МакБейн Эд. Грабитель

   Он тяжело вздохнул.
   Если Дженни встречалась со своим приятелем здесь и если её приятеля зовут Клиффорд, прочесать этот район – что искать иголку в стоге сена.
   Он снова спустился в метро, на этот раз сев в поезд, идущий в обратную сторону. Вышел на первой остановке и подумал, что Дженни с тем же успехом могла выйти и здесь.
   Магазины и вывески на улице были неотличимы от тех, которые он только что видел. Торжественный осмотр соблазнов большого города. Черт возьми, эта остановка почти точно такая же, как предыдущая. Почти – но не совсем.
   Клинг снова сел в поезд и отправился в сторону своей холостяцкой квартиры.
   На первой остановке было нечто, отсутствовавшее на второй. Глаза Клинга это нечто заметили и передали в мозг, который спрятал это где-то в подсознании.
   К несчастью, в эту минуту оно ему ещё ни о чем не говорило.

Глава 14

   Каждый дурак прекрасно знает, что наука – главное в следствии. Дайте полицейской лаборатории осколок стекла, и ребята по нему установят, какую машину вел подозреваемый, когда он последний раз её мыл, какие штаты пересек и занимался или не занимался любовью на заднем сиденье.
   Правда, если вам повезет.
   А если не повезет, то от науки столько же толку, что и от детективов.
   В случае Дженни Пейдж везение отвернулось от отчаянных усилий ребят из полицейской лаборатории. По правде говоря, был тут отпечаток пальца на стекле снегозащитных очков, найденных неподалеку от трупа. К несчастью, идентифицировать кого-то по одному-единственному отпечатку пальца – это вроде как угадать за чадрой лицо мусульманской женщины. Но ребята из лаборатории не собирались опускать руки.
   Хозяйничал в лаборатории лейтенант полиции Сэм Гроссман. Это был высокий стройный мужчина со спокойным характером, спокойными глазами и вежливыми манерами. Очки были единственной приметой интеллигентности на словно вытесанном из скалы лице, по выражению которого можно было решить, что индейцы только что сожгли его ферму в Новой Англии.
   Работал он в полицейском управлении в белой стерильной лаборатории, занимавшей половину первого этажа. Работа в полиции ему нравилась. У него был точный, аналитический ум, в соединении бесспорного научного факта с полицейской практикой ему виделось нечто чистое и возвышенное. По натуре он был чувствителен, но давно уже перестал совмещать факт насильственной смерти с человеком, которого она постигла. Он видел слишком много куч кровавого тряпья, исследовал слишком много останков сгоревших дотла, анализировал химический состав слишком многих отравленных желудков. Смерть для Сэма Гроссмана была великим символом равенства. Человеческие проблемы она превращала в проблемы математические. Если его лаборатории повезет, то два и два всегда будут равны четырем. Но поскольку счастье не всегда им улыбалось, а иногда и просто отворачивалось, два и два иногда равнялись пяти, шести, а то и одиннадцати.
   На том месте, где погибла Дженни Пейдж, перед чертежной доской из мягкого дерева, закрепленной на треногом фотоштативе, стоял человек. С собой он принес теодолит, компас, ватман, мягкий карандаш, резинку, обычные кнопки, деревянный треугольник, линейку, мерную ленту и металлическую рулетку.
   Человек работал молча и напряженно. Пока фотографы сновали вверх-вниз по месту преступления, а техники фиксировали отпечатки, отмечавшие положение тела, которое уже отнесли в машину, пока вокруг искали следы ног или шин – человек стоял как художник, рисующий сарай на Кэйп Код.
   Поздоровался с детективами, которые мимоходом задержались на пару слов. Казалось, что суету вокруг он просто не замечает.
   Молча и сосредоточенно, детально и методически начертил план места преступления. Потом все собрал и вернулся в свой кабинет, где по эскизу выполнил гораздо более точный чертеж. Тот размножили и вместе с остальными фотографиями места преступления разослали во все отделения, привлеченные к расследованию.
   Занимался им и Сэм Гроссман, поэтому одна копия плана пошла и на его стол. План был черно-белым, ибо цвет в этом случае значения не имел.
   Гроссман изучил его холодным, критическим взглядом торговца картин, изучающего вероятную подделку под Ван Гога.
   Девушку нашли на скалистом уступе под четырехметровым обрывом, спадавшим к руслу реки. От разворотной площадки на набережной тропа вела сквозь кусты и клены на вершину утеса, в девяти метрах над рекой Харб.
   Разворотная площадка была хорошо видна с набережной, которая широкой дугой сворачивала под мост Мильтона и потом взбиралась на него. Тропу, как и подъем к утесу, закрывали от набережной деревья и кусты.
   Четкие следы шин нашли в тонком слое глины, который остался на бетоне разворотного круга со стороны реки. Возле тропы обнаружили темные очки.
   И это было все.
   К несчастью, склон обрыва круто вздымался вверх. Тропа вилась по твердой доисторической скале. И ни девушка, ни её убийца не оставили никаких следов, которыми могли бы заняться ребята из лаборатории.
   И чем дальше, тем хуже, – хотя с левой стороны тропу скрывали кусты и деревья, по её правую сторону до самой вершины утеса не росло ничего. Одним словом, негде было зацепиться ни обрывку ткани, кожи или ниток, ни смахнуть слежавшуюся пыль.
   Казалось правдоподобным, что девушку привезли сюда в машине. На разворотном кругу не было следов ремонта. Если бы машина свернула на круг из-за дефекта, домкрат оставил бы следы на бетоне, а при ремонте могли остаться пятна масла или кусочки металла. Разумеется, у машины мог быть дефект в моторе. В этом случае обычно открывают лишь капот. Но тут остались комки глины, тянувшиеся по бетонному кругу. Если бы кто-то зашел спереди автомобиля и поднял капот, он бы явно оставил следы. Но следов не было, и не похоже, чтобы кто-то пытался их стереть.
   Поэтому полиция полагала, что девушка и её убийца ехали в западном направлении по набережной, свернули на поворотный круг и потом пешком пошли наверх.
   Девушка была убита на самой вершине утеса. До этого она была жива. На тропе, поднимавшейся наверх, не нашли никаких следов крови. Если бы её убили раньше и вынесли из машины, кровь из раны на голове, несомненно, забрызгала бы скалу.
   Орудие убийства, которым разбили лицо и проломили череп, было тяжелым и тупым. Девушка, несомненно, бросилась на врага и сорвала с него очки. Потом рухнула вниз с утеса, и очки вылетели из руки.
   На первый взгляд похоже было, что стекло в очках разбилось при падении на землю. Но это было не так. Техники не нашли на земле ни одного осколка стекла. Значит, очки были разбиты ещё до того, как слетели вниз с обрыва. И произошло это не поблизости. Ребята из лаборатории впустую прочистили всю округу. Фигура человека, носившего темные очки с разбитым стеклом, казалась неправдоподобной, но все говорило именно об этом.
   Разумеется, по очкам ничего установить не удалось. Только то, что они из самых дешевых.
   Следы шин вначале выглядели весьма многообещающе, но когда отпечатки исследовали и установили их технические характеристики, выяснилось, что толку от них не больше, чем от очков.
   Шины были шириной 17 см, диаметром 45 см. Весили они одиннадцать с половиной килограммов. Изготовлены были из резины с нейлоновым радиальным кордом и рельефным протектором, чтобы избежать скольжения и бокового заноса. Шины продавались по 18 долларов и четыре цента, включая федеральный налог.
   Купить её в США мог любой, имевший каталог фирмы “Сирс и Робак”. Марка шины была “Аллстэйт”.
   Человек мог заказать хоть одну, хоть сто штук – стоило перевести деньги и заказать номер по каталогу.
   В городе было, вероятно, тысяч восемьдесят людей, у которых на машине стояло по четыре таких шины, не учитывая запасную, лежавшую в багажнике.
   Шины эти сказали Гроссману только одно: машина, свернувшая на круг, была легковой. Размер и все данные исключали грузовик.
   Гроссман чувствовал себя как человек, который нарядился, а идти ему некуда. Разочарованный, он переключился на карман, который Эйлин Барк оторвала от пиджака Клиффорда.
   Когда в пятницу днем Роджер Хэвиленд зашел за результатами экспертизы, Гроссман сообщил ему, что обрывок ткани от кармана изготовлен из стопроцентного нейлона и был пришит к костюму, который можно купить в сети магазинов мужской одежды за тридцать два доллара. В сети этой было тридцать четыре магазина, разбросанных по всему городу. Костюмы они получили только одного цвета – синего.
   Хэвиленд понял, что ничего нового о костюме, который продается в тридцати четырех магазинах, он не узнает, и задумчиво почесал затылок.
   – Нейлон? Кто, черт возьми, осенью носит нейлон?
   Мейер был в восторге.
   Влетел в комнату, подскочил к Темплу, который что-то разыскивал в картотеке, и хлопнул его по спине.
   – Они нашли его! – крикнул.
   – Кого? – спросил Темпл. – Господи, ты мне чуть хребет не сломал. О чем ты говоришь?
   – Да о тех кошках, – возмутился Мейер, сердито смерив Темпла взглядом.
   – О каких кошках?
   – Ну, о тех, из тридцать третьего отделения. Ну, тот парень, что крал кошек. Господи, да ведь это был самый интересный случай, который им когда-нибудь доставался. Я разговаривал с Ануччи, ты его знаешь? Он там детектив третьего класса и работал над этим делом от начала до конца. Через его руки прошло большинство материалов. Ну, дружище, они-таки справились!
   Мейер внимательно следил за Темплом.
   – А в чем, собственно, было дело? – спросил Темпл, у которого проснулся интерес.
   – Прошлой ночью они наконец напали на след. Некая женщина сообщила им, что у неё пропала ангорская кошка. Ну, и они нарвались на того типа в одном из переулков, и угадай, что он делал?
   – Что? – спросил Темпл.
   – Жег кошку!
   – Жег кошку? Ты хочешь сказать, он её поджег?
   – Вот именно, – крикнул Мейер. – Когда они появились, бросил её и исчез бесследно. Кошку спасли и к тому же получили точное описание подозреваемого. Ну, а потом уже все пошло как по маслу.
   – Когда его взяли?
   – Сегодня днем. Его взяли дома, и о такой мерзости я никогда даже не слышал. Этот тип сжигал всех кошек, сжигал их дотла.
   – Не верю, – сказал Темпл.
   – Ну и не верь. Крал кошек и сжигал их дотла. В комнате у него повсюду были полки и все заставлены стаканчиками с кошачьим пеплом.
   – Но зачем это ему? – спросил Темпл. – Он что, псих?
   – Ничего подобного, милостивый государь, – заявил ему Мейер. – Но можешь быть уверен, что и ребята из тридцать третьего отделения спросили его именно об этом.
   – И чего они добились?
   – Они спросили его об этом, Джордж. Спросили именно об этом. Ануччи отвел его в сторону и спросил: “Слушай, Мак, ты псих или как? Почему ты сжигал кошек и собирал пепел в стаканчики?” Вот именно так он его спросил.
   – Ну и что этот тип сказал?
   Мейер терпеливо продолжал:
   – Ну и чего бы ты ожидал? Он им объяснил, что совсем не псих и что у него есть веская причина собирать в стаканчики кошачий пепел.
   – Какая? – не выдержал Темпл. – Какая, черт возьми?
   – Он делал из них быстрорастворимых кошек, – мягко пояснил Мейер. – Причем без кофеина, – и захохотал.

* * *

   Заключение по пачке сигарет “Пэлл-Мэлл” и коробку спичек пришло вскоре пополудни. Но в нем не было ничего, кроме того, что оба предмета долго были в употреблении. Единственное, что отдел дактилоскопии добыл с обоих предметов, – это бесполезные тени смазанных отпечатков.
   Коробок спичек с аляповатой рекламой бара “Три туза” отослали в Центральное следственное управление, и детективы криминального отдела Северного округа и 87 участка тяжело вздохнули, ибо коробок спичек означал новые километры на ногах.
   Клинг заботливо наряжался на свидание.
   Сам не знал почему, но чувствовал, что нужно уделить особое внимание тому, как ухаживать и вести себя с Клер Таунсенд. Ему казалось, что никогда – ну, редко когда, – он не терял так голову из-за девушки, что он наверняка будет разочарован и сломлен навсегда – ну, скажем, надолго, если её потеряет. Он точно ещё не знал, что предпринять, но инстинктивно чувствовал, что нужно действовать весьма осторожно. Недаром она столько раз его предупреждала. Повесила себе на шею табличку “Не приближаться!”, прочитала её вслух и перевела на шесть языков, но все-таки приняла его предложение.
   “Что несомненно доказывает, – подумал он, – что девушка влюбилась в меня по уши”.
   Этот вывод был на том самом высшем уровне детективного искусства, о котором он мечтал.
   Безрезультатные попытки выяснить хоть что-то по делу об убийстве Дженни Пейдж приводили его в отчаяние. Он страстно желал заслужить повышение на детектива третьего класса, но теперь сильно сомневался, годится ли он для этого. Прошло уже почти две недели, как к нему явился Питер Белл со своей просьбой. Почти две недели назад Белл нацарапал ему свой адрес на клочке бумаги, который он все ещё носил в нагрудном кармане. За последние две недели столько всего произошло, и все эти случаи заставили Клинга заново взглянуть на себя.
   Он уже решил, что оставит этот случай людям, которые знают, что с такими вещами делать. Результаты его дилетантских действий, его неуверенных вопросов равнялись нулю, – по крайней мере, это он так думал. Единственное важное его открытие – Клер Таунсенд. Он был уверен, что Клер важна для него теперь и со временем будет становиться все важнее.
   “Ну, так почисти же ты ботинки. Не хочешь же выглядеть как пугало”. Достав ботинки из коробки, он обул их на носки, которые, скорее всего, заделает кремом и вынужден будет переодеть, и принялся за работу. Как раз когда он плюнул на правый ботинок, кто-то постучал в двери.
   – Кто там? – спросил он.
   – Откройте! Полиция!
   – Кто?
   – Полиция!
   Клинг встал, с высоко подвернутыми штанинами, руки в черном креме.
   – Это что, шутка? – спросил он, не открывая дверей.
   – Пошевеливайся, Клинг, – сказал голос, – и мы посмотрим, кто шутит.
   Клинг распахнул дверь. В коридоре стояли двое мужчин. Оба были могучего сложения, оба в твидовых пиджаках и под ними – в джемперах с клиновидным вырезом; оба казались усталыми.
   – Берт Клинг?
   – Да, – растерянно ответил он. Блеснул полицейский жетон.
   – Моногэн и Монро, – сказал один из пришельцев. – Криминальная полиция. Я – Моногэн.
   – А я Монро, – сказал другой.
   Они похожи на Аббота и Костелло, – подумал Клинг, скрывая усмешку. Ни один из посетителей не улыбался. Оба они выглядели как только что с похорон, причем проходивших за городом.
   – Проходите, ребята, – пригласил Клинг, – я как раз одеваюсь.
   – Благодарю, – вежливо ответил Моногэн.
   – Благодарю, – эхом отозвался Монро.
   Они вошли. Оба сняли шляпы. Моногэн откашлялся. Клинг вопросительно взглянул на них.
   – Что-нибудь выпьете? – спросил он, пытаясь сообразить, зачем они пришли. Он испытывал к ним какое-то уважение, а их присутствие невольно нагоняло на него страх.
   – Немного, – сказал Моногэн.
   – Только капельку, – отозвался Монро.
   Клинг подошел к серванту и достал бутылку.
   – “Бурбон” пойдет?
   – Когда я был патрульным, – заметил Моногэн, – я себе позволить “Бурбон” не мог.
   – Это подарок, – пояснил Клинг.
   – Я виски никогда не брал. Если на дежурстве кто-то чего-то от меня хотел, я брал только деньгами.
   – Только так и следует делать, – кивнул Монро.
   – Это подарок от моего отца. Когда я лежал в больнице. Сестры мне к ней и прикоснуться не дали.
   – Ну, за это их нельзя упрекнуть, – сказал Моногэн.
   – Иначе больницу давно бы превратили в шалман, – без тени улыбки заметил Монро.
   Клинг принес им бокалы. Моноген замялся.
   – А ты с нами не выпьешь?
   – У меня очень важная встреча. Нужно иметь ясную голову.
   Моногэн равнодушно взглянул на него. Потом пожал плечами и повернулся к Монро.
   – Твое здоровье!
   – Взаимно, – с тем же каменным лицом сказал Монро и они опорожнили бокалы.
   – Хорошо, – похвалил Моногэн.
   – Отлично, – добавил Монро.
   – Может, ещё налить?
   – Спасибо, – сказал Моногэн.
   – Нет, – отказался Монро.
   Клинг снова взглянул на них.
   – Говорите, вы из криминальной полиции?
   – Из северного округа.
   – Моногэн и Монро, – повторил Монро. – Вы о нас не слышали? Мы раскрыли то тройное убийство Нельсон – Никольс – Пермен.
   – Ну да? – удивился Клинг.
   – Вот именно, – скромно подтвердил Моногэн. – Крупное дело.
   – Одна из наших удач, – похвастался Монро.
   – Здорово.
   – Да уж.
   – А чем вы теперь занимаетесь? – улыбаясь, спросил Клинг.
   – Убийством Дженни Пейдж, – равнодушно ответил Моногэн.
   У Клинга от испуга пересохло в глотке.
   – Ну да?
   – Да, – подтвердил Моногэн.
   – Да, – кивнул Монро.
   Он напрягся.
   – Как давно ты работаешь в полиции, Клинг? – спросил он.
   – Ну… вообще недавно.
   – Похоже, – заметил Моногэн.
   – Разумеется, – согласился Монро.
   – Тебе нравится эта работа?
   – Да, – нерешительно ответил Клинг.
   – И ты не хочешь её лишиться?
   – Хочешь и дальше остаться в полиции?
   – Да, разумеется.
   – Тоща, черт возьми, не суй свой нос в нашу работу, – сказал Моногэн.
   – Что? – Клинг вытаращил глаза.
   – Он хочет сказать, – пояснил Монро, – что тебе, черт побери, нечего совать нос в дела криминальной полиции.
   – Я… я не понимаю, что вы имеете в виду.
   – Только то, что тебе нечего соваться в дело об убийстве. Убийства исключительно в нашей компетенции.
   – Мы обожаем покойников, – заявил Монро.
   – Мы специалисты, понимаешь? Когда у тебя боли в сердце, ты идешь к кардиологу, так? Когда болит горло – к ларингологу. Ну, а если произошло убийство, вызываешь криминальную полицию. То есть нас. Моногэна и Монро.
   – А не какого-нибудь вшивого топтуна.
   – Криминальную полицию, а не ротозея патрульного.
   – Не болвана с дубинкой.
   – Не дебильного ночного сторожа.
   – Не будочника, не вахтера.
   – Не тебя! – рявкнул Моногэн.
   – Ясно? – взорвался Монро.
   – Да.
   – Тебе будет ещё яснее, – добавил Моногэн. – Тебя хочет видеть лейтенант.
   – Зачем?
   – Наш лейтенант – хороший парень. Считает, что его люди – лучший криминальный отдел в городе. А он стоит во главе его и не любит людей, которые суют нос куда не надо. Я выдам тебе один секрет. Он терпеть не может детективов из вашего участка, когда они суются в его дела. Проблема в том, что мы не можем отказаться от их помощи или сотрудничества, особенно, когда на вашем участке каждый год столько убийств. Детективов он терпит – но не собирается терпеть всякого сраного топтуна.
   – Но… почему он хочет видеть меня? Я уже все понял. Мне не нужно было совать свой нос… я… простите, я…
   – Да уж, совать нос в это дело тебе не следовало бы, – согласился Моногэн.
   – Безусловно не следовало.
   – Но ведь я не сделал ничего плохого. Я только…
   – А кто тебе это сказал? – усомнился Моногэн.
   – Может, ты нам все испортил, – сказал Монро.
   – Черт возьми, – взъярился Клинг, – у меня свидание.
   – Ага, – согласился Моногэн, – с лейтенантом.
   – Позвони своей крошке, что тебя забрала полиция, – посоветовал ему Монро.
   Клинг взглянул на часы.
   – Некуда, она ещё на занятиях.
   – Растление малолетних, – с ухмылкой констатировал Моногэн.
   – Об этом при лейтенанте лучше не заикаться.
   – Она студентка, – пояснил Клинг. – Послушайте, до семи мы управимся?
   – Возможно, – сказал Моногэн.
   – Надень плащ, – посоветовал Монро.
   – Незачем. На улице тепло и погода хорошая.
   – Скоро может похолодать. Такая погода. Такая погода просто создана для воспаления легких.
   Клинг вздохнул.
   – Можно мне хоть руки помыть?
   – Что? – насторожился Моногэн.
   – Говори откровенно, – предупредил Монро, – что ты идешь отлить.
   – Нет. Мне нужно пойти вымыть руки.
   – Ладно, так и быть, вымой. И шевелись, лейтенант не любит ждать.
   Здание, в котором помещалось криминальное отделение северного округа, было самым запущенным, грязным и обшарпанным из всех, какие Клингу доводилось видеть. “Его как специально выбрали под у головку”, – подумал он, войдя внутрь. Оно ещё и пахло смертью.
   Он шагал за Моногэном и Монро, они прошли мимо дежурного сержанта, потом по узкому, полутемному коридору, вдоль которого тянулись скамьи. Из-за запертых дверей доносился стук пишущих машинок. То тут, то там в коридоре мелькали мужчины в рубашках с короткими рукавами и с пустой кобурой под мышкой. Казалось, вокруг происходит какой-то бессмысленный спектакль: звонили телефоны, мужчины таскали папки из комнаты в комнату, собирались возле автоматов с газводой – и все это в смутном полумраке интерьера под стать Данте.
   – Садись, – сказал Моногэн.
   – Отдохни, – добавил Монро.
   – Лейтенант диктует рапорт. Сейчас освободится и примет.
   Что бы там лейтенант ни диктовал, после часа ожидания Клинг пришел к выводу, что это не рапорт. Скорее это был второй том его автобиографии “Годы службы”. От надежды успеть на свидание с Клер он давно отказался. Было уже шесть сорок пять, и время живо бежало дальше. Хотя, если повезет, он ещё мог застать её в колледже. Надеялся, что она сжалится над ним и немного подождет. Хотя рассчитывать на это, принимая во внимание её неохотное согласие на свидание вообще, особенно не приходилось.
   Клинг нетерпеливо взглянул на часы.
   В восемь двадцать он остановил в коридоре какого-то типа и спросил, откуда можно позвонить. Тот кисло взглянул на него и сказал:
   – Лучше дождитесь, когда вас примет лейтенант. Он диктует рапорт.
   – Какой рапорт? – взорвался Клинг, – о том, как сперли патрульную машину с рацией?
   – Что? – переспросил тип. – Ага, понял. Очень остроумно. – И пошел к автомату с газводой. – Пить не хотите?
   – Я с обеда ничего не ел, – сказал Клинг.
   – Выпейте немного воды и обманете желудок.
   – А сухую корочку к воде не подадите? – съязвил Клинг.
   – Что? – переспросил тот. – Ага, понял. Очень остроумно.
   – Как долго ещё он будет диктовать?
   – Бог его знает. Он медленно диктует.
   – Давно он тут начальником?
   – Лет пять, десять… Не знаю.
   – А где служил перед этим? В Дахау?
   – Что? – переспросил мужчина… – Ага, понял.
   – Очень остроумно, – сухо добавил Клинг. – Где Моногэн и Монро?
   – Ушли домой. Они уже наработались. Сегодня у них был тяжелый день.
   – Послушайте, – сказал Клинг, – я есть хочу. Не могли бы вы его немного поторопить?
   – Лейтенанта? – переспросил мужчина. – Я – поторопить лейтенанта? Господи, смешнее этого я никогда ничего не слышал.
   Покачав головой, он удалился по коридору, ещё раз с сомнением оглядываясь на Клинга.
   В десять тридцать три в коридор вышел детектив с болтавшимся на ремне револьвером тридцать восьмого калибра.
   – Берт Клинг?
   – Да, – устало ответил Клинг.
   – Лейтенант Хейтхорн вас ждет.
   – Слава тебе, Господи…
   – И не сердите лейтенанта, – посоветовал ему детектив. – Он голоден и зол.
   Подводя Клинга к матовым стеклянным дверям, на которых красовалась надпись “Лейтенант Генри Хейтхорн”, распахнул их и доложив: “Клинг, господин лейтенант!”, пропустил Клинга в кабинет. Детектив ушел, закрыв за собой дверь.
   Хейтхорн сидел за столом в другом конце помещения. Это был плюгавый и плешивый тип с голубыми-голубыми глазами. Рукава белой рубашки закатаны выше локтей. Воротник расстегнут и узел галстука сбился набок. Из висевшей под мышкой кобуры торчала ореховая рукоять автоматической сорокапятки.
   Стол перед ним был чистым и пустым. Зеленые ящики картотеки образовали мощную стенку за столом и по бокам от него. Жалюзи на окне слева от стола были подняты. На деревянном щитке, стоявшем на столе, надпись: “Лейт. Хейтхорн”.
   – Клинг? – спросил он.
   Голос был высокий и металлический, как соль-диез, выдутое на поломанной трубе.
   – Да, сэр, – ответил Клинг.
   – Садитесь, – предложил лейтенант и указал на стул с высокой спинкой.
   – Спасибо, сэр! – сказал Клинг. Подошел к столу и сел. Ему было не по себе. Он ни в коем случае не хотел потерять место, а Хейтхорн, похоже, был крутой мужик. Задумался, может ли лейтенант попросить комиссара выгнать какого-то патрульного к чертовой матери, и решил, что безусловно может. Нервно сглотнул слюну. Не думал уже ни о Клер, ни о еде.
   – Так это вы тот Шерлок Холмс, да? – начал Хейтхорн.
   Клинг не знал, что ему ответить. Не знал, улыбнуться или потупить глаза. Не знал, сидеть или покаянно пасть в ноги.
   Хейтхорн, наблюдая за ним, спросил снова:
   – Так это вы наш Шерлок Холмс, спрашиваю?
   – Простите? – вежливо переспросил Клинг.
   – Это вы занялись тем убийством?
   – Я не думал, лейтенант, что…
   – Послушайте, Шерлок, – перебил его Хейтхорн и ударил кулаком по столу. – Нам позвонили сегодня днем, – он приоткрыл верхний ящик, – точнее в шестнадцать тридцать семь. Нам сообщили, что вы копаетесь в убийстве Дженни Пейдж. – Хейтхорн с грохотом захлопнул ящик. – Я вас ещё пожалел, мистер Холмс. Мог просто позвонить капитану Фрику в 87 участок. Так получилось, что вы из 87 участка, а капитан Фрик – мой старый приятель, и капитан Фрик не будет церемониться со всяким засранцем, который сует нос куда не надо. Ваш лейтенант Бернс тоже вечно сует нос не в свое дело, и я не могу с этим ничего поделать, кроме тех случаев, когда с радостью могу дать ему по носу! Но если в 87 участке думают, что я буду терпеть какого-то топтуна, если в 87 участке полагают…