней, и не было никакой возможности починить судно, пока не высохнут лесоматериалы.
   Отмахиваясь от комаров, я побрел к причалу. Из сарайчика тянулись кабели, они пересекали палубу «Зеленого дельфина» и скрывались в небольшой прямоугольной кабинке из серого полиэтилена, надстроенной над пробоиной в борту. Я поднялся по трапу. К кабинке из пластика было невозможно прикоснуться — внутри электрический нагреватель гнал горячий воздух. Здесь, возможно, и была Западная Шотландия, но такого рода услуги вы получали только в Новом Пултни, в штате Род-Айленд, или в Соленте.
   Я погреб обратно к «Флоре». Первым делом я разжег плиту, чтобы избавиться от вечерней прохлады и подогреть немного печеных бобов. Потом я поставил на стол бокал с виски и с удовольствием наблюдал, как на отмели косяк морской форели набрасывается на разную мелкую рыбешку. Мошкара загнала меня в рулевую рубку, где высокочастотный передатчик деловито сообщил:
   — Гарри, это Эван. Звонили из вашей конторы.
   — Отлично, — ответил я.
   — И Фиона желает вам доброй ночи.
   Я пожелал ей того же и отправился вниз. Салон «Флоры» был безупречно отлакирован, и можно было не сомневаться, что это работа Гектора. Я разжег парафиновую лампу. В салоне нашлась пара книжных полок с книгами по лоцманскому делу и по орнитологии. Ни один из этих предметов меня не привлекал. Я прошел дальше, в каюту. Джинсы, висевшие на крючке, и компас над койкой свидетельствовали, что тут, очевидно, помещался Эван. На полке рядом с койкой стояла книжка Шумахера «Красота малого», несколько научных периодических изданий по морской биологии, Библия и «Зеленое море» Готфрида Вебера. Я взял с полки «Зеленое море». Насколько я помнил, это была книга о загрязнении морской среды. И автор, кажется, был журналистом. На титульном листе книги я обнаружил посвящение другу и многолетнему корреспонденту автора Эвану Бучэну. Между последними страницами была воткнута пачка писем. Они не имели ко мне никакого отношения, но я ведь сделал себе карьеру на том, что изучал вещи, которые касались других людей.
   Впрочем, мне и не стоило беспокоиться по поводу моей бесцеремонности. Одно письмо было о загрязнении, вызванном рыбными фермами, другое — о вреде для рыб, который наносит это загрязнение, третье — насчет усиленного размножения водорослей в морях, вызванного разработками в прибрежных каменоломнях. В письмах была масса ссылок на научные статьи и весьма мало интересного для общественного внимания. В общем, теоретическое снаряжение для каледонской ничьей Эвана. Я забрался в свой спальный мешок и попробовал взяться за главу об углекислоте. Спустя минуты три я заснул.
   На следующее утро я на шлюпке отправился к «Зеленому дельфину». Гектор уже был там, сопел со своей стамеской в руках. Я взялся ему помогать. Мы вырубали, обтесывали и приклеивали новые кедровые планки и обстругивали их заподлицо. Гектор работал методично, причем с такой скоростью, которая отличает профессионала от компетентного любителя. Я подавал инструменты и размешивал канифоль. К концу дня мы покрыли новые шпангоуты двумя пластами зеркальной обшивки.
   — А завтра отшлифуем, — сказал Гектор. — Потом слегка пройдемся краской, если пожелаете.
   — Хорошо, — согласился я. Все было выполнено отлично. — Если вам когда-нибудь потребуется работа, только дайте мне знать.
   Гектор очень разволновался, услышав мое предложение, но потом решил, что с ним просто пошутили.
   — Я вполне доволен своим местом, — серьезно сказал он. Потом мы сидели и пили чай. Кокпит прямо-таки дышал взаимным доверием. Поэтому я и спросил:
   — А какого черта вы там делали без всяких огней?
   Он осторожно отхлебнул из чашки и ответил:
   — Так это же был вторник.
   — Что вы хотите этим сказать?
   — Ну, мы там были ночью во вторник. Крутились там. За Арднамеркеном. И в прошлый вторник тоже.
   — А что вы там делали?
   — Я работал на мистера Джека Бучэна, — сказал Гектор. — Теперь работаю на мистера Эвана Бучэна. И ни тот, ни другой не объясняли мне, черт подери, ничего из того, что они делали.
   — И вы никогда их не спрашивали?
   — Мне платят не за то, чтобы я задавал вопросы, — сказал Гектор. И посмотрел на дешевенькие часы, такие крохотные на его внушительном запястье. — Вам пора обедать.
   Он отправился на причал и исчез в зарослях рододендронов. А я спустился вниз и достал из обшитого кедром рундука чистые брюки, красную рубашку и яркую куртку.
   Фиона встретила меня в прихожей. На ней были короткие, свободно сидящие черные брюки и просторный серый свитер с поперечными полосами, которые походили на прожилки кварца в большом валуне. Она с любопытством осмотрела мою одежду и сказала:
   — Опять звонили из вашей конторы. Они оставили свой номер.
   Казалось, что до моей конторы отсюда далеко-далеко. Подумав о своей городской жизни, я вспомнил и о Проспере. И посмотрел на ноги Фионы. На ней были не сандалии, а элегантные зеленые комнатные туфли из тонкой кожи.
   — Вы можете позвонить из моей мастерской, — сказала она. Я уселся за белым столом в уголке мастерской, увешанной разноцветными мотками пряжи, и набрал записанный Фионой номер телефона. Это не был номер моей конторы. На звонок тотчас ответил тонкий и очень встревоженный женский голос. Это был голос моей сестры Ви.
   — Дорогой, — сказала она, — карты говорят, что ты находишься в страшной опасности.
   Ви была истовой поклонницей телепатии и прочих инфернальных штучек. Поэтому, более вероятно, что она всего-навсего получила информацию о моей аварии от Проспера, с которым она флиртовала с тех давних пор, когда забирала нас, десятилетних мальчишек, домой из школы.
   — И еще я слышала, что ты разбил свою лодку, — продолжала Ви. — У меня были самые дурные предчувствия насчет этой лодки. С первого раза, как я ее увидела. Я очень беспокоюсь.
   Я представил, как она грызет свои длинные красные ногти дорогими белыми зубами, поглядывая на свое отражение в зеркале и проверяя, в самом ли деле она выглядит обеспокоенной.
   — Тебе не о чем беспокоиться, — сказал я. — Мы уже все починили.
   Настроение Ви было подвержено внезапным катастрофическим спадам. Если ее не подбодрить, она сделает это сама с помощью ярких красных таблеток туинала, или фенобарбитона, или секонала.
   — А ты в порядке? — весело спросил я.
   Как обычно, в порядке было все, кроме самой Ви. Я уставился на вставленную в рамку вышивку из Юкатана и ждал, когда бурный поток слов превратится в ручеек. У Ви было множество друзей, но все они были прекрасными говорунами и плохими слушателями.
   — Давина! — сказала Ви. — Давина Лейланд. Ну, она увидела Джеральда... это ее новый муж, ты знаешь... прошлым вечером у Анабеллы с какой-то девицей. И Джулио дошел за ними до самого дома, так что они определенно занимались этим.
   — Какой Джулио? — спросил я.
   — Дружок Давины. Он стрижется у Рафаэля, но все равно он невероятно сильный. Так или иначе, они вернулись обратно в квартиру Джулио, и там произошла сокрушительная разборка по поводу всего этого. Представь себе, вдруг оказалось, что он частный детектив. В общем, Джулио его измолотил. Но он уже, по всей видимости, долго там слонялся, потому что теперь Джеральд говорит, что он будет добиваться развода на том основании, что Давина ему изменяет. Это так нечестно! И я ей обещала, что ты поможешь.
   Я тяжко вздохнул. Британские законы о разводах могут повлиять на людей типа Давины Лейланд не более, чем полицейские на велосипедах воздействовать на водителей, сидящих за рулями скоростных машин.
   — Это мне не очень нравится, — предупредил я.
   — Но я же обещала! — Ви очень неодобрительно относилась к людям, нарушавшим ее обещания. — Во всяком случае, у тебя ведь не было никаких неприятностей с Лизой-лесбияночкой? Не так ли?
   Я поборол первое побуждение — швырнуть трубку на рычаг. Когда я вернулся к адвокатской практике и стал работать у Артура Сомерса на Садовой улице, Ви спихнула на меня развод своей приятельницы Лизы, и мне каким-то чудом удалось распутать это дело ко всеобщему удовлетворению. Лиза-лесбияночка оказалась своего рода ключом, открывшим вход в мир друзей и знакомых Ви, а это для адвоката, специализирующегося на разводах, то же самое, что Ближний Восток для нефтяного брокера. Спустя год Артур оставил адвокатскую практику, и я получил во владение массу дубовой облицовки, письменный стол и в придачу клерка Сирила. Ви никогда не давала мне забыть об этом, как и о любой из прочих вещей, которыми, как она полагала, я был ей целиком обязан.