– Не спешите. Уехать вы всегда успеете. Дайте мне покончить с получением премии. Я уже была в агентстве, но, по-видимому, мне предстоят некоторые затруднения.
– Никто никогда не торопится платить, – сказал я. – Как жаль, что я не могу вам помочь.
Софи улыбнулась.
– Я не буду так жестока, чтобы посылать вас к господину Кристини, – ответила она. – Будем терпеливы. Чего бы мне очень хотелось, это посмотреть на вашего Дольчепиано. Он меня ужасно интересует.
– Если вам так сильно этого хочется, я постараюсь во что бы то ни стало разыскать его, – предложил я.
– Пожалуй, это будет неосторожно, – заметила она. – Не можете же вы продолжать с ним знакомства, будучи Антонином Бонассу…
– Само собой разумеется, это значило бы признаться ему во всем.
– А между тем мне не хотелось бы заставлять вас продолжать играть роль сыщика, это слишком опасно.
– Для вас я готов на все! – воскликнул я.
– Нет… оставьте его в покое… Тем более, что мне почему-то кажется, что вы с ним еще встретитесь.
– И тогда? – спросил я, видя, что Софи не решается продолжать.
– Боже мой, как я любопытна! Это нехорошо… Тогда, – продолжала она, – если только он сам отыщет вас… постарайтесь убедиться, что это за человек… проследите за ним… узнайте, чего он добивается, какая у него цель… И расскажите мне. Но только старайтесь, чтобы он об этом не догадывался и не понял, что вы его подозреваете.
– Будьте спокойны.
– Может быть, это просто-напросто любопытный турист, и только! – задумчиво произнесла она.
– Возможно! – согласился я. – Когда жаждешь напасть на след убийцы, нередко видишь его во всех встречных.
– Кроме того, кто действительно и есть убийца, – усмехнулась Софи.
Но я не обиделся на эту шутку. От Софи я мог перенести все, что угодно. Я поднялся с места.
– До скорого свидания! – сказала она, также вставая. – Не приходите больше сюда. Вы видели, какую сцену устроила нам госпожа Монпарно. Я вам сообщу, где мы увидимся.
– Хорошо, – согласился я.
– Если будут какие-нибудь новости, пишите мне до востребования С. П. 117. Я буду каждый день заходить на почту.
– Отлично! – сказал я, записывая инициалы.
Я протянул руку, чтобы взять со стола свою накидку, но она выскользнула у меня из рук и, падая на пол, опрокинула пузырек с клеем, который разлился по столу.
Софи вскрикнула.
– Что за неловкость!
– Ради Бога, простите, – сконфуженно пробормотал я, поднимая с пола накидку.
Произведенный мною беспорядок оказался существеннее, чем я мог думать. Весь пузырек клея вылился на скатерть, и намокшие марки плавали в нем, разлетевшись во все стороны. Я хотел было хоть сколько-нибудь исправить свою неловкость, вытереть скатерть и собрать разбросанные марки. Но взгляд Софи мгновенно приковал меня к месту.
– Не трогайте! – закричала она, преграждая мне рукой дорогу. – Вы опять что-нибудь напортите, – раздраженно добавила она.
Я грустно опустил голову, удрученный этой внезапной немилостью, не зная, как загладить свою вину. Но Софи сама пришла мне на помощь.
– Как я глупа! – расхохоталась она вдруг. – Хорошее мнение будете вы иметь о моем характере. Можно подумать, что я вторая госпожа Монпарно.
– Не беспокойтесь, – ответил я в том же тоне. – Я сам виноват в том, что вы рассердились, я это заслужил.
– Что делать, я такая ярая коллекционерка. Не могу видеть равнодушно марок. Надеюсь, это когда-нибудь пройдет.
– Зачем? – запротестовал я. – Это такая невинная страсть.
Она проводила меня до передней, повторяя на прощание:
– Не забудьте же: С. П. 117. Я вам тоже напишу, если будет что-нибудь новое. До свиданья.
– До свиданья, – ответил я. – Мой привет госпоже Монпарно.
– Ах! Когда я только освобожусь от нее! – вздохнула Софи.
Мы расстались самым дружелюбным образом, и я стал спускаться с лестницы, держа в руке злосчастную накидку. На повороте лестницы я почти столкнулся с какой-то темной фигурой, но не обратил на нее никакого внимания. Это было понятно, так как я выходил от своей невесты и все мои мысли были полны ею.
Выйдя на улицу, я окинул взором вокруг себя. «Старайтесь не обращать на себя внимание», вспомнились мне слова Софи. Я остановился в нерешительности. Куда пойти? Что предпринять?
В эту минуту передо мной выросла фигура, и я узнал Кристини.
Он шел впереди меня, но, несмотря на то, что я не видел его лица, я сразу узнал его еще издали. Не задумываясь, я бросился за ним.
– Господин Кристини! Господин Кристини!
Он обернулся и окинул меня вопросительным взглядом.
– Вы не узнаете меня? – спросил я, раскаиваясь в своей поспешности: – Падди Вельгон… сыщик.
– Как же! как же! – улыбнулся тот. – Теперь я вас узнал. Мистер Вельгон.
– Надеюсь, – заторопился я, желая скорее рассеять свои сомнения, – вы получили мое письмо, которое я принужден был послать вам на этих днях.
– Ваше письмо? – протянул Кристини, как будто напрягая память. – Позвольте… Ну, конечно, конечно, я должен был его получить.
– Так же, как и его дополнение?
– Само собой разумеется.
– Значит, все наши счеты в порядке?
– В полном порядке, – подтвердил агент.
– Мое решение, вероятно, не было для вас неожиданным. Вы должны были понять, что оно вытекало из самих обстоятельств дела.
– Я ничего не могу иметь против вашего решения, мистер Вельгон, – ответил Кристини. – Обстоятельства часто бывают сильнее нас.
– Вы правы! – согласился я, чувствуя, как с моей души спадает камень.
Несколько секунд между нами царило молчание. Кристини, видимо, задавал себе вопрос, для чего, собственно, я его остановил, и смотрел на меня с плохо скрытым любопытством. Я, со своей стороны, не знал, как мне приступить к делу.
– Кстати, – начал я, наконец, – я хотел у вас спросить, продолжаете ли вы настаивать на самоубийстве господина Монпарно?
– К сожалению, для нас это теперь невозможно, – ответил Кристини, глядя на носки своих сапог.
Я понял, что ему было неприятно сознаться в своей ошибке и он чувствовал себя неловко.
– Значит, вы перестали подозревать самоубийство? – насмешливо продолжал я.
– Да, перестал, – смущенно произнес агент.
В его голосе не было уверенности, и я понял, что ему стоило не малых трудов отрешиться от своих первоначальных предположений. Он даже избегал моего взгляда. Мне пришло в голову воспользоваться благоприятной минутой и раз навсегда покончить с агентством и с личностью Падди Вельгона.
– Это дело, – начал я, – повлекло за собой много разочарований не только для вас, но и для меня, так как я должен был отказаться от желания вам помочь. Поэтому я решил вернуть вам вот это.
Я вынул из бумажника две стофранковые бумажки и протянул их агенту.
– Я не хочу оставлять их у себя, так как сознаю, что не имею на это нравственного права. И вы меня очень обяжете, приняв их назад.
Кристини решительно отвел мою руку.
– Нет! нет! – воскликнул он. – Это меня не касается. Что нами выдано, то выдано. Мы назад не берем, дорогой мистер Вельгон. К тому же вы вполне заслужили эту безделицу.
– Прошу вас, – настаивал я.
– Ни под каким видом, – решительно произнес Кристини. – До свидания, мистер Вельгон. Будьте здоровы!
Он поспешно отошел от меня, и я остался стоять на тротуаре с протянутой рукой, в которой пестрели две стофранковые бумажки.
– Спрячьте эти деньги! – шепнул мне вдруг кто-то на ухо. – Я с ним согласен, вы их заслужили.
Я быстро обернулся. Передо мной стоял Карло Дольчепиано.
Глава VIII
– Никто никогда не торопится платить, – сказал я. – Как жаль, что я не могу вам помочь.
Софи улыбнулась.
– Я не буду так жестока, чтобы посылать вас к господину Кристини, – ответила она. – Будем терпеливы. Чего бы мне очень хотелось, это посмотреть на вашего Дольчепиано. Он меня ужасно интересует.
– Если вам так сильно этого хочется, я постараюсь во что бы то ни стало разыскать его, – предложил я.
– Пожалуй, это будет неосторожно, – заметила она. – Не можете же вы продолжать с ним знакомства, будучи Антонином Бонассу…
– Само собой разумеется, это значило бы признаться ему во всем.
– А между тем мне не хотелось бы заставлять вас продолжать играть роль сыщика, это слишком опасно.
– Для вас я готов на все! – воскликнул я.
– Нет… оставьте его в покое… Тем более, что мне почему-то кажется, что вы с ним еще встретитесь.
– И тогда? – спросил я, видя, что Софи не решается продолжать.
– Боже мой, как я любопытна! Это нехорошо… Тогда, – продолжала она, – если только он сам отыщет вас… постарайтесь убедиться, что это за человек… проследите за ним… узнайте, чего он добивается, какая у него цель… И расскажите мне. Но только старайтесь, чтобы он об этом не догадывался и не понял, что вы его подозреваете.
– Будьте спокойны.
– Может быть, это просто-напросто любопытный турист, и только! – задумчиво произнесла она.
– Возможно! – согласился я. – Когда жаждешь напасть на след убийцы, нередко видишь его во всех встречных.
– Кроме того, кто действительно и есть убийца, – усмехнулась Софи.
Но я не обиделся на эту шутку. От Софи я мог перенести все, что угодно. Я поднялся с места.
– До скорого свидания! – сказала она, также вставая. – Не приходите больше сюда. Вы видели, какую сцену устроила нам госпожа Монпарно. Я вам сообщу, где мы увидимся.
– Хорошо, – согласился я.
– Если будут какие-нибудь новости, пишите мне до востребования С. П. 117. Я буду каждый день заходить на почту.
– Отлично! – сказал я, записывая инициалы.
Я протянул руку, чтобы взять со стола свою накидку, но она выскользнула у меня из рук и, падая на пол, опрокинула пузырек с клеем, который разлился по столу.
Софи вскрикнула.
– Что за неловкость!
– Ради Бога, простите, – сконфуженно пробормотал я, поднимая с пола накидку.
Произведенный мною беспорядок оказался существеннее, чем я мог думать. Весь пузырек клея вылился на скатерть, и намокшие марки плавали в нем, разлетевшись во все стороны. Я хотел было хоть сколько-нибудь исправить свою неловкость, вытереть скатерть и собрать разбросанные марки. Но взгляд Софи мгновенно приковал меня к месту.
– Не трогайте! – закричала она, преграждая мне рукой дорогу. – Вы опять что-нибудь напортите, – раздраженно добавила она.
Я грустно опустил голову, удрученный этой внезапной немилостью, не зная, как загладить свою вину. Но Софи сама пришла мне на помощь.
– Как я глупа! – расхохоталась она вдруг. – Хорошее мнение будете вы иметь о моем характере. Можно подумать, что я вторая госпожа Монпарно.
– Не беспокойтесь, – ответил я в том же тоне. – Я сам виноват в том, что вы рассердились, я это заслужил.
– Что делать, я такая ярая коллекционерка. Не могу видеть равнодушно марок. Надеюсь, это когда-нибудь пройдет.
– Зачем? – запротестовал я. – Это такая невинная страсть.
Она проводила меня до передней, повторяя на прощание:
– Не забудьте же: С. П. 117. Я вам тоже напишу, если будет что-нибудь новое. До свиданья.
– До свиданья, – ответил я. – Мой привет госпоже Монпарно.
– Ах! Когда я только освобожусь от нее! – вздохнула Софи.
Мы расстались самым дружелюбным образом, и я стал спускаться с лестницы, держа в руке злосчастную накидку. На повороте лестницы я почти столкнулся с какой-то темной фигурой, но не обратил на нее никакого внимания. Это было понятно, так как я выходил от своей невесты и все мои мысли были полны ею.
Выйдя на улицу, я окинул взором вокруг себя. «Старайтесь не обращать на себя внимание», вспомнились мне слова Софи. Я остановился в нерешительности. Куда пойти? Что предпринять?
В эту минуту передо мной выросла фигура, и я узнал Кристини.
Он шел впереди меня, но, несмотря на то, что я не видел его лица, я сразу узнал его еще издали. Не задумываясь, я бросился за ним.
– Господин Кристини! Господин Кристини!
Он обернулся и окинул меня вопросительным взглядом.
– Вы не узнаете меня? – спросил я, раскаиваясь в своей поспешности: – Падди Вельгон… сыщик.
– Как же! как же! – улыбнулся тот. – Теперь я вас узнал. Мистер Вельгон.
– Надеюсь, – заторопился я, желая скорее рассеять свои сомнения, – вы получили мое письмо, которое я принужден был послать вам на этих днях.
– Ваше письмо? – протянул Кристини, как будто напрягая память. – Позвольте… Ну, конечно, конечно, я должен был его получить.
– Так же, как и его дополнение?
– Само собой разумеется.
– Значит, все наши счеты в порядке?
– В полном порядке, – подтвердил агент.
– Мое решение, вероятно, не было для вас неожиданным. Вы должны были понять, что оно вытекало из самих обстоятельств дела.
– Я ничего не могу иметь против вашего решения, мистер Вельгон, – ответил Кристини. – Обстоятельства часто бывают сильнее нас.
– Вы правы! – согласился я, чувствуя, как с моей души спадает камень.
Несколько секунд между нами царило молчание. Кристини, видимо, задавал себе вопрос, для чего, собственно, я его остановил, и смотрел на меня с плохо скрытым любопытством. Я, со своей стороны, не знал, как мне приступить к делу.
– Кстати, – начал я, наконец, – я хотел у вас спросить, продолжаете ли вы настаивать на самоубийстве господина Монпарно?
– К сожалению, для нас это теперь невозможно, – ответил Кристини, глядя на носки своих сапог.
Я понял, что ему было неприятно сознаться в своей ошибке и он чувствовал себя неловко.
– Значит, вы перестали подозревать самоубийство? – насмешливо продолжал я.
– Да, перестал, – смущенно произнес агент.
В его голосе не было уверенности, и я понял, что ему стоило не малых трудов отрешиться от своих первоначальных предположений. Он даже избегал моего взгляда. Мне пришло в голову воспользоваться благоприятной минутой и раз навсегда покончить с агентством и с личностью Падди Вельгона.
– Это дело, – начал я, – повлекло за собой много разочарований не только для вас, но и для меня, так как я должен был отказаться от желания вам помочь. Поэтому я решил вернуть вам вот это.
Я вынул из бумажника две стофранковые бумажки и протянул их агенту.
– Я не хочу оставлять их у себя, так как сознаю, что не имею на это нравственного права. И вы меня очень обяжете, приняв их назад.
Кристини решительно отвел мою руку.
– Нет! нет! – воскликнул он. – Это меня не касается. Что нами выдано, то выдано. Мы назад не берем, дорогой мистер Вельгон. К тому же вы вполне заслужили эту безделицу.
– Прошу вас, – настаивал я.
– Ни под каким видом, – решительно произнес Кристини. – До свидания, мистер Вельгон. Будьте здоровы!
Он поспешно отошел от меня, и я остался стоять на тротуаре с протянутой рукой, в которой пестрели две стофранковые бумажки.
– Спрячьте эти деньги! – шепнул мне вдруг кто-то на ухо. – Я с ним согласен, вы их заслужили.
Я быстро обернулся. Передо мной стоял Карло Дольчепиано.
Глава VIII
Таинственные марки
Дружелюбно улыбаясь, он положил руку мне на плечо.
– Откуда вы так поспешно бежите? – спросил он, прежде чем я успел прийти в себя от удивления. – Вы чуть не столкнули меня с лестницы.
– Ах, это были вы? – пробормотал я.
Софи была права, предсказав мне, что я еще встречусь с этим человеком. Какая проницательность! Мне сразу вспомнились ее советы. Да, она права, подумал я, теперь я уже не выпущу его из рук и так или иначе разгадаю окружающую его тайну. И я решил не отходить от него ни на шаг.
Но он, очевидно, решил также не спускать с меня глаз. Иначе зачем бы он был на лестнице, где я его встретил? Или это была простая случайность? Вряд ли, так как, увидя меня на улице, он сразу подошел ко мне. Но каким образом он мог узнать, где я нахожусь?
Я должен был сознаться, что его чутье было выше моего. В сравнении с ним я был неопытным ребенком, которым он вертел, по своему желанию, во все стороны. Эта мысль окончательно вывела меня из себя.
«Хороша заслуга! – возмущался я про себя. – Я не скрыл от него, что еду в Ниццу. Он мог приехать раньше меня, подождать прихода моего поезда и проследить, куда я пошел. В этом не было ничего трудного. Но теперь этому конец. Теперь я возьмусь за дело. Посмотрим, кто кого перехитрит!»
Я уже не видел в нем в эту минуту преследуемого мной преступника, он был только моим конкурентом, которого я во что бы то ни стало хотел победить. Я забыл о своем разговоре с Софи, о ее предостережениях, во мне говорило только самолюбие, жажда победы и унижения соперника!
Чтобы не дать ему заподозрить истины, я сделал вид, что его вопрос застал меня врасплох, и якобы легкомысленно ответил:
– Я был у одних знакомых.
Он, вероятно, отлично знал, у кого именно, так как на дверях квартиры господина Монпарно висела его визитная карточка, и мой ответ должен был показаться ему, по меньшей мере, наивным.
Тем не менее он ничего не возразил, и я воспользовался этим, чтобы, в свою очередь, поставить его в затруднительное положение.
– Вот уж не ожидал встретить вас «там»! – воскликнул я. – У вас тоже живет кто-нибудь из знакомых в этом доме?
– Никого. Я был «там» для вас, – ответил он.
– То есть как для меня? – изумился я, невольно смущенный его апломбом. – Вы знали, что я буду в этом доме?
– Конечно! – спокойно произнес он. – С тех пор, как мы расстались в Пюже-Тенье, я не упускал вас из виду.
– Чему я обязан такой честью?
– Вы мне удивительно симпатичны, – усмехнулся итальянец.
Я также насмешливо поклонился.
– И вы поехали вслед за мной только для того, чтобы мне это сказать?
– Откровенно говоря, я не сразу отдал себе отчет в этой симпатии. Но зато потом я почувствовал ее с двойной силой. Я много думал о вас, мистер Падди, и это дало мне возможность оценить вас по достоинству.
Он фамильярно взял меня под руку и заставил сделать несколько шагов вперед.
Я не высказал ни малейшего сопротивления, стараясь скрыть, насколько возможно, свое удивление. Это новое появление итальянца опять ставило меня в тупик. Конечно, я мог бы заметить Дольчепиано, что все сказанное им сейчас далеко не объясняет его внезапной симпатии ко мне; мог бы протестовать против бесцеремонности, с которой он, видимо, намеревался располагать мною. Но это не входило в мои новые планы, и я только радовался, что сам итальянец дает мне возможность не выпускать его из виду и тем самым раскрыть его карты.
– Теперь вы мой, и я вас не выпущу, – сказал автомобилист. – Мы не должны расставаться. Верьте мне, дело Монпарно еще далеко не утратило своего интереса, и, если вы любите подобного рода волнения, вы не должны останавливаться на полдороге. Чего вы более придерживаетесь: инстинкта или разума?
– Это зависит от обстоятельств, – глубокомысленно произнес я.
Дольчепиано посмотрел на меня испытующим взглядом.
– Хотите положиться на меня? Можете вы это? – как-то особенно серьезно спросил он.
Я невольно опустил глаза.
– Не тратьте напрасных слов, – сказал я. – Я уже и так переменил свое намерение и готов следовать за вами.
– Вот как! – произнес он, не отрывая от меня взгляда. Улыбка скользнула по его губам.
– Понимаю, – насмешливо сказал он. – Ветер подул с другой стороны и флюгер завертелся иначе.
Я почувствовал, что краснею, и не потому только, что меня обидело это сравнение, сколько от сознания проницательности этого человека, читающего во мне, как в книге.
– Я не понимаю, на кого вы намекаете? – пробормотал я. Прежде чем я опомнился, он выхватил у меня из рук накидку и стал ее разглядывать.
– На чем это вы сидели? – спросил он вдруг.
Я, в свою очередь, взглянул на накидку и увидел, что почти половина ее была покрыта какими-то пестрыми пятнами. Присмотревшись ближе, я понял, что это были марки, чередующиеся с засохшими каплями клея.
– Это очень просто, – не смутился я. – Я положил эту накидку на стол, где находились марки и пузырек клея. Беря ее обратно, я опрокинул пузырек и не заметил, как к накидке приклеились марки.
– Прекрасный способ обогащать свою коллекцию, – заметил Дольчепиано. – Впрочем, он уже применялся при кражах процентных бумаг. Конечно, вы не могли знать этого и воспользовались им случайно. Так, значит, ваша барышня коллекционирует марки?
На моем лице не дрогнул ни один мускул, хотя я был снова поражен этим новым доказательством, насколько итальянец был в курсе моей жизни.
– Да, одна из моих знакомых действительно собирает марки и, вероятно, будет очень огорчена утратой своих драгоценностей, – осторожно ответил я. – Надо поскорей отнести ей эти марки, пока она не заметила их исчезновения.
– Едва ли она будет сильно огорчена, – сказал итальянец, разглядывая марки. – Они ничего не стоят. Ни одна из них не представляет собой редкого экземпляра. Из-за этого не стоит подыматься на второй этаж.
– Позвольте, – возразил я. – Лично я ничего в этом не понимаю, но мне известно, что эти марки очень редкие и моя знакомая выписала их из Италии.
– Из Италии? – недоверчиво повторил Дольчепиано. – Какой же смысл выписывать их из Италии, когда они продаются в любой лавке по 29 су за сотню.
– Надо думать, что она другого мнения, так же, как и то лицо, которое по ее поручению собирает их и высылает сюда, – сухо произнес я.
– Вероятно. Давайте-ка посмотрим хорошенько. – Он вынул из кармана небольшую лупу и стал рассматривать в нее марки.
Я подумал сначала, что он надо мной смеется, но его серьезный вид поразил меня.
– Та-та-та! – воскликнул он вдруг. – Это становится любопытным.
И, взяв меня под руку, не возвращая накидки, он хотел увлечь меня за собой.
– Зайдемте куда-нибудь в кафе. Там нам будет удобнее. Я не согласился.
– Сначала я должен отнести по принадлежности эти марки, – сказал я, стараясь взять от него накидку.
– Ни за что! – ответил итальянец, прижимая ее к себе. – Я должен их рассмотреть. Вы были правы. Эти марки одни из самых редкостных на свете.
– Тем более необходимо вернуть их как можно скорее владелице, – нетерпеливо произнес я.
– Тем более необходимо не торопиться и рассмотреть их как следует, – безапелляционно произнес Дольчепиано. – Пойдемте, дорогой мистер Падди. Даю вам слово, что буду беречь эти марки, как собственное око. К тому же, чтобы вернуть их, вам прежде всего следует их отклеить.
С этим я не мог не согласиться и волей-неволей последовал за ним.
Через несколько минут мы уже сидели на террасе кафе Reegence.
Дольчепиано потребовал теплой воды и стал осторожно отклеивать марки, стараясь сохранить их в полной неприкосновенности.
По мере того, как он снимал их с накидки, он в известном порядке раскладывал их на столе.
– Вы уверены, что эти марки действительно присланы из Италии? – спросил он, продолжая свое занятие.
– Я сам видел конверт! – сухо произнес я.
– Ого! – насмешливо протянул Дольчепиано. – Вам поверяют свои маленькие тайны?
Я пожал плечами.
– Никаких тайн не существует. Я сам увидел. Это еще не значит, чтобы мне показали. Конверт лежал на столе.
Дольчепиано, не отвечая, продолжал свою работу.
Она заняла довольно много времени.
Когда все двенадцать марок очутились на столе, он без церемонии бросил мне на колени накидку и навел на марки лупу.
– Спросите чернила и бумагу, – сказал он мне, не поднимая головы.
Его обращение со мной возмущало меня до глубины души, но, помня наставления Софи, я сдержал себя и приказал подошедшему лакею принести и то и другое.
– Что вы находите интересного в этих марках, которые, как вы сказали сами, продаются на каждом шагу? – едко спросил я.
– Я ошибся, – спокойно ответил Дольчепиано. – Подождите немного. Ага! Вот и бумага. Возьмите пожалуйста, перо. Вы будете моим секретарем.
– Мне хотелось бы сначала понять, в чем дело, – сказал я.
– Понять? – бросил на меня саркастический взгляд итальянец. – Это будет не очень легко. Впрочем, отчего не попробовать… Видите эту марку?..
Он передал мне лупу и одну из лежавших перед ним марок.
– Что же дальше? – спросил я. – Это обыкновенная марка в десять сантимов, не представляющая собою, как вы сами сказали, ничего особенного.
– Так! А теперь посмотрите левый угол. Ничего не замечаете?
– Я вижу маленькую цифру, почти незаметную, – ответил я.
– Написанную рукой, не правда ли?
– Да.
– Значит, она была сделана не на почте. Теперь посмотрите на оборотной стороне марки, внизу, около зубчиков.
– Там стоят какие-то буквы, – сказал я.
– Соедините их, они составят слово.
– П… о… л… у… ч… е… н… ы… Получены, – прочел я.
– Так! – произнес Дольчепиано, беря у меня из рук марку. – Запишите, пожалуйста, цифру и это слово. – Я послушно записал на бумаге.
– 26. Получены.
– Это очень просто, – сказал итальянец, поняв мой вопросительный взгляд. – На каждой марке есть цифра и на обороте слово.
– Любопытно! – пробормотал я. – Но я не вижу, какое отношение?..
– Пишите дальше, я буду вам диктовать, – холодно произнес он. – К сожалению, некоторые марки наполовину испорчены и нескольких букв недостает. Вы готовы?
Я взял в руки перо. Он начал диктовать.
– 36 Рад… 4 план. 39. А. 14 Глуп. 5 прек. 40 Б. 29 Марсель. 38 Тел. 47 Раскаяние. 27 ден. 60 преступный.
– Все! – с сожалением в голосе, сказал Дольчепиано.
– Нельзя сказать, чтобы было ясно! – усмехнулся я.
– Потому что не полно и стоит не по порядку. Но подождите… давайте сюда бумагу. Цифры должны означать порядок букв. Попробуем переставить.
Он взял у меня из рук перо и стал записывать, а я читал у него через плечо.
– 1. 2. 3 план прек. 6 до 13 глуп. 15 до 25 получены ден… 28 Марсель. 30 до 35 рад… 37 Тел… А. Б. 41 до 46 раскаяние. 48 до 59. Преступный.
Дольчепиано самодовольно щелкнул языком.
– Все-таки это не ясно! – сказал я.
– Вы слишком требовательны или, вернее, не хотите понять, – ответил итальянец.
– Понять? Чего? – спросил я, внезапно охваченный тревогой.
– Того, что дело идет об очень недурно организованной секретной переписке. На каждой марке имеется слово и цифра, обозначающая порядок, в каком должны быть сложены марки. Это очень остроумно. В этом письме, по-видимому, не меньше шестидесяти слов, из них нам известны только шесть, не считая обрывков других шести, среди которых попадаются два инициала А и Б.
Я был ошеломлен.
– Что же это значит? – пробормотал я.
– Это значит, – расхохотался итальянец, – что ваша коллекционерша состоит в секретной переписке с моей родиной.
Я вздрогнул.
– Этого не может быть! – воскликнул я.
Между тем мои глаза не могли оторваться от двух поразивших меня слов: «раскаяние» и «преступный».
Что могли означать эти слова? Меня терзала мысль, что они могли быть обращены к Софи, к воспитаннице и наследнице господина Монпарно.
Мне сразу вспомнилась фраза Кристини, сказанная им во время нашего первого свидания: «Если убийство будет доказано, надо будет обратить внимание на предъявительницу страхового полиса».
И вдруг теперь кто-то писал Софи: раскаяние и преступный.
Но почти тотчас же, как эта мысль пришла мне в голову, я возмутился против самого себя. Как я мог допустить что-нибудь подобное! Что бы ни означали эти слова, Софи была тут ни при чем. Моя невеста не могла быть в сношениях с убийцей своего покровителя. На это у меня было неопровержимое доказательство. Она не знала, что страховой полис составлен в ее пользу.
Да и наконец, если бы она узнала о его существовании, он был составлен так недавно, что у нее не было никакой возможности организовать за это время убийство.
Я уже однажды предвидел угрожающую ей опасность и тогда же задал ей вопрос, может ли она удостоверить свое местопребывание в ночь, когда было совершено убийство.
Теперь опасность являлась в другом виде.
Эти марки могли послужить против нее серьезной уликой, как доказательство ее соучастия в убийстве своего опекуна.
И если бы существование их сделалось известным страховому обществу, оно дорого бы дало, чтобы иметь в руках подобный козырь.
А что, если вся эта история с марками есть не что иное, как интрига самого страхового общества, имеющего свои причины так или иначе скомпрометировать молодую девушку? – пронеслось у меня вдруг в голове.
Как выпутаться из этого положения? Что предпринять? Возможны были только два предположения: или эти слова не имели никакого смысла и попали к Софи совершенно случайно, или присылка этих марок заключала в себе чудовищную интригу. Я уже начал придумывать, как мне поступить, как вдруг из груди моей вырвался торжествующий крик.
– Допустим, – воскликнул я, – что эти слова имеют какой-нибудь смысл и ваши предположения справедливы. К чему же подобная таинственность? Особа, о которой идет речь, вполне свободна, писем ее никто не читает и она может получать их без всякого затруднения, не говоря уже, что ей могут адресовать на почту до востребования.
– Правильно, – спокойно ответил Дольчепиано. – Эта особа – мадемуазель Перади, не правда ли?
– Позвольте мне не называть ее, – сухо ответил я.
– К сожалению, это необходимо для дальнейшего развития моей идеи. Вы, помнится, говорили мне, что у этой молодой девушки есть жених, некто Антонин Бонассу. Именно эти инициалы А и Б и стоят на одной из марок, предшествуемые словом Тел., что, вероятно, означает: телеграфируйте или телефонируйте. Понимаете теперь?
Я невольно расхохотался. Это становилось забавным. Я понял, как легко может впасть в ошибку даже самый умный человек, руководствуясь только одними предположениями.
– Что же дальше? – весело воскликнул я. – Продолжайте, продолжайте, только скажите сначала, куда, вы думаете, вас приведет это предположение?
– В настоящее время никуда, – невозмутимо произнес итальянец. – Я просто-напросто изучаю шараду и думал, что вас это также заинтересует. Что же касается данного случая, то заметьте что вышеупомянутый Бонассу находится теперь в Генуе, а марки, как вам известно, получены из Италии.
Я не знал, что ответить. Благодаря неожиданному стечению обстоятельств, я мог с минуты на минуту очутиться в самом неприятном положении. И каким образом удалось Дольчепиано узнать о моем мнимом отъезде в Геную? Действительно, эти две несчастные буквы могли быть приняты за мои инициалы и придать письму известный смысл.
Конечно, стоило мне сказать одно слово, и от всей этой истории не осталось бы и следа. Но тем не менее все это было очень неприятно.
– Повторяю вам еще раз, – недовольно произнес я. – Бонассу не стал бы прибегать к подобному способу переписки. Да и наконец, если бы это было так? Ведь не подозреваете же вы его в убийстве господина Монпарно?
– Кто знает! – уклончиво ответил Дольчепиано.
Я едва сдержался. Меня успокоила оригинальность моего положения.
– Что же вам мешает арестовать его в Генуе? – насмешливо произнес я.
– Меня это не касается. Это ваше дело, – усмехнулся он, вставая с места и собирая марки. – Пока что я хочу сличить почерк, – сказал он.
– Где именно? – с любопытством спросил я.
– Это моя тайна. Вы подождете меня, не правда ли?
– Конечно, – ответил я. – Разве я могу расстаться с вами в такую минуту. Вы меня чересчур заинтересовали.
– Отлично. Я вернусь не позже, чем через полчаса.
– Желаю успеха! – насмешливо крикнул я ему вслед. Мне не было смысла следить, куда он направился.
Где бы он ни производил свое следствие, результат его был мне заранее известен.
Тем не менее эта история с секретной перепиской не выходила у меня из головы.
Несмотря на то, что я отлично знал, что я, Антонин Бонассу, не мог быть в Генуе иначе, как только в воображении моей квартирной хозяйки, полученные Софи марки, я не мог этого отрицать, давали пищу самым разнообразным предположениям. Напрасно я старался найти ключ к этой загадке: ни одно мое объяснение не казалось мне правдоподобным. Оставалось допустить только одно: случай! Но случай сам по себе не занумеровывает марки и не пишет по одному слову на каждой из двенадцати марок, на одном и том же месте и одним и тем же почерком.
Может быть, это простая шутка? Но кому она могла понадобиться? Наконец возможно, что смысл фразы не представляет собою ничего страшного. Иногда отдельные слова производят гораздо большее впечатление, чем целая фраза. Остается только вопрос: какая цель была у Софи вести с кем бы то ни было секретную переписку? Но может быть, это занимало ее, как невинная шалость: она была еще так молода! Я старался успокоить себя этой мыслью, но чувствовал, что окончательно рассеять мои подозрения могла одна Софи.
К сожалению, я не мог ее увидеть. Прием госпожи Монпарно и ее собственные советы не позволяли мне забежать к ней хоть на минуту. Поэтому я решил воспользоваться ее разрешением и написать ей до востребования. Но само собой разумеется, я ни одним словом не дал ей понять своих подозрений, которые могли показаться ей оскорбительными и смешными.
– Откуда вы так поспешно бежите? – спросил он, прежде чем я успел прийти в себя от удивления. – Вы чуть не столкнули меня с лестницы.
– Ах, это были вы? – пробормотал я.
Софи была права, предсказав мне, что я еще встречусь с этим человеком. Какая проницательность! Мне сразу вспомнились ее советы. Да, она права, подумал я, теперь я уже не выпущу его из рук и так или иначе разгадаю окружающую его тайну. И я решил не отходить от него ни на шаг.
Но он, очевидно, решил также не спускать с меня глаз. Иначе зачем бы он был на лестнице, где я его встретил? Или это была простая случайность? Вряд ли, так как, увидя меня на улице, он сразу подошел ко мне. Но каким образом он мог узнать, где я нахожусь?
Я должен был сознаться, что его чутье было выше моего. В сравнении с ним я был неопытным ребенком, которым он вертел, по своему желанию, во все стороны. Эта мысль окончательно вывела меня из себя.
«Хороша заслуга! – возмущался я про себя. – Я не скрыл от него, что еду в Ниццу. Он мог приехать раньше меня, подождать прихода моего поезда и проследить, куда я пошел. В этом не было ничего трудного. Но теперь этому конец. Теперь я возьмусь за дело. Посмотрим, кто кого перехитрит!»
Я уже не видел в нем в эту минуту преследуемого мной преступника, он был только моим конкурентом, которого я во что бы то ни стало хотел победить. Я забыл о своем разговоре с Софи, о ее предостережениях, во мне говорило только самолюбие, жажда победы и унижения соперника!
Чтобы не дать ему заподозрить истины, я сделал вид, что его вопрос застал меня врасплох, и якобы легкомысленно ответил:
– Я был у одних знакомых.
Он, вероятно, отлично знал, у кого именно, так как на дверях квартиры господина Монпарно висела его визитная карточка, и мой ответ должен был показаться ему, по меньшей мере, наивным.
Тем не менее он ничего не возразил, и я воспользовался этим, чтобы, в свою очередь, поставить его в затруднительное положение.
– Вот уж не ожидал встретить вас «там»! – воскликнул я. – У вас тоже живет кто-нибудь из знакомых в этом доме?
– Никого. Я был «там» для вас, – ответил он.
– То есть как для меня? – изумился я, невольно смущенный его апломбом. – Вы знали, что я буду в этом доме?
– Конечно! – спокойно произнес он. – С тех пор, как мы расстались в Пюже-Тенье, я не упускал вас из виду.
– Чему я обязан такой честью?
– Вы мне удивительно симпатичны, – усмехнулся итальянец.
Я также насмешливо поклонился.
– И вы поехали вслед за мной только для того, чтобы мне это сказать?
– Откровенно говоря, я не сразу отдал себе отчет в этой симпатии. Но зато потом я почувствовал ее с двойной силой. Я много думал о вас, мистер Падди, и это дало мне возможность оценить вас по достоинству.
Он фамильярно взял меня под руку и заставил сделать несколько шагов вперед.
Я не высказал ни малейшего сопротивления, стараясь скрыть, насколько возможно, свое удивление. Это новое появление итальянца опять ставило меня в тупик. Конечно, я мог бы заметить Дольчепиано, что все сказанное им сейчас далеко не объясняет его внезапной симпатии ко мне; мог бы протестовать против бесцеремонности, с которой он, видимо, намеревался располагать мною. Но это не входило в мои новые планы, и я только радовался, что сам итальянец дает мне возможность не выпускать его из виду и тем самым раскрыть его карты.
– Теперь вы мой, и я вас не выпущу, – сказал автомобилист. – Мы не должны расставаться. Верьте мне, дело Монпарно еще далеко не утратило своего интереса, и, если вы любите подобного рода волнения, вы не должны останавливаться на полдороге. Чего вы более придерживаетесь: инстинкта или разума?
– Это зависит от обстоятельств, – глубокомысленно произнес я.
Дольчепиано посмотрел на меня испытующим взглядом.
– Хотите положиться на меня? Можете вы это? – как-то особенно серьезно спросил он.
Я невольно опустил глаза.
– Не тратьте напрасных слов, – сказал я. – Я уже и так переменил свое намерение и готов следовать за вами.
– Вот как! – произнес он, не отрывая от меня взгляда. Улыбка скользнула по его губам.
– Понимаю, – насмешливо сказал он. – Ветер подул с другой стороны и флюгер завертелся иначе.
Я почувствовал, что краснею, и не потому только, что меня обидело это сравнение, сколько от сознания проницательности этого человека, читающего во мне, как в книге.
– Я не понимаю, на кого вы намекаете? – пробормотал я. Прежде чем я опомнился, он выхватил у меня из рук накидку и стал ее разглядывать.
– На чем это вы сидели? – спросил он вдруг.
Я, в свою очередь, взглянул на накидку и увидел, что почти половина ее была покрыта какими-то пестрыми пятнами. Присмотревшись ближе, я понял, что это были марки, чередующиеся с засохшими каплями клея.
– Это очень просто, – не смутился я. – Я положил эту накидку на стол, где находились марки и пузырек клея. Беря ее обратно, я опрокинул пузырек и не заметил, как к накидке приклеились марки.
– Прекрасный способ обогащать свою коллекцию, – заметил Дольчепиано. – Впрочем, он уже применялся при кражах процентных бумаг. Конечно, вы не могли знать этого и воспользовались им случайно. Так, значит, ваша барышня коллекционирует марки?
На моем лице не дрогнул ни один мускул, хотя я был снова поражен этим новым доказательством, насколько итальянец был в курсе моей жизни.
– Да, одна из моих знакомых действительно собирает марки и, вероятно, будет очень огорчена утратой своих драгоценностей, – осторожно ответил я. – Надо поскорей отнести ей эти марки, пока она не заметила их исчезновения.
– Едва ли она будет сильно огорчена, – сказал итальянец, разглядывая марки. – Они ничего не стоят. Ни одна из них не представляет собой редкого экземпляра. Из-за этого не стоит подыматься на второй этаж.
– Позвольте, – возразил я. – Лично я ничего в этом не понимаю, но мне известно, что эти марки очень редкие и моя знакомая выписала их из Италии.
– Из Италии? – недоверчиво повторил Дольчепиано. – Какой же смысл выписывать их из Италии, когда они продаются в любой лавке по 29 су за сотню.
– Надо думать, что она другого мнения, так же, как и то лицо, которое по ее поручению собирает их и высылает сюда, – сухо произнес я.
– Вероятно. Давайте-ка посмотрим хорошенько. – Он вынул из кармана небольшую лупу и стал рассматривать в нее марки.
Я подумал сначала, что он надо мной смеется, но его серьезный вид поразил меня.
– Та-та-та! – воскликнул он вдруг. – Это становится любопытным.
И, взяв меня под руку, не возвращая накидки, он хотел увлечь меня за собой.
– Зайдемте куда-нибудь в кафе. Там нам будет удобнее. Я не согласился.
– Сначала я должен отнести по принадлежности эти марки, – сказал я, стараясь взять от него накидку.
– Ни за что! – ответил итальянец, прижимая ее к себе. – Я должен их рассмотреть. Вы были правы. Эти марки одни из самых редкостных на свете.
– Тем более необходимо вернуть их как можно скорее владелице, – нетерпеливо произнес я.
– Тем более необходимо не торопиться и рассмотреть их как следует, – безапелляционно произнес Дольчепиано. – Пойдемте, дорогой мистер Падди. Даю вам слово, что буду беречь эти марки, как собственное око. К тому же, чтобы вернуть их, вам прежде всего следует их отклеить.
С этим я не мог не согласиться и волей-неволей последовал за ним.
Через несколько минут мы уже сидели на террасе кафе Reegence.
Дольчепиано потребовал теплой воды и стал осторожно отклеивать марки, стараясь сохранить их в полной неприкосновенности.
По мере того, как он снимал их с накидки, он в известном порядке раскладывал их на столе.
– Вы уверены, что эти марки действительно присланы из Италии? – спросил он, продолжая свое занятие.
– Я сам видел конверт! – сухо произнес я.
– Ого! – насмешливо протянул Дольчепиано. – Вам поверяют свои маленькие тайны?
Я пожал плечами.
– Никаких тайн не существует. Я сам увидел. Это еще не значит, чтобы мне показали. Конверт лежал на столе.
Дольчепиано, не отвечая, продолжал свою работу.
Она заняла довольно много времени.
Когда все двенадцать марок очутились на столе, он без церемонии бросил мне на колени накидку и навел на марки лупу.
– Спросите чернила и бумагу, – сказал он мне, не поднимая головы.
Его обращение со мной возмущало меня до глубины души, но, помня наставления Софи, я сдержал себя и приказал подошедшему лакею принести и то и другое.
– Что вы находите интересного в этих марках, которые, как вы сказали сами, продаются на каждом шагу? – едко спросил я.
– Я ошибся, – спокойно ответил Дольчепиано. – Подождите немного. Ага! Вот и бумага. Возьмите пожалуйста, перо. Вы будете моим секретарем.
– Мне хотелось бы сначала понять, в чем дело, – сказал я.
– Понять? – бросил на меня саркастический взгляд итальянец. – Это будет не очень легко. Впрочем, отчего не попробовать… Видите эту марку?..
Он передал мне лупу и одну из лежавших перед ним марок.
– Что же дальше? – спросил я. – Это обыкновенная марка в десять сантимов, не представляющая собою, как вы сами сказали, ничего особенного.
– Так! А теперь посмотрите левый угол. Ничего не замечаете?
– Я вижу маленькую цифру, почти незаметную, – ответил я.
– Написанную рукой, не правда ли?
– Да.
– Значит, она была сделана не на почте. Теперь посмотрите на оборотной стороне марки, внизу, около зубчиков.
– Там стоят какие-то буквы, – сказал я.
– Соедините их, они составят слово.
– П… о… л… у… ч… е… н… ы… Получены, – прочел я.
– Так! – произнес Дольчепиано, беря у меня из рук марку. – Запишите, пожалуйста, цифру и это слово. – Я послушно записал на бумаге.
– 26. Получены.
– Это очень просто, – сказал итальянец, поняв мой вопросительный взгляд. – На каждой марке есть цифра и на обороте слово.
– Любопытно! – пробормотал я. – Но я не вижу, какое отношение?..
– Пишите дальше, я буду вам диктовать, – холодно произнес он. – К сожалению, некоторые марки наполовину испорчены и нескольких букв недостает. Вы готовы?
Я взял в руки перо. Он начал диктовать.
– 36 Рад… 4 план. 39. А. 14 Глуп. 5 прек. 40 Б. 29 Марсель. 38 Тел. 47 Раскаяние. 27 ден. 60 преступный.
– Все! – с сожалением в голосе, сказал Дольчепиано.
– Нельзя сказать, чтобы было ясно! – усмехнулся я.
– Потому что не полно и стоит не по порядку. Но подождите… давайте сюда бумагу. Цифры должны означать порядок букв. Попробуем переставить.
Он взял у меня из рук перо и стал записывать, а я читал у него через плечо.
– 1. 2. 3 план прек. 6 до 13 глуп. 15 до 25 получены ден… 28 Марсель. 30 до 35 рад… 37 Тел… А. Б. 41 до 46 раскаяние. 48 до 59. Преступный.
Дольчепиано самодовольно щелкнул языком.
– Все-таки это не ясно! – сказал я.
– Вы слишком требовательны или, вернее, не хотите понять, – ответил итальянец.
– Понять? Чего? – спросил я, внезапно охваченный тревогой.
– Того, что дело идет об очень недурно организованной секретной переписке. На каждой марке имеется слово и цифра, обозначающая порядок, в каком должны быть сложены марки. Это очень остроумно. В этом письме, по-видимому, не меньше шестидесяти слов, из них нам известны только шесть, не считая обрывков других шести, среди которых попадаются два инициала А и Б.
Я был ошеломлен.
– Что же это значит? – пробормотал я.
– Это значит, – расхохотался итальянец, – что ваша коллекционерша состоит в секретной переписке с моей родиной.
Я вздрогнул.
– Этого не может быть! – воскликнул я.
Между тем мои глаза не могли оторваться от двух поразивших меня слов: «раскаяние» и «преступный».
Что могли означать эти слова? Меня терзала мысль, что они могли быть обращены к Софи, к воспитаннице и наследнице господина Монпарно.
Мне сразу вспомнилась фраза Кристини, сказанная им во время нашего первого свидания: «Если убийство будет доказано, надо будет обратить внимание на предъявительницу страхового полиса».
И вдруг теперь кто-то писал Софи: раскаяние и преступный.
Но почти тотчас же, как эта мысль пришла мне в голову, я возмутился против самого себя. Как я мог допустить что-нибудь подобное! Что бы ни означали эти слова, Софи была тут ни при чем. Моя невеста не могла быть в сношениях с убийцей своего покровителя. На это у меня было неопровержимое доказательство. Она не знала, что страховой полис составлен в ее пользу.
Да и наконец, если бы она узнала о его существовании, он был составлен так недавно, что у нее не было никакой возможности организовать за это время убийство.
Я уже однажды предвидел угрожающую ей опасность и тогда же задал ей вопрос, может ли она удостоверить свое местопребывание в ночь, когда было совершено убийство.
Теперь опасность являлась в другом виде.
Эти марки могли послужить против нее серьезной уликой, как доказательство ее соучастия в убийстве своего опекуна.
И если бы существование их сделалось известным страховому обществу, оно дорого бы дало, чтобы иметь в руках подобный козырь.
А что, если вся эта история с марками есть не что иное, как интрига самого страхового общества, имеющего свои причины так или иначе скомпрометировать молодую девушку? – пронеслось у меня вдруг в голове.
Как выпутаться из этого положения? Что предпринять? Возможны были только два предположения: или эти слова не имели никакого смысла и попали к Софи совершенно случайно, или присылка этих марок заключала в себе чудовищную интригу. Я уже начал придумывать, как мне поступить, как вдруг из груди моей вырвался торжествующий крик.
– Допустим, – воскликнул я, – что эти слова имеют какой-нибудь смысл и ваши предположения справедливы. К чему же подобная таинственность? Особа, о которой идет речь, вполне свободна, писем ее никто не читает и она может получать их без всякого затруднения, не говоря уже, что ей могут адресовать на почту до востребования.
– Правильно, – спокойно ответил Дольчепиано. – Эта особа – мадемуазель Перади, не правда ли?
– Позвольте мне не называть ее, – сухо ответил я.
– К сожалению, это необходимо для дальнейшего развития моей идеи. Вы, помнится, говорили мне, что у этой молодой девушки есть жених, некто Антонин Бонассу. Именно эти инициалы А и Б и стоят на одной из марок, предшествуемые словом Тел., что, вероятно, означает: телеграфируйте или телефонируйте. Понимаете теперь?
Я невольно расхохотался. Это становилось забавным. Я понял, как легко может впасть в ошибку даже самый умный человек, руководствуясь только одними предположениями.
– Что же дальше? – весело воскликнул я. – Продолжайте, продолжайте, только скажите сначала, куда, вы думаете, вас приведет это предположение?
– В настоящее время никуда, – невозмутимо произнес итальянец. – Я просто-напросто изучаю шараду и думал, что вас это также заинтересует. Что же касается данного случая, то заметьте что вышеупомянутый Бонассу находится теперь в Генуе, а марки, как вам известно, получены из Италии.
Я не знал, что ответить. Благодаря неожиданному стечению обстоятельств, я мог с минуты на минуту очутиться в самом неприятном положении. И каким образом удалось Дольчепиано узнать о моем мнимом отъезде в Геную? Действительно, эти две несчастные буквы могли быть приняты за мои инициалы и придать письму известный смысл.
Конечно, стоило мне сказать одно слово, и от всей этой истории не осталось бы и следа. Но тем не менее все это было очень неприятно.
– Повторяю вам еще раз, – недовольно произнес я. – Бонассу не стал бы прибегать к подобному способу переписки. Да и наконец, если бы это было так? Ведь не подозреваете же вы его в убийстве господина Монпарно?
– Кто знает! – уклончиво ответил Дольчепиано.
Я едва сдержался. Меня успокоила оригинальность моего положения.
– Что же вам мешает арестовать его в Генуе? – насмешливо произнес я.
– Меня это не касается. Это ваше дело, – усмехнулся он, вставая с места и собирая марки. – Пока что я хочу сличить почерк, – сказал он.
– Где именно? – с любопытством спросил я.
– Это моя тайна. Вы подождете меня, не правда ли?
– Конечно, – ответил я. – Разве я могу расстаться с вами в такую минуту. Вы меня чересчур заинтересовали.
– Отлично. Я вернусь не позже, чем через полчаса.
– Желаю успеха! – насмешливо крикнул я ему вслед. Мне не было смысла следить, куда он направился.
Где бы он ни производил свое следствие, результат его был мне заранее известен.
Тем не менее эта история с секретной перепиской не выходила у меня из головы.
Несмотря на то, что я отлично знал, что я, Антонин Бонассу, не мог быть в Генуе иначе, как только в воображении моей квартирной хозяйки, полученные Софи марки, я не мог этого отрицать, давали пищу самым разнообразным предположениям. Напрасно я старался найти ключ к этой загадке: ни одно мое объяснение не казалось мне правдоподобным. Оставалось допустить только одно: случай! Но случай сам по себе не занумеровывает марки и не пишет по одному слову на каждой из двенадцати марок, на одном и том же месте и одним и тем же почерком.
Может быть, это простая шутка? Но кому она могла понадобиться? Наконец возможно, что смысл фразы не представляет собою ничего страшного. Иногда отдельные слова производят гораздо большее впечатление, чем целая фраза. Остается только вопрос: какая цель была у Софи вести с кем бы то ни было секретную переписку? Но может быть, это занимало ее, как невинная шалость: она была еще так молода! Я старался успокоить себя этой мыслью, но чувствовал, что окончательно рассеять мои подозрения могла одна Софи.
К сожалению, я не мог ее увидеть. Прием госпожи Монпарно и ее собственные советы не позволяли мне забежать к ней хоть на минуту. Поэтому я решил воспользоваться ее разрешением и написать ей до востребования. Но само собой разумеется, я ни одним словом не дал ей понять своих подозрений, которые могли показаться ей оскорбительными и смешными.