Страница:
– Как вас зовут?
Человек избегал взгляда Брауна, он смотрел мимо левого уха детектива на зарешеченное окно и небо за ним.
– Перри Лайенз.
Он очень тихо говорил, Браун едва его слышал.
– Что вы делали в парке, Лайенз?
– Ничего.
– Громче! – рявкнул Браун.
В его голосе явно слышалась неприязнь. Патрульный, грозно сдвинув брови, сжав губы и скрестив руки на груди, также враждебно смотрел немигающими глазами на допрашиваемого.
– Я ничего не делал в парке, – ответил Лайенз.
– Патрульный Броган считает иначе.
Лайенз пожал плечами.
– Ну, так как, Лайенз?
– Нет закона, чтобы за разговоры забирать.
– С кем вы разговаривали, Лайенз?
– С ребенком.
– Что вы ему говорили?
– Что день сегодня хороший, а что, нельзя?
– Ребенок рассказал патрульному Брогану не это.
– Ну, ребенок есть ребенок.
– Сколько лет ребенку?
– Около девяти, – ответил Броган.
– Вы всегда заговариваете с девятилетними детьми в парке?
– Иногда.
– Как часто?
– Нет закона, чтобы за разговоры с детьми забирать. Я люблю детей.
– Это уж точно, – язвительно заметил Браун, – скажи-ка, Броган, что мальчик тебе рассказал.
Патрульный мгновение колебался:
– Мальчик сказал, что вы предложили ему лечь с вами в постель, Лайенз.
– Нет, – воскликнул тот. – Я ничего ему не предлагал! Вы ошибаетесь.
– Я не ошибаюсь, – возразил Броган.
– Тогда пацан врет. Разве я мог такое сказать, сэр?
– У вас были приводы раньше? – спросил Браун.
Лайенз сник.
– Отвечайте, – поторопил его Браун. – Мы все равно сможем проверить.
– Были, – упавшим голосом произнес задержанный. – Меня уже задерживали.
– Сколько раз? За что?
– Ну... – Лайенз пожал плечами. – Два.
– За что, Лайенз?
– Ну это... У меня были когда-то неприятности.
– Какие неприятности?
– С детьми.
– В чем вас обвиняли, Лайенз?
Лайенз молчал.
– В чем вас обвиняли? – грозно повторил Браун.
– Принуждение к сожительству.
– Развращаете детей, Лайенз?
– Нет-нет. Это был наговор.
– Вас осудили?
– Да, но это ничего не значит; вы же понимаете. Пацан врал. Он хотел мне досадить. Он наговорил ерунды про меня. Боже мой, чего бы ради я к нему приставал? У меня была девушка, официантка одна. Симпатичная очень, чего бы ради я приставал к мальчишке?
– Вот и расскажите.
– Да наговор это был; вы же знаете, как это делается.
– А второй арест?
– Ну, это...
– Что?
– Ну там, опять... когда я освободился, я поселился в том мотеле, где до ареста жил.
– Где вы отбывали?
– В Каслвью.
– Продолжайте.
– Ну, я опять снял тот же номер. Ну, где я жил, пока меня не повязали. А оказалось, что там же жил пацан с матерью, ну, тот пацан, из-за которого я сел.
– Случайно оказался тот же мальчик?
– Ну, не совсем случайно... То есть, я не могу сказать, что это было просто совпадение. Мать была хозяйкой мотеля. Она со своим отцом им владела. Так что совпадением это не назовешь. Но я не думал, что этот пацан опять мне будет солить, понимаете? Я отсидел от звонка до звонка, он мне уже отомстил, я думал, он успокоится. В общем, он пришел как-то ко мне и начал меня шантажировать. Угрожал, что скажет матери, что я опять к нему приставал, если я не буду делать, что он говорит. А я был под надзором, понимаете? Если бы пацан стукнул, меня бы замели в минуту.
– И что же вы сделали Лайенз?
– Да там... Пацан стал вопить, и меня снова взяли.
– С тем же обвинением?
– Нет, не совсем. Пацан был уже старше. Есть статья за принуждение к сожительству ребенка младше девяти лет, а есть от десяти до шестнадцати. Первый раз ему было восемь, а теперь одиннадцать. Оба раза наговор. Кому нужно такое? Думаете, мне нужно? Да и вообще, это давно было. Я за оба раза отсидел. Что я, дурак в третий раз влетать?
– Вы могли на всю жизнь загреметь еще во второй раз, – заметил Браун.
– Думаете, я не знаю? Чего бы я стал рисковать?
Он взглянул на Брогана.
– Тот пацан, наверное, чего-то не понял, сэр. Я ничего такого ему не говорил, честное слово!
– Мы обвиняем вас в нанесении морального ущерба ребенку, статья 473 Уголовного кодекса, – объявил Браун. – Вы имеете право на три телефонных звонка...
– Эй, стойте, стойте, – прервал его Лайенз. – Я все объясню. Я ничего не хотел ему сделать, клянусь! Я ничего ему страшного не говорил. Разве б я мог такое предложить, ребенку? Да что я, идиот совсем? Эй, давайте замнем, а? Детектив, давайте замнем, а?
– Я советую вам найти адвоката, – холодно произнес Браун. – Уведите его, Броган.
– Эй, слушайте... – начал было Лайенз.
Браун смотрел, как патрульный уводил Лайенза из дежурки. Провожал глазами удаляющуюся фигуру и думал:
«Он болен, а мы его опять за решетку. Нет, чтобы помочь». А потом подумал: «У меня семилетняя дочь», – а потом перестал думать, потому что все вдруг оказалось очень сложным, а на столе звонил телефон.
Он взял трубку.
Это был Стив Карелла. Он передал, что идет в участок.
В другую щель, пониже, виднелся рот, похожий на открытую рану. Хуэрта был в сознании, но врачи предупредили Дельгадо, что пациент получил большую дозу успокоительного и может заснуть во время беседы. Дельгадо решил попытать счастья.
Он уселся на стул у койки Хуэрты. Обе ноги потерпевшего в растяжках, руки лежат поверх простыни ладонями вверх, голова уткнулась в подушку, карие глаза воспаленно горят, рана рта беспомощно приоткрыта. Хуэрта выслушал представившегося Дельгадо и кивком дал понять, что в состоянии отвечать на вопросы.
– Первое, – начал полицейский. – Вы знаете этих людей?
– Нет.
– Вы никого из них не знаете?
– Нет.
– Вы видели их, когда они на вас напали?
– Да.
– Они были молодыми или в возрасте?
– Не знаю.
– Даже приблизительно?
– Не знаю.
– Они из вашего квартала?
– Не знаю.
– Мистер Хуэрта, любая информация может...
– Я не знаю, кто это был.
– Они вас сильно избили. Наверняка...
Забинтованная голова отвернулась от Дельгадо.
– Мистер Хуэрта?
Хуэрта не отвечал.
– Мистер Хуэрта?
Снова нет ответа. Как и обещали врачи, он уснул. Дельгадо вздохнул и поднялся на ноги. Раз уж он пришел в больницу «Буэновиста», то решил заглянуть к Паркеру, чтобы визит не был совсем бесполезным.
Паркер выглядел не лучше Хуэрты. Он тоже спал. Практикант в коридоре сказал, что Паркер будет жить.
Эта информация подействовала на Дельгадо точно так же, как ранее на Брауна.
Чтобы заработать на хлеб, Капек решил попытаться втянуть пьяного в задушевную беседу. Детектив уже почти час торчал в баре, изучая посетителей, стараясь определить, кто из них завсегдатай, а кто заглядывает иногда, кто из них наверняка его узнал, а кто и не догадывается, что он легавый. Карл действовал, как он надеялся, конспиративно: зашел в телефонную будку, якобы позвонить, сходил в туалет, три-четыре раза был у музыкального автомата, рассматривая всех сидевших в зале во время своих вояжей. Но всегда возвращался к стулу у стойки, где он мог слышать беседу бармена и человека в темно-синем костюме. Детектив открыл принесенную с собой газету и развернул ее на спортивной странице. Он делал вид, что занят результатами вчерашних скачек, а сам напряженно прислушивался к каждому слову человека в синем костюме. Дождавшись, когда бармен отойдет в другой конец бара, Калек решился:
– Сраная кобыла, никогда вовремя не приходит! – пробормотал он.
– Прошу прощения? – человек в синем костюме повернулся к полицейскому лицом. Он уже был крепко поддат, начав напиваться, вероятно, еще дома, до официального открытия бара. Мужчина смотрел на Капека с видом человека, стремящегося жить в согласии со всеми, даже если кто-то из них окажется детективом полиции. Человек не знал, кто был на самом деле Капек, во всяком случае, не подавал вида. А тот, в свою очередь, не спешил его об этом проинформировать.
– Интересуешься пони? – спросил его Капек.
– Позволяю себе иногда небольшую ставочку, – ответил мужчина.
У него были затуманенные синие глаза и нос в голубых прожилках. Белая рубашка казалась неглаженной, широкий голубой галстук завязан неряшливо, костюм измят. Рука с зажатым в ней высоким стаканом с виски покоилась на стойке.
– Я говорю, эта кляча девять раз из десяти бывает в фаворитах, но никогда не приходит первой, когда надо, зараза! Не иначе, там у жокеев все схвачено.
Приближался бармен. Капек бросил на него предупреждающий взгляд: «Не мешай! Ты свое дело делаешь – я свое». Бармен остановился на полпути, круто развернулся и направился к другому клиенту.
– Меня зовут Карл Капек, – представился полицейский и свернул газету, приглашая к продолжению разговора, – я уже двенадцать лет играю на скачках, а круто подфартило только раз.
– На сколько? – поинтересовался мужчина в синем костюме.
– Четыреста долларов в длинном забеге. С двухдолларовой ставки. Вот это был шик! – Капек улыбнулся и покачал головой, вспоминая прелесть хорошего выигрыша, в действительности никогда не имевшего места. Самым крупным кушем в его жизни был химический набор, выигранный на благотворительной ярмарке в церкви.
– Давно это было? – спросил человек в синем костюме.
– Шесть лет назад, – Капек усмехнулся.
– Не успел и проспаться, что называется, – поддержал его человек и тоже усмехнулся.
– Как тебя зовут? – детектив дружески протянул руку.
– Леонард Сатерлэнд. Для друзей Лэнни.
– Добрый вечер, Лэнни, – мужчины пожали друг другу руки.
– А ты для друзей кто? – спросил Лэнни.
– Карл.
– Приятно познакомиться, Карл.
– Мне тоже.
– Моя игра – покер. Скачки, прости меня, Карл, для сопляков. А в покере надо думать.
– А то! – согласился Капек.
– Ты правда только пиво тянешь? – вдруг спросил Лэнни.
– Что?
– Я смотрю, ты только пиво тянешь. Если не возражаешь, Карл, я сочту для себя за честь заказать для тебя что-нибудь посерьезнее.
– Рановато пока, – извиняюще улыбнулся Капек.
– По рюмашке никогда не рано, – улыбнулся в ответ Лэнни.
– Я вчера перебрал, – объяснил Капек и вздрогнул.
– Я каждый день перебираю, – возразил Сатерлэнд, – а по рюмашке все равно не рано.
И в доказательство опрокинул в себя полстакана.
– М-м-м, проклятая, – произнес он и кашлянул.
– Ты всегда здесь пьешь? – поинтересовался полицейский.
– Ухм? – переспросил Лэнни.
Его глаза слезились. Из заднего кармана он извлек носовой платок и промокнул их. Потом снова кашлянул.
– В этом баре?
– А-а. Я кочую, кочую, – Лэнни помахал в воздухе пальцами, показывая, как он кочует.
– Я к тому, – продолжал Капек, – что я сидел здесь вчера вечером, а тебя не заметил.
– Не-а. Я здесь был, – возразил Лэнни, хотя детектив это уже знал, так как подслушал беседу между Лэнни и барменом, обсуждавшими небольшой инцидент, произошедший в баре «Семнадцать» вчера вечером. Бармену пришлось вышвырнуть двадцатилетнего клиента, слишком шумно выражавшего свои взгляды на снижение возрастного избирательного ценза...
– Ты был, когда выкинули того парня? – спросил Капек.
– О, да.
– Не видел тебя.
– Да был. Здесь и был, – сказал Лэнни.
– Сидел здесь один моряк, – начал забрасывать удочку сыщик.
– Ухм? – переспросил Лэнни с вежливой улыбкой, затем поднял стакан и влил в себя остальное виски. Он сказал: «М-м-м, проклятая», кашлянул, промокнул глаза, только потом произнес:
– Да-да. Только он пришел потом.
– После того, как выкинули парня?
– Да. Намного позже. А ты был здесь, когда пришел моряк?
– А как же! – заверил его Капек.
– Странно, что мы не видели друг друга, – Лэнни передернул плечами и подозвал бармена. Тот нехотя подошел, предупреждая детектива взглядом: «Этот парень постоянный клиент. Я очень обижусь, если потеряю его твоими стараниями».
– Да, Лэнни? – отозвался бармен.
– Еще двойной, пожалуйста. И моему другу, что он хочет.
Бармен снова предупреждающе посмотрел на Капека. Детектив невозмутимо выдержал взгляд и сказал:
– Мне только пиво.
Бармен кивнул и отошел.
– Тут вчера девчонка была, – продолжал свое Капек, – помнишь?
– Какая девчонка?
– Негритяночка в красном платье.
Лэнни следил за барменом, наполнявшим его стакан.
– Ухм?
– Негритяночка в красном платье, – повторил Капек.
– О, да. Белинда.
– Белинда, а дальше?
– Не знаю.
Его глаза посветлели, когда бармен вернулся с виски и пивом.
Лэнни немедленно поднял стакан и опрокинул его в себя.
– М-м-м, проклятая, – сказал он и кашлянул.
Бармен навис над ними. Капек столкнулся с ним взглядом, решил, что тот тоже хочет поучаствовать в разговоре, и спросил:
– А ты знаешь?
– Что знаю?
– Здесь была вчера девчонка в красном платье, Белинда. Фамилию знаешь?
– Я? – бармен поднял брови. – Я глух, слеп и нем.
Он помолчал.
– Он из полиции, Лэнни. Ты знаешь это?
– О, да, разумеется, – произнес тот и без чувств свалился со стула. Капек встал, подхватил Лэнни под мышки и отволок его в одну из кабинок. Он ослабил на нем галстук и повернулся к бармену, который стоял рядом, уперев руки в бока.
– Ты всегда продаешь пойло перебравшим?
– А ты всегда задаешь им вопросы? – парировал тот.
– Давай-ка и ты ответь на парочку, – отрубил Капек. – Что за Белинда?
– Никогда не слышал.
– Ладно, пусть и она тогда про меня ничего не услышит.
– А?
– Тут ты старался этому другу поведать, что я полицейский. Я тебе прямо говорю: я ищу эту Белинду, черт с ней, с ее фамилией. Если она вдруг об этом узнает, я считаю тебя ее соучастником. Тебе нужны неприятности?
– Кого ты пугаешь? У меня все чисто. Не знаю я никакой Белинды и никаких дел с ней не имею. Так что заткнись со своим «соучастием».
– Постарайся забыть, что я здесь был. А то и «соучастие» обнаружится, понял?
– Ой-ой, как страшно!
– Ты знаешь, где он живет? – Капек указал на Лэнни.
– Знаю.
– Он женат?
– Да.
– Позвони жене. Пусть заберет его.
– Она его убьет, – бармен посмотрел на Лэнни и покачал головой. – Пусть проспится, я его потом отправлю домой. Не переживай.
Когда Капек уходил из бара, бармен уже что-то говорил нежным и добрым голосом мертвецки пьяному Лэнни.
– Si, que quiere usted?[10] – спросил он.
– Я детектив Дельгадо, Восемьдесят седьмой участок, – Дельгадо показал Кастаньеде свой жетон. Тот его внимательно рассмотрел.
– Что случилось?
– Мне можно войти?
– Кто это, Рай? – из глубины квартиры донесся женский голос.
– Полицейский, – бросил через плечо Кастаньеда, потом пригласил Дельгадо, – входите.
Детектив вошел в квартиру. Направо кухня, прямо гостиная, за ней две спальни. На женщине, вышедшей из ближайшей спальни, было нейлоновое платье в ярких цветах. В руке она держала расческу. Женщина довольно привлекательная, с длинными черными волосами, бледным лицом, серо-зелеными глазами, полной грудью, изящным изгибом бедер. Она была боса и бесшумно прошла в гостиную, где остановилась, слегка расставив ноги, держа расческу, как вынутый из ножен меч.
– Простите за беспокойство.
– Что случилось? – спросила женщина.
– Это моя жена, – представил ее Кастаньеда. – Рита, это детектив... как ваше имя?
– Дельгадо.
– Вы испанец?
– Да.
– Хорошо, – кивнул Кастаньеда.
– Что случилось? – снова спросила Рита.
– Ваш партнер Хосе Хуэрта...
– Что с ним? – немедленно спросил Кастаньеда. – Что-нибудь стряслось?
– На него напали сегодня утром...
– О, Боже! – Рита прижала руку с расческой к губам, словно подавляя крик.
– Кто? Кто это сделал? – спросил Кастаньеда.
– Мы еще не знаем. Он сейчас в больнице «Буэновиста».
Дельгадо помолчал.
– Обе ноги сломаны.
– О, Боже! – снова воскликнула Рита.
– Мы идем к нему, – решительно объявил Кастаньеда и повернулся к выходу из комнаты, намереваясь немедленно одеться и отправиться в больницу.
– Мне бы... – заикнулся Дельгадо, и Кастаньеда вспомнил, что детектив еще здесь. Все еще спеша уйти, он нетерпеливо бросил жене:
– Одевайся, Рита, – а затем повернулся к полицейскому.
– Я слушаю. Нам надо попасть к Хосе как можно раньше.
– Я бы хотел задать вам несколько вопросов.
– Пожалуйста.
– Вы давно партнеры? Вы и мистер Хуэрта?
Женщина продолжала стоять немного в стороне от мужчин, проводя зубьями расчески по ладони. Глаза ее были широко раскрыта.
– Я тебе велел одеваться, – напомнил ей Кастаньеда.
Рита хотела что-то возразить, но только коротко кивнула и ушла в спальню, неплотно прикрыв за собой дверь.
– Мы партнеры два года, – ответил Кастаньеда.
– Ладите друг с другом?
– Конечно. А что? – Кастаньеда упер руки в бока.
Дельгадо мгновение помолчал.
– Как по-вашему, есть у него враги? – спросил он бесстрастно.
Через неплотно прикрытую дверь спальни он видел, как Рита Кастаньеда подошла к туалетному столику.
– Если и есть, я о них не знаю.
– Вы не в курсе, он не получал угрожающих писем или звонков?
– Никогда.
За дверью снова мелькнуло цветастое платье. Взгляд детектива непроизвольно метнулся туда. Кастаньеда нахмурился.
– Нет ли людей, обиженных на вашу фирму?
– Нет.
Кастаньеда подошел к двери и плотно захлопнул ее.
– Мы занимаемся недвижимостью, – продолжал он, – а именно, жилыми помещениями. Проще говоря, сдаем квартиры.
– Никаких неприятностей с клиентами?
– Мы почти не общаемся с жильцами. Бывают иногда задержки с оплатой, но в таком бизнесе это обычное дело. Камня за пазухой никто не держит.
– Как вы считаете, ваш партнер умеет ладить с людьми?
Кастаньеда пожал плечами.
– Что означает ваш жест, мистер Кастаньеда?
– Ну, умеет или не умеет, кто знает? Он человек, как и любой другой. Некоторым нравится, некоторым нет.
– Кому он не нравится? – немедленно спросил Дельгадо.
– Если кто его и не любит, то не настолько, чтобы ломать ему кости.
– Понятно, – Дельгадо вежливо улыбнулся. – Спасибо за информацию, я вас больше не задерживаю.
– Хорошо-хорошо.
Кастаньеда подошел к двери и открыл ее для полицейского.
– Вы мне скажете, кто его избил, когда все выясните?
– Конечно.
Дельгадо вышел в холл, дверь за ним закрылась. Он услышал, как Кастаньеда крикнул: «Rita, esta lista?»[11]
Детектив прильнул к двери. Он слышал, как Кастаньеда очень тихо разговаривал с женой, но не мог разобрать слов. Только раз, когда Рита повысила голос, Дельгадо расслышал одно слово.
Это было слово «hermano», что по-испански означает «брат».
~~
Время приближалось к двум часам дня, и в дежурке было очень тихо. Капек просматривал каталог известных полиции уличных грабителей в поисках чернокожей девушки по имени Белинда. Карелла только что прибыл и уселся с Брауном за длинный стол у окна, сдвинув в сторону оборудование для снятия отпечатков пальцев. Они принялись за обед из бутербродов с тунцом и кофе в картонных стаканах. За едой Браун ввел Кареллу в курс дела. Маршалл Дэйвис действительно занялся маской Белоснежки сразу, как получил ее, и с полчаса назад прислал заключение. Он сумел выявить только один четкий отпечаток большого пальца, оставленный на внутренней поверхности маски. Он немедленно послал его в секцию опознаний. Там ребята порылись в каталоге и, продравшись сквозь лабиринт дуг, петель, колец и шрамов, выудили карточку с именем Бернарда Голденталя.
Желтый листок прибыл в участок и лежал сейчас на столе перед Брауном. Оба сыщика внимательно изучали его.
«Желтой» карточка называлась по той причине, что копии с учетного бланка делались на желтой бумаге. Она, может, и не захватывала читателя, как хороший роман, но обладала своеобразной повествовательной мощью, выраженной в цифрах и сокращениях. Словом, карточка Голденталя читалась с интересом. Приближалась развязка.
Первый раз его арестовали в возрасте шестнадцати лет за кражу со взломом и, как несовершеннолетнего, отправили в Еврейскую колонию для малолетних преступников. Не прошло и года после его первого ареста, как он опять попался на краже со взломом. Здесь запись была неполной, но суд, вероятно, сделал ему послабление, учитывая юный возраст – ему только что исполнилось семнадцать, – и ограничился условным осуждением. Через год парень подрос для более крупных и серьезных дел. Его сначала арестовали за ограбление, а потом за ограбление с применением оружия. И снова присяжные сжалились и не засадили его за решетку. Обнадеженный и воодушевленный, он попробовал воровство с отягчающими обстоятельствами 1-го класса и кражу со взломом 3-го класса, снова сгорел и попал на этот раз в тюрьму. Он получил срок по двум статьям, но к началу 1959 года был условно-досрочно освобожден. Тогда он решил напасть на грузовик, пересекающий границу штата, заинтересовав собой, таким образом, Федеральное бюро расследований. Карелла и Браун поняли так, что «З г. закл.» были оставшимися тремя годами от его первого заключения; присяжные снова показали широту души.
Правонарушения, за которые Голденталь привлекался со времени второго освобождения, были не такими уж серьезными по сравнению с предыдущими. Статья 974 Уголовного кодекса подразумевала «содержание притона или денежные операции в азартных играх». Статья 974-а – «организацию игорного бизнеса». Голденталь, видно, на время сменил профессию грабителя на более уважаемую, занялся азартными играми. Многие добропорядочные граждане считали их невинным развлечением, к которому закон излишне строг. Закон, однако, не был слишком строг к самому мистеру Голденталю. Он мог бы схлопотать пять лет за свое последнее небольшое приключение, но отделался штрафом в сто пятьдесят долларов за незаконное хранение принадлежностей для азартных игр.
Бернард Голденталь начал свою карьеру в шестнадцать лет. Сейчас ему было почти сорок, из них он чуть больше десяти провел за решеткой. Если его поймают и обвинят в вооруженном нападении на бакалейный магазин и убийстве, он все свои оставшиеся годы проведет за колючей проволокой.
В конверте, присланном из секции опознаний, была и другая информация – копия бланка с оттисками пальцев Голденталя, с полным словесным портретом на обороте, копия отчета офицера, осуществлявшего надзор в 1959 году, копия отчета Управления следственной службы о последнем аресте. Но наибольший интерес для Кареллы и Брауна представлял последний адрес Голденталя. Он, судя по всему, жил на окраине Айсолы с матерью, миссис Минни Голденталь. Три месяца назад она умерла, и он переехал в квартиру ближе к центру, где, возможно, и жил сейчас.
Голденталь уже обвинялся в прошлом в применении оружия. Не далее, как семь часов назад, он или его компаньон наградил семью пулями двух людей.
Карелла и Браун решили отправиться к нему вдвоем.
– Это не настоящие ваши имена, – настаивал Карл Капек.
– Нет, настоящие, – возражала Салли, – а не верите – идите в задницу.
Двое других персонажей – представительный господин в костюме в мелкую полоску и патрульный, задержавший девиц по заявлению господина. Потерпевший выглядел смертельно оскорбленным, но отнюдь не смущенным. Так выглядит человек, страдающий недержанием мочи и находящийся по этому поводу в больнице, где никто не назовет его болезнь позорной.
Человек избегал взгляда Брауна, он смотрел мимо левого уха детектива на зарешеченное окно и небо за ним.
– Перри Лайенз.
Он очень тихо говорил, Браун едва его слышал.
– Что вы делали в парке, Лайенз?
– Ничего.
– Громче! – рявкнул Браун.
В его голосе явно слышалась неприязнь. Патрульный, грозно сдвинув брови, сжав губы и скрестив руки на груди, также враждебно смотрел немигающими глазами на допрашиваемого.
– Я ничего не делал в парке, – ответил Лайенз.
– Патрульный Броган считает иначе.
Лайенз пожал плечами.
– Ну, так как, Лайенз?
– Нет закона, чтобы за разговоры забирать.
– С кем вы разговаривали, Лайенз?
– С ребенком.
– Что вы ему говорили?
– Что день сегодня хороший, а что, нельзя?
– Ребенок рассказал патрульному Брогану не это.
– Ну, ребенок есть ребенок.
– Сколько лет ребенку?
– Около девяти, – ответил Броган.
– Вы всегда заговариваете с девятилетними детьми в парке?
– Иногда.
– Как часто?
– Нет закона, чтобы за разговоры с детьми забирать. Я люблю детей.
– Это уж точно, – язвительно заметил Браун, – скажи-ка, Броган, что мальчик тебе рассказал.
Патрульный мгновение колебался:
– Мальчик сказал, что вы предложили ему лечь с вами в постель, Лайенз.
– Нет, – воскликнул тот. – Я ничего ему не предлагал! Вы ошибаетесь.
– Я не ошибаюсь, – возразил Броган.
– Тогда пацан врет. Разве я мог такое сказать, сэр?
– У вас были приводы раньше? – спросил Браун.
Лайенз сник.
– Отвечайте, – поторопил его Браун. – Мы все равно сможем проверить.
– Были, – упавшим голосом произнес задержанный. – Меня уже задерживали.
– Сколько раз? За что?
– Ну... – Лайенз пожал плечами. – Два.
– За что, Лайенз?
– Ну это... У меня были когда-то неприятности.
– Какие неприятности?
– С детьми.
– В чем вас обвиняли, Лайенз?
Лайенз молчал.
– В чем вас обвиняли? – грозно повторил Браун.
– Принуждение к сожительству.
– Развращаете детей, Лайенз?
– Нет-нет. Это был наговор.
– Вас осудили?
– Да, но это ничего не значит; вы же понимаете. Пацан врал. Он хотел мне досадить. Он наговорил ерунды про меня. Боже мой, чего бы ради я к нему приставал? У меня была девушка, официантка одна. Симпатичная очень, чего бы ради я приставал к мальчишке?
– Вот и расскажите.
– Да наговор это был; вы же знаете, как это делается.
– А второй арест?
– Ну, это...
– Что?
– Ну там, опять... когда я освободился, я поселился в том мотеле, где до ареста жил.
– Где вы отбывали?
– В Каслвью.
– Продолжайте.
– Ну, я опять снял тот же номер. Ну, где я жил, пока меня не повязали. А оказалось, что там же жил пацан с матерью, ну, тот пацан, из-за которого я сел.
– Случайно оказался тот же мальчик?
– Ну, не совсем случайно... То есть, я не могу сказать, что это было просто совпадение. Мать была хозяйкой мотеля. Она со своим отцом им владела. Так что совпадением это не назовешь. Но я не думал, что этот пацан опять мне будет солить, понимаете? Я отсидел от звонка до звонка, он мне уже отомстил, я думал, он успокоится. В общем, он пришел как-то ко мне и начал меня шантажировать. Угрожал, что скажет матери, что я опять к нему приставал, если я не буду делать, что он говорит. А я был под надзором, понимаете? Если бы пацан стукнул, меня бы замели в минуту.
– И что же вы сделали Лайенз?
– Да там... Пацан стал вопить, и меня снова взяли.
– С тем же обвинением?
– Нет, не совсем. Пацан был уже старше. Есть статья за принуждение к сожительству ребенка младше девяти лет, а есть от десяти до шестнадцати. Первый раз ему было восемь, а теперь одиннадцать. Оба раза наговор. Кому нужно такое? Думаете, мне нужно? Да и вообще, это давно было. Я за оба раза отсидел. Что я, дурак в третий раз влетать?
– Вы могли на всю жизнь загреметь еще во второй раз, – заметил Браун.
– Думаете, я не знаю? Чего бы я стал рисковать?
Он взглянул на Брогана.
– Тот пацан, наверное, чего-то не понял, сэр. Я ничего такого ему не говорил, честное слово!
– Мы обвиняем вас в нанесении морального ущерба ребенку, статья 473 Уголовного кодекса, – объявил Браун. – Вы имеете право на три телефонных звонка...
– Эй, стойте, стойте, – прервал его Лайенз. – Я все объясню. Я ничего не хотел ему сделать, клянусь! Я ничего ему страшного не говорил. Разве б я мог такое предложить, ребенку? Да что я, идиот совсем? Эй, давайте замнем, а? Детектив, давайте замнем, а?
– Я советую вам найти адвоката, – холодно произнес Браун. – Уведите его, Броган.
– Эй, слушайте... – начал было Лайенз.
Браун смотрел, как патрульный уводил Лайенза из дежурки. Провожал глазами удаляющуюся фигуру и думал:
«Он болен, а мы его опять за решетку. Нет, чтобы помочь». А потом подумал: «У меня семилетняя дочь», – а потом перестал думать, потому что все вдруг оказалось очень сложным, а на столе звонил телефон.
Он взял трубку.
Это был Стив Карелла. Он передал, что идет в участок.
* * *
Хосе Висенте Хуэрта был плох. Обе ноги перебиты, лицо обмотано бинтами, скрывающими многочисленные раны, кровь из которых залила крыльцо его дома. Этими бинтами он напоминал Человека-Невидимку. Сквозь марлевые щели пристально смотрели карие глаза.В другую щель, пониже, виднелся рот, похожий на открытую рану. Хуэрта был в сознании, но врачи предупредили Дельгадо, что пациент получил большую дозу успокоительного и может заснуть во время беседы. Дельгадо решил попытать счастья.
Он уселся на стул у койки Хуэрты. Обе ноги потерпевшего в растяжках, руки лежат поверх простыни ладонями вверх, голова уткнулась в подушку, карие глаза воспаленно горят, рана рта беспомощно приоткрыта. Хуэрта выслушал представившегося Дельгадо и кивком дал понять, что в состоянии отвечать на вопросы.
– Первое, – начал полицейский. – Вы знаете этих людей?
– Нет.
– Вы никого из них не знаете?
– Нет.
– Вы видели их, когда они на вас напали?
– Да.
– Они были молодыми или в возрасте?
– Не знаю.
– Даже приблизительно?
– Не знаю.
– Они из вашего квартала?
– Не знаю.
– Мистер Хуэрта, любая информация может...
– Я не знаю, кто это был.
– Они вас сильно избили. Наверняка...
Забинтованная голова отвернулась от Дельгадо.
– Мистер Хуэрта?
Хуэрта не отвечал.
– Мистер Хуэрта?
Снова нет ответа. Как и обещали врачи, он уснул. Дельгадо вздохнул и поднялся на ноги. Раз уж он пришел в больницу «Буэновиста», то решил заглянуть к Паркеру, чтобы визит не был совсем бесполезным.
Паркер выглядел не лучше Хуэрты. Он тоже спал. Практикант в коридоре сказал, что Паркер будет жить.
Эта информация подействовала на Дельгадо точно так же, как ранее на Брауна.
* * *
Сложно быть полицейским, если почти все обитатели твоего квартала знают об этом. Бар, в котором моряк повстречался с девушкой, нокаутировавшей его остроносой туфелькой, назывался «Семнадцать». Название было обусловлено тем, что бар находился на Семнадцатой улице. Бармен знал Карла Капека, как облупленного, и Капек его хорошо знал, поэтому они не стали играть в полицейских и разбойников. Бармен молча поставил пиво перед Капеком, который не должен был пить на службе, но не отказался от бесплатного угощения. Они видели друг друга насквозь. Капек не стал спрашивать бармена о лягающейся девице и ее дружке. Бармен также предпочел не спрашивать полицейского о причине его визита. Если тот пришел, значит так надо. Полицейский и бармен держались на почтительном расстоянии друг от друга, и лишь время от времени бармен подносил Капеку новый стакан. Бармен надеялся, что Капек пришел не из-за него самого, он и так уже платил двоим парням из пожарной охраны, не говоря о сержанте-участковом. Если еще один сунется с протянутой рукой, трудно придется. Капек же, со своей стороны, надеялся, что бармен не станет намекать всем посетителям, что большой светлый парень на высоком стуле у стойки офицер полиции. Не просто зарабатывать на хлеб в наши дни.Чтобы заработать на хлеб, Капек решил попытаться втянуть пьяного в задушевную беседу. Детектив уже почти час торчал в баре, изучая посетителей, стараясь определить, кто из них завсегдатай, а кто заглядывает иногда, кто из них наверняка его узнал, а кто и не догадывается, что он легавый. Карл действовал, как он надеялся, конспиративно: зашел в телефонную будку, якобы позвонить, сходил в туалет, три-четыре раза был у музыкального автомата, рассматривая всех сидевших в зале во время своих вояжей. Но всегда возвращался к стулу у стойки, где он мог слышать беседу бармена и человека в темно-синем костюме. Детектив открыл принесенную с собой газету и развернул ее на спортивной странице. Он делал вид, что занят результатами вчерашних скачек, а сам напряженно прислушивался к каждому слову человека в синем костюме. Дождавшись, когда бармен отойдет в другой конец бара, Калек решился:
– Сраная кобыла, никогда вовремя не приходит! – пробормотал он.
– Прошу прощения? – человек в синем костюме повернулся к полицейскому лицом. Он уже был крепко поддат, начав напиваться, вероятно, еще дома, до официального открытия бара. Мужчина смотрел на Капека с видом человека, стремящегося жить в согласии со всеми, даже если кто-то из них окажется детективом полиции. Человек не знал, кто был на самом деле Капек, во всяком случае, не подавал вида. А тот, в свою очередь, не спешил его об этом проинформировать.
– Интересуешься пони? – спросил его Капек.
– Позволяю себе иногда небольшую ставочку, – ответил мужчина.
У него были затуманенные синие глаза и нос в голубых прожилках. Белая рубашка казалась неглаженной, широкий голубой галстук завязан неряшливо, костюм измят. Рука с зажатым в ней высоким стаканом с виски покоилась на стойке.
– Я говорю, эта кляча девять раз из десяти бывает в фаворитах, но никогда не приходит первой, когда надо, зараза! Не иначе, там у жокеев все схвачено.
Приближался бармен. Капек бросил на него предупреждающий взгляд: «Не мешай! Ты свое дело делаешь – я свое». Бармен остановился на полпути, круто развернулся и направился к другому клиенту.
– Меня зовут Карл Капек, – представился полицейский и свернул газету, приглашая к продолжению разговора, – я уже двенадцать лет играю на скачках, а круто подфартило только раз.
– На сколько? – поинтересовался мужчина в синем костюме.
– Четыреста долларов в длинном забеге. С двухдолларовой ставки. Вот это был шик! – Капек улыбнулся и покачал головой, вспоминая прелесть хорошего выигрыша, в действительности никогда не имевшего места. Самым крупным кушем в его жизни был химический набор, выигранный на благотворительной ярмарке в церкви.
– Давно это было? – спросил человек в синем костюме.
– Шесть лет назад, – Капек усмехнулся.
– Не успел и проспаться, что называется, – поддержал его человек и тоже усмехнулся.
– Как тебя зовут? – детектив дружески протянул руку.
– Леонард Сатерлэнд. Для друзей Лэнни.
– Добрый вечер, Лэнни, – мужчины пожали друг другу руки.
– А ты для друзей кто? – спросил Лэнни.
– Карл.
– Приятно познакомиться, Карл.
– Мне тоже.
– Моя игра – покер. Скачки, прости меня, Карл, для сопляков. А в покере надо думать.
– А то! – согласился Капек.
– Ты правда только пиво тянешь? – вдруг спросил Лэнни.
– Что?
– Я смотрю, ты только пиво тянешь. Если не возражаешь, Карл, я сочту для себя за честь заказать для тебя что-нибудь посерьезнее.
– Рановато пока, – извиняюще улыбнулся Капек.
– По рюмашке никогда не рано, – улыбнулся в ответ Лэнни.
– Я вчера перебрал, – объяснил Капек и вздрогнул.
– Я каждый день перебираю, – возразил Сатерлэнд, – а по рюмашке все равно не рано.
И в доказательство опрокинул в себя полстакана.
– М-м-м, проклятая, – произнес он и кашлянул.
– Ты всегда здесь пьешь? – поинтересовался полицейский.
– Ухм? – переспросил Лэнни.
Его глаза слезились. Из заднего кармана он извлек носовой платок и промокнул их. Потом снова кашлянул.
– В этом баре?
– А-а. Я кочую, кочую, – Лэнни помахал в воздухе пальцами, показывая, как он кочует.
– Я к тому, – продолжал Капек, – что я сидел здесь вчера вечером, а тебя не заметил.
– Не-а. Я здесь был, – возразил Лэнни, хотя детектив это уже знал, так как подслушал беседу между Лэнни и барменом, обсуждавшими небольшой инцидент, произошедший в баре «Семнадцать» вчера вечером. Бармену пришлось вышвырнуть двадцатилетнего клиента, слишком шумно выражавшего свои взгляды на снижение возрастного избирательного ценза...
– Ты был, когда выкинули того парня? – спросил Капек.
– О, да.
– Не видел тебя.
– Да был. Здесь и был, – сказал Лэнни.
– Сидел здесь один моряк, – начал забрасывать удочку сыщик.
– Ухм? – переспросил Лэнни с вежливой улыбкой, затем поднял стакан и влил в себя остальное виски. Он сказал: «М-м-м, проклятая», кашлянул, промокнул глаза, только потом произнес:
– Да-да. Только он пришел потом.
– После того, как выкинули парня?
– Да. Намного позже. А ты был здесь, когда пришел моряк?
– А как же! – заверил его Капек.
– Странно, что мы не видели друг друга, – Лэнни передернул плечами и подозвал бармена. Тот нехотя подошел, предупреждая детектива взглядом: «Этот парень постоянный клиент. Я очень обижусь, если потеряю его твоими стараниями».
– Да, Лэнни? – отозвался бармен.
– Еще двойной, пожалуйста. И моему другу, что он хочет.
Бармен снова предупреждающе посмотрел на Капека. Детектив невозмутимо выдержал взгляд и сказал:
– Мне только пиво.
Бармен кивнул и отошел.
– Тут вчера девчонка была, – продолжал свое Капек, – помнишь?
– Какая девчонка?
– Негритяночка в красном платье.
Лэнни следил за барменом, наполнявшим его стакан.
– Ухм?
– Негритяночка в красном платье, – повторил Капек.
– О, да. Белинда.
– Белинда, а дальше?
– Не знаю.
Его глаза посветлели, когда бармен вернулся с виски и пивом.
Лэнни немедленно поднял стакан и опрокинул его в себя.
– М-м-м, проклятая, – сказал он и кашлянул.
Бармен навис над ними. Капек столкнулся с ним взглядом, решил, что тот тоже хочет поучаствовать в разговоре, и спросил:
– А ты знаешь?
– Что знаю?
– Здесь была вчера девчонка в красном платье, Белинда. Фамилию знаешь?
– Я? – бармен поднял брови. – Я глух, слеп и нем.
Он помолчал.
– Он из полиции, Лэнни. Ты знаешь это?
– О, да, разумеется, – произнес тот и без чувств свалился со стула. Капек встал, подхватил Лэнни под мышки и отволок его в одну из кабинок. Он ослабил на нем галстук и повернулся к бармену, который стоял рядом, уперев руки в бока.
– Ты всегда продаешь пойло перебравшим?
– А ты всегда задаешь им вопросы? – парировал тот.
– Давай-ка и ты ответь на парочку, – отрубил Капек. – Что за Белинда?
– Никогда не слышал.
– Ладно, пусть и она тогда про меня ничего не услышит.
– А?
– Тут ты старался этому другу поведать, что я полицейский. Я тебе прямо говорю: я ищу эту Белинду, черт с ней, с ее фамилией. Если она вдруг об этом узнает, я считаю тебя ее соучастником. Тебе нужны неприятности?
– Кого ты пугаешь? У меня все чисто. Не знаю я никакой Белинды и никаких дел с ней не имею. Так что заткнись со своим «соучастием».
– Постарайся забыть, что я здесь был. А то и «соучастие» обнаружится, понял?
– Ой-ой, как страшно!
– Ты знаешь, где он живет? – Капек указал на Лэнни.
– Знаю.
– Он женат?
– Да.
– Позвони жене. Пусть заберет его.
– Она его убьет, – бармен посмотрел на Лэнни и покачал головой. – Пусть проспится, я его потом отправлю домой. Не переживай.
Когда Капек уходил из бара, бармен уже что-то говорил нежным и добрым голосом мертвецки пьяному Лэнни.
* * *
Рамон Кастаньеда, облаченный в одну нижнюю рубаху, открыл дверь перед Дельгадо:– Si, que quiere usted?[10] – спросил он.
– Я детектив Дельгадо, Восемьдесят седьмой участок, – Дельгадо показал Кастаньеде свой жетон. Тот его внимательно рассмотрел.
– Что случилось?
– Мне можно войти?
– Кто это, Рай? – из глубины квартиры донесся женский голос.
– Полицейский, – бросил через плечо Кастаньеда, потом пригласил Дельгадо, – входите.
Детектив вошел в квартиру. Направо кухня, прямо гостиная, за ней две спальни. На женщине, вышедшей из ближайшей спальни, было нейлоновое платье в ярких цветах. В руке она держала расческу. Женщина довольно привлекательная, с длинными черными волосами, бледным лицом, серо-зелеными глазами, полной грудью, изящным изгибом бедер. Она была боса и бесшумно прошла в гостиную, где остановилась, слегка расставив ноги, держа расческу, как вынутый из ножен меч.
– Простите за беспокойство.
– Что случилось? – спросила женщина.
– Это моя жена, – представил ее Кастаньеда. – Рита, это детектив... как ваше имя?
– Дельгадо.
– Вы испанец?
– Да.
– Хорошо, – кивнул Кастаньеда.
– Что случилось? – снова спросила Рита.
– Ваш партнер Хосе Хуэрта...
– Что с ним? – немедленно спросил Кастаньеда. – Что-нибудь стряслось?
– На него напали сегодня утром...
– О, Боже! – Рита прижала руку с расческой к губам, словно подавляя крик.
– Кто? Кто это сделал? – спросил Кастаньеда.
– Мы еще не знаем. Он сейчас в больнице «Буэновиста».
Дельгадо помолчал.
– Обе ноги сломаны.
– О, Боже! – снова воскликнула Рита.
– Мы идем к нему, – решительно объявил Кастаньеда и повернулся к выходу из комнаты, намереваясь немедленно одеться и отправиться в больницу.
– Мне бы... – заикнулся Дельгадо, и Кастаньеда вспомнил, что детектив еще здесь. Все еще спеша уйти, он нетерпеливо бросил жене:
– Одевайся, Рита, – а затем повернулся к полицейскому.
– Я слушаю. Нам надо попасть к Хосе как можно раньше.
– Я бы хотел задать вам несколько вопросов.
– Пожалуйста.
– Вы давно партнеры? Вы и мистер Хуэрта?
Женщина продолжала стоять немного в стороне от мужчин, проводя зубьями расчески по ладони. Глаза ее были широко раскрыта.
– Я тебе велел одеваться, – напомнил ей Кастаньеда.
Рита хотела что-то возразить, но только коротко кивнула и ушла в спальню, неплотно прикрыв за собой дверь.
– Мы партнеры два года, – ответил Кастаньеда.
– Ладите друг с другом?
– Конечно. А что? – Кастаньеда упер руки в бока.
Дельгадо мгновение помолчал.
– Как по-вашему, есть у него враги? – спросил он бесстрастно.
Через неплотно прикрытую дверь спальни он видел, как Рита Кастаньеда подошла к туалетному столику.
– Если и есть, я о них не знаю.
– Вы не в курсе, он не получал угрожающих писем или звонков?
– Никогда.
За дверью снова мелькнуло цветастое платье. Взгляд детектива непроизвольно метнулся туда. Кастаньеда нахмурился.
– Нет ли людей, обиженных на вашу фирму?
– Нет.
Кастаньеда подошел к двери и плотно захлопнул ее.
– Мы занимаемся недвижимостью, – продолжал он, – а именно, жилыми помещениями. Проще говоря, сдаем квартиры.
– Никаких неприятностей с клиентами?
– Мы почти не общаемся с жильцами. Бывают иногда задержки с оплатой, но в таком бизнесе это обычное дело. Камня за пазухой никто не держит.
– Как вы считаете, ваш партнер умеет ладить с людьми?
Кастаньеда пожал плечами.
– Что означает ваш жест, мистер Кастаньеда?
– Ну, умеет или не умеет, кто знает? Он человек, как и любой другой. Некоторым нравится, некоторым нет.
– Кому он не нравится? – немедленно спросил Дельгадо.
– Если кто его и не любит, то не настолько, чтобы ломать ему кости.
– Понятно, – Дельгадо вежливо улыбнулся. – Спасибо за информацию, я вас больше не задерживаю.
– Хорошо-хорошо.
Кастаньеда подошел к двери и открыл ее для полицейского.
– Вы мне скажете, кто его избил, когда все выясните?
– Конечно.
Дельгадо вышел в холл, дверь за ним закрылась. Он услышал, как Кастаньеда крикнул: «Rita, esta lista?»[11]
Детектив прильнул к двери. Он слышал, как Кастаньеда очень тихо разговаривал с женой, но не мог разобрать слов. Только раз, когда Рита повысила голос, Дельгадо расслышал одно слово.
Это было слово «hermano», что по-испански означает «брат».
~~
Время приближалось к двум часам дня, и в дежурке было очень тихо. Капек просматривал каталог известных полиции уличных грабителей в поисках чернокожей девушки по имени Белинда. Карелла только что прибыл и уселся с Брауном за длинный стол у окна, сдвинув в сторону оборудование для снятия отпечатков пальцев. Они принялись за обед из бутербродов с тунцом и кофе в картонных стаканах. За едой Браун ввел Кареллу в курс дела. Маршалл Дэйвис действительно занялся маской Белоснежки сразу, как получил ее, и с полчаса назад прислал заключение. Он сумел выявить только один четкий отпечаток большого пальца, оставленный на внутренней поверхности маски. Он немедленно послал его в секцию опознаний. Там ребята порылись в каталоге и, продравшись сквозь лабиринт дуг, петель, колец и шрамов, выудили карточку с именем Бернарда Голденталя.
Желтый листок прибыл в участок и лежал сейчас на столе перед Брауном. Оба сыщика внимательно изучали его.
«Желтой» карточка называлась по той причине, что копии с учетного бланка делались на желтой бумаге. Она, может, и не захватывала читателя, как хороший роман, но обладала своеобразной повествовательной мощью, выраженной в цифрах и сокращениях. Словом, карточка Голденталя читалась с интересом. Приближалась развязка.
Первый раз его арестовали в возрасте шестнадцати лет за кражу со взломом и, как несовершеннолетнего, отправили в Еврейскую колонию для малолетних преступников. Не прошло и года после его первого ареста, как он опять попался на краже со взломом. Здесь запись была неполной, но суд, вероятно, сделал ему послабление, учитывая юный возраст – ему только что исполнилось семнадцать, – и ограничился условным осуждением. Через год парень подрос для более крупных и серьезных дел. Его сначала арестовали за ограбление, а потом за ограбление с применением оружия. И снова присяжные сжалились и не засадили его за решетку. Обнадеженный и воодушевленный, он попробовал воровство с отягчающими обстоятельствами 1-го класса и кражу со взломом 3-го класса, снова сгорел и попал на этот раз в тюрьму. Он получил срок по двум статьям, но к началу 1959 года был условно-досрочно освобожден. Тогда он решил напасть на грузовик, пересекающий границу штата, заинтересовав собой, таким образом, Федеральное бюро расследований. Карелла и Браун поняли так, что «З г. закл.» были оставшимися тремя годами от его первого заключения; присяжные снова показали широту души.
Правонарушения, за которые Голденталь привлекался со времени второго освобождения, были не такими уж серьезными по сравнению с предыдущими. Статья 974 Уголовного кодекса подразумевала «содержание притона или денежные операции в азартных играх». Статья 974-а – «организацию игорного бизнеса». Голденталь, видно, на время сменил профессию грабителя на более уважаемую, занялся азартными играми. Многие добропорядочные граждане считали их невинным развлечением, к которому закон излишне строг. Закон, однако, не был слишком строг к самому мистеру Голденталю. Он мог бы схлопотать пять лет за свое последнее небольшое приключение, но отделался штрафом в сто пятьдесят долларов за незаконное хранение принадлежностей для азартных игр.
Бернард Голденталь начал свою карьеру в шестнадцать лет. Сейчас ему было почти сорок, из них он чуть больше десяти провел за решеткой. Если его поймают и обвинят в вооруженном нападении на бакалейный магазин и убийстве, он все свои оставшиеся годы проведет за колючей проволокой.
В конверте, присланном из секции опознаний, была и другая информация – копия бланка с оттисками пальцев Голденталя, с полным словесным портретом на обороте, копия отчета офицера, осуществлявшего надзор в 1959 году, копия отчета Управления следственной службы о последнем аресте. Но наибольший интерес для Кареллы и Брауна представлял последний адрес Голденталя. Он, судя по всему, жил на окраине Айсолы с матерью, миссис Минни Голденталь. Три месяца назад она умерла, и он переехал в квартиру ближе к центру, где, возможно, и жил сейчас.
Голденталь уже обвинялся в прошлом в применении оружия. Не далее, как семь часов назад, он или его компаньон наградил семью пулями двух людей.
Карелла и Браун решили отправиться к нему вдвоем.
* * *
Минут через десять после ухода Кареллы и Брауна в дежурке начался спектакль. Назывался он «парад шлюх», исполнителей было четверо. В главных ролях – две уличные девки, назвавшиеся Ребеккой и Салли Гуд.– Это не настоящие ваши имена, – настаивал Карл Капек.
– Нет, настоящие, – возражала Салли, – а не верите – идите в задницу.
Двое других персонажей – представительный господин в костюме в мелкую полоску и патрульный, задержавший девиц по заявлению господина. Потерпевший выглядел смертельно оскорбленным, но отнюдь не смущенным. Так выглядит человек, страдающий недержанием мочи и находящийся по этому поводу в больнице, где никто не назовет его болезнь позорной.