Страница:
Следовало спешить, ибо время и расстояние были против них. Обстоятельства – тоже, потому что не надо быть большим умником, чтобы понять: маршал Черн и герцог Карл – первые, но не последние среди тех, кто кинется делить добычу. В ближайшее время можно было ожидать наступления смуты и войны всех против всех. Обсудив известия и взвесив все известные им обстоятельства, Гавриель и Карл решили выступать немедленно. Быстрота была важнее силы, но зато теперь у стен Констанцы у них было всего три тысячи бойцов против семи или восьми тысяч карлианцев.
Дирер в среднем течении довольно широк, но в Констанце уже двадцать лет, как был построен каменный мост, соединявший берега реки. Если бы армии Гавриеля удалось переправиться здесь через Дирер, то дальше – в отсутствие сколько-нибудь значительных сил противника – дела пошли бы гораздо лучше. Всего три дневных перехода отделяли их от крепости Ружер, где находилась сейчас ставка императора Дмитрия. Однако дорогу к мосту перекрывали стены и башни Констанцы, а на Соляном тракте, прямо среди городских предместий, их ждала армия коннетабля Верхней Веды Рудольфа.
Карл смотрел на то, как занимают позиции спешившиеся рыцари поместного ополчения и верные Рудольфу – или, что то же самое, его кошельку – жандармы округа Веда, как выстраиваются поротно лучники и копейщики, как ветер играет флажками и вымпелами над головами солдат; он смотрел на многочисленные дымы, поднимающиеся в ясное морозное небо из печных труб Констанцы, на реку, несущую холодную стального цвета воду к далекому морю; смотрел, курил трубку, которая могла оказаться последней, и думал о превратностях судьбы, о величии и славе, которые способны растаять, как дым в необъятном небе, о жизни, которая подобно реке течет к неведомой цели, о тяжести долга, о верности и чести и снова о Судьбе.
Ну что ж, в тот день они снова поймали удачу, капризную кобылицу из убрских степей. Все произошло именно так, как увидели это Гавриель и Карл с холма, через который переваливал Соляной тракт на пути к Констанце и мосту через Дирер.
Для Рудольфа и его командиров все стало понятно в тот момент, когда сплоченная колонна маршала Гавриеля разделилась. И хотя основные силы явно шли в лоб, имея целью прорваться к воротам города, главный удар, несомненно, наносился не здесь, а на правом фланге карлианцев, на который нацелилась кавалерия регуляров. Атака закованных в сталь всадников была и в самом деле опасна, так как если бы они смогли прорваться через предместья Констанцы к городской стене, то зашли бы в тыл отряду, защищающему ворота, и могли отрезать армию Рудольфа от города. Но выполнить этот маневр было трудно, а скорее всего, и невозможно, тем более что коннетабль Верхней Веды их замысел разгадал. Лучники, укрывшиеся за плетнями, частоколами и садовыми деревьями, встретили регуляров Табачника градом стрел. Кавалерия не дрогнула, продолжая свою самоубийственную атаку. Стрелы выкашивали всадников ряд за рядом, вышибали их из седел, убивали и калечили, но остановить пока не могли.
Между тем и на левом фланге, и в центре тоже завязался бой. Но не надо было иметь большого военного опыта, чтобы понять: это сражение маршал Гавриель проиграл, еще не начав. Карл был уверен, что Рудольф думал об этом, наблюдая сейчас за избиением центральной колонны маршала, попавшей в ловушку похожей на узкий туннель улицы Праотцев. Люди полковника Троя несли огромные потери, раз за разом штурмуя частокол длинных пик и снова откатываясь назад. Сам Трой был убит во второй атаке, но это было уже неважно. Свою задачу он выполнил, и в третью – последнюю – атаку пошли уже люди Карла, дожидавшиеся своей очереди за спинами бойцов Троя.
Протрубил рог, перекрыв своим протяжным стонущим криком даже шум яростного сражения, и, прикрывшись градом стрел, неожиданно обрушившихся на ряды карлианских копейщиков, в бой вступил Карл. Его люди прорубили секирами и алебардами проход в «шкуре ежа», и фронт армии Рудольфа, казавшийся монолитным, как стена, развалился. Через десять минут Карл дрался уже в воротах Констанцы, которые так и остались открытыми, но это, по сути, был уже не бой, а избиение.
Охваченные паникой карлианцы бежали, их преследовали, догоняли и убивали. Улицы города огласились криками ужаса и мольбами о пощаде, кровь текла по ним, смешиваясь с грязной талой водой – накануне прошел снег – и нечистотами. Последних несчастных сбрасывали прямо с моста в холодные воды Дирера. Рудольф, которого близко к полудню убил в короткой стычке на Ратушной площади сам Карл, ошибался. Этот день не стал его триумфом. Сражение при Констанце не стало первым поражением маршала Гавриеля, оно стало его очередной победой.
Как ни странно, Табачник этот день пережил. Он был ранен, он не мог стоять на ногах, но он остался жив. Когда солдаты принесли его на носилках в дом, где разместились Карл и Гавриель, Людо приподнялся и, счастливо улыбаясь, сказал:
– Я понял! Когда эти болваны обрушили на меня всю эту кучу стрел, я понял! Как считаете, господа, у меня есть шанс стать умнее?
– Несомненно, лейтенант! – с улыбкой ответил Гавриель. – А пока, мой друг, вы стали героем.
8
9
Глава седьмая
1
2
Дирер в среднем течении довольно широк, но в Констанце уже двадцать лет, как был построен каменный мост, соединявший берега реки. Если бы армии Гавриеля удалось переправиться здесь через Дирер, то дальше – в отсутствие сколько-нибудь значительных сил противника – дела пошли бы гораздо лучше. Всего три дневных перехода отделяли их от крепости Ружер, где находилась сейчас ставка императора Дмитрия. Однако дорогу к мосту перекрывали стены и башни Констанцы, а на Соляном тракте, прямо среди городских предместий, их ждала армия коннетабля Верхней Веды Рудольфа.
Карл смотрел на то, как занимают позиции спешившиеся рыцари поместного ополчения и верные Рудольфу – или, что то же самое, его кошельку – жандармы округа Веда, как выстраиваются поротно лучники и копейщики, как ветер играет флажками и вымпелами над головами солдат; он смотрел на многочисленные дымы, поднимающиеся в ясное морозное небо из печных труб Констанцы, на реку, несущую холодную стального цвета воду к далекому морю; смотрел, курил трубку, которая могла оказаться последней, и думал о превратностях судьбы, о величии и славе, которые способны растаять, как дым в необъятном небе, о жизни, которая подобно реке течет к неведомой цели, о тяжести долга, о верности и чести и снова о Судьбе.
Ну что ж, в тот день они снова поймали удачу, капризную кобылицу из убрских степей. Все произошло именно так, как увидели это Гавриель и Карл с холма, через который переваливал Соляной тракт на пути к Констанце и мосту через Дирер.
Для Рудольфа и его командиров все стало понятно в тот момент, когда сплоченная колонна маршала Гавриеля разделилась. И хотя основные силы явно шли в лоб, имея целью прорваться к воротам города, главный удар, несомненно, наносился не здесь, а на правом фланге карлианцев, на который нацелилась кавалерия регуляров. Атака закованных в сталь всадников была и в самом деле опасна, так как если бы они смогли прорваться через предместья Констанцы к городской стене, то зашли бы в тыл отряду, защищающему ворота, и могли отрезать армию Рудольфа от города. Но выполнить этот маневр было трудно, а скорее всего, и невозможно, тем более что коннетабль Верхней Веды их замысел разгадал. Лучники, укрывшиеся за плетнями, частоколами и садовыми деревьями, встретили регуляров Табачника градом стрел. Кавалерия не дрогнула, продолжая свою самоубийственную атаку. Стрелы выкашивали всадников ряд за рядом, вышибали их из седел, убивали и калечили, но остановить пока не могли.
Между тем и на левом фланге, и в центре тоже завязался бой. Но не надо было иметь большого военного опыта, чтобы понять: это сражение маршал Гавриель проиграл, еще не начав. Карл был уверен, что Рудольф думал об этом, наблюдая сейчас за избиением центральной колонны маршала, попавшей в ловушку похожей на узкий туннель улицы Праотцев. Люди полковника Троя несли огромные потери, раз за разом штурмуя частокол длинных пик и снова откатываясь назад. Сам Трой был убит во второй атаке, но это было уже неважно. Свою задачу он выполнил, и в третью – последнюю – атаку пошли уже люди Карла, дожидавшиеся своей очереди за спинами бойцов Троя.
Протрубил рог, перекрыв своим протяжным стонущим криком даже шум яростного сражения, и, прикрывшись градом стрел, неожиданно обрушившихся на ряды карлианских копейщиков, в бой вступил Карл. Его люди прорубили секирами и алебардами проход в «шкуре ежа», и фронт армии Рудольфа, казавшийся монолитным, как стена, развалился. Через десять минут Карл дрался уже в воротах Констанцы, которые так и остались открытыми, но это, по сути, был уже не бой, а избиение.
Охваченные паникой карлианцы бежали, их преследовали, догоняли и убивали. Улицы города огласились криками ужаса и мольбами о пощаде, кровь текла по ним, смешиваясь с грязной талой водой – накануне прошел снег – и нечистотами. Последних несчастных сбрасывали прямо с моста в холодные воды Дирера. Рудольф, которого близко к полудню убил в короткой стычке на Ратушной площади сам Карл, ошибался. Этот день не стал его триумфом. Сражение при Констанце не стало первым поражением маршала Гавриеля, оно стало его очередной победой.
Как ни странно, Табачник этот день пережил. Он был ранен, он не мог стоять на ногах, но он остался жив. Когда солдаты принесли его на носилках в дом, где разместились Карл и Гавриель, Людо приподнялся и, счастливо улыбаясь, сказал:
– Я понял! Когда эти болваны обрушили на меня всю эту кучу стрел, я понял! Как считаете, господа, у меня есть шанс стать умнее?
– Несомненно, лейтенант! – с улыбкой ответил Гавриель. – А пока, мой друг, вы стали героем.
8
Карл ощутил нечто похожее на мгновенное озарение. Его взгляд скользнул по рисунку меча, по глазам Софии, по губам Галины и уперся в случайно оказавшийся рядом с рисунками чистый лист бумаги. Из белого ничто медленно проступало лицо Гавриеля. Черта за чертой, линия за линией, из небытия возвращалось к Карлу лицо друга. Внимательные и чуть ироничные глаза заглянули ему в душу, и красиво очерченные губы дрогнули, рождая грустную улыбку.
«Здравствуй, Карл», – сказал Гавриель.
«Я рад тебя видеть», – ответил Карл.
«Не обманывай себя, Карл, – усмехнулся Гавриель. – Мертвые не способны приносить радость».
«Не скажи, – возразил Карл. – Ты пришел вовремя. Ты опять успел».
Гавриель лежал на огромной кровати в одной из спален карварской цитадели, и никакие ухищрения лекарей, хлопотавших вокруг него уже вторые сутки, не приносили ни пользы, ни облегчения. Гавриель Меч уходил – мучительно, долго, но безвозвратно. Он держался вторые сутки, однако это свидетельствовало только о невиданной мощи его красивого, ладного тела, а не о слабости яда. Яд негоды смертелен. Никто и никогда не переживал отравления этим ядом. Было очевидно, что и маршал не станет исключением.
Все-таки ближе к вечеру стараниями лекарей Гавриелю стало немного лучше, хотя Карл полагал, что все дело в характере действия яда. Но, как бы то ни было, маршал вдруг открыл глаза и позвал Карла. Голос у него был тихий и слабый, однако его услышали, несмотря на то что вокруг постели великого полководца собралось множество людей. Впрочем, никто здесь не смел говорить, и в комнате царило гробовое молчание.
– Карл! – позвал Гавриель. – Где ты, Карл?
– Я здесь, – сказал Карл, подходя и останавливаясь у изголовья кровати маршала.
Он не удивился, когда увидел, что вместе с ним к постели Гавриеля подошел Эфраим Горец, о котором маршал – увы – не вспомнил. Глаза Горца были красными от слез, он плакал, не переставая, с тех пор как возникший, казалось, из ниоткуда убийца вонзил кинжал в спину маршала прямо на его глазах и на глазах растерявшихся телохранителей.
Карл предпочел сделать вид, что все нормально, но Эф даже не пытался скрыть ненависть, пламя которой высушило слезы горя в его глазах.
– Карл! – повторил Гавриель.
– Я здесь, Аври, – сказал Карл.
От умирающего пахло болотной тиной и гнилым мясом.
– Я умираю, – с трудом произнес Гавриель. – Яр решит… кто… поведет… армию.
Судорога сжала его горло, и Гавриель замолчал, делая нечеловеческие усилия, чтобы вдохнуть воздух. Один из лекарей бросился было к нему, но маршал отстранил его рукой. Через несколько секунд судорога отпустила его, и, сделав несколько жадных глотков воздуха, Гавриель заговорил снова:
– До… тех… пор… командуешь ты.
Командую, печально согласился с ним Карл. Потому что Яр, которого ты имеешь в виду, уже никогда ничего не решит, а мальчик не будет спорить с армией.
Маршал помолчал секунду, видимо, собираясь с силами, которых оставалось совсем уже мало.
– Иван! – позвал Гавриель.
– Я здесь, ваша светлость. – Императорский легат Иван Стерн быстро приблизился к кровати.
– Ты… слышал? – Говорить Гавриелю было трудно, но в жизни таких людей, каким был Меч, есть вещи, которые важнее мук и даже самой смерти.
– Да, ваша светлость, я все слышал, – быстро ответил легат. – Командование переходит к графу Ругеру.
– Так, – подтвердил Гавриель. – Второе.
Теперь он смотрел прямо в глаза Карлу.
– Завещание… у… нотариуса… но… меч… возьми… сейчас. Меч! – сказал Гавриель. – Принесите… мой… меч.
Один из адъютантов маршала тут же подскочил к кровати, протягивая на вытянутых руках меч Гавриеля. Маршал хотел взять его, но не смог поднять рук.
– Положи, – сказал он. – В… руку…
Адъютант поспешно опустил меч и осторожно вложил его рукоять в ладонь Гавриеля. Тонкие пальцы медленно сжались, и одновременно закрылись глаза умирающего. Минуту или две ничего не происходило. Гавриель лежал неподвижно, сжимая желтыми пальцами покрытую алмазами рукоять меча. Если бы не слабое дыхание, можно было бы подумать, что он уже умер. Наконец Гавриель снова открыл глаза и посмотрел на Карла.
– Возьми, – сказал он. – Твой.
Карл протянул руку и вынул меч из беспомощно разжавшейся руки Гавриеля.
За многие годы знакомства и дружбы он никогда не держал Убивца в руках. И сейчас, взяв меч Гавриеля, Карл понял, что и не должен был. У этого меча мог быть только один хозяин, и только он имел право сжимать рукоять меча.
Ощущение было неприятным. От меча шло холодное гневное отторжение. Морозное покалывание в коже ладони было лишь слабым отражением того послания, которое получила от меча душа Карла. Неживая душа меча была возмущена тем, что чужая рука посмела коснуться принадлежащего ей тела, она угрожала, она… В тот момент, когда Карл был уже готов вернуть меч Гавриелю, что-то изменилось. Узнавание, признание… приглашение к дружбе. Вот как немощный человеческий язык мог бы передать то чувство, которое внезапно возникло у Карла, но не как его собственное переживание, а как понимание чувств другого.
Удивленный Карл посмотрел на меч и вдруг понял, что все кончилось. В его руке был просто меч, а на кровати перед ним лежал мертвый друг. Карл стоял не в силах пошевелиться, не в силах что-нибудь сказать или что-нибудь сделать. Стоял и смотрел на мертвого Гавриеля. Из оцепенения его вывел голос Горца, полный ненависти и горечи.
– Он всегда любил только тебя, – сказал Эф и зарыдал.
«Здравствуй, Карл», – сказал Гавриель.
«Я рад тебя видеть», – ответил Карл.
«Не обманывай себя, Карл, – усмехнулся Гавриель. – Мертвые не способны приносить радость».
«Не скажи, – возразил Карл. – Ты пришел вовремя. Ты опять успел».
Гавриель
Убийца был мужественным человеком. По-видимому, он убивал ради идеи, а не за деньги, и, умирая, ни в чем не раскаивался. Он бестрепетно встретил мучительную смерть, хотя колесовавший его палач был настоящим мастером своего дела и заставлял преступную плоть страдать так, что при виде этого ужаса побледнели даже видавшие виды имперские ветераны. Но все это случилось потом, а вначале рука карварского гражданина не дрогнула, вонзая отравленный клинок в спину маршала Гавриеля. Сталь железного маршала не брала, но яд, сваренный из соцветий негоды, сгустил его кровь, и отсроченная смерть начала пить жизнь Гавриеля маленькими неторопливыми глотками. Маршал умирал. Его кожа пожелтела и потрескалась, как старый пергамент, дивные глаза потускнели и ввалились, и дыхание с трудом прорывалось сквозь сжатые зубы.Гавриель лежал на огромной кровати в одной из спален карварской цитадели, и никакие ухищрения лекарей, хлопотавших вокруг него уже вторые сутки, не приносили ни пользы, ни облегчения. Гавриель Меч уходил – мучительно, долго, но безвозвратно. Он держался вторые сутки, однако это свидетельствовало только о невиданной мощи его красивого, ладного тела, а не о слабости яда. Яд негоды смертелен. Никто и никогда не переживал отравления этим ядом. Было очевидно, что и маршал не станет исключением.
Все-таки ближе к вечеру стараниями лекарей Гавриелю стало немного лучше, хотя Карл полагал, что все дело в характере действия яда. Но, как бы то ни было, маршал вдруг открыл глаза и позвал Карла. Голос у него был тихий и слабый, однако его услышали, несмотря на то что вокруг постели великого полководца собралось множество людей. Впрочем, никто здесь не смел говорить, и в комнате царило гробовое молчание.
– Карл! – позвал Гавриель. – Где ты, Карл?
– Я здесь, – сказал Карл, подходя и останавливаясь у изголовья кровати маршала.
Он не удивился, когда увидел, что вместе с ним к постели Гавриеля подошел Эфраим Горец, о котором маршал – увы – не вспомнил. Глаза Горца были красными от слез, он плакал, не переставая, с тех пор как возникший, казалось, из ниоткуда убийца вонзил кинжал в спину маршала прямо на его глазах и на глазах растерявшихся телохранителей.
Карл предпочел сделать вид, что все нормально, но Эф даже не пытался скрыть ненависть, пламя которой высушило слезы горя в его глазах.
– Карл! – повторил Гавриель.
– Я здесь, Аври, – сказал Карл.
От умирающего пахло болотной тиной и гнилым мясом.
– Я умираю, – с трудом произнес Гавриель. – Яр решит… кто… поведет… армию.
Судорога сжала его горло, и Гавриель замолчал, делая нечеловеческие усилия, чтобы вдохнуть воздух. Один из лекарей бросился было к нему, но маршал отстранил его рукой. Через несколько секунд судорога отпустила его, и, сделав несколько жадных глотков воздуха, Гавриель заговорил снова:
– До… тех… пор… командуешь ты.
Командую, печально согласился с ним Карл. Потому что Яр, которого ты имеешь в виду, уже никогда ничего не решит, а мальчик не будет спорить с армией.
Маршал помолчал секунду, видимо, собираясь с силами, которых оставалось совсем уже мало.
– Иван! – позвал Гавриель.
– Я здесь, ваша светлость. – Императорский легат Иван Стерн быстро приблизился к кровати.
– Ты… слышал? – Говорить Гавриелю было трудно, но в жизни таких людей, каким был Меч, есть вещи, которые важнее мук и даже самой смерти.
– Да, ваша светлость, я все слышал, – быстро ответил легат. – Командование переходит к графу Ругеру.
– Так, – подтвердил Гавриель. – Второе.
Теперь он смотрел прямо в глаза Карлу.
– Завещание… у… нотариуса… но… меч… возьми… сейчас. Меч! – сказал Гавриель. – Принесите… мой… меч.
Один из адъютантов маршала тут же подскочил к кровати, протягивая на вытянутых руках меч Гавриеля. Маршал хотел взять его, но не смог поднять рук.
– Положи, – сказал он. – В… руку…
Адъютант поспешно опустил меч и осторожно вложил его рукоять в ладонь Гавриеля. Тонкие пальцы медленно сжались, и одновременно закрылись глаза умирающего. Минуту или две ничего не происходило. Гавриель лежал неподвижно, сжимая желтыми пальцами покрытую алмазами рукоять меча. Если бы не слабое дыхание, можно было бы подумать, что он уже умер. Наконец Гавриель снова открыл глаза и посмотрел на Карла.
– Возьми, – сказал он. – Твой.
Карл протянул руку и вынул меч из беспомощно разжавшейся руки Гавриеля.
За многие годы знакомства и дружбы он никогда не держал Убивца в руках. И сейчас, взяв меч Гавриеля, Карл понял, что и не должен был. У этого меча мог быть только один хозяин, и только он имел право сжимать рукоять меча.
Ощущение было неприятным. От меча шло холодное гневное отторжение. Морозное покалывание в коже ладони было лишь слабым отражением того послания, которое получила от меча душа Карла. Неживая душа меча была возмущена тем, что чужая рука посмела коснуться принадлежащего ей тела, она угрожала, она… В тот момент, когда Карл был уже готов вернуть меч Гавриелю, что-то изменилось. Узнавание, признание… приглашение к дружбе. Вот как немощный человеческий язык мог бы передать то чувство, которое внезапно возникло у Карла, но не как его собственное переживание, а как понимание чувств другого.
Удивленный Карл посмотрел на меч и вдруг понял, что все кончилось. В его руке был просто меч, а на кровати перед ним лежал мертвый друг. Карл стоял не в силах пошевелиться, не в силах что-нибудь сказать или что-нибудь сделать. Стоял и смотрел на мертвого Гавриеля. Из оцепенения его вывел голос Горца, полный ненависти и горечи.
– Он всегда любил только тебя, – сказал Эф и зарыдал.
9
Странная вещь. Карл не мог бы сказать, что воспоминания, рожденные его собственными рисунками, пришли из мглы забвения. То, о чем напомнили ему рисунки, Карл, кажется, помнил всегда. Он вообще редко что-нибудь забывал, хотя теперь и выяснилось, что кое-что все-таки забыл. И все же Карл был уверен, спроси его кто-нибудь неделю или год назад о Гекторе или о Гавриеле, он вряд ли бы затруднился вспомнить и их лица, и события, связанные с их именами, и, естественно, смог бы рассказать, когда и при каких обстоятельствах они умерли. Все это так, но, с другой стороны, нынешние воспоминания были совсем иными. Раньше это было просто знание, не окрашенное чувствами самого Карла, нейтральное, как факты географии или истории, почерпнутые из книг. А теперь картины прошлого обрели жизнь, цвет и вкус, став его личным прошлым и частью его собственной жизни. И в тот момент, когда это произошло, Карл неожиданно увидел в, казалось бы, хорошо известных ему событиях такие детали, которые прежде не замечала или старалась не замечать его спокойная душа.
Карл прошел в жилую комнату и подошел к зеркалу. Сколько раз за эти годы он смотрелся в зеркала? Это случалось нечасто, но все-таки случалось, и Карл, как и любой другой человек, видевший свое отражение, мог без труда описать собственное лицо, в котором для него не было ничего тайного или странного. А между тем сейчас из зеркала на Карла смотрел молодой – лет двадцати пяти, ну, может быть, тридцати – мужчина, тот самый кавалер, которого много лет назад видели и карие глаза маршала Гавриеля, и голубые – императора Яра. Именно этот мужчина с длинными, заплетенными в косу каштановыми волосами и карими глазами смотрел на Карла из большого зеркала в Цейре, когда они с Гавриелем расписывали плафон в зале Ноблей и когда, кажется, в первый и последний раз в жизни, Карл захотел написать свой автопортрет. Свой портрет он так и не написал…
– Любуешься? – Голос Деборы отвлек его от размышлений о том, в чем разница между знанием и осознанием. – Что скажешь! Ты красив, Карл. Скольким женщинам ты разбил сердце?
– Проснулась?
– Нет. – В ее голосе звучал смех.
Карл обернулся. Дебора сидела на кровати и смотрела на него. Одеяло упало ей на ноги, но нынешняя Дебора не стеснялась своей наготы.
– Почему ты на меня так смотришь? – спросила она. В ее голосе не было беспокойства, только любопытство. Она улыбнулась Карлу и, забросив руки за голову, отчего ее груди поднялись, спросила, не скрывая торжества: – А так?
– А так ты можешь разрушить пару царств, – усмехнулся Карл. – И ввергнуть мир в пучину бедствий.
Дебора счастливо засмеялась и окончательно вылезла из-под одеяла.
Если Боги даруют нам будущее, подумал Карл, любуясь плавными и гармоничными линиями ее тела, каскадом темно-русых волос, упавших на белые плечи, серыми глазами, в которых клубился туман нежности, просвеченный солнечными бликами веселья. Если Боги даруют нам будущее, я напишу ее именно такой.
– Ты помнишь, что произошло ночью? – спросил он.
– А что особенного произошло ночью? – нахмурилась она.
– Я ушел, – напомнил Карл. – И ты осталась дома одна.
Дебора смотрела на него, все еще не понимая, о чем он говорит.
– Что ты делала потом? – спросил Карл.
– Потом? – переспросила Дебора. Ее взгляд стал задумчивым. – Потом… потом я убрала со стола…
Она смотрела на него, но взгляд ее сейчас был обращен в прошлое. Она еще не знала, что именно должна в нем найти, но уже поняла, что Карл расспрашивает ее не просто так.
– Потом… – задумчиво повторила Дебора. – Потом я приготовила все, что могло потребоваться утром, и пошла спать.
Она улыбнулась вдруг, вспомнив что-то, и лукаво посмотрела на Карла:
– Я подумала, что, может быть, ты вернешься целым, и…
Но Карл эту тему не поддержал.
– Ты услышала сквозь сон какой-то шум, – подсказал Карл.
– Шум? – удивилась Дебора. – Да, – сказала она через секунду. – Я еще не спала. Мне вдруг послышалось, что кто-то скребется в дверь.
Она была растеряна.
– Ты встала… – предположил Карл.
– Да, – сказала она еще через секунду. – Ты прав. Я встала и пошла вниз посмотреть, не воры ли забрались в дом.
– И поэтому ты вооружилась кочергой? – осторожно уточнил Карл.
Дебора задумалась.
– Не помню, – сказала она после долгого молчания. – Карл! – воскликнула она еще через секунду. – Карл! Я ничего не помню!
– Не страшно, – успокоил ее Карл, подходя и прижимая к себе. – Это бывает.
– Постой! – Она уперла руки ему в грудь и разорвала объятия. – Постой! Что случилось?
– В дом проникли гвардейцы Дома Кузнецов. – Карл понял, что если уж он начал ее расспрашивать, то придется все ей рассказать.
Возможно, подумал он, оно и к лучшему. Она должна знать.
– Их было шестеро, и они, по-видимому, хотели тебя захватить.
Он говорил медленно и раздумчиво, так, чтобы не испугать ее, но все-таки объяснить то, что и сам представлял только в общих чертах.
– Я думаю, – продолжал Карл, – что они хотели обменять тебя на меч Яна.
– Меч Яна стоит дороже, чем рабыня, – возразила Дебора.
Что скажешь? По сути, она была права.
– Да, – согласился Карл. – Если речь идет о простой рабыне.
Она внимательно посмотрела ему в глаза и кивнула, ничего к сказанному не добавив.
– Ты дралась с ними, – сказал Карл, секунду помолчав. – У тебя в руке была кочерга, и одному из них ты сломала руку, а второму разорвала щеку.
– Я?
– Ты.
– Дальше? – Она говорила шепотом.
– Тогда, – сказал Карл, пожав плечами, – кто-то из них ударил тебя по голове. Скорее всего, рукоятью меча или самим мечом. Плашмя. Я не знаю точно чем, но ты потеряла сознание и упала.
– И тут пришел ты? – с надеждой в голосе спросила она.
– Нет, – покачал головой Карл. – Я был далеко…
– Тогда?.. – Дебора вопросительно смотрела на него, ожидая ответа.
– Здесь был оборотень, – ответил Карл.
– Оборотень?! – Дебора вскрикнула. В ее голосе зазвучал ужас.
– Оборотень, – подтвердил Карл.
– Но… – До Деборы явно дошло, о чем пытается ей сказать Карл.
– Не знаю, – признался он. – Оборотень разорвал гвардейцев на куски, но тебя не тронул.
– Не тронул, – как эхо повторила за ним Дебора.
– Большего я не знаю, – объяснил Карл. – Когда я пришел, все было кончено. Ты была без сознания и проспала почти целый день. Это все.
Дебора посмотрела на него недоверчиво, но ничего не сказала. В ее глазах клубился туман, но неги и радости в них не было. Это был холодный туман, полный ужаса и тайн, скрытых за его завесой.
– Одевайся, Дебора, – сказал он ей. – Одевайся и пойдем поедим.
– Да, – откликнулась она тихо. – Сейчас.
Мысли Деборы были совершенно очевидно заняты чем-то другим, и Карл даже догадывался чем. Она медленно, как во сне, отвернулась от него и сделала шаг к сундуку, на котором он сложил ее одежду.
– Скажи, Дебора, – спросил вдруг Карл, глядя ей в спину. – Сколько лет назад умер император Яр?
– Сорок два, – ответила она не задумываясь. – Нет, уже сорок три.
Карл прошел в жилую комнату и подошел к зеркалу. Сколько раз за эти годы он смотрелся в зеркала? Это случалось нечасто, но все-таки случалось, и Карл, как и любой другой человек, видевший свое отражение, мог без труда описать собственное лицо, в котором для него не было ничего тайного или странного. А между тем сейчас из зеркала на Карла смотрел молодой – лет двадцати пяти, ну, может быть, тридцати – мужчина, тот самый кавалер, которого много лет назад видели и карие глаза маршала Гавриеля, и голубые – императора Яра. Именно этот мужчина с длинными, заплетенными в косу каштановыми волосами и карими глазами смотрел на Карла из большого зеркала в Цейре, когда они с Гавриелем расписывали плафон в зале Ноблей и когда, кажется, в первый и последний раз в жизни, Карл захотел написать свой автопортрет. Свой портрет он так и не написал…
– Любуешься? – Голос Деборы отвлек его от размышлений о том, в чем разница между знанием и осознанием. – Что скажешь! Ты красив, Карл. Скольким женщинам ты разбил сердце?
– Проснулась?
– Нет. – В ее голосе звучал смех.
Карл обернулся. Дебора сидела на кровати и смотрела на него. Одеяло упало ей на ноги, но нынешняя Дебора не стеснялась своей наготы.
– Почему ты на меня так смотришь? – спросила она. В ее голосе не было беспокойства, только любопытство. Она улыбнулась Карлу и, забросив руки за голову, отчего ее груди поднялись, спросила, не скрывая торжества: – А так?
– А так ты можешь разрушить пару царств, – усмехнулся Карл. – И ввергнуть мир в пучину бедствий.
Дебора счастливо засмеялась и окончательно вылезла из-под одеяла.
Если Боги даруют нам будущее, подумал Карл, любуясь плавными и гармоничными линиями ее тела, каскадом темно-русых волос, упавших на белые плечи, серыми глазами, в которых клубился туман нежности, просвеченный солнечными бликами веселья. Если Боги даруют нам будущее, я напишу ее именно такой.
– Ты помнишь, что произошло ночью? – спросил он.
– А что особенного произошло ночью? – нахмурилась она.
– Я ушел, – напомнил Карл. – И ты осталась дома одна.
Дебора смотрела на него, все еще не понимая, о чем он говорит.
– Что ты делала потом? – спросил Карл.
– Потом? – переспросила Дебора. Ее взгляд стал задумчивым. – Потом… потом я убрала со стола…
Она смотрела на него, но взгляд ее сейчас был обращен в прошлое. Она еще не знала, что именно должна в нем найти, но уже поняла, что Карл расспрашивает ее не просто так.
– Потом… – задумчиво повторила Дебора. – Потом я приготовила все, что могло потребоваться утром, и пошла спать.
Она улыбнулась вдруг, вспомнив что-то, и лукаво посмотрела на Карла:
– Я подумала, что, может быть, ты вернешься целым, и…
Но Карл эту тему не поддержал.
– Ты услышала сквозь сон какой-то шум, – подсказал Карл.
– Шум? – удивилась Дебора. – Да, – сказала она через секунду. – Я еще не спала. Мне вдруг послышалось, что кто-то скребется в дверь.
Она была растеряна.
– Ты встала… – предположил Карл.
– Да, – сказала она еще через секунду. – Ты прав. Я встала и пошла вниз посмотреть, не воры ли забрались в дом.
– И поэтому ты вооружилась кочергой? – осторожно уточнил Карл.
Дебора задумалась.
– Не помню, – сказала она после долгого молчания. – Карл! – воскликнула она еще через секунду. – Карл! Я ничего не помню!
– Не страшно, – успокоил ее Карл, подходя и прижимая к себе. – Это бывает.
– Постой! – Она уперла руки ему в грудь и разорвала объятия. – Постой! Что случилось?
– В дом проникли гвардейцы Дома Кузнецов. – Карл понял, что если уж он начал ее расспрашивать, то придется все ей рассказать.
Возможно, подумал он, оно и к лучшему. Она должна знать.
– Их было шестеро, и они, по-видимому, хотели тебя захватить.
Он говорил медленно и раздумчиво, так, чтобы не испугать ее, но все-таки объяснить то, что и сам представлял только в общих чертах.
– Я думаю, – продолжал Карл, – что они хотели обменять тебя на меч Яна.
– Меч Яна стоит дороже, чем рабыня, – возразила Дебора.
Что скажешь? По сути, она была права.
– Да, – согласился Карл. – Если речь идет о простой рабыне.
Она внимательно посмотрела ему в глаза и кивнула, ничего к сказанному не добавив.
– Ты дралась с ними, – сказал Карл, секунду помолчав. – У тебя в руке была кочерга, и одному из них ты сломала руку, а второму разорвала щеку.
– Я?
– Ты.
– Дальше? – Она говорила шепотом.
– Тогда, – сказал Карл, пожав плечами, – кто-то из них ударил тебя по голове. Скорее всего, рукоятью меча или самим мечом. Плашмя. Я не знаю точно чем, но ты потеряла сознание и упала.
– И тут пришел ты? – с надеждой в голосе спросила она.
– Нет, – покачал головой Карл. – Я был далеко…
– Тогда?.. – Дебора вопросительно смотрела на него, ожидая ответа.
– Здесь был оборотень, – ответил Карл.
– Оборотень?! – Дебора вскрикнула. В ее голосе зазвучал ужас.
– Оборотень, – подтвердил Карл.
– Но… – До Деборы явно дошло, о чем пытается ей сказать Карл.
– Не знаю, – признался он. – Оборотень разорвал гвардейцев на куски, но тебя не тронул.
– Не тронул, – как эхо повторила за ним Дебора.
– Большего я не знаю, – объяснил Карл. – Когда я пришел, все было кончено. Ты была без сознания и проспала почти целый день. Это все.
Дебора посмотрела на него недоверчиво, но ничего не сказала. В ее глазах клубился туман, но неги и радости в них не было. Это был холодный туман, полный ужаса и тайн, скрытых за его завесой.
– Одевайся, Дебора, – сказал он ей. – Одевайся и пойдем поедим.
– Да, – откликнулась она тихо. – Сейчас.
Мысли Деборы были совершенно очевидно заняты чем-то другим, и Карл даже догадывался чем. Она медленно, как во сне, отвернулась от него и сделала шаг к сундуку, на котором он сложил ее одежду.
– Скажи, Дебора, – спросил вдруг Карл, глядя ей в спину. – Сколько лет назад умер император Яр?
– Сорок два, – ответила она не задумываясь. – Нет, уже сорок три.
Глава седьмая
ДЕНЬ СЕРЕБРЯНОЙ ЛУНЫ
1
– Извини, – сказал Карл, когда они спустились вниз. – Я не успел приготовить обед.
Дебора взглянула на него с неподдельным удивлением, но Карл был серьезен. Во всяком случае, таким он хотел выглядеть.
– Но, – сказал он, галантно приглашая ее к столу, – у нас есть ветчина и сыр, а еще хлеб, изюм и вино. Не то чтобы роскошно, но вполне достаточно, чтобы утолить голод… Сиди, – попросил он, когда увидел, что Дебора хочет встать, чтобы подать на стол. – Сегодня угощаю я.
За открытым окном смеркалось, и в кухне царил полумрак, потому что свечи, горевшие днем, уже догорели. Карл закрыл окно, зажег несколько новых свечей и поставил их на стол вместе с кувшином вина.
– Что тебя тревожит, Карл? – тихо спросила Дебора, следившая за тем, как он нарезает хлеб.
– Уже почти ничего, – ответил Карл без улыбки, подняв на нее спокойный взгляд. – Не знаю, хорошо это или плохо, но это так.
Дебора ничего ему не ответила, только кивнула, показывая, что поняла и приняла его ответ.
Карл принес ветчину и сыр, насыпал горкой изюм в мелкую плошку и, наконец, расставил тарелки и стаканы.
– Ну вот и все, – сказал он, окинул стол быстрым взглядом и, удовлетворенно кивнув, улыбнулся Деборе. – Налить тебе вина?
– Налей, – попросила она. – Здесь холодно, и… Это кровь?
– Да, – кивнул Карл, разливая по стаканам вино. – Никак не выветривается. А камин мы зажжем потом, когда вернемся с прогулки.
– Мы идем гулять? – удивилась Дебора и бросила в рот изюминку.
– Да, – подтвердил Карл, быстро взглянув на ее губы. – Навестим одного человека. Я думаю, он тебе понравится.
– Раньше ты меня никуда с собой не брал, – задумчиво произнесла Дебора и взяла еще одну изюминку!
– Ешь, – предложил Карл. – Ты должна чувствовать зверский голод.
– Но не чувствую, – улыбнулась Дебора, но все-таки взяла нож и отрезала себе кусок ветчины.
Карл усмехнулся и принялся за еду. Лично он был действительно голоден, ведь он почти ничего не ел со вчерашнего вечера. Несколько минут они ели молча, но потом Дебора спросила:
– Ты что, мыл меня?
– Ты выглядела просто ужасно, – объяснил Карл, не прерываясь. – Пришлось помыть.
Дебора смотрела на него недоверчиво.
– А кто здесь делал уборку?
– Я пригласил женщин из Слободки. – Карл доел ветчину и принялся за сыр.
– А меня они вымыть не могли? – Как ни странно, этот вопрос волновал Дебору сильнее, всего прочего.
– Свои привилегии я никому не передаю, – усмехнулся Карл, отправляя в рот горсть изюма. – Ешь.
– Зачем ты это сделал?
– Я получаю удовольствие, умывая красивых женщин. – Карл с интересом следил за реакцией Деборы, но краснеть она передумала.
– Я красивая? – спросила она тихо.
– Ты об этом не знала? – поднял бровь Карл и отодвинул от себя пустую тарелку. – По-моему, даже не слишком красивые женщины уверены, что они неотразимы. Что же говорить о красавицах?
– Я спросила тебя, Карл, – тем же тихим голосом сказала Дебора. – А ты не ответил.
Карл стер улыбку с губ и снова стал серьезен.
– Да, Дебора, – сказал он так же тихо, как прежде говорила она. – Ты красивая.
– О чем ты думал, когда меня мыл?
– Ешь, Дебора, – попросил он. – Скоро ночь, а нам еще надо сходить на Первую Сестру.
В дверь постучали. Звук был негромкий, вежливый.
– Кто это? – спросила Дебора.
– Не волнуйся, – ответил Карл, вставая из-за стола. – Мне должны принести кое-какие бумаги. По-видимому, это курьер.
– Ночью?
– А чем ночь хуже дня? – пожал плечами Карл.
За дверью оказался невысокий человек, с ног до головы закутанный в тяжелый черный плащ.
– Я от Игнатия, – тихо, почти шепотом сказал он открывшему дверь Карлу.
– Я ждал вас, – кивнул Карл.
– Здесь все, – сказал человек, протягивая Карлу пачку пергаментов, которые, однако, не были скручены в трубочки, как это делалось обычно, а сложены в несколько раз. Пачка оказалась довольно толстой и была перевязана лентой. Впрочем, шесть или семь свитков занимали бы гораздо больше места. А так вся пачка без затруднений уместилась во внутреннем кармане его камзола. Проверять векселя Карл не стал. Зачем?
Он вынул из другого кармана закладное письмо и протянул его курьеру Великого Мастера.
– Держите, – сказал Карл человеку. – Это для Игнатия.
Человек взял у Карла бумагу и, тоже не глядя, сунул ее в карман.
– Рад был познакомиться, – кислым голосом сказал он, надвинул капюшон плаща еще ниже на глаза и поспешно ушел.
Карл закрыл дверь и вернулся к столу.
– Я готова, – улыбнулась ему Дебора, но на самом деле готова она еще не была.
Прошло еще несколько минут, пока Дебора доела сыр и хлеб, которые лежали на ее тарелке, допила вино, заела его изюмом и встала из-за стола.
– Теперь я действительно готова, – сказала она Карлу, который успел за это время набить и раскурить свою трубку.
– Тогда пойдем, – предложил Карл, направляясь к двери. Около двери он снял с лосиных рогов плащ Деборы и протянул ей:
– Одевайся.
– А где твой плащ? – спросила Дебора, увидев, что он собирается выйти из дома без плаща.
– Потерял, – коротко ответил Карл и, пропустив ее вперед, вышел вслед за ней на темную улицу.
Дебора взглянула на него с неподдельным удивлением, но Карл был серьезен. Во всяком случае, таким он хотел выглядеть.
– Но, – сказал он, галантно приглашая ее к столу, – у нас есть ветчина и сыр, а еще хлеб, изюм и вино. Не то чтобы роскошно, но вполне достаточно, чтобы утолить голод… Сиди, – попросил он, когда увидел, что Дебора хочет встать, чтобы подать на стол. – Сегодня угощаю я.
За открытым окном смеркалось, и в кухне царил полумрак, потому что свечи, горевшие днем, уже догорели. Карл закрыл окно, зажег несколько новых свечей и поставил их на стол вместе с кувшином вина.
– Что тебя тревожит, Карл? – тихо спросила Дебора, следившая за тем, как он нарезает хлеб.
– Уже почти ничего, – ответил Карл без улыбки, подняв на нее спокойный взгляд. – Не знаю, хорошо это или плохо, но это так.
Дебора ничего ему не ответила, только кивнула, показывая, что поняла и приняла его ответ.
Карл принес ветчину и сыр, насыпал горкой изюм в мелкую плошку и, наконец, расставил тарелки и стаканы.
– Ну вот и все, – сказал он, окинул стол быстрым взглядом и, удовлетворенно кивнув, улыбнулся Деборе. – Налить тебе вина?
– Налей, – попросила она. – Здесь холодно, и… Это кровь?
– Да, – кивнул Карл, разливая по стаканам вино. – Никак не выветривается. А камин мы зажжем потом, когда вернемся с прогулки.
– Мы идем гулять? – удивилась Дебора и бросила в рот изюминку.
– Да, – подтвердил Карл, быстро взглянув на ее губы. – Навестим одного человека. Я думаю, он тебе понравится.
– Раньше ты меня никуда с собой не брал, – задумчиво произнесла Дебора и взяла еще одну изюминку!
– Ешь, – предложил Карл. – Ты должна чувствовать зверский голод.
– Но не чувствую, – улыбнулась Дебора, но все-таки взяла нож и отрезала себе кусок ветчины.
Карл усмехнулся и принялся за еду. Лично он был действительно голоден, ведь он почти ничего не ел со вчерашнего вечера. Несколько минут они ели молча, но потом Дебора спросила:
– Ты что, мыл меня?
– Ты выглядела просто ужасно, – объяснил Карл, не прерываясь. – Пришлось помыть.
Дебора смотрела на него недоверчиво.
– А кто здесь делал уборку?
– Я пригласил женщин из Слободки. – Карл доел ветчину и принялся за сыр.
– А меня они вымыть не могли? – Как ни странно, этот вопрос волновал Дебору сильнее, всего прочего.
– Свои привилегии я никому не передаю, – усмехнулся Карл, отправляя в рот горсть изюма. – Ешь.
– Зачем ты это сделал?
– Я получаю удовольствие, умывая красивых женщин. – Карл с интересом следил за реакцией Деборы, но краснеть она передумала.
– Я красивая? – спросила она тихо.
– Ты об этом не знала? – поднял бровь Карл и отодвинул от себя пустую тарелку. – По-моему, даже не слишком красивые женщины уверены, что они неотразимы. Что же говорить о красавицах?
– Я спросила тебя, Карл, – тем же тихим голосом сказала Дебора. – А ты не ответил.
Карл стер улыбку с губ и снова стал серьезен.
– Да, Дебора, – сказал он так же тихо, как прежде говорила она. – Ты красивая.
– О чем ты думал, когда меня мыл?
– Ешь, Дебора, – попросил он. – Скоро ночь, а нам еще надо сходить на Первую Сестру.
В дверь постучали. Звук был негромкий, вежливый.
– Кто это? – спросила Дебора.
– Не волнуйся, – ответил Карл, вставая из-за стола. – Мне должны принести кое-какие бумаги. По-видимому, это курьер.
– Ночью?
– А чем ночь хуже дня? – пожал плечами Карл.
За дверью оказался невысокий человек, с ног до головы закутанный в тяжелый черный плащ.
– Я от Игнатия, – тихо, почти шепотом сказал он открывшему дверь Карлу.
– Я ждал вас, – кивнул Карл.
– Здесь все, – сказал человек, протягивая Карлу пачку пергаментов, которые, однако, не были скручены в трубочки, как это делалось обычно, а сложены в несколько раз. Пачка оказалась довольно толстой и была перевязана лентой. Впрочем, шесть или семь свитков занимали бы гораздо больше места. А так вся пачка без затруднений уместилась во внутреннем кармане его камзола. Проверять векселя Карл не стал. Зачем?
Он вынул из другого кармана закладное письмо и протянул его курьеру Великого Мастера.
– Держите, – сказал Карл человеку. – Это для Игнатия.
Человек взял у Карла бумагу и, тоже не глядя, сунул ее в карман.
– Рад был познакомиться, – кислым голосом сказал он, надвинул капюшон плаща еще ниже на глаза и поспешно ушел.
Карл закрыл дверь и вернулся к столу.
– Я готова, – улыбнулась ему Дебора, но на самом деле готова она еще не была.
Прошло еще несколько минут, пока Дебора доела сыр и хлеб, которые лежали на ее тарелке, допила вино, заела его изюмом и встала из-за стола.
– Теперь я действительно готова, – сказала она Карлу, который успел за это время набить и раскурить свою трубку.
– Тогда пойдем, – предложил Карл, направляясь к двери. Около двери он снял с лосиных рогов плащ Деборы и протянул ей:
– Одевайся.
– А где твой плащ? – спросила Дебора, увидев, что он собирается выйти из дома без плаща.
– Потерял, – коротко ответил Карл и, пропустив ее вперед, вышел вслед за ней на темную улицу.
2
Было уже около десяти, когда Карл и Дебора добрались до рыбного порта. Для горожан уже наступила ночь, улицы спящего Сдома были пустынны, но в маленьком оконце на втором этаже дома Михаилы Дова мерцал свет.
Карл постучал в дверь и, прислушавшись, уловил тяжелые шаги старика. Через несколько минут клацнули запоры, дверь отворилась, издав тихий протяжный скрип, и на порог упал свет. В дверях, занимая их целиком, с фонарем в руке стоял Михайло Дов.
– О! – сказал он, увидев гостей. – Доброй ночи, господин мой Карл. Доброй ночи, госпожа!
Он поклонился Деборе и отступил назад, освобождая им дорогу.
– Прошу вас, входите!
Карл пропустил Дебору вперед и, войдя вслед за ней, притворил за собой дверь. В лавке было темно, но сквозь потолочный люк в дальнем углу помещения на ведущую наверх лестницу падал жидкий свет. Медведь подошел к лестнице и встал сбоку, освещая крутые ступени, по которым поднимались Карл и Дебора.
На втором этаже оказалась довольно просторная, неприбранная комната, с печью, облицованной расписной плиткой, кроватью-лежанкой, являвшейся, по сути, продолжением печи, и большим столом, вокруг которого стояло несколько стульев с высокими спинками. На одном из них сидел вставший при появлении гостей высокий широкоплечий мужчина лет двадцати, чем-то неуловимо напоминающий старого Медведя, хотя и не был на него похож. Возможно, все дело в размерах – мужчина был богатырь, как и Михайло Дов, – а возможно, в жестких темно-каштановых, почти бурых, волосах и добродушном выражении широкого лица или еще в чем-то, что Карл сразу уловил на взгляд, но затруднился бы с ходу передать словами.
Карл постучал в дверь и, прислушавшись, уловил тяжелые шаги старика. Через несколько минут клацнули запоры, дверь отворилась, издав тихий протяжный скрип, и на порог упал свет. В дверях, занимая их целиком, с фонарем в руке стоял Михайло Дов.
– О! – сказал он, увидев гостей. – Доброй ночи, господин мой Карл. Доброй ночи, госпожа!
Он поклонился Деборе и отступил назад, освобождая им дорогу.
– Прошу вас, входите!
Карл пропустил Дебору вперед и, войдя вслед за ней, притворил за собой дверь. В лавке было темно, но сквозь потолочный люк в дальнем углу помещения на ведущую наверх лестницу падал жидкий свет. Медведь подошел к лестнице и встал сбоку, освещая крутые ступени, по которым поднимались Карл и Дебора.
На втором этаже оказалась довольно просторная, неприбранная комната, с печью, облицованной расписной плиткой, кроватью-лежанкой, являвшейся, по сути, продолжением печи, и большим столом, вокруг которого стояло несколько стульев с высокими спинками. На одном из них сидел вставший при появлении гостей высокий широкоплечий мужчина лет двадцати, чем-то неуловимо напоминающий старого Медведя, хотя и не был на него похож. Возможно, все дело в размерах – мужчина был богатырь, как и Михайло Дов, – а возможно, в жестких темно-каштановых, почти бурых, волосах и добродушном выражении широкого лица или еще в чем-то, что Карл сразу уловил на взгляд, но затруднился бы с ходу передать словами.